Посвящается О.Рубинштейн
forever – навсегда (прим.автора)
Бабуля собралась умирать.
Живое в доме – цветы – она пристроила сыну еще три месяца назад, когда уезжала к мужу в Болгарию, сославшись на невозможность приезжать-поливать, да так и не забрала их: «Делайте с ними, что хотите, а нам они уже не нужны, мы здесь редко бываем». Сейчас же нужно было разобраться и с остальными вещами, а их было огромное множество, скопились за долгую безбедную жизнь. С фотографиями было проще: детские – детям, туда же и предков, вот они какие бабушки и дедушки – знайте их в лицо. А вот большую пачку черно-белых открыток «Зоопарк» дети «по черствости» отказывались брать, им было за сорок, и они сами столкнулись с проблемой вещей, когда они сыпятся на голову, а выбросить рука не поднимается, с каждой связан кусочек жизни: блюдца от свадебного сервиза, стоптанные первые башмачки сына, детские рисунки.
С автомобильными запчастями бабуля управилась быстро, сняла все с антресолей и свезла на дачу, благо дети (два сына) на машинах: погрузят, разгрузят, снесут и поставят, где укажешь. Одно неприятно, нет-нет, да и скажут: «Да выбрось ты этот хлам, мам, ведь никому не нужен, сейчас и модели машин другие». «Для них и сейчас – хлам, а побегали бы они за этим хламом лет 20-30 назад». Все покупалось по случаю, брали с запасом, а ну как понадобится, а пока заботливо смазывалось, упаковывалось и на антресоль, это было богатство, тут тебе и покрышки, и брызговики, и приводные ремни. Разве им объяснишь?
В свое время бабуля ревниво охраняла свой достаток и благополучие от сыновей, жадных глаз невесток и даже от внуков. Всех не накормишь, на всех не хватит, построим коммунизм в отдельно взятой квартире. А то этим молодым, голодным только дай волю: съедят и твое благосостояние, и время, превратят в заправских бабушек, дедушек. К моменту появления первого внука им не было и пятидесяти, они были в силе, на постах, в друзьях, поступаться ничем не хотелось.
Молодым твердо дали понять: «На нас не рассчитывайте, мы вас вырастили, а дальше сами-сами: и с детками, и с карьерой, а главное – правильно распоряжайтесь бюджетом семьи, «по одежке – протягивайте ножки». Были, были попытки давления: одолжите, выручите, отдадим, заработаем. Одалживать было неудобно, дарить – жалко, поэтому денег не давали: «Рады бы, да нету…». Молодые попереживали и приучились сами-сами. Иногда родители приглашали молодежь на праздничный обед, где демонстрировались трогательная любовь и единство. Но семьи быстро разрослись, шутка ли – в каждой по пять детей, накормить столько ртов было проблематично, поэтому приходилось просить: «Если можно, без детей!», но те, непонятливые, обижались. Почему друзей можно приглашать по 30-40 человек, а их c детьми нельзя? Так потихонечку наступало охлаждение и отторжение. Все успокоились и стали принимать друг друга такими как есть, а не как бы хотелось в идеале. Да, это не идеал, не сказка, а жизнь, жить так – можно. Вот они и жили. Каждый своей жизнью.
И сейчас бабуля горестно думала, что осталась одна, годы сделали свое дело, друзья уходили, уходили силы и здоровье, и посреди груды вещей в московской квартире осталась одна-одинешенька старая женщина, бабуля. И не было у нее уверенности, что и ее не отдадут в дом для престарелых, как некогда она отдала туда тетушку и свекровь, когда иссякнут ее последние силы и терпение близких, ведь она сама учила их, что каждый должен лично справляться со своими проблемами и не обременять ими других. Насколько они усвоили эти уроки, ей, возможно, предстоит проверить. Солнечный луч скользнул по ковру и отвлек ее от грустных мыслей. Будь, что будет, а через два дня она вновь уедет к мужу – дедуле, единственному дорогому человеку, что любит и ждет, забрасывая ее письмами из своей долгосрочной зарубежной командировки. И все у них будет хорошо.
И то сказать, «не судите – да не судимы будете», а в свое время это был единственный выход из сложившейся ситуации. Старшенький женился и ушел к жене, благо было куда, а младшему больше нравилась развеселая холостяцкая жизнь. Вот, чтоб не превратилась благополучная квартира в неблагополучный притон, пришлось срочно поменять сына на тетушку, что жила в коммуналке в отдаленном районе. Но он, честно сказать, там и не жил вовсе. Подвернулась Зосенька, тоже из коммуналки, он к ней и поменялся. Так что последующие 15 лет можно было не беспокоиться.
А тетушка через какое-то время сама попросилась в «дом престарелых». Ей было тяжело сидеть в своей комнате тихо как мышке, когда они были дома, и уж тем более при гостях – роль бедной родственницы тяготила ее. Но ведь они сразу договорились о раздельном ведении хозяйства и невмешательстве в дела друг друга.
Конечно, пришлось ей помочь с устройством, все-таки родные люди. Тетушка была женой репрессированного, поэтому удалось устроить ее очень хорошо: в привилегированный дом с улучшенным питанием и комнатами на двоих. Там она ела и спала, спала и ела, память ее угасала, а через пару лет угасла и она сама. Изначально была договоренность с учреждением: о смерти сообщить. Тетушку похоронили скромно, но достойно.
Бабуле вообще много довелось хоронить, не сразу, а со временем, когда ушло старшее поколение. Сначала хоронила родителей, позже тетушек. Это, наверно, удел единственных детей, им не с кем поделиться скорбными обязанностями.
На какое-то время жизнь вошла в прежнее русло: гости, заграничные поездки, походы в баню. А потом опять навалилось: свекровь, живущая в другом городе, стала плоха, пришлось забрать ее.
Но свекровь есть свекровь, даже и старая. Отношения не складывались, старые обиды глухо напоминали о себе. Как молоденькой женой приехала в большой поволжский город в дом мужа с малышом. Как эта «барыня» держала ее в «черном теле». Не обижала, нет! Все было очень вежливо и достойно, но она все время боялась что-то сделать не так, сказать невпопад, попасть впросак в этой шикарной квартире, где все подчинялось распорядку жизни свекра, усталого много повидавшего человека, директора крупного института, за которым каждое утро приезжала служебная машина с личным шофером. «Барыня» даже не знала как пройти на рынок, находившийся всего в двух кварталах от дома, так как ездила туда исключительно на персональной машине. Дом был богатый, на столе всегда стояла хрустальная ваза с шоколадными конфетами, но брать их было неприлично, разве что изредка – одну. А так хотелось вкусненького. Поэтому иногда, под предлогом прогулки в парк «Дубки», они с сыном шли в другую сторону и в булочной-кондитерской покупали 200 грамм дешевых «подушечек» – и отводили душу, запихивая в рот сладкие прямоугольнички, каждому доставалось по целой пригоршне – и это было счастье, их маленькая тайна. Потом удалось оставить сына «барыне» – она все равно не работала, а самим остаться в аспирантуре в столице, защититься и устроиться в Москве. А когда подвернулась кооперативная квартира, родители мужа дали денег на первый взнос, позже пай выплатили, да так и остались в ней жить.
Теперь же приходилось жить со свекровью и, хотя от барыни в ней ничего уже не осталось, она ужасно раздражала: сворачивала дорогие финские краны – откуда столько силы у бедной старушки – никак не могла взять в толк как ими пользоваться, хотя сто раз объясняли и двести показывали; куда-то все время порывалась поехать – того и гляди уйдет и заблудится – и все время принималась рассказывать невестке бесконечные истории своей жизни. Неадекватные действия и поступки не было сил терпеть, в конце концов, напряжение в доме достигло такой силы, что муж смирился с мыслью отдать маму в дом престарелых, чтоб раньше не похоронить захандрившую жену. Тут бабуля проявила понимание и все хлопоты взяла на себя: поехала в далекий город и устроила любимую свекровь в самый престижный «дом». Там она и ушла в мир иной, успокоившись на городском кладбище. Хоронил ее сын – дедуля, скромно и достойно. А еще через год приехала бабуля и договорилась о памятнике и оградке.
Бабуля разбирала вещи, перебирая в памяти события своей жизни. Столовое серебро – подарок свекра и свекрови, они всегда делали солидные достойные подарки, квартиру помогли купить, а мы их собственную квартиру
в далеком городе продали – отблагодарили – ирония судьбы.
Бабуля вздохнула и принялась разбирать дальше, ей было невдомек, что вещи можно не разбирать и даже – крамольная мысль – не приводить дела в порядок. Ну, напряжешь кого-то другого, слегка обременишь, ну и что, у них есть жизнь, есть время – пусть разбираются. Дела тебя после «ухода» не касаются, если, конечно, ты не хотел их сам доделать, а вот вещи – особенно любимые, «событийные» – можно оставить, «есть не просят», живи, пока живешь, и радуйся среди милого сердцу устоя, не умножай утрат собственными руками, если тебе это больно.
Вот, к примеру, была такая звезда советского экрана Любовь Орлова. Прожила интересную жизнь, создала красивый дом, о котором с восхищением говорила вся Москва. А потом неутешный любящий муж женился еще раз, и новая жена уничтожила все фотографии и часть архива, а ее сын позже выбросил оставшееся на помойку, а недвижимость продал. Так и пошло прахом все материальное. Хорошо, что Любовь Орлова об этом не узнала, красавица, чье сияющее лицо мы видим на экране. Так что не стоит печалиться и задумываться о будущем, живи сейчас и сегодня, настоящим.
И кто их будущих разберет, что у них будет на уме, какой иск они тебе предъявят, чем ты им угодил или не угодил, что будут ценить, а с чем без сожаления расстанутся.
Опять накатило! Она вспомнила маму-мамочку, как та помогла ей в свое время, выручила, взяла младшенького к себе в провинцию на долгих четыре года. Мама ее воспитывала одна – развелась с мужем, когда Танюшка была
еще маленьким несмышленышем – и теперь всю силу нерастраченной любви перенесла на малыша. Обожала своего внучка, души в нем не чаяла! А почему? Потому что растила, ночей не спала, вот и приросла сердцем. С кем много возимся, того больше и любим. Как свекор со свекровью надышаться не могли на старшенького, так мама – на младшего.
Они были признательны родителям за воспитание детей, а сами покоряли Москву. «В Москву, в Москву!» – твердили чеховские три сестры. И в этом была сермяжная правда: Москва – другое измерение, город больших амбиций и больших перспектив. Им удалось реализоваться: защитились, сделали карьеру.
Муж всегда был крупным руководителем. И она не отставала: старший научный сотрудник, в профкоме и парткоме не последний человек. Всегда была одета к лицу, хорошие стрижки – свой мастер, маникюр-педикюр – обязательно, в общем, все – «комильфо». Не то, что некоторые «распустехи», не будем пальцем показывать, за собой не следят и после этого еще на жизнь жалуются. Вот она: никогда красавицей не была, но всегда «чертовски мила», что называется «с изюминкой». Другие думают, что это просто, что все с неба падает, были бы деньги. Ан нет! Ты потрудись – и получишь результат. Подумай, что тебе идет, а что ни при каком случае одевать нельзя, за модой следи, за новинками. Где-то шарфик в тон сумке, где-то бижутерию интересную раздобыть, ремни, фасоны – целое искусство. Знакомствами пренебрегать не надо! Закройщица, портниха, скорняк, парикмахер, врачи – лучшие друзья человека. А когда знакомству много лет, роднее иных родных эти люди становятся. Ну, деньги, конечно, тоже не лишние, на себя она никогда не жалела.
В молодости-то все за собой следят, наряжаются, хотя по молодости наряды и не очень нужны – молодость сама хороша. А ты в старости за собой последи, когда и в зеркало смотреть не хочется, – не радует. Сделай так, чтоб радовало! Губки нарисуй, глазки подчеркни, шейку спрячь. Ножки не идут, а ты улыбку на лицо – и вперед! Большая сила воли для этого нужна!
Ей всегда нравилось быть в центре внимания. Целеустремленная, собранная, упорная, она многого добивалась сама, в чем-то помогал высокий статус мужа. Они были отличной парой, веселые, общительные, и спеть, и станцевать – первые. Когда же выходили с туром вальса или исполняли забытый фокстрот, зал взрывался аплодисментами.
Бабуля вспомнила, как познакомилась в институте с долговязым студентом на тренировке волейбольной секции. Тогда она не знала, что это ее судьба, но мальчик ей понравился сразу – хорошо подавал мяч, точно и сильно – лидер.
У них была веселая студенческая свадьба. Сколько же им тогда нажелали счастья и любви, благополучия и успехов! Пожалуй, все сбылось. 50 лет вместе! Только это тоже не с неба упало, это ее заслуга, ну, и его, конечно. А кто думает «легко», попробуйте повторить.
Хотя тоже не все гладко было. Мужики, они иначе устроены. Тот давний случай глухой занозой сидел глубоко в сердце.
Их распределили на юг в чаесовхоз. Работы было много, плантации огромные. Пока все обойдешь, без ног останешься. И это бы ничего, но под сердцем уже стучал первенец, ходить с каждым днем становилось тяжелее и тяжелее.
Однажды к ним приехала инспекция из района. Инспектор, красивая энергичная женщина, в ужас пришла, когда увидела молоденькую специалистку на последних месяцах беременности, месившую грязь пудовыми кирзовыми сапогами. Ничего не сказала и через день уехала. А вскоре мужа вызвали на месяц на учебу в город. Танюша только съежилась от такого известия, остаться одной в таком рискованном положении было боязно. К тому же его обязанности теперь переходили к ней, двойная нагрузка. Но ничего не поделаешь, Григорий собрался и уехал. А тут новая напасть. Вызвал ее в контору директор и сказал, что уезжает на 4 дня в ГЛАВК, оборудование новое пробивать. Так что будет она теперь над всеми начальником. У Тани чуть ноги не подкосились, но директор усмехнулся в седые усы и сказал: «Понимаю, что не вовремя, но ты – сильная, справишься. Главное – не волнуйся. Ну, бывай…» И уехал.
И, правда, те 4 дня ей было некогда бояться, только успевай поворачиваться: звеньевые, механизаторы, кладовщики шли нескончаемой вереницей, то одно ЧП, то другое. Она с честью справилась. Вернулся директор, похвалил, выписал ей премию и дал отгул съездить навестить мужа.
Она приехала в город. Разыскала курсы повышения квалификации. Занятия уже закончились, ей дали адрес общежития. Уже на выходе ее окликнула давешняя женщина-инспектор:
– Танечка! Отчего же Вы сами не приехали на учебу? Я же Вам специально вызов сделала, чтоб облегчить Ваше положение.
Таня удивилась:
– Там же фамилия мужа была!
– А что у Вас – разные? Извините, не знала, но инициалы же были Ваши! Вы не обратили внимание?
– Обратили, но подумали недоразумение. Спасибо Вам за участие!
Вот как все получилось. Человек хотел как лучше, а из-за недоразумения получилось только хуже. За грустными мыслями она не заметила, как дошла до общежития, разыскала нужную комнату, из-за двери грянул веселый взрыв хохота. Она вошла. На нее с интересом уставилась пара десятков глаз. Ребята и девчата сидели на койках и обсуждали что-то веселое. Она помешала. Гриша встал, помог снять тяжелое пальто, стал представлять ей друзей. Те смущенно кивали головами и быстро выскальзывали за дверь. Наконец они остались одни.
– Как я рада, как я соскучилась…
– А я как рад, Танюшка моя… Но червячок точил ее душу, и она не выдержала, спросила:
– А ты знал, что вызвали меня?
– Да, ты знаешь, оказывается, это тебя. Я в первый же день узнал. Думали, у нас одна фамилия! Она задохнулась.
– Так почему же ты не вернулся, не сообщил, не поменялся со мной?
Он удивился:
– А какая разница? Я уже и на довольствие к этому времени встал, и место в общежитии получил, мы же одно дело делаем. Подумал, чего мотаться…
И она вернулась в совхоз. А он так и отучился весь месяц до конца. И ничего не понял. Даже тени сомнения не шевельнулось.
Дети пошли в школу в Москве. Мама периодически приезжала помогать. С ней становилось легче: проще ходить в кино, в театры, в гости. Мама вкусно готовила, смотрела за детьми, вязала внучатам свитера и варежки. А потом, по прошествии двух-трех недель начинала раздражать. Сильно баловала младшего, все время попадалась под ноги, а на крошечной кухне вообще не разойтись – двум хозяйкам становилось тесно. Начинались упреки, выяснение отношений – и тактичная мама быстро уезжала домой.
Почему так получается? Самые родные люди на свете – и так трудно ужиться вместе. Все время какие-то претензии возникают. Хотя это испокон веку было, недаром существует народная пословица «вместе – тесно, поврозь – скучно». И через какое-то время мама опять приезжала. Мамы на то и мамы, чтобы любить, жалеть и прощать. Хорошо, когда есть мама, и ты – не крайний в жизни. А сейчас бабуля – крайняя. Жалко маму! Себя – тоже.
Она вспомнила, как пришла телеграмма, что у мамы инсульт. Как в одночасье рухнул привычный уклад, когда она привезла парализованную маму в дом, в комнату, где она пролежала два бесконечных мучительных года. Как же трудно тогда пришлось. Пеленки, мази, кормежка, уборка и стойкий тяжелый запах – лекарств, болезни, беды. Как она старалась с ним справиться, как усердно терла полы и стирала, стирала, стирала… А запах не хотел выветриваться. Трудно было с работой, подключали родных, нанимали сиделку. А потом все кончилось. Мамы не стало. И в чем-то это было освобождение. Ужасно!
С утра было грустное настроение, было жалко себя, свою жизнь, воспоминания сжимали сердце и заставляли бабулю горестно шмыгать носом.
Куда делась веселая певунья, девчонка, лихо отплясывающая чечетку, как узнать ее в этой грузной женщине? А никуда не делась, вот она «белая и пушистая», добрая и открытая, и всегда такой была, хотела всегда как лучше, только жизнь спутывала планы.
Было две боли, что не давали жить спокойно. Первая – любимый внучек. Сколько за него переживала: ершистый, задиристый – как бы с плохой компанией не связался. А трагически погиб, и оказалось: милый, веселый, любящий – лучше не бывает, и заменить некем.
По правде говоря, бабуля не хотела внуков, да и против свадьбы сына возражала: надо защититься, купить квартиру, встать на ноги, зачем плодить нищету? Но, люди добрые, кто когда слушал разумные советы родителей? Расписаться не успели, и вот нате: сделали бабулей. На работе она молчала как партизан, да от людей разве скроешь? Трех дней не прошло: входит Генка из соседнего отдела и при всех: «Танька, ты чего скрываешь, что бабушкой стала?» Пришлось принимать поздравления. За первым последовал второй. И, спустя пять лет, уже сама смеялась, рассказывая, как младший внучек говорит: «Никакая ты не бабушка, а просто молодая женщина». Когда они узнали, что ожидается третий, с бабулей чуть не случился истерический припадок – о чем они только думают, что себе позволяют! А «они» жили – не тужили, еще и на море умудрялись ездить с детьми, что было совсем непозволительной роскошью, пусть потом отдавали долги по полгода, но ездили. Бабуля с дедулей принципиально не помогали – «любишь кататься – люби и саночки возить». Появление четвертого и пятого внучков встретили философски: сами завели, сами растить будут. Зато потом, когда и у второго сына стало пять детей, как шикарно было при случае бросить: «У нас десять внуков». Народ
ахал и восхищался. Народу было невдомек, что количество внуков никак не отражалось на бабуле и дедуле: живут – порознь, видятся – редко, а вместе не собираются – никогда.
С первым внуком они все-таки возились, и он к ним был искренне привязан. Да не судил ему Господь долгой жизни, в 20 лет «ушел» от них. Совсем мальчик! Бабуля всхлипнула, слезы навернулись на глаза, вспомнила их последний доверительный разговор.
Хорошо, что не послушались их тогда дети, и подрастают такие разные внуки и внучки. Сейчас молодежь более рассудочна, вот рождаемость и падает, скоро и на пенсию бабулям и дедулям некому будет зарабатывать. Вымирает нация.
Вторая боль – Зося, Зосенька, ведь до 40 лет не дожила девочка. А почему? Ну, загулял муж, увлекся другой, разве не бывает такого? Бросилась бедная за помощью к свекрови. Но она же пожалела, посоветовала бросить сына и забыть, ведь, сколько он ей горя принес, выпивал, чего греха таить, найдет она лучше. А Зося не поняла, жить не захотела. Детей осиротила. Осталось две внучки малых, десяти лет еще нет, болит душа за них, просятся: «Все будем по дому делать, не хотим в интернате учиться», – да что поделаешь? Не может она на себя такой груз взвалить. Больше одного-двух дней с детьми у нее нервы не выдерживают. Вот и приходится сейчас к дедушке ехать. А то ведь так и норовит младший сын ей девочек подбросить: «Бабуля, они по тебе скучают». Не хочет понять, что любит она их на расстоянии, а с ними – устает.
С детьми вообще сложно. Не поймешь, как нужно воспитывать детей, чтоб в старости радовали? Кто знает? Им с дедулей, например, очень нравилась прогрессивная американская система воспитания: вырастил и отпустил на свободу.
Старшего сына они в строгости воспитывали: накормлен, одет – что еще надо? Бабуля как-то, смеясь, сказала: «Какой ты был удобный ребенок, уроки сам делал, учился хорошо, за собой все убирал, что ты есть, что нет – никаких хлопот!» И не заметила, как окаменело лицо сына, ему, наверно, другого хотелось. А у них ни денег тогда лишних не было, ни времени – своя жизнь была до предела насыщена, только успевай поворачиваться. Зато вырос самостоятельным, выучился, защитился. Разве плохо?
С младшим сыном они слабину дали, все-таки младшенький, да и бабушка его сильно баловала. Доходы к тому времени стали больше – отчего не побаловать? И стол, и дом, модные джинсы и кроссовки, поездки на море – все само собой. Рваться, надрываться, чтоб выжить ему не надо было. И что хорошего получилось? Не выучился – зачем напрягаться, когда и так все есть? И вообще в жизни не сильно напрягался. А начинаешь воспитывать, только хуже делает, по пословице «с утра выпил – день свободен». Пришлось его на тетушку менять. Только когда с Зосенькой семьей зажил, стал о заработках думать.
Что за жизнь такая? Или это у всех так на старости лет. Устаешь с ней, жизнью, бороться, вернее с задачками, что она подбрасывает.
Расставаться с жизнью она не торопилась, понимала, что в 70 лет смерть объективно ближе, чем в 20, и не торопила ее. Больше того, берегла здоровье! По мудрой пословице «ничто не дается нам так дешево и не ценится так дорого – как здоровье»! Поспорьте с этим, особенно в наши дни, дай Бог здоровья министру Зурабову! И бабуля, привыкнув в этой жизни рассчитывать только на собственные силы, проходила диспансеризацию самостоятельно по собственному почину. И правильно делала!
Редкий человек так печется о здоровье, как она. Всю жизнь так было. Всегда старалась достать путевки в санаторий. Массажи, бассейн, процедуры очень укрепляют здоровье. Как люди этого не понимают? Махнут на себя рукой, доведут до крайности и всегда оправдываются – некогда им, возможности нет, а потом удивляются: откуда столько болячек, там болит, тут болит, и жить не хочется.
Вообще бабуля плохо понимала людей, что жизнь – этот «бесценный дар» воспринимали как тяжелый воз, ярмо и втайне желали освободиться. А таких вокруг становилось все больше: нация старела, счастливых беззаботных детских лиц и молодежи становилось все меньше, а взрослое население унывало от безденежья, нестабильности, роста цен и инфляции. Главное же – неуверенность в завтрашнем дне.
А у кого она есть, дорогие мои? У нее, например, тоже нет. Ну и что?! Сидеть и плакать? Бояться? Сейчас хорошо, а вдруг завтра будет плохо? Это же бред! Абсурд! Завтра будет завтра! А сегодня нужно благодарить Бога за этот день, радоваться солнцу, свету, воздуху, дышать полной грудью.
И в городе есть бескрайнее небо и плывущие облака, суматошные воробьи и веселые синицы, и снег, а по весне – зеленые почки на ветках деревьев, талая вода и стайки пушистых желтых головок мать-и-мачехи, осенью – желто-красная метель листьев. Надо только видеть! Выскочить из круговерти дел, остановиться и увидеть! Она видит!
А книги? Их еще никто не отменял! А чашка хорошего кофе? А бассейн? А баня, наконец! И тут бабуля впервые за это бесконечное утро улыбнулась. Вспомнила, как недавно попала впросак.
Бабуля поехала к родне в провинцию. Ей все обрадовались. Она приехала нарядная, веселая. «А мы так скучно живем», – сказали ей. Бабуля удивилась: «Да Вы что? У Вас от одного воздуха петь хочется! А широта, а простор, а старина? Одни ваши деревянные наличники чего стоят! Какая резьба, какое кружево! Не понимаете Вы своего счастья!» И все засмеялись.
Она заряжала всех своей энергией и оптимизмом, ей все время что-то было надо, планов было громадье: посетить всех двоюродных–троюродных братьев и сестер, договориться насчет пиломатериалов для дачи, посетить все музеи и монастыри их провинциального городка и еще много чего. Родня встрепенулась, и поехали на дачу – попарить любительницу в баньке.
Стояла поздняя осень. Первые заморозки. Дачи стояли забитые, закрытые до будущего сезона. Кругом безмолвие. Деревья голые, и видно далеко-далеко. Все напарились и ушли в дом пить чай. А она задержалась. Вышла нагая, распаренная на огород, казалось, она одна на всем белом свете. Она взяла ведро студеной воды и с удовольствием окатила себя с ног до головы. Почувствовала, как на физическом уровне вбирает в себя красоту и здоровье окружающего пейзажа. Как же хорошо! И она запела во весь голос: «Широка страна моя родная».
А на следующий день племянница рассказала ей, что их сосед по даче просил привозить чудесную гостью еще в баню, уж больно понравилось, как она поет. Конфуз какой!
К людям бабуля относилась снисходительно, старалась помочь, чем может, но при этом всегда говорила, что гораздо приятнее общаться с людьми, у которых все есть, чем с теми, у кого чего-то не хватает: одни – благодушные, веселые, а другие – «ноют и ноют». Так она всегда и поступала, выбирая друзей из первых и снисходительно относясь ко вторым.
А сегодня что-то совсем захандрила, как это на нее не похоже. Внезапно громко зазвонил телефон. Бабуля вздрогнула от неожиданности и сняла трубку:
– Танька, ты что забыла, что не звонишь? Я уже выхожу. Встречаемся у бани в 14:00. Смотри, веник не забудь. Я такой состав для парилки взяла – закачаешься… – веселый Юлькин голос рвался из трубки, разгоняя грустные бабулины думы.
Она встрепенулась и засобиралась. Жизнь не стоит на месте! Жизнь прекрасна! Жизнь продолжается, движется и бурлит! Нет, не будет она умирать, погодит! А все заботы и грустные мысли – ну их «в баню»!
Бабуля энергично стала собирать банную сумку, заспешила. «Так, сейчас баня, а потом маникюр, педикюр, хорошо бы еще и в салон красоты успеть заскочить – голову в порядок привести, стрижечку там, укладочку»… Она вспомнила любимую свою поговорку «плохи дела – укрепляй фасад» и улыбнулась. Она еще очень ничего, особенно, если повязать на шею розовую косыночку с последней распродажи. «Будем жить!» – и бабуля понеслась кубарем в баню.
И дай ей Бог здоровья!