«Поучительные визиты в баню или у всех разные вкусы»
Мне всегда нравились наши совместные походы в баню вместе с папой. У нас дома была горячая вода и ванная, но папа говаривал:
– С хорошей парилкой не сравнится никакая домашняя помывка.
Походы в баню были для меня увлекательным и поучительным ритуалом.
Папа после работы в Конструкторском Бюро по вечерам преподавал ещё и в техникуме. В конце недели, после лекций, вечером он приходил домой усталый и, всегда улыбаясь, спрашивал:
– Ну, что, Данилка пойдём сегодня грехи смывать?
Я ничего не знаю про грехи, но то, что будет интересный вечер, я знал точно!
Мама заранее собирала нам банные принадлежности. Мне – маленький рюкзачок, а папе – красивый, кожаный саквояж с никелированными замочками-защёлками. Как у Антона Чехова. Это саквояж был моей заветной мечтой. Я надеялся, что, когда вырасту, всегда буду носить этот саквояж. Вместе с вещами мама укладывала нам и бутерброды с ароматным чаем в большом китайском термосе – редкая гордость тех времён. Но, главные вкусности ждали нас в бане.
Я очень любил гулять с папой. Всегда было интересно! В ту осень он носил длинное тёмно-коричневое пальто с чуть приподнятым воротником, красивый шёлковый шарф-кашне и шляпу, манерно заломив её поля. В таком виде к этому чеховскому саквояжу недоставало только тросточки.
Рядом с нашим домом была большая баня. Но, наш банный ритуал предполагал визит в другую, «нижнюю баню».
– Там и вода речная, мягкая, и пар горячее, и веник пахучее, и народу поздним вечером поменьше! – всегда говаривал папа.
Мне нравилось такое решение. Дело в том, что нам предстоял путь по тропинке тёмным пролеском через Бугор. Так в народе называлось это лесистое место. Бугор – это такая гряда – высокий холм, который разделял весь город вдоль на две части: «Низ» и «Верх». От этого и название бани в народе – «Нижняя баня». Тропинка через Бугор не освещалась уличными фонарями. Здоровенные сосны жутко скрипели под осенним ветром. Макушки раскачивались, нагоняя таинственной жути в это тёмное лесное окружение. Почти всегда на зябком и прозрачном небе ярко светила осенняя луна. Наши несуразно длинные тени отбрасывались на лесную тропинку. Почему-то, я всегда с интересом разглядывал их. Длинная тень отца в длиннополом пальто со шляпой и моя маленькая тень, держащаяся за папину руку. Мне приходилось быстро семенить ногами, поспевая за широко шагающим отцом. Так мы и шли, болтая на разные темы. Было одновременно и тревожно, и спокойно с таким высоким и сильным спутником. Я находился в предвкушении очередной интересной игры-беседы.
На этот раз мы по дороге в баню играли в разведчиков, которые для своей тайной работы тренируют память. Папа произносил какие-нибудь цифры и, полагая, что именно их и надо запомнить, я попадал в галошу. Он вдруг неожиданно спрашивал:
– Сколько за последнюю минуту нам попалось берёз и сосен справа, а сколько – слева?
Мне приходилось быть внимательным и запоминать абсолютно всё, что попадалось мне на глаза. Тем более, надо было еще, и слушать папу, запоминать сказанное, а частенько, считая, разгадывать разные загадки. Иногда мне удавалось находить решение таких логических задач. В этих случаях папа всегда меня хвалил и никогда не корил за неудачи.
Так незаметно мы добирались до бани. Папа всегда приятно любезничал с кассиршей, что мне не очень нравилось. После такого расшаркивания ему всегда предлагали самый свежий, кудрявый и пахучий берёзовый веник. В бане мне нравилось плескаться в прохладной воде, обливаясь из таза. Часто мокнуть в такой воде мне не разрешали, говоря, что это баня, а не бассейн. Парилка же – это было живое олицетворение какой-то тёмной стороны нашей жизни, как мне тогда представлялось. Стоило открыть дверь в парилку, как поток горячего пара ударял в моё широко распахнутое лицо. Только голоса невидимых из-за пара мужиков, откуда-то сверху, наперебой требовали срочно закрыть эту дверь, которая так манила меня обратно на выход. Крутые лестницы парилки ввели наверх, в самое чрево этого горячего и туманно-парного ужаса. Сверху спускались раскрасневшиеся и кряхтящие мужики. К их потным телам налипали листочки берёзового веника. Проходя мимо, они обязательно подмигивали и, дружески хлопая веником по моей спине, неизменно спрашивая:
– Ну, что, пацан, хорошо?!
Кряхтеть-то мужики кряхтели, а их лица сморщивались, но при этом они почему-то были радостные и постоянно повторяли одну и ту же фразу:
– Хорош парок! Сухой! Подкинь-ка ещё!
Это фраза «Подкинь-ка ещё» приводила меня в ужас! Папа всегда приглашал меня на верхние полки парилки. Боже, как же это было жутко, невыносимо жарко и страшновато. Глаза ничего не видели, слезились. Мужики кряхтели и обмахивались пушистыми вениками. Горячий воздух обволакивал меня, капли от веников летели в лицо. Просидев несколько минут на первой ступеньке, закрыв ладонями лицо, или, о мужество, на второй ступеньке парилки, я пулей вылетал прочь, на волю! Бежал к своему тазу с прохладной водой, честно и заслуженно обливался ей несколько раз подряд.
Зато, как же было здорово, сидеть потом в раздевалке, неторопливо одеваясь, слушать байки раскрасневшихся и зримо чистых мужиков, волосы которых торчали в разные стороны. Мы неспешно пили чай с бутербродами.
Перед выходом все непременно по очереди подходили к огромному зеркалу в тёмной массивной резной раме, размером с двустворчатую дверь, и, задрав голову, долго причёсывались пластмассовыми расчёсками, лежащими до этого в нагрудном кармане пиджака. Зеркало висело под самым потолком. Оно нависало над смотрящими в него таким образом, что было хорошо видно огромное лицо, приделанное к коротеньким ножкам. Прямо, как в зеркальном аттракционе «комната смеха»! После этого важного моциона мужики громко до свиста дули на свои пластмассовые расчёски, сдувая невидимо налипшие на неё волосы, потом осматривали её и, убедившись в чистоте, уже внимательно рассматривали свое сияющее красное лицо со всех сторон. Довольные они выходили в буфет!
Это было отдельное действо! Помытые и пропаренные мужики брали в буфете огромные кружки пенистого пива и подходили к высоким круглым столикам по двое, смотрели друг на друга и, произнеся загадочные слова:
– Ну что? Поехали! – они обязательно сдували пену, брали пальцами соль из солонки и посыпали её на влажные края кружки. Затем делали большие и жадные глотки янтарного напитка, шумно и смачно выдыхали фразу:
– Ух-ты-хорошо!
Я был ростом немного ниже мраморной столешницы круглого стола и всегда смотрел на их улыбающиеся лица снизу вверх. При этом мне всегда покупали два стакан лимонада «Дюшес» и огромный румяный коржик, посыпанный кристалликами сахарного песка. Это было фантастически вкусно! Я, дотягиваясь до края столешницы, ставил на неё один стакан, а другой жадно поглощал двумя-тремя глотками, не забывая при этом и про аппетитный коржик. Это было великолепное завершение банного ритуала.
Но вот, однажды мне показалось, что я обделён вкусностями после бани! Они, мужики, пьют красивый янтарный напиток, блаженно прикрывая глаза, крякают от удовольствия и нахваливают свежий нектар! Набравшись смелости и смотря снизу вверх, я спросил отца:
– А почему вы пьёте это вкусное пиво, а мне предлагаете только лимонад?
Мужчины в буфете замолчали и стали следить за развитием событий.
– Что ж, сказал отец! Попробуй глоточек.
Я, держа огромную кружку двумя руками, сделал большой глоток и тоже приготовился крякнуть-ухнуть…. Невыносимая горечь заполнила всё моё внутреннее пространство и вместо – «Ух»! И меня получилось – «Тьфу гадость»!
Мужики хохотали в голос! Хором говорили что-то похожее на:
– А ты думаешь, мы пьём это с радостью?!
Домой мы ехали на автобусе. Там меня ждала моя ласковая мама и тёплая постель. Засыпая я думал, почему же то, что одним кажется очень вкусным, другим это же – невыносимо?
Жизнь, оказывается не такая уж простая и одинаковая для всех!