ПУТНАЯ МЫСЛИШКА:
Дайте мне Тамбов!
…Зашёл в мебельный магазин, салон, центр – чёрт их разберёт. Но как раз то, что надо. Хожу. Смотрю. И, между прочим, читаю названия мебельных комплектов. Вот результат изучения.
Всего – более ста гарнитуров. Несколько видов комплектов – без названия. Зато вот названия остальных: Атлантида, Макарена, Венеция, Флоренция, Альянс, Фиеста, Франк, Маэстро, Сакура, Сити, Неаполь, Прага, Бистро, Венус, Версаль, Пекин, Лондон, Мадрид, Сиеста, Рим, Марокко, Каспер, Бемби, Надир, Премьер…
Далее – в том же духе до конца. А вы посмеивались, когда я говорил о том, как выворачивают нам мозги! Если бы всё это было бы импортной мебелью в костромском магазине, я бы тоже встревожился, потому что в лесном краю такого изобилия импортных деревянных изделий по определению не должно быть. Но такой поворот – это разговор уже об экономике, а я всё – о наших головах. В подавляющем большинстве мебель – российского производства! И тем не менее – Сан-Франциско, Мальта, Санта-Барбара… У нас что – уже все с ума посходили? Уже никто не скажет тому же владельцу фирмы или конструкторам, что только названием не привлечёшь внимание к средненьким изделиям. Можешь делать хорошую мебель, – делай! И тогда её у тебя купят с любым названием. Но зачем же так откровенно вилять задом перед всем миром? У нас что – слов уже нет для названий? Почему не Волга, почему не Колокольчик или Ромашка? А то ещё и Незабудка! Или Наташа, Василиса, Варвара…
Неужели городов у нас мало, чтобы назвать ваше драгоценное произведение? Почему нет Тамбова? Мальчик хочет в Тамбов!
Но нет Тамбова…
И ЕЩЁ РАЗМЫШЛЕНИЯ
О культурной… эволюции
Настало время, в котором в российской провинции для культурного развития, воспитания, наставления, приобщения к вкусу, к уму-разуму напрочь разрушается дорога. Вовсе не такая ясная, прямая, как федеральная трасса, коих и в огромной России не так уж много, а пыльная, с колдобинами, просто ямами, зарастающая с двух сторон, превращающаяся во время дождей в почти непроходимое месиво, обычная, похожая на большинство российских, бесконечная и скучная дорога, которую и дорогой к светлому разуму, к культуре трудно назвать.
Дорога, по которой население страны едет, кстати, всё меньше и меньше. Дорога, не имеющая перспектив ремонта, потому что в этой сфере ремонт финансируется по остаточному принципу. Безвозмездных же борцов за светлое культурное будущее не будет, судя по всему, больше никогда, поскольку на любые свершения в любой области сегодня нужны немалые деньги. Окрестные жители не возьмутся эту дорогу налаживать, потому что для этого кроме денег нужны профессионалы, а откуда им взяться? И поневоле вспомнишь, что по признанию самых лихих гонщиков именно костромские болота – самые подходящие для соревнований на внедорожниках-вездеходах. И увидишь, что то, на что опирались ещё недавно культура, литература, искусство, постепенно превращается в развалины.
Для начала напомню вам знаменитую притчу о том, как в песках аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли. О чём это вы писали, Михаил Юрьевич? О том, что природу беречь надо? Или о том, как неразумные люди своими руками уничтожают то, что уже давало им плоды и тень отдохновения?
В самом начале 19 века появился новый, пушкинский литературный русский язык. Весь век прорастали на нём опоры культуры, не только в литературе, но и в музыке, и в живописи, в балете, театре, да просто во всех искусствах. Но базой, толчком, столпом, на котором всё держалось, был именно язык. На грани 19 и 20 веков всё это богатство, самостоятельно развиваясь, обогатилось чувствами, цветомузыкой, тонкой игрой ума. Однако вместе с этим стали отвергаться какие-то имена и направления, начались почти агрессивные споры о том, кто именно лучше других отражает новую эпоху. Появлялись имена новые. Со временем в процесс естественного отмирания каких-то ветвей древа культуры стала активно вмешиваться воля людей, весьма далёких от творчества, и от благородных его целей. Всё больше и больше появлялось деятелей культуры неугодных, невыездных, непечатаемых, а затем и вовсе – невозвращенцев. Политика людей одной группы диктовала условия жизни и творчества другой группы. И всё же культура и литература жили и рождали цветы, высоко оценённые во всём мире.
В последние два десятилетия века двадцатого в этой сфере, как и во многих других, на мой взгляд, начало всё рушиться. Сегодня, говоря об этом, ссылаются обычно на проигранную информационную войну. При этом как-то обходится стороной вопрос о том, что главная война велась за души людей. Информация – лишь средство. А нам со всех сторон пытались подменить мораль и цель движения. Мы и сами стали от них отказываться, предав своих предков. В результате получили вакуум, куда хлынула грязь со всего мира. Уже почти три десятилетия и мировые, и наши собственные средства массовой информации переламывают наши привычки и принципы, привязанности и обязательства… Всё это происходит при беспечном благодушии власть предержащих: успешно идёт страшный процесс отрыва детей от родителей-недотёп, живших при преступном тоталитарном режиме да ещё и способствовавших его процветанию, и позорно не знавших, что такое айфон или чупа-чупс. Почти никто из чиновников от культуры даже не пытался остановить искажение всего и вся в нашем прошлом, ёрничанье и насмешки, откровенное враньё. Высмеяно было буквально всё: великие победы, великие люди… Рушились памятники, анекдоты дёгтем мазали образы героев. Переименовывались улицы и города, зачастую по фальшивым предлогам.
В Костроме группа людей проталкивает и сейчас переименование улицы, носящей имя Шагова, прибегая к откровенной лжи, утверждая, что он участвовал в каких-то расстрелах! Это говорится о рабочем лидере, ткаче, Николае Романовиче Шагове, который волей судьбы стал членом знаменитой Бадаевской фракции в царской Думе, и словом, именно словом обличал там с трибуны преступный режим. Арест, пять лет каторги, освобождение в 1917 году. Какие там расстрелы! Когда его привезли с каторги, он еле мог передвигаться, и через несколько месяцев тяжелейшей болезни умер в возрасте 37 лет. Горе для всех рабочих края, по воле которых была названа улица именем их пламенного защитника…
Чем были эти памятники, имена, улицы? Сваями, на которых всё держалось. А ведь ещё недавно были, были помимо имён больших, известных и т. д. были сваи местного значения, которых мало кто знал в стране за редкими исключениями. Были, были неплохие картины, спектакли, книги (совершенно объективно!), которые, будучи изданными или показанными в столице или ещё где-то ценой униженных просьб и напоминаний о том, что «Кострому уже давно не видели, не показывали, не издавали!», становились культурным событием в стране… Так что вопрос о наследовании традиций не так уж и прост, как это может показаться. При внимательном рассмотрении ситуации сегодняшней приходишь к выводу о том, что традиций, к примеру, именно местной, провинциальной литературы в Костроме (да и не только в Костроме — это явление повсеместное) на сегодня просто нет. Сменились вехи. Новые имена пока что-то не прорастают, старые уже почти полностью не интересуют нынешнего издателя. А следовательно – читателя и зрителя. Добавим к этому ещё одну страшноватую деталь: если этот читатель и зритель вообще есть!
Вот и пришли мы к тому, что использовать в работе прошлый багаж, опираться на прошлый опыт практически нельзя, поскольку он, как нас усердно уверяют, устарел. Более того: мораль и движущие идеи уже подменены. Мы слишком поздно спохватились, попытались уповать на заповеди Божьи, так похожие на «Моральный кодекс строителей коммунизма», и обнаружили уже в действии другой кодекс – волчий, человеконенавистнический, где нет места добру, любви, сентиментальности, мечтаниям о высоком. Уже сегодня не действуют все священные заповеди: отцы насилуют дочерей, одни женщины блудуют даже не из-за денег, а просто из любви к этому делу, другие продаются за достаток, комфорт и т.д. Лежачего не бьют? Да что вы! Не только бьют, но и забивают ногами, снимая при этом процесс видеокамерой или телефоном. Что там ещё в забытом прошлом говорили? «Сам погибай, а товарища выручай»? Сегодня мимо тонущих людей проходят без остановки два судна, даже не попытавшись помочь, не спустив хотя бы шлюпку... Впрочем, об этом мы уже говорили.
Уже можно плясать на могилах, уже на главной площади страны можно проводить всё, что захотят зарубежные хозяева жизни. И не только они, но и их подпевалы в нашей стране. Вы можете себе представить рок-фестиваль или каток у Вечного Огня на Елисейских полях? Или у Вестминстерского аббатства или на площади Тяньаньмынь? Что вы! У них это табу. А у нас – можно! Кстати, из-за такой всеядности Красная площадь уже превратилась для любого жителя страны из главного символа государства в обычную торгово-пешеходную зону, проходной двор, место, где можно увидеть не только Парад 9 мая, и торжественные шествия, но и всё остальное, для чего в Москве предостаточно других площадей. Так вот из всего этого совершенно умышленного принижения идеологического государственного символа любой провинциал неизбежно сделает вывод: такие процессы одобряются на очень высоком уровне в государстве... Оставьте Красную площадь в покое! Пусть из развлекаловки-забегаловки она вновь превратится в моральную опору могучего государства.
Для многих вовсе незаметная, тихая, бесшумная, наглая и беспощадная вокруг нас организована и идёт настоящая аморальная вакханалия. В такой ситуации собраться бы всем творческим людям, объединить усилия, глядишь – и сдвинулись бы мы из минуса в плюс. Но именно в этот момент провоцируются шатания в творческой среде, распадаются на группы творческие союзы… Что делим-то? Деньги, которых нет нынче почти ни у кого, кроме нескольких мастеровитых дельцов-миллионеров? Привилегии, о которых давно забыли? Литераторов и близко не подпускают к изданию книг. Кто достоин публикации, а кто не достоин, – решают… деньги, коммерсанты, подавляющему большинству которых ох, как далеко до костромского великого издателя Сытина! Это только он мог издавать за бесценок нужные народу книги, свою, кстати, выгоду не упуская на роскошных подарочных изданиях. И очень, кстати, богато жил, не теряя совести, несмотря на происки конкурентов! А сейчас многие журналы и издательства на ладан дышат… Пришло время, когда не издатель платит автору, а автор должен платить за издание своей книги! Теперь, если есть, скажем, у кого-то деньги и немалые деньги, можно издать любую макулатуру.
Прежде все реальные и иллюзорные беды валили на цензуру. Сейчас – полная свобода, пиши – не хочу? Нет! Цензура денег, пожалуй, самая страшная из цензур. Даже честные авторы вынуждены писать то, что выгодно, и так, как это принято сейчас, потому что и самым честным надо иногда хотя бы что-то есть, платить по заоблачным ценам за квартиру (если она у них есть!), поддерживать последними рублями грабителей-фармацевтов… А условие твоего успеха только одно: ты должен оплёвывать свою Родину (сейчас многие говорят: «эту страну!»). Только тогда, как говорил незабвенный Остап Бендер, Европа тебе поможет. Понятно, что самые порядочные на это не идут. Рукопись остаётся рукописью, так и не став книгой. Общий результат процесса – разрушение критериев качества, снижение планки, чтобы легче можно было перепрыгнуть в тёплое, обеспеченное будущее. Если оно, такое будущее, вообще существует.
Кто-то всё ещё надеется на централизованную поддержку руководства творческих союзов, другие уже сообразили: Москве вообще в творческом плане на провинцию плевать. Регулярно перечисляет ваша область денежки в госбюджет – и ладненько! А что касается души… Кострому ведь называли душой России. Вот и душитесь сами!
Как это парадоксально ни звучит, но великую русскую литературу создавали высокообразованные, сытые люди, имевшие за спиной поместья и крепостных, наследства и родовые привилегии. Была, конечно, и литература людей победнее, протестная литература, но как только исчезал повод для протеста, исчезала и такая литература. Кстати, этот процесс характерен и для наших времён. Кому сегодня интересны «запрещённые» в шестидесятых-семидесятых произведения, которые даже переписывали от руки и передавали из рук в руки? Кому будут интересны многие нынешние литературные поделки?
А другие искусства! Третьяковская галерея (Ах, братья! Ах, собиратели! Ах, меценаты!) образовалась из денег, выкачанных с потом и кровью из костромских рабочих-ткачей. И вообще – великую живопись во всём мире в течение веков оплачивали церковь, цари, короли и прочая знать и богатеи. С музыкой – то же, уж что говорить об архитектуре или ювелирном искусстве! А возьмите времена поближе: великое кино у нас создавалось на государственные средства, писатели тоже жили намного лучше с помощью системы премий, мощных государственных издательств, литфондов, санаториев и так далее…
Один очень серьёзный костромской интеллигент в разговоре на эту тему возмущался: ведь должны же быть какие-то связи между прошлым и настоящим, между центром и провинцией, какие-то взаимоотношения!
О каких взаимоотношениях идёт речь? Не могу припомнить хотя бы один случай (за исключением только самых последних месяцев, одного-двух лет), когда столичный толстый литературный журнал критически и подробно разобрал бы работу провинциального журнала. Так что уж говорить о журналах потоньше, помоложе и послабее! Нет, в литературе у каждого «собственная гордость», на столичных в провинции «смотрят свысока». А ещё более свысока столичные смотрят на провинцию. Так что о сотрудничестве речь не может сегодня идти. Соперничество? Его тоже нет. Мы в Костроме живём как бы в другой Галактике, или же мы для москвичей — марсиане, которые только и думают, как захватить Землю благословенную, обетованную.
Почему обетованную? Для людей несведущих расшифрую: в столицах всего мира обычно множество литературных кормушек, возможностей, источников разнообразных финансовых вливаний. Кто же будет рубить сук, на котором сам сидит? Есть у вас... как там её... Костромская область, там и питайтесь, там и печатайтесь, там и денежки ищите... Причём, всё это сопровождается подспудной мыслью: ну, что там вы интересного можете предложить? А уж тем более – выгодного для издания! В общем, «здесь не подают». И уходят ни с чем из редакций столичных журналов никому пока не известные Шукшины, Беловы, Распутины...
Мне возразят: уровень не тот, сначала стань Распутиным, а там поговорим. А как стать, если рукопись останется в столе? Как добраться до читателя, не печатаясь? И кто в издательствах и редакциях литературных журналов определяет уровень? У вас что – первичную читку рукописей Белинские и Гоголи с Достоевским в придачу делают? Я бы в ответ на этот «уровень» взял из кипы редакционных отказов десяток-другой произведений, прочитал бы стандартные ответы, где самый распространённый и самый подлый – «не наш формат», и обязательно нашёл бы два-три весьма талантливых, оригинальных, нестандартных произведения (именно – произведения, а не «текста», как пренебрежительно принято в редакционных кругах сейчас говорить). А ещё попросил бы тех самых «отбиральщиков» пересказать хотя бы вкратце их содержание. Не смогут ведь! В лучшем случае нехотя перелистали, зевнули и посетовали, адресуясь к коллегам, на то, что совсем уж оскудела литература, читать нечего…
«Неформат»? А зачем нужен формат? Чтобы все на одно лицо, чтобы никто не высовывался со своей нестандартностью? С таким прокрустовым подходом ни в одном из журналов, исповедующих этот принцип, не может появиться великоватый по объёму роман «Война и мир» некоего Толстого из какой-то там Ясной Поляны. Не попадёт на страницы со своими коротышками-рассказами непрофессионал – врач, родом из Таганрога, Чехов. А уж этот полубомж-полубродяга по фамилии Пешков-Горький куда лезет? Неформат!
Робкий провинциал сразу чувствует, что он здесь, в общем-то, не нужен. Разве что для коллекции, чтобы где-то, когда-то показать новую фамилию в журнальной постоянной обойме авторов. А литературные журнальные трудяги порой получают видимое удовольствие, наблюдая, как задиристые и ершистые вначале посетители тьмутараканьские постепенно теряют кураж под потоком мягких, обволакивающих слов, постепенно оседают, оседают, как мороженое под солнцем, и превращаются в невыразительную лужицу…
И вот в результате таких «взаимоотношений», при сложившемся почти повсеместно жалком уровне жизни писателей, при известной раздробленности славного литературного сообщества, при почти полном отсутствии государственной поддержки мы неуклонно теряем русскую литературу, литературу гуманную, общечеловеческого масштаба. Во всяком случае, книги, не имеющие коммерческой перспективы, по большей части остаются в столах до лучших времён, если вообще пишутся, если вообще у авторов возникает такое желание – писать такие книги… Всё труднее и труднее даже очень талантливому писателю из провинции «с нуля» показаться на общероссийском уровне. Конечно, если заплатить деньги, какие и не снились такому литератору, то и его напечатают. Но таких денег нет. А погоня за любым заработком отнюдь не стимулирует творчество. Не нами ведь очень давно сказано: «и кому на ум придёт на желудок петь голодный?». Вместо этого уже пришёл скудный красками, мыслями, с бедным синтаксисом примитивный текст (не произведение!), чаще всего вообще без жанра, говорящий о себе и только о себе, любимом, обращающийся во всём огромном, наполненном людьми и событиями, мире только к своим болячкам и страданиям, пережёвывающий бесконечное ничто.
Бывает, кстати, и ещё хуже. За литературу всерьёз выдают то, что в народе называется бредом сивой кобылы:
«Время года номер один. Корабль, ноябрь, аптекарь, декабрь.
Время года номер два. Февраль. Июнь. Июль. Спаниель.
Время года номер три. Вергилий. Король. Июль. Август.
Время года номер четыре. Сентябрь. Октябрь. Дирижабль
Время года номер пять. Март. Апрель. Май. Трамвай».
Это всё. Конец «произведения». Нет, это не пародия! Это всерьёз. Это опубликовано в журнале, который по умолчанию должен формировать вкусы, взгляды, мировоззрение молодёжи. То есть, «Что такое хорошо и что такое плохо». Этот журнал именно таким когда-то был. Сейчас превратился… трудно сказать – во что. Журнал «Смена». №9 2010 год. «Произведение» называется «Будущие времена». Автор… Знаете, как у Маяковского: «Я такого не хочу даже вставить в книжку». И потом – дело-то не в авторе. Мало ли какую белиберду пишут иногда люди. Но редакционные поэтические «отборщики»! Они же, по сути дела – провокаторы, прекрасно понимающие, ЧТО они публикуют. Осталось понять – ЗАЧЕМ.
Конечно, есть исключения, бывает везение, бывает, что и редакторам, как тем работникам кондитерской фабрики из анекдота, захочется вдруг тухлой селёдки... Но все эти исключения подтверждают правило: неладно что-то в датском королевстве. Вольная вольность имеет и очень тёмную сторону, которая, если вовремя не спохватиться, захватит очень быстро всю литературу и отдаст её на откуп эсэмэскам и полной бессмыслице.
Сильные и слабые стороны интеллигенции вообще исследуются столетиями в драматургии, прозе, поэзии, но провинциальная интеллигенция, особенно в такой законопослушной и богобоязненной области, как Костромская, имеет, разумеется, свои особенности. Если где-то, когда-то кто-то из творческих интеллигентов, переполненный эмоциями в связи со злодейством, несправедливостью, мздоимством и т.д., кричал на весь мир: «Не могу молчать!», то никогда не ждите такого дикого поступка от интеллигента-костромича. Не будет крика. В лучшем случае будет перешёптывание по углам. Да и в таком случае буквально на следующий день содержание разговора станет известно всем, в том числе и тем, о ком шла речь. Об этом тоже знают все, поэтому предпочитают помалкивать.
В маленьком городе всё на виду: абсолютно все знают – сколько и кто ворует, кто с кем живёт и так далее, вплоть до суммы взяток и часов посещения сауны с девочками. Причём, в маленьком городе всё это делается совершенно открыто, здесь не предпринимают особых ухищрений. Никто не боится неожиданных принципиальных свидетелей, разоблачений. Все молчат. Молчание ягнят? Не-ет! Дайте возможность такому ягнёнку, и он превратится в хищника в мгновение ока.
В маленьком городе очень мало мест, которые могут обеспечить законное благополучное существование. Грубо воровать интеллигент в силу своего воспитания не может – он просто трус. Поэтому так остра борьба, видимая и слышимая только посвящённым, за приближенность к власти, за административные кресла. Настоящим интеллигентам-профессионалам некогда заниматься всем этим: если нет возможности заниматься художественным творчеством, то они возвращаются к прежним профессиям, учат детей, лечат людей, зарабатывают на жизнь, чем придётся... Или просто выпадают в осадок, оказываются на дне жизни.
Но зато наверху остаётся то, что всегда плавает на поверхности!
Всё это в провинции складывалось и воспитывалось веками. Разумеется, находились люди, которые чувствовали в себе достаточно сил и таланта, чтобы выплывать на более широкие просторы. Большинство гибло в этом индивидуальном заплыве, некоторые осиливали обстоятельства и пили «до дна за тех, кто в море, за тех, кому повезёт, за тех, кого любит волна»... И становились теми, кем потом провинция гордится, кого поднимают сегодня на щит...
А кого с древности поднимали на щит? Правильно: погибших. Слава только мёртвым! Им бы при жизни хотя бы ничтожную долю посмертного внимания, они и пожили бы подольше, и такое ещё сотворили! Но нет. Все силы ушли на то, чтобы пытаться вырваться из мертвящего плена провинции...
У одного из народов Кавказа есть обычай: в день рождения сына его отец сажает ореховое дерево. Казалось бы, зачем? Ведь грецкий орех капризен, растёт очень медленно, начинает плодоносить тоже очень поздно... Так зачем же нужен многолетний бесплодный труд? Не проще ли посадить яблоню? Но вырастает у отца сын, у него тоже появляются дети, его сын тоже сажает орех, а сам он даже ещё не начинал пользоваться плодами с дерева, посаженного его отцом...
Проходят годы. Шумит ореховая роща. Она простоит не одну сотню лет, постоянно пополняясь, принося плоды, дарящие людям долголетие и... да, достаток – вспомните, сколько стоят орехи! Когда-то, давным-давно, люди очень мудро думали о будущем, о своих потомках. А дело всё в неуклонности и последовательности.
Вот то же самое с культурой и литературой. Власти никак не могут понять, что в них нужно вкладывать труд, деньги, внимание не кампаниями, не объявляя каждый год годом очередного чьего-то юбилея, а постоянно, не ожидая немедленной отдачи и выгоды. Только так можно получить драгоценные плоды, которые прославят эту землю и... опять-таки принесут когда-то доходы и моральные дивиденды.
Но, увы, гораздо чаще те же самые наши власти не выращивают ничего, а если высаживают, то яблони. И если подкармливают, то только от случая к случаю. И если ухаживают, то ровно столько, чтобы деревце не погибло. А потом удивляются: почему это яблоки такие маленькие и такие кислые?
Если только они вообще есть, эти яблоки...
…Процессы, о которых думал я урывками, без особой системы, мозаично, характерны буквально для всех регионов. Везде и всюду – до Бога высоко, до царя – далеко, а местная власть – вот она, рядом. И благополучие интеллигенции, возможности для её творчества полнейшим образом зависят от интеллигентности и профессионализма руководящего звена местного уровня. Это очень просто понять: людям творческим в регионе плохо – значит, руководители здесь никуда не годятся. Кстати, не только в области, но и во всей стране очень мало в руководстве профессионалов. В подавляющем большинстве, куда ни ткни, — повсюду менеджеры, которым всё равно, чем командовать: армией или культурой, просвещением или железной дорогой. Остаётся только надеяться на то, что власть предержащие уже начали процесс, когда замечают не столько поднаторевших в командовании (не будем уж говорить о взятках и буквальном грабеже!) администраторов, сколько людей, знающих своё дело лучше всех, людей умных, инициативных, как говорят, – креативных. А таких ведь много. Ни для кого не секрет, что очень многие культурные учреждения в нынешние времена держатся в основном на энтузиазме фанатиков своего дела, фанатиков, весьма скудно оплачиваемых, тем не менее, не бросающих свою благородную работу.
То же самое можно сказать и о писателях. Тех самых, которых сегодня, повторяюсь, вообще как бы нет. Нет такой профессии в государственном реестре. Библиотекарь есть, издатель есть, печатник есть, а вот того, кто даёт им всем работу, писателя, – нет!
При разговоре о такой ситуации обычно пожимают плечами («А зачем писателю быть в списке профессий?»), обязательно напомнят, что великая русская литература рождалась без государственной помощи. Мы уже говорили об этом. Говорили и о том, что времена, условия и принципы существования русских писателей были абсолютно иными. Именно поэтому добавлю только, что вообще такие сравнения неуместны.
При нормальном подходе к литературе и культуре в наши времена должны быть учреждены местные литературные и другие премии (несколько ежегодных и хорошо наполненных деньгами, не десять тысяч рублей в год одному писателю за единственную премию с громким названием, а суммами, которые не стыдно назвать вслух), должна постоянно оказываться материальная помощь писателям во время работы над крупными произведениями. Естественно, всё это под хотя бы раз в два-три года сменяемым (чтобы не создавалась групповщина) общественным контролем. Только тогда не будут процветать кумовство и воля левой ноги какого-нибудь чиновника.
Вот сейчас забавное сравнение на ум пришло. Сегодня любая женщина при рождении ребёнка имеет право на МАТЕРИальную помощь. Родив второго ребёнка, она получает очень приличный, сотни тысяч рублей, материнский капитал (одно из самых успешных предприятий нынешней власти). Дай такой провинциальному писателю, – так он до неба от радости скакать будет! Он ведь от счастья так работать начнёт! Писатель над очередной книгой трудится чаще всего больше девяти месяцев, и писателей в тысячи раз меньше, чем рожающих второго ребёнка женщин. Почему бы государству не платить людям, работающим именно на его благо, создающим произведения, нужные государству по направленности, по духу, по сути, произведения, которые будут формировать и растить многих? Неужели такая помощь нашей власти не по силам? Как государственный заказ, как материальная поддержка единомышленников. Родил вторую нужную книгу – получи литературный капитал не её издание и на поправку своего физического состояния! А? Слабо?
Если слабо, то дела обстоят очень плохо.
А литераторы и работники культуры всё равно продолжают творить. Меньше и хуже, чем могли бы при должном внимании, но всё равно работают. Не скудеет наша земля энтузиастами, именно провинция рождает их в достаточном количестве. Но, увы, сейчас уже в читателях (которые ещё остались!) уже воспитано предпочтение варягов со стороны людям нашим, которые родной земле могли бы отдать весь свой огромный потенциал.
Нельзя не сказать об одной весьма специфической особенности, когда речь идёт о литературе в провинции. На мой взгляд, гигантским тормозом в её развитии является укоренившаяся повсеместно практика издания книг, преимущественно рассказывающих о своём регионе, о местных реалиях. Порой из не очень щедрых средств, которые позволяет себе расходовать региональная администрация на издание книг, подавляющий процент суммы уходит на книги, которые никогда не станут известны за пределами области, а зачастую – и в области останутся лежать нечитанными до перехода в состояние макулатуры. Но даже несмотря на это, областную финансовую поддержку никогда не получат произведения не на местные потребы, а на общечеловеческие темы, на сюжеты, интересные повсюду, а не только на региональной почве. И погибают таланты, например, драматургов, фантастов, детективщиков, людей, способных взяться за историческую (не обязательно связанную с Костромой) тему. И если, допустим, кто-нибудь из костромичей напишет, скажем, роман о Грибоедове или Бату-хане, ему придётся ехать и кланяться Москве, которая далеко не всегда приветлива со всеми, и отнюдь не во всех сердцах жива. Об этом мы уже говорили. И останутся никому не известными «Смерть Вазир-Мухтара» и «Батый»… Это нигде не записанное, но в течение десятков лет практикуемое правило буквально выжигает литературное поле, на котором после такой экзекуции очень долго ничего не вырастает.
...В общем, в этих своих размышлениях я не затронул и сотой части проблем, связанных с развитием и поддержкой литературы и культуры в провинции. Но об этом говорить нужно постоянно, методично, открыто. Иначе своим молчанием мы загубим и те ростки будущих цветов литературы и культуры, которые мы имеем. Мы всё время должны помнить о самом главном: творчество рождается в питательной среде. Разумеется, из многих ростков ничего не вырастет. Но и без такого широкого посева не родится тот прекрасный, благоуханный цветок, о котором будут помнить последующие поколения.
Почему-то нынешние вожди и многие из тех, кто подпирает их там, наверху, никак не возьмут в толк, что главное умонастроение русского и всех российских народов после почти трёх десятилетий передряг, неопределённости будущего, резких зигзагов и тотального, практически никем не наказуемого сегодняшнего грабежа нынче сводится к желанию спокойной жизни, к покою, стабильности. Вопреки дёрганию, нервозности, бесконечным переменам, страхам, псевдоновациям, заимствованным где-то далеко. Нам больше не нужны революции, привнесённые со стороны. Да и реформы-то тоже уже надоели! Услышьте же этот вопль!
А что касается области культуры… Даёшь не цветную, не капиталистическую революцию, не культурную революцию, которую усердно пропагандирует на телевидении ничем дельным не проявивший себя бывший министр Швыдкой… Вообще-то странное даже название для такой передачи. «Культурная революция». Если мне память не изменяет, то именно под таким названием, под этим лозунгом китайские хунвейбины не так уж и давно в историческом смысле буквально уничтожали культурное достояние страны, уничтожали не только какие-то великолепные творения, но и их авторов физически! К этому призывает передача «Культурная революция» на канале «Культура»? Вот уж, действительно, «плавали, знаем!», знаем и результаты той самой «революции». Поэтому я – за спокойную эволюцию. Даёшь ежедневную, поступательную и наступательную работу!
Можно жить, конечно, и так, как живём. Не пропадём. Но если государство действительно заботится о русском народе, о его будущем, оно должно пересмотреть своё отношение к культуре и литературе. Именно они вместе с образованием и здравоохранением в нормальной стране с дальновидным руководством должны иметь первостепенное значение. И именно поэтому нельзя эти важнейшие области существования людей отдавать в руки частных лиц, на откуп вкусовщине, иногда и безграмотности. Нужно, наконец, понять на самом высшем уровне, что нас переиграют любые информационные атаки и войны, если именно эти области человеческого бытия не будут надёжно защищены именно государством, его интересами. А когда этот процесс будет налажен, тогда гораздо проще наводить порядок во всём остальном. А пока… Не совсем, правда, по Пушкину, но: «души прекрасные порывы»! Придуши далеко смотрящие мечтания!
В заключение вернусь вновь к литературным ассоциациям. О другом дереве, которое в пустыне чахлой и скупой, на почве, зноем раскаленной… Да, да, на чахлой и скупой почве, согласно Пушкину, вырастают анчары, ядовитые деревья, которые могут даже и убивать! Как говорили когда-то в Одессе: оно нам надо?
Почаще поливайте цветы и деревья, господа!
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)