Глава 45
Адам сидел в больничном коридоре, ожидая, когда Димка с Евой выйдут из кабинета МРТ. Они находились там уже давно, но доктор предупредил – процедура не быстрая. Матери разрешили остаться – наблюдать и успокаивать. Боялись, что длительное нахождение в замкнутом пространстве, сопровождаемое тревожными звуками, постукиваниями, может спровоцировать приступ у мальчика. Резиновую грушу-оповещатель не дали привычно в руку, а привязали к запястью, чтобы сигнал сработал в случае судорог.
Одно обследование за другим не проясняло картину. Но Забродин все больше склонялся к необходимости операции, раз медикаментозное лечение перестало держать болезнь под контролем. Препарат уже меняли, сначала пошло улучшение, но потом – несколько приступов подряд и почти постоянные головные боли, изматывающие ребенка и родителей. Александр Михайлович прямо не говорил, но намекал, что причиной участившихся припадков может быть новообразование в мозгу.
Адам вышел на новую работу, выдержав наложенную на себя епитимью – не общаться ни с Тамарой, ни с Ингой. Однако главная причина самоограничений – болезнь сына - осталась. Он даже занес Ингу в «черный список», чтобы не провоцировать себя. В последнюю встречу он все сказал, чем быстрее она смирится, тем лучше. Свою тоску по ней воспринимал, как справедливое наказание – мучайся, Адам, в следующий раз будешь думать, как влюблять в себя беззащитных девочек, давать им надежду. Не одной ей страдать. Но – все проходит – и это пройдет. Лишь бы с сыном все обошлось.
Хорошая должность давала возможность не переживать о материальном, так как Димкины обследования за период вынужденного бездействия подистощили бюджет, даже пришлось занимать у Дмитрия Сергеевича. Но Ева, после недолгого затишья, опять начала нервничать, в ее представлении работа в администрации приближала мужа непосредственно к Тамаре, хотя Адам с Саньком находились в разных зданиях, виделись редко, а с Томой пересекаться нужды не было. Иногда Адам заезжал к ним на стройку, но общался только с прорабом. Впрочем, Еве для ее подозрений нужна была лишь отправная точка. Она словно не замечала, но муж приходит в одно и то же время, не задерживаясь, изводила его колкостями, упоминая Тамару к месту и не к месту,: то спрашивала, как протекает ее беременность, то начинала опять обвинять предполагаемую соперницу в Димкиной болезни. И, что уж вообще не укладывалось в голове и заставляло всерьез подозревать у Евы психические проблемы – утверждала, что Тамара пытается отравить Адама на работе через столовую, где он теперь обедал. Она пыталась навязать ему контейнеры с домашней едой, и очень переживала, когда он отказывался. Адам старался отмолчаться, не ввязываться в словесную перепалку, с тоской вспоминая, какой Ева была раньше – принимала ложь, как должное, лишь иногда решаясь на упрек или недовольный взгляд.
Внутри копилось раздражение, пока еще глухое, скованное слабеющим телом - в последнее время физически он находился в состоянии упадка, на нервной почве, что ли. Постоянно чувствовал себя усталым, при этом спал плохо – долго пробираясь в сон и часто просыпаясь от рваных сновидений, сюжета которых никогда не мог восстановить.
Пока Диму готовили к МРТ, Адам выключил звук телефона – как того требовала предупреждающая табличка. И вот теперь, зная, что предстоит долгое ожидание в больничном коридоре, решил проверить, не было ли важных звонков. К его удивлению, на экране высветилось оповещение входящих от Тамары. Он колебался – перезванивать ли. Но Тамара – не Инга. У нее может быть чисто деловой интерес. В конце концов, не сам же он ей позвонил. Решил набрать ее и чуть не упал с банкетки, услышав «Поздравляю, папаша, дочка у нас будет!» Адам не сразу обрел дар речи, но все-таки осторожно переспросил, и наткнулся на злорадную отповедь: «У тебя, как раз, никого не будет: ни дочки, ни сыночка!»
Когда за дверями медицинского кабинета решается вопрос здоровья, а может быть и жизни твоего ребенка, подобные слова воспринимаются особенно болезненно. Подозрения Евы, долгое время казавшиеся ему параноидальным бредом, дали мгновенные всходы, лианами опутавшие разум. И он всерьез испугался, что Тамара, действительно, может обладать некой магической силой, способной вредить и его сыну, и ему самому – недаром же он слабеет день ото дня. Из любопытства он почитал немного о Лилит, аналогию с которой Ева упорно приписывала Тамаре. В разномастной интернетовской информации разобраться было сложно, да и не слишком он старался, уловив только, что таинственной героине многочисленных мифов приписывают, в числе прочих злодеяний, и возможность насылать половое бессилие на мужчин. Есть, над чем задуматься. Но Адам предпочел отмахнуться и больше статьи о Лилит не открывал.
От Тамары начали приходить смс – телефон взрывался сигналом оповещения каждые несколько секунд. Сначала Адам хотел удалить все, не читая, ясно ведь уже, что к строительству дома эти сообщения никакого отношения не имеют. Но потом в очередном промелькнувшем тексте уловил имя Инги. И все-таки открыл. И поверил написанному.
В прошлый раз Тамара не обманула, говоря, что видела Ингу с Альбиной. Да и были у него причины верить в эту беременность, он даже мог сказать, когда произошло зачатие…
Он всего на мгновение потерял бдительность. И – удивляясь себе – обрадовался. Тогда ему казалось, что ребенок, наконец, освободит его от Евы. С которой ему плохо, как бы он себя не уговаривал, какие бы аргументы не выдвигал. Но законная жена находилась на чаше весов не одна – с Димой, к тому же серьезно болевшим по вине его матери. Иногда Адам фантазировал - полуосознанно – что с нею что-то случилось, попала под машину или под руку бандиту, и Димка остался только его сыном в исправленном гармоничном мире. Другого выхода не было. Ни один суд не отдаст ему мальчика, чья мать не пьет, не употребляет наркотики, обеспечена жилплощадью и проводит с ребенком сутки напролет.
Инга нравилась ему. Может быть, больше, чем нравилась. Он не мог оформить до конца в слова это чувство. Оно родилось между страстью к вернувшейся в его жизнь Тамаре и отторжением Евы, которая все сильнее тяготила. Одно время ему казалось, что на эту девочку спроецировалось его влечение к Томе, ставшей недоступной, отгородившейся от него обидой, замужеством, ребенком. Ингины объятья приносили утешение. Да они просто были лучше – чем Евины, которые ничего не приносили…
Но он не мог разрешить себе уйти к Инге. Она не требовала, подобно Томе, разрыва с семьей. А значит, вся ответственность за брошенного сына легла бы на него одного. Променять больного ребенка на женщину, которая готова довольствоваться скромной ролью любовницы? Он не решился, не видел необходимости. Но если бы Инга вдруг забеременела, то он уходил бы от одного ребенка к другому, - немножко подлости, но столько же благородства… Малодушная мысль, - он понял это очень скоро, уже вернувшись с хутора домой, когда навстречу приковылял Димка. Но его «качало» еще несколько раз, и были моменты, когда он обрадовался бы, услышав о беременности. Потом остановился, подумал – может это опять проекция? Он пытается заменить не Димку, а ребенка Тамары. Привыкнуть к мысли, что тот – не от него?
Месяц он присматривался к Инге – не встревожена ли чем? Но девочка вела себя как обычно. И он успокоился, и потом отмахивался от ее звонков и сообщений. А когда во время последнего свидания она полезла целоваться, окончательно решил, что ее навязчивость вызвана только желанием видеться. Да и слишком много времени прошло. Ее прощальные слова о том, что хочет что-то сказать, сознание услужливо вытесняло, упрощало, обволакивало удобным объяснением – пыталась выяснить, когда он опять приедет. Потому что появились новые проблемы, и теперь ребенок Инги только все усложнил бы до предела.
Тамара писала, что у него еще есть время… На часах в углу экрана – 11.25. Всего пять минут… Он выудил номер Инги из черного списка. Но звонить не спешил. Что он ей скажет? Сохрани ребенка, я тебе помогу? А дальше? Она переведется на заочное отделение, вернется на хутор, куда он будет приезжать раз в месяц, а может и реже, под неизменные скандалы Евы? Да, он сможет ее обеспечить, во всяком случае, покрыть необходимые расходы. Но его сыну или дочери придется расти без отца. Он слишком хорошо знал, что это такое. О том, чтобы бросить сейчас Диму, не могло быть и речи. Да и хочет ли Инга рожать? Редко какая девушка мечтает стать матерью-одиночкой. Если он сейчас обозначится, она понадеется, что они будут вместе, оставит ребенка и, получится, что он в очередной раз обманет ее. Разве он имеет на это право? Все эти размышления выглядели логично, но…
11.29 – он все-таки нажал вызов, еще и еще. Она не ответила. Наверное, поздно, уже поздно. Поздно, поздно – билось в мозгу, который съедала, засасывала чернота, утаскивала в болото, в которое уже погружалась Инга – он видел ее лицо, полные отчаяния глаза, искривленные в крике губы. Потом Еву, тоже напуганную, пытающуюся что-то сказать, но звуки тонули в густом низком жужжании, наполнявшем уши, сверлившем череп. Способность слышать ему вернул резкий запах.
- Переволновался, папаша, с вашим ребенком все в порядке! Не надо так переживать, – сказал откуда-то сбоку грудной женский голос.
«Я успел?» - удивился Адам. И выдохнул:
- Инга!
И лицо Евы исказилось и стало настоящим.
Кто-то прижимал к его губам пластиковый стаканчик с водой, рукав рубашки закатили, в вену с внутренней стороны локтя врезалась острая боль. Но уже становилось легче. Он несколько раз моргнул, обретая способность видеть. И первая же ясная картина не обрадовала – Ева стояла с его телефоном в руке, глядя на экран с выражением неподдельного ужаса в глазах. Он молча встал, забрал у жены "трубу", ожидая, что она разразится упреками. Но ей хватило благоразумия не устраивать скандал в больнице. Судя по открытому сообщению, она не дочитала до конца весь присланный Тамарой опус. А ведь Адам надеялся, что его телефон надежно запаролен. Подсмотрела комбинацию? Или программа просто не успела закрыться? Уже не важно…
Их пригласили к Забродину, на этаж выше. Ева осталась с Димой в коридоре, Адам вошел с результатами последнего обследования. Александр Михайлович внимательно изучал выписку, шевелил губами. Сказал, слегка хмурясь:
- Что ж, новообразований, слава Богу, нет.
«С вашим ребенком все в порядке», - вспомнил Адам.
- Но я бы настоятельно рекомендовал операцию.
Предложение звучало уже не в первый раз. Они уже успели обдумать его и смириться. Поэтому теперь Адам просто кивнул. Да и говорить не хотелось.
- Мне сообщили, что вы потеряли сознание, - сменил тему Александр Михайлович. – Как себя чувствуете сейчас?
- Уже лучше. Наверное, переволновался.
- У меня не праздный интерес. Во время операции может понадобиться переливание. Я сейчас напишу Диме и вам с женой направление на развернутый анализ крови.
- Я не подхожу. У Димы одна группа с Евой.
- Но все равно сдайте на всякий случай, мы сможем взять кровь из банка, а вашу отдать на обмен. Мужчины, как правило, лучше эту процедуру переносят. Тем более, Ева – такая хрупкая женщина, - Александр Михайлович улыбнулся. Он явно симпатизировал матери своего маленького пациента. И Адам удивлялся, подмечая взгляды и намеки врача – неужели Ева может привлечь мужчину?
- Диме тоже сдавать? Из него уже столько крови выкачали, - было жаль сына, измученного медицинскими процедурами.
- Придется. Да и я хочу посмотреть на изменения химического состава в динамике, - доктор опять нахмурился. – Дима добросовестно принимает лекарство? Пропусков не бывает?
- Нет. Я тут без работы месяц сидел, так сам давал строго по графику. А ему только хуже становится…
- Понятно. Ну что ж, давайте еще проследим по анализам. И вашу кровь на биохимию заодно проверим, группу подтвердим, чтобы не было сюрпризов. Завтра сдадите…
- Александр Михайлович, завтра суббота, - подала голос медсестра.
- Ах, да, совсем заработался. Ну тогда давайте на понедельник, я позвоню, как получу результат.
Медсестра выписала требуемые направления, передала Адаму. Но тому никак не хотелось выходить из врачебного кабинета - возвращаться к жене. Он задал еще несколько вопросов, но, в конце концов, пришлось признаться себе, что причин оставаться больше нет.
Как ни странно, Ева и теперь промолчала. В машине уставший Димка сразу заснул. И родители не стали беспокоить ребенка разговорами. Жена рассеянно смотрела в окно. Адам думал – как неуютно и страшно было Инге – одной в больничных коридорах. Простит ли она его когда-нибудь? Осмелится ли он просить прощения?
Припарковав машину во дворе дома, Адам попытался, как обычно в таких ситуациях, отнести домой спящего Димку. Но то ли сын подрос и потяжелел, то ли его силы таяли, как у остриженного Самсона, но, сделав с трудом несколько шагов, Адам был вынужден растормошить ребенка. Тот капризничал, хныкал, пытался в полусне забраться на отца.
- Дим, пошли, тут до подъезда недалеко. Проедем в лифте, и можешь спать дальше, - уговаривал Адам.
- Пойдем, больше папа не будет тебя носить, - очень ровно сказала Ева, перехватывая ручку сына. Тот с неохотой побрел за матерью, цепляя носками кроссовочек асфальт.
Дома она быстро раздела и уложила Диму и, едва коснувшись подушки, мальчик опять погрузился в сон.