Такого шума, какой разразился во дворе сразу же, стоило только нашей троице с постоянно подёргивающейся поклажей, продолжавшей висеть на палке, которую мальчишки теперь держали в руках, здесь, наверное, никогда ещё не случалось. Как куры поняли, что во двор их злейшего врага принесли, никто понять не смог. Но стоило только ребятам к калитке подойти, как они громко кудахтать начали, а уж когда те во двор вошли, жуть что началось. Таких куриных воплей свет, наверное, не слыхивал. Вмиг двор опустел, все и наседки со своими выводками, и холостые птицы во главе с задирой петухом, который тут же передумал хорохориться и сразу же даже в размере уменьшился, поскольку перестал бока с грудью надувать, в курятник забились. Причём не так, как на ночь на насесты усаживаются, каждая птица строго на своё, ей определённое место. Нет, в этот раз они чуть ли не на головах друг у друга сидели да в самый дальний угол забились и там продолжали не кудахтать, а прямо-таки вопить во всё горло:
- Спасите! Помогите! - слышалось людям, собравшимся во дворе.
Хозяева вышли на шум сразу же, как только первые куриные крики начались, но убедившись, что ничего экстраординарного не произошло, на нового жильца посмотрели, головами покачали, но с доводами гостей согласились.
- Пускай живёт. Куры, они что? Пообвыкнут немного и голосить перестанут. Сегодня, правда, все без яичницы остаться могут, вряд ли хоть одно яйцо удастся после такого переполоха найти. Только вольер понадёжней сделать надо. Материал вон в том сарае возьмите, сколько понадобится. Вам помочь? Или сами справитесь? – это Михаил Николаевич, высокий, статный, молодой еще на взгляд человек, лет сорока возможно, а может и постарше на несколько лет, то есть Антонов ровесник примерно, говорил.
Услышав, что конечно сами, он усмехнулся в густые почти каштановые усы, совсем не старившие его лицо, на котором ни единой морщинки ещё не было видно, и проговорил:
- Сами, говорите? Это хорошо, что сами. Только отца дождитесь. Без него не начинать. Ясно? Даже ключи от сарая я вам без него не дам, - и он пошёл не спеша на свою половину дома.
К этому времени Прасковья Семёновна с Ольгой подружиться не подружились, конечно, какие из них подружки, но то, что сблизились достаточно, это уж точно. Целыми днями рядом тереться, когда интересы у обеих одними и теми же оказались, как мужиков любимых ублажить, чтобы они на сторону не заглядывались. Ну как при таком раскладе не сблизиться, сами подумайте. Вот и сидели они иногда в уголке двора, отгороженном от птиц настоящим старорежимным плетнём, придававшим этому уголку особый какой-то шарм. Плетёные кресла там стояли, не качалки в полном смысле этого слова, но всё же такие, на которых сидеть удобно, слегка так покачиваясь, не боясь при этом их сломать. Перед ними на тоже искусно плетёном невысоком столе, четырьмя своими ножками слегка в землю погрузившемся, стояли простые бокалы с дымящимся у хозяйки чаем, а у Ольги – черным кофе, и вот они друг другу истории всякие жизненные пересказывали, не с ними к счастью случившиеся, а со своими знакомыми или знакомыми знакомых. В общем, с кем-то когда-то произошедшими, а может и выдуманными, но очень уж на реальность похожими. Они давно уже на "ты" перешли и часто дети слышали, как они друг друга называли, то Ольгуша да Прасковьюшка, а то и Олька с Пронькой.
Вот Прасковья Семёновна, весь двор обойдя да всё внимательно оглядев, у плетня остановилась и руку за него с пальцем, в землю направленным, опустила:
- Вот здесь выгородку для хищника этого поставим, а стол немного в сторону отодвинем. Ведь сюда только мы с тобой заглядываем, да и то изредка, - потом подумала немного и закончила, - ну, это, конечно, моё мнение, а делать будем там, где мужики наши решат.
После этого палку с замотанным птенцом за плетень занесли, на сидения стульев, рядом поставленных, положили да в дом отправились, одна - грибами заниматься, а у другой тоже дел всяческих хватало.
Те, кого Прасковья Семёновна мужиками обозвала, то есть Михаил с Антоном, тоже тыкать друг другу быстро научились. Правда, они в отличие от жен своих, скорее подружились, нежели сблизились. Таким вот словом то, что между ними произошло, назвать можно было. Несколько раз они уж в ночное, как это Михаил обозвал, на машине вдвоём, к беспокойству жён своих, как бы чего там ни было, сгоняли. В далёком, но вовсе не забытом детстве, ему часто доводилось помогать отцу, который в колхозе конюхом служил. Поэтому в ночном, но не таком как сейчас, а в настоящем, ему бывать не единожды случалось. Сейчас-то что? На машине на берег одного лесного озерка, куда путь далеко не каждый найти сможет, они ещё засветло в пятничный вечер добирались, быстренько палатку ставили, костёр разжигали да разговоры извечные вели. Темы избитыми были, но почему-то никому не приедающимися: куда идём, да кто в том повинен, что не всё, так как нужно и как всем хочется, получается.
Ну, а как темнеть начинало, они из багажника бредешок небольшой доставали. А после тщательно его просматривали, нет ли прорехи какой, хотя откуда она взяться может не понятно, ведь неделю он в сарае висел, и никто даже помыслить не мог, чтобы до него дотронуться. Но порядок есть порядок, положено проверять, значит надо проверить. Вот так и было, проверяли, расправляли его хорошенько, а затем по пояс в тёплой, прогретой за день воде бродили. Каждый улов отдельно складывали, чтобы считать легче было. Три, ну максимум четыре ходки они делали, больше-то зачем, и так жены ворчали, между собой, конечно, да так, чтобы мужья не дай Бог, не расслышали, что они там бормочут, что много, мол, ловят, они бедные уж устали эту рыбу скрести, от чешуи освобождая, но ели все с большим удовольствием.
На озере, когда метка на ведре, специально внутри начерченная, рыбой закрывалась, бредень аккуратно в кустах развешивался, чтобы просохнуть к утру успел. После этого начиналось священнодействие у костра. Это называлось так: Михаил варит уху. Антон уху любил и варить умел, но то, что вытворял его приятель, надо было видеть. Тот буквально колдовал над ведром, добавляя туда всякие специи, после чего обязательно снимал пробу в виде полной столовой ложки варева. Бывало он так напробовался, что из миски уже есть не мог, а лежал около костра и довольно поглаживал свой живот, уверяя Антона, что так он желудку помогает быстренько всё переварить и место для добавки освободить. Перед самым снятием котелка с огня из кармана рюкзака возникала плоская бутылка на фляжку похожая, ложка столовая благородного напитка, в ней содержащегося, в котелок выливалась, а остальное её содержимое разливалось по металлическим кружкам и шли уже другие разговоры, которые, как это всегда у подвыпивших мужиков бывает, заканчивались, мягко говоря, не совсем приличными рассказами да анекдотами.
Им обоим понравились эти ночные вылазки. Очередная была назначена на этот вечер, но из-за нового жильца чуть было не сорвалась.
- Миша, - обратился Антон к приятелю, - ребята, конечно, пообещали загон для коршунёнка соорудить, но пока они его делать будут, птенец тут, - и он указал на свёрток, висящий под палкой, - от страха и голода помрёт. - Давай-ка все вместе, мы и они, эту выгородку соорудим да на рыбалку поскорее отправимся, а то поздно будет.
Позвали молодёжь, материалы из сарая принесли и работа закипела. Через час, не более, в том углу двора, который они "женским" прозвали, стоял высокий, метра в два, загон из бруса и сетки рабицы сооруженный. Посередке кол в землю вбили. На него кольцо металлическое надели да так приспособили, чтобы снять его птенец не мог. К кольцу бечёвку прочную синтетическую одним концом привязали, а другим лапу коршунёнка опутали да на землю его выпустили. Несколько минут он всё убежать пытался.Покружился немного и то ли понял, что это бесполезно, верёвка его прочно держит, то ли обессилил совсем, но на землю лёг да глаза прикрыл.
Антон по дороге на дачу в магазин забежал, как чувствовал, что дома его такой сюрприз ждёт, с килограмм свинины купил, крупными кусками нарезанной, но на этикетке обозванной"бефстроганов". Вот пару кусков этой свинины, которые помельче были, птенцу и бросили. Вначале тот лежал, ни на что внимания не обращая, затем запах, наверное, аппетит пробудил. Коршунёнок встал, клювом один кусок ухватил, но проглотить не смог, крупный очень. Тогда он его на землю бросил и, одной лапой придерживая, ловко так, как будто всю жизнь таким бефстрогановым питался, рвать клювом своим начал да заглатывать. С одним покончил, за другой принялся, но немного не доел, а на всю длину верёвки в дальний угол отошел и там остался. Сидел, нахохлившийся такой, жалко его всем стало.
- Папа, а что он мясо не всё съел? Неужто наелся? – спросил Валентин.
- Не знаю, сам недоумеваю. Пойду посмотрю, что умные люди в Интернете советуют.
Антон в дом пошел, а Ольга следом:
- Тошь, я тут детям сказала, что здесь волки и лисы живут. Правда это или я им наврала по незнанию?
- Успокойся, чистую правду сказала. Если и не живут, то заходят, территорию контролируя, точно. Так, а, что тут о кормлении хищных птиц профессионалы этого дела пишут? Вот те на, кормить их оказывается надо только целыми тушками и лучше всего хорошо ощипанными цыплятами. Да, и воду надо оказывается давать. В природе хищники почти не пьют, а вот в неволе вода должна обязательно стоять. Так-то вот. Более или менее ясно. Утром после завтрака на рынок сгоняю, цыплят куплю для найдёныша, а сейчас давай стакан чая горячего выпью да с Михаилом на рыбалку поедем.
- Антон, ты же раньше так рыбалкой не увлекался. Сейчас-то что случилось?
- Не беспокойся, если ты о бабах думаешь, так нет их. Просто хорошо мне там, как редко бывало раньше. Такой голова роздых получает, просто удивительно, как я до этого раньше не додумался. Удивлялся, что в этом народ находит? А теперь понял. Всё, пойду я.
- Разве это рыба? – вопрошал в субботу вечером Михаил, обсасывая хребет какого-то окуня, прошедшего сложный процесс копчения на вишнёвых щепках, вперемешку с небольшим добавлением яблоневых и грушевых опилок.
Как правило, именно по субботам в послеобеденное время Михаил начинал готовить наловленную накануне рыбу. Он оказался таким искусником, что тем, кому повезло испробовать чудо горячего копчения, приготовленное Михаилом, оставалось только пальчики облизывать. Каждый такой вечер в обязательном порядке сопровождался одним и тем же вопросом: "Разве это рыба?". Но в тот вечер Михаил разворчался особенно сильно. Возможно, этому способствовали две практически опустошённые бутылки водки, возможно, ещё что-то, известное лишь ему одному, но следом за коронным вопросом последовала целая речь:
- Антош, ну что, не надоело тебе о кости этой рыбьей мелочи колоться? Выбери пару, лучше тройку дней, а если неделька будет, то вообще супер получится, да давай махнём с тобой вдвоём куда-нибудь на Приполярный Урал. Я там такие места знаю, упасть не встать. Вот там рыбалка так рыбалка, всем рыбакам, кто там не побывал, обзавидоваться да от этой зависти сразу же помереть. Только поедем на не твоей Тойоте, хорошая машина, ничего против не скажу, и большая, и удобная, и скоростная достаточно, но только она туда никак добраться не сможет, придётся на полпути с неё пересесть на настоящий автомобиль, какой-нибудь экспедиционный Урал. А вот чтобы этого не произошло, поедем мы на моей тачке, ты её не видел ещё, я её вообще стараюсь никому не показывать, а тебя вот уважу, познакомлю со своей красавицей. Пойдём, - и он легко, как будто и не выпил больше полулитра водки, встал да пошёл куда-то за дом, не покачнувшись даже.
Одна пустая водочная бутылка, из-под Русского Стандарта, 0,7 литрового объёма, валялась под его креслом, а во второй меньше половины плесканулось, когда он вскочил резко, да стол ненароком задел. А пили ведь вдвоём, дамы женский компот какой-то сладенький потягивали то ли японского, то ли ещё какого производства. Ну а мальчишкам, им только соки да лимонады с квасом употреблять дозволялось. Антон тоже легко вслед за хозяином встал и тоже не качнулся ни капельки. Он не очень любил пить, но при случае да под хорошую закуску легко держал до литра водки, и по его внешнему виду никто не мог даже представить себе, что этот человек чуть ли не лошадиную дозу на грудь принял.
Хозяин куда-то за дом завернул, гость за ним. Антон как-то один раз любопытства для, коего в нём немерено было, туда заглянул. Обнаружил некое пространство метра в четыре шириной, а длиной в половину дома, ну может чуть поменьше, чем в половину. В общем, и не такое уж маленькое пространство там находилось. Антон даже удивился. Обычно, у рачительных хозяев ни один метр полезной площади не пропадает, а тут такое расточительство. Решил, что хозяева просто на потом там всё не организованное оставили, время дойдёт, ещё один рывок сделают и порядок за домом тоже наведут. А в тот момент он там ничего кроме различного хлама: досок загнивающих, да железок разных ржавых, в основном труб водопроводных, да чугунины разнообразной сантехнической, не обнаружил. Вот и не проявил потому никого интереса и продолжением изыскательских работ заниматься не стал.
Михаил трубы в сторону отодвинул, ещё кое-что к забору откинул да к дощатой стене, которая от дома к тому самому забору шла, подобрался. Оказалось, что это и не стена вовсе серая невзрачная да дощатая, а искусно закамуфлированная под неё дверь, в сторону откатывающаяся, если какой-то рычажок в углу находящийся, на себя потянуть. А там гараж, в котором какая-то непонятная машина военного вида стоит. По внешнему виду небольшой она показалась, вроде всего четырёхместной, но на таких высоких колёсах, что только диву можно даться. Антон подобных устройств никогда не видел. Тут пояснить следует, что он вообще никогда машинами в детстве-юности, как другие пацаны, не интересовался, а когда взрослым стал, они ему нужны были лишь как удобное средство для собственного да близких своих передвижения. Он даже под их капот никогда не заглядывал, что уж тут говорить о лежании под неисправным автомобилем. Слава всевышнему, был он избавлен от этой напасти. Поэтому ничему удивляться ему не пришлось. Стоит у какого-то любителя рыбалки небольшой автомобиль на высоких колёсах, явно для передвижения по болотистой местности, ну и пусть стоит, экое диво в сегодняшнее, всё возможное, время. Он не так на машину эту смотрел, как за реакцией её хозяина наблюдал. А тот чуть ли не целовать её полез. Каждую пылинку собственной рукой, тыльной стороной при этом, убирал, ну правильно, ладони же в жире рыбном испачканы могут быть. "Любопытный тип, - думал Антон, глядя, на поведение Михаила, - но не простой, ох не простой. Да и смотрю я, постарше меня он будет, это только с виду он на сорокалетнего тянет. Думается мне, ему уже хорошо за полтинник перевалило. Сильно битый жизнью,видать. Специально я, разумеется, лезть в душу его не буду, придёт время, сам всё расскажет, может это и сегодня произойдёт, там на столе ещё полбутылки горилки той самой осталось. Хорошо я в деда пошёл, чтобы меня напоить, это столько надо выпить, на что далеко не все выпивохи способны. Может и этот сломается раньше. Посмотрим".
Михаил перестал гладить непонятную машину, потом на Антона как-то странно посмотрел, как будто в первый раз его увидел, по крайней мере, впечатление такое у того сложилось, отвернулся и снова посмотрел. "Наверное, пьян", - решил Антон. А Михаил улыбнулся вдруг и уже совсем с другим выражением лица снова на Антона взглянул:
- Ладно, посмотрел, что у меня есть, пойдём за стол, там ещё что-то осталось.
Обратные действия были зеркальным повторением предыдущих, только что шли наоборот. Замок дверной сухо щёлкнул, а сама дверь превратилась в невзрачную дощатую стену. Доски с трубами легли точно на те места, где они обычно лежат, даже пыль с паутиной с них как будто не стёрлась. Перед Антоном опять было некое пространство, зажатое с трёх сторон стенами и забором, слегка захламленное и не вызывающее абсолютно никакого интереса.
Затем они ещё пили, а потом Михаил начал песни народные петь. Голос у него был очень приятный, и если бы не явная подпитость, получился бы весьма неплохой акапельный концерт. Но тут и Прасковья с Ольгой к нему присоединились, и Антон погрузился в такое нечасто с ним бываемое состояние полной расслабленности всего организма, а не одной только нервной системы. Такое состояние, когда хочется закрыть глаза, взмыть в небо и, превратившись в облако, плыть куда-то, куда ветер гонит. Одна песня сменяла другую, а Антону становилось всё безмятежней и безмятежней. Тот груз, который висел на нём уже не незнамо сколько лет, становился всё невесомей и невесомей. А когда в трио, ведомое Ольгой, что было очень хорошо слышно, влился чистый, совсем ещё детский голос Валентина, и они начали исполнять любимые песни Антона, он совсем растворился и в этих песнях и этих голосах. Но вот зазвучало "Степь, да степь кругом…", Антон не понимал, почему эта песня трогала его как-то по-особенному, наверное, было в ней то, что полностью совпадало с внутренней настройкой всего его организма. Он всегда, слушая её, как-то в себя уходил, и долго, когда уж песня давно переставала звучать, не мог осознать, где он и что вокруг происходит. Вот и в тот день он положил голову на стол и отключился.