Посвящается поэту О.Бугановой
В Москву хотелось страстно, до скрежета зубовного, до бессонницы. В кратких обрывочных снах представлялась ей другая праздничная нарядная жизнь, шумная и блестящая, где она была своей, на равных со снобами москвичами. Модно одетая, шла она в этих снах по заснеженной, в гирляндах огней столице, снисходительно посматривая на ошалевших мешочников-приезжих, затаривающихся мандаринами и колбасой к новогоднему празднику.
А наутро просыпалась Зоська опять в своей светелке. Большая дружная работящая семья поднималась рано и принималась за размеренный круговорот повседневных дел: скотине корм задать, прополоть, прибрать да сготовить, воды натаскать да дров наколоть. Деревенька их находилась близ западной границы, население было смешанное: белорусы, поляки, русские, – жили дружно, дружно гуляли на крестинах – и православные, и католики. Но Зоська была полячкой и католичкой, и втайне этим гордилась – «гордая полячка». Она давно уже для себя все решила и, окончив школу, поехала поступать учиться в Москву.
Город ошеломил ее. Он оказался еще лучше, чем она мечтала. «Не уеду отсюда ни за что, домой – только в гости». Зоська принялась реализовывать мечты. Девочкой она была разумной, понимала – не с ее аттестатом идти в институт, практичной – поступила в кулинарный техникум, там давали общежитие, и трудоустроиться потом не проблема. Уж что-что, а есть люди будут всегда и
причем на любых уровнях: хоть президент, хоть рабочий, хоть бандит, – даже поговорка есть такая, довольно пошлая, «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда».
Вот любовь-то нашу Зосеньку и не миновала, не могла миновать: возраст – 18 лет, высокая, стройная, характер общительный, честолюбивый – не мышкой серенькой провинциальной чувствовала себя, гордой польской королевой. Славик сразу выделил ее среди подруг, на такую не жаль время потратить. Кровь играла и бурлила как молодое вино. «Смотри, Пашка, видишь девчонок? Моя – справа, повыше, твоя – с ямочками на щеках, сейчас знакомиться будем». «Ой, Славик, может не надо?» – останавливал застенчивый Павел. «Не боись, Павлуха, где наша не пропадала», – Славку было не удержать. «Девушки, а девушки, не скажете сколько времени?» «Два часа», – вежливо ответила «с ямочками». «А у нас билеты на неделю французского кино пропадают, на три – в «Мир», пойдемте с нами», – парни смотрели просительно. Девчонки переглянулись, отказаться было сложно, на неделю французского кино очень хотелось, билеты было достать невозможно, а ребята вполне симпатичные, один так и вообще красавец, даже страшновато, а другой, похоже, робкий. « А была не была… Пойдем, ну что мы теряем, хоть фильм хороший посмотрим», – уговаривала Зося Галочку, но та с сомнением пожимала плечами. «Зосенька, мы же их совсем не знаем…» « Съедят они нас что ли? Пойдем… Мальчики, мы согласны», – громко объявила она, и тем положила конец сомнениям. Красавец с дерзкими глазами очень понравился ей. В кинотеатр они успели вовремя, еще и мороженое в хрупких вафельных стаканчиках успели купить. Весело уплетая мороженое, быстрей – пока не потекло, болтали с ребятами обо всем и ни о чем. Весна была на улице, весна была в сердцах, она кружила
головы, наполняя их радостным нетерпением: вот оно – желанное, тайное, неизвестное. Может, это – судьба? Может, даже любовь?
Не знала Зосенька, что в лице Славика уже повстречала свою радость и горе. Счастье и несчастье принесет ей эта случайная встреча.
Фильм понравился – про любовь, расставаться не хотелось, и они еще долго гуляли по московским улицам. Так все начиналось…
Славик оказался москвичом. Его самолюбие задела Зосенькина недоступность. Провинциальная целомудренность сначала забавляла, временами сердила, а там и сам не заметил, как влюбился. Постоянно хотелось видеть, не хватало золотых волос, синих глаз и веселого смеха. Свобода перестала быть столь желанной, когда стала желанной Зосенька. Через полгода они поженились. Зосенька стала москвичкой.
Еще через год родился сынишка. Крупный белобрысенький мальчишка с белесыми ресничками для нее был самым прекрасным ребенком на свете. Жили в коммуналке в большой квадратной комнате, что выменяла для сына свекровь, не захотела жить с молодыми вместе, она была одинока и мечтала еще устроить собственную жизнь, к тому же невестка ей не очень понравилась, мало москвичек сыну – взял иногороднюю. Зато бабушка Славика – душа-человек, она вырастила внука, души в нем не чаяла и сразу полюбила его юную жену. Бабушка часто приезжала к ним, привозила нехитрые гостинцы, помогала нянчить малыша. Зося устроилась поваром в ясли, куда пошел маленький Сережка. Славик работал шофером. Жили дружно. Потом родился Василий, темноглазый и темноволосый, лицом и статью вылитый отец. Славик на радостях загулял… и прогулял неделю. Чуть с работы не выгнали,
но Зося с малышами сходила в таксопарк, попросила за мужа, объяснила ситуацию – и его оставили, только выговор влепили. Жизнь продолжалась, а денег стало катастрофически не хватать. Родня помогала Зосеньке чем могла: передавали с оказией картошку и сало, другую домашнюю снедь, а деньгами помочь не могли.
Зосенька сложа руки не сидела: брала шить юбки да сарафаны знакомым, ночами метала-строчила, чтоб ладно сидели, чтоб заказчицы были довольны. Но заработок это давало небольшой. Все чаще задумывалась Зосенька, где взять денег, все чаще делилась с соседками своим горестным положением и безденежьем и не замечала, как хмурится Славик при этих разговорах, как каменеет его лицо, и только желваки играют на скулах. Не замечала Зосенька приближения грозы, пока гром не грянул.
Как-то вечером, выкупав детишек и уложив их спать, она села, вытянув усталые ноги, потянулась всем своим гибким и сильным телом. Была одна из тех редких минут, которыми она так дорожила, когда все дела переделаны, кругом чистота и порядок, дети мирно сопят, вкусно пахнет борщом и можно спокойно посидеть, блаженно расслабившись, ждать любимого мужа. Прозвенел звонок, она бросилась открывать. Перед ней стоял Славик – хмельной, возбужденный, он, казалось, не увидел ее, а только быстро спросил: «Есть кто дома?» «Никого…» – растерянно ответила она, это было правдой: сосед ушел на дежурство, соседка в кино. Славик быстро, не разуваясь, прошел в комнату, подождал, пока она прикроет дверь, и сказал: «Это тебе. Все – тебе. Теперь хватит?» Он с ловbкостью фокусника перевернул объемистый пакет, на который она сразу не обратила внимания, и к ее ногам посыпались деньги, много – очень много денег, разноцветные купюры дождем ложились к ее ногам, сколько же тут, столько денег сразу она еще никогда не видела. «Что это? Откуда?» – спросила она машинально, а знать ответ не хотела. «Бежать, бежать бы отсюда, взять детей и бежать, это – беда… » – думала она, глядя в торжествующее лицо мужа. Сердце заныло, ноги предательски подкашивались. «Все – конец, всему – конец, что теперь с нами будет?» Ей не приходило в голову взять эти деньги, распорядиться по своему усмотрению: купить красивую одежду себе, нарядные дорогие игрушки малышам, накупить всяких вкусностей и пожить в свое удовольствие, не просчитывая и не выгадывая траты по копейкам. Нет, таких мыслей даже не мелькнуло. Решение пришло сразу – нужно как можно быстрее позвонить в милицию и все рассказать. Но как? Славик с восторгом рассказывал, как они с Рафиком возвращались в парк, увидели магазин, народу почти не было, время шло к закрытию, решение родилось неожиданно: «Давай грабанем, Славка, не дрейфь, старик, однова живем, где наша не пропадала», – предложил Рафик. Хмельной кураж захлестнул Славика, вспомнил бессонные Зосины ночи, юбки да сарафаны. «Да, что я – не мужик что ли, пошли», – решился он. И они рванули. Это оказалось не так страшно, перепуганные кассирши сами совали деньги в пакет, потом – в машину и рванули, вот тут-то их настиг страх: кто-нибудь мог запомнить номера, может, за ними уже гонятся. Сами не заметили, как их занесло на повороте, машина врезалась в столб. Ну и Бог с ней, она – улика. Бросили машину и по домам, договорившись завтра встретиться и разделить добро. «Так что принимай барыш, боевая подруга». «Нет, только не это, никакой боевой подругой она не будет, еще чего не хватало», – но понимала, что говорить это не стоит, а нужно, очень нужно остаться одной, нужно найти предлог. Предлог искать не пришлось – Славик вызвался сходить в гастроном, отметить успех. Как только он вышел, Зося позвонила в органы, сказала, что муж принес очень много денег, откуда она не знает, но ее это пугает.
Взяли его «тепленьким», прямо из постели, часа через два. Ничего он не понял, не заподозрил любимую жену и, уходя, наказывал ждать его. Все ради нее коханой. Дали ему четыре года, а отсидел два, вышел – по амнистии и в связи с хорошим поведением. Она сначала дичилась его, отвыкла, чужой взрослый мужик. Дичились дети, они не помнили своего отца и с опаской приглядывались к этому шумному резкому дядьке. А он так истосковался по ней, по женскому телу, по ласке, что и сам робел. Он узнавал и не узнавал жену, исчезла девическая угловатость, перед ним была молодая, немного чужая женщина. Ее опять нужно было завоевывать. Она же, чувствуя свою вину перед ним, охотно шла на сближение. Долгими вечерами они разговаривали о том, что все теперь будет у них хорошо, чисто и ясно, будто пытаясь уговорить самих себя. Славик устроился грузчиком. Зося ждала ребенка. Жизнь, казалось, начала налаживаться.
Родился опять мальчишечка, был похож и на мамочку и на папочку, назвали в честь папы – Славой. А через три месяца Славика-старшего забрали. Надолго… Дело было грязное, «групповуха», впятером надругались над женщиной. Зоська и в подробности не вдавалась, и в суд не пошла. Как отрезала, как умерло в ней что-то. Нет больше Славика. Был и весь вышел. Развелась с мужем и из квартиры выписала. Гуд бай, май лав, гуд бай… Начинаем новую жизнь. И в ней Зоська будет очень сильной, все преодолеет и победит!
Первые полгода прошли как в тумане. Детский сад, молочная кухня, стирка, готовка… Шутка ли – трое детишек на одних руках, хорошо еще соседи выручали, помогали чем могли отважной девчонке. Летом, забрав сыновей, поехала к родителям. Ее не ругали, даже не журили, только братья зубами скрипнули, глядя на измученную, исхудавшую сестру, да мать горестно вздохнула, принимая на руки младшего внука. Ох, Москва-голубушка, что ты с людьми делаешь! Правильно говорят: «Москва слезам не верит», кого – гнешь, кого – ломаешь, всех на прочность проверяешь.
«Может, хватит уже Зосенька судьбу испытывать, бросай ты эту Москву, перебирайся домой, вырастим малышей – поднимем, и здесь люди живут», – сказала матушка, войдя на утро к Зосе в светелку с кринкой парного молока. Зоська, блаженно щурясь на приветливое июньское солнышко, упрямо помотала головой: «Нет, мам, что ты, я же Славика с жилплощади выписала, получаюсь теперь многодетная мать с детьми в одной комнате в коммуналке, мне квартира положена, я уж и на очередь встала». «Ну, смотри, дитятко, как знаешь, а только мне спокойней, когда ты рядом». Зоська встала, подошла к матери, взяла в ладони материнское лицо, заглянула в родные глаза. В них было столько любви и нежности, что сердце ее не выдержало, на глаза предательски навернулись слезы, и она заплакала. Плакала долго, навзрыд, и с этими слезами выходили ее боль, горечь, страдания, освобождая душу. А мать не утешала, лишь тихо гладила по голове свою упрямую дочку.
Прошло три летних месяца. Пора было возвращаться в Москву. Посвежевшую, похорошевшую Зосю провожали всей семьей. «Господь тебя храни, доченька». Мать с отцом расцеловали внучков и долго махали на прощание. Два брата поехали с ней до Москвы: трое детишек, да снеди и вещей десять мест, – одной сложно, опять же и заказов, что купить в Москве – целый список.
Заведующая пошла ей навстречу: записала маленького Славика в ясельную группу, а Зосю взяла опять поварихой. Жить стало полегче. Зоська была человеком компанейским, отзывчивым. Напечет пирогов, да зовет соседей в гости, на вечерний чай. А там разговоры задушевные до полночи – московские посиделки на кухнях на всю страну известны. А то бывает, попросит соседа, молодого тихого парня Колю, посмотреть за детьми, позвонить, если что, и в соседнюю квартиру со своими пирогами, а там и танцы можно устроить, дело ведь молодое, шарады всякие, игры. А по теплому времени можно и на шашлыки в ближайшую рощицу. Дети никого особенно не стесняли – подобралась у них целая компания молодых семей с детьми, были среди них и многодетные.
Вот на одной из таких вечеринок и познакомилась Зосенька с Виктором. Отмечали день рождения подруги Людочки. Народу набралось человек пятнадцать. Сначала, как водится, за стол – салатики, закусочки, наливочки. Шум, веселье – по нарастающей. А там и до танцев дело дошло. Свет потушили – свечи горят, интим, полумрак – здорово! Тут парень молодой, незнакомый ее и пригласил. Кто такой – не знала, а только видела, что его Вовка, Людочкин брат привел, работают вместе, что ли.
Парень был веселый да ласковый. Бережно обнял Зоську, как хрупкую драгоценность, ей даже смешно стало, а сам нашептывал на ушко милый вздор. Они и не замечали, что танцуют вместе уже пятый танец, так им вдруг стало хорошо и покойно. Как вдруг вокруг раздался дружный смех, оказалось, что танцуют они одни, а народ уже давно пьет чай и кофе. Со всех сторон посыпались шуточки, это их еще больше сблизило. Ушли с вечеринки вместе, Виктор взялся проводить Зосеньку домой, да так у нее и остался.
Когда он, немного робея и смущаясь, на следующий день вечером после работы позвонил в знакомую дверь, она и бровью не повела, как будто, так и надо. Радостно улыбнулась, приняла сетку с апельсинами и яблоками и просто сказала: «Иди, мой руки, сейчас ужинать будем», – так нежданно-негаданно он обрел семью.
Дети были еще малы и очень скоро начали звать его папой. Зоська серьезных планов не строила, есть рядом хороший человек, помогает, и Слава Богу! Ей надо было выжить и поднять детей. Виктор тоже серьезных планов не строил, женат никогда не был, девчонки, женщины у него раньше были, но до свадьбы никогда не доходило. Зоська ему сразу легла на сердце, решительная взрослая женщина со своим укладом жизни, с семьей – тремя трогательными маленькими пацанами, младшему из которых нет еще и года. Она разительно отличалась от молоденьких инфантильных девчонок, которым так хотелось за него замуж.
С первой своей семейной получки накупил ребятне игрушек, а Зосеньке тоненькое золотое колечко с маленьким зеленым камушком. Было приятно ощущать себя настоящим отцом семейства, когда кто-нибудь из ребят деловито забирался к нему на колени и требовал от папы поиграть в «лото» или в «морской бой». Ребята подрастали, стал ходить с ними на каток – шайбу погонять, пришлось и математику вспомнить – помогать с домашними заданиями. Летом ездили в Белоруссию к родне. Для всех они считались семьей. Они и сами так считали. Через несколько лет одна за другой родились две девочки – доченьки.
Всякое бывало в их жизни: и беды, и радости, как и в любой семье – и все они делили пополам. Бывало и выпивал Виктор, бывало – погуливал, пару раз даже разбежаться хотели, но врозь долго выдержать не могли – мирились. За это время Виктор много профессий перепробовал, а в последнее время все больше работал шофером. А шоферская доля – известная, бывает на свой карман работаешь, а бывает на ремонт чужому дяде, и не дай Бог, если у дяди того – иномарка – последствие начавшейся перестройки. Даже в таких случаях Зося не унывала – научилась сама печь хлеб, уверяла, что получается дешевле, чем в магазине, а уж насколько вкуснее – и говорить нечего, когда его достаешь горяченький, с хрустящей корочкой… Ну, Вы сами представляете.
Но не все на этом свете от человека зависит. Однажды Зоська чуть не умерла…Никому Зоська о том случае не рассказывала, доверилась только близкой подруге Лидочке. Не так уж сильна была Зоська, было у нее слабое сердце, в маму. Всех детишек она рожала в специальном «сердечном» роддоме. Во время последних родов, видимо, что-то случилось, что, она так и не поняла. А только увидела себя и еще несколько человек в длинном сужающемся коридоре, в конце которого был ослепительный неизреченный свет. И такое несказанное добро и любовь лились на них оттуда, какого на здешнем свете они никогда не испытывали и даже не подозревали, что такое может быть. Понятно, что они неслись в конец коридора почти наперегонки, кто-то обгонял Зосеньку, кто-то был сзади. Достигшие исчезали в этом свете и было любопытно, что там дальше? Было ей легко и радостно оттого, что и она сейчас узнает, ощутит ЭТО… И вот, когда она почти достигла сияющее нечто, перед ней закрылась дверь. Дверь к счастью… Свет померк. Она оказалась в унылом больничном коридоре. «Как? Почему? Я тоже туда хочу, почему мне нельзя?» – в отчаянии закричала Зоська. «Тебе туда еще рано…Ты здесь нужна», – ласково ответил чей-то голос. Все пропало. Через минуту она услышала женский голос: «Да просыпайся же ты, открой глаза. Ну, Слава Богу, очнулась». Она открыла глаза и увидела над собой внимательные глаза врача и сестер. «С дочерью тебя и со вторым рождением, напугала же ты нас, но теперь все позади, а ты поспи, отдохни». Почему-то решила Зося об этом случае никому не рассказывать, не пугать близких, а для себя знала, что ждет ее где-то неизреченный свет и добро. Это знание помогало ей выстоять в самые трудные минуты.
В стране лихо шла перестройка. Социализм рушился на глазах, началась приватизация-прихватизация, и расслабляться было нельзя. Зосенька стала активистом комитета многодетных матерей, распределяла гуманитарную помощь, пробивала продовольственные заказы и одной из последних добилась получения большой четырехкомнатной квартиры для себя и детей в новостройке в хорошем районе.
Жаль только, что квартира оказалась на четырнадцатом этаже – высоты Зоська с детства панически боялась. Попробовала выйти на балкон – голова сразу закружилась, хотя вид был как с птичьего полета – пол Москвы как на ладони. Решили от греха подальше дверь на балкон заколотить.
У Виктора была комната в коммуналке, расписаны они не были, поэтому Зосенька спустя месяц выписала малышек из новой квартиры и прописала к папе. Таким образом, они вновь встали в очередь на жилье. Это была блестящая комбинация, Бог знает, каких трудов она стоила Зосе.
Новоселье в новом доме стало триумфом Зосеньки, оно совпало с сорокалетием Виктора. Решили отпраздновать его широко, пригласить многочисленных друзей, благо оба были компанейскими. Народу ожидалось человек сорок, среди них был даже депутат – школьный друг Виктора – славный малый, ничуть не зазнавшийся на высоком посту. Продуктов закупили уйму, свекровь презентовала раков, нужно было только их забрать. Зоська шла с сумкой раков по заснеженной Москве, нарядная, веселая, в модной черной шляпке и вдруг поняла, что тот давний, давно забытый сон сбылся. Вокруг оживленная деловая Москва, и она, давно москвичка, идет в свой красивый новый дом, и все у нее чудесно.
А потом был праздник, такой веселый и шумный, что расходиться никому не хотелось, гостеприимные хозяева сами веселились от всей души. Так и праздновали до утра.
Весной Виктор перешел в другую фирму, стал получать больше. Зосенька, любовно обустраивающая гнездо, решила замахнуться на ванну-джакузи. Она уже обдумывала, как подвести к покупке мужа, как вдруг он заговорил первый: «Ты знаешь, как я тебя люблю, ты лучший человек на свете, но я хочу молодого тела, ты только не обижайся…» Гром грянул, земля разверзлась под ногами, Зосенька осела на диван и судорожно глотала не то воздух, не то слова. Что нужно было произнести, чтоб все стало как прежде? Она не знала. «У тебя кто-то есть?» – только и спросила она. Виктор упрямо мотнул головой: «Нет, но давай поживем отдельно… Я тебя очень прошу, дай мне побыть одному, дай все обдумать…» «А девочки? Они же будут спрашивать, что я им скажу? Где папа?» «Скажи, у бабушки – помогает с ремонтом », – казалось, у него на все есть ответ. Наверно, он давно уже обдумывал этот разговор. А она, глупая, ничего не замечала, ванна-джакузи, салфеточки-занавесочки… Что теперь делать? Виктор постоял еще немного, вздохнул и уехал, вещей взял минимум, как в командировку. Это обнадеживало.
Но надежды не оправдались. Просто не так легко порвать с человеком, если вместе прожили пятнадцать лет. Постепенно ниточки обрывались. Все меньше денег отдавал Виктор и в конце-концов сказал, что будет выделять деньги только на дочек. Ей с мальчиками пора было подумать о заработке. Свои вещи он постепенно тоже забрал почти все. Все реже они виделись. Она часто звонила ему на работу, просила приехать – дочки скучают, он неохотно соглашался, но не приезжал. Просил привозить девочек к бабушке.
Тогда Зоська решила найти союзницу в свекрови, напросилась к ней в гости на День рождения с целью повидать Виктора и помириться, наладить отношения. Но, когда застала его за праздничным столом врасплох – смотрела на него такими заискивающими собачьими глазами, что Виктор только тяжко вздыхал и не знал куда деться. От этого она еще больше комплексовала и никак не могла заставить себя быть веселой и беспечной. Ей было очень тяжело. Она могла бы рассказать сидящим за столом, как два раза устраивалась работать ночным продавцом и ни разу ей не заплатили, хотя она честно отработала три месяца. Как тяжело им сейчас материально. Но еще тяжелее ей морально. Только сейчас она поняла, как любит Виктора. «Это мужчина моей жизни», – повторяла она подругам, советовавшим отступиться, наплевать и забыть. Жизнь без него потеряла смысл, вкус, цвет, стала серой, унылой. Ей и жить-то не хочется. Но вряд ли бы это улучшило праздничное настроение родни, и она промолчала – гордая полячка.
Вскоре деньги на девочек стал привозить свекор. Стороной она узнала, что Виктор живет у родителей с молодой подругой Светочкой и даже ездит с ней вместе к их прежним друзьям.
Зоська решила объясниться со свекровью. Как может она принимать молодых, когда у Виктора уже есть семья, есть дочки, которые ждут и любят. Пусть свекровь выгонит их. Тогда волей-неволей вернется Виктор к ней, Зоське.
Именно так поступила ее мама. Когда брат Юзеф загулял и попросился с новой пассией пожить в родном доме, мама решительно отказала. Пришлось брату вернуться в семью. Не знала Зоська, что пройдет три года, и брат умрет от открывшейся на нервной почве язвы желудка и будет похоронен так и не простившей его семьей.
Она поехала среди бела дня, когда все на работе. Ей повезло – свекровь была дома одна. Но разговора не получилось, свекровь посочувствовала ей, но сына выгнать отказалась. Запал и решимость Зоськи кончились, сил хватило сдержанно попрощаться. Кусая губы, чтоб не расплакаться, она вышла на улицу. Ноги стали ватными, не хотели слушаться. Зоська прислонилась к дереву, пытаясь собраться с силами и с мыслями. Что же теперь делать, куда идти? Мыслей не было, сил тоже. «Зоська, ты, что ли? Чего не заходишь, подруга?» – услышала она сверху. Подняла голову – знакомая Виктора Лариса развешивала белье на балконе. «Зайти что ли, расспросить, может, помогут увидеться с Виктором? » – устало подумала Зоська. Она медленно поднялась на третий этаж, немного подумав, пошла дальше – на пятый. «Нет не пойдет она к Ларисе, та, конечно, посочувствует, а сама потом будет рассказывать, как ее, Зоську, бросили… Пойду я лучше к Лехе, он человек простой, рабочий, злорадствовать не будет. А помочь увидеться – может… Сколько раз вместе с Виктором машины ремонтировали». На пятом этаже она остановилась, передохнула, потом позвонила. Леха обрадовался: веселая предприимчивая Зоська ему всегда нравилась. Он ей искренне сочувствовал и не понимал, чего неймется Виктору, такая женщина… «Чай, кофе?» – предложил Леха. «От кофейку бы не отказалась…» – отозвалась Зося. «Я мигом…» – засуетился Алексей. «А я на балкон выйду покурить, если не возражаешь …» Он не возражал, только удивился – раньше Зоська не курила.
Она вышла на балкон. На полу стояла маленькая табуреточка, достаточная, чтоб дотянуться до бельевых веревок. Зоська легко оттолкнулась от нее и уселась прямо на перила. Закурила, жадно затянулась. Никогда раньше ей бы и в голову не пришло садиться на балконные перила, курить. Но то было раньше… Она глубоко вздохнула. Прямо перед ней протянуло узловатые ветви дерево. Почки его брызнули зеленью – крошечными клейкими листочками, где-то вверху весело щебетали синицы. Она попыталась отыскать их глазами, но не нашла. А вдруг наткнулась на необъятную синь небес, щедро напоенную солнечным светом. «Господи, совсем весна, ничего я вокруг уже не замечаю…» – подумала она. Она задумалась о своем, о наболевшем… Ничего она с этой бедой не видит, даже детей забросила, маленькую пора в школу записывать. Чего она ждет, на что надеется? Сама ведь понимает, что прошлого не вернуть. Она так устала бороться с судьбой. Тяжесть заботы гнетет ее к земле. Сколько помнит себя, всегда боялась высоты, боялась упасть, а ей бы раскинуть руки, да полететь. Кто там летал? В школе еще проходили. Кажется, Наташа Ростова да Катерина. Ах, как хочется! Стряхнуть с себя заботы и полететь туда, где сияющий свет и добро, где ей не будет больше больно. Зоська вспомнила тот коридор. Очень хочется отдохнуть, расслабиться. Да, разве расслабишься, когда пятеро на руках? Легко им, мужикам. Оставить бы ему детей, гуляй, милый, а я на тебя посмотрю. Нужен ли ты кому-нибудь с таким довеском? Зоське стало смешно от этой мысли. Она засмеялась, откинулась и полетела…
Через два месяца после похорон Зоська вошла в лифт к младшенькой на восьмом этаже и вышла на десятом. Девочка с побелевшими губами плакала навзрыд, рассказывая: «Я видела в лифте маму, она обняла меня и попросила прощения».
А еще через два года после очередного скандала со Светочкой Виктор в запальчивости говорил матери: «Никогда на ней не женюсь и ребенка не допущу. У меня только одна семья и одна любимая – Зосенька».
Стало ли Зосе легче от этих слов в ее дальнем далеке? Бог знает…