Внизу, куда только взор ни кинешь, расстилался ковром сплошной, непроходимый лес. Им были заполнены равнины и холмы: лишь только безлесые скалы, древние и обветренные, возвышались порой то справа, то слева; а вскоре показалась огромная, очень широкая и полноводная река. Мы полетели как раз вдоль неё.
Я сидела на большом белокрылом лебеде, обхватив его за могучую длинную шею. Летел он высоко, аж дух захватывало. Так же точно перемещались по небу на лебедях мои спутники: Гэлла и Альц Геймер. Лишь ветер в лицо, и шум, хлопанье крыльев – иногда; а чаще мы попадали в воздушные потоки, с которыми было по пути, и летели тихо и спокойно. Лебедь Гэллы был вожаком и летел первым.
Долго ли, коротко – но вот, мы пересекли реку, довольно длительно пролетая над белой, стремительной водой, полной водоворотов и проносящихся внизу, вплавь, огромных деревьев, вывороченных с корнем – должно быть, недавно бушевала гроза. И стихия смывала всё на своём пути. Но сейчас ярко светило солнце, и лишь редкие пушистые облачка проносились гораздо выше нас.
Кажется, идём на посадку: лебеди, без всякого предупреждения, рухнули почти что вертикально вниз, камнем. С неизбежностью приближается земля, и уже видны внизу, под нгами, какие-то деревянные строения…
Шлёп!
Мамочки родные! А ведь я сама и не слезу отсюда, без чужой помощи. Ну, соскользну, а он клювом как долбанёт, как червяка… Аж страшно. На нём, кстати, что-то типа сбруи, да и ноги мои Гэлла во что-то типа стремян аккуратно засунула. Сама я и не распутаюсь.
Однако, наш Елисей – Альц Геймер, должно быть, уже выпутался. Идёт ко мне, улыбается широко.
- Дай руку. Как там тебя? Спума! Обопрись, да ноги аккуратно опростай. А теперь – спрыгивай на землю. С прибытием!
Он подвёл меня к Гэлле, мы миновали густую, выше пояса, траву, в которой остались гуси-лебеди, что теперь стояли смирно, щипали травку и тихо покурлыкивали. Гэлла стояла на небольшой, вымощенной древним, обветренным камнем площадке, невдалеке были развалины явно каменного, прочного, монументального сооружения со множеством колонн, но без крыши; у бывшего входа располагались то ли львы, то ли сфинксы: головы статуй отсутствовали, так что, было неясно, чем они были прежде.
Я подобное уже видала: в нашем городе, в районе, называемом местными «Собачеевка», то есть, таком, где есть только частные дома, совсем недавно появился новый особняк, похожий на крепость. Строилось это чудо недолго, несколько месяцев назад этого дворца вовсе не было, и обнесён он был чугунным забором; около забора, с обеих сторон, такие же львы огромные сидят, только, определённо, с головами звериными, а не человечьими. И сделаны более топорно: этот камень, древних развалин, явно более прочный, и такое впечатление, что отполирован до блеска, тёмный гранит или базальт. А у нас – так, гипсокартон какой-то, цементом замурованный. А рядом – там, в Собачеевке – был ещё фонтан, который ни разу не включали, и два рыцаря… Из металла, кажется.
Нет, эти развалины явно были не новоделом, а вполне древними и настоящими. От них даже веяло иначе: тайными наслоениями, и чем-то необъяснимо величественным.
Вдали, под деревьями, уходящими высоко в небо, одно из которых вроде бы было ясенем, а остальные – елями, высились бревенчатые строения. По виду – терема, этажа в три каждый, так, как я себе их представляла по картинкам, только крыши были, не соответствующие моим представлениям о теремах: слишком уж остроугольные, да ещё и с загнутыми вверх, по-восточному, краями. Даже как-то закрученными, как поля старой колдовской шляпы. В самом навершии крыши было изображение лошадиной головы, тоже вырезанное из дерева. Да и вся изба была покрыта резными изображениями, узорами и загадочными письменами, состоящими из чёрточек и загогулин. Из нескольких труб этих строений шёл дымок. И пахло булками и ещё чем-то вкусным.
Из одного из теремов, ближайшего к нам, вышла средних лет женщина с корытом грязного белья и направилась, должно быть, к ближайшей речушке: к спуску в небольшой овражек.
- Привет, Анора! – окликнула её Гэйла. Та обернулась, увидела нас, заулыбалась; поставила на землю корыто и заспешила сюда, стуча деревянными каблучками. Похожие по форме туфли у нас называются «сабо», кажется. Анора была в тёмном платье в белый горошек, в сияющем белизной на солнце фартуке, в красно-белых полосатых гольфах и тёмном кружевном платке, наброшенном на плечи и небрежно завязанном впереди. Волосы у неё были ярко-рыжие, распущенные, волнами лежащие по плечам, а глаза – зелёные, миндалевидные, с ярко подведёнными «стрелками».
- Ну, здравствуй, коли не шутишь! А это с тобой – кто? – спросила рыжая ведьма.
- Мои гости. Как с неба свалились. Иномирцы они.
- Хотя бы, люди? – принюхалась Анора, сканируя нас пронзительными зелёными глазами. – Не отвечай, сама вижу: люди. Что ж, это – уже легче… Веди к Водане, она обряд проведёт. Как заново родятся. Я постираю бельё в ручье, у водопада – и тоже туда приду. Разговор у меня до Воданы есть.
Мы пошли по стёжке-дорожке куда-то в самый дальний терем, где-то в глубине леса расположенный. Шли мимо бурелома, по чащобам и кручам, временами чуть не теряя тропу.
Наконец, добрались: туда, где на довольно большой поляне стоял ещё один терем. С очень большим, высоким первым этажом без окон и дверей.
Воданой оказалась древняя, но крепкая старуха с бесцветными водяными глазами, белёсо-голубыми. На ней был яркий головной платоу, голубая вязаная кофта, юбка до полу неопределённого цвета и наспех обутые на босу ногу лапти. Нас она встретила не слишком приветливо.
- Что, добрались до старой, красны девицы да добры молодцы? Сейчас мы с Гэллой напоим вас, накормим, да вечером спать уложим. А поутру испечём.
- Как это – испечем? – спросила я и ойкнула. Но Альц Геймер только улыбнулся коварно: живым, мол, не дамся, - читалось в такой улыбочке.
- Испечём – испечём! Есть, понятное дело, не станем: вы живы останетесь. Я вообще мясного, почитай, лет шестьдесят в рот не брала. Зачем мне, старой, мясо? – она улыбнулась почти беззубым ртом. – Это – детишкам лишь, когда молока нет, да яиц, оно потребно. Знаете, что? Пока ворон сюда не налетело, да не заинтересовалось это племя, чем мы здесь занимаемся, чтобы потом хозяевам своим обо всём доложить, сходите-ка вы лучше к коту Бояну; он вам всё порасскажет, что про иномирцев знает, про их подвиги, да про Кощея Бессмертного. И про иные наши чудеса – тоже. Многое он повидал, кот-Боян. Проходил тут некто Геракл, девок наших охмурял, да всё про молодильные яблоки да про дорогу в сад Гесперид расспрашивал, да и кот его за ним увязался, ходил. Так ему это надоело, Гераклу тому, что он кота того к дубу приковал. Да и отправился, дальше, восвояси уже один. А тот кот Боян с тех пор песни поёт, на волынке играет, да сказки сказывает. Только, грустно ему: сидит он теперь на золотой цепи, в золотом ошейнике, этого скифа недобрым словом поминает, да судьбу свою нелёгкую костерит, слезами горькими обливаясь.
- Какого скифа? – спросила я.
- Да, Геракла же! Говорят, что мать его из этого народа была.
- Зачем же Геракл с котиком так? – сокрушался Альц.
- Орал тот больно громко, да взять с собой просился: сильно хотел в Иберию попасть. На яблочки наливные глянуть, да в Египет потом переплыть, на сфинкса ихнего посмотреть да загадки поразгадывать.
- Кто, кот?
- Кот-то он кот, да ведь говорящий. Сказитель, можно сказать. К Гераклу приблудился где-то в краях дальних. К нему сходите, сами гляньте: у дуба он сидит, на цепи. Скучает. Мышей ловить не может: кто же из них к дубу сунется, издали только его и дразнят. Извёлся он весь: ни на печи полежать, помурлыкать да погреться, ни к роднику сходить, водички полакать. Мы каждый день ходим к нему, молочком поим да дичь приносим. Жалко зверюгу. Вот, сейчас принесу вам кринку молока, свежей дойки, да утку ощипанную. Идите вон по той тропке, это не слишком далеко, за нашим лесом поле пойдёт, широкое, потом – луг, а дальше – снова лес, и есть там поляна, на самом краю того леса. Вы туда-сюда пройдётесь – так и мы за раз по грибы да по ягоды сходим, да пирогов напечём к вашему возвращению.
Ну, и пошли мы той по тропке, что нам указали. Я и Альц, геймер. Или же, Елисеем его уже называть?
Совсем немного лесом прошли, а там его и увидели… Когда вышли мы в поле, пшеницей засеянное: через него тропа продолжалась, - то видим, что движется к нам огромный дуб, распахивая всё в округе. И к нам он всё ближе и ближе направляется, корнями вперёд. Когда этот дуб приблизился, мы присмотрелись – а впереди кот тащится, ругается. Всеми лапами в землю упирается – и вновь дуб сдвигает. Потом – новая остановка. К дубу он массивной золотой цепью прикован, а из глаз его на пшеницу слёзы капают.
Вот тебе и поговорка: «Как кот наплакал»… Наплакал, мне кажется, этот бедняга порядком. Дуб-то огромный: пойди, поволоки, попробуй. А он – всего лишь кот, хотя и очень крупный. Буро-серый, с полосками, и с кисточками на ушках. Увидел нас – остановился, присел на задние лапы. По обе стороны от кота – рожь колосится, а прёт он не в окружную, как тропка пошла, а полями: напрямик, значит.
- Что, это тот самый кот – Боян, получается? А кто ж дуб-то повалил? – спрашиваю.
- Он, наверное, и повалил? – вопросом на вопрос ответил Альц, почесав репу.
- Да ну, котище, конечно, здоровенный – но чтобы дуб…, - засомневалась я. – Не по зубам ему дуб. Пойти, что ли, спросить? Он же – говорящий.
Я первой приблизилась к коту.
- Привет, Боян! – говорю. Пригляделась, а местами у него шерсть выдрана да репьями покрыта. Села, погладила котище, да стала репьи у него из шерсти вынимать.
- Где ты колючек-то столько набрал? – спрашиваю.
- Да по лугу вначале этот дуб пёр. Пришлось местами через бурьян высокий пробираться – не в окружную же… А там местами высоким бурьяном всё зарастает. А не травами луговыми да полезными.
- Репейник тоже полезен – с его корнями хорошо волосы полоскать, - зачем-то возразила я.
- Хорошо-то хорошо, да мне то без надобности: и так на шёрстку не жалуюсь, густая. А ты из новеньких ведьм будешь, что ли? Не приходила раньше. Что в корзинке? Молоком вроде пахнет, и мясом, - кот втянул носом воздух.
- Мы только что сюда попали. От Гэллы летели, я и… Елисей.
- А что с дубом твоим случилось? – это уже Альц подошедший спрашивает.
- Жёстко с ним обошлись… Братва разбойничья. Банда в эти края привалила, сорок человек. Жили раньше в пещерах, где-то то ли во Фракии, то ли в Галлии. Их оттуда погнали, Али какой-то выжил со своими людьми, целые их полчища привёл. Поохотиться он решил в тех краях. И холм ему один очень уж там понравился – охота там знатная была. Тогда он присел на травку и говорит: «А зачем нам возвращаться? Давайте, разобьём здесь новый город. Разбойников только вытурим отсюда». Ну, и приказал тем местным уходить.
- И они так спокойненько, не в пещерах своих попрятались, чтобы набеги на путников совершать, а послушались и ушли? – удивился Альц.
- Ушли, ушли! Как не уйдёшь: у Али был джин с собой, злой очень. В бутылке сидел. Исполнял любую его просьбу. Ну, и не стали разбойники испытывать, что тот джин с ними сотворит, когда Али бутылочку откроет. На которой печать Соломонова.
- Тогда – понятно. А почему разбойники именно сюда подались, и чем им дуб не угодил? – спросил Альц.
- Шли они, куда глаза глядят, разбойничали повсюду. А дуб им понравился. Но моя цепь – ещё больше понравилась. Они подходят ко мне – а я давай им, как полагается, сказки рассказывать. Прохожие обычно на меня дивятся – да подарки дарят. Но, не в этот раз. Тут один из них ко мне подходит, и зло так говорит:
- Котяра! Ты нам зубы не заговаривай. Поговорили немного – и баста, в натуре! Мы о себе рассказали – ты песенку новую сварганишь. А нам за то заплати.
- Чем? – удивился я.
- Цепь отдавай, - гыгыкнул кто-то из толпы.
- Цепь? Мне не жалко: забирайте. Только, она заговоренная, не снимается.
- Заговорённая она там, или заболтанная… Ну и фиг с этим. Пошли, братва, цепь с дуба сорвём. А уж от кота после избавимся, не проблема. Если цепь с шеи у него реально не снимется – зажарим животину, и делов-то.
Ну, и подошли они вплотную к дубу, со всех сторон надвинулись, и вместе начали тянуть. Но, крепко стоит дуб: выдержала и цепь. Тогда, сели они, умаялись ведь. А главный их и говорит: «А позовите-ка Соловья. Он как дунет – дуб и рухнет, да на щепки расколется. И цепь с него спадёт. Только, уши все при этом пальцами зажимайте: иначе от свиста оного помрёте.
Ну, и пришёл тогда Соловей: ещё один разбойник, значит. Одиночка. Наверное, долю ему пообещали от той цепи золотой. Я, не будь глуп, тоже уши лапами зажал, да к земле приник, как только он явился. И что тут началось! Ветер ураганный налетел, небо почернело, весь лес в округе вымер. Смерч по спирали закрутился, пыль и траву собирая, и такова была его сила, что вырвал он с корнем дуб. Я, когда дуб в воздух поднимался, а потом падал, в сторону отбежал, в кустах прятался: цепь позволяет, длинная она. А потом я тайком вернулся, пока разбойники на земле валялись, глаза от пыли прикрывая да уши закрыв, запрыгнул на поваленный дуб и вместе с цепью спрятался в его ветвях.
Слышу, разбойники между собой переговариваются: дуб-то, мол, рухнул – но на щепки не развалился, целёхонек лежит. Кота, должно быть, смерчем унесло, да часть цепи вместе с ним оторвало. Но вот часть той цепи, кажется, осталась: вон, меж ветвей что-то сверкает... И по-прежнему кольцом золотым та цепь наверняка до сих пор к дубу прикована. И что же делать? «А пойдём, - говорит главный, - и ограбим какое-нибудь село. Да поедим знатно; а то в желудке пусто. А заодно, возьмём там топоры да пилы. А дуб за это время никуда от нас не уйдёт. Вернемся – место знаем, да порубим его, или цепь распилим. И она будет наша. И ушли…
Долго я силы копил, по методу Геракла: научился у него кое-чему, пока жил у него в доме, да путешествовал потом – хвостом за ним ходил. Так и накопил силу огромную. Да и поволок оттуда дуб. Что делать оставалось? Рано или поздно разбойники вернутся. Вот и волочусь к ведьмам, авось, примут к себе и не осерчают. К ним и разбойники не сунутся, авось… Побоятся.
- Подкрепись, Боян! Вот, это они, ведьмы, тебе передали: здесь молоко, мясо, - предложила я. И кот мгновенно накинулся на ощипанную утку, да молоком её запил.
Альц тихо подошёл – сел рядом с котом.
- Может, тебе чем помочь можно? Только, сил у нас нет таких, чтобы дуб переть, а так… За водой там сходить, или ещё что-нибудь принести, - предложил он вдруг. – А может, позвать кого, кто сможет цепь твою снять? Могут найтись такие?
- Уж кого только о помощи я не просил, - отвечал кот. - Проходила как-то мимо моего дуба предсказательница, из города Фив, что в земле Египетской. И сказала мне так: «Цепь заговорённая, одна из женщин Геракла заговорам его научила. Проклятия тебе не снять, если только не поможет тебе человек иного мира, который умеет по снам странствовать». Сказала так – и ушла. Так что, не видать мне освобожденья… Где уж мне в другой мир попасть – да с таким бревном…
- Никто не даст нам избавленья – ни Бог, ни царь и не герой, - ни с того ни с сего, начала я. Не удержалась.
- Вот именно. Нет никому дела да полосатого, несчастного кота, - уныло подтвердил Боян.
- Нет! Оковы тяжкие падут, темницы рухнут – и свобода нас встретит радостно у входа! – по-идиотски радостно воскликнула я, продолжая насиловать классику. – А ну, Альц, напрягись – и поспи немного, что ли.
Альц посмотрел на меня удивлённо. Потом хлопнул себя по лбу:
- Ну конечно! Я же и есть… Этот самый. Сейчас же и попробую. Почему бы и не поспать? Разбойники близко. Иначе точно не уйдём.
Отошёл он в сторонку, приметил не слишком большой камешек, захватил его с собою – и пошёл, прилёг под деревьями, на краю леса. Разместился со всеми удобствами: на мягкой, шелковой траве, и положил тот камешек себе под голову, вместо подушки. И сразу почти захрапел.
А мы с котом ждём, что будет.
Немного совсем прождали. Но я тоже, тем не менее, чуть задремать успела: сморило меня.
- Ой! – вскрикнул вдруг Боян. Я глаз один приоткрываю – гляжу, а ошейник золотой с шеи кота уже отстегнулся. От удивления я сразу подскочила. Кот был свободен! А потом цепь эта золотая и от дуба отпала. Это, как я поняла слишком запоздало, Елисей невидимый – ну, в теле сновидения пребывая – своё дело сработал.
Кот вздохнул глубоко, с облегчением.
- Не давит ничего на шею! – глаза его расширились от удивления. Не веря ещё своему счастью, провёл, бедолага, по шее лапами. Сначала – одной, потом – другой. Загривок почесал. Наклонился, и цепь понюхал.
Тут и Альц вернулся. Или, мне теперь его Елисеем величать?
- Спасибо тебе, добрый человек, что кота пожалел безродного, - промолвил Боян. – Служить тебе буду верой и правдой. Повсюду с тобой пойду. И цепь забирай себе – авось, пригодится.
- Дуб только жалко. Зазря извели бандюки дерево, - сказала я, всегда сочувствуя защитникам природы. – Может, попробуем его посадить?
- Ну, ты и фантазёрка! – изумился Альц.
- Нисколько! Девица дело глаголит. Вот, вырою ямку… Не всю ещё силушку истратил, - поддался на мои речи благодарный Боян. – Корни у деревца целы. А я с ним, можно сказать, сроднился. Не дам ему сгинуть. Мы его, все вместе, в ямку корнями вниз загоним – и прикопаем.
- Ой, батюшки-святы, что делается! – раздался за нашими спинами визгливый голос. – Смотрите, девчата, Елисей кота освободил!
Я обернулась. К нам спешили три молодые ведьмочки, одна другой краше. Две – огненно рыжие, а одна – черноволосая, с синеватым отливом. Голосила самая высокая, рыженькая.
- Девчата, дуб прикопать поможете? – с ходу спросил у них Альц.
- Попробуем. Дерево доброе, спасать его надобно, - сказала черноволосая. – Ты – первая, Атта, у тебя – сила земли, - обратилась она к младшей из рыженьких. – Отходим все подальше!
- Земля, расступись! – крикнула Атта громко и добавила заклинание на каком-то местном древнем наречии.
И земля действительно дрогнула и расступилась: под корнями дуба образовался недлинный каньон, и дерево рухнуло туда, вниз корнями – и дуб встал кроной вверх, хотя и немного криво, с наклоном.
- Моя очередь! – воскликнула черноволосая, и запела: «Вейе, вейе, винд, вейе!» - и так много раз, пока не поднялся ветер и не закрутил дерево, не выровнял его, да не присыпал яму, оставив после себя вокруг дерева только аккуратный круг вскопанной, комкастой глинистой почвы.
- А теперь – наверно, и ты, Сона! – предложила Атта высокой, рыжеволосой девушке. Та подняла руки вверх – и тоненьким звенящим голоском запела:
- Лие, лие, лиету! Ой, лие, лие! – и вмиг, причём, только над самым дубом, набежала тучка и начался мелкий дождик. Постепенно усиливаясь, он припустил и низверг, будто водопадом, довольно большое количество воды. Благодаря ливню, вскоре земля выровнялась под деревом. А дуб будто бы распрямился, потянулся кроною в небо, и зашумел ветвями благодарно.
- Расти ещё сто веков! – пожелали ему девушки, а потом обернулись к нам.
- Нас послали посмотреть, где вы там. Почему задержались. Подумали, что, быть может, кот вас и вовсе заболтал – так, что и ночевать вам придётся под дубом, если вас не вернуть. Боян любит сказки сказывать, если скучно ему.
- Теперь поспешим в главную избу; полагаю, там уже пироги да драники готовы, - скомандовала черноволосая молодая ведьма. – Да и Водана уже большую печь протопила, да баньку вам готовит.
- Ну что ж, пошли. Мы проголодались уже. А коту с нами можно?
- Конечно, теперь ему можно везде! Пусть на печи отогревается, да пирогов поест, - отвечала черноволосая.
- Тебя-то как зовут? – спросил Альц. - Остальных я узнал по имени, но тебя не назвал никто.
- Ринна.
- Ну вот что, Ринна… Ты, вроде бы, тут за главную. Идите пока к поселению. И кота с собой забирайте. А я и Спума тут немного задержимся: цепь в лесу прикопаем. Потом заберём – когда с Гэллой отправимся к… Забыл, к кому. Ну, решать дела с пропиской.
- К бабке Инге, наверное? На гору Кудыкину подниметесь? – проявила осведомленность Ринна.
- Ну да, - подтвердил Альц. - Ведь к ней надобно с подарком явиться. Так вот, дракона мы пока беспокоить не будем – полагаю, что бабушке Инге хватит и этого золота.
-Это уж точно! - заверила его Ринна.