По фронтовым дорогам

…………………………………….ПО ФРОНТОВЫМ ДОРОГАМ


От автора


       В день сорокалетия нашей Победы над фашистскими захватчиками мой сын Виктор высказал мысль о целесообразности описания моего жизненного пути для детей, внуков, а, возможно, и правнуков.
       Мысль меня заинтересовала тем, что есть возможность, располагая свободным временем пенсионера, проследить свой пройденный путь и описать его в виде былинных рассказов в составе автобиографической повести. Когда приступил непосредственно к творческой работе, мне потребовались не только бумага и шариковые стержни, которые было не просто достать, но и ознакомиться с подсобной литературой в немалом количестве. Кроме того, использовать память близких родных долгожителей Андрея Феоктистовича и Евдокии Феоктистовны Федотовых, Василия Терентьевича, Тихона Терентьевича и Тимофея Федоровича Зубковых, которые сохранили хорошую память о наших дедушках и бабушках и с большим желанием помогли мне восстановить прошлое. Не отказали мне в этом благородном деле родные сестры Евдокия Гавриловна Ермакова и Анна Гавриловна Латышева, односельчанин Иван Васильевич Ермаков, за что приношу им и другим моим помощникам в этом вопросе большое сердечное спасибо.

       Задуманная мною автобиографическая повесть своими корнями уходит в глубокое прошлое, в 19-й век с его крепостническими порядками, при которых жили наши родители и их родители, и получит окончание в наше время  –   восьмидесятые годы двадцатого столетия.
       В ней можно будет увидеть жизнь прошлого и настоящего нашего народа. Сопоставить, помечтать и вспомнить есть что и есть о чем. Неимоверно тяжелые условия прошлого сменились новой жизнью, подаренной нам Октябрем. Его пришлось защищать трудовому народу в Гражданскую и Отечественную войны, крепить оборону от наших идейных врагов, не жалея своих сил, на всем протяжении мирного времени. На наших нивах расцвел научно-технический прогресс, принесший нам много интересного, редкостного, облегчающего жизнь, но и вселяющего тревогу в наши сердца за будущее планеты Земля в термоядерный век.
       Первые два тома рукописей, из шести планируемых, посвящены Отечественной войне советского народа под названием «По фронтовым дорогам». Описывается боевая история артполка, с которым мне пришлось пройти длинный путь Отечественной войны вплоть до Дня Победы.
       Третий том посвящен родословной наших родителей под названием «Древо жизни».
       Четвертый том освещает жизнь двадцатых и тридцатых годов нашего столетия на фоне моей автобиографии и носит название «Юность моя».
       Первые четыре тома рукописей мною окончены. Два тома предстоит написать о нашей жизни в послевоенный период.

       Работа над былинными рассказами очень трудоемкая, требует большого нервного напряжения и дополнительной нагрузки на больное сердце. Но и интересная, порой не оторваться. Буду стремиться искать золотую середину в достижении поставленной цели.
       Когда служил до войны в Красной армии, был внештатным корреспондентом армейской газеты, мои статьи печатались за подписью Зубков-Мечнянский. Двойная фамилия выражала мою любовь к моей малой родине – селу Мечнянка, что расположено на высоком берегу реки Красивая Меча. Получал за труды гонорар. В то время приобрел карманные часы «ЗИЛ» и другие сувениры за полученные суммы. Но все сгорело в пламени войны.
       Используя некоторый опыт в литературной работе, изложение своих рассказов я вел от имени корреспондента, что давало мне возможность обобщать большой фактический материал, увиденный своими глазами на протяжении всей моей жизни.

       Прошу извинения у своих будущих читателей за допущенные в спешке или по старости лет ошибки. Но это все поправимо - было бы содержание интересное, по душе, к чему я стремился в пределах моих возможностей и сил с валидолом и нитроглицерином в кармане, с сустаком на полке письменного стола.

       Особо признателен и благодарен жене Татьяне Михайловне, детям Николаю и Виктору за их внимание и большую помощь в этом интересном для меня деле, наполнявшем определенным содержанием мое свободное время, помимо моего должного внимания к моей любимой внучке Наташе и моему любимому внуку Николаю.
       Спасибо вам всем за вашу помощь.
       Отдельно выражаю свою сердечную благодарность двоюродной племяннице Вере Герасимовне Козловой, чьими руками любовно переплетены мои труды, привлекающие своим художественным оформлением особое внимание посетителей моей квартиры.

А.Зубков
29 мая 1986 года


Вступление к двухтомнику
«По фронтовым дорогам»


      Двухтомник рукописей «По фронтовым дорогам» охватывает период с апреля 1939 года по октябрь 1945 года и отображает в основном историю боевого пути 1195-го ордена Ленина артиллерийского полка Резерва Главного Командования.
      Первые четыре рассказа: «Служба в Красной армии», «Освобождение Западной Украины», «Война» и «По госпиталям»  - относятся к службе в 229 Корпусном артиллерийском полку и его боевому пути до 27 июня 1941 года, когда мною было получено тяжелое ранение.
       Для рукописей былинных рассказов двухтомника «По фронтовым дорогам» использовались (из числа сохранившихся) мои архивные материалы и двухтомник фронтовых стихов.

       Войну я встретил в 23 года, на третьем году срочной службы в качестве младшего командира на границе, западнее Львова, в районе города Яворов, недалеко от Перемышля в четыре часа утра 22 июня 1941 года. Там меня (по документам) и похоронили. А на самом деле я был подобран на поле боя бойцами другой части – в пшеничном поле. Они заметили меня, лежавшего в бессознательном состоянии, с еле заметными признаками жизни. И так я всю войну прошел по фронтам и госпиталям, вплоть до Дня Победы – 9 мая 1945 года.

       В своем боевом пути в качестве младшего командира артиллериста-вычислителя мне приходилось в артполках выполнять функции курсанта и помкомвзвода (помощник командира взвода) полковой школы, связиста и разведчика, наводчика и корректировщика, а также комсорга полка и командира топовзвода. Вне артполка, в армейском противотанковом истребительном отряде, небезуспешно выполнял обязанности командира стрелкового отделения при защите города Краснодара от танковых атак врага. К концу войны был назначен на вновь введенную должность в штатном расписании артполка начальником вычислительной команды артполка при присвоении воинского звания старшины.

       В армию был призван комсомольцем. Войну встретил коммунистом в качестве кандидата в члены Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).
       Начиная с освобождения Западной Украины вел дневник. Сперва я выражал свои мысли в них прозой, а затем стихами с указанием местонахождения и даты отдельных важных событий.
       До начала войны был внештатным корреспондентом армейской газеты 6-го Корпуса, которым командовал в то время генерал Голиков. Высылали гонорар, на который купил карманные часы марки «ЗИМ», что было в то время редким явлением.
       Свои корреспонденции подписывал двойной фамилией – Зубков-Мечнянский. Вторая часть фамилии взята от названия села моего места рождения в Тульской области Ефремовского района. Село, расположенное на высоком берегу реки Красивая Меча, называлось Мечнянка, а сама река впадает в реку Дон.
       Двойная фамилия на подписях моих корреспонденций подчеркивала и подчеркивает мою необыкновенную любовь к моей Родине, с которой поддерживаю живую связь до последнего времени.
       От имени корреспондента с двойной фамилией Зубков-Мечнянский идет повествование всех рассказов моих фронтовых воспоминаний.

14 марта 1987 года


Часть первая


По фронтовым дорогам
(первая половина пути)


Кадровая служба в Красной армии


       В начале апреля месяца 1939 года меня вызвали по повестке в тамбовский горвоенкомат и сообщили, что согласно весеннему призыву меня берут в армию на действительную военную службу и что мне надлежит взять расчет и прибыть к ним в установленное повесткой число. Родней в Тамбове не обзавелся. Необходимо было свое немудреное имущество отправить почтой домой родителям. Бывали случаи, когда при явке в военкомат для отправки по назначению отдельных призывников по каким-либо причинам отправляли домой до особого распоряжения. Поэтому, уходя из горвоенкомата, этот вопрос обговорил с начальством, чтобы не получилось осечки, так как в моем положении мне возвращаться было некуда, и ждать очередной повестки было негде. Меня заверили, что подобное в отношении меня будет исключено. Возвращался из военкомата домой успокоенным и довольным, что меня, комсомольца, призывают в наши Вооруженные Силы для защиты границ Родины – СССР. Расчет дали вовремя, выдали положительную характеристику и вручили, как подобает, мне в путь-дорогу дальнюю чемодан и бритвенные принадлежности. На квартире по улице Володарского, 28, где снимал себе комнату на двоих, организовал свои проводы не без помощи доброй и приятной хозяйки дома тети Маруси. На проводы мною были приглашены сослуживцы по телефонной станции и хозяйская семья из пяти человек (тетя Маруся, ее дочь Надя, муж Николай и двое братьев хозяйки – Серафим и Павел). Среди сослуживцев совместно с Алешей Шаповаловым, Федей Орловым, Володей Журавским была и Зина Григорьева, с которой у меня были особые дружеские отношения. Девушка была среднего роста, русые волосы вьющимися локонами спускались на ее плечи, прямые черты лица украшали ее приятное лицо. Хорошо пела песни под свое исполнение на гитаре. Жила по этой же улице в доме № 17, почти напротив нашего дома. Она радовала меня своим присутствием, была умеренно весела и грустна. Вечер проводов длился до утра и прошел организованно. Под патефон танцевали, пели песни. Утром всей компанией проводили меня в военкомат, где и распрощались навсегда тепло и по-дружески с массой наилучших мне пожеланий.

       Родные и родители узнали о моем призыве на службу несколько позже, когда получили от меня посылку с моим имуществом и письмом расставания. Другого выбора не было.
       В ожидании команды на отправку в моем сознании бродили мысли, тесно засевшие в голову. Это воспоминания о хорошем зеленом городе, которому честно отдал свой труд и знания первого года трудовой деятельности, его несказанной красоте окрестностей с большими примыкающими к городу лесами и полями, рекой Цной, полумесяцем коснувшейся окраины старинного города со стороны леса, медленно катящей свои воды в дальние южные края. Вспоминались «сметаной» покрытые фруктовые деревья возле каждого домика города и пение соловья по весенней зорьке в садах, красивые домики на центральных улицах города – Советской и Интернациональной…, парки города, наполненные звуками музыки, детскими голосами, представлениями приезжих трупп театра и цирка. Думал о друзьях и товарищах по работе, которые только что ушли от меня и, наверное, так же, как и я, предались воспоминаниям о нашей совместной работе, оставившей неповторимый след в моей жизни. Конечно, никто из нас тогда не знал, и не хотел знать, что эта мимолетная годичная встреча на трудовой ниве, совместно друг с другом, была последней, и ей не суждено было повториться в дальнейшем.

       Обстановка в мире в это время накалялась все сильнее. Фашистская Германия оккупировала Австрию, грозила Чехословакии и Польше. Милитаристская Япония уже захватила у Китая Манчжурию и вела боевые действия в его центральных районах…
       Пришел к нам, призывникам, капитан, дал команду: «Становись! Смирно!», - сделал перекличку новобранцам, после чего все тронулись маршем на железнодорожную станцию. Подошел пассажирский поезд Саратов – Москва, сделали посадку в общий вагон и тронулись в путь. Но до Москвы нас не повезли.

       Наш маршрут лежал в южном направлении, для чего сделали пересадку на станции города Мичуринск. Ехали с пересадками по центральным районам России. Потом в районе станции Конотоп наш путь лег по украинской земле. Ехал в этих местах впервые. Для меня все было ново и интересно. Черноземные поля апрельскими солнечными днями были покрыты теплой дымкой испарений просыхающей земли. Как вымытые, беленькими домами проносились перед окнами нашего вагона станции со свечевидными тополями. А на станциях, где останавливался поезд, с увлечением слушали незнакомый нам украинский говор. Рассматривали украинские сельские постройки, которые были в основном саманные или плетеные из хвороста, обмазанного глиной с земляными полами внутри хаты.

       Но наш поезд шел дальше. Пересекли ниже Киева у Кременчуга красавец Днепр, воспетый во всей своей красе великим кобзарем Украины Тарасом Шевченко. Поезд шел бескрайними степями на юг, к Одессе, вез новое пополнение по назначению.
       И вот он, красавец – черноморский город Одесса. Выходим из поезда и попадаем на привокзальную площадь, прозванную одесситами «пятачком» - местом свидания нечестивой молодежи. Мы прошли мимо прогуливающейся, модно одетой молодежи и парней в тельняшках, дождались трамвая, который и доставил нас в воинскую часть. Эта часть должна была стать нашим отчим домом на два года воинской службы для солдат и три года для младших командиров.

       Часть встретила нас казармами новой постройки, артиллерийскими орудиями большой мощности, подсобными помещениями и большим плацем (площадка для построений и проведения строевых занятий) для строевых занятий. Мы должны были пройти месячный карантин, после которого имели возможность быть отпущенными на увольнение в город для его осмотра и посещения театров и музея. Меня записали в полковую школу младших командиров огневиком, то есть будущим командиром орудийного расчета. Началась трудная воинская служба со всеми ее «прелестями» для новобранцев.
       Командиром полка был полковник Романов, участник гражданской войны. Комиссаром полка был майор Балюк, кавалер ордена «Знак Почета». Однажды во время учебного дня наш взвод оказался без командиров и с нами никто не проводил занятий. Не мог я сидеть без дела и решил искать по территории части своих командиров. Они оказались, как потом выяснилось, на дежурстве. Командир взвода был назначен дежурным по части, командир отделения – дежурным по кухне. Я их так и не нашел. А на мое шатание по территории части в свежезеленой гимнастерке обратил внимание командир полка Романов, который оказался недалеко от меня в это время на территории плаца. Он подозвал меня к себе и спросил, почему товарищ красноармеец не на занятиях. Я ответил ему так, как было, ничего не ведая о том, что со мной разговаривает сам Романов. По его команде моментально отыскали моих командиров, которые в присутствии командира части набросились на меня с претензиями, мол, какое я имел право обращаться к командиру полка. Но полковник Романов их пыл остудил моментально, сказав им: «Вы его не вините, он прав». Конечно, после этого была неприятность моим командирам, которые оставили нас без присмотра. Потом они со мной проводили воспитательную работу. Изучали строевой устав, по которому я не имел права обращаться через голову своих командиров выше по инстанции, несмотря на то, что этого я и не собирался делать.

       Учеба по изучению матчасти орудия, где командир отделения Ляпин просил запомнить наизусть сказанное им, меня мало привлекало. У меня было горячее желание служить в армии по полученной мной специальности связиста с тем, чтобы свои знания сполна отдать военному делу. Но в артиллерийской части связисту отводилась роль тяжелая, но простая: таскать катушки с кабелем, телефонный аппарат, в бою прокладывать линию, давать связь. В этом случае успешно справлялись бойцы, и не имевшие спецобразования. Поэтому командиры не советовали добиваться моего перевода в связисты, зная о том, что там мне будет не интересно. Конечно, где-то были и специальные войска связи, но искать их и заниматься мною в то тревожное время, вероятно, у командования не было возможности. К тому же упускать образованного человека из своей части им не хотелось. Лучшим применением полученных ранее в техникуме знаний была в полку специальность вычислитель. Меня командование и перевело в той же полковой школе из взвода огневиков во взвод разведки для обучения на командира отделения вычислителей. Командиром взвода был лейтенант Клейменов. Непосредственным моим начальником стал помкомвзвода (помощник командира взвода) Калмыков, который служил последний год своей кадровой службы.

       Мои первые увольнения в город вызывали чувство восхищения красотой морского города Одессы: зеленью его улиц, необыкновенной прелестью морского прибоя с необъятной далью морских просторов. Одна из центральных улиц города – Дерибасовская. Трех - и четырехэтажные каменные здания красивой архитектуры украшают ее. Зеленые насаждения по ее тротуарам образуют замкнутый свод зеленых крон над проходящими трамваями. На берегу моря расположился знаменитый Одесский Оперный театр, один из лучших в Европе. Рядом с ним широкая мраморная лестница, спускающаяся до причалов морского вокзала. Ее называют Потемкинской в честь знаменитого крейсера, восставшего против царизма в 1905 году. Одесситы очень любят свой город за его неповторимую красоту.

       Первомайские праздники в части были отмечены обедами повышенной калорийности, белой булочкой с кружкой сладкого компота, выездом на берег Черного моря с организацией соревнования по спортивным играм и концертом самодеятельности на клубной сцене с участием жен комсостава, красноармейцев и командиров части. До сих пор не выходит из памяти песня солистки самодеятельного коллектива, которая исполнила песню под аккордеон «метелки вязали, в Москву отправляли» своим неповторимым красивым голосом.
       Май шел к своему исходу. Часть вела энергичную подготовку к переезду в военные лагеря, которые находились в сосновом бору под Киевом, недалеко от города Ржищево на Днепре. В первых числах июня, разгрузившись на станции Борисполь, мы с полной выкладкой в 32 кг на спине шли походным маршем, преодолевая расстояние в 50 км, делая в установленных местах привалы для отдыха. Тяготы лагерной жизни требовали от нас усиления физической подготовки. Этот марш был только увертюрой к тем трудностям, которые предстояло перенести потом. Наши гимнастерки были мокрые и местами покрылись белой солью, тяжесть ног казалась пудовой, но мы шли и шли в надежде дотянуть до очередного привала. И вот когда уже настал момент расставания души с телом и духовой оркестр глотками дюжины своих труб и барабанным боем наполнил окрестности маршем, красноармейцы стали оживать, подтягиваться, держать равнение и вроде выше стали поднимать головы и тверже ступать ногами. Усталость в какой-то мере уменьшилась, и мы благополучно добрели до артиллерийских лагерей. Откуда только взялись наши силы. Вместо того чтобы после пятидесятикилометрового марша лечь в постель или просто на песок и уснуть крепким богатырским сном, поступила команда натягивать палатки, оборудовать нары, стелить постели и чистить оружие, не забывая при этом нести дневальную и караульную службу строго по уставу.

       Боевая подготовка с ее марш-бросками на соревнование подразделений для курсантов была тяжелым испытанием на физическую выносливость. Бывало не только бегом, но и шагом идти нет сил, но все бегут. Командиры помогают отстающим нести их оружие, чтобы вытянуть взвод из отстающих, и каким-то чудом мы доходим до финиша, задыхаясь от усталости, а порой и падая на землю. Я бы, если бы была моя воля, заменил эти пятикилометровые марш-броски стокилометровым маршем, до того они мне были тяжелы.
       Регулярно по расписанию проводились политзанятия и ежедневно политинформации. Тучи на горизонте сгущались. Летом 1939 года значительные японские силы вторглись в районе реки Халхин-Гол на территорию Монгольской Народной Республики, с которой СССР был связан договором о взаимопомощи. Нападение было отбито нашими войсками под руководством генерал-полковника Жукова Г.К. с большим уроном для врага. Но оно настораживало нас быть бдительными и оттачивать свое мастерство.
       Моя лагерная учеба в полковой школе, палатки которой стояли под палящим солнцем юга и где курсанты метались (маялись) от нестерпимой жары при «мертвом часе» (время послеобеденного сна), проходила тяжело. То ли от изменения климата или по какой-либо другой причине у меня на лице открылась мокрая экзема, на которую отрицательно влиял лагерный режим с духотой и пылью от песка. Медсанчасть в госпиталь не отправляла, лечила своими силами, но безуспешно. Однажды начальник полковой школы капитан Курочкин, увидев меня в неприглядном виде на дежурстве, приказал мне сдать дежурство. А на мой вопрос о том, что сделать это не могу – нет освобождения от врача, он ответил: «Для вас я и командир и врач». Вопрос был исчерпан. После чего от медсанчасти я получил направление на лечение в киевский госпиталь.

       Ехал в Киев пароходом от Ржищева по широкому Днепру. Проезжали местечко Триполье, где на высоком берегу Днепра в гражданскую войну были зверски убиты комсомольцы Украины бандами «Зеленых». Читал и книгу об этом под названием «Трипольская трагедия». Молодежь приезжала в этот день экскурсией из Киева, чтобы почтить эту святыню, поклониться праху тех, кто отдал свои жизни за счастье народа. Они на обратном пути ехали совместно с нами. Были веселы, пели украинские песни, танцевали. Моя скованность, вызванная болезнью лица и солдатской, пропитанной потом гимнастеркой держала меня на дистанции в стороне. Невольно напрашивалось сравнение тяжелой службы молодежи в армии и несравнимо легкой, порхающей бабочкой, молодежи гражданской жизни. Тогда мне было 21 год от роду, шел четвертый месяц моей службы. И конца ее не было видно на горизонте.
       У берегов Днепра по пути следования парохода встречались женщины, которые на небольшой глубине, подобрав полы одежд за пояс, собирали в воде ракушки для промышленных целей. Они сдабривали свой монотонный труд пением песен мелодичных и приятных на слух, звуки которых разносились далеко по реке и ближайшим окрестностям.
       В течение двенадцати дней в госпитале с моим заболеванием было покончено. Лечил меня известный специалист по кожным болезням – Пастернак, которому я был премного благодарен. Выписался. Ознакомился с городом. Осмотрел Киево-Печерскую Лавру, памятник Владимиру Мономаху на Владимирской горке над Днепром и другие достопримечательности одного из красивейших городов земли русской. Затем вернулся обратно в часть для прохождения службы курсантом, сменив белоснежные палаты госпиталя на палаточный городок с пыльной и душной атмосферой среди зеленого соснового бора.

       С именем начальника полковой школы капитана Курочкина хорошо сохранился в моей памяти его рассказ в курилке для курсантов из своей личной жизни. Он поведал нам, что в 1930 году, находясь проездом в городе Лебедянь (что в 25 км от моей родины Мечнянки) он увидел на станции в товарнике красивую девушку, которую вместе с раскулаченным отцом и его семьей увозили в ссылку на север. Она ему крепко понравилась, и он взял ее с собой. Потом расписались. Живут хорошо. А то, что командир Красной армии женился на дочери кулака, то ему за это вынесли партийное взыскание, которое давным - давно снято с учетом его положительной характеристики по службе.
       Военно-политическая подготовка в лагерных условиях была в полном разгаре. Каждый боец оттачивал свое мастерство, в соревнованиях добивался лучших результатов. Помню, как вычислителя, меня включили в соревнование топографов полка. Ставилась задача произвести привязку батарей к местности, засечь цель, рассчитать данные по ее подавлению. По точности и быстроте выполнения задания мною было занято одно из призовых мест, за что получил благодарность от командования части. Огневики орудийного расчета отрабатывали лучшие показатели по приведению к бою орудия и выполнению команды «отбой». На боевых стрельбах из наших орудий калибрами 152 и 203 миллиметров артиллеристы всех батарей стремились добиться наилучших показателей по точности попадания в цель, скорости развертывания и свертывания боевых порядков. Хорошо зная неспокойное положение на западе, где гитлеровская Германия начала форсированно развязывать войну, подразделения полка, не жалея своих сил, все выжимали из техники, на что она способна. Наш взвод разведки досконально отрабатывал приемы хождения по азимуту и карте, маскировки наблюдательных пунктов, наблюдение за противником из разных топографических условий, быстрой и точной привязки боевых порядков и дачи точных расчетов для поражения целей, добивался отличного знания материальной части, имеющейся на вооружении подразделения.

       К концу августа закончилась наша лагерная служба, и мы с большим подъемом возвращались в свою Одессу, на ее зимние квартиры. Одесса нас встретила по-летнему. Пестро-цветастая публика мелькала повсюду в своем движении и стоянии. Бойко шла торговля прохладительными напитками. Много было овощей и фруктов. Многие отдыхали в летних кафе, в приморском парке и на морских пляжах. Ничто не напоминало нам о том, что война подходит к нам все ближе и ближе. Красноармейцы и младшие командиры, возвратившись в Одессу, тоже делали свои прикидки на зимний период. Одни готовились к увольнению со службы, другие - к встрече со своими знакомыми, а третьи - к установлению знакомств по новому месту своей службы. И вдруг, экстренное сообщение: «1-го сентября 1939 года Германия напала на Польшу». Польский народ стал жертвой фашистской агрессии. Будущий наш потенциальный враг приближался к нашим границам. Он рушит наши мирные планы, вынуждает нас к укреплению нашей обороноспособности.

       Вскоре мы расстались с дорогой и милой нам Одессой. Полк, погрузившись в эшелоны, двинулся в сторону западной границы Родины, к Проскурову. Проезжая по юго-западной Украине, мы вспоминали, как наши отцы в конном строю и с саблями в руках «орошали» кровью эти места вдоль и поперек. Вспомнили легендарного героя романа Николая Островского «Как закалялась сталь» - Павку Корчагина и подумалось нам, что если придется столкнуться с фашизмом, то также будем сражаться за нашу Родину, как сражались за нее наши старшие товарищи.
       А в гнездах на крышах хат продолжали свои мирные беседы уважаемые жителями сел крупные и красивые птицы - аисты, приносящие по поверью счастье тем хатам, где они обосновали свои гнезда.
       Приближалась историческая миссия советского народа по освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии и воссоединение их жителей с родными украинским и белорусским народами Союза Советских Социалистических Республик.

11.1985 – 07.1986

Госпиталь ИОВ
Москва


Освобождение Западной Украины


       Германские войска быстро продвигались по территории Польши, ломая упорное сопротивление польской армии, недальновидные правители которой, ориентируясь на Англию, отказались от совместной с нами борьбы против фашистской агрессии во время «мюнхенского сговора» империалистов, отдавших на съедение Гитлеру дружественную нам Чехословакию. Тогда Польша отказала нам в пропуске наших войск через ее территорию, которые были призваны защитить Чехословакию, оказавшуюся один на один с «хищной акулой». Войска Гитлера приближались все ближе к нашим границам, угрожая безопасности нашей Родины.
       Перед нападением на Польшу в августе 1939 года СССР заключил предложенный Германией договор о ненападении. Это решение советского правительства было принято после того, как полностью выяснилось нежелание Англии, Франции и Польши заключить соглашение с СССР о совместной борьбе против гитлеровской агрессии, и были исчерпаны все другие возможности обеспечения безопасности СССР. Советский Союз этим договором выигрывал время для подготовки обороны и избавлялся от опасности быть втянутым в войну на два фронта. Но продвижение немецких войск к нашим западным границам не мог оставить СССР равнодушным к судьбам братского населения Западной Украины и Западной Белоруссии, не мог отдать его под фашистское иго.

       Красная армия 17 сентября 1939 года перешла польскую границу с целью освобождения братских народов украинцев и белорусов. Наш полк, 229 Корпусной артиллерийский, прибыл из Одессы в Проскуров, расположенный на границе с Польшей, быстро разгрузился и совместно с другими частями 6-го армейского корпуса генерал-полковника Голикова пересек границу и двинулся вглубь территории Польши. Сопротивление на границе нам оказано не было. Двигались походной колонной в сторону небольшого города Брады, расположенного на равнинной местности. Нам навстречу двигались эшелоны с пленными интернированными польскими войсками. В деревнях и селах нас тепло встречали местные украинские жители, которые жили при панской Польше бесправными людьми. Ими управляли на местах польские колонисты, расселенные повсюду среди украинцев.
       По заявлению командира полка полковника Романова наша внушительная артиллерийская колонна из тяжелых орудий большой мощности на самоходной и гусеничной тракторной тяге внушала польским солдатам такую силу, что при встрече с нами они рассеивались по окрестным полям, лесам и селам, расходились по домам, не оказывая нам никакого сопротивления.

       Личный состав полка двигался на бортовых грузовых машинах, готовый в любой момент по команде принять бой с любым противником, который окажет нам сопротивление. Настроение бойцов было приподнято-высоким от осознания освободительной миссии советского воина. Для нас интересно было видеть жизнь жителей другого государства с буржуазными порядками. Мы охотно обменивались вопросами с местными жителями. При этом нам стало ясно, что администрация панской Польши настраивала враждебно местных жителей против нас, советских людей. Им настойчиво вбивали в голову, что построенные сельскохозяйственные кооперативы ухудшили положение наших крестьян, что «москали» (русские) притесняют верующих, превращают молитвенные дома в конюшни, что у коммунистов растут рога. Их головы забивали и другой несуразной дребеденью. Пользуясь тем, что в основном население Западной Украины было неграмотно, оно нещадно притеснялось католической церковью, отлучая многих жителей от православной веры. Люди жили очень бедно, земли было мало, к тому же земли были песчаные, малоплодородные. Многие покидали родные края, в поисках заработка уезжали за границу. Западных украинцев живет много в Канаде, Франции, США и других странах мира. Отвечая на их, нелепые иной раз, вопросы мы старались, как могли, разъяснять им политику партии и советского правительства в вопросах добровольности коллективизации и свободы вероисповедания. Конечно, умалчивали при этом о допущенных ошибках при колхозном строительстве, о снятых колоколах с церквей, о навешивании священникам ярлыков «врагов народа» при культе Сталина и о том, что в Ефремовском районе действующих церквей стало меньше, чем было в одном Мечнянском сельском совете. Но в этой благородной миссии воина Красной армии, агитатора и пропагандиста советского образа жизни, были не совсем удачные примеры и сравнения, которые отпугивали слушателей. Комиссар полка майор Балюк, носивший в то время на груди орден «Знак Почета», говорил нам, что не следовало бы говорить верующим старушкам, что мы их перевоспитаем и они станут атеистами, что нельзя было допускать такого сравнения, когда в разговоре с молодой городской женщиной с крашеными ногтями, было сказано, что у нас крашеных ногтей не будет, а будут мозоли на руках, показывая при этом свои рабочие мозолистые руки. И мы на этих, как казалось нам, безобидных ошибках учились агитировать местное население, помогая им разобраться в наступившей для них новой жизни.

       Наш артполк с каждым днем продолжал движение вглубь территории Западной Украины. За городом Брады взяли курс правее Львова на город Злочев. Было спокойно, настроение красноармейцев хорошее. Движение колонны шло по утвержденному командованием графику. Достигнув города Злочев, расположились на отдых в местных кавалерийских казармах. Город Злочев небольшой, чистый, зеленый. Привели себя в порядок, немного отдохнули. И снова команда: «По машинам!». Наш маршрут лежал по городам Немиров, Томашов, Рава-русская. На пути следования стали попадаться сожженные немецкой авиацией крестьянские дома, с оставшимися нетронутыми печками и дымоходами от них, разрушенные от бомбежки дома средь городских жителей. От города Рава-русская отдельной колонной автомашин в спешном порядке стали углубляться по территории Польши в сторону Лодзи. В 60-ти километрах западнее от Равы-русской прибыли на сахарный завод. Поставлена задача - грузить машины мешками с сахаром. Поблизости нет никого - ни польских, ни немецких войск. Вернулись в часть благополучно. Сахар доставили по назначению – в армейские склады шестого корпуса. Но не везде шло благополучное продвижение наших войск. Имели место встречные бои с немецкими войсками и понесенными потерями с обеих сторон.

       Местечко Рава-Русская – небольшой городок на реке Сан, расположенный по обеим ее берегам. По этой реке потом была установлена наша государственная граница. Все города и населенные пункты соединены между собой шоссейными дорогами. На каждом перекрестке установлены деревянные кресты, на которых вывешены иконки Божьей Матери в обрамлении вышитого полотенца. Иконка и полотенце защищены от дождя и ветра сбитым из дощечек «домиком-скворечником» без передней стенки.
       После освобождения Западной Украины полк был размещен в кавалерийских казармах села Грушево, что в трех километрах от местечка Немиров и расположенное на шоссе, идущее в местечко Любачев. При казармах в аварийном порядке был построен одноэтажный дощатый спальный корпус для полковой школы, в котором мы продолжали свои учебные задания. Конечно, этот корпус не сравнить с одесскими зимними квартирами и их паровым отоплением. Он был холоден, кровати в два яруса, печное отопление. Но все же из критического положения вышли. Воинская часть стала функционировать полнокровной жизнью.

       В канун праздника 22-ой годовщины Октября состоялся выпуск младших командиров нашей полковой школы. Мне присвоили звание старшего сержанта и оставили при полковой школе помощником командира взвода разведки готовить будущих командиров. Этой высокой чести я был удостоен за отличные результаты в боевой и политической подготовке, что накладывало на меня большую ответственность за высококачественную подготовку младших командиров для Красной армии. Я стремился свой долг исполнить как можно лучше, не жалея своих сил и знаний для этой высокой цели, зачастую жертвуя своим личным временем. Другие выпускники получили направление в батареи полка, каждый по своей специальности.
       Этот период моей службы в армии был характерен общественными мероприятиями нашей части по выборам в Учредительное собрание Западной Украины, в которых я принимал непосредственное участие. Следует заметить, что месторасположение нашей части было особо насыщено бандеровцами (украинскими националистами). Мы должны были быть при проведении мероприятия особо бдительными, застраховаться от всяких неприятностей со стороны наших идейных врагов, не скупившихся на террористические акты. И мы были к этому готовы, в любой момент могли пресечь любые провокации противной стороны. При подготовке выборов в Учредительное собрание мне было выделено десять сельских дворов с будущими избирателями «десятидворки». Я изучал положение по выборам, разъяснял ее положения. Спрашивал, все ли им понятно из моей русской речи. Отвечали дружно: «Да, понятно». Близость русского и украинского языков позволяла мне хорошо понимать их украинскую речь, а им - меня. Украинцы охотно шли на мои беседы, активно участвовали в разборе изучаемого материала, только один поляк, присутствующий на встрече, предпочитал отмалчиваться, слушая нас с задумчивым видом. На одной из моих встреч «десятидворцы» засыпали меня множеством вопросов, которые для меня не были новы. Эти вопросы задавали нам и ранее при первой нашей встрече западные украинцы. Особо их интересовал вопрос о церкви. Они спрашивали меня: «Правда ли, что у вас все церкви позакрывали и сделали из них конюшни? Как же верующие исполняют свои религиозные обряды?» Эти вопросы, конечно, без ответа не оставишь. Мне пришлось тут же, без подготовки, отвечать. Мною было сказано, что конюшен из церквей не делаем, что это обман, сфабрикованный помещиками панской Польши, что для верующих нашей конституцией защищено их право свободного вероисповедания и что для верующих достаточно церквей для выполнения ими своих религиозных обрядов. Для большей убедительности я рассказал им свою историю:

- Когда я был подростком, с самого маленького возраста посещал молитвенный дом, исповедовался и причащался в православной церкви, соблюдал посты и постные дни в неделе (среда, пятница). После того, как уехал в Москву продолжать учебу после семилетней сельской школы, мое отношение к религии круто изменилось. Как и большинство молодежи вступил в Коммунистический Союз Молодежи, а теперь приняли меня в партию коммунистов.

       При моем упоминании слова «коммунист» у будущих избирателей сразу появилось много вопросов. Среди них:

- А нам говорили, что у коммунистов растут рога…
- Не верим, что были верующими! Перекрестись!
- Прочти, какие знаешь молитвы.

       В ответ я с улыбкой ощупываю свой лоб, голову и спрашиваю: «Не видно?». Последовал со смехом ответ: «Нет». Для большей убедительности перекрестился по-православному и исполнил по памяти молитвы «Отче наш», «Богородицу» и другие молитвы. Они были так удивлены, и я им так понравился, что надолго сохранили со мной, агитатором, дружеские отношения. Они были благодарны мне и за то, что я с их детьми комсомольского возраста зимой 1940 года на подводах, рискуя жизнью от возможного нападения бандеровских банд, пробирался через глухие леса проселочными дорогами в районный центр, местечко (город) Горинец, где был организован первый районный слет комсомольцев. Тогда доехали благополучно. В кинотеатре было такое скопление молодежи, что для всех не хватало мест – многие стояли в проходах и в фойе при открытых дверях. Радости не было предела. Музыка сменялась дружными аплодисментами, горячие выступления с трибун – криками «Ура!».

       В 1940 году нашему полку были построены новые кирпичные казармы в трех километрах от гарнизонного города Яворов возле дороги, идущей в сторону железнодорожной станции Садовая-Вишня. Местные жители говорили, что эту станцию занимала конница Буденного в знаменитом рейде на Варшаву, который возглавлял знаменитый полководец гражданской войны Тухачевский - будущий маршал Советского Союза, трагически погибший от культа Сталина. В построенные новые казармы переехал на постоянные зимние квартиры наш 229 Корпусной артполк.
       Накал страстей освобожденной молодежи был незабываемым для них на всю жизнь. В то время все обошлось благополучно, и мы вернулись в село целыми и невредимыми. А ведь ехали на это мероприятие с голыми руками. Оружие брать с собой не разрешили. Могли быть и жертвы.

       Наш полк два раза в полном составе участвовал в военном параде города Львова. Первый был посвящен освобождению Западной Украины и 22-ой годовщине Октября, второй – решению Учредительного собрания Западной Украины с просьбой к СССР о принятии ее в состав Советской Украины о воссоединении с которой они мечтали с незапамятных времен. Парады были большие и мощные с участием всех родов войск. Жители Львова при прохождении нашей части встречали нас восторженными радостными лицами, криками «Ура!», бросали цветы девушки с балконов. Долгими аплодисментами провожали нас присутствующие на трибунах. Город Львов с многовековой историей отличается от других городов своей мощью каменных 4-х и 5-ти этажных зданий. На его окраинах не встретишь одноэтажных домов и строений барачного типа. Хорошо смотрится по своей архитектуре Драматический театр, расположенный на центральной площади. И необыкновенно красиво выглядел высокий, светящийся разноцветными стеклами и красками костел, который расположен недалеко от железнодорожного вокзала. Говорили, что во время войны он был сильно разрушен.

       Город Львов являлся во все века столицей Галиции, то есть Западной Украины. Судьба этого прикарпатского города с древней историей менялась неоднократно. Когда-то он был столицей самостоятельного княжества. В 19-ом веке им овладели австро-венгры. Генерал Брусилов в первую империалистическую войну разгромил вражеские войска в надежде овладеть городом Львовом. Не получилось. Во время гражданской войны панская Польша, поддерживаемая Антантой, снова одела ярмо на наши братские народы. И вот только теперь Западная Украина с городом Львовом навечно воссоединена в единой семье украинского советского народа.
       При освобождении Западной Украины наш артполк был пополнен приписным составом. В конце 1939 года приписной состав был отправлен на финляндскую границу, где он потом принял участие в боях с маннергеймскими войсками в суровую зиму 1940 года. Тяжелые бои с финнами показали насущную необходимость ведения учебного процесса в частях, максимально приближенного к фронтовым условиям. Нарком обороны маршал Советского Союза Тимошенко своим приказом обязал все занятия в зимнее время проводить только в поле, не считаясь с сильными тридцатиградусными морозами. Бойцам стало тяжелее. Красноармейский паек хлеба стал недостаточным для покрытия калорийных затрат, но с этим приходилось мириться, так как суворовская пословица гласила – «тяжело в учебе, легко в бою».

       В 1940 году меня постигло личное горе: 28 мая умерла моя мама - Афанасия Матвеевна, самый дорогой и близкий для меня человек, что вызвало большое мое душевное расстройство, продолжавшееся длительное время. Два месяца спустя (из-за задержки письма) мне предоставили десятидневный отпуск. Навестил родину и родных, отдал низкий поклон маме, похороненной на сельском кладбище, встретился с родней в Москве и вернулся снова в свою часть. Еще долгое время грусть по тяжелой утрате не покидала меня.
       1940 год был для меня и несказуемо радостным и светлым. В канун 23 годовщины праздника Октября меня приняли в Коммунистическую партию, ее кандидатом, как отличника боевой и политической подготовки, лучшего агитатора и пропагандиста части, внештатного корреспондента армейской газеты. Этот день я запомнил на всю жизнь. Мне было предоставлено право - выполнить свой долг перед Родиной по ее защите в числе передовых. И я обязан был это доказать на деле. В числе первых поручений партии по рекомендации командования я был избран председателем товарищеского суда младших командиров. Служба в кадровой армии имела определенную связь с моей работой в армейской газете нашего корпуса в качестве ее внештатного корреспондента. Статьи мои печатались за подписью А.Зубков-Мечнянский. Приставка к моей фамилии отображала мою крепкую любовь к своему родному краю, селу Мечнянка, которая теплится в моем сердце по настоящее время. На средства от гонорара мною были приобретены в то время новые карманные часы «ЗИМ» и оказывалась материальная помощь моим родным племянникам.

       В международном плане 1940 год был отмечен разрастанием огня второй империалистической войны. В апреле Германия захватила Данию и Норвегию, в мае оккупировала Голландию и Бельгию. 22-го июня капитулировала Франция. Английский экспедиционный корпус во Франции и Бельгии потерпел поражение и вернулся домой. Англия оказалась в войне один на один с Германией. Германия со второй половины 1940 года вела непосредственную подготовку войны против СССР с целью устранения главного препятствия на пути осуществления своих агрессивных планов против Британских островов. Совместно с Японией она намеревалась разбить и США.

       Наша часть продолжала свою боевую и политическую подготовку. Летом 1941 года подготовка шла в артлагерях, расположенных в Яворо-Яновских лесах недалеко от курортного местечка Шкло, имеющего свои сероводородные источники. Одновременно участвовали в строительстве укреплений на границе по реке Сан, расположенной западнее города Яворов. В этот период произошла смена командира полка Романова, которого назначили начальником артиллерии 99-ой стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в районе города-крепости на границе Перемышля. Во время внезапного нападения гитлеровских войск эта дивизия достойно держала оборону против превосходящих сил противника, трижды отбивала в контратаках этот город, давая возможность нашим войскам развернуть свои силы. Вместо полковника Романова командиром нашего полка был назначен майор Винарский, бывший до этого командиром киевского артиллерийского училища. Он решил порядки училища по дисциплине перенести и на строевую часть. Им был установлен порядок, при котором все задания и приказы командиров подчиненными в лагерях должны выполняться только бегом.

       К этому времени гитлеровская Германия ввела свои войска в Финляндию, Румынию и Болгарию. В апреле 1941 года она напала на Югославию и Грецию и захватила их. Проводимые в подразделениях политзанятия целенаправленно призывали форсировать реку Сан в случае войны с Германией. Преподаватели спрашивали слушателей: «Какую реку будете форсировать при войне с Германией?» Все отвечали: «Реку Сан», - не ведая при этом о том, что многим из присутствующих ее увидеть не придется, а форсировать тем более.

       А жизнь красноармейцев и сержантов текла по своим законам. Осенью 1940 года с музыкой были отправлены в долгосрочный отпуск отслужившие свой срок военнослужащие. Готовился к этому мероприятию и я, надеясь, что война повременит, даст нам возможность вернуться домой, отдохнуть. Помню, как с командиром отделения тяги Сашей Звонаревым пошли по увольнительной в город. У знакомого лавочника Абрама, за занавеской, чтобы никто не видел, выпили по порции увеселительного напитка. До начала киносеанса погуляли по городу, имеющего с десяток улочек и шоссейной дорогой по центральной улице. Смотрели кинокомедию «Три товарища» с участием артистов Жарова и Баталова. С удовольствием посмеялись. После просмотра картины зашли в промтоварный магазин и купили себе по обнове в надежде демобилизоваться из армии. Моей обновой была кремовая сорочка с короткими рукавами, что соответствовало моему оптимистическому настроению. Свои покупки положили в приготовленные нами чемоданы и отдали на хранение в каптерку старшины Храброва.

       С военными походами по освобождению Западной Украины и сменой местожительства моей знакомой девушки Зины Григорьевой прекратилась моя переписка с ней. В моих воспоминаниях о ней мой непосредственный командир Калмыков говорил мне, что ее отец (так уж совпало) работал на железнодорожной станции, и он его хорошо знает по своему местожительству, недалеко от города Ельца в сторону Липецка. Возможно, к отцу она и перебралась, но адреса ее отца у меня не было, а мой командир уже давно ушел из части в долгосрочный отпуск. Свое свободное время по увольнительной на зимних квартирах части посвящали вечерам (забавы) молодежи в селе Грушево и других местечках. Обряды проведения этих вечеров у местной молодежи были просты. Собираются в хате, не всегда с деревянным полом. Под звуки скрипки в паре с барабаном танцуют и пляшут разные народные танцы. А однажды был свидетелем обряда «девичника». Подруги невесты за столом исполняли величальные и печальные, но мелодичные (заслушаешься) песни. При этом кувшин с веселящим напитком идет не спеша из рук в руки по кругу так, что каждый сидящий за столом при подходе его очереди наливает соседу бокал. Сосед берет бокал и пьет его содержимое, не мешая исполнению песен остальными. Затем берет кувшин из рук соседа и наливает бокал своему соседу по другую сторону. От такой процедуры (распределение по времени) пока подойдет повторная очередь принимать веселящий напиток, хмель от первой выветрится. А повторная доза создаст требуемый тонус для проведения данного мероприятия.
       Бойцам Красной армии, как информировало нас начальство, надлежало быть при знакомствах с девушками особо разборчивыми и осторожными. Дело в том, что при освобождении Западной Украины все Дома терпимости были закрыты, а весь их «живой товар», подобранный из красивых и интересных девушек, разбежался по окрестным селам в поисках клиентов для своего заработка на пропитание. Наводнение такими девушками гарнизонных сел и местечек грозило опасностью распространения венерических заболеваний среди военнослужащих.

       Лагерная жизнь протекала нормально. Занятия проходили по расписанию. Но однажды, по своей наивной доброте, я схлопотал один наряд вне очереди за нарушения воинской дисциплины. А дело было так. Вышел со своими курсантами-вычислителями на полевые занятия по соседству с селением, где выпекались и продавались вкусные, мягкие булочки. Курсанты уговорили меня купить эти лакомства. Купили. Но принесшего булочки курсанта я попросил отложить покупку в сторону с тем, чтобы во время перерыва в занятиях их скушать. Но как на грех, с проверкой нагрянул на своем велосипеде начальник полковой школы - капитан Петруня. Все было бы, возможно, и ничего, если бы взаимоотношения моего командира взвода Евгения Грибкова из Марьиной Рощи Москвы родом, только что окончившего артиллерийское училище, не были с ним натянуты. Выслушав мой рапорт, начальник спросил, показывая на булочки: «Что это?». И получив мой объективный ответ, он уехал обратно в часть. После чего командиру взвода он сделал такой нагоняй и так сгустил при этом краски, наговорив ему всяких небылиц, что мне пришлось в защиту своего командира написать объяснения так, как все было. Но начальству не докажешь. Оно всегда считает себя правым. За эти злосчастные булочки мне был объявлен наряд вне очереди. Это было мое первое и последнее нарушение воинской дисциплины за всю свою семилетнюю службу в армии, наказание, которое исполнить не успел – началась война. А пять дней спустя меня отправили в госпиталь с тяжелым ранением грудной клетки осколками, один из которых под своим сердцем ношу и поныне.

11.1985 – 07.1986
 Госпиталь ИОВ
 Москва


Война


       Накануне того рокового дня, черного воскресенья 22 июня 1941 года ни одному из военнослужащих части не могла прийти в голову мысль, что завтра будет война. Артиллерийский лагерь располагался от границы на расстоянии не более дальности пушечного выстрела и его пульс бился в унисон с нашими пограничниками. От них шли разговоры, что немцы допускают частые погран-нарушения, подтягивают войска к переднему краю. И Сталин прилагал все усилия для того, чтобы не дать Гитлеру повода расторгнуть наш договор о ненападении, оттянуть дальше, по мере возможности, начало неизбежной войны. Поэтому наши резервы держались на большом удалении от границы. К нарушениям наших границ относились терпимо, а всевозможная правдивая информация о сроках начала войны рассматривалась Сталиным как провокация противников, направленная на ухудшение наших отношений с фашистской Германией. Судя по всему, Сталин, обезглавив кадры в армии и промышленности своими чудовищными репрессиями накануне войны, чувствовал себя неуверенно, в спешке латал образовавшиеся дыры с тем, чтобы вырастить новые кадры, закончить начавшееся перевооружение армии, и ее укрепление. Этого боялся и Гитлер. Он спешил. В мемуарах четырежды Героя Советского Союза Г. К. Жукова упоминается, что накануне дня войны перешел на нашу сторону перебежчик и сообщил нам о злом умысле Гитлера начать войну 22 июня, не исключено подобное, но на низах об этом и представления не имели. Военная жизнь шла своим мирным порядком.

       Стояла хорошая погода. На горизонте не было видно ни одного облачка, небесные своды были покрыты прозрачной лазурной синевою. Нас окружала необыкновенно загадочная тишина, не предвещавшая никакой бури. На летней площадке кинотеатра в лесном бору вечером демонстрировался фильм. Все готовились к отдыху в воскресный день. Чистый сосновый воздух субботнего вечера снимал усталость с бойцов. Все они были, каждый по-своему, полны радужных планов на будущее. В лесу было много земляники и цветов. Ожидался приезд девушек, шефов, кто-то собирался по увольнительной умчаться на одиннадцатом номере (пешком) в гарнизонный город на свидание. Но не все были в неведении о грядущей беде. Командование части было информировано сверху о складывающейся обстановке и необходимости быть начеку. Не успела окончиться картина в клубе, как прозвучала по лагерю команда: «Командиров дивизионов и батарей - в штаб полка!» Тут, в штабе полка, командованием части перед собравшимися была поставлена задача быть готовыми к команде «Боевая тревога» и выдали всем требуемое количество комплектов боевых топографических карт. Учебных тревог в подразделениях было немало. Но боевая тревога настораживала бывалых командиров быть готовыми ко всяким неожиданностям. Получив топографические карты стали их клеить, наносить боевые порядки по предписаниям штаба полка, одним словом готовиться. Как и всегда перед сном была проведена вечерняя поверка. Личный состав расположился на отдых в палаточном городке. Стояла мертвая тишина с россыпью миллиардов светящихся алмазных точек на небосводе. Где-то прокуковала кукушка, и ее одинокий звук утонул в лесных дебрях. В поле тихо спали перепела, да неистово ковали свою песню кузнечики. И вдруг резким звуком на передней линейке среди ночной прохлады и тишины раздалась команда: «Боевая тревога!» Как встревоженный улей загудел и зашумел тысячами ног и глоток лагерь артиллеристов. Каждый выполнял свои обязанности по расчетам данной команды. Уже идут гусеничные тракторы к своим пушкам, чтобы отправить их в назначенный район боевых позиций, связисты со своими катушками и аппаратами садятся в предназначенные для них полуторатонные газики, бегут со стереотрубой и биноклями разведчики и топографы с планшетами. Пошли на посадку радисты с радиостанциями на плечах. В течение часа опустел лагерь артиллеристов. Наша полковая школа приступила выполнять обязанности комендантского подразделения по поддержанию порядка и охраны оставшегося имущества лагеря. Никто из оставшихся толком не знал, какая была тревога – учебная или боевая. Оставалось ждать в неведении долго тянувшиеся часы и минуты этой тревожной ночи.

       В четыре часа утра, в воскресенье 22 июня послышался гул самолетов и разрывы бомб. Это бомбили корпусной аэродром вблизи города Яворов с его боевой техникой. Одновременно стаи хищных птиц – самолетов на большой высоте летели через нас вглубь страны для нанесения бомбовых ударов по мирно спящим жителям наших городов. Не умолкая, и все ожесточеннее шла артиллерийская дуэль на границе, наполняя воздух гарью пороха и гулом разорвавшихся снарядов. С остервенением бил станковый пулемет. Была слышна работа автомата и винтовки, миномета и гранаты. Бой шел без перерыва, с каждым часом набирая силу и накаляя до предела обстановку. В шесть часов утра по радио было передано сообщение, в котором говорилось, что в двенадцать часов дня нарком (народный комиссар) иностранных дел Молотов выступит по радио с обращением к народу. Нам стало ясно, что вторая мировая война, Отечественная для нашего народа, началась без достаточной подготовки к ней с нашей стороны. Мирные планы бойцов, как и всего советского народа – рушились. Помню, как писарь полковой школы Пат успокаивающе говорил, но с убеждением, что СССР есть чем защитить свои границы, что война долго длиться не будет, что Гитлер просчитался. Его слова в какой-то степени утешали курсантов, поднимали их патриотический дух, но всем стало ясно, что миру наступил конец, что ручьями и реками потекла кровь советского народа.

       Точно в назначенное время, в двенадцать часов дня 22 июня, нарком иностранных дел Молотов сообщил, что 22 июня 1941 года фашистская Германия без объявления войны внезапно напала на Советский Союз, что гитлеровская клика совершила чудовищный акт вероломства, разорвав пакт о ненападении, и закончил свое выступление словами: «Враг будет разбит, победа будет за нами!»
       Теперь всем стало ясно, что война, порог которой наше правительство всеми силами пыталось отодвинуть как можно дальше, нагрянула по вине гитлеровской Германии в наш дом.
       Как-то сразу лица курсантов посуровели, усилилась реакция к явлениям окружающей среды, повысилась бдительность, а сами курсанты стали более подтянутыми. В тот же день наблюдали за самолетом-разведчиком, который часто появлялся в небе над нашим лагерем, кружил на большой высоте и улетал. Во второй половине дня к нам в артлагерь поступали сообщения с фронта, что командование полка приняло своевременные меры по занятию боевых позиций батареями полка и совместно с пограничниками артиллеристы отбивают первые атаки врага на границе в местечке Любачев, где в свое время строили укрепрайон. В течение первой половины первого дня войны противнику так и не удалось перейти нашу государственную границу по реке Сан.

       Второй день войны, понедельник, мы встретили в другой изменившейся обстановке. Гул фронтового боя слева и справа от нашего расположения несколько приблизился. Видимо, наши войска вынуждены были сменить позицию и отойти на новые рубежи. В окрестные леса нашей полосы обороны стали просачиваться отдельные вражеские группы солдат, внося своим огнем дезорганизацию боевых порядков и нервозность в ряды бойцов. Эту же цель преследовали и бандеровцы, которые вели бесприцельную стрельбу одиночными ружейными выстрелами с чердаков отдельных домов населенных пунктов, давая знать, что в нашем фронтовом тылу не все благополучно. Командование полка приняло меры - приказало части курсантов полковой школы провести прочесывание мест, откуда доносилась периодическая ружейно-автоматная стрельба, а также проверить чердаки домов, откуда велась стрельба из винтовок одиночными выстрелами. Операция с нашей стороны обошлась без потерь убитыми, имелось двое раненых. Мы сняли с чердаков трех мужчин в гражданской одежде с оружием и сдали в штаб полка. Рассеяли и огневые точки на опушке леса. Враг оставил в бою одного убитого солдата, раненых забрал с собой.
       К вечеру второго дня войны наша часть, отбивая танковые атаки врага, подбила несколько машин. Наших танков не было, не видно было и самолетов. Твердо говорили, что к нам на помощь идет крупное танковое соединение. Бойцы усиливали сопротивление, не отходили, ждали помощи. Но справа от нас, в районе Немирова, противник вклинился на нашу территорию так глубоко, что, как нам казалось, заходил в тыл нашей группировки. Левее нас по реке Сан стояла крепость Перемышль, которую обороняла 99-ая иркутская стрелковая дивизия, где начальником артиллерии дивизии был бывший наш командир части полковник Романов. Имея большие боевые традиции в борьбе с Колчаком в гражданскую войну, дивизия стойко встретила врага. Город-крепость Перемышль неоднократно переходил из рук в руки, давая возможность командованию во времени подтянуть резервы. Враг в этих кровопролитных боях понес большие потери в живой силе и технике. За левый свой фланг мы не беспокоились, как и не беспокоились за свой участок фронта, где подразделения артиллеристов тяжелой артиллерии подполковника Винарского стояли насмерть, отражая шквальным огнем непрерывные атаки врага, рвавшегося к городу Яворов. Командир нашей части Винарский до прихода к нам был начальником киевского артиллерийского училища. Пожилой, среднего роста, седовласый, требовательный. При нем был введен порядок, при котором подчиненные выполняли приказы при лагерной службе только бегом. Говорили, что, когда началась война, один автомат, из двух имевшихся на всю часть, он взял себе в целях лучшей организации самообороны при нападении врага на его штаб или наблюдательный пункт. Вернее сказать для личной безопасности в бою. Он изменил и свое отношение к бойцам, стал проще и внимательнее к ним, отбросив казенщину и придирки к выполнению устава. Боевая обстановка диктовала необходимость перестроиться применительно к новым условиям и он это успешно делал.

       Третий день войны, 24 июня, вторник. Обстановка осложнилась. Враг справа продолжал углубляться на нашу территорию, занял город (местечко) Немиров, по шоссе от Немирова - на Яворов стал теснить наши фланги. Первые его попытки овладеть узлом дорог и перерезать нашу магистраль Яворов – Львов нами были отбиты. Обещанные танки еще не появлялись, но мы их ждали с нетерпением. Возможно, они находились где-то близко. Часть курсантов направили на усиление охраны склада с боеприпасами и зимних квартир, где был поблизости выброшен врагом отряд парашютистов. Нами были отбиты три вражеские попытки овладеть казармами и складами. Контратакой неприятель был отброшен, его преследовали. В лесу вражеские силы были рассеяны. Были раненые и убитые с обеих сторон. Товарищей хоронили с почестями, как и подобает. Свежий холмик братской могилы вырос на обочине шоссейной дороги. Фанерная дощечка с именами похороненных была крепко прибита к деревянной пирамидке с пятиконечной звездой на ее вершине. Тревожная ночь была для нас и на этот раз. В любой момент могли вернуться из леса парашютисты.

       Четвертый день войны, среда, 25 июня. На нашем участке фронта еще больше осложнилась обстановка. Слышна артиллерийская канонада глубоко в тылу, справа от нас. Противник стал теснить наши войска и слева, продолжая углубляться на нашу территорию на стыке двух дивизий. Самочувствие бойцов было такое, что, казалось, нас скоро окружат полностью, а пока находимся в «мешке», не уступая своей территории, стоим, как несокрушимая гора на пути врага. Еще не появились обещанные танки, но мы продолжали их ждать... Малочисленный отряд пограничных войск совместно с пехотными подразделениями с боями отступал, оголяя боевые порядки наших артиллерийских батарей большой мощности. Их преследовала мотопехота врага. Учитывая создавшуюся критическую обстановку, опасностью быть окруженными и плененными с богатыми для врага трофеями, командир полка Винарский перебросил нашу полковую школу на огневые позиции батарейцев с приказом: «Занять круговую оборону и биться с врагом до последнего патрона!» В срочном порядке стали рыть по пшеничному колосистому полю щели и окопы, готовиться к отражению атаки врага. Уже стали приближаться цепью отступавшие наши пограничники в своих с зеленым околышем фуражках. Курсанты открыли дружный прицельный огонь по их преследователям из своих карабинов. Враг залег, ожидая, по-видимому, подкрепления своих сил. Их мотоциклисты на больших скоростях подбирали своих раненых и убитых и отправляли в тыл. Пограничники, отступая, поравнялись с нами, остановившись в наших наспех вырытых окопах. Их лица были небриты, черны от гари и пыли, истощены от непрерывных боев и отсутствия горячей пищи, глаза воспалены от бессонных ночей. Пропитанные соленым потом их гимнастерки блестели на палящем солнце серо-темными пятнами. Но сердца пограничников горели жгучим огнем ненависти к врагу. Свое оружие держали крепко в руках, вместе с нами продолжали держать оборону, поддерживая нас своим ружейно-пулеметным и минометным огнем. Тем временем батареи вели интенсивный огонь по скоплениям танков противника, создавая заградительный вал на их пути, прибегая порой к выстрелам прямой наводкой. Шла битва не на жизнь, а на смерть, решая вопрос - кто кого. Оставить орудия врагу ни у кого не было и в мыслях. В этот тяжелый момент оборвалась связь батарей с командным пунктом. Связисты быстро, под обстрелом врага, восстановили связь. Десятиминутная заминка в стрельбе из-за отсутствия связи подняла на ноги вражеских солдат, которые с остервенением, стреляя, не прицеливаясь, из автоматов, на ходу, ринулись в атаку на нас. Уже ревели на подходе вражеские танки, и расстояние до атакующих не превышало и сотни метров, как наши батареи мощными выстрелами стали вести беглый огонь, уничтожая живую силу и технику противника. Мы гранатами отбивали наседавших на батарею фашистов, а потом под артиллерийскую музыку, контратакой, отбросили их назад. С наступлением темноты поступил приказ командования полка о снятии батарей с боевых позиций переднего края и отводе их в глубину обороны. Всю ночь артиллеристы вместе с нами провели в хлопотах по перебазированию нашей матчасти на новые позиции. Гул тракторных моторов на гусеничном ходу напоминал нам танки. Трактористы малой скоростью увозили наши боевые машины на новый рубеж обороны. Огневики за короткую летнюю ночь должны были успеть оборудовать огневые позиции для орудий и быть готовыми ранним утром к отражению очередных атак противника, а связисты должны были обеспечить связью батареи с командованием, а топографы – расчетами для стрельбы. С собой везли тяжелораненых товарищей. Убитых похоронили в братской могиле. Раненые легко бойцы добровольно оставались в боевых порядках артиллерийской колонны. Этой же ночью на наш участок фронта прибыли танковые подразделения. Все мы их долго ждали и надеялись, что с их помощью произойдет перелом в боевых действиях на фронте, что нам удастся отбросить врага за реку Сан. Но этого, как потом станет известно, не произошло. Прошедший день был жарким во всех отношениях. Жажда, острая потребность в жидкости, была необыкновенная, утолять которую зачастую приходилось из случайных источников и луж. Свежий воздух и ночное затишье боя усыпляюще действовало на уставших бойцов. Но отдыхать некогда, надо готовить орудия к бою на новых рубежах. Часть курсантов ушла на пополнение в батареи взамен выбывших в бою. Меня назначили во 2-ой дивизион Кристалинского. Рожь колосилась и цвела наперекор всем невзгодам, порожденным фашистами. Мы, оптимисты, надеемся на победу в бою за свою рабоче-крестьянскую власть и не жалеем для этого своих сил и жизней.

       Раннее утро пятого дня войны 26-го июня месяца было спокойным и тихим. Яркие лучи восходящего солнца предвещали жаркий день. Командир дивизиона Кристалинский приказал мне нанести на карту вновь доставленные на командный пункт разведданные. По ним выходило, что противник подтянул к переднему краю нашей обороны свежие мотомеханизированные части, установил ближе к передовым позициям артиллерию, на опушке леса безымянной высоты расположил танки. С наблюдательного пункта, расположенного на чердаке крайнего дома населенного пункта западнее Яворова, хорошо просматривалось предстоящее поле боя, покрытое колосистым ржаным клином. Атаковать в лоб наши боевые порядки враг не спешил. Наш мощный артиллерийский кулак, поставленный на его пути, действовал на него, как холодный душ, отрезвляюще. Начало боя развернулось снова на нашем правом фланге, где противник вклинился на большую глубину нашей территории и грозил перерезать наши тыловые коммуникации. Позже артиллерийская канонада разгорелась на левом фланге. На нашем участке продолжала стоять мертвая тревожная тишина, предвещавшая грозную бурю. Чувствовалось по всему, что неприятель стремится нас окружить и уничтожить, захватывая флангами как можно больше территории с войсками нашей группировки. Но мы были относительно спокойны, знали, что подошли наши долгожданные танки и обстановка на фронте должна измениться в лучшую сторону. Артиллеристы командира полка Винарского открыли огонь первыми по скоплениям танков противника в лесу на безымянной высоте. Неприятель ответил артналетом по нашим батареям, стремясь их подавить. Мы в долгу не остались и по огневым артиллерийским точкам врага, ведущим по нам огонь, открыли другими батареями беглый огонь. Началась артиллерийская дуэль, длившаяся более получаса. К этому времени танковое скопление противника было рассеяно. До десятка машин врага горело, выбрасывая вверх черные шлейфы дыма. Батареи врага замолчали. Прекратили стрельбу и мы для приведения в порядок изрядно потрепанных огневых точек, оказания помощи раненым и уборки трупов, погибших в бою. Самолет-разведчик противника кружил в небе, выясняя сложившуюся обстановку, затем удалился в западном направлении. Некоторое время спустя на поле боя стали выдвигаться из своих укрытий наши танки, за ними следовала пехота. Немецкие боевые порядки, расстроенные нашим артогнем, боя не приняли, а решили отойти, решив, возможно, затянуть нас еще глубже в образовавшийся «мешок». Нам этого не было известно, но мысли в догадках путались в голове. Некоторое время наши войска, продолжая уничтожать танками отдельные очаги сопротивления, продвигались вперед, освобождая родную землю от врага. Артдивизион нашего полка под командованием капитана Кристалинского перенес огонь на подавление огневых точек в глубине обороны врага. Мы радовались первому нашему успеху на фронте, как все дети радуются сладкому и приятному на свете. Но наша радость была недолгой. Подтянув новые танковые подразделения к своим передовым эшелонам, уже изрядно потрепанным в бою, и направив их в бой, противник сперва остановил продвижение наших войск, а затем стал их теснить. Завязался жаркий встречный бой танков и пехоты. Наш гарнизонный город Яворов, где находился штаб корпуса, стоял восточнее в пяти километрах от поля боя. Была поставлена задача – во что бы то ни стало удержать город, дать возможность вывезти штабные документы. К исходу дня боев стало видно, что противник значительно превосходит нас в танках и авиации. В артиллерии перевес был на нашей стороне. Было очевидным, что наше нахождение в «мешке» не добавляло нам сил, а морально угнетало и что необстрелянные в боях танкисты, только что вступившие в дело, особо будут чувствительны к сложившейся обстановке. С наступлением темноты бой несколько стих. На горизонте зловещим пламенем горели дома. Артиллерийские снаряды, шелестя в воздухе, гулко рвались по обе стороны линии фронта, автоматные очереди с трассирующими, светящимися пулями фейерверком резали ночную тьму. Но нервозная обстановка с каждым часом нарастала все сильней, ее подогревали отдельные хаотичные автоматные очереди немецких солдат, просочившихся к нам в тыл. Не могла быть бальзамом и эвакуация штаба корпуса генерала Рихтера из гарнизонного города Яворов по единственной оставшейся дороге на Янов. Кто-то пустил слух, что дан приказ к отступлению. Движение по шоссейной дороге в тыл усиливалось с каждым часом. На узких местах дороги стали образовываться пробки из конных повозок, машин и артиллерийских расчетов с конной тягой. Поблизости рвались одиночные вражеские снаряды, словно подгоняя своим рыком спешащих вырваться побыстрее из образовавшегося «мешка». Командного состава явно не хватало, он был значительно выведен из строя непрерывными боями. Фактически нарастало паническое бегство, к которому подключились и некоторые танкисты. На моих глазах майор из штаба корпуса на шоссе, при выходе из города Яворов на Львов призывал: «Братцы, остановитесь! Что вы делаете?» И, показывая в сторону города рукой, говорил: «Там наши военные документы, оставлять город нельзя!» Один из панически бегущих красноармейцев (возможно переодетый шпион) во все свое бычье горло взревел на майора: «Сопротивление бесполезно, немец взял нас в кольцо, надо вырываться из котла». Тогда майор от слов перешел к делу. Он вынул из кобуры пистолет и тут же выстрелом в упор - убил паникера. Толпа собравшихся приутихла. Майор, не убирая пистолета, обратился к младшему лейтенанту, одному из бегущих в тыл: «Как твоя фамилия?» Послышался сконфуженный ответ: «Ворошилов».
       -Что же вы с такой знаменитой фамилией бежите с поля боя?
       И не дожидаясь его ответа (а ему и нечего было ответить) приказал: «Собирай отступающих и занимай оборону», - указав рукою где. Постепенно паника утихла, сознание стало брать верх над паническим чувством страха. Уже нашлись помощники у майора, которые стали сортировать отступающих: кого куда направить. Раненые с сопровождающими шли в санбат. Сформированные из отступающих подразделения направлялись на передний край обороны. Панику, злейшего врага организованности, преодолели. Ночь прошла в лихорадочной подготовке к боевым действиям следующего дня во всех войсках нашего участка фронта.

       Наступил 6-ой день войны, пятница 27 июня. Наблюдательный пункт командира дивизиона Кристалинского совместно с наблюдательными пунктами его батарей уточняли цели противника, его огневых точек и расчеты по ним, проверялась связь с батареями, уточнялось количество боеприпасов и обеспеченность расчетов людьми, значение предстоящих ракетных сигналов и другие особенности предстоящего боя. Первыми открыли начало боевых действий дня самолеты врага. Пикирующие бомбардировщики Юнкерс-87 летели с запада на небольшой высоте. Небо было безоблачным. Видимость хорошая. Нарушить их полет было некому. У нас уже не было для этого ни зенитных пулеметов, ни зенитных орудий. Не было и истребительной авиации. Враг летел с наглой самоуверенностью своей безнаказанности. Подходя к цели, стервятники перешли в пикирующее положение, изрыгая вместе с шумом мотора визг своего падения и свист сброшенных бомб. Выходя из пикирующего положения, самолеты с ревом набирали свою высоту, оставляя на земле испепеляющее адское творение из огня, стали и грома. На высоте с большой прямолинейной скоростью и слабой маневренностью летели бомбардировщики, которых прикрывали «мессершмитты». Смертоносный груз был выброшен на наши танковые подразделения. Часть танков горела. Имелись убитые и раненые танкисты. Вслед за воздушным налетом артиллерийские и минометные подразделения врага приступили к длительной обработке переднего края наших войск. Несколько снарядов легли возле нашего наблюдательного пункта, прямого попадания не было. Отделались легкими осколочными ранениями. Наши батареи вели артиллерийскую обработку огневых точек врага, стремясь в какой-то степени снизить эффект вражеской артподготовки, поднять настроение наших бойцов, находящихся в самом пекле боя. Артподготовка противника была перенесена вглубь нашей обороны. За дымом и гарью переднего края послышался нарастающий и приближающийся с каждой минутой гул танковых моторов. Немцы под прикрытием артогня приступили к танковой атаке. Не имея достаточных и эффективных средств для отражения танков, красноармейцы при встрече с ними всегда ощущали повышенную нервозность, так как бутылки с горючей смесью и противотанковые гранаты мало дают эффективности при временных незначительных земляных укреплениях. Основная надежда бойцов на уничтожение танков врага возлагалась на нас, артиллеристов. И не случайно танки врага были у нас, артиллеристов, первостепенной мишенью при их появлении на переднем крае. Командир дивизиона Кристалинский уже отдал своим батареям приказ на открытие беглого заградительного огня, который предназначался быть щитом для прикрытия нашего переднего края. Бой разгорался с необыкновенной силой. Рев танковых моторов, оглушительные разрывы снарядов с той и другой стороны. Минометная и автоматно-ружейная стрельба образовали гигантский котел грома, покрытый дымом и гарью так, что на небосводе не было видно яркого летнего солнца и в котором все перемешалось, уничтожая без разбора огнем и металлом все живое на земле. Уже не было связистов, чтобы устранять в этом клокочущем адском котле повреждение проводов, когда одна из батарей нашего артдивизиона прекратила вести огонь. Не было связи для управления огнем, она была нарушена боем, иссечена осколками, плотность которых была очень большой. А немецкие танки все лезли и лезли вперед, приближаясь к нашему наблюдательному пункту, расширяя прорыв фронта, угрожая опрокинуть нашу оборону на всю глубину. Чувствуя своим сердцем (интуитивно) всю опасность создавшегося катастрофического положения на нашем участке фронта из-за молчания нашей батареи, выполняя свой долг коммуниста, имея технические знания по связи я обратился к командиру дивизиона Кристалинскому с просьбой разрешить мне выйти на исправление линии связи, любой ценой спасти, пока еще не поздно, от полного прорыва танками врага нашу оборону. В моем сознании, как и в сознании всех кадровых бойцов, сражавшихся с врагом в начале войны, было одно желание: выстоять, выдержать атаку врага, отбить ее, не отступить назад, пока в груди бьется сердце, а руки в состоянии держать оружие. Не хотелось командиру отпускать меня, я нужен был ему и тут, как его правая рука в ведении боя остальными двумя батареями. Но еще большая нужда была в орудийном огне. Как отец сына, он обнял меня и сказал: «Разрешаю, благодарю, ни пуха…», - не надеясь при этом на мой успех в выполнении задания и возможность возвратиться с задания живым. И я побежал в этот адский котел, который встретил меня свистом пуль и осколков, воем мин и снарядов с их тошнотворными разрывами, гарью пороха и густым туманом дыма и пепла. Повсюду стреляли. На земле и в воздухе гудели моторы, крики «Ура!», идущих в контратаку бойцов смешивались с криками о помощи раненым, стонами тяжелораненых. Вдали со свистом пикировали бомбардировщики и рвались бомбы. Решался вопрос: кто кого на нашем участке фронта. В пылу боя, забывая обо всем на свете, бойцы не щадили себя. Расстояние до батареи, с которой была потеряна связь, было около трех километров, местность пересеченная и мне знакомая, не раз исхоженная во время учебных занятий в полковой школе. Взяв в руку провод и передвигаясь перебежками, пошел на выполнение задания ради спасения положения на нашем участке фронта, ради помощи своим товарищам, ведущим неравный бой с танками противника. На втором километре от наблюдательного пункта нашел обрыв провода, повреждение устранил, но связи в сторону батареи не было. Нужно было бежать дальше, искать другие обрывы в проводах. И я бежал без устали и устранял. При очередном устранении повреждения я от радости закричал: «Ура!» Связь была восстановлена. Батарея снова открыла огонь, отправляя свой смертоносный груз на головы врага.

       Я уже возвращался на наблюдательный пункт дивизиона с чувством выполненного долга перед Родиной, как сильный взрыв артиллерийского 150 мм снаряда врага поднял меня на воздух и с шумом опустил на землю. Очнулся, лежу на земле, все произошло в одно мгновение, по спине потекла кровь. Хочу звать на помощь, но моих слов никто не слышит - звук изо рта не выходит. Рядом никого нет. Воздух легких с хлюпом выходит из груди через раны. Сперва попытался перевязать себя средством из санитарного пакета. Получилось плохо. Не имея возможности подняться, стал ползти, в надежде найти людей в этом огненном аду. Полз в сторону шоссе. Дышать было трудно и больно, но двигался медленно метр за метром. Останавливался и снова двигался ползком. Горлом текла кровь. Мучаясь нестерпимой болью в груди, и истекая последними каплями крови, в своем потускневшем сознании был доволен мыслью, что жизнь свою отдал не напрасно. За нее дорого заплатят фашистские захватчики, на головы которых обрушился шквал огня ожившей батареи. От нехватки кислорода и большой потери крови моя голова кружилась, я терял сознание…

       Открыл глаза и вижу: вокруг меня люди в белых халатах, сам я лежу на столе, рядом шприцы, ванночки и другие принадлежности медицины. Мне задают вопросы, но от чрезмерной боли не могу сказать ни одного слова. Дышу еле заметными маленькими глотками воздуха, вызывающими нестерпимую боль. Врачи потеряли много времени, чтобы спасти мне жизнь. Они откачивали шприцами из груди кровь, вливали донорскую кровь, делали искусственное дыхание. Сотрудники военно-полевого госпиталя, расположенного в местечке Янов – хирург поляк и медсестры, вернули мне жизнь. С забинтованной по пояс грудью меня положили в ряд с другими ранеными на соломенную подстилку кузова грузовой машины и отправили срочно в тыл, забыв при этом сопроводить со мной изъятые у меня партийные и военные документы и ценности (деньги и двое часов) или, возможно, не надеялись на мое выздоровление, считая, что так будет надежнее…

12.1985 – 08.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


По госпиталям


       Еще до отхода грузовой машины «ГАЗ» от полевого госпиталя местечка Янов, где мы полуживые лежали на соломе кузова вряд друг с другом, ко мне подошла медицинская сестра с красноармейцем. Миловидная сестрица с русыми кудряшками на голове и усталым видом от бессонных ночей, сочувствуя моим стенаниям от нестерпимой боли в груди, как могла успокаивая меня словами, сообщила, что все мои документы и ценности, сданные в госпитале, будут направлены с нарочным следом за нашей машиной, не ведая о том, что в тот же день часом позже госпиталь будет разрушен вражеской авиацией и все, что в нем находилось, будет погребено под развалинами двухэтажного дома. Красноармеец поспешил поведать мне, что на поле боя средь колосящейся нивы меня обнаружил танкист, который бежал от своего горевшего танка. Имея большие ожоги своего тела, он не бросил в беде лежавшего без сознания сержанта, когда убедился, что тот жив, истекая последними каплями своей крови, быстро перевязал, положил на плащ-палатку и волоком дотянул меня до шоссе, потом отправил попутной машиной в полевой госпиталь, сам же пошел выполнять свое задание. Красноармеец был очевидцем этой сцены, так как он находился в той самой попутной машине с легким ранением и теперь стоял передо мной с забинтованной и подвешенной к шее правой рукой. Не имея возможности подняться и сказать слова признательности и благодарности за мое спасение безызвестному танкисту я, со слезами на глазах, чуть слышно, выдавил слово «спасибо». Глаза мои искрились ярким светом счастья жизни, дарованного мне в бою товарищем по оружию для того, чтобы я жил и, чтобы, вернувшись к ним на помощь, ковать совместно нашу будущую победу. Солнце стояло в зените, было тихо и безоблачно. Только слабо доносились издалека глухие раскаты разрывов бомб и снарядов, да дружные выхлопы выстрелов мощных артиллерийских установок. Периодически проносились на бреющем полете «мессершмитты», угощая свинцовыми пулеметными очередями транспорт и живую мишень на шоссейной дороге. Уже была дана команда шоферу нашего ГАЗика к отъезду, как неожиданно из-за леса показался стервятник и обстрелял госпиталь. Машина, набрав обороты, быстро снялась и взяла курс на Львов – старинный славянский город Галиции. На товарной станции львовской железной дороги нас погрузили в товарный железнодорожный состав, а через сутки его отправили на восток в тыл. Путь следования по карте до Киева невелик, но он отнял у нас шесть суток пути. Задерживали наше движение встречные военные эшелоны с живой силой и техникой, спешившие на фронт к нашим, где шла ожесточенная неравная борьба с врагом человечества – фашизмом.

       В лежачей бездеятельности нашего медленного продвижения по железной дороге на восток память воскресала мне моменты моего последнего боя шестого дня войны 27-го июня 1941 года. В этом бою, несколькими часами раньше моего ранения, был убит, спасая свое орудие от уничтожения вражеской авиацией, командир отделения тяги, мой воронежский друг Саша Звонарев. Он успел спасти 152 миллиметровую пушку, отвезя ее трактором в укрытие, но осколок разорвавшейся бомбы не пощадил его, угодил прямо в голову, похоронив навсегда его горячее желание вернуться к своей любимой и одинокой матери, потерявшей своего мужа еще в Гражданскую войну. Купленные нами при подготовке к демобилизации сорочки сгорели в утробе ненасытной войны, похоронив вместе и нашу мирную мечту – вернуться из армии и каждому пожениться.
       Возникали злободневные вопросы. Чем кончился 6-ой день войны? Где теперь наша часть? Жив ли комдив Кристалинский? Эти и другие вопросы оставались загадкой без ответа. Наш товарняк с красным крестом продвигался все дальше и дальше на восток, отрываясь от фронта, который катился за нами с меньшей скоростью. Остался далеко позади город Тернополь. Реже стали подавать команды «воздух». Прекратились бомбардировки и обстрелы эшелона. На станциях нас встречали женщины с крынками молока и другими приготовленными для нас гостинцами. Расспрашивали нас, откуда родом, где фронт, не встречали ли их близких, служивших в армии в этих краях. Мы благодарили их за чуткое и близко-родное к нам отношение, просили опустить в почтовые ящики письма-треуголки, рассказывали им, как мужественно на фронте сражаются бойцы многонационального нашего государства. Вскоре, после утренней зари, показался Киев – мать городов русских. К прибывающему эшелону заблаговременно были поданы машины скорой помощи и автобусы для раненых. С большим вниманием и осторожностью нас стали выносить из товарника и грузить в машины работники в белых халатах. Загруженные ранеными машины без задержек направлялись в госпитали для лечения.

       В госпитале, номер которого не помню, я пробыл недолго, так как к этому времени, как сообщало совинформбюро, наши войска отбивали натиск врага на Новоград–Волынском направлении и фронт находился от Киева не так далеко. Наши медсестры в палатах много говорили о выступлении И.В. Сталина 3-го июля по радио. Этим выступлением партия разъясняла народу справедливый характер Великой Отечественной войны, священную обязанность каждого советского человека защищать Родину, отстаивать завоевания социализма, призывала к мужеству и героизму на фронте, к самоотверженному труду в тылу. Она (партия) обратилась к рабочему классу, колхозному крестьянству и интеллигенции с призывом: «Все для фронта! Все для победы!» Выступление председателя Государственного Комитета Обороны Сталина вселяло надежду на то, что Красная армия измотает и обескровит в оборонительных боях немецко-фашистские войска, разгромит и изгонит их с советской земли. А между тем сводки информбюро вызывали у горожан Киева чувство беспокойства за свою судьбу, враг упорно рвался к столице советской Украины.
       На госпитальной койке города Киева меня продержали полторы недели. За это время врачи старательно изучали состояние моего здоровья. Чтобы приостановить кровохарканье давали пить микстуру хлористого кальция, делали другие процедуры с целью удаления из груди скопившейся загустевшей крови. Там мне стало ясно, что хирург полевого госпиталя, поляк, извлек из моей груди большой осколок, зашил две раны. Один осколок остался в груди под сердцем не извлеченным.

       После приближения вражеских войск к Киеву меня эвакуировали из Киева в город Харьков, где я был определен в госпиталь, организованный на базе студенческих общежитий поселка Артема, на
6-ой этаж в отделение профессора Леви. В этом госпитале я провалялся два месяца с подавленным настроением, вызванным медленным выздоровлением и нежеланием врачей извлечь оставшийся в груди осколок. Чтобы в какой-то мере успокоить расстроенное мое психическое состояние, профессор Леви при очередном осмотре со свитой врачей и студентов–медиков сделал публичный разбор моего ранения у моей койки и задал единственный вопрос сопровождавшим его коллегам: «Следует ли извлекать осколок из моей груди?» Все единодушно ответили: «Нет». После этого вопрос об извлечении осколка из груди с повестки дня был мной снят. За время лечения в госпитале города Харькова раненые наглядно видели силу многонационального единства народа в том, что наши медсестры украинки ежедневно дежурили у наших больничных коек, помогали нам быстрее стать на ноги. Они для нас организовывали концерты художественной самодеятельности, помогали писать письма родным и близким, доставали необходимые лекарства и дополнительные продукты, если их недоставало в госпитале. Врачи и медсестры не жалели своих сил, не считаясь со временем, пропадали в госпиталях, оставляя домашние дела на потом.

       В начале приезда в Харьков враг не сильно беспокоил город авиационными налетами, а вел воздушную разведку и бомбил малочисленными силами. Но однажды, с приближением фронта к городу Кременчуг, врагом были сброшены листовки, в которых заблаговременно сообщалось, что через десять дней, а именно 1 сентября, город Харьков будет подвергнут массированной авиационной бомбежке. Вероятно, немецкое командование надеялось морально деморализовать население и вызвать панику среди неустойчивой части граждан. Но этого не произошло. Сперва новость вызывала озабоченность, а потом о ней понемногу стали забывать, а некоторые и совсем забыли. Кончилось тем, что в установленный день, темной ночью, фашистские бомбардировщики Хенкель-111 подвергли город жестокой бомбардировке. Раненые нашего госпиталя вспомнили о листовках предупреждения после того, как стали рваться первые авиабомбы, сброшенные с вражеских самолетов. Их нудное тошнотворное гудение в унисон со смертельным грузом, рвущимся у госпиталя, вызывал страх у беззащитных больных за свою жизнь. Наш семиэтажный корпус закачало как одинокое дерево при сильном урагане. Ходячие раненые бросились бежать в убежище, находившееся в подвальном помещении корпуса. Лежачие сами сваливались с больничных коек и ползли в том же направлении. К нашему счастью корпус не пострадал. Несколько бомб упало на прилегающей территории госпиталя. Маскировочные меры и огонь наших зенитных батарей помог харьковчанам с меньшими потерями перенести этот удар. На проводимой регулярно политинформации комиссар госпиталя сообщил нам, что из числа выздоравливающих больных имели место новые ранения. Они были в это время на прогулке и не успели уйти в укрытие.

       Во время нахождения в госпитале Харькова у меня был друг Дмитриев, он был с Западной Украины, комсомольцем, получил ранение в плечо в первые дни войны. Его рана, как и моя, медленно заживала. В свободное время гуляли с ним по парку и много говорили о злободневных вопросах. Среди этих вопросов были такие: «Чем кончится война? Какие будут жертвы? Когда кончится война?» Философствовали о бессмертии человеческих деяний на благо Родины. Как и я, Дмитриев пробовал свои силы в поэзии. Мы читали друг другу свои стихотворения и были довольны своими встречами. Высказывая свои мнения по поставленным жизнью вопросам, мы приходили к общему пониманию, что фашизм будет уничтожен, потери будут большие. Бессмертен будет тот, кто во имя разгрома фашизма отдаст свои силы, знания, а если потребуется и жизнь свою во имя разгрома ненавистного врага. Помню, я ему говорил, что человек смертен, рано или поздно он уходит из жизни, только его слава, слава народа, победившего врага бессмертна. Это бессмертие будет увековечено памятниками, установленными народом, народом, состоящим из тех, кто выживет в этой смертельной схватке.

       Конечно, в то время тяжелого 1941 года, когда наши войска по всему фронту вынуждены были отступать, мы не думали о наградах, которые потом пришли каждому участнику войны, не мечтали о салютах победы над врагом, которые стали отмечаться потом в Москве по случаям отдельных побед на фронте, не могли знать, что будет установлен нерабочим днем День Победы – 9 мая спустя четыре года с начала войны и о том, что народ повсюду будет чтить воинов, погибших на фронте в форме памятников монументальной живописи и вечным пламенем огня в их честь. А писатели, художники и драматурги запечатлеют героизм наших войск в своих произведениях для народа. Он, Дмитриев, говорил мне, как тяжело жилось западным украинцам при панской Польше, оторванным от своих братьев в Советском Союзе, проявлял нетерпение в желании скорее вырваться из госпиталя на фронт. Несколько дней спустя Дмитриев покинул госпиталь. Мы с ним тепло распрощались. Выписали его досрочно по докладной на имя командира госпиталя, он спешил…
       Раненые в госпитале были благодарны обслуживающему персоналу за хорошее лечение и питание, за чистоту и должный порядок. А еще больше мы были благодарны неутомимым нашим труженикам – медсестрам. Красивые девушки сидели рядом с лежачими больными, помогали им в их неотложных делах. Одно их присутствие поднимало к лучшему настроение молодых раненых солдат, лечение проходило успешнее, лучше шло выздоровление.
       Я был некурящим и на моей тумбочке лежали стопой полдюжины пачек «Беломора» и спички. В разговоре с девушкой-медсестрой,  для лучшей выразительности личности, я брал папиросу «Беломора», изгибал ее по-Жаровски (из кинокартины «Ошибки инженера Качина») и баловался курением, при этом чувствовал себя, как говорится, на седьмом небе. Эти ухарские шутки с подражанием артисту Михаилу Жарову с папиросой в зубах потом на фронте  меня пристрастили к курению, с которым удалось с большим трудом покончить тринадцать лет спустя. Была в госпитале медсестра Аня Петрушина. Она полюбила меня за мои стихи и скромность. Она шефствовала над нашей палатой, откликалась охотно на наши просьбы, помогала нам во многом. Ее перевязки для нас были исцеляющими, безболезненными. Была бы возможность, она уехала бы на фронт, но увы, сестры милосердия были нужны и в тылу.

       В середине сентября 1941 года мы покидали гостеприимный и родной Харьков. Нас, тяжелораненых, в санитарном поезде отправляли долечиваться в сочинские санатории на побережье Черного моря. При посадке в автобус из госпиталя, для отправки на вокзал, пришла проводить нас и медсестра Аня Петрушина. Тепло попрощались. Вспомнил ее упрек мне в перевязочной, когда она сказала: «Какой же ты фронтовик…?», - недовольная моей сдержанностью в чувствах при ее неравнодушном отношении ко мне. Но все это теперь оставалось позади. Впереди – новые дороги, новые встречи и, конечно, новые друзья и товарищи, новые впечатления. Путь следовал на юг через Донбасс, Таганрог, Ростов-на-Дону, Армавир, Белореченск, Туапсе, Сочи. Неотрывно, с жадностью смотрю на необъятные просторы нашей Родины: донецкие степи с горами шахтной породы, Таганрогский залив с донской водой, батайские равнины и армавиро-белореченские лесистые холмы стоят поныне перед моими глазами во всей их земной красоте. И кто бы мог подумать, что год спустя эти родные нам места окажутся под сапогом оккупанта, и им будут топтаться и что многие из нас эту красоту видят в последний раз. Но, как говорится, живой о живом думает.
       Подъезжая к Туапсе, раненые устремили свой взор на показавшееся вдали Черное море, красота которого стопудовым магнитом тянула к себе и не могла отпустить до места назначения. От Туапсе поезд шел побережьем, местами ныряя в окна тоннеля, а справа неотлучно с нами, окаймляя голубым нарядом берега Кавказа, спокойно катила белые шапки прибоя морская волна. И нет усталости смотреть  это удивительное творение природы. И мы смотрели. Город Сочи встретил нас вечнозеленой тропической растительностью. Платаны, пальмы сочетались с высокими и стройными, стоящими как свеча на столе, кипарисами. Жители города не спеша шли по своим делам в летних легких одеждах. Погода была теплая, но купающихся в море было мало. Все трудились для победы на фронте. Меня поместили в санаторий им. Дзержинского, который расположен в северной части города на горе с богатой растительностью и прекрасным видом на море. Корпуса санатория двухэтажные, деревянные, палаты маломестные, чистые, веселые. Райские хоромы, отданные нам для лечения, были для нас бесценным бальзамом, отделявшим нас пропастью невиданных размеров от адского фронта. Нас продолжали лечить.

       Ежедневно врачи делали обходы, назначали лекарства, процедуры и прогулки на свежем воздухе. Медицинское и климатическое лечение дополнялось хорошим питанием. Состояние моего здоровья поправлялось, самочувствие улучшалось с каждым днем. Стал посещать организуемые для выздоравливающих экскурсии. С экскурсоводом на автобусе осматривали достопримечательности города. Впервые вижу действующий фуникулер, поднимающий и опускающий отдыхающих в вагоне по наклонной плоскости от берега моря на гору и обратно. Каждый санаторий сверкал на солнце своими красками, большими окнами и красивым фасадам с колоннами и другими архитектурными украшениями. Сочи – город молодой, ему было в то время не более 80 лет. Но что могут сделать человеческие разум и руки для облагораживания райского уголка земли для человека. Высокие горы с белыми шапками на вершинах шубой окутывали громадный котлован с полями и домиками на реке, защищая от северных ветров. Теплое море дарит этому благодатному краю достаточное количество тепла, обеспечивая в зимнее время плюсовую температуру. Земля дарит ее труженикам виноград, яблоки, груши и другие лакомства юга. Третьего октября комиссия госпиталя, тщательно изучив медицинские документы, признала состояние моего здоровья негодным к строевой службе и готовила документы для отправки в тыл.
       Будучи молодым коммунистом (кандидат в члены КПСС с 1940 года) мне было не к лицу в тяжелую годину для Родины отсиживаться в тылу и, несмотря на мое тяжелое ранение, рапортом на комиссара госпиталя ЭГ 2120 я просил отправить меня в действующую армию. Моя просьба была удовлетворена. Четвертого октября 1941 года я выехал из госпиталя в Запасной артиллерийский полк, в станицу Усть-Лабинская, расположенную на реке Кубань, откуда формировались подразделения и команды на фронт. Лечение мое было окончено, но обещанных мне документов, взятых еще в полевом госпитале, так и не получил. Я остался без партийного документа, без красноармейской книжки и сданных мною ценностей. Со мной было лишь одно направление из госпиталя, с которым и ехал по назначению.

       Год спустя к знаменитым сочинским курортам, преодолев Кавказский хребет, местами, близко подошли немецкие захватчики. Но овладеть здравницами им было не суждено, их разбили.

12.1985 – 09.1986
Госпиталь ИОВ
 Москв


Станица Усть–Лабинская


       Железнодорожный пассажирский поезд увозил меня из города Сочи с пересадкой на станции Армавир в станицу Усть–Лабинская на Кубани, где размещался Запасной артиллерийский полк. Общие вагоны поезда были переполнены детьми и стариками, женщинами и мужчинами старших возрастов, освобожденных от мобилизации. Все они ехали по своим делам военного лихолетья. Но большинство из них со своей немудреной поклажей, в основном из фруктов и овощей, с домашней живностью и узлами с продуктами питания, направлялись на близлежащие базары, чтобы обменяться товарами, приобрести покупки, продать нажитое с тем, чтобы выручить деньги на уплату налогов.
       Разместился я в общем вагоне вместе с пассажирами, которые отличались, на мой взгляд, повышенной возбужденной говорливостью на злободневные темы дня, вызванные бурными событиями на фронтах Отечественной войны. Там на всем протяжении громадной линии фронта от берегов Белого до Черного морей наши войска вели упорные кровопролитные бои, отступая под натиском превосходящих сил противника на новые рубежи. Это не могло не волновать пассажиров, которые знали, что врагом-фашистом уже занят Таганрог, Донбасс, им окружен Ленинград, он находится на подступах к Москве, рвется к воротам на Кавказ – городу Ростов-на-Дону, который находится от них в непосредственной близости. В беседе затрагивались вопросы: «До каких пор будут отступать наши войска? Где могут остановить врага? Не придут ли фашисты на Кубань и в горы Кавказа?» Они делились своими мыслями на этот счет, но чувствовалась в их разговоре вера в нашу победу, которая подкреплялась патриотическим трудом крестьян и рабочих на полях и у станка, не считаясь ни с какими трудностями ради победы над врагом. Стар и млад заменили в труде ушедших на фронт своих детей и отцов, своим трудом ковали победу над врагом. Были и грустные разговоры: кому-то пришла похоронка, кто-то пропал без вести, кого-то сняли с брони и призвали в армию. Говорили и о том, что ребята-подростки обивают пороги райвоенкоматов – добиваются взятия их в военные школы или на фронт. В большинстве случаев им отказывают из-за нехватки лет. Они возвращаются домой с опущенными головами и надеждой, что подрастут, а через годик–второй их просьбу удовлетворят. А одна с юмором рассказала о своей подружке-односельчанке лет тридцати, которая до ухода на войну своего мужа костила его на чем свет стоит за его жизненные прегрешения, в горячке даже просила, чтобы его, окаянного, скорее на фронт взяли и чтобы вражья пуля его не пощадила, избавила от мучителя. Теперь, когда он добровольцем ушел от нее на фронт, она опомнилась и теперь по нему заливается горючими слезами. Бывало, достанет из сундука его праздничные брюки, прижмет их к груди и ревет белугой, жалеючи мужа, причитая при этом, чтобы Бог его сохранил от вражеской пули. А ее слезы продолжали обильно кропить взятую в руки память о муже, словно святой водой, в надежде, чтобы сбылись ее слова, чтобы муж вернулся домой живым. Возможно, ее молитвы с просьбами-рыданиями и дошли, как говорится, до Господа Бога, возможно, останется жив ее супруг, нам об этом тогда было не ведомо, но одно стало ясно, что жена солдата в тяжелую минуту прозрела, опомнилась и простила мужу своему все его вольные и невольные прегрешения. Только неизвестно нам, простит ли муж проклятия жены, если живым вернется с фронта? Собеседники, закончив слушать рассказ очевидца, с улыбкой говорили, что такое в жизни встречается, что жены должную оценку могут дать мужу при их разлуке.

       На станции города Армавир мне предстояла пересадка на поезд Баку – Краснодар. В ожидании поезда свое свободное время посвятил осмотру достопримечательностей города, который расположился на холмистой поверхности северных склонов Кавказского хребта. Вел беседы с местными жителями. Их волновали одни и те же вопросы, что и всю нашу страну и каждого из нас. Как дела на фронте, который неукротимо катился к порогу их дома. Конечно, они не знали, что я следую с госпитальной койки и более трех месяцев не видел фронта. Но зная по газетам и политинформациям обстановку, говорил им о героическом сопротивлении Красной армии врагу и что враг, истекая кровью, делает последние свои потуги с целью овладеть Москвой и Кавказом и что на их пути с каждым днем усиливает сопротивление наша армия. Говорил им и о патриотизме советских людей, как на фронте, так и в тылу не жалеющих своих сил и жизней для победы над ненавистным врагом. Армавирцы говорили мне о мерах, проводимых на местах в связи с военным положением. Среди этих мер: светомаскировка, батальоны самообороны против парашютистов и диверсантов, строительство оборонительных сооружений на подступах к городу и в самом городе, перестройка промышленности на выпуск военной продукции. Возле станции меня обступили детишки, расспрашивали: «Не видел ли я на фронте их пап?» Угостив их кусочками сахара, полученного по аттестату на продовольственное питание, погладил их по головкам, сказав при этом: «Ваши папы обязательно вернутся к вам, как только прогонят своих проклятых врагов с родной земли. Только надо немножко подождать!» Мой поезд подходил к станции. Я обнял детишек, попрощался с ними и пошел к поезду со слезами на глазах от встречи с детьми и ненависти к тем, кто развязал эту кровопролитную войну, оставляя семьи без их кормильцев. Поезд тронулся. Дети не расходились. Они стояли на обочине откоса и махали мне своими ручонками, пока не скрылся мой вагон из поля их видимости, сопровождая свои взмахи дружными криками: «Спасибо дядя, спасибо дядя, спасибо дядя…»

       В Усть-Лабинск поезд прибыл вечером 4 октября 1941 года. На ночлег разместился в гостинице «Дом крестьянина» в каменном двухэтажном здании при колхозном рынке, на втором этаже. В многоместном номере со мной расположились местные колхозники. И снова тот же разговор о фронте и тыле, и что надо сделать, чтобы помочь фронту в разгроме врага. В Запасном артиллерийском полку порядки те же самые, что и в строевом: занятия по расписанию, дисциплина, порядок. Меня определили в артиллерийский дивизион капитана Кондаурова, во взвод разведки лейтенанта Кузменко вычислителем. Дивизион располагался в десяти километрах от Усть-Лабы в станице Некрасовская. Первые знакомства с новыми товарищами. Они все были из новобранцев кубанских станиц. По соседству оказались их семьи. Обстановка складывалась для них не из лучших. Мне казалось, что мое положение намного лучше, когда знакомые и родные находились за полторы тысячи километров, так было спокойнее. Некому приходить на свидание, не от кого ждать передач, не видеть слез близких при расставании. В беседе с командиром взвода Иваном Захаровичем Кузменко выяснилось, что от его брата Петра, служившего в Львовской области нет писем. Я уточнил место его службы, и выяснилось, что он, Петр Кузменко, был призван перед войной на службу в армии, направлен в наш 229 корпусной артиллерийский полк, зачислен в полковую школу младших командиров разведчиком, где его командиром взвода был лейтенант Грибков, у которого я был помкомвзводом. Парадоксально, но факт, что Петр Кузменко служил в моем подчинении курсантом с конца 1940 года вплоть до начала войны. Я подробно рассказал Ивану Захаровичу о прохождении службы его братом Петром в качестве курсанта и о том, как вместе с ним воевали первые пять дней войны вплоть до моего тяжелого ранения. Он был в то время жив и здоров. Забегая вперед, должен сообщить читателям, что родные Петра Кузменко последнее письмо получили от него осенью 1941 года из под Киева, где шли тяжелые оборонительные бои с наседавшим на нашу оборону противником, закончившиеся окружением большой группы наших войск в этом районе. Есть основания предполагать, что в этих боях сложил свою голову и Петр Кузменко. Мой родной полк, в котором я служил срочную службу и в котором получил боевое крещение с тяжелым ранением, с номером 229 КАП (корпусной артполк) избежал участи своего уничтожения, был своевременно выведен из котла окружения под Киевом и, судя по информации, впоследствии вел успешные боевые действия под Харьковом, о чем писал в своих мемуарах маршал Советского Союза Москаленко в своей книге под названием «На юго-западном направлении». Командир взвода Кузменко Иван Захарович был мобилизован из учителей, с уравновешенным характером, лет на десять старше меня. Он с нами помимо боевой подготовки и строевых занятий участвовал в уборке урожая в колхозе, где остро не хватало рабочих рук. При этом нас кормили вкусным обедом с виноградом на третье. По окончании работ организовывались развлечения под аккордеон: организовывались танцы, исполнялись коллективные песни. Красноармейцы взвода, еще не нюхавшие пороха, с большой охотой расспрашивали меня, фронтовика с пятидневным стажем, о делах на фронте. Я охотно делился с ними своими впечатлениями от первых дней Отечественной войны, когда наша Красная армия, истекая кровью, героически защищала рубежи своей Родины. В разговоре с новыми товарищами даже высказал на основании своего куцего опыта формулу: во время боя пехотинцы в строю находятся десять дней, артиллеристы – тридцать. Потом сам себя ругал за эту мною выведенную формулу. Дело в том, что когда кубанцы потом прибыли на фронт и находились долгое время при затишье боев перед очередным сражением, то у них сложилось ложное впечатление, что в такой обстановке не только тридцать дней, но и всю войну можно провоевать, угощаясь сто граммами наркомовской порцией водки ежедневно. Дескать, Зубков был не прав. Но когда начались ожесточенные бои и кубанцы стали нести тяжелые потери, то их пластинка по части моей формулы стала другой. Стали говорить, что Зубков был прав. В этом страшном аду, наполненном тысячами смертей вокруг, не продержишься в бою и тридцати дней.

       Однажды вышли в степь на занятия по военной подготовке. Мне было поручено вести наблюдение за противником в старую стереотрубу, снятую уже с производства. Ко мне подошел председатель колхоза, которому помогали по уборке урожая и сказал: «Дай ка, сынок, посмотрю на свою Некрасовскую станицу в этот прибор». Я ответил ему: «Папаша, пожалуйста. Вся станица будет видна, как на ладони в приближенном виде». И помог ему в этом его желании. Удовлетворив свое любопытство и поблагодарив меня за услугу, председатель ушел. Но каково было мое удивление, когда после окончания занятий, в саду, на окраине станицы, взвод остановили на кратковременный отдых, во время которого замполит Шкрыль при подведении итогов занятий сказал, что у нас есть фронтовики, которые потеряли бдительность, допускают смотреть в стереотрубу посторонних лиц. Я тут же объяснился, сказав, что армия имеет на вооружении новую, более совершенную стереотрубу, с ночной подсветкой для освещения сетки (специальный рисунок, нанесенный на оптическом приборе) и что председатель колхоза – наш человек, не посторонний. Руководству подразделением было достаточно приведенного факта, чтобы избавиться от меня. В это время формировалась полковая команда разведчиков в составе 150 человек для отправки на фронт, в которую включили и меня, хотя по специальности я был вычислителем, а не разведчиком. Только вмешательство начальника штаба полка Шмидта, по моей докладной, предотвратило это глумление. Начальник штаба, в то время единственный в полку, носил на своей груди медаль «За отвагу», полученную им в боях на Халхин-Голе. Он оперативно нашел мне замену, а меня отправил в свое подразделение. Помполит Шкрыл был не обстрелян в бою, дрожал за свою шкуру больше других, угодничал перед начальством и искал случая, чтобы отличиться. Такой случай ему представился в моем эпизоде с председателем колхоза, где он проявил видимость бдительности, но неудачно. Он выехал с нами на фронт, отсиживался в штабе, метался без цели при бомбежках и артобстрелах, был вскоре ранен и эвакуирован в тыл.

       В Запасном артполку проводилось партийное собрание. Иду и я. Но меня без партийного документа не пустили, несмотря на мои доводы о том, что мой партбилет остался в полевом госпитале вместе с моей гимнастеркой. Мне было до слез обидно такое мое сложившееся положение: с одной стороны я, вроде как, коммунист, а с другой стороны – какой же я коммунист, коль не сохранил при себе своего партийного документа. Как же быть? Что делать? Кто поможет? Эти вопросы оставались без ответа. В одном был убежден, что кандидатская карточка в члены ВКП(б), выданная мне в конце 1940 года должна быть цела.
       Как-то иду по территории полка задумчивый, невеселый, а в голову лезут всякие мысли: «А в чем, собственно, моя вина? Разве я выбирал место на своем теле для ранения? Разве по моей воле меня, голого по пояс, отправили бревном дальше от фронта, не сопроводив со мною документы? Разве виноват я в том, что назло врагам остался жив? А, может быть, какие-то другие обстоятельства военного порядка помешали моим документам догнать меня?» Все эти вопросы, порожденные войной, оставались без ответа.
       Вдруг меня окликнул проходивший мимо командир: «Зубков! Это ты или нет? Мы тебя давно похоронили и похоронку отправили в райвоенкомат, а ты вот, передо мной – живой!» Мигом сняло с меня мою тоскливую невеселость. Улыбка во все лицо озарила меня, как будто ярким теплым солнечным лучом.
       А тем временем он, мой командир 2-го дивизиона 229 артполка Кристалинский, крепко обнял меня, воскресшего из мертвых, и расцеловал. Слезы радости текли из моих глаз при виде своего командира, с которым вместе отражал танковые атаки врага в первые дни войны. Потом, вечером, за чашкой чая у Кристалинского на квартире, куда я был приглашен, он подробно сообщил мне о событиях шестого дня войны 27-го июня 1941 года. А события тогда развивались следующим образом. После того, как я получил согласие командира дивизиона на мою просьбу разрешить мне исправить линию связи, и я ушел на линию, немецкие атаки с участием танков усиливались с каждым часом. Часть фашистских танков горела, но все новые и новые выползали из порохового дыма – страшные, рычащие чудовища, извергая из своих жерл огонь и металл. Положение наблюдательного пункта командира дивизиона уже было критическим, когда появилась восстановленная мною связь, и Кристалинский моментально открыл беглый огонь по танкам. Враг не ожидал появившегося огневого смерча и, потеряв пять машин на поле боя, он откатился назад за дымовую завесу. « Мы долго искали тебя на поле боя », - заявил командир Кристалинский, - « но тебя не нашли. Найденные твои телефонный аппарат, карабин и полевая сумка навели на мысль, что ты убит и кем-то захоронен». А я был доволен тем, что ошибочная похоронка на меня была отправлена в тамбовский горвоенкомат, откуда призывался в армию, а не моим родным, избавив их от лишних переживаний.

       Сам командир дивизиона Кристалинский был ранен значительно позже, при отступлении. Ранение было осколочное. После выздоровления он был направлен, как и я, в Запасной полк. Со своей стороны я поведал командиру о своем ранении, о том, как меня чужие красноармейцы подобрали в бессознательном состоянии на поле боя и отправили в госпиталь. Рассказал об утере своих документов и скитании по госпиталям. Он обещал мне помочь в розыске документов, просил держать с ним связь. Поблагодарив командира за внимание, я тепло распрощался с ним и ушел, не зная о том, что я его больше не увижу, и как сложится у него судьба мне будет неизвестно.

       Спешное комплектование 17-го артдивизиона под командованием Кандаурова подходило к концу. Враг, захватив Таганрог, рвался к Ростову-на-Дону, и нам необходимо было спешить на его защиту. Накануне отъезда стоял солнечный октябрьский воскресный день. Бойцы мылись в реке левого притока Кубани Лабе. Их родные стирали тут же им белье. Готовился к отъезду и я. Помыл белье. Во время его просушки я стоял на берегу. Река тихо катила свои чистые воды, собранные в предгорьях Кавказа, по кубанскому чернозему в Кубань, чтобы, слившись воедино, докатиться до моря Азовского у старинного города Темрюк. А вдали величаво возвышались и хорошо были видны за сотни километров громадные Кавказские горы с белыми шапками снега на их вершинах.
       Вечером отъезжающая молодежь в последний раз сходила повеселиться на круг под гармошку и распрощаться со своими знакомыми и близкими. Семейные с этой целью навестили свои семьи, ведь уезжали они не прогулки ради, а на фронт, на битву смертельную с фашистским зверем. Мы покидали красивые кубанские станицы с их прямолинейными улицами вдоль и поперек, с садами и виноградниками, богатыми домами и благодатным теплым климатом. Мы уезжали от кубанских казачек, чтобы защитить их очаги от нашествия врага. Конечно, мы надеялись, что врага к городу Ростов-на-Дону не допустим и с этой мечтой ехали на фронт.

12.1985 – 10.1986
Госпиталь ИОВ
 Москва


Бои под Ростовом-на-Дону


       Сводки советского информбюро с каждым днем все тревожнее и тревожнее. Ленинградцы вели мужественную борьбу в блокаде, приковывая к себе большие силы врага. Красная армия на подступах к Москве вела кровопролитные бои за каждый метр советской земли, обескровливая противника. В этих боях под Москвой родилась крылатая фраза политрука Клочкова, который сказал: «Велика Россия, но отступать некуда – позади Москва!» Несколько раньше, при контрударе резервного фронта под командованием Жукова в районе Ельни, где впервые родились гвардейские дивизии, которые дали зарвавшимся фашистам как следует, по зубам. На южном фронте вражеские войска вели подготовку по захвату Ростова-на-Дону - ворот Кавказа.
       17-й отдельный артдивизион Резерва Главного Командования 20-го октября 1941 года, погрузившись в эшелоны на станции Усть-Лабинская, спешил к фронту, не простаивая в пути ни днем, ни ночью. Надо подоспеть вовремя и своими 122-ух миллиметровыми дальнобойными пушками ослабить острие предстоящего удара группировки врага под командованием фельдмаршала Клейста, нацеленной на Ростов. Под прикрытием темноты на железнодорожной станции Ростов-на-Дону организованно и без потерь были выгружены эшелоны с материальной частью и живой силой. Тракторы на гусеничной тяге везли тяжелые пушки. Личный состав дивизиона и его имущество транспортировались на машинах.

       Наш отдельный артдивизион Резерва Главного Командования вошел в состав только что созданной 56-ой армии под командованием генерала Ремизова. В ее задачу входило, занимая линию обороны на левом фланге Южного фронта, обеспечить оборону города Ростов-на-Дону. Командарм генерал Ремизов приказал командиру отдельного артиллерийского дивизиона Резерва Главного Командования капитану Кандаурову расположить свои батареи в Больших Салах для прикрытия от врага главного шоссе, идущего к городу. Штаб дивизиона расположили по соседству, в населенном пункте Малые Салы. На кургане, в двух километрах северо-западнее от Малых Салов, обустроили наблюдательный пункт командира дивизиона. День и ночь прошли в интенсивной работе по земляным укреплениям батарей, наблюдательного пункта и штаба дивизиона. Рыли укрытия для орудий и машин, строили  блиндажи, окопы и щели. Никто не знал, сколько продолжится это затишье и когда нагрянет буря. Готовились основательно, чтобы никакая сила нас не сломила. Выстоять или умереть – так была поставлена задача перед артиллеристами нашего дивизиона. Ждали наступления врага…

       Затишье длилось около месяца. Противник подтягивал свои резервы и тылы, укомплектовывался живой силой, техникой и боеприпасами. Зимовать и переносить русские морозы в степи их, безусловно, не устраивало. Им мерещились и снились теплые зимние квартиры большого города с красивыми казачками и обилием вина и полным комфортом городской жизни. Мы знали, что рано или поздно враг предпримет последний необыкновенной силы удар и попытается своими танками взломать нашу оборону, преодолеть ощетинившуюся тридцатикилометровую степную полосу до города, разгромить нашу 56 армию, а остатки ее сбросить в Дон и Таганрогский залив. Поэтому период затишья артиллеристы использовали для создания укреплений вокруг своих боевых порядков, лучшей маскировки своих огневых точек и тщательного изучения переднего края противника и его огневых средств с наблюдательного пункта и с помощью наземной и воздушной разведки.

       В населенных пунктах Большие и Малые Салы проживали армяне. Они были эвакуированы. В их избах располагались на ночлег наши артиллеристы, свободные от несения дежурства и караула. Ночи были морозные. Вместо наркомовской порции водки давали двойную норму шампанского производства Ростовского винного завода. Закусывали маринованными и солеными помидорами из погребов ушедших жителей. Настроение кубанцев от выпитого спиртного было веселым и оптимистичным, надеясь, что так воевать, не нюхая пороха, можно всю войну. После аппетитного обеда в вечернее время среди бойцов шел приятный разговор, писались письма, пели русские и украинские песни.

       В этот период у меня произошло чрезвычайное происшествие. На наблюдательном пункте дивизиона, где я нес дежурство, по ошибке, из бутылки вместо воды выпил пару глотков керосина. Ощущение мое было от этой гадости столь противно, что меня долгое время мучило рвотой, а потом керосиновые пары своим тошнотворным запахом более недели мучили меня. На всю свою жизнь я запомнил эту ошибку.

       Затишью на фронте в третьей декаде ноября месяца 1941 года пришел конец. Рано утром заговорили немецкие тяжелые 155-ти миллиметровые пушки. Они ставили своей задачей подавить наши огневые точки, деморализовать защитников обороны и тем самым проложить путь своим танкам к городу. Вспышки выстрелов орудий врага и облака дыма от них хорошо просматривались с нашего наблюдательного пункта. Данные по целям для стрельбы у командира дивизиона Кандаурова были нами подготовлены заблаговременно. Он (Кандауров) одиночными выстрелами произвел пристрелку наших орудий в сторону одной из батарей противника, интенсивно ведущей стрельбу по нашим боевым порядкам, а затем беглым огнем накрыл ее. Одна батарея была подавлена и молчала. Но в это время из балки, перед передним краем нашей обороны, набирая обороты, лязгая и скрежеща металлом, на ходу ведя пулеметный и артиллерийский огонь, стали клином выползать танки, готовясь к прыжку на наши боевые порядки и наши батареи, преграждавшие им путь к городу. Огонь всего дивизиона был перенесен на движущуюся армаду танков. Расчеты батарей, не считаясь со смертельной опасностью от разрывов вражеских снарядов и свиста осколков в воздухе, четко выполняли команды по ведению беглого огня. Стволы орудий дышали жаром. Бойцы изнемогали от усталости, но бой не прекращался. Все больше бойцов выходило из строя убитыми и ранеными. Раненые легко продолжали оставаться в строю и вести огонь. Убитых относили в сторону, тяжелораненых отправляли в тыл. Фашистское командование, чтобы сломить наше сопротивление, бросило в бой свою авиацию. Бомбардировщики «юнкерсы» и «хенкели» утюжили наши боевые порядки своим смертоносным грузом, безнаказанно висели в воздухе над нами. Нашей авиации не было, зенитных орудий и пулеметов не хватало. Потери наши росли, но артиллеристы огня не прекращали.
       И все же к концу дня, при отсутствии наших танков и авиации, противнику удалось прорвать передний край нашей обороны и своими танками устремиться по шоссе к городу, где в Больших Салах стояли наши ощетинившиеся огнем батареи. Мужественно приняли на свои плечи танковый удар Клейста артиллеристы Кандаурова. До последнего снаряда била прямой наводкой батарея Круглова. Но силы были не равны. Батарея Круглова полностью была разбита. Сам комбат героически погиб при отражении танковой атаки. Другие батареи также понесли ощутимые потери. Но и танковая армия Клейста оставила на поле боя до пятидесяти подбитых и сожженных танков, сотни убитых и раненых своих солдат.

       Стемнело. Шла перегруппировка войск с обеих сторон для боя следующего дня. Истекший день боя запомнился мне и тем, что, находясь на наблюдательном пункте дивизиона, прямым попаданием танкового снаряда в грудь был убит мой подчиненный сержант Бунчук, белорус, приятный молодой человек… Мы стояли рядом, он упал мгновенно, не проронив ни одного слова. Снаряд прошил его грудь и улетел дальше, оставив лежать на зеленой траве его окровавленный труп. Паренька похоронили тут же в населенном пункте без воинских почестей и салютов. Спешили, так как не было времени. Почтили его память снятием головных уборов и минутой молчания.
       Наступившая ночь была тревожной. По приказу командарма генерала Ремизова 17 отдельный артдивизион отводился за Дон в район города Батайска, расположенного в десятке километров от города Ростов-на-Дону по железнодорожной линии Ростов – Тихорецк. Имея большую дальность стрельбы наших 122-ух миллиметровых пушек (до 20 км) батареи и новое место расположения, наши войска могли эффективно вести стрельбу по наступающему противнику на подступах к Ростову-на-Дону, не рискуя быть раздавленными танками, как получилось с четырехорудийной батареей комбата Круглова.
       Штаб дивизиона и его взвод управления, будучи отрезанным от Ростова-на-Дону прорвавшимися танками врага, рискуя подорваться на собственных минах, двинулся из Малых Салов полем в сторону Таганрогского залива, надеясь соединиться со своими войсками. Отдельной колонной мы двигались на юг, потом вдоль залива по проселочной дороге повернули в сторону города Ростова, надеясь вырваться из уготованного нам мешка (окружения). К утру с большими трудностями и треволнениями с устройством переправ и отражением боевых налетов вражеской разведки нам удалось добраться до своих. Боевое охранение оборонительной линии, состоящей из пехотинцев, не ожидало появления наших артиллеристов. Тарахтение моторов наших машин в ночной тиши они приняли за движение вражеских войск и обстреляли нас пулеметным огнем. Мы тоже не знали, кто нас угощает свинцовым огнем. Колонну остановили. Начальник штаба отдельного дивизиона лейтенант Смирнов (бывший инженер консервного завода города Новороссийска) стал совещаться со своими подчиненными: «Как быть?!» В это время я заметил вращающуюся голову в каске возле кювета дороги из вырытой в земле щели. На наши требования и вопрос: «Кто здесь?» - и последовавшей за этим угрозой уничтожения, последовал ответ, - «Свои». Неизвестный оказался дозорным наших войск. Он отвел командира взвода Кузменко Ивана Захаровича к своему командиру боевого охранения. Долго ждали возвращения командира, думалось: «Не ловушка ли здесь немецкая? Не возьмут ли нас немцы-фашисты?» Но нет, все обошлось благополучно, за исключением 2-х человек, легкораненых от пулеметной очереди темной ночью при обстреле колонны.

       Взвод управления дивизиона утром добрался до Ростова-на-Дону. Его командир Кузменко, погрузив имущество на машины и разместив в них личный состав, не забыл прихватить с винного завода вино рислинг в объеме двух сорокаведерных бочек и в придачу ведро чистого спирта (чтобы не досталось это добро врагу). Укомплектовавшись, прибыли в Батайск на новое место дислокации дивизиона. Помню, как остановились в благоустроенном доме по улице Кагановича, 51. Сразу же связисты стали тянуть связь от батарей на наблюдательные пункты батарей и дивизиона, топографы привязывать (находить координаты боевых порядков), готовить расчеты для стрельбы по вражеским целям. В этот день продолжались ожесточенные бои с врагом на подступах к Ростову-на-Дону и его улицах. Неувядаемой славой покрыла себя дивизия НКВД в районе станицы Нижнегниловская, отбивая атаки врага. Но было очевидно, что город удержать не удастся. Наших сил было недостаточно для его защиты.
       Наши войска по приказу командарма стали отступать. Их отход прикрывали совместно с нашими полевыми соединениями и чекисты города. Их поддерживали своим мощным огнем артиллеристы Кандаурова. Железнодорожный мост и другие переправы через реку Дон были своевременно взорваны. Город Ростов-на-Дону оккупировали фашисты.
       Во время пребывания наших боевых порядков в городе Батайске бойцы взвода управления дивизиона отыскали беженку, девушку из Ростова по имени Таня Лепилина. Ей было лет семнадцать. Оставив мать в городе, она бежала от немцев на произвол судьбы вместе с нашими войсками, покинувшими город.
       У нашего взвода после плотного обеда с вином рислинг (а кто желал, то и со спиртом) при виде девушки настроение было веселым и романтичным. Вспомнив прошлое из армейской жизни Кутузовских времен, когда и женщина гусаром воевала, бойцы стали предлагать зачислить ее в наш взвод вместо убитого на днях сержанта Бунчука. Уже получили ее согласие и примерили ей комплект обмундирования – все подошло. Недоставало только решения дивизионного командования по этому вопросу. Мы пристроили ее поваром и ждали положительного ответа от начальства. Но решение было отрицательным и однозначным. Вот когда освободим Ростов, то тогда и отведем Таню к ее матери, тете Дусе.

       В это время ударили сильные морозы, которые сковали льдом реку Дон. Подошло подкрепление нашей 56-й армии из войск, дислоцированных в Иране в составе одной механизированной дивизии с легкими танками (танкетками). Пасмурное настроение после сдачи Ростова сменялось у бойцов оптимизмом от возможности отбить этот город у врага. По сведениям армейской разведки в театре им. Горького в Ростове, который стоял на высоком правом берегу Дона и был виден нами с наблюдательного пункта за рекой как на ладони, расположился армейский штаб фельдмаршала Клейста. Мы уже были готовы открыть артогонь по этой цели, но на пункте появился начальник артиллерии нашей армии генерал-майор К.... Справившись по какой цели собираемся открыть огонь, он приказал: «Отставить!» Такое решение им было принято не случайно. Руководству армии было известно, что город Ростов-на-Дону на днях должен был быть освобожден, и наносить урон красавцу-театру своим огнем было не оправдано. Не прошло и десяти дней, как наши войска оставили Ростов-на-Дону, и как 56-я армия в ожесточенных наступательных боях разгромила южную группировку вражеских войск, освободив при этом город Ростов и свыше двухсот населенных пунктов Ростовской области. На поле боя враг потерял много живой силы и военной техники. Враг поспешно отступал за реку Миус и реку Самбек.

       По поручению командования мне и моему подчиненному Борису Трифонову было поручено доставить нашего гусара Таню Лепилину ее маме, проживающей в районе Нахичевани города Ростова по 22-й линии. Втроем мы шли по улицам освобожденного Ростова и своими глазами видели, что фашисты сделали с красавцем городом за свое недельное пребывание. Повсюду встречались нам на нашем пути разгромленные машины и сожженные дома, разрушенные здания, повешенные советские люди и расстрелянные пленные красноармейцы. Мы шли, а в наших сердцах кипела ненавистью кровь к захватчикам-фашистам.
       Домой на 22-ю линию Нахичевани пришли к вечеру. Мать Тани, тетя Дуся, несказанно обрадовалась нашему появлению. Она обнимала и целовала свою дочку, благодарила нас. К нашему приходу она успела сбегать за стекольщиком и заменить в окнах разбитые стекла. Тетя Дуся пригласила нас в свою 2-х комнатную квартиру, расположенную на первом этаже. В скромной двухкомнатной  квартире одноэтажного дома было чисто и уютно. Наша спутница Таня быстро переоделась в летнее платье, отделанное под матроску, завела патефон. Было странно во фронтовых условиях слышать музыку, но было приятно под ее звуки вести непринужденную беседу с воспоминаниями о планах довоенной жизни, похороненных войной. Пили чай и даже немного танцевали. Остались на ночевку. Спали на кровати с белоснежным постельным бельем, как в сказке. Снились спокойные, приятные сны домашней обстановки. Утром распрощались. Борису Трифонову и мне дали на память сувениры. Мне были вручены белоснежные шерстяные перчатки. Мы расстались с нашими знакомыми в хорошем настроении и их адресом в нагрудном кармане гимнастерки. Конечно, тогда мы не знали, да и мыслей такого рода не допускали, что эта красивая русая русская девушка потом, при следующей их оккупации немцами, будет увезена в Германию, и о ее судьбе никто и ничего не будет знать. А одинокая ее мать тетя Дуся с невыплаканными слезами будет носить в своей груди боль утраты до конца дней своих. В своих рассказах тетя Дуся, мать Тани Лепилиной, рассказывая о бесчинствах немцев за недельное их пребывание в городе, поведала нам, как фашисты фабриковали киносъемкой «радостную» встречу их войск ростовчанами. С этой целью фашисты пустили колонну танков по центральной магистрали города с нанесенными на башнях этих танков красными звездами. Жители города сочли эти танки за свои и ринулись их встречать и приветствовать. Ростовчане радовались, ликовали, кричали приветствия. Их снимали кинокамерой с тем, чтобы потом показать на весь мир эту ложь. Добившись нужного результата, немцы сняли звезды с башен, обнажив свой коварный обман и  разочаровав ростовчан, усугубив ситуацию открытием автоматного огня по собравшимся, чтобы разогнать жителей города. Она, тетя Дуся, рассказала нам и о том, как на квартиру пианистки пришел немецкий офицер и приказал ей исполнить на своем инструменте «Интернационал». Пианистка испугалась, побледнела и отказалась исполнить его просьбу. Но офицер настоял на своем. Ни жива ни мертва пианистка исполнила ему «Интернационал». Офицер внимательно прослушал исполнение, поблагодарил ее и покинул квартиру довольный. Этот случай напомнил нам, что среди немецких фашистских захватчиков есть немцы, которые не разделяли убеждений Гитлера, были в оппозиции к нему. Не исключено, что в армии Гитлера велась антифашистская борьба, возглавляемая коммунистами Германии.

       Артдивизион Канадаурова решал сложную задачу – как перебросить свои тяжелые артиллерийские орудия через Дон, на его правый берег. Мосты взорваны, лед еще не окреп и тонок. Командование решило намораживать настил и по нему перебрасывать технику. Задумка себя оправдала. Тяжелые пушки в районе Аксая (пригород Ростова-на-Дону) были успешно переброшены на правый берег. Артиллеристы спешили на помощь своим войскам, которые преследовали отступающего противника за реку Миус и к городу Таганрогу. Отступая, враг оставлял за собой след горящими домами, подорванными переправами, убитыми мирными жителями. Он спешил оторваться от наших передовых частей на своих машинах, но его преследовали наши кавалерийские части в кубанской форме, пехота двигалась пешим строем. Стояла малоснежная зима с сильными морозами и жестким ветром.
       Взяв курс от Ростова в сторону Таганрога, отдельный 17 артдивизион двигался на запад по освобожденной нами русской земле, которая грела нас своим неиссякаемым теплом, кормила хлебом и наполняла наши силы для победы над врагом.
       Немецкая авиация, прикрывая отход своих войск на запад, делала налеты по движущимся колоннам войск, скоплениям их у разрушенных мостов, в хуторах и станицах и с ожесточением бомбила, зная о том, что в донской степи нет лесов и укрыться от воздушного врага некуда. Помню, как кубанские казаки укрыли своих коней в большом хуторе Синявском, расположенном на Таганрогском заливе. Налетевшая авиация их так потрепала, что вскоре Кубанскую казачью дивизию с фронта сняли, и мы их больше в своих боевых порядках не видели.
       Кубанские казаки в кавалерии, как и донские, носили свою, установленную только для них, военную форму. Головной убор – кубанка, сапоги, брюки-галифе с лампасами и многие другие отличия возвышали их над другими бойцами. Казачки от них были без ума (свои красавцы) и сожалели, что мало квартировали в их хуторе.

       Противник закрепился на реке Миус и реке Самбек перед Таганрогом. Штаб нашего отдельного артдивизиона расположился на берегу Таганрогского залива в населенном пункте при станции Морская, на конечной точке левого фланга Южного фронта. Батареи расположили недалеко от штаба в парковой зоне дома отдыха, наблюдательные пункты выдвинули в непосредственной близости от врага на скирде соломы. Так закончился первый с начала войны разгром фашистских войск на советско-германском фронте с участием 56 армии в 1941 году в декабре месяце. Затем последовал второй удар по врагу на правом участке нашего советско-германского фронта в районе города Тихвина, закончившийся также поражением вражеских войск. Фланговые операции несли отвлекающий удар. Основной удар был нанесен западным фронтом под командованием Г.К.Жукова на ближних подступах к Москве, который закончился неслыханным поражением врага под Москвой, положившим конец немецкой доктрине молниеносной войны. Враг был отброшен за сотню, а местами и больше, километров от столицы.
       После долгих отступлений с тяжелыми кровопролитными боями Красная армия подарила нашему народу в декабре 1941 года три ласточки своих первых побед над врагом, которые воодушевили бойцов на фронте и тружеников в тылу на новые подвиги во имя разгрома фашистских захватчиков. Как дань нашим войскам и артиллеристам отдельного артиллерийского дивизиона, погибшим за Ростов-на-Дону, на шоссе по дороге к Ростову, где батарея Круглова приняла на себя смертельный удар, поставлен мемориал бессмертия тем, кто остался лежать в донской степи ради счастья будущих поколений.

       Как сообщил мне однополчанин Попов Александр Георгиевич, мой взводный командир, житель Ростова-на-Дону, ныне покойный, что в честь сороковой годовщины разгрома фашистских войск под Ростовым-на-Дону в 1981 году в театре им. Горького города Ростова состоялось торжественное заседание ростовчан, на котором он присутствовал. На это заседание приехал в сопровождении жены из Ленинграда бывший командир 56 армии генерал Ремезов. Ему шел 84 год, он был болен, но на встречу не мог не приехать, ведь знаменательная дата ковалась под его непосредственным руководством.

12.1985 – 10.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


На Миусе


       После разгрома фашистских войск в декабре 1941 года на фланговых участках советско-германского фронта в районах городов Ростова-на-Дону и Тихвина и в его центре под Москвой бойцы Красной армии воспрянули духом и воочию убедились, что гитлеровских вояк, захвативших без малого всю Европу и использовавших ее военный потенциал против нас, можно бить. К тому же эти победы нами были достигнуты в период, когда эвакуированные на восток оборонные предприятия еще не в полную силу давали отдачу для фронта, а значительная потеря советской территории (Украина, Белоруссия, Прибалтика, Молдавия и часть западных областей России) значительно уменьшили наши оборонные возможности. Да и как было не радоваться успехам Западного фронта, войска которого за декабрь месяц 1941 года отбросили врага на 100, а в ряде мест и до 250 километров, что в этих боях фашисты потеряли более 500 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч машин и много другой техники. Освобождены города Калуга, Сухиничи, Белев и многие другие.
       Как только мы, преследуя врага, подошли к населенному пункту Самбек, расположенному на одноименной реке, что восточнее Таганрога в полутора десятке километров, то сразу же стали готовиться к бою, с целью сбить противника с еще слабых оборонительных позиций. Наш наблюдательный пункт был расположен в донской степи  на стоге соломы, с которого хорошо просматривался передний край врага. Батареи оборудовали и замаскировали в парковой зоне дома отдыха на берегу Таганрогского  залива. Штаб расположили на западной окраине железнодорожного поселка станции Морская. Управленцы обеспечили координацию боевых порядков проволочной связью и радиосвязью. Топографы обеспечили привязку боевых порядков и произвели расчеты на стрельбу по засеченным целям, сделанными разведчиками.
       Противник тоже не сидел, сложа руки. Окапывался. Закреплялся основательно, даже часть своих танков использовал, как стальные крепости, закопав их в землю. Наше командование для атаки подтянуло спешившихся кубанских казаков, морских пехотинцев 76 бригады  и другие пехотные подразделения. Атака наших войск ранним морозным декабрьским утром в районе Самбек, после недостаточной артиллерийской подготовки из-за нехватки стволов и снарядов, отсутствии поддержки танков и авиации, успеха не имела, захлебнулась. Для отражения нашей атаки враг использовал самолеты и танки, сильный пулеметно-автоматный и минометный огонь, свои выгодные позиции по высокому правому берегу реки с высотами, господствующими над окружающей местностью. Последующие кровопролитные бои также не приносили нам успеха. Войска участка фронта были вынуждены перейти к обороне.

       К новому 1942 году наши артиллеристы готовили десантную лыжную группу. Планировалось ночью по льду Таганрогского залива дойти до города Таганрога и произвести боевые действия по уничтожению важных объектов противника в городе. Готовились тщательно. В канун Нового года, в ночное время, группа лыжников в белых маскхалатах со стрелковым оружием и гранатами, с проводником двинулась в путь. Шли без шума, чтобы береговая охрана не смогла их засечь. К счастью обошлось все благополучно. Огородами и садами проникли в город. Важным объектом врага для уничтожения был выбран один из городских ресторанов, где немецкие офицеры собрались для встречи Нового года. Ресторан располагался на первом этаже. Вход охранялся часовым. Группа незаметно приблизилась к ресторану и по команде старшего лейтенанта Орлова сняли часового и забросали сборище фашистов гранатами. Переполох в стане врага от рвущихся гранат был необыкновенный. Крик, стоны, беспорядочная стрельба неслись по городу, как салют похоронный для завоевателей. Оставшиеся в живых фашисты стали выбегать из ресторана на улицу, но их уничтожали наши десантники из своих автоматов и карабинов. Покончив с выполнением задания и прихватив с собою одного офицера в качестве «языка», группа в количестве девяти человек благополучно вернулась в часть, довольная выполненным заданием, за что получила от командования благодарность, а некоторых представили к правительственным наградам. Противник понес большие потери убитыми и ранеными. Трое наших отделались легкими ранениями. Успешная десантная операция наших товарищей была их подарком нашему народу в честь Нового 1942 года, который мы отметили по фронтовому в окопах и блиндажах 100 граммами русской водки, находясь на самой левой точке многотысячного фронта у Таганрогского залива на станции Морская.

       После неудачных наступательных боев у Самбека командование 56-й армии в начале января 1942 года перебросило наш 17 отдельный артдивизион РГК правее, под Матвеев Курган, в район хутора Камено-Андреяновка. Ставилась задача сбить врага с господствующих высот и овладеть районным центром и железнодорожной станцией Матвеев Курган, расположенной на железнодорожной магистрали Харьков – Таганрог. С этой целью пришло к нам пополнение в составе второй Гвардейской дивизии из-под Курска, отряда моряков и других пехотных подразделений фронтового резерва. Было небольшое число и наших танков. Но все попытки прорвать линию обороны врага и перерезать железнодорожную магистраль успеха не принесли. С господствующих высот врага наши наступающие подразделения были видны противнику как на ладони. Фашисты хладнокровно расстреливали их своим пулеметно-автоматным и минометным огнем. К тому же их поддерживали танки и авиация, которых у нас почти не было. С нашего наблюдательного пункта было видно, какие большие потери несли наши наступающие цепи, обильно устилая свой путь убитыми и ранеными, но помочь большим мы, артиллеристы, не могли. Наши батареи вели интенсивный огонь по огневым точкам врага, причиняли ему ощутимый  урон, но оставшиеся в живых фашисты имели достаточно сил для удержания своих рубежей, опираясь при этом на превосходство в танках и самолетах. Тогда в хуторе Камено-Андреяновка выросли огромные братские могилы из убитых воинов, которые мужественно шли в атаку, не щадя своей жизни. Особо следует отметить прославленных моряков. В своих бушлатах они нагоняли страх на врага, продвинулись глубоко в сторону Матвеева Кургана, но до конца не осилили задачи. Силы были не равны.

       Командование нашей 56-й армии продолжало искать слабые места в обороне противника, перегруппировывало свои силы, планировало новые наступательные операции. Для проведения этих операций перебрасывался и наш артдивизион. Так мы оказались сперва в районе хутора Благодать, а затем севернее по фронту в районе хутора Ново-Ивановка, что возле станицы Куйбышевской, расположенной на реке Миусе.
       В боях на Миусе для отражения танковых контратак врага использовались овчарки. Эти собаки были обучены так, чтобы искать свой корм для пропитания под танками. Голод гнал этих собак к появившемуся танку, при этом они перемещали взрывное противотанковое устройство на своей спине. Танк подрывался вместе с овчаркой, несшей смертоносный груз. Мне трудно судить об эффективности такого способа борьбы с танками. Говорили, что собаки предпочитали свои танки, но, безусловно, одно: фашисты ощутили урон, нанесенный нашими собачками врагу. В последующие годы мне не приходилось видеть использование четвероногих животных для боевых действий в таком качестве.
       Находясь во фронтовых условиях, мы с большим нетерпением ждали сообщений совинформбюро о зимнем наступлении Красной армии. В это время ленинградцы и волховчане четыре месяца пытались пробиться навстречу друг другу с тем, чтобы разорвать кольцо блокады, но сделать это так и не сумели. Северо-Западный фронт окружил в районе Демянска крупную группировку противника, но не смог заставить ее капитулировать, а весной немцы пробили к ней коридор и сохранили Демянский плацдарм за собой. На центральном направлении объектом нашего наступления был Ржевско-Вяземский плацдарм, удерживаемый врагом. Несколько раз наши корпуса и армии взламывали оборону плацдарма, уходили во вражеский тыл, но за ними каждый раз проходы закрывались и наши части попадали в окружение. Выброшенные на помощь воздушные десанты положение не меняли. Фашисты несли большие потери, удерживая плацдарм. Нашим соединениям приходилось прорываться из вражеского тыла назад. Тяжелые испытания выпали на их долю. В этот период командующий 33-й армией генерал-лейтенант М.Г. Ефремов, попав в окружение, предпочел смерть плену и покончил с собой. Ему, мужественному воину, в Вязьме воздвигнут величественный памятник.

       В это время позором покрыл себя командующий 2-й армией Западного фронта Власов, который оказался подлым предателем и перешел на сторону врага. Гитлеровцы пытались под именем изменника сформировать из военнопленных власовскую армию. Но их потуги провалились. Профашистских соединений, как таковых, на фронте сформировано не было, кроме мелких подразделений, сформированных под началом немецких офицеров из бывших репрессированных элементов, которые потом разделили совместно с Власовым участь своих покровителей. Особо мы следили за действиями наших войск на юго-западном направлении, куда входил и наш Южный фронт своим правым крылом. На стыке двух фронтов Южного и Юго-Западного наши войска продвигались от Изюма в западном направлении и создали Барвенковский выступ, глубоко уходивший в оборону противника южнее Харькова. Мы радовались этому успеху и надеялись, что наступательная операция закончится освобождением Донбасса.
       С наступлением весеннего периода 1942 года наша 56 армия окончательно перешла к обороне, не добившись за зимний период наступательных боев каких-либо успехов, кроме как сковывание сил противника для обеспечения успешных действий наших войск правого крыла Южного фронта, что тоже немаловажно.
       В апреле 1942 года зимнее наступление на советско-германском фронте заглохло. Фронты перешли к обороне по причине отсутствия необходимых сил и средств для  продолжения наступления. Имевшиеся в распоряжении ставки девять резервных армий растаяли в жарких зимних боях с врагом. Наши вооруженные силы по завершению зимней компании по численному составу и технической оснащенности стали значительно уступать противнику, тогда как накануне общего зимнего наступления в танках и авиации мы превосходили  врага примерно в полтора раза, по пехоте и артиллерии наши силы были равны (мемуары Василевского стр. 174, 181).

       В донских степях с сильными морозами, ветрами и вьюгами тяжело доставалось бойцам, которые находились в окопах или в пути, несмотря на теплое нижнее белье и байковые портянки, их ноги сильно зябли и выбивали чечетку, костенели руки, мороз лез за воротник, вызывая дрожь всего тела. В один из таких метельных вечеров мы с командиром взвода Кузменко Иваном Захаровичем шли из штаба дивизиона на наблюдательный пункт и сбились с пути в безбрежном степном океане, покрытом хлопьями пушистого снега. Услышав поблизости лай собаки, мы поспешили к очагу неизвестного хозяина и налетели на часового немца. Окрик на немецком языке «Хальт» нас так ошарашил, что мы в одно мгновение отскочили в сторону за стоявший поблизости сарай, бросили гранату-лимонку в его сторону и поспешили после разрыва гранаты под прикрытием пурги удалиться в обратном направлении. К счастью все обошлось благополучно. Нашли свою дорогу, пришли на наблюдательный пункт, при этом раздававшаяся в нашем направлении автоматическая стрельба и выпущенные осветительные ракеты нам помех не принесли. Куда девался холод, и откуда взялись силы идти марш-броском так, что от нас валил пар, словно из открытой двери приготовленной бани морозной зимой. Шерстяной подшлемник и каска покрылись белым инеем, наши лица были мокрые от пота и красные, сердце колоколом билось в груди, готовое выскочить из стеснявшей ее грудной клетки.

       В небольшом хуторе Благодать от жгучих зимних холодов нас, разведчиков и вычислителей взвода управления дивизиона, спасал обыкновенный подвал, где хранятся на зиму продукты питания. Настелив на картофель соломы, у нас получалась постель мягкая и теплая. Такое жилье к тому же было безопасно, оно защищало от вражеских осколков, разлетавшихся от рвущихся частенько возле нас снарядов и бомб. На кадушке с квашеной капустой был оборудован стол, на котором удобно было при свете коптилки, сделанной из гильзы, написать письмо или сочинить стих. Тем для этого было много. Кстати в этом подвале было написано мною стихотворение женщине, приславшей мне на фронт свою фотографию с грудным ребенком. Этой женщиной была Зина Григорьева, которой посвящен в настоящей книге отдельный рассказ.
       Однажды наши шефы, бакинцы, прислали нам на фронт подарки с вином и пряностями, теплыми вещами и канцелярскими принадлежностями для писем. Мы были рады подаркам и их письмам, в которых рассказывалось об их трудовых успехах в тылу, где они трудятся под девизом – «Все для фронта, все для победы!», призывали нас скорей покончить с ненавистным врагом и вернуться домой с победой. Настроение было праздничное, веселое, как будто стоят наши труженики рядом и ведут свой разговор. Для усиления нашей связи с тружениками тыла, для цементирования фронта и тыла в одно единое и монолитное пространство мы писали им коллективные письма, сообщали им о своих успехах и трудностях и, безусловно, от чистого сердца благодарили наших шефов за присланные на фронт подарки. Необыкновенный интерес среди бойцов вызвали присланные им индивидуальные письма с обратным адресом для того, кому первому попадет в руки данное письмо, с желанием познакомиться поближе, а возможно и найти свое счастье. В отдельных случаях эти письма прочитывались вторично, коллективно, с рассмотрением присланных с письмом фотографий или фотографий, присланных по запросу. В таких случаях юмору бойцов не было предела, смеялись до слез, когда с фотографии на тебя смотрела незнакомка, ровесница твоей матери или бабушки. В наше время в печати делаются объявления для знакомства с подробным указанием своих характеристик, чтобы подобрать себе спутника жизни со знанием человека, возможного будущего спутника жизни. Тогда же такого опыта не было. Но это не исключало случаев удачного сочетания пар, которые дополняли перепиской недостающие сведения друг о друге.

       Приближалась весна 1942 года. Фронт нашего участка перешел к позиционной войне с артиллерийскими дуэлями, разведкой боем и авиационными ночными бомбежками. Летчицы нашего авиационного бомбардировочного полка каждую ночь на низкой высоте несли свой смертоносный груз на головы фашистов и удачно бомбили их, а самолеты-«кукурузники» в их руках были послушны.
       Командованием армии наш 17 отдельный артдивизион был преобразован в 1195 гаубичный артиллерийский полк Резерва Главного Командования. Командиром был назначен полковник Чурбанов. Командир дивизиона Кондауров отзывался в резерв. Силы наши утроились, огневая мощь увеличилась. Войска нашего участка фронта серьезно стали готовиться к обороне по реке Миус. Боевые порядки полка дислоцировались в районе хутора Ново-Ивановка и станицы Куйбышевская, расположенной по левому берегу Миуса. От этой станицы шел тракт на Ростов-на-Дону. В нашу задачу входило стать стальной стеной на пути врага, который готовился к прыжку в нашу сторону с противоположного берега реки. Готовились к обороне и саперные войска. Они по степи устанавливали вертушки для передвижения мин по тросу под танк противника. Рядом с вертушкой отрывалась щель для укрытия бойца. Артиллеристы глубоко в землю закапывали машины и артиллерийские установки, оборудовали землянки и блиндажи с двойным и тройным накатами. Опасность грозила большая. Готовились основательно.

       В сборнике моих стихов написано стихотворение по мотивам боя на Миусе в мае месяце 1942 года, которое называлось «Дружная работа». Тогда шла артиллерийская дуэль по закрытым позициям на дистанции в пятнадцать километров, в которой мы одержали верх. Батареи врага были полностью разбиты. Сдавшиеся в плен чехи подтвердили это. Приведу несколько строк из этого стихотворения:

Шум, визг с разрывом слился,
До смерти пять вершков,
Дымок в окопах вился,
Шел говор земляков.

Пожаром был окутан
Снарядов погреб свой.
Простились все с уютом,
Простились меж собой.

Никто героев наших
Не мог остановить,
Друзей, на смену павших,
Готов любой сменить.

Кругом разрывы ядом
Сжигали взгляда лик.
Казах с грузином рядом
В борьбе с огнем был дик.

       Конечно же, жертвы были и с нашей стороны, но дух победы не мог нас не радовать, особо, когда наши успехи смачивались спиртным. Обстановку того времени я выразил стихотворением:

Шумный вечер прифронтового хутора

Нет ни хлопцам, ни девчатам,
Нет ни жителям села
Той водички, что при хатах
Нашей роскошью была.

Фронт сменил меню обычая,
Скучно веет ветерок,
А сегодня, в день добычи,
Стал веселый хуторок.

При обстреле, под субботу,
К фронту водку подвезли,
За ударную работу, за окопы, за заботы
По полулитру поднесли.

Кто на хуторе остался:
Стар и млад, бойцов семья,
Запах горький в ней раздался
Нам знакомый всем, друзья.

Но не стало чувств мятежных
В этом обществе хмельном,
Молодежь краев известных
Не встречает взоров нежных,
Стали думать об ином.

Пьян товарищ, до упада,
Горе, радость – все залил,
Водкой выпил, что в изрядке,
И дорогой беспорядка
Дивчин матом поносил.

Только песни, как обычно,
К шуму музыку дают,
И за песней мне прилично
Находиться с ними лично,
Слушать, как они поют.

23.06.1942
Хутор Ново-Ивановка

       Фронтовая жизнь текла по своим законам. Молодость оставалась молодостью с ее извечным тяготением к знакомству, дружбе и любви. И не всегда нравственные и юридические законы семьи с обеих сторон скрупулезно выполнялись в мирное время, а в военное тем более. Свои личные наблюдения того времени в этом вопросе выразил стихами:

Письмом клянется, фото шлет,
- Верная буду мужу.
Настанет вечер, к другу льнет,
Как дети к маме в стужу.

К тому ж друзья перчаток чаще
Меняются сезоном,
Быть может ей и лучше, слаще…
Вразрез идти с законом.

07.07. 1942

       Мой калининский друг, сердцеед Смирнов Вася, ответственный в подразделении за химподготовку, накопив жирок на легкой службе, без особых затруднений знакомился в походах с встречавшимися красивыми девушками, влюблялся в них, как говорится, с первого взгляда по уши и не без успеха… Потом он заболел фронтовой болезнью «ТТ» и был отправлен в госпиталь на лечение. В то время про эту болезнь ходил анекдот:
       «Вызывает к себе командир полка молодого офицера, прибывшего на пополнение, и задает ему вопрос:
       - Знаете ли вы оружие врага «ТТ» образца 1942 года?
       Офицер в растерянности смущался и краснел, не зная, что ответить. Такого оружия он не изучал и не знал. Тогда ему командир пояснил:
       - Страшное оружие врага «ТТ» образца 1942 года означает «Трофейный Триппер образца 1942 года». Он может быть также образцом и других годов в зависимости от времени приобретения фронтовой болезни.
       И еще командир просил офицера самому остерегаться и остерегать своих подчиненных от этого зла».

       Во время оборонительных боев на реке Миусе весной 1942 года комиссар полка майор Дуэль сообщил мне о приходе в полк письма из ЦК КПСС  с подтверждением моей партийной принадлежности в качестве кандидата в члены партии с пятого ноября 1940 года. И тут же он вручил мне кандидатскую карточку с кровяными пятнами, изъятую у меня при операции во фронтовом госпитале. Я был несказанно рад вернувшейся ко мне пропаже, поблагодарил комиссара за помощь и заверил его, что не пожалею своей жизни в смертельной схватке с фашизмом, вплоть до его полного уничтожения.
       В армейской печати того времени много говорилось о личных счетах воина, велся счет нанесенных врагу потерь отдельными бойцами Красной армии. Снайпер вел счет убитым немцам, которые оказывались под их оптическим прицелом, танкист – подбитым танкам, летчик – сбитым самолетам. Желая быть в авангарде, как и подобает коммунисту, в этом движении я прилагал все усилия в совершенствовании своего воинского мастерства с тем, чтобы наши артиллерийские удары были точнее и сокрушительнее.
       Но однажды, в один из весенних дней я решил сделать особый вклад в свой лицевой счет. План был такой. Немецкие войска расположились на правом высоком берегу реки Миус. Его огневые точки были видны в степи с нашей стороны на большом расстоянии. Необходимо было приблизиться к противнику со стереотрубой и засекать его огневые точки, памятуя о том, что по одиночной цели враг минометно-пулеметный огонь вести не будет. И я был спокоен за себя. Все шло по плану, но я не учел одного, того, что снайперы врага легко могли снять (поразить выстрелом) меня, пополнив единичкой свои лицевые счета наших потерь. Когда вокруг меня стали свистеть одиночные пули, то я срочно прекратил свое занятие и благополучно вернулся в часть с выявленными разведданными. Спасло и то, что степные поля были покрыты буйными травами в рост человека.

       После того, как в апреле 1942 года наше зимнее наступление по всему фронту заглохло, а наши вооруженные силы по численному составу и технической оснащенности стали значительно уступать противнику, генштаб и Ставка Главного Командования стали считать ближайшей своей задачей для советских войск осуществление временной стратегической обороны, направленной на изматывание ударных группировок врага с целью сорвать подготавливающееся фашистами летнее наступление и создание благоприятных условий для перехода Красной армии в решительное наступление. К сожалению, эта задача не была выполнена Главковерхом, которому не терпелось проведение наступательных операций на том или другом участке фронта в период серьезной подготовки противника ко второму летнему генеральному наступлению против нас.
       Наша Крымская армия с Керченского полуострова, опираясь на значительное превосходство своих сил (двадцать одна дивизия против десяти), ставила своей целью освободить весь Крым. В конце апреля наступление наших войск в Крыму окончилось неудачей. Войска фронта, возглавляемые генерал-лейтенантом Козловым, не достигнув цели, понесли значительные потери. Ставка приказала командованию фронтом перейти к жесткой обороне. 8 мая противник, сосредоточив против Крымского фронта свою ударную группировку и введя в дело многочисленную авиацию, прорвал оборону. Наши войска, оказавшись в тяжелом положении, были вынуждены оставить Керчь. В том был повинен и представитель ставки Мехлис, не обеспечивший слаженной работы штаба фронта. Поражение в районе Керчи серьезно осложнило положение в Севастополе, где защитники города с октября 1941 года вели напряженную борьбу. Немецкое командование сосредоточило все свои силы против Севастополя. 4-го июля после девятимесячной осады многодневных и ожесточенных сражений, в которых советские воины обрели бессмертную славу, Севастополь был оставлен нашими войсками. Крым был полностью потерян. Военная обстановка на южном крыле советско-германского фронта изменилась в пользу врага. Казалось бы, взятый Ставкой курс на жесткую стратегическую оборону должен был быть незыблемым. Но не тут-то было. Ставка делала один просчет за другим под лозунгом упреждающих ударов по врагу, не имея для этого необходимых людских и материальных ресурсов.

       Командующий Юго-Западным направлением Тимошенко добился от Сталина проведения им крупномасштабной местной операции по освобождению Харькова из Барвенковского мешка, против которой возражал генштаб и видные военачальники (Жуков, Шапошников, Василевский). 12-го мая, то есть в разгар неудачных для нас событий в Крыму, войска Юго-Западного фронта перешли в наступление, которое в начале развивалось успешно и дало Сталину повод бросить генштабу резкий упрек за его отказ поддержать эту операцию при предварительном обсуждении. Но противник по-своему смотрел на наше успешное наступление. Он с юга из района Славянска и Краматорска подготовил сильный кулак и ударил им в основание мешка, пытаясь зайти в тыл наступающим войскам, затянуть горловину Барвенковского выступа. Главковерх не прислушался к голосу генштаба о грозившей опасности для  операции, был тверд и упрям в своих решениях. Только 20-го мая Тимошенко отдал приказ прекратить наступление и своими ударными силами восстановить положение в районе прорыва вражеских войск. Но было уже поздно. Три армии Южного и Юго-западного фронтов попали в окружении. Из окружения вышла меньшая часть ударной группировки. Погибли в неравном бою командарм 57 Подлас, командарм 6 Городнянский, командующий армейской группой Бабкин, заместитель командующего фронтом Костенко и многие другие видные военные начальники. Многие попали в плен, не имея возможности в степи найти укрытие.
       К середине июня 1942 года Юго-западный фронт был вынужден еще дважды отступать и отойти за реку Оскол. В результате допущенных просчетов Главковерхом соотношение сил на юге резко изменилось в пользу противника и именно в том месте, где немцы наметили свое летнее генеральное наступление, обеспечивая им успех прорыва к Сталинграду и на Кавказ.

       Мой тесть, Мадекин Михаил Андреевич, был участником наступления Юго-западного фронта в составе 27-ой стрелковой дивизии. Он служил при штабе дивизии после ранения под Смоленском, оказался в окружении, был пленен, работал на угольных шахтах в Германии, освобожден был английскими войсками. После чего вернулся на Родину.

       Обстановка на миусском Южном фронте 56-ой армии с каждым днем становилась тревожней. Все знали, что враг предпримет летнее генеральное наступление, но только никто не знал где и когда. Одно было известно, что неудачи наши в Крыму и под Харьковом дали противнику значительный перевес в живой силе и технике. С падением Севастополя армады фашистских самолетов беспрерывно стали пересекать линию фронта, направляясь на бомбежку Ростова-на-Дону и других городов в тылу. Фронтовые зенитчики из своих зенитных батарей без устали били по воздушным стервятникам, расстраивая их боевые порядки, уничтожая врага в воздухе. Стервятники огрызались, наносили по зенитчикам бомбовые удары. Но зенитчики снова оживали и снова белые шапки зенитных разрывов в высоте среди вражеских самолетов подтверждали их готовность биться до последнего снаряда, до последнего живого человека  у орудия.
       Наши наземные войска продолжали укреплять свои оборонительные рубежи по реке Миус, минировали дороги на танкоопасных направлениях, строили долговременные огневые точки. Жители городов, станиц и хуторов возводили противотанковые рвы и другие оборонительные сооружения второй линии обороны.
       Но не мог советский воин во фронтовых условиях не замечать прихода весны и лета на донские степные просторы. Вот уже год полыхает война. Ушли пахари на фронт. Осиротела земля. Чернозем покрылся бурьяном и чертополохом неведомо для чего и для кого. Полевые птицы по-прежнему неустанно поют свои любимые песни. Только соловей приумолк, перестал утешать нас своим красивым голосом. Ему время пришло заниматься семьей, выполнять закон природы и он честно его выполняет.

       Казачки угощают нас вкусными варениками, а иной раз и самогоночкой, если имеется. Я, как и прежде, отдаю свои кусочки сахара детишкам в надежде на то, что где-то и с моими племянниками бойцы поступят так же. Жалко их, несчастных, как им трудно приходится переносить войну. Один мальчик, лет пяти, играя бутылкой с горючей жидкостью, разбил ее, обрызгав свою одежду и открытые места тела, жидкость воспламенилась, принеся ему мучительные боли и ожоги.
       Задумчива степь в тревожное военное время. Курганы, раскинувшиеся в степи, как будто проснулись от своей вековой спячки, тихо говорят нам о делах давно минувших дней Приазовья. Бесконечно шли междоусобицы и войны на этой земле. Эти края видели полчища монголо-татарских завоевателей, шедших на покорение Киева и Руси. Народы не хотели жить в неволе. Русь сплотилась и разгромила на Куликовом поле захватчиков. Так было в прошлом, так будет и теперь. Защитники фашизма получат на нашей священной советской земле свои три аршина сырой земли. Не будут завоевателям поставлены памятники, насыпаны курганы и оборудованы могилы. Им будет вбит защитниками Родины осиновый кол вровень с землей, чтобы и его (фашизма) духа не было на нашей земле во все века.

10.1986
Москва
Серебряный бор


Долг кавалера


       Рыцарские романтические поступки молодых людей, которые ради чести и достоинства женщины защищают ее, рискуя жизнью, высоко ценились и ценятся в обществе. И это понятно каждому, что нельзя давать обидчику слабого пола уходить от расплаты за свой неблаговидный поступок. Виновник должен на всю жизнь запомнить, что плохого в отношении женщины делать нельзя, не положено. И зная это, тому же учить своих детей и внуков.
       Но в жизни бывают не только рыцарские романтические поступки, светящиеся ярким пламенем у всех на виду и возносящие молодого человека на пьедестал почета за его подвиг. Таких случаев в жизни бывает не так уж много. Больше всего встречаются прозаические будничные случаи рыцарских поступков, которые не бросаются окружающим в глаза и долго ими не запоминаются за их обыденность, не смотря на то, что исполнители этих подвигов рискуют жизнью не в меньшей мере, чем первые. Вот об одном из таких будничных поступков, выполняемом как долг кавалера, и пойдет разговор ниже.

       Стояла холодная военная зима 1941 года. Донская степь под Таганрогом, где стоял наш фронт по реке Самбек, ощетинившись множеством стволов артиллерии и минометов, стонала под тяжестью разрывов бомб и снарядов. Надрывные, щемящие душу завывания вьюжных, морозных метелей, разносимых сильным ветром по необъятным просторам отчизны, напоминали нам плач матери – родной земли, зовущей к изгнанию захватчиков. Бойцы ломами и кирками, обливаясь потом, грызли мерзлую землю, строили землянки, блиндажи и окопы. Чтобы спасти себя от замерзания во время сна им приходилось строить свои временные полевые жилища тут же в снегу, обставляя их от ветра вырезанными из твердого снега брусьями, плитами. Подстилкой постели на мерзлой и снежной земле были собранные в степи, торчащие из-под снега былинки бурьяна и разного чертополоха. Ложились группами, плотно прижавшись друг к другу, не снимая нательной одежды, одевшись шинелями, накрываясь с головой. Закрывали все отверстия для сохранения человеческого тепла. Счастливчиками были те фронтовики, которым удавалось квартировать в казацких избах, отогреваться в них после несения караульной службы под открытым небом.

       Штаб нашего отдельного 17-го артдивизиона Резерва Главного Командования был расположен в добротном деревянном доме, расположенном на западной окраине поселка железнодорожников, станции Морская, у обрыва над Таганрогским заливом. В нем работали и квартировали штабные работники и бойцы взвода управления, прикомандированные к штабу: связисты, радисты, топографы-вычислители, связные. Кроме того в доме проживала хозяйская семья и их подселенцы из эвакуированных с переднего края нашей обороны жителей хутора Екатериновка в составе одной семьи из трех человек: глава семьи – дядя Петя, его супруга Оксана и дочь - невеста Мария. Было очень тесно. Но декабрьские морозы и артиллерийские обстрелы врага, которые были почти ежедневными, заставляли нас мириться с этой теснотой, памятуя русскую пословицу «В тесноте, да не в обиде». Дом давал нам кров над головой, тепло и защиту от осколков рвавшихся снарядов вокруг дома, а иной раз и бомб.
       Наш постой был относительно долгим (более месяца) и нескучным в проведении зимних долгих вечеров. Молодые бойцы в свободное время точили свои языки с девушкой Марусей, пожилые вели беседы со старшими. Я занимался своей творческой работой, писал стихи, делал дневниковые записи. Молодость и девичья красота эвакуированной Маруси способствовали моему лирическому настрою. В моей голове обильно роились мысли, витал, как говорится в облаках, не чувствуя под ногами земной тверди. Спали на полу, свободного пространства не было, так как от желающих обогреться не было конца. Вблизи от нас расположилась на ночлег и Маруся. Мы все проявляли к ней целомудрие и никто, никогда не посмел ее ничем обидеть. Да и сама она не давала повода для плохого к ней отношения.
       В этот момент моего высокого лирического настроя родилось мое стихотворение под названием «Холодна ты, водичка морская», посвященное знакомой девушке. Мало того, мною была подобрана к моим словам стихотворения легкая музыка. Конечно же, сам я и исполнял ее от души, прогоняя прочь скуку и навевая приятные чувства. Вот они слова этой первой моей фронтовой песни:

Холодна ты, водичка морская,
Зубки ломит, когда ее пьют,
Не изменит тебя та морская,
Та Маруся, что песню пою.

Она ростом была невелика
И годами была молода,
Статна станом, лицом круглолика,
Песни звонко спевала всегда.

«Або», «Цю», слово «Тю» применяла,
Я смеялся, порой слыша их.
И за то на меня все серчала
Та Маруся из мест тех морских.

Холодна ты, водичка морская,
Зубки ломит, когда ее пьют,
Не изменит тебя та морская,
Та Маруся, что песню пою.

12.1941
Станция Морская

       Поясню, что выражение морская водичка соответствует взятой воде в Таганрогском заливе у станции Морская, которая бывает пресной от вод впадающего в залив Дона. Написанная мною песня отображала казачий колорит речи, девичью красоту с выражением моей надежды на дружбу, которую сохранить в быстроменяющейся военной обстановке было не так легко и просто. Мелодия песни была проста, пелась легко, на душе становилось теплее и приятнее, что во фронтовых условиях немаловажно.
       Хутор Екатериновка был расположен в четырех километрах от нашего штаба, у самой кромки небольшой реки Самбек, на другой стороне которой в тридцати метрах от берега расположились немецкие окопы. С нашего наблюдательного пункта, расположенного на скирде соломы хорошо просматривался передний край обороны врага, его огневые точки. В этом районе оборону занимала 76 морская бригада. Однажды мне пришлось быть свидетелем и видеть своими глазами неслыханную мясорубку, устроенную нашему маршевому подразделению, шедшему в хутор Екатериновка на пополнение или смену боевых порядков переднего края. На глазах у врага, к концу дня, при хорошей видимости подразделение спускалось под уклон, не ведая о том, что противник уже подготовился накрыть их минометным огнем, ожидая приближения на двухсотметровую отметку. Что и было сделано. Плотным минометным огнем в считанные минуты враг нанес уничтожающий удар по нашему подразделению и обескровил его. Малому числу бойцов удалось спастись от неминуемой смерти, разбегаясь в разные стороны, прячась за домами хутора, в лощинах и за убитыми товарищами. Трупы в черных шинелях морских пехотинцев густо усеяли покрытую снегом степь по вине бездарных командиров, возможно заливших водкой свои глаза, что нередко встречалось на фронте.

       Передний край нашей обороны мной был изучен хорошо. И не было для меня случайностью, когда родители девушки Маруси – дядя Петя и тетя Оксана с разрешения нашего командования обратились ко мне с горячей просьбой сходить с ними на хутор Екатериновка, помочь им принести из их дома оставшиеся там продукты питания для их семьи. Осмыслить и взвесить обстановку предстоящей операции было некогда, романтика подвига во имя добра взяла верх и я дал согласие, не зная при этом о том, что дом дяди Пети расположен в излучине реки, между двумя линиями окопов противоборствующих сторон, на нейтральной полосе. Первопричиной моего романтического предстоящего подвига, конечно, была Маруся, которой я уже посвятил стих-песню, не сходящую с моих уст.
       Идти на хутор Екатериновка означало класть голову свою в пасть хищного зверя с 95% гарантией на верную смерть. Но как говорится в пословице «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Отступлению моему от своего согласия быть проводником в Екатериновку путь был закрыт. Долг кавалера требовал идти на риск, и я пошел на него.
       Темной декабрьской ночью проселочной дорогой с дядей Петей взяли курс на хутор Екатериновка. Дойдя до наблюдательного пункта нашего дивизиона, свернули вправо, чтобы скошенным полем, покрытым плотным слоем снега, сократить расстояние до цели. Шли без спешки, прислушиваясь к каждому степному шороху, пронизывали глазами встречающиеся на пути подозрительные тени. Не исключалась возможность напороться на вражескую разведку, и требовалось смотреть в оба. Говорили шепотом. Путь проверяли по карте и компасу, освещая их зажженной спичкой под плащ-палаткой. Первая половина пути прошла свободно, тело не чувствовало скованности, мысли были ясными, цель понятной. Но когда мы, перейдя неглубокую балку, поднялись на ее возвышенную часть и стали мимо нас пролетать трассирующие (светящиеся) пули, а вражеские осветительные ракеты делали ночь днем, наше волнение усилилось, напряженность поднялась выше. Особо себя почувствовали не лучшим образом, когда в пути наткнулись на кладбище не погребенных трупов морских пехотинцев в черных шинелях. В голову полезли разные мысли возможной опасности для жизни, по телу пошла дрожь. Не хотелось быть обнаруженными врагом при освещении ими местности и оказаться при этом нелепо убитыми, пополнив кладбище двумя дополнительными трупами.

       Но мы продолжали идти, приближаясь перебежками к домам хутора в темные паузы между двумя выпущенными со сдвигом по времени осветительными ракетами. Наши передовые дозоры, находившиеся в укрытии, проверив у нас пароль, предупредили нас, что скоро будет рассвет, и нам находиться здесь будет не безопасно. Советовали к дому дяди Пети, стоящему на нейтральной полосе, не подходить. Не исключено, что в нем могут оказаться немецкие дозоры или снайперы. Дом дяди Пети, удаленный от наших окопов пятидесятиметровой полосой русской земли в сторону противника, тянул нас к себе необыкновенной силой в надежде добиться цели и выполнить поставленную задачу – достать продукты питания и принести их домой для пропитания семьи. Не для того мы шли на хутор, чтобы вернуться обратно с пустыми руками. Решили с дядей Петей рисковать до конца. Ползком, по-пластунски, маскируясь чем можно при вспышке осветительных ракет, мы преодолели пятидесятиметровый пустырь-полосу и оказались у намеченной цели. Перед нами стоял дом дяди Пети с разбитыми стеклами и сорванными дверьми, пронизываемый свистящим степным ветром с хлопьями пушистого мягкого снега, при этом мы находились под самым носом врага. К нашему счастью в доме немцев не оказалось. Дядя Петя стал в спешке отыскивать спрятанные им продукты питания. Я был с карабином в руках наготове, чтобы отразить возможное нападение врага, если он попытается приблизиться к нам со стороны вражеских окопов. Минуты опасности, в моем ожидании поисков продуктов на своем посту, тянулись мучительно долго. Напряжение моего внимания за возможными действиями противника доходило до предела. Но вот, продукты питания дядей Петей отысканы: мука и пшено, закопанные в землю в погребе, хорошо сохранились. Распределив груз пополам и уложив его поудобнее на свои плечи, мы поспешили в обратный путь. На востоке уже показалась светлая пелена утренней зари. Пушистый падающий снег сменился поземкой  с колючим, жестким, морозным ветром.
       И, видимо, где-то мы дали возможность врагу себя обнаружить – усилился огонь в нашем направлении, непрерывно пускались осветительные ракеты, пулеметный огонь дополнялся минометным. Свист пуль и хлопанье минных разрывов окружали нас, трассирующие, светящиеся пули проходили в непосредственной близости от нас. Я и дядя Петя по-пластунски упорно продвигались в тыл, рискуя каждую секунду быть пораженными врагом. После того, как мы оказались в балке и вражеские пули не могли нас задеть, оба с облегчением вздохнули, вытирая с лица обильно выступивший  у нас пот. Остаток пути прошли в спокойной обстановке. Добрались до дома благополучно. Встречали нас радостно, поздравляли с успешным выполнением задания. А Маруся меня даже поцеловала, только в щечку. Не богато, конечно, но и не мало…

       После исполненного рыцарского долга кавалера на моем лице в мои 23 года тоненькой ниточкой легла морщинка, да в шапке-ушанке потом обнаружил две дырки от пули врага, пролетевшей по касательной к моей буйной, бесшабашной голове. Зацепило за живое и дядю Петю, но легко. Кость руки была не задета.
       Нашим встречам скоро пришел конец. Нас перебрасывали на другой фронтовой участок 56 армии – на север, под Матвеев Курган, в хутор Благодать. Но не забыла Маруся Черникова моего подвига ради нее, прислала почтой свою фотографию с дарственной надписью: «Зубкову Л. от друга Черниковой Марии 12-го мая 1942 года». Конечно, я был очень рад такому ее подарку вдобавок к поцелую в щечку за мой рискованный подвиг, если можно его так назвать. С фотографии, находящейся в моем фронтовом архиве, на меня смотрит интересная, миловидная девушка с букетом роз, со светлым беретом на голове. К фотографии я написал стихотворную надпись следующего содержания:

Роза

Цветок расцвел на радость жизни
Во славу сладостей земных,
За этот цвет, как за Отчизну,
Мы кровь прольем в краях родных…

Он южным небом был взлелеян
Под жгучим, ярким солнцем дня,
Ветрами, славою овеян,
И для тебя, и для меня.

15.06.1942
Хутор Ново-Ивановка

       Отступление наших войск в 1942 году на Сталинград и Кавказ нарушило нашу переписку. Территория их оказалась оккупированной. Наши пути-дороги разошлись. И судьба ее для меня осталась неизвестной. Возможно, она разделила судьбу своих сверстниц и была угнана в неволю на чужбину, где и мыкала свое горе в тоске и печали по Родине. Говорилось, что, возможно, это так, что наших девушек фашисты использовали, как животных, для получения приплода от чистых арийцев. Детей после годового возраста у таких матерей отбирали для воспитания из них достойных защитников фашистского Рейха. А, возможно, ей удалось пережить лихолетье и вернуться домой. Кто ж ее знает. Только стихи, песня и ее фотография напоминают мне о былом, безвозвратно ушедшем от нас.

10.1986
Серебряный  бор
Москва


Отступление


       Наше главное командование ошибочно считало, что немецко-фашистские войска предпримут свое генеральное наступление в летний период 1942 года на западном направлении, фронт которого по-прежнему был близок к Москве и приковывал к себе большие силы врага. Не исключалось и южное направление на Сталинград и Кавказ.
       Когда войска Юго-Западного направления в составе Южного, Юго-Западного и Брянского фронтов под командованием маршала Тимошенко предприняли в мае месяце 1942 года с Барвенковского мешка крупномасштабную местную операцию по освобождению Харькова, закончившуюся крупным поражением наших войск, окружением и пленением значительной части ее сил, в результате чего наши оставшиеся войска были вынуждены отойти за реку Оскол, выяснилось, что именно здесь, в районе Барвенково фашисты планировали свое генеральное летнее наступление второго года войны. Наше поражение под Харьковом, при нашем же неудачном упреждающем ударе, изменило соотношение сил в пользу врага, которым он и воспользовался.
       Противник в июне месяце 1942 года стал стремительно наступать на Воронеж и юг нашей страны, пытаясь развить наступление на Ростов-на-Дону, отрезать наши войска Южного фронта и уничтожить их. Если бы была выполнена установка генштаба и главковерха на проведение жесткой стратегической обороны по всему фронту на летний период 1942 года и не было бы, с согласия Сталина, упреждающих ударов Тимошенко по разгрому врага и освобождению Харькова на Юго-Западном направлении, окончившихся провалом, то не было бы той критической обстановки, сложившейся для нашей Родины в тяжелую годину второго года войны, когда врагу удалось подойти к Сталинграду, Грозному, Новороссийску, оседлать кавказские перевалы, угрожая вторжением в Закавказье, на Ближний Восток и Индию.
       Не было исключением в этой сложившейся сложной обстановке вступление в войну Турции и Японии на стороне фашистской Германии. Не было бы и приказа № 227 Народного комиссара обороны И.В. Сталина от 28 июля 1942 года, которым вводились жесткие меры борьбы с паникерами и нарушителями дисциплины, решительно осуждались отступательные настроения. В нем говорилось, что железным законом для действующих войск должно быть требование – «Ни шагу назад!». И не было бы тех больших жертв, понесенных нашим народом от допущенных просчетов Главковерха.
       В то тревожное время лета 1942 года о сказанном выше нам, простым смертным воинам, ничего не было известно. Мемуарная литература многое высветила из прошлого для потомков нашего народа, и мы ей благодарны за это.

       Ну а что же было у нас на левом фланге Южного фронта в то время, когда враг устремился на Воронеж и Юг, безжалостно сметая своими танковыми клиньями наши малочисленные, не имеющие достаточного технического вооружения, войска?
       После того, как Ставке Верховного командования, используя свои имеющиеся резервы, удалось стабилизировать положение под Воронежем, враг круто изменил свое направление движения и широким фронтом стал наступать по правобережью Дона на юг, по тылам Южного фронта, минуя укрепления наших войск на Миусе. Фашисты спешили овладеть городом Ростов-на-Дону и тем самым отрезать пути отхода войскам Южного фронта на Кавказ. Уже пал город Шахты. Танки фельдмаршала Клейста устремились к Новочеркасску и Ростову-на-Дону. Командование 56-ой армии приказало нашему 1195 артполку Резерва Главного Командования срочно сняться с укрепленных позиций на Миусе и форсированным маршем двигаться к Новочеркасску, чтобы упредить танковые колонны Клейста, не дать ему возможности схода занять этот город и тем самым отвести угрозу окружения войск Южного фронта.

       Помню, стояла теплая, летняя погода с волнующей мертвой тишиной. Неистово пели свои песни перепелки: «спать пора, спать пора», - споря со своими соперниками по дуэту кузнечиками. И только с севера доносился отдаленный, слабый гул рвущихся бомб и снарядов. Южнее нас шли и шли на бомбежку Ростова-на-Дону эскадрильи самолетов Юнкерс-88 и Хенкель-111. Наступило грозное и тревожное лето второго года войны. Как оно обернется для нас в этом 1942 году? Что будет дальше? Если свое отступление в начале войны нам объясняли внезапностью нападения врага, его вероломством, то теперь этой внезапности не было. К тому же мог быть у нас солидный перевес в соотношении сил на фронте, который растеряли в упреждающих ненужных ударах. На эти вопросы никто не мог ответить. Знали твердо одно – надо бить врага, где бы он не появился, не жалея своих сил и жизни для победы.
       Наши войска срочно стали сниматься с укрепленных позиций и форсированным маршем двигаться к месту встречи с врагом, помня при этом, что чем быстрее будем двигаться, тем будет лучше для нас в плане лучшей подготовки своих боевых позиций для боя.
       Первую ночь на марше наш взвод управления провел на степных дорогах с коротким воробьиным сном на придорожных курганах во избежание ситуации, когда можно оказаться быть раздавленными под колесами потоком движущихся войск в заросшей бурьяном донской степи.
       Рано утром второго дня марша мы проходили севернее нашего любимого южного города Ростов-на-Дону. И нам было обидно до слез, как безнаказанно авиация врага на наших глазах своими бомбежками разрушала город, не получая отпора огнем зенитных батарей и нашей истребительной авиации. К сожалению, в то время у нас почти не было средств противовоздушной  обороны, как на фронте, так и в городе. Мирные жители истекали кровью от действий воздушных стервятников, пытавшихся психологически нас деморализовать. Тогда, 23 июля, боль своей души я выразил словами:

Борьба

Рвалися бомбы возле хаты,
В окопе рвался и снаряд,
Двенадцать бомб на радость маты
Не разорвались все подряд.

Ведь смерть была, стояла рядом.
Мне счастье выпало тогда.
Я не прощу отчизны гадам,
Ростов, бомбежки никогда.

Я вижу пламя от пожара,
Я слышу детский, нежный плач.
Пред ним - дитем  мать умирала,
В ответ твердил: «Вот, гад, палач!»

И я почуял, как несчастье
Брало свой верх над счастьем тем,
И смерть мне стала не дороже,
Чем счастье Родины нам всем.

Ростов-на-Дону,    Новочеркасск

       Выраженные мысли в стихотворении отражали дух советского воина. Вместо ожидаемой врагом нашей деморализации он, солдат, еще крепче сжимал в руках винтовку, точней наводил прицел орудия по врагу, нещадно его бил с окровавленным от злобы сердцем в груди за совершенные фашистами неслыханные злодеяния на нашей родной земле.
       К исходу второго дня продвижения маршем наш полк развернул свои позиции в районе Новочеркасска. Батареи поставили на опушке рощи южного города. Основной наблюдательный пункт разместили на самой высокой точке города – колокольне Новочеркасского собора. Другие наблюдательные пункты были вынесены на значительное расстояние вперед, в сторону приближающегося противника с севера. На наш полк возлагалась задача прикрывать своим мощным артиллерийским огнем Шахтинский тракт, не пропустить танки врага в город. Велась усиленная разведка с целью обнаружения приближающегося противника. Готовились к сражению с фашистским зверем, с его танковыми колоннами.
       Тем временем по степи с северо-запада, преодолевая реку Тузлов, проходящую у Новочеркасска с севера, шли пешие, одиночками и группами, наши бойцы, вырвавшиеся из окружения врага. Усталые, небритые, панически настроенные, они делились своими сведениями о противнике, дополняя тем самым наши сведения о военной силе врага.

       В один из июльских дней первой половины месяца разведчики нашего полка обнаружили приближение к нашим передовым позициям танковой разведки с автоматчиками на борту и мотоциклистами впереди. Полк открыл одним дивизионом дружный огонь по непрошенным гостям. Один танк был подбит и крутился на одной гусенице, второй танк горел. Автоматчиков вмиг не стало на броне танков – разбежались в разные стороны от испепеляющего огня наших батарей. Мотоциклисты и остатки танков повернули вспять и скрылись за бугром, в лощине. Спустя не более часа, под прикрытием своего артиллерийского огня, с ревом и лязгом стали выползать из укрытия фашистские танки, раскинувшиеся по фронту в триста метров и двигаться к нашим передовым позициям. Их сопровождали рассыпавшиеся по степи автоматчики, ведя по ходу беспорядочный огонь в нашу сторону. Против массированного скопления движущихся огнедышащих мишеней-танков по приказу командира полка полковника Чурбанова все девять артиллерийских батарей с тридцатью шестью 122-ух миллиметровыми пушками открыли беглый огонь. Враг нес большие потери, горели и буксовали его танки, но враг вводил в бой новые силы, теснил наши передовые позиции, медленно приближался к видимому на горизонте городу. Наступившая темная ночь положила конец кровопролитным боям. Лишь осветительные ракеты, вспыхивающие в степи, показывали нам, где находится вражеская сила, да разведчики спешили справиться со своими заданиями до утренней зари.
       Командир полка наступившую короткую летнюю ночь решил использовать для переброски своих батарей на левый берег Дона, чтобы обезопасить их от нападения вражеских танков, сохранить всю их мощь для отражения танковых ударов противника. Для этой цели намечалось использовать Багаевскую переправу через Дон, что находилась северо-западней города Новочеркасска. Но этому замыслу не суждено было полностью сбыться. Часть артиллерийских батарей, ушедших к переправе с вечера, форсировала Дон и успешно выполнила операцию, заняв новые позиции в районе станицы Манычской и к утру была готова к бою. Другая часть батарей полка не успела этого сделать. На пути по дороге к переправе она была встречена противником и вынуждена была принять бой и вернуться затем на свои ранее занимаемые позиции, что потом обернулось для нее катастрофой…

       Утро следующего дня ознаменовалось боем еще большей силы наших войск с наседавшим противником, который рвался к Новочеркасску, не считаясь со своими потерями и предпринимая одну танковую атаку за другой. Артиллеристы всей мощью своего огня били по скоплениям врага, уничтожая его живую силу и технику. И не смотря на это, враг продолжал грызть нашу оборону, вклиниваться в наши боевые порядки. Самолеты врага, обнаглевшие до предела, на бреющем полете своим пулеметным огнем гонялись за каждой нашей целью, обнаруженной в степи, не получая ответного огня даже от наших зенитных пулеметов. Их я не видел. Не было и наших самолетов. Бойцы оборонялись от стервятников ружейным огнем, иной раз и не безуспешно. Командование армии, чтобы восстановить положение на фронте севернее Новочеркасска, бросило в бой имеющиеся в ее распоряжении танковые подразделения. Наши танки, среди которых были КВ (Клим Ворошилов), вооруженные 152-х миллиметровыми орудиями и пулеметами, двинулись навстречу прорвавшимся танкам врага. Завязался встречный танковый бой, в котором движущиеся степные крепости, танки КВ, наводящие страх на врага, временно восстановили положение.
       И снова наступило утро, и снова разгорелся жаркий бой за Новочеркасск. Артиллеристы, утратив возможность переправиться через реку, остались на тех же своих местах дислокации и с удвоенной силой наносили удары по врагу, не жалея снарядов, которые могли бы оказаться в руках врага вместе с нашими пушками. Два фашистских танка прорвались через передний край нашей обороны и на большой скорости ринулись к городу и уже было ворвались на мост через реку Тузлов, чтобы им овладеть, но из укрытия наш танк КВ прямой наводкой, 152-х миллиметровым  снарядом снес башню с одного танка и вторым снарядом подбил и опрокинул второй вражеский танк в воду. Оставшиеся в живых немецкие танкисты, переодетые в нашу советскую форму, отстреливаясь, пытались пробраться ивняком по берегу реки в город, но были уничтожены прицельным огнем из карабинов нашими артиллеристами.
       В итоге многодневных боев за Новочеркасск складывалась такая обстановка, что фронт севернее города по реке Тузлов оказался намного прочнее, чем западная и южная его стороны. В то время, когда мы отдавали все силы, чтобы не пропустить на юг танковые соединения Клейста, враг уже завязал бои за город Ростов-на-Дону, рвался к его переправам через Дон, оставляя нас без переправ, окруженными со всех сторон. В любой момент он мог оказаться в нашем неприкрытом никем тылу и уничтожить нас. Чтобы не допустить подобного, командование 56-й армии приказало нашему полку снять свои боевые порядки на правом берегу Дона и двигаться на восток в сторону станицы Старочеркасской под прикрытием огня ранее переправленных наших батарей с левого берега Тихого Дона. Станица Старочеркасская, бывшая столица Донского казачества, располагалась у самого берега реки Дон, в десяти километрах от Новочеркасска, на обширных низменных и пойменных землях, изрезанных протоками и ериками. Станица переправ с левым берегом реки не имела, но зато величественно стояла на площади церковь с высокой колокольней, видавшая на своем веку атамана Платова и других воевод Донского казачества.

       С наступлением темноты полк оставил свои боевые порядки и двинулся по проселочной дороге к назначенной цели. Предстояло пройти нелегкий путь со своей тяжелой материальной частью в надежде на то, что командование фронта не оставит нас в беде, примет меры к наведению переправы через реку для эвакуации оставшихся войск с правобережья Дона. Гусеничные тракторы, напрягая изо всех сил свои стальные мускулы, тянули по вязкому болотистому чернозему многотонные пушки, перегревая моторы до предела. Грузовые машины буксовали в каждой колдобине. И каждый раз крепкие и сильные руки бойцов по команде: «Раз, два, взяли! Еще раз, взяли!» - на своих руках выносили машины, оказавшиеся в беде, помогали тягачам преодолевать препятствия с их непосильным грузом. Но не все трудности оказались под силу нашим великим труженикам воинам-бойцам в этом тяжелом фронтовом пути. Первый мост на проселочной дороге через протоку, рассчитанный под крестьянскую повозку, не выдержал тяжести нашей техники и разрушился, как спичечный коробок под ногой школьника. Заглох трактор, оказавшись под водой на илистом дне протоки. А пушка, которую тянул трактор, торчала стволом из воды, словно зенитное орудие, готовое к бою со стервятником. Артиллеристы внутренне почувствовали предстоящую беду – потерю своей боевой техники и изо всех своих сил стали принимать меры к ее спасению. Пользуясь прикрытием короткой июльской ночи, спешно строили переправу из бревен разобранных амбаров местных жителей. Но после переправы одной, максимум двух пушек, постройка опять не выдержала, мост развалился. Борьба за спасение пушек шла всю ночь и утро следующего дня. Даже тогда, когда подошедшие вражеские танки с высокого Новочеркасского берега били по нам прямой наводкой, бойцы не покидали своих орудий, пытались их вызволить из беды, не обращая внимания на свист пуль немецких автоматчиков, просочившихся вплотную к нам пойменными лугами. Наши артиллеристы с левого берега Дона своим огнем били по немецким танкам, мешая им вести прицельный огонь по нам. Мы же, организовав круговую оборону, огнем своих карабинов и гранат рассеяли и отбросили автоматчиков врага. Артиллеристы несли большие потери, но всех своих пушек им спасти не удалось. Они плакали, как дети, когда в безвыходном положении командованием было приказано уничтожить все орудия, не переправленные через протоку. Были сняты замки и брошены в воду, выведены из строя прицельные приспособления. Приказ они выполнили во имя завтрашнего дня, во имя будущей победы. Труженики тыла на смену погибшим орудиям ковали новые и в большом количестве.
       Надеясь выбраться живым на левый берег Тихого, но Широкого Дона, вечером я добрался до него. Решился последний раз искупаться в теплой воде, пришедшей из родных мест на реке Красивая Меча. Мысли того времени мною были выражены во фронтовом стихотворении:

Тихий Дон

Ты проснись, мой Тихий Дон,
Ты проснись скорее,
Пропусти войска родные,
Будь еще милее.

Много крови пролилось
На твоих берегах,
Мне с тобой довелось
Повидаться в боях.

Будь спокоен, Тихий Дон,
Не грусти, не пустим,
Левый берег защитим,
Кровь врагу мы спустим.

Лихость, удаль казака
Наш боец докажет,
Им народ, пройдут века,
В чести не откажет.

24.07.1942
Старочеркасск

       Искупался. Уже стемнело. Иду берегом к станице и вижу, не веря своим глазам, - саперы наводят понтонную переправу. Возможно, это галлюцинации от сверхъестественного желания иметь ее? Но нет, настоящая будет переправа. К утру остаток наших войск покидал правый берег Дона. Тревожные дни становились еще тревожнее.
       На левом берегу Дона, в станице Манычской стали собирать оставшиеся силы нашего 1195-го артиллерийского полка Резерва Главного Командования 56-й армии. Подтянули спасенные поредевшие батареи. Собрали личный состав, уцелевший в жестоком бою под Новочеркасском. Оказалось, как сообщил нам командир полка полковник Чурбанов, что в этих боях наши артиллеристы покрыли себя неувядаемой славой, вошедшей второй страницей в истории полка после разгрома немцев под Ростовом-на-Дону в прошлом 1941 году. Много и неплохо поработали наши артиллеристы. Войска Клейста устлали свой путь на юг сотнями сожженных и подбитых танков, тысячами трупов своих солдат, часть которых числится и на счету Чурбановского полка. Многие бойцы полка, будучи ранеными, не покидали свои боевые порядки и орудийные расчеты. Бой продолжали вести и тогда, когда у орудий оставался живым хоть один человек из всего расчета. Связисты лейтенанта Каськова в неимоверно тяжелых условиях, при непрерывном обстреле, свисте пуль и осколков вокруг обеспечивали связью боевые порядки полка. Зачастую артиллеристы защищали свои боевые порядки своим личным оружием от наседавших фашистов, чем обеспечивали бесперебойную работу наших батарей.
       Трудно переоценить труд ратный наших артиллеристов, их подвиги во имя грядущей победы. Нелегко и вспомнить сорок  четыре года спустя имена героев этой битвы за Юг и Кавказ, но Родина их не забыла. На обелисках высечены их имена с вечным огнем у подножия. Горит Вечный огонь на Могиле Неизвестного Солдата у Кремлевской стены. Тысячи и тысячи людей идут поклониться тем, кто своей жизнью защитил честь и независимость нашей любимой Родины Октября, Родины Ленина.

       56-я армия, оставив город Ростов-на-Дону, отступала на Кавказ, сдерживая яростные атаки врага, форсировавшего реку Дон. 1195 артполк, находясь в станице Манычской, оторвался от своей армии на сотню километров. Полку была поставлена задача – в кротчайшие сроки соединиться с частями 56-й армии  для выполнения общей задачи. Но не легко было выполнить приказ командарма Ремизова, когда враг в любой момент мог перерезать наш путь на соединение с 56-й армией. Поэтому всю ночь и утро полк шел форсированным маршем от станицы Манычской на юг, преодолев за один переход семьдесят километров пути. Шли бы и дальше, но в районе станицы Когольницкой нам отрезали путь немецкие танки, пришедшие справа от Батайска, а слева в районе станицы Мечетинской враг завязал бои за железнодорожную станцию и станицу Мечетинскую. Степной перешеек между вражескими войсками не превышал пяти километров. Степь была видна, как на ладони, и из мешка выбраться не представлялось возможным. Полку пришлось разворачивать свои боевые порядки, строить круговую оборону батарей от наседавших стрелковых подразделений врага и громить своим артиллерийским огнем танки врага, перерезавшие нам путь на юг. Бой длился до вечера. Противник был рассеян, оставив на поле боя сожженные и подбитые танки, и большое количество трупов.
       Ночью 29 июля полк снялся со своих боевых порядков и взял путь на станицу Белая Глина. Слева от нас, в станице Мечетинской, освещая степь заревом пожара, горели элеваторы, станционные и станичные дома. Мой боец, топограф Иван Долбин, житель этой станицы, шел мимо родного дома, но не мог навестить старушку мать. Враг опередил и преследовал нас.
       Двигаясь по фронтовым дорогам все дальше на юг, бойцы использовали каждую возможность, чтобы обменяться мнением о невиданных злодеяниях фашистов на нашей земле. Те наши товарищи, которым удалось не без жертв переправиться через Дон у станицы Багаевской, говорили нам, что к Багаевской переправе стекались отступающие войска Южного фронта, беженцы со своими скарбами, колхозные пастухи с отарами овец, табунами лошадей и стадами коров. У переправы скопление людей, животных было столь велико, что трудно было охватить всех с колокольни взглядом, так как края этого скопления уходили далеко за горизонт.
       Фашистская авиация непрерывно бомбила переправу и скопление всего живого вокруг нас. Жертвам бомбежки не было счета. В моем дневнике сохранилась запись рассказа очевидца того кошмара у Багаевской переправы:
       «…Мы шли темной ночью. Всюду спотыкаемся на разбитое, убитое, искалеченное. Когда упрешься в неизвестное и начинаешь руками ощупывать препятствие, то попадаются части убитых людей и животных. Трупы убирать некому…»
       Отступая на юг, сдавая станицы и хутора врагу, бойцы надеялись, что придет время, когда врага разобьем и вызволим из плена наших советских людей. Помню, тогда одна красивая и хорошо одетая молодая казачка с укором в голосе сказала мне: «Что, драпаете? А на кого нас бросаете?» Не мог я в утешение ей что-либо сказать. Она была права. Сослался на приказ, но ей от этого легче не стало. Выражая всю горечь отступающей души солдата, я записал в своем дневнике:

Отход

Слезами горькими политы
Дороги пыльные вокруг,
Надеждой, ласкою покрыты
Пути бойцов назад, на Юг.

Мне горько вспомнить это время.
Мне жаль отчизны тяжкий вид,
Людей, что видят тяжесть бремя,
Степя, где бой вовсю горит.

Мне жаль сдавать степя, станицы
Красивых южных местностей.
Я вижу ясно из бойницы
Огонь пожарищ всех мастей.

Кто это смерть несет народу,
Зачем пришел он к нам сюда?
Не лучше ль будет за свободу
Сложить головки навсегда.

Назад ни шагу, вождь народа
Приказ войскам своим отдал,
Не посрамим же русских рода,
Вождю боец страны сказал.

Я смерть несу фашистской своре,
Мы смерть дадим гадюке в срок,
Мы превратим, и очень скоро,
Фашистам в смерть наш юг – восток.

04.08.1942
Ст. Гулькевичи
гор. Краснодар (Дубинка)

       Проехав станицу Белая Глина, наш путь на соединение с армией лежал на станцию Кавказская, что расположена у реки Кубань. Перед полком была поставлена задача - опередить врага и не дать ему со стороны Тихорецкой сходу овладеть важным железнодорожным узлом и переправой через реку. После небольших в пути стычек с разведчиками-мотоциклистами врага полк прибыл на станцию Кавказская изрядно потрепанным и измотанным. Бойцы выглядели почерневшими, не бритыми и не мытыми. Нам дали непродолжительный отдых с расположением на станции Гулькевичи, что находится по соседству с переправой. В любой момент нас могли поднять по тревоге при приближении врага и бросить в бой. Офицеры полка, раздобыв патефоны, забыв про усталость, на своих квартирах заводили пластинки и танцевали с кубанскими казачками, оставив донских казачек в оккупации врага. Лишения остались позади. А все трудности были впереди, памятуя о том, что захваченную территорию нашей Родины немец без обильно пролитой нашей крови не отдаст нам.
       И вдруг приказ – откомандировать артиллеристов, оставшихся без пушек в противотанковый истребительный отряд города Краснодара с целью его защиты от танков врага. В этом отряде оказался и я.
       Конечно, мы были не прочь после приведения себя в надлежащий порядок продолжить отдых на уютной станции Гулькевичи, погулять малость с кубанками. Но приказ есть приказ и его надо было срочно выполнять. Да к тому же, какое мы имели моральное право прохлаждаться, когда враг рвался на Юг своими танковыми колоннами Клейста. Кто их кроме нас остановит, если сообща не возьмемся за эту нелегкую задачу и тяжелую ношу. Мы стали готовиться к отъезду.

12.1985 – 11.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Противотанковый истребительный отряд


       Фашистская чума коричневым пятном, как нефть на проточной воде, расползалась широким фронтом в южном направлении. Ее левое крыло устремилось к Сталинграду, с овладением которого перерезались транспортные магистрали нашей Родины с обширными районами Каспия и Закавказья. Значение Сталинграда в стратегическом плане хорошо знало и наше командование. Оно бросало навстречу врагу свои новые резервы. Но враг лез и лез, не считаясь со своими потерями.
       Бойцы мужественно защищали свои рубежи, вели кровопролитную борьбу за каждую станицу, за каждый хутор, стремясь удержать их в своих руках. Они были оптимистами в правоте своей борьбы и тогда, когда враг вторгся в город, и шло сражение за каждый дом и за каждый этаж в доме. Помню, в то время много писалось в армейской печати о сержанте Павлове, который со своим отделением удерживал дом, который для фашистов был костью в горле, не давал им хода для достижения берега реки Волги. Дом стоял утесом, неприступным для фашистов вплоть до их разгрома в Сталинградской битве. После в печати сообщалось, что на открытие мемориала, посвященного героической победе над врагом в город Волгоград приехал и знаменитый Павлов, который выстоял в борьбе с врагом и остался жив.
       Правое крыло фашистов, преодолевая ожесточенное сопротивление наших малочисленных войск, наступало на Кавказ на огромном расстоянии по фронту от Черного моря до Моздока на Тереке, который был занят врагом в середине августа 1942 года. Командир 56 армии генерал Рыжов, сменивший на этом посту генерала Ремизова, назначил бывшего командира артиллерийского полка, потерявшего в бою свою технику, майора Стоценко командиром противотанкового истребительного отряда. Теперь на него возлагалась почетная задача со своими артиллеристами без пушек составить основной костяк отряда и выступить с ним на защиту города Краснодара, куда рвались с непреодолимой силой танки фельдмаршала Клейста. В отряд Стоценко были включены свободные артиллеристы и полковника Чурбанова, в основном рядовой и сержантский состав во главе с прославленным командиром дивизиона майором Жуковым, участвовавшим в финской войне и награжденным орденом «Красного Знамени».
       В срочном порядке нашу группу в количестве 150 человек перебросили на автомашинах в город Краснодар со станции Гулькевичи для объединения в отряд. Спешили. Фашисты были где-то рядом и могли появиться в любое время на окраинах города. Объединение состоялось седьмого августа. Общая численность отряда не превышала семьсот человек. Вооружение отряда состояло из десятка противотанковых ружей, ограниченного количества противотанковых гранат и  достаточного количества бутылок с горючей смесью. Кроме того имелось стрелковое оружие: карабины, несколько штук автоматов и гранаты-лимонки. Ни противотанковых пушек, ни пулеметов в нашем распоряжении не имелось. Содержание нашего вооружения не соответствовало громкому, обнадеживающему названию «противотанковый истребительный отряд».

       Восьмое августа 1942 года командованием отряда было выделено для спешной рекогносцировки (изучению) поля будущего боя. С этой целью командир отряда майор Стоценко с командирами взводов (куда попал и я) и рот двинулся на машинах на восточную окраину Краснодара в район прикубанской станицы Пашковская. По прибытии на место было указано кто, где и какими силами занимает оборону для ведения боя при появлении противника. Оборонительные сооружения на этом участке отсутствовали. Впереди простиралась ровная степь, позади – станица. И трудно было представить, как на голом месте можно было держать фашистские танки, не имея при себе даже саперных лопаток, чтобы окопаться, зарыться в землю, если на то позволит время. В тот же день, после изучения поля боя на восточной окраине города, нас перебросили к станице Двинской. И тут была поставлена перед каждым из нас задача на оборону рубежа при появлении противника с севера. И здесь оборонительные сооружения отсутствовали. Возможно, командир отряда Стоценко планировал на изученных рубежах в последующие дни возводить земляные укрепления, рыть окопы, строить землянки и блиндажи, но враг-то нас не ждал и время для этого не отводил. Учитывая усталость бойцов от изнурительных тяжелых боев при отступлении с яростными боями армии на юг, комиссар отряда майор Петров внес предложение командиру отряда о том, что бойцам необходимо дать отдых. На что Стоценко ответил: «Будем отдыхать на Краснодарском кладбище».
       Эти слова командира отряда я вспомнил на другой день, когда прижатое к земле автоматным огнем врага мое отделение прятало свои головы за каменными надгробиями Краснодарского кладбища, но как говорится «Бог нас миловал», убитых в то время среди нас не оказалось, и предложенный отдых Стоценко накануне не потребовался.
       Стояли по-летнему жаркие кубанские дни. Зрелые плоды садов и огородов горожан издавали приятный и щекотящий запах. Вечер был теплым и безоблачным. Млечный путь уносил наши мысли в далекие просторы вселенной. Луна, как громадная «лампочка Ильича», помогала часовым нести тяжелую караульную службу. Бойцы после плотного ужина ложились спать под густыми кронами лиственных деревьев в дубняке на берегу Кубани в центральной части города, их настроение было настороженным, словно перед бурей. С кубанских просторов доносился лай собак и пение петухов. «Спать пора», «Спать пора», - пела нам колыбельную песню перепелка. А лунные блики мерцаний на стекольной водной глади высвечивали отдельные всплески воды, поднятые плавниками крупной рыбы.
       Клич боевой тревоги раздался ранним летним утром 9-го августа, задолго до  появления диска пожаром горящего солнца на востоке. Необыкновенная сила команды с молниеносной быстротой подняла отряд на ноги. Моментально выстроились взводы по команде: «В две шеренги становись!» Стало известно, что танки Клейста ранним утром со стороны станицы Елизаветинская, что находится западнее города на берегу реки Кубань, готовятся к наступлению на город и скоро будут на окраине его, там, где мы их и не ожидали. Команды одна за другой подавались незамедлительно. Время, как никогда, было дорого. Противотанковому истребительному отряду предстояло срочно занять оборону на подступах к городу и уничтожать противника своей активной обороной.

       Первая машина ЗИС с бойцами под командованием майора Жукова на большой скорости выехала навстречу с непрошенным фашистским чудовищем. Вслед за первой была в том же направлении отправлена вторая машина. Она была укомплектована бойцами-артиллеристами из Чурбановского полка, среди которых находился и я, имея при себе карабин, патроны к нему, гранаты-лимонки и две бутылки с горючей смесью. Среди нас было два офицера из тыловых подразделений полка. Машина шла на большой скорости по зеленым улицам города. Кроны деревьев сводом укрывали над нами небосвод. Вдали, на западе, шел бой, доносилась автоматно-ружейная стрельба, слышны были отдельные выстрелы артиллерийских орудий и разрывы от снарядов, выпущенных из этих орудий. Бойцы с напряженно-тревожным выражением лиц ждали встречи с врагом, не имея при себе даже противотанковых ружей (ПТР), не хватило. И эта встреча состоялась. Быстро и неожиданно.
       Сперва под сводами крон впереди нас показался язык пламени от выстрела, а вслед - свист снаряда над нашими головами дал ответ на вопрос, кто перед нами. Разрыв снаряда послышался позади нашей проехавшей машины, не причинив нам никакого вреда. А там, где пламя выстрела образовало облако дыма, показался вражеский танк и стал вести прицельный огонь по нашей машине. Нас разделяло расстояние не более двухсот метров, и не миновать было бы нам печальной участи быть уничтоженными при этой неласковой встрече, если бы не оказался поблизости переулок, в который мы сходу свернули, накренившись на повороте, едва не перевернувшись в кювет. Все мигом спрыгнули с машины. И тут же через изгороди, заборы и калитки частных домов бойцы стали двигаться параллельно той улице, на которой стоял танк, с целью отсечь автоматчиков от танка и не дать им продвигаться вперед и одновременно принять меры к уничтожению танка противника.
       Идти долго не пришлось. Нас обстрелял автоматчик, ведя огонь с дерева, где он был мало заметен, то есть, замаскирован ветками деревьев. Был ранен в руку  наш разведчик Понедельник и два бойца, фамилии которых запамятовал. Боец из Мечетинской станицы Ваня Долбин выследил автоматчика и снял его с дерева выстрелом из карабина. Продвинулись вперед, залегли. Ведем перестрелку с редкой цепью немцев, залегшей в садовой зелени западнее нас. Тем временем вражеский танк оказался в нашем тылу, продолжая вести огонь по другим целям, не спеша расстаться с насиженным местом своей позиции.
       Мне удалось с бойцом Суворовым под прикрытием забора вплотную приблизиться к фашистскому чудовищу с крестом на борту и через щели деревянной изгороди рассмотреть его. Люк танка был открыт. Из него, высунувшись по пояс, стоял офицер и давал команды для стрельбы. Враг был рядом, в двадцати метрах от нас. Надо было действовать. Другой такой удобной  возможности вряд ли могло еще представиться. Недолго думая мы поднялись во весь рост за высоким забором и через него бросили по бутылке с горючей смесью в моторную часть танка. Он вспыхнул. Языки сизо-черного пламени стали расползаться все шире и шире. Озлобленные фашисты автоматной очередью прошили свинцом забор, чуть выше того места, откуда мы атаковали врага. И нас не задело, так как мы лежали впритирку с землей, не спуская глаз с фашистского экипажа. Пламя, распространившееся по танку, стало выкуривать его обитателей, которых мы уничтожали нашим прицельным огнем. Взрыв танковых снарядов известил нас о гибели фашистской машины, являвшейся опорой и прикрытием для немецких автоматчиков на нашем участке боя. Нашим бойцам удалось несколько оттеснить врага на западную окраину города.

       Не зная обстановки вокруг нас из-за отсутствия связи, наша малочисленная группа второй машины с поредевшим составом залегла в оборонке. Нам не было известно, где находятся наши товарищи, выехавшие с первой машиной, и куда перебрасываются другие подразделения нашего противотанкового истребительного отряда. Тем временем средь огородной зелени, домов с виноградными лозами, садов с богатым урожаем спелых груш и яблок наша малочисленная группа незаметно рассеялась, словно растаяла под палящим знойным солнцем, подобно островку снега с тонкой ледяной коркой где-то в горах Кавказа. Офицеры-тыловики, а их было двое, незаметно покинули нас. Всего нас осталось шесть человек из тридцати. И я, как старший товарищ по должности и званию, взял на себя ответственность за их судьбу в сложившейся обстановке.
       А обстановка по силе ведения боя, его интенсивности ощущалась нами следующим образом. Жестокий бой разгорелся левее нас за железнодорожный мост через реку Кубань. Враг пытался захватить мост, тем самым отрезав от переправы, и окружить нас. Отошли от соприкосновения с нами и немецкие автоматчики. Наше сопротивление им было не по душе, но этот маневр их устраивал в надежде позднее поймать большой улов от готовившейся ими ловушке по предполагаемому окружению наших армейских подразделений.
       Совещаюсь с бойцами. Решаем городскими кварталами пробираться к стоянке своего отряда в надежде найти их и вместе с ними продолжить борьбу с врагом. Шли осторожно и медленно. Противник легко маскировался в обильной зелени садов и улиц и в любой момент мог нас встретить своим огнем. Мимо нас пробежали в сторону жаркого боя у железнодорожной переправы курсанты Пашковского пехотного училища во главе с их командиром высокого роста и с изъеденным оспой лицом. Он был впереди, и далеко вокруг была слышна его команда – «Вперед! За мной!» Невольно вспомнился Чапаев, который в критическую минуту лично вел свои войска, находясь впереди них.
       В районе Краснодарского кладбища моему отделению пришлось принять бой с разведкой врага. Автоматный огонь противника заставил нас искать защиты у надгробных плит и памятников и вести ответный ружейный огонь. Чтобы выкурить противника из укрытия бросали гранаты-лимонки. После двадцатиминутной перестрелки противник внезапно исчез в неизвестном направлении. Мы же продолжали идти по своему маршруту. Было видно, как горит нефтеперегонный завод. Тучи черного дыма громадным облаком закрыли весь горизонт. Стало темно. Лишь солнечный диск в полуденном небе проглядывал слабым коричневым пятном. На углу одной из улиц жители города растаскивали по домам продукты питания и вино…Предлагали вино и нам. Наполнили фляжку, на потом, пить не стали. Питались зрелыми плодами городских садов.

       У меня скопилось много дневниковых записей и фронтовых стихов, которые хранились в походной сумке. Обстановка не предвещала хорошего исхода боя за Краснодар. Эти записи могли попасть в руки врага вместе со мной при сильном ранении или моей гибели. Тогда этому фронтовому материалу, ценному для потомков, был бы вынесен смертный приговор – сожжение на костре, так как  их строки дышали своей ненавистью к врагу.
       Чтобы спасти дневниковый материал, я обратился к одной из женщин из повстречавшихся на улице недалеко от озера по фамилии Колесникова. Я убедительно просил ее взять мой пакет с записями и сохранить его до освобождения города, спрятав в надежное место. Она согласилась с моим предложением и обещала, что если меня не будет в живых, то отошлет записи по указанному мною адресу, а именно моему отцу на Родину в Тульскую область. К сожалению, свое обещание женщина не выполнила. Потом, при немецкой оккупации, из-за боязни репрессий со стороны фашистов, она сожжет мой сверток с записями, похоронив труды навеки…

       Мое отделение продолжало движение к центру города, дошли до Кубани, где должен был стоять наш противотанковый истребительный отряд. Его на месте не оказалось, и никто не мог сообщить нам, что произошло с ним и где он находится. Бой с меняющейся интенсивностью кипел на западной окраине города у железнодорожного моста, приближаясь к центру города. Посоветовавшись с бойцами своего отделения, решили идти берегом Кубани к Пашковской переправе через Кубань в надежде найти своих.
       На окраине города Краснодара по балке, уходящей на север, расположились пехотные части и окапывались для ведения боя. Остановились и мы, чтобы совместно принять бой с врагом. Стали оборудовать окопы, вернее приспосабливать имеющиеся для ведения боя!
       Мой боец Крутов подошел ко мне и сообщил, что в полукилометре за нами в сторону Пашковской переправы стоит автомашина нашего противотанкового истребительного отряда, при которой расположился со своей трапезой наш начальник штаба майор Морозов. Боец просил меня установить с ним связь для того, чтобы отыскать своих и вместе с ними выполнять поставленную задачу. Не теряя времени я, как старший группы, решил доложить своему начальнику о своих делах сегодняшнего дня и возникших при этом вопросах, что и сделал, предварительно разбудив его ото сна. Спокойно выслушав доклад, майор остался им доволен и приказал (своим заплетающимся языком, так как он был пьян) моему отделению занимать оборону. Я, в порядке уточнения приказа, задал вопросы: «Где занимать оборону? Где наши командиры? Кому из командиров я буду подчинен при выполнении вашего приказа?» На что последовал неопределенный ответ: «Там», - показывая рукой в сторону черной тучи, стоящей над Краснодаром, – «Командиров много». На этом деловой разговор был окончен.
       Для меня стало ясно, что начальник штаба изрядно выпил спиртного и не может выполнять своих функций и что он не в курсе событий вверенного ему противотанкового истребительного отряда. Готовясь к обороне по восточному склону балки на восточной окраине города, я обратил внимание на скопление командного состава в ста метрах от нас и решил среди них поискать своих непьяных командиров. На обочине шоссе я увидел перед собой командарма 56 армии генерал-майора Рыжова. Объясняя обстановку командирам и ставя в боевых условиях задачу на остаток жаркого боя за Краснодар, он обращал их внимание на приказ Главковерха и министра обороны Сталина за № 227, требовавшего от войск стойкости и прекращения отступления. «Ни шагу назад!   Под этим девизом должна строиться наша борьба с ненавистным врагом», - закончил свое обращение к подчиненным генерал и тут же добавил, что будет подтянута к фронту одна минометная батарея и последний танк, находившийся в его распоряжении. И подумалось мне о том, как нелегко было командарму 56 армии в создавшейся обстановке без достаточных сил на фронте и отсутствия резервов в тылу. И как по-разному выполняет свой долг перед Родиной его командный состав. Одни идут в атаку первыми, другие пассивничают и избегают встречи с врагом, третьи заливают свои глаза водкой и ничего другого не видят.

       Прошло несколько часов. Наша шестерка лежала в окопах и ждала встречи с врагом, но он, застряв на железнодорожной переправе, все еще не обнаруживал себя перед нами. И вдруг по цепи раздалась команда: «Отступить!» Многотысячная масса рядовых бойцов и офицеров вышла из своих окопов и двинулась в сторону Пашковской переправы. Ранее нам не удалось найти своих командиров. Но, отступая, мы не забыли своего начальника штаба Морозова с его  грузовой машиной. Решили идти к нему. Подошли. Майор спал крепким сном. Разбудили. Доложили, что дана команда «отступать», и что он остается без нашего прикрытия. Тут начальник штаба всполошился, дал команду заводить машину и садиться в нее нам. Сам сел в машину и на большой скорости двинулись в сторону Пашковской переправы. Но не долог был наш путь. Заградотряд из пограничников остановил машину. Старший заградотряда, взяв руку под козырек, спросил у майора: «Куда следует машина?» Майор ответил: «На левый берег реки Кубани». Тогда командир заградотряда сообщил Морозову: «Приказ военного совета армии – не отступать!» Начальник штаба отряда Морозов кивком головы из кабины приказал нам слезть с машины. Пять человек спешились, а шестой боец Суворов с перевязанной рукой остался в машине (он получил ранение в перестрелке с разведкой противника на кладбище). Машина тронулась в тыл от линии фронта. Начальник штаба Морозов оставил нас одних на произвол судьбы, как будто для него приказа «Ни шагу назад!» не существовало.

       В этот день мы пристали к пехотному подразделению. Вместе держали оборону и несли боевое охранение. Но когда утром подошли к кухне, старшина нам сказал: «Мы вас не знаем и кормить не будем. Ищите своих!» И мы стали искать своих. Голод утоляли зрелыми фруктами и овощами. Целый день искали переправы через быструю Кубань, скрываясь от немцев в ивняке берега. Лишь только в одном месте, у крохотного совхозного хуторка Калинина, на противоположном берегу реки мы заметили лодку. Стали махать руками, чтобы привлечь к себе внимание с той стороны, не смея кричать в голос ради маскировки. Нас заметила 12-ти летняя девочка Катя. Она помахала нам своими крохотными, казалось, неокрепшими руками и побежала в хату за веслами. Бегом принесла весла, села в лодку и вот она, Катя, наша спасительница уже у нашего берега. Мы ее обняли и расцеловали. От высокого чувства выполненного пионерского долга по спасению красноармейцев от неминуемой гибели или плена у нее навернулись слезы. Мы сели в лодку. Катя уступила нам весла. Бойцы энергично стали грести веслами, пересекая быстрое течение реки под сумрачным небом вечерней зари. Левый, низкий берег Кубани приближался к нам, как спасательный круг в безбрежном океане, за который спешили мы вцепиться ради спасения своих жизней. Жестким толчком лодки о берег был положен конец нашим переживаниям. Мы вышли на берег, благодарили несчетное количество раз Катю за ее бескорыстный пионерский подвиг во имя нашего спасения. А там, в стороне, шла периодическая перестрелка. Немцы прочесывали город Краснодар вдоль и поперек, отыскивая попавшихся в капкан бойцов. Орудия и минометы врага уже вели огонь по левому берегу реки Кубань, где находилась линия обороны наших войск. Только правее, вверх по течению реки, не затихал жаркий бой за Пашковскую переправу, которую наши войска продолжали удерживать в своих руках. Пулеметно-ружейная и автоматно-минометная стрельба в смертельном хоре жестких звуков за переправу не прекращалась и следующий день.

       11 августа 1942 года. Наша прославленная Иркутская дивизия, громившая Колчака в гражданскую войну, стойко дралась с врагом и на Кубанской земле, прикрывая тракт, идущий на станицу Саратовскую, город-курорт Горячий Ключ и в предгорья Северного Кавказа. Конечно, мы тогда еще не знали, что 10-го августа врагом был занят город Майкоп – столица Адыгейской республики с ее нефтью, расположенный глубоко в тылу у нас. Левее по фронту фашисты подошли к Тереку и овладели городом Моздок. К 9-му сентября 1942 года немецкие войска овладели почти всеми горными перевалами в этом районе. Угроза захвата города нависла над Сухуми.
       Георгий Константинович Жуков, маршал Советского Союза, четырежды Герой Советского Союза, в своих мемуарах потом напишет:
       - События мая и июня показали, что в этом решении (имеется в виду наступательная операция Тимошенко, командующего Юго-западным направлением, поддержанная Сталиным по освобождению Харькова, закончившаяся провалом) был допущен чрезвычайно большой просчет.
       Этот просчет ощутили в полной мере на своих плечах бойцы и командиры, защищавшие Сталинградское и Кавказское направление от нашествия врага.

       После переправы через Кубань ночевать расположились в доме нашей спасительницы на чердаке, в сене. Хозяйка принесла нам крынку молока и буханку хлеба. Утолив жажду, вспомнили о фляге вина. Немного выпили. Заснули крепким богатырским сном, не ведая о том, что где-то рядом противник, преодолев сопротивление наших войск на стыке двух подразделений, уже захватил плацдарм и готовится к его расширению.
       Утром проснулись рано. Самочувствие после крепкого сна было хорошим. Погода стояла сухая, солнечная. Позавтракали хозяйским угощением. Поблагодарили и распрощались навсегда с казачкой и ее дочкой, нашей спасительницей Катей.
       В нашу задачу входило: отыскать наш противотанковый истребительный отряд, возможно, его остатки после кровопролитных боев за Краснодар. Долго искали и нашли. Он нес оборону по левому берегу реки Кубань в районе адыгейского населенного пункта Козет, что напротив центральной части города Краснодар. Появление нашей пятерки в отряде было встречено радостными лицами бойцов. Вопросам не было конца: «Как?... Где?... Что?... Почему?...» Вопросы сыпались от обступивших нас бойцов, и мы охотно на них отвечали с чувством высоко исполненного долга перед Родиной, подробно, основательно. Стало и нам кое-что известно об истребительном противотанковом отряде. Его крепко потрепали в городских уличных боях.
       Не имея опыта ведения таких боев, артиллеристы несли большие потери. Потом оставшиеся силы отряда были командованием сняты и переброшены за Кубань, где и заняли оборону по реке. От первой машины, ушедшей 9-го августа 1942 года в направлении появившегося с западной стороны города врага, сведений и слухов никаких не было, как будто в воду канули. Лишь только неделю спустя, обросшим и грязным, с изодранной гимнастеркой, без оружия пришел в отряд майор Жуков, один из тридцати человек первой машины, ее представитель. Он поведал нам трагическую судьбу своих товарищей, первыми встретившими своим огнем врага.
       Майор Сергей Константинович Жуков рассказал:
       - По тревоге мы быстро заняли свои места в машине. На большой скорости городскими улицами ехали в западном направлении на встречу с врагом. Достигли окраины города. Было спокойно. Тронулись дорогой в сторону станицы Елизаветинской. Ехали не долго. На горизонте показалась движущаяся нам навстречу мотомеханизированная колонна фашистов. Мы спешились. Машину отправили обратно за пополнением. Сами заняли оборону на небольшой высоте пшеничного поля, маскируясь в ее высоких стеблях. Впереди надвигающейся на нас колонны ехали мотоциклисты-разведчики, за ними – танки и мотопехота. Моя группа располагала карабином, гранатами и бутылками с горючей жидкостью, со мной был еще автомат. На предстоящем поле боя не было ни окопов, ни щелей для укрытия, а только одна высокая точка, помогавшая нам видеть все поле, но без какой-либо защиты от вражеского огня. При приближении колонны на ружейный выстрел решили открыть прицельный огонь по мотоциклистам и тем самым на какое-то время задержать продвижение врага. Нам это удалось. Несколько мотоциклистов мы сняли. Получилась недолгая заминка, после которой танки развернулись фронтом и двинулись в нашем направлении. Наши бойцы под огнем врага продолжали вести неравную борьбу, уничтожая его живую силу, мотопехотинцев и мотоциклистов. При приближении танков врага наши бойцы, отстреливаясь, стали расползаться по полю в сторону от шоссе, маскируясь пшеничной нивой. Танки врага, проутюжив поле своими гусеницами под свист пулеметного огня, продолжали двигаться к городу, оставив на перекрестке дорог двух солдат. Они зорко просматривали поле боя, надеясь найти живых артиллеристов. Но их не оказалось. Чудом мне  удалось остаться не раздавленным гусеницами танков. Оставшийся единственный патрон в автомате для себя, я подарил фашисту, мародерствующему над трупами наших бойцов. Второго оккупанта, занимавшегося тем же делом, я сильным ударом автомата сзади убил наповал, сломав при этом приклад оружия. Ночью прошел вглубь оккупированной немцами территории, где и перебрался с трудом к своим на левый берег. Казаки-кубанцы из-за боязни быть расстрелянными врагом за пособничество не откликались охотно на мою просьбу в содействии к возможной переправе на другой берег реки к своим. Но нашлись добрые люди, перевезли, и теперь я с вами, мои боевые друзья.
       Закончив свой рассказ, майор Жуков добавил:
       - Возможно, кто-то и уцелел из моей команды, но пути наши не совпали. Вернулся я один…

       Оборона  адыгейского населенного пункта Козет была недолгой. Вклинившиеся немецкие войска на стыке нашего противотанкового отряда  и  76-ой  морской бригады просочились к нам в тыл, отрезая наши пути к отступлению. Командование приказало отряду сняться с занимаемых позиций и с боями отступать к Кавказским горам в надежде, что они помогут нам стабилизировать положение на фронте. Помню, отступая, в одном совхозном хуторе казачки выносили и кормили нас придорожно жареным мясом, яичками, угощали молочком, со слезами на глазах провожали нас в надежде, что врага мы победим. В это самое время на пути нашего отхода неожиданно разгорелся жаркий бой. Автоматчики врага, прикрываясь буйной степной растительностью, просочились к маршруту передвижения наших войск и открыли по отступающим автоматный огонь. Тут уж было не до жареного мяса. Жители с криком и визгом разбежались по хатам. Мы же, развернувшись цепью, перебежками, а местами по-пластунски обратили в бегство малочисленную (до взвода) группу немцев и очистили себе дорогу для движения на юг. Шли дальше через адыгейский аул Тахта-Мукай, станицы Ставропольская и Калужская.
       В городе Горячий Ключ остановились, подсчитали свои силы. От отряда в семьсот человек осталось не более сотни, из которых 80% были офицеры. Рядовые и сержанты были выбиты в бою. И казалось странным, что у красноармейской кухни с котелками стояли почти одни лейтенанты и капитаны, цвет нашей артиллерии, жаждущие получения пушек, но их пока не было. Нужда заставила их сражаться в пехотных рядах.

       В этот период мой новый фронтовой блокнот пополнился стихом, посвященным другу Григорию Зимину из станицы Некрасовской.

Волна морская непрерывно
Лаская берег свой морской,
Влечет мой взор, и беспрерывно
Душа волнуется тоской.

Печаль напрасно не приходит,
Всему причина в жизни есть,
В ней каждый, кажется, находит
Святое слово – наша месть.

За смерть товарищей на Юге,
За Краснодар, за Дон, Ростов,
Что сделал гад в своем недуге,
Я ненавидеть стал врагов.

Не встречу я друзей похода,
Десятков многих смертных битв,
Пока я жив, мне нет покоя –
Вот лозунг мой взамен молитв.

19.08.1942
Горячий Ключ

       Командование приказало остатку противотанкового истребительного отряда организовать оборону станицы Пятигорской, что расположена в горах на дорогах к Пятигорскому и Хребтовому перевалам. Станица стояла в нескольких километрах от Горячего Ключа и соединялась горной дорогой по ущелью. Офицеры, сержанты и бойцы заняли оборону у лесопильного цеха станицы Пятигорской на высотах, удобных для обороны. Среди обороняющихся были и мои подчиненные, вырвавшиеся из пекла Краснодарского боя. Иван Долбин из станицы Мечетинской, Борис Трифонов из города Куйбышева, Григорий Крутов из Казани, Николай Ткаченко из станицы Кавказская и Григорий Зимин из станицы Некрасовской. Наша оборона станицы Пятигорской была, вероятно, второй линией обороны на случай прорыва первой. Наши союзники, горы, помогли нам стабилизировать фронт, и немецкая машина стала буксовать, не имея достаточных сил для наступления.
       Не долго мы стояли в обороне. Пришел приказ артиллеристам противотанкового истребительного отряда 1195 артполка вернуться в свою часть. Поступили новые пушки. Требовалось укомплектоваться и продолжать борьбу с врагом опять артиллеристами. Формирование полка проходило в приморском городке Джубга.
       Тогда в своем фронтовом блокноте артиллеристам – участникам армейского противотанкового истребительного отряда я написал слова:

В атаку отрядом мы смело пошли
В защиту советской Кубани,
И тысячи немцев могилы нашли
Взамен их мечтательной дани.

08.1942
Джубга

12.1985 – 11.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Оборона Кавказа


       1195 артиллерийский полк Резерва Главного Командования 56-ой армии после отправки своих свободных артиллеристов в противотанковый истребительный отряд для защиты Краснодара не сидел, сложа руки. По силе своих возможностей он вел оборонительные  бои с наседавшим врагом, круша его танковые клыки и мотопехоту в местах скопления, у переправ и на марше. Но с продвижением врага на юг было нарушено тыловое снабжение армии, перерезаны коммуникации с востоком страны. Прекратилось поступление продовольствия и боеприпасов. Командованию армии удалось решить продовольственный вопрос за счет местных резервов, но обеспечение боеприпасами затормозилось полностью, вплоть до  освоения новых коммуникаций, которые удлинились до одной тысячи километров, а местами и более. Теперь грузы для армии, действовавшей на Северном Кавказе, шли через среднеазиатские республики, Каспийское море, по горным дорогам Закавказья, по дорогам, тропам и ущельям в отрогах Главного Кавказского Хребта. В связи с отсутствием снарядов наш полк не мог поддержать войска, оборонявшиеся на внешнем обводе Краснодара, и был отведен за Кубань. А к концу августа 1942 года его подразделения были сосредоточены на берегу Черного моря в поселке Джубга, удаленном на равное расстояние, как от Новороссийска, так и от Туапсе.
       Вот в этот момент оставшиеся в живых после потерь в боях (осталось не более тридцати человек от ста пятидесяти) артиллеристы противотанкового истребительного отряда вернулись в свой родной полк к своим товарищам по оружию.

       К этому времени обстановка на нашем участке фронта Приморской группы войск в составе: 12, 18, 47 и 56 армий Закавказского фронта под командованием генерала армии Тюленева была следующая. Действующая против нас 17 немецкая армия, части румынской армии и других сателлитов Германии вели бои за Новороссийск и станицу Шапсучскую против войск 47 армии, за город Горячий Ключ против нашей 56 армии, правее нас, защищая Туапсинское направление, сражалась 18 армия, а еще правее, прикрывая перевалы и сухумское направление, действовала 46 армия. На Туапсинском направлении наступала 1-я танковая армия Клейста. Враг имел своей целью, сломив наше сопротивление у Новороссийска, двигаться на юг вдоль Черноморского побережья. И со станции Шапсучской, через перевалы немецкие войска хотели выйти к Геленджику, от Горячего Ключа через Хребтовый и Деорановский перевалы овладеть Джубгой, от Белореченской прорваться к Туапсе, а от Майкопа к Сухуми. Концентрические удары врага по направлению к морю преследовали цель отрезать нашу Черноморскую группу войск в районе Туапсе, раздробить ее на части с выходом на Геленджик и Джубгу с последующим разгромом и пленением окруженных войск. Войскам врага в период с 17 августа по 9 сентября 1942 года удалось потеснить войска 46-й армии, занять Клухорский и Санчарский перевалы и продвинуться по южным склонам этих перевалов на 10 – 25 км, создав угрозу Сухуми и коммуникациям вдоль Черноморского побережья. 21 августа 1942 года в пропагандистских целях фашисты установили свой флаг на самой высокой точке Кавказа, на вершине горы Эльбрус.

       Тем временем 49-й горнострелковый корпус врага не вступал в бой и был предназначен для операций на Ближнем Востоке с целью соединения с войсками, действовавшими в Египте под командованием генерала Роммеля. Как пишет маршал Советского Союза Гречко А.А. в своих воспоминаниях: «Положение на советско-германском фронте в августе - сентябре месяце 1942 года было тяжелым и особенно на юге». Располагая большим численным преимуществом в силе, немецко-фашистские войска упорно рвались к Волге, на Кавказ. Шла легендарная Сталинградская битва и битва за Кавказ. К событиям на советско-германском фронте было приковано внимание всего мира.
       От исхода событий под Сталинградом и на Кавказе во многом зависела позиция по отношению к Советскому Союзу Японии и Турции. В Турции активизировалась антисоветская пропаганда. В журнале «Бозкурат» от мая месяца 1942 года была опубликована карта «Великой Турции» с включенными в нее Закавказьем и среднеазиатскими советскими республиками. В августе того же года глава правительства Турции Сараджоглу в беседе с германским послом заявил, что, как турок, он страстно желает уничтожения России. Турецкие войска концентрировались на нашей границе. Военные руководители Турции планировали нанести удар в тыл нашим войскам через плоскогорье Ирана с целью захвата Баку с его нефтяными районами, куда гитлеровским войскам не удавалось пробиться. Этому мешали горы и мужественные защитники своей земли – бойцы Красной армии.

       В Иране также оживилась антисоветская деятельность. Летом 1942 года обострилась обстановка на Дальнем Востоке. Япония открыто готовилась вступить в войну против нас. В то тяжелое время для нашей Родины наши союзники Англия и США 12 августа заявили нам, что в 1942 году не будет открыт второй фронт. Вдобавок к этому в самый трудный для советских войск период Сталинградской битвы правительства наших союзников США и Англии договорились между собой о временном прекращении поставок. Они к этому времени подготовили план, по которому надеялись ввести свои войска в советское Закавказье.
       Ставка Верховного Главного Командования в связи с осложнением обстановки потребовала от войск, сражавшихся на Юге, упорно защищать каждую позицию, каждый метр советской земли и отстаивать свои территории до последней капли крови. В эти тревожные дни Коммунистическая партия и советское правительство обратились через газету «Правда» к воинам и народам Кавказа со страстным боевым призывом: «Отстоять Кавказ!» С этой целью 23 августа 1942 года в Тбилиси состоялся антифашистский митинг представителей всех народов Закавказья. Опасность, нависшая над Родиной Октября в 1942 году, достигла кульминационной точки и была значительно большей по сравнению с 1941 годом, когда немец подходил к Москве - столице нашей Родины. Основная масса бойцов армии была настроена оптимистически, верила партии и правительству, была уверена в нашей  победе над врагом, стойко стояла на пути неприятеля, не щадила своих жизней. Но среди них были и пессимистически настроенные бойцы, маловеры, поддавшиеся пропаганде врага, паническим слухам. Они, отступая в горы мимо своих казацких очагов и семей на Кубани, оставались с ними, дезертировали, а некоторые даже переходили на сторону врага – изменяли Родине. Но об этом потом…

       Нашему 1195 артполку полковника Чурбанова, занявшему боевые порядки в поселке Джубга, командованием 56-й армии была поставлена задача укомплектоваться матчастью и личным составом и быть готовым по тревоге выступить против любых попыток противника прорваться по дорогам через горные перевалы к морю в районе Геленджика, Туапсе или вдоль побережья от Новороссийска, не дать возможность противнику высадить десант с моря в нашем районе.
       Поселок Джубга был как бы осью полукруга линии фронта Приморской группы войск, радиус которого охватывал Новороссийск на севере, Горячий Ключ на востоке и Туапсе на Юге. Основанием полукруга была единственная дорога вдоль всего Черноморского побережья.
       В полк уже полным ходом стали поступать боеприпасы и продовольственно-вещевое обеспечение. Были доставлены и новенькие, пахнущие  свежей заводской краской, артиллерийские орудия калибра 122 мм. Только не пушки, а гаубицы с короткими стволами, удобные для стрельбы в горах, с навесной траекторией полета снарядов для нанесения ударов по закрытым целям, расположенным на обратных склонах гор. То, что надо для ведения стрельбы в горах. Бойцы с улыбкой на лице  радовались поступившему в их распоряжение грозному оружию для борьбы с врагом и благодарили тружеников тыла за этот подарок. Ветераны войны совместно с пополнением, не считаясь со временем, стали осваивать новую технику. Повсюду шло обучение прибывшего пополнения, передавался им накопленный боевой опыт и свои личные знания и наблюдения, которые могли пригодиться неопытным бойцам. Предстояли нелегкие бои с врагом.
       В Новороссийске фашисты неистово атаковали, стремясь любой ценой очистить город от наших войск и выйти на Черноморское шоссе. Штурмовая авиация врага беспрерывно висела в воздухе, стремясь сломить сопротивление наших защитников. Артиллерийский и минометный огонь наших войск не давал поднять головы противнику, доводя их нервное напряжение до предела. Натиск врага на Новороссийск подкреплялся еще и вторым ударом со стороны станицы Шапсучской на Геленджик.
       Сложилось тяжелое положение для обороняющейся 47 армии. Ей требовалась помощь в артиллерии от соседа – 56 армии и она пришла. Часть батарей 1195 артполка была переброшена под Новороссийск и Геленджик. Артиллеристы-Чурбановцы своим точным огнем стали давить огневые точки врага. Холодный душ артиллерийских залпов, направленных на уничтожение вражеских танков, заставил немецкое командование отвести боевые машины с переднего края боевых действий в укрытие, при этом неприятель оставил на поле боя в Новороссийске восемь подбитых и сожженных танков. Положение стабилизировалось. Враг прекратил атаки и затих.

       В этих боях отличились командир дивизиона майор Жуков, командир батареи старший лейтенант Федоров и др. От действий вражеской штурмовой авиации понесли потери наши артиллеристы. Был тяжело ранен в живот осколком авиабомбы наш товарищ по взводу маркшейдер из Донбасса сержант Малыгин. Воспитанник рабочего класса, он отличался своим особым уравновешенным характером и дальновидностью, хорошим знанием дела и уживчивостью с товарищами. Нам было тяжело расставаться со своим боевым товарищем. Топограф-вычислитель сержант Солодарь накануне был отправлен к Новороссийску для несения караульной службы по охране винных складов. Вернулся он из наряда усталым, привез во фляге неочищенный коньяк. После долгой разлуки, находясь в противотанковом истребительном отряде, вернулся и я. Мы с Солодарем были коллегами по армейской службе, находились вместе в одном взводе и дружили как боевые товарищи. Когда мы встретились, усталость товарища была моментально снята радостью нашей встречи. Мы крепко обнялись, выпили за встречу и, как бывает после приема спиртного, стали делиться своими новостями и впечатлениями о полковой жизни, пребывании в противотанковом истребительном отряде, о положении на фронтах и международной обстановке. Вспомнили боевых товарищей, погибших в бою, вспомнили и тех кубанских казаков, которые по неизвестным для нас причинам отстали в пути от нас, по всей вероятности ушли домой навестить своих близких и так и не вернулись. Особое место в нашем разговоре занимал вопрос ожесточенных боев с фашистами на Туапсинском направлении, где они могли в случае прорыва нашей обороны занять город и отрезать пути отхода наших 47 и 56 армий, а также соединениям 18-й армии и принудить их к капитуляции.

       К этому времени неприятель с самолетов засыпал нас листовками с призывом: «Вы окружены! Берите с собой котелки, кружки и ложки и сдавайтесь в плен. Иначе вас замучает голод своей костлявой рукой». Среди некоторых из наших бойцов появились и пораженческие настроения. В станице Пятигорской перед строем офицеров противотанкового истребительного отряда был расстрелян за распространение панических слухов и неверие в нашу победу лейтенант Певзнер из полка майора Стаценко, который командовал этим противотанковым истребительным отрядом. Партийные органы, политработники и коммунисты полка усилили политико-воспитательную работу среди бойцов и командиров по правильному пониманию внутренней и внешней политики нашей партии и нашего правительства, нацеливали их на усиление борьбы с врагом, принимали меры к поддержанию строжайшей дисциплины в подразделениях. Требовали от коммунистов их авангардной роли в боях, усилили работу по росту партии перед лицом нависшей над нами опасности со стороны ненавистного врага. В это тревожное для Родины время сентября 1942 года я написал заявление в парторганизацию о приеме меня в члены партии. Мне дали партпоручительства (рекомендации) с положительными характеристиками радист Павлов, разведчик Шишков и командир орудия Бобров. Вскоре меня на партийном собрании коммунистов полка приняли в члены партии. Этот сентябрьский день тревожного 1942 года стал для меня самым светлым и счастливым днем моей жизни. Звание члена партии возлагало на меня дополнительные обязательства, которые исходили из устава партии, и выполнение которых вело к ускорению нашей победы над врагом.

       Не сумев прорваться к Туапсе из района Новороссийска, немецко-фашистское командование стало вести подготовку к прорыву нашего фронта на Туапсинском направлении из района Хадыженская, ставя ближайшей целью выйти к побережью Черного моря, отрезать черноморскую группу войск от основных сил Закавказского фронта, лишить Черноморский флот его баз и портов и высвободить часть своих сил для переброски на другие участки фронта. Сущность этого плана состояла в нанесении двух ударов по сходящимся направлениям с целью окружения основных сил 18-й армии (командарм генерал-лейтенант Ф.В. Комков) в районе северо-восточнее Шаумяна. Главный удар намечался из района Нефтегорска на Шаумян, вспомогательный - встык между 18-й армией и нашей 56-й (командарм генерал-майор А.И. Рыжов) из района Горячий Ключ – Фаногорийская – долина реки Псекупс - на Шаумян. Для достижения цели войска противника усиливались значительным количеством пехотных, горно-стрелковых и танковых соединений. Соотношение сил к концу сентября на Туапсинском направлении было в пользу противника: по пехоте – в два, по артиллерии – в три и по самолетам – в пять раз, к тому же противник имел около 150 танков, у нас их не было.
       Для укрепления обороны города Туапсе 23 августа 1942 года создается Туапсинский оборонительный район в границах Джубга – Георгиевская – Лазаревская. Город готовился к круговой обороне. Ожесточенные бои на Туапсинском направлении велись в течение полутора месяцев, начиная с 25 сентября. Враг, не считаясь с большими потерями, теснил наши войска к морю. 16 октября занял Шаумян, 22 октября вышел к горе Семашко, Два Брата и долине реки Туапсинко в тридцати километрах от города. 15 октября Ставка Верховного Главного Командования обратила внимание командующего Закавказским фронтом на необходимость усиления сопротивления врагу, недопущение выхода противника через Елисоветпольский перевал к Туапсе, что приведет к пленению войск черноморской группы, а выход противника в район Поти и Батуми лишает наш Черноморский флот последних баз. Было принято решение о смене руководства черноморской группы войск. Вместо генерал-полковника Я.Т. Черевиченко был назначен генерал-майор И.Е. Петров (11-го октября). И в руководстве 18 армии на смену генерал-лейтенанту Ф.В. Камкову был назначен генерал-майор А.А. Гречко (17-го октября).
       Между тем, противник продолжал наступать и, овладев 16-го октября Шаумяном, завязал бои за перевал Елисаветпольский. Фанагорийская группировка противника захватила урочище Степки и стала продвигаться в направлении горы Кочканово.
       Как говорилось выше, фашисты в конце сентября 1942 года предприняли попытку прорвать оборону нашей 56-й армии из района Горячий Ключ. Для усиления сопротивления врагу к нам срочно был переброшен из Джубги 1195 артполк. Его огневые позиции расположились в районе Хребтовое, а наблюдательные пункты на Лысой Горе. Высокая точка гористой местности позволяла нам хорошо просматривать передний край противника и его тылы в районе Горячего Ключа, видеть Фаногорийское и Волчьи Ворота – места, где предстояло развернуться ожесточенным боям нашей армии с превосходящими силами противника, рвавшегося к Туапсе.
       Эффективность прицельного огня нашей артиллерии помогла прославленной в боях 30-й Иркутской Краснознаменной дивизии под командованием полковника Аршанцева сдержать натиск противника и не дать ему возможность окружить войска 18-й армии. Фашисты, озлобленные неудачным наступлением своих войск, стали штурмовать Лысую Гору, где находились наши корректировщики и наблюдательные пункты, стремились отнять выгодную позицию, ослепить в горах наших артиллеристов, не дав им возможность вести прицельный огонь по противнику. Но это им не удалось осуществить. Гора переходила из рук в руки. Разведчики-артиллеристы совместно с пехотинцами отбивали контратаки врага. В одном из боев разведчик Калюжный автоматным огнем из-за засады стал косить штурмующие цепи фашистов, которые, потеряв до десятка солдат убитыми, отступили, унося с собою тяжелораненых.

       Но значительное превосходство противника в силах и ценою больших потерь позволили агрессору овладеть Фаногорийской и продолжить теснить правый фланг нашей армии по окружности к Туапсе.
       Командир артполка полковник Чурбанов перенес свой наблюдательный пункт ближе к Фаногорийской, на ее западные склоны гор, ближе к боевым порядкам пехоты. Он вверенными ему силами, всей артиллерийской мощью своих артдивизионов продолжал наносить шквальные удары по атакующим войскам противника. Путь к морю в нашем районе врагу был прегражден. В этих ожесточенных боях на Туапсинском направлении несли потери и артиллеристы. Убитых хоронили на месте, делая надгробную звездочку и надпись, раненых отправляли в тыл.

       Однажды и я попал в переплет, от которого пришлось более двух недель валяться на койке в медсанчасти. Машина с боеприпасами прибыла на батарею. Стали разгружать, начался артобстрел наших позиций. Разорвавшийся вражеский снаряд угодил в машину. Загорелся бензобак, обдав мои открытые руки и одежду струей горящего бензина. Я метался от нестерпимой боли, не имея возможности сбить огонь. Пламя продолжало лизать кожу моих рук и одежду. Выручил меня мой друг Алексей Новожилов. Наброшенным брезентом он сбил с меня пламя и оказал мне первую медицинскую помощь. Начальник медсанчасти Бунин меня, как кадрового артиллериста, не стал отправлять в госпиталь, лечил сам. Он потратил много своих сил, чтобы скорее поставить меня на ноги, в строй. Мокнущие, обожженные кисти рук он пудрил толчеными таблетками стрептоцида, делал бинтовые повязки каждого пальца и кисти в целом. Получались по выражению Бунина – рыцарские белые перчатки.
       Я выписался из санчасти накануне праздника 25-й годовщины Октября. Радость моего выздоровления и возвращения к товарищам была отмечена другим радостным событием в моей жизни. Во фронтовой газете 56-ой армии «За нашу советскую Родину» был помещен указ о награждении меня медалью «За отвагу» с формулировкой «За проявленное мужество и отвагу в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками». Мне, конечно, заранее не было известно, что я был представлен к награде. К тому времени в нашем полку наград еще никто не получал. Поэтому сообщение газеты вызвало большую оживленность среди однополчан. Меня поздравляли друзья и товарищи, они говорили приятные пожелания, и я вместе с ними был рад этому событию в части. Конечно, уничтоженный танк и убитые мною фрицы что-то да значили для общей борьбы с врагом в момент нахождения меня в противотанковом истребительном отряде по защите Краснодара. Но я считал, что этого недостаточно для столь высокой оценки моего выполненного долга перед Родиной. Лично я к себе, коммунисту, предъявлял большие требования и надеялся в боях их осуществить. Теперь к этому и награда меня обязывала. Ведь мы только готовились к разгрому врага, и работы в этом направлении для каждого было предостаточно.
       5 ноября 1942 года по случаю вручения мне награды я прочитал присутствующим фронтовое стихотворение:

Я сделал пользу пред Отчизной,
Страна отметила меня.
Вам пару слов скажу за тризной
По поводу награды дня.

Сегодня мы в горах Кавказа
Врага резервы мелим в пух,
И с каждым днем мы ждем приказа,
Чтоб зверю-немцу выбить дух.

Вот наша цель, бойца заслуга,
Отчизна вспрянет от чумы,
Колхозник встанет вновь у плуга,
К станку с рабочим станем мы.

Вперед, на Запад, бейте пушки!
Точней, топограф, дай прицел.
Стрелок не спустит фрица с мушки –
Сгниет в горах двуногий зверь!

Хребтовая щель
Кавказ

       Я не претендовал на высокую оценку художественной стороны стихотворения, для этого в окопах и землянках не было достаточных возможностей, но содержание его точно соответствовало духу воинов армии того времени. Даже в мирное время наша жизнь не состоит из одних только радостей, а сопровождается порой человеческими горестями и неприятностями, которых в военное время было не сказуемо много для нашего народа. Так получилось и у меня. На смену радости по случаю правительственной награды, медали «За отвагу», мне пришло три печальных письма. В одном письме с Родины сообщалось, что мой отец 75 лет скончался в сентябре месяце 1942 года, и что его похоронили односельчане по крестьянскому обычаю на сельском кладбище рядом с моей мамой, скончавшейся двумя годами раньше. Тяжело было переносить уход из жизни родного отца. Но я сам себя успокаивал тем, что папа умер своей смертью, в годах, тогда как по всему фронту гибнут молодые, в расцвете своих сил, мужчины и женщины. С этим переживанием справился относительно легко. Но когда одновременно пришло второе и третье письмо с сообщением о гибели родных братьев Ивана и Михаила, моим страданиям не было предела. Не жалея себя, ушел из землянки, под дождем, в глухом лесу сидел на бревне, один, со своими нахлынувшими, как вал морского прибоя, мыслями.
       Брат Иван был мобилизован в первые дни войны. Оставил дома с матерью пять маленьких детей. Он сложил свою голову под Орлом, защищая свою Тульскую землю, свою семью от ненавистного врага. Ему было 44 года от роду. Брат Михаил добровольцем ушел в народное ополчение Москвы. Оставил дома с матерью двух детей. Защищая в тяжелом 1941 году столицу, участвовал в разгроме немцев под Москвой. С боями прошел далеко на запад. Свою голову сложил под Ленинградом. Он своею грудью шел пробивать блокаду города, пытался спасти детей и стариков от неминуемой голодной смерти. Но не удалось. Ему было 40 лет. Родные братья Иван и Михаил помогли мне в тяжелые, но вместе с тем счастливые и радостные предвоенные годы, выйти в люди, получить образование, стать специалистом своего дела. Невыплаканные слезы по погибшим братьям, как неизлечимая болезнь, дает о себе знать и поныне при виде родных племянников, а равно и детей отчизны, потерявших своих родителей на фронте. В те тяжелые минуты личных переживаний трижды слал проклятия фашистам и дал клятву родным – еще сильнее ненавидеть врага, еще сильнее бить его, не жалея своей крови и самой жизни для нашей победы.

       Война шла. Звучно разносились по горам и долинам разрывы мин, снарядов и бомб. Как и всегда свистели пролетавшие пули, снайпер выслеживал цель. Воздушный разведчик делал съемки. Разведкой боем добывали языка. Стали чаще к передовой подъезжать наши прославленные гвардейские минометы. Отстрелявшись, быстро снимались, чтобы не оказаться под ответным огнем врага. Позади осталась сухая осень с ее ожесточенными боями. Полыхавшие цветом радуги по отрогам гор и долин и радовавшие нас своей красотой листья опали, укрыв своим одеянием дикорастущие плоды. Как будто прячась от врага-пришельца, похрюкивая, медленно пробирались по ущелью кабаньи семьи, лакомясь дарами природы. Они остерегались вершин. Там были люди и добрые, и плохие, которые вели между собой кровавый бой. На смену золотистой осени пришла южная зима с ее дождями вперемежку с мокрым снегом. По-прежнему на фронтовых горных дорогах с разбитыми колеями можно увидеть повозки с ранеными, машины с продуктами и боеприпасами. Один раз в ночной тишине повстречался легковой автомобиль. Он буксовал и не мог выбраться из колдобины. В нем оказался Н.С. Хрущев, будущий руководитель нашей страны. Помогли. Уехал.
       В землянках и блиндажах по стенам текли грунтовые воды, над головой пела свою песню капель. Было сыро, но тепло от походных чугунных печек. Бурелома было полно. Дров не жалели и были рады своему походному жилищу с земляными нарами, с завешенной плащ-палаткой дверью и коптилкой в углу землянки, сделанной из малокалиберной зенитной гильзы. Крепким теплом веяло от принесенных почтальоном писем. Каждый боец с нетерпением ждал весточки от родных и близких, спешил узнать последние новости. И чем чаще приходили письма, тем радостней и легче было на солдатской душе. Тяжело было тем бойцам, у которых родные находились на территории, которая оказалась под временной оккупацией, откуда невозможно было отправить письма. Мы делились с ними теплом своих писем, утешали надеждой скорого освобождения. В перерывах между боями читали армейские газеты и боевые листки подразделений полка. Мне часто приходилось на этих страницах помещать свои фронтовые стихи, сочетавшие лирику с боевым настроем дня. По мере необходимости проводились партийные собрания части и митинги в подразделениях. Любимой командой бойцов была команда – «На обед!» С доставкой продуктов были затруднения. Готовили не всегда то, что надо. Бывало, дадут полкотелка манной каши, и глотай, как ребенок - никакой крепости. Чувствуешь себя полуголодным, обессиленным. Добавком к рациону были падалицы груш и яблок, полусгнивших, но вкусных. Наешься их натощак – и начинает болеть желудок, а что поделаешь? Нужно выжить и выстоять в борьбе с врагом.

       Прифронтовое скопление людей наполняло их деятельность определенным содержанием. Наступила зима, и командир дивизиона майор Жуков распорядился построить баню с парным оборудованием у подножия пятигорского перевала на безымянной речушке. Сам Жуков был родом из Калининской области, где каждый хозяин имел на своей усадьбе баню, и без парной им жизнь была не мила. Тем более баня была крайне необходима на фронте для элементарной гигиены,  для приведения бойцов в чистый вид, без насекомых - спутников окопной жизни. Поставили сруб, сделали полати, в углу оборудовали печь, обложили ее омытыми водой гладкими круглыми валунами. Затопили печь. И первым, после того, как поддали пар, полез на нары-полати наш командир дивизиона Костя Жуков. Мы удивились крепости его сердца, когда он с веником в руках возился в самом верху бани в густых клубах кипящего и бурлящего пара. Сила теплового нагрева была такова, что надежно дезинфицировала солдатское имущество от насекомых, которые погибали от такой температуры, а он переносил парную легко, как подобает настоящему любителю русской бани, без всяких лишних эмоций, если не считать его просьб: «Еще поддай!» И поддавали. Холодная вода обдавала раскаленные камни, пар устремлялся кверху, прогревая до костей его красно-розовое тело. Костя Жуков – крепыш, небольшого роста и большой души человек, никогда не делал грани между собой и подчиненными, если не было в этом особой необходимости. Он делился последним куском хлеба и последним глотком спирта для лечения и поправки здоровья, для жизни. До сих пор помню, что когда командир отдает приказания, то боец должен ответить: «Есть!» - и далее идти выполнять приказание. Я же в подобных случаях отвечал командиру дивизиона: «Добре», - при этом прилагаемое усилие для выполнения приказа было значительно большим для меня, чем при казенном слове «есть».
       Прославленный участник финской компании, с орденом Красного Знамени на груди, чудом уцелевший от огня и гусениц танков Клейста при защите Краснодара в противотанковом истребительном отряде Костя Жуков покрыл себя неувядаемой славой и в нашем полку, за что был награжден орденом Красной Звезды. Забегая вперед, должен сказать, что наш Костя Жуков при освобождении Кубани не погиб, такие люди бессмертны, а неожиданно заболел тяжелой болезнью и скончался в госпитале. Его святой образ русского человека, несгибаемого защитника отчизны, стоит и поныне перед моими глазами во всем его величии и благолепии.
       Много ли надо бойцу для его радостного настроения? Совсем немного. Он рад доброму слову, хорошему настроению товарища, приятному вкусному борщу, появлению сестры милосердия. Он радуется всему доброму и хорошему и становится мрачным и хмурым, когда буйствует зло.
       Однажды, встречая в горах Кавказа 25-летие Октября, нам сменили пропитанные солью, латаные, изношенные гимнастерки на новые, свежие. Один этот момент в жизни солдата так высоко поднял наше праздничное настроение, что нам хотелось стать веселыми, петь песни и плясать. Так и было сделано. Кроме того, радость бойца во многом зависит от командира, от знания командиром человеческих душ своих подчиненных.
       В ожесточенных оборонительных боях наших войск в горах Кавказа, нанесших врагу непоправимые потери в живой силе и технике, активное участие принимали наши народные мстители – кубанские партизаны. Их разведданные, переданные командованию наших войск, позволили нам, артиллеристам, полнее знать обстановку на фронте, эффективнее вести борьбу против огневых точек врага и скоплению его сил.

       Помню, как к нам в штаб дивизиона в районе Пятигорского перевала пришла группа партизан из населенных пунктов, прилегающих к Горячему Ключу (станицы Ставропольская, Саратовская и др.). Среди них была женщина лет тридцати, по имени Маруся, с карабином на плече. Одета она была в ватную куртку (телогрейку или фуфайку), на ногах - кирзовые сапоги, из-под куртки, статно обтягивая бедра, спускалась чуть ниже колен юбка из черной прочной ткани, голова была покрыта красной косынкой, из-под которой выглядывали гладкие черные волосы. Хотя и не было в горах сплошной линии фронта, их путь с оккупированной территории был тяжелым, рискованным. Не обходилось и без перестрелок с врагом. Партизаны принесли нам разведданные о месте дислокации дальнобойной артиллерии и танков противника. Позже снова приходили с ценными сведениями. Сообщали нам о результатах наших артналетов, произведенных по их ранее переданным данным. Были довольны. И снова уходили на выполнение задания командования. Мы были благодарны им за их патриотический опасный труд и с горечью переживали весть о тяжелом ранении нашей знакомой Маруси. Партизаны также несли большие потери в борьбе с захватчиками.
       Среди наших воинов полка, во время тяжелых октябрьских боев в полу окружении нашлись маловеры, которые поддались вражеской агитации и перешли на сторону врага. Изменили Родине. Предали ее. В нашем взводе 1195 артполка служил топографом боец из Куйбышева Борис Трифонов. До того, как попал на фронт, он отбывал срок. Борис, крепкий и крупный мужчина, холостяк, порой проявлял нотки недовольства существующими порядками. Он исчез, пропал. Потом при освобождении Кубани семья однополчанина Николая Ткаченко сообщила из станицы Кавказской, что он, Борис Трофимов, некоторое время жил у них, потом одел форму врага и стал ему служить. Был еще один эпизод, когда группа наших разведчиков в этот тяжелый период времени во главе с Галичиным пошла на нейтральное картофельное поле по линии фронта, как будто за картошкой, и не вернулась…
       В моем дневнике к стихотворению «Иуда Волков» есть приписка:
- Шофер прибыл на пополнение из тыловых частей в наш полк. Вскоре пропал, не прослужив и двух недель. Оказалось, что он, боец Волков, пробрался в станицу Пятигорская,  на передний край обороны, забрался на чердак дома и замаскировался в ожидании прихода врага. Но фашистам не удалось взять станицу Пятигорская. Наши бойцы обнаружили его голодным, грязным и заросшим. Доставили его в штаб артполка. После составления протокола работниками «Смерш» он был расстрелян перед строем «За измену Родине».
       Привожу полное содержание стиха, помещенного в боевом листке:

Он изменил, он предал нас,
Своих товарищей похода,
Стремился шкуру свою спасть
За счет страдания народа.

Отчизну предал он врагу
За грош души своей паскудной.
Отдал он мать, отдал жену
В работу немке, фрау блудной.

А сам готов был спину гнуть
Любому вшивому мерзавцу,
Ни форма наша, славы путь,
Ничто не стоило продавцу.

Не скрылся гад от зорких глаз
Сынов великого народа.
Очистим лучше эту мразь,
Чтоб не позорить русских рода.

Хребтовое,    02.10.1942

       Заканчивался боевой и трагический 1942 год. Мы устояли против хищного зверя на Волге и Кавказских горах. Потеряв обширные районы на юге страны, мы не дали врагу наступать по всему фронту. И к тому же была окружена и ликвидировалась нашими войсками трехсоттысячная Сталинградская группировка фельдмаршала Паулюса. К этому времени наша страна не только восстановила эвакуированные предприятия, но и построила много новых, которые с возрастающей энергией увеличивали выпуск современной военной продукции для фронта. И это без открытия обещанного нашими союзниками второго фронта. Как коммунисту, мне приходилось об этом по-душевному говорить в индивидуальных и групповых беседах с бойцами, выступать в печати, на собраниях и митингах, потому что терять минуты свободного времени на фронте, при затишье между боями, тоже не следовало, и мы их заполняли конкретным содержанием.
       Время работало на нас.

декабрь 1985 – ноябрь 1986
Госпиталь ИОВ
Москва


В Дом отдыха с фронта


       Как-то мне сообщили из штаба полка: «Зубков, приезжай за получением путевки в дом отдыха!» Я в недоумении сказал телефонисту: «Зачем так шутишь? Теперь не до шуток. Через три дня Новый год, а там - наступление на врага. Некогда прохлаждаться по домам отдыха. Пора с немцем рассчитываться за свои долги перед народом». Но телефонист в ответ подтвердил: «Вызывает начальник штаба полка, майор Марченко. Приказ подписан. Остается только получить путевку».
       Штаб полка располагался недалеко от станицы Фаногорийской, в ущелье. Я не медля, с разрешения начальства, тронулся в путь, который лежал по склону Пятигорского перевала. Добрался быстро. Быстро получил и документы. Оставалось договориться с почтальоном полка Бойченко, чтобы вместе с ним по его изученному маршруту добраться до Джубги, где он получал почту для полка, а там, на попутной машине до дома отдыха «Ольчинский» рукой подать. Бойченко не заставил себя долго ждать. Вскоре он вернулся с почтой. Договорились, что на следующий день я пойду с ним по лесной тропинке длиною километров двадцать с гаком. Вернулся в дивизион. Старшина Бородкин Дмитрий подобрал мне новое обмундирование. Приоделся. Подшил воротничок из белой, как кипень, ткани, приколол на грудь начищенную до блеска медаль «За отвагу». Посмотрелся в зеркальце – вроде получилось подходяще. Начистил до блеска сапоги, получил сухой паек на дорогу, оделся по зимней форме и с карабином в руках и вещмешком за плечами двинулся с фронта отдыхать не куда-нибудь, а в дом отдыха, который был расположен на берегу Черного моря в его райском уголке. Пришел в штаб вовремя. Почтальон уже был готов к выходу, и мы тронулись в путь.
       Бойченко, высокого роста боец, был легок на ходьбу. С сумкой через плечо и пистолетом на поясе он быстро шел по его уже не раз протоптанной тропинке, то поднимаясь, то опускаясь по склону, где над обрывом, а где по ущелью. Я еле успевал за ним. Раненые легкие не справлялись с насыщением мышц кислородом, и это сказывалось на моей быстрой ходьбе. Но я упорно стремился не отстать. Четырехчасовая ходьба не только обошлась для меня благополучно, но и дала массу хороших впечатлений для написанного в Доме отдыха стихотворения.

Гора Шетка

Трудна, мучительна трудна
Была тропинка через горы,
Не обойти, она одна
Лежала змейкой в нашу пору.

Зато с горы большой обзор,
Кругом красива панорама:
Мой привлекало море взор,
В кисейно-синем платье дама.

Но далеко идти до ней,
Принять ее мятежны ласки…
Меня как будто горы все
Сочли соперником в опаске.

02.01.1943
Агрия (дом отдыха)
Кавказ

       Распрощавшись с почтальоном в Джубге, я стал на Черноморском шоссе голосовать, поднимая вверх то одну, то другую руку. Спустя десяток минут один из водителей «Студебеккера» посадил меня рядом с собой и быстро довез до пункта назначения «Ольчинское» Дома отдыха «Агрия». Он пожелал мне хорошего отдыха и уехал, получив от меня за услугу огромную благодарность на словах, сказанных от души.
       В Доме отдыха «Агрия» меня встретили радушно, накормили с дороги, указали койку в палате и даже отвели к зубному врачу подремонтировать зубы. Пользуясь свободными паузами в распорядке дня, я с большим интересом стал осматривать дворец, в котором расположился Дом отдыха. Несмотря на зимнее время, он утопал в тропической зелени кипарисов, пальм и им подобных вечнозеленых деревьев. Территория парковой зоны была изрезана множеством дорожек и аллей, по обочине которых рос красиво подстриженный кустарник. В центральной части парка работал фонтан, разбрызгивая по сторонам от дуновения ветра свои сверкающие на солнце тысячами алмазов капли влаги. Вокруг фонтана на ухоженных скамеечках отдыхали только что вырвавшиеся из ада войны рядовые бойцы и сержанты с приятными улыбками, которые появлялись на их лицах при разговоре. Они держали в своих руках книги и газеты, восполняя в своем организме дефицит духовной пищи. А чуть подальше, под горою, доносился до нас шум прибоя, не прекращающийся ни днем, ни ночью. Конечно, его уровень меняется от величины баллов волнения морской стихии. Сегодня он умеренный – четыре, пять баллов, но все равно, наблюдая завораживающее волнение моря с белыми пенистыми шапками на гребнях волн и шумом непрерывно промываемой гальки от прилива и отлива морской волны, понимаешь – никакой силой не оторвешь своего взгляда и всех своих чувств от этого зачарованного видения. Все смотрел бы и смотрел. И никак не насмотришься на величие и красоту природы, на необузданную ее силу, немало унесшую в свою бездну множество человеческих жертв с их транспортными средствами и сокровищами или без них. Контрасты окопной жизни и мирной недели отдыха отложились в моей душе столь сильно, что не мог не написать стихов для стенной газеты под названием «Дом отдыха Агрия». В нем многократно воспевалась красота природы, радость довоенной жизни, ненависть к лютому врагу, любовь к Родине бойцов, не допустивших врага к Туапсе и благодарность партии и правительству за предоставленный отдых воинам-фронтовикам. Мотивы командования организовать отдых для фронтовиков мне неизвестны, но как хорошо для тех, кто попал сюда, отбросив на неделю все фронтовые тяготы окопной жизни со всеми ее опасностями. У меня возникал вопрос: «Почему одна единственная путевка досталась мне? Что я оказался счастливчиком приехать на отдых и любоваться морским прибоем, отдыхать в сказочных хоромах старинного дворца с белыми, как кипень, простынями, наволочками, скатертями и салфетками, с монстрами на потолке и картинами на стенах». Думал, сам себе объясняя, что, возможно, учли то, что я добровольно из госпиталя ушел на фронт, отказался от нестроевой службы в тылу, возможно, за тяжелые бои в противотанковом истребительном отряде, за что удостоен первым в полку медали «За отвагу». В своем сознании я перечислял и другие доводы, но ответа на поставленный вопрос «почему мне?» так и не получил. Да и никто потом его мне и не задавал. Оставалось одно – наслаждаться предоставленной возможностью, использовать свой отдых максимально для поправки своего здоровья, для накапливания сил, готовясь к новым боям и лишениям по изгнанию фашистов с нашей земли. Время отдыха проходило увлекательно и интересно. Читал книги из рубрики «Жизнь замечательных людей», по вечерам – кинокартины и танцы. На танцах, конечно, женщин из обслуживающего персонала не хватало. Так ничего. Солдат с солдатом, с улыбкой на устах, кто как мог, разделяли мероприятие, утюжа паркет и вдоль и поперек своими солдатскими сапогами. Под звуки аккордеона организовывались увлекательные игры, пляски и исполнение массовых песен.

       Сегодня встреча Нового года. Планируется новогодний вечер-бал и каждый по-своему к нему готовится со своими номерами, если они имеются. В ожидании новогоднего вечера прогуливаюсь по парку и радуюсь тому хорошему отношению к простому, рядовому человеку в нашей советской стране. Для лечения больных и раненых фронтовиков отдали лучшие санатории страны. Для них не пожалели в трудные годы войны организовать во дворце Дом отдыха. Какое счастье быть советским человеком, спасибо отцам и братьям, пролившим кровь и отдавшим жизнь за нашу рабоче-крестьянскую власть. Приготовления к Новому году окончились. За тридцать минут нас приглашают в столовую. Столы расставлены буквой «П» и накрыты множеством разнообразных блюд с закусками, мясом, рыбой, фруктами и другими деликатесами того времени. Стоят бутылки с фруктовой водой, шампанским, винами и водкой. Для каждого положен индивидуальный прибор. Имеются вилка, нож, салфетка, рюмки и бокалы, стулья с мягкими сиденьями. Тысячами электрических свечей горят люстры, освещая ярким светом лица и мундиры с наградами присутствующих на банкете. Духовой оркестр исполнял марш. Отдыхающие заполняли свои места за столами. Музыка умолкла, командарм 56 армии генерал-майор Рыжов произнес новогоднюю речь, в которой охарактеризовал международную и внутреннюю обстановку Советского Союза, положение на советско-германском фронте, отметил стоящие задачи перед войсками армии по изгнанию врага. Была произнесена здравица за партию и правительство, за Родину и победу над врагом. После был исполнен интернационал, закончившийся дружными криками «Ура!» в честь наступившего Нового 1943 года. За столами произносили разнообразные тосты, не забыли каждый род оружия, в том числе и за артиллеристов. Наступил перерыв. Вышли в фойе. Под духовой оркестр в головокружительном вихре танцевали пары, исполняя вальсы: «Дунайские волны», «На сопках Манчжурии», которые сменились западными танцами – танго и фокстрот. Не забыли, конечно, и краковяк с полькой. После перерыва снова стол и снова после застолья – перерыв. В один из таких перерывов, набравшись храбрости, подошел к генералу Рыжову, который при обороне Краснодара при моем присутствии говорил: «…подтянем последний танк и последнюю батарею…», - и задал ему вопрос: «Товарищ генерал армии, когда же мы будем наступать?» Сначала он уточнил, из какого полка я прибыл в дом отдыха. Получив ответ, похвалил Чурбановцев (т.к. фамилия нашего командира полка была Чурбанов) за их хорошую работу на фронте и ответил: «Ждать осталось не долго. Будем наступать, освобождая Кубань». Поблагодарив его за ответ, мы снова продолжили веселиться. Организовывали игры в фанты, исполняли приготовленные номера по исполнению песен, плясок и чтению стихов. Мне разрешили читать свои стихи, за что благодарили аплодисментами. Новогодний вечер кончился. Погуляли на свежем воздухе и легли на отдых с приятной усталостью во всем теле.

       Скоро пришел срок окончания нашего недельного отдыха. Поблагодарив сотрудников дома отдыха «Агрия», мы разъезжались по своим частям посвежевшими, с бодрым и радостным настроением и ощущением того, что обороне и отступлению наступил конец. Наша 56 армия готовится к наступательным боям. Чайки своим неугомонным веселым криком и игрою в бухте Джубга, паря высоко в небе, крыльями передавали нам от народа многострадальной России пожелания успехов в нашем святом деле. А низкие облака степных кубанских просторов, срезая верхушки гор, плыли к нам навстречу и своими слезными каплями просили скорее избавить кубанцев от вражеского нашествия. С высоких перевалов и горных вершин было хорошо видно нашим воинам, как под лучами январского солнца набухали взлохмаченные космы снежно-водяных облаков, в любую минуту готовых смыть с лица земли всю нечисть, в том числе и самих захватчиков-фашистов. Пора этому пришла. И порукой тому Красная армия, в канун Нового Года окружившая под Сталинградом 340-тысячную немецкую группировку Паулюса и успешно громившая ее. Осталось ждать недолго. Порукой тому и то, что генерал армии Рыжов организовал отдых отличившимся воинам, что не счел зазорным встречать за одним столом с рядовыми Новый 1943 год.

11.1985 – 11.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Иван Захарович Кузменко


       Во время отступления с боями 56-й армии летом 1942 года, а вместе с ней и нашего  1195 артполка Резерва Главного Командования, с нами рядом не было моего взводного командира  Ивана Захаровича Кузменко. Он так и не появился на свет божий до конца войны. А мы, рядовые смертные, бойцы и сержанты ничего не знали. Где он? Что с ним? Одно нам стало известно – пропал он при отступлении, а при каких обстоятельствах, сведения об этом не распространялись, держались в секрете. Вместо пропавшего командира прислали из резерва нового командира Бориса Константиновича Лакатош, лейтенанта гигантского роста и семипудового веса. Он был значительно старше нас. До мобилизации работал видным инженером на деревообрабатывающем комбинате. За фронтовыми, кипучими делами свыклись с новым командиром, а о старом, Иване Захаровиче Кузменко, как-то и забыли. Бог с ним, как говорится в подобных случаях.

       Но закончилась война, и фронтовики стали вести поиски своих однополчан. Вспомнил и я о своем командире, Иване Захаровиче Кузменко, надеясь не только узнать его судьбу, но и судьбу его брата, Петра Захаровича Кузменко, который до войны служил со мной не только в одной части № 229 корпусного артполка,  но и был курсантом полковой школы младших командиров под моим началом в качестве помкомвзвода (помощника командира взвода). Полк вступил в бой в первый день войны на реке Сан, в районе города Яворов. На 6-ой день войны, 27-го июня меня в бессознательном состоянии подобрали на поле боя и отправили в полевой госпиталь. Мне страстно хотелось знать судьбу части, где меня коммунисты парторганизации полка в 1940 году приняли в партию после исторической миссии по освобождению Западной Украины. Долго длились поиски, и вот в 1963 году мне посчастливилось напасть на след моего командира взвода Ивана Захаровича Кузменко, который к тому времени проживал в городе Белореченске Краснодарского края по улице Набережной, 198.
       Мне помог отыскать его след Александр Георгиевич Попов, проживавший в городе Ростов-на-Дону. А его самого отыскать помог случай с моей командировкой в 1963 году на совещание, проводившееся на Новочеркасском электровозостроительном заводе имени В.И. Ленина, по непрерывному оперативному планированию в машиностроении на базе машинокомплектов, где рассматривался метод, одобренный ЦК КПСС и уже имевший широкое распространение в стране. Тогда-то, проживая в гостинице «Дон», мне удалось через семью покойного Лакатош отыскать Александра Георгиевича.

       Александр Георгиевич Попов, преподаватель математики Ростовского института железнодорожного транспорта, был бойцом во взводе Кузменко, а после ранения Бориса Константиновича Лакатош (ему миной оторвало ступню ноги)  стал командиром его взвода. Иван Захарович Кузменко на десяток лет был старше меня. Окончил институт. Работал до мобилизации учителем. В запасном артполку в Усть-Лабе он уже командовал взводом, обучал подчиненных, учился и сам военному делу. После лечения в госпитале я попал в его взвод и был доволен своей службой. Вместе в составе отдельного артдивизиона выехали на фронт под Ростов-на-Дону, вместе и воевали. Его подчиненные быстро осваивались и обучались воинским навыкам благодаря его учительскому таланту. Он был добр, отзывчив и внимателен к подчиненным. По профессиональной привычке в компаниях любил много говорить, особо за стопкой наркомовской. Являясь человеком семейным, он охотно делился своим жизненным опытом, а мы, в большинстве своем, холостяки, с интересом слушали его рассказы.
       Когда в 1941 году в первый раз сдавали немцам город Ростов-на-Дону и с его винных погребов растаскивали запасы спиртного, то Иван Захарович Кузменко ухитрился достать сорокаведерную бочку рислинга и ведро спирта и возил на своей машине до тех пор, пока от этих спиртных запасов не осталось и капли. Он угощал офицеров дивизиона, от которых не было отбоя, на выбор, предлагая своим подчиненным выпить рислинг или спирт во время обеда в счет положенных «ста грамм наркомовских». Да и хозяева, где взвод стоял на постое в Батайске, не были внакладе.
       После того, как осушили запасы спиртных напитков, а их емкости убрали с машины, выпивохи долго вспоминали былую благодать с добавлением пожелания: «Эх, еще бы!», - которое оставалось не отоваренным до очередного случая дешевой находки.
       Командир взвода Иван Захарович Кузменко умел легко входить в компанию незнакомых военных. Как-то пришли на новое месторасположение подразделения. Кругом снег, стоят трескучие морозы, и вгрызаться в землю дело трудоемкое и нескорое. Как быть? Рядом по соседству расположились обжитые землянки бойцов другой части. Командир взвода Кузменко, недолго думая, заходит в одну из них и видит офицерское застолье с выпивкой. Компания уже была под градусом. Иван Захарович, оценив обстановку, тут же говорит: «Братцы, здравствуйте, а у меня сегодня день рождения. Я командир топовзвода лейтенант Кузменко 1195 артполка». Новоявленный, непрошеный гость в ответ увидел улыбающиеся лица, дружно в один голос сказавшие ему: «Поздравляем!» А офицер, державший бутылку в руке, уже наливал ему в кружку штрафную порцию за опоздание. Выпив и малость закусив, Иван Захарович в этой компании уже стал своим и вел разговор, как будто друг друга знают давно. Офицеры охотно откликнулись на просьбу командира взвода временно расположить его бойцов в своих землянках, что с радостью и благодарностью было встречено продрогшими бойцами взвода, ожидавшими возвращения своего командира-посланца под открытым морозным небом.

       С командиром взвода Кузменко мне не раз приходилось быть в тяжелых боевых ситуациях и с большим риском для жизни выходить из них. Приведу пару примеров.
       В декабре месяце 1941 года наблюдательный пункт нашего командира дивизиона располагался в боевых порядках пехоты у Самбека. Готовилось наступление. Требовалось обеспечить точным артиллерийским огнем подавление огневых точек врага, проложить дорогу пехоте. Враг пронюхал о нашем замысле, нервничал, непрерывно освещал ракетами передний край, вел огонь по нашим позициям. Выполнив задание командира дивизиона Жукова Сергея Константиновича, под прикрытием ночи, Кузменко со мною вышел в расположение штаба дивизии и попал под пулеметно-минометный  огонь противника. К нашему счастью нас спас рядом стоящий подвал, дверь которого была открыта. Молнией влетели в него, кувыркаясь по его ступеням вниз. Отделались дешево. Иван Захарович получил легкое пулевое ранение мягких тканей ноги, но от отправки в госпиталь отказался. Лечился в медсанчасти полка. Поправился быстро. Раненым продолжал выполнять свои обязанности взводного командира. Второй пример относится к февральским событиям 1942 года. Плутая в метельную ночь по степным кривым зимним дорогам у хутора Андреяновского, мы с Кузменко чуть не оказались в лапах немцев. Выручили гранаты, брошенные нами в сторону раздавшегося немецкого голоса «хальт!» (стой!). Оказалось, что в пути из штаба полка на наблюдательный пункт командира дивизиона мы сбились с маршрута, пересекли незамеченными нейтральную полосу и напоролись у населенного пункта, занятого немцами, на часового у крайней хаты. Голос немца для нас был неожиданным, так как мы считали, что в этом населенном пункте должны были быть наши. Мы собирались обогреться, сориентироваться по карте и отыскать в степи наблюдательный пункт. После того, как разорвались у хаты, брошенные нами лимонки-гранаты, наступила пауза затишья, которая позволила нам скрыться в снежной пелене бушующей метели. Потом в нашу сторону открылась автоматная стрельба, видимо, выбежавшими из дома фрицами. Но они палили в божий свет, как в копеечку, наугад – за снежными метельными хлопьями ничего не было видно. Отдельные свистящие пули пролетали мимо нас, не трогая за живое. Наше нервное напряжение было на пределе. Мы бежали полем так быстро, что вместо ощущения холода от морозной стужи от нас валил пар, как из дверей парной в бане, сердце билось учащенно, не хватало кислорода для легких, дыхание было глубоким. Остановились отдышаться. Требовалось по карте найти свое местонахождение. Накрывшись плащ-палаткой и освещая электрическим фонарем карту, мы отыскали свое местонахождение. Нас отделяло от нашего наблюдательного пункта расстояние в семь километров по прямой. Определив азимут движения мы тронулись в путь, надеясь к утру добраться до своих. Измученные дальней дорогой и ходьбой по глубокому снежному насту мы, наконец, затемно добрались до своих. Товарищи были рады нашему прибытию, а мы – отдыху в тепле после невольного приключения.

       Двадцать один год спустя после таинственного исчезновения на Миусском фронте командира взвода Кузменко, как было сказано выше, поиск Ивана Захаровича окончился успехом. Однополчанин и мой командир Иван Захарович в нашей переписке рассказал мне о своем трагическом исчезновении из части в те июльские бурные события на нашем Южном фронте. Суть его рассказа сводится к следующему.
       В конце июня и начале июля месяцев 1942 года враг после окружения, уничтожения и пленения в Барвенковском мешке под Харьковом нашей ударной группы войск Юго-Западного фронта темной зловещей тенью стал расползаться на Воронеж и Юг страны, нависла опасность оккупации донских и кубанских поселений, их городов, станиц и хуторов.
       В одной из станиц Кубани проживала семья нашего командира артполка полковника Чурбанова. В последнюю критическую минуту, когда враг уже занял город Шахты, полковник Чурбанов вызвал к себе командира топовзвода Кузменко Ивана Захаровича и приказал ему: «Получай документы, бери полковую грузовую машину, «полуторку» - ГАЗ, запасайся в достатке горючим и продуктами и немедля выезжай в станицу по адресу …. Забери мою семью и вместе с нею уезжайте дальше от фронта в горы Кавказа, чтобы избежать оккупации и пленения». Приказ есть приказ. Он получил документы на руки и с тех пор его след пропал, как в воду канул…

       События, произошедшие после исчезновения, а вернее во время выполнения приказа командира полка, у Ивана Захаровича развивались следующим образом. Погрузив семью Чурбанова и их скарб на машину, они тронулись в дальнее путешествие на юг  в сторону Майкопа. Ехали долго, проехали достаточное расстояние, остановились в адыгейском ауле, устроились на квартире. Но недолго их благополучие было  безмятежным. Танки Клейста рвались на юг, занимая город за городом, станицу за станицей. В первой половине августа враг овладел Майкопом, а несколькими днями раньше Армавиром и Белореченском. Неудачники-беженцы оказались на оккупированной территории. Иван Захарович решил скрываться от немцев в лесах. Ушел и ждал, когда прогонят непрошеных гостей. Ждал месяц, другой, долго ждал, страдал и переживал за свою судьбу. Он целых полгода скрывался от глаз фашистов и их приспешников. Наконец немцев прогнали. Иван Захарович обрадовался своему освобождению, вернулся из леса. Он, не медля ни часа, пошел в райвоенкомат и рассказал им свою историю, не скрывая ничего. Но руководители райвоенкомата сочли Кузменко дезертиром, бежавшим с поля боя. Его разжаловали, отдали под суд. Приказ наркома обороны № 227 требовал жестких мер к подобным лицам. Его осудили и направили в штрафную роту искупать кровью свою вину.
       «Обидно было», - говорил Кузменко, - «из за такой нелепости попасть в штрафную». Но еще обиднее будет ему потом, когда он искупит своею кровью, если можно так сказать, вину…
       Штрафная рота – есть штрафная. Ее бросают на самые опасные направления. Штрафникам приходится находиться на положении смертников до тех пор, пока ноги носят и пока штрафник не получит ранение. Смерть в бою кладет конец мытарствам штрафников. Таков уж был этот суровый порядок – кровью искупай свою вину и радуйся, что при этом остался жив. Трудно было артиллеристу Кузменко под огнем врага осваивать науку пехотинца, приспосабливаться к его профессии бить врага, пользоваться его оружием и шанцевым инструментом. Особенно тяжело было ему под огнем врага передвигаться по-пластунски, рыть лежа окопы для укрытия. И, вроде, освоился, участвовал во многих боях. Но однажды тяжело ранило его правую руку, да так ранило, что пришлось врачам ее ампутировать. Остался учитель без руки, да еще к тому же правой. Он тяжело переживал потерю своей руки, когда лечился в госпитале.
       Думы одолевали Кузменко: «Как теперь с одной левой рукой учительствовать? Получится ли что?» Он понемногу стал привыкать писать левой  рукой, сперва на письмах домой своей семье, а потом на переписывании текстов из книг. Он надеялся на успех, не жалея своих сил для этого.

       Из госпиталя возвращался домой на Украину с надеждой вернуться к своему любимому труду. Жена Катя встретила его со слезами радости, расцеловала, накрыла стол. Отметили встречу, как и водится, стопкой украинской горилки. Пришли повстречаться соседи: старики, женщины, да более дюжины ребятишек – посмотреть на инвалида-фронтовика. С недельку отдыхал дома, говорил Кузменко, потом пошел в РОНО (районный отдел народного образования) поинтересоваться насчет работы. Пришел. Встретили вежливо и приветливо. Предложили заполнить анкету. Интересовались: «Что?» и «Как?». А потом отчужденно сказали: «Подождите». Ждал долго, обивал многие пороги разных инстанций и учреждений, так и не получил своей любимой работы на мирном поприще. «Одна моя вина была в том, что я оказался», - продолжал Иван Захарович, - «не по своей воле на оккупированной врагом территории. Много горя перемыкали с женой. И так судили, и эдак рядили – ничего не получается. «Плетью обуха не перебьешь», – гласит русская пословица». Тем более, если наш кормчий Сталин в каждом человеке видел своего потенциального врага, не посчитался со своими единомышленниками с дореволюционным стажем, навесил им ярлык врагов народа и физически уничтожил их. Нам, простым смертным, оставалось молчать. В то время учителя в Сибири были в большом дефиците, и Иван Захарович с женой уехал туда учительствовать.

       Шло время, росла дочка Лена, необходимо было дать ей образование. К тому времени перегибы и перекосы в этом вопросе (незаконных, необоснованных репрессий) у нас были устранены. Семья вернулась из Сибири, купили в Белореченске домик и стали жить, как и подобает советскому человеку – без страха за свою судьбу. Дочка окончила Ростовский институт железнодорожного транспорта, работает по специальности. Иван Захарович к этому времени с женой Катюшей уже на пенсии, живут, как пишут, хорошо, стараются не вспоминать печального прошлого.
       Иван Захарович последнее время болел гипертонической болезнью, и мне часто приходилось оказывать ему помощь в приобретении дефицитных лекарств. Приглашали друг друга семьями в гости, но наша суетная жизнь так и не позволила нам найти время для встречи.
       Как-то при моей переписке с Иваном Захаровичем Кузменко я задал ему вопрос о том, как сложилась судьба его брата, Петра, моего однополчанина по 229 артполку, бывшего курсанта полковой школы, моего подчиненного. Иван Захарович ответил, что последнее письмо от брата Петра было получено из-под Киева в 1941 году, где шли тогда ожесточенные бои. Там, видимо, и сложил свою голову Петр Кузменко. Тогда в районе Киева была окружена большая группа наших войск. Мне трудно представить, как 229 артполку удалось выбраться из того адского котла, а потом успешно громить врага на Юго-Западном фронте, о чем писал в своих мемуарах маршал Советского Союза Москаленко.
       Последнее письмо из Белореченска прислала мне жена моего однополчанина, Катя. Она сообщила мне, что ее муж и мой командир и однополчанин Иван Захарович скончался от сердечной недостаточности. Писала и о том, что Иван Захарович часто вспоминал меня и благодарил за то, что в боевых условиях я честно выполнял свой долг и не оставил его в беде одного, а, рискуя своей жизнью, спас его. Вероятно, он имел в виду тот случай, описанный мною, когда Иван Захарович получил ранение.
       Иван Захарович Кузменко ушел из жизни, не прожив семи десятков лет. Пусть земля ему будет пухом. А добрую память о нем мы сохраним в своих сердцах навсегда.

12.1985 – 11.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Освобождение Кубани


       Шло партийное собрание 1195 артполка. Навес над головой защищал коммунистов от мокрого липучего снега. Ветер недовольно шумел над горами и своей могучей силой гнул к земле тонкоствольные израненные деревья. В ущелье, где расположился штаб полка, было тихо, но по-прежнему враг долбил нашу землю снарядами и бомбами, напоминая коммунистам, что он (враг) находится с нами рядом и без боя не желает отдавать завоеванное. Раненая, стонущая под фашистским сапогом земля – наша Родина звала нас, своих детей, своей магической силой скорей изгнать захватчиков, освободить ее от нечисти.
       На партсобрании обсуждался один вопрос: об авангардной роли коммунистов в бою. Докладчик, командир полка полковник Чурбанов, коротко изложил международное положение Советского Союза и сложившееся положение на фронте. Особо подчеркнул важность разгрома окруженной сталинградской группировки немцев, численностью свыше трехсот тысяч человек. Говорил о готовности нашей 56-ой армии к выступлению, чтобы не дать немецкому командованию снять с нашего фронта свои дивизии для выручки окруженных войск. А тем временем бои местного значения с разведкой боем не утихали ни днем, ни ночью. Заместитель командира полка по политчасти майор Дуэль призвал коммунистов обратить внимание на необходимость усиления работы с бойцами по их идеологическому воспитанию в тяжелых наступательных боях. При этом было сказано, что лучшей агитацией будет личный пример поведения коммуниста в бою, его практические дела и успехи по уничтожению врага. Тут же заметил, что необходимо во время пауз между боями выпускать боевые листки, в которых рекомендовал показывать отличившихся лучших воинов, их опыт ведения боя с тем, чтобы этот опыт стал достоянием остальных бойцов. Еще обращал внимание коммунистов на искоренение имеющихся в полку недоработок. Далее выступавшие с большим подъемом и воодушевлением говорили о предстоящем долгожданном наступлении, сообщали о своих планах партийного обеспечения бойцов в бою, о необходимости роста рядов партии путем вовлечения в их состав отличившихся в боях бойцов.
       Дали слово для выступления и мне. Поблагодарив командование за внимание ко мне, которое для поправки здоровья и отдыха направило меня в дом отдыха, я передал коммунистам слова благодарности командарма 56-ой армии генерал-майора Рыжова артиллеристам –Чурбановцам за их хорошую работу на фронте. Поделился с коммунистами своим опытом выпуска боевых листков, рассказал о делах артиллеристов в противотанковом истребительном отряде и о том, как они вели неравный бой с превосходящими силами врага, где удалось бутылкой с горючей смесью уничтожить вражеский танк… После окончания собрания с принятием конкретных, мобилизующих решений коммунисты, с полученным ими идеальным зарядом их духовной пищи, стали расходиться по своим подразделениям, шумно обсуждая между собой вновь возникающие вопросы повседневной фронтовой жизни.
       Партийное собрание проходило 14-го января 1943 года в преддверии наступления Черноморской группы войск Закавказского фронта по разгрому врага на Кубани. Пятимесячная героическая оборона наших войск в битве за Кавказ подходила к своему положительному завершению.

       К этому времени 1-го января 1943 года Северная группа войск нашего фронта перешла в наступление в направлении на Моздок. Противник стал поспешно отступать, преследуемый нашими авангардными войсками. Спустя пять дней, опасаясь окружения в связи с успешным продвижением Северной группы войск, противник под ударами наших частей и партизан начал оставлять перевалы Главного Кавказского хребта, пятясь в северном направлении. Разработанный план Черноморской группы войск по изгнанию врага с кубанской земли под кодовым названием операция «Горы» 11 января 1943 года был утвержден Ставкой Верховного Главного Командования.
       Наступательная операция «Горы» имела целью прорвать оборону противника в районе Горячего Ключа, выйти на реку Кубань, овладеть Краснодаром или блокировать его, двигаться на Тихорецк и далее на Батайск с целью отрезать путь отхода Кавказской группировки врага через Ростов-на-Дону. Осуществление операции «Горы» возлагалось на нашу 56 армию под командованием генерала Гречко Андрея Антоновича, сменившего на этом посту генерал-майора Рыжова. 56 армия обороняла 50-ти километровый фронт от Фоногорийского до Азовской. Начало наступательной операции было назначено на 16-ое января. Соотношение сил было в нашу пользу, но многие наши соединения были в пути, на подходе, в том числе и 195 танков. Танки планировалось в этой связи ввести в бой после прорыва вражеской обороны через неделю с момента начала операции.

       В первый день наступления войска 56 армии прорвали оборону врага западнее Горячего Ключа и овладели станицей Ставропольская. За день упорных боев наши войска продвинулись от 5 до 12 километров. На другой день войска армии овладели станицей Калужской и завязали бои за Григорьевскую и Пензенскую. На третий день боев ударная группировка армии вышла на рубеж Красноармейский – Натусай - Труженик. Враг стал непрерывно контратаковать фланги нашей, вклинившейся глубоко в неприятеля, группировки, стремясь срезать клин и окружить войска. Весенняя распутица с интенсивным движением боевой техники, машин и гужевого транспорта сделали непроходимыми проселочные дороги. Артиллерия отстала и своевременно не могла принять участие в боях. Основные силы второго эшелона ударной группировки находились еще на марше, их артиллерия застряла на Хребтовом перевале. Танки еще  не подошли, ощущался острый недостаток в боеприпасах. И, несмотря на эти трудности, 56 армия продолжала продвигаться вперед, отвоевывая с упорными боями каждый метр советской земли. За неделю наступательных боев 56 армии удалось продвинуться к Краснодару до 20 километров, но полностью выполнить поставленную задачу не могли. К тому времени войска Южного фронта освободили город Сальск, а Северная группа нашего Закавказского фронта вышла к Армавиру, освободив курортные города Кисловодск, Ессентуки. Вражеская группировка, не надеясь вырваться с Северного Кавказа через горловину города Ростов-на-Дону, повернула свои отступающие войска в юго-западном и западном направлении в сторону Таманского полуострова, надеясь свою связь держать с Крымом через Керченский пролив. В связи со сложившейся обстановкой Ставка приказала через Закавказский фронт Черноморской группе войск выдвинуться в район Краснодара, прочно оседлать реку Кубань, а главные силы направить на захват Новороссийска и Таманского полуострова с целью отрезать пути отступления врагу в Крым.

       В соответствие с директивой Ставки командование Черноморской группы войск 56 армии поставило задачу захватить переправы у станицы Пашковской, вести наступательные бои по уничтожению врага к северу от железнодорожной линии Краснодар – Крымская. Выполняя поставленную задачу, 56 армия 25 января 1943 года освободила Горячий Ключ и стала с боями продвигаться в северном направлении на Краснодар. 12 февраля с частями правофланговой 18-ой армии был освобожден город Краснодар - столица Кубанского казачества, 18-го февраля стали советскими  станицы Азовская и Северская, 19-го февраля - станицы Ильская и Холмская, 21-го февраля станица Ахтырская, а позднее, 23-го февраля, был освобожден сильно укрепленный рубеж врага – станица Абинская. К этому времени войска Южного фронта 7-го февраля освободили город Батайск, Новочеркасск и Шахты, 14-го февраля – город Ростов-на-Дону, закрыв путь отхода по суше вражеским войскам.
       Разгромленные вражеские войска в районе станицы Абинской в беспорядке бежали на ранее заготовленный оборонительный рубеж, расположенный восточнее Крымской.

       Ночь в канун наступления на 16-ое января 1943 года была наполнена хлопотами, уточнялись расчеты стрельбы по целям предстоящего боя. Разведчики полка с Лысой горы и боевых порядков пехоты засекали новые  огневые  точки врага. Вычислители незамедлительно производили расчеты для стрельбы. Тщательная подготовка к наступлению нашего 1195 артполка велась в районе Горячий Ключ. Мы были готовы к бою. Артиллерийская канонада известила нас о том, что наступил час освобождения Кубани. На лицах бойцов приподнято-радостное настроение, ведь значительной частью личного состава полка были Кубанцы. Им предстояло освободить из неволи свои семьи, они были несказанно рады этому долгожданному дню. Но главный удар наша армия нанесла западнее Горячего Ключа, который был успешным, и к исходу дня была занята станица Ставропольская. Наши войска победоносно двигались вперед на Краснодар. Наш удар по Горячему Ключу был отвлекающим и протекал по аналогии с разведкой боем для взятия «языка». Когда противник стал контратаковать нашу наступательную группировку, пытаясь срезать клин у его основания, то командующий 56-ой армией генерал Гречко приказал 10-му Гвардейскому корпусу уничтожить противника в районе Горячего Ключа и наступать на Саратовскую в сторону Пашковской переправы через Кубань – параллельно ударной  группировки его армии. Город Горячий Ключ при отступлении сдавали последним, а теперь предстояло отвоевывать его первым. В день наступления Гвардейского корпуса, утром, была дана всем 36-ти батареям полка долгожданная команда «Огонь!». Шла часовая артиллерийская обработка переднего края противника. Земля дрожала, как от землетрясения, горела под ногами врага, косым дождем с градом разлетались осколки в разные стороны, не давая поднять ему голову. Кому-то удалось заползти в глубокие щели, как крысам, и там, щелкая зубами от дрожи, они молчали.

       Заговорила немецкая 155-ти миллиметровая тяжелая батарея, которая вела огонь по батарее Татаринцева, расположенной в Хребтовом населенном пункте. Но батарея Федорова пришла на помощь товарищам. Своим метким огнем коммунист Федоров заставил замолчать вражескую батарею. После часового артналета артиллеристы перенесли огонь в глубину обороны врага, уничтожая укрепления его второго эшелона. Одновременно с переносом артогня стрелки 10-го Гвардейского корпуса, не давая опомниться врагу, с криками «Ура! За Кубань!», преодолев проволочные заграждения, ворвались в траншеи врага, где штыком, прикладом, гранатой и автоматной очередью добивали фашистов, оказывавших ожесточенное сопротивление наступающим подразделениям гвардейцев. Во второй линии обороны враг оказывал упорное сопротивление, но и там к исходу дня был наголову разгромлен. Гвардейцы, улица за улицей, очищали город от вражеской нечисти, продвигаясь вперед. Враг стал отходить на север. Город Горячий Ключ стал свободным, нашим, советским. Город-курорт предстал пред нашими глазами израненным и изувеченным, многие дома разрушены и сожжены. Печные трубы сгоревших домов, как надгробие очагу, далеко были видны вокруг, напоминая нам об ужасах фашистской оккупации, утраивая нашу ненависть к врагу.

       С освобождением Горячего Ключа наш артполк, сняв свои боевые порядки в горах, стал покидать их и выходить на кубанские просторы. Наши союзники в борьбе с врагом, горы, оставались позади. Было тихо и тепло. Снега не стало и в помине. Меся черноземную жижу ногами, колесами и гусеницами, мы оглядывались на горы, прощаясь с ними, и нам казалось, что вымытые дождем на горах деревья грустят по нашей разлуке и чистыми слезами радости благословляют нас на ратный подвиг. В душе мы выражали им благодарность и снова двигались вперед, с трудом высвобождая засосавшую жижей одну ногу за другой. Наш путь лежал в сторону станицы Саратовской, к Пашковской переправе через реку Кубань. Очищая город от фашистской  нечисти, связисты взвода Каськова повстречались со своим бывшим однополчанином поваром Проценко, который при отступлении не мог пройти мимо своего дома и станицы, остался с семьей, а значит, дезертировал из армии. Трудно представить, как сложилась бы судьба у этого изменника Родины, если бы не эта роковая для него встреча. Бойцы задержали Проценко и доставили его в особый отдел полка. Начальник отдела СМЕРШ (смерть шпионам) Фокин и его помощник Калюжный, стоявшие на страже государственной безопасности, приступили к допросу доставленного. Выяснилось, что бывший боец 1195 артполка повар Проценко во время нахождения на оккупированной территории сотрудничал с захватчиками-фашистами, помогал им переносить в горы к переднему краю боев боеприпасы и питание. Составленный протокол был краток и строг: «За измену Родины - расстрел». Приговор был приведен в исполнение на марше возле шоссе Горячий Ключ – Саратовская. Его планы строить свое благополучие за счет других ушли из жизни вместе с ним, оставив на земле испачканный навозом след своей жизни. Мой друг Алеша Новожилов, участвовавший в приведение в исполнение смертного приговора, показывая на свои новые сапоги, не без радости, сказал мне: «Это с него снял, мои разбились совсем, выбросил».

       Спустя три месяца в ответном письме в Ново-Ивановку на Миусе, где мы стояли до отступления, жители которого благодарили воинов за их освобождение и делились новостями, мною будет им написано:

Не я в плену, друзья мои,
Не нам, солдатам, участь эта.
На смерть сражаться, черт возьми,
Вот лозунг наш: «Вперед! Победа!»…

Сережка, поваром он был,
Как  дезертир расстрелян нами,
Жаль мне, что вместе рядом жил…
Не будь помянут гад тот вами.

       Артиллерия вслед за пехотой медленно двигалась по разрушенным дорогам, останавливаясь у разрушенных мостов или объезжая их, натыкаясь на минные поля. Скопление наших войск было сильной приманкой для авиации противника. Вражеские бомбы рвались вперемежку с минами и уносили с собой новые жертвы, но мы шли и шли по колено в раскисшей грязи, по изрытым снарядами, бомбами и минами, дорогам вперед. Порой мы на руках вытаскивали застрявшие машины, помогали тракторам тянуть пушки. При сопротивлении врага полк разворачивал свои боевые порядки, открывал ураганный огонь из 36 своих 122-ух миллиметровых орудий по огневым точкам врага, помогая стрелкам с наименьшими потерями брать один населенный пункт за другим.
       Двигаясь по фронтовым дорогам вперед на врага, нам навстречу попадались идущие без конвоя к нам в тыл чешские солдаты. С радостным настроением, останавливаясь, они говорили нам: «Чех – русс – братья, немец – свинья».
       Тридцатого января 1943 года в моем дневнике было записано:

Без надзора, без призора
Чех идет сдаваться в тыл,
Чтобы смыть пятно позора,
Отказаться, кем он был.

       Потом, при освобождении низовья Кубани и Таманского полуострова, среди добровольно сдавшихся солдат врага, можно было встретить румын, венгров и представителей других народов, приневоленных их сателлитами-правителями воевать против страны Октября.

       Поступило сообщение, что нашими войсками освобожден город Краснодар – столица кубанского казачества. В боях за город отличились и войска 56 армии. Радостная весть, как от избытка кислорода, приятно отуманила голову, давала новый заряд сил на преодоление весенней распутицы и преследованию врага. Нам было приказано изменить свое направление огневых ударов с Северного на Западное и вести огонь по станции ЭНЭМ, чтобы отрезать путь к отступлению врагу на Таманский полуостров. Ни днем, ни ночью не утихала артиллерийская канонада и минометно-пулеметная стрельба, не давая покоя фашистам. Ярко-золотистые всполохи пожаров и вспышки осветительных ракет показывали в ночной тьме местоположение врага. Преодолевая упорное сопротивление врага, войска 56 армии освободили станцию ЭНЭМ, станицу Георго-Норинскую, а затем и станицу Северскую.  В станице Северской наш полк остановился для решения вопроса тылового обеспечения. Кончились снаряды, на исходе были продукты питания. Тылы из-за распутицы застряли в горах на перевалах. Чтобы выйти из положения, до 40% личного состава было выделено для переноски грузов на своих плечах. Отряд за отрядом уходят в тыл бойцы за многие десятки километров, чтобы в кратчайшие сроки обеспечить боеспособность полка, помочь пехоте гнать врага на запад. Можно было бы ожидать подвоза грузов к фронту по железной дороге, но полотно ее оказалось непригодным. Через каждые пять, десять метров рваными шрамами окаймлялись места вырванных рельсов от толовых шашек. Потребуется много времени для замены полотна. Мы хорошо понимали создавшуюся обстановку, терпеливо переносили неимоверно тяжелые физические нагрузки. Каждому приходилось на своих плечах нести снаряды, пороховые заряды и продукты питания и не один раз. И так продолжалось вплоть до восстановления железнодорожной линии и окончания весенней распутицы.

       В канун дня рождения наших вооруженных сил, 23 февраля 1943 года, приказом командира полка полковника Чурбанова за проявленное мужество в бою и отвагу награждены многие артиллеристы полка правительственными наградами: медалями «За отвагу» и «Боевые заслуги», в том числе разведчики Стороженко, Васьков и другие, которые в неравном бою с врагом защищали наблюдательный пункт полка  на Лысой Горе, шли в рядах наступающих стрелков, корректируя огонь своих батарей по огневым точкам врага.
       Тогда в печати были помещены мои стихи:

Достойным – слава, слава боевая,
Друзья похода руки ваши жмут.
Отцов земля и партия родная
В бою с врагом на подвиги зовут.

Так будем все равняться по героям
Удар врагу мы свой в бою утроим.

       Во время вынужденной паузы в боевых действиях полка проводим беседы с местными жителями, которые встречали нас со слезами радости на глазах. Они рассказывали нам о тяжелой жизни в оккупации, о зверствах фашистских варваров на Кубани. Сердце кровью обливалось у каждого бойца, когда они нам поведали о трагедии в станице Ильской. Там изверги заживо сожгли двести человек: наших военнопленных и мирных граждан - стариков, детей и женщин. Из рук в руки бойцы передавали газеты и боевые листки, читали последние новости. Репортажи о капитуляции 330-ти тысячной армии Паулюса вызывают у слушателей большой интерес. Для молодежи станицы я читаю свои окопные стихи, наполненные лирикой, любовью к Родине и ненавистью к врагу. Наша публичная встреча с вопросами и ответами была оживленной и приятной. Долго не расходились. Уже стали приходить бойцам письма с освобожденных от врага территорий. Они зачастую перечитывались вслух. Каждая строка письма стопудовым набатом жгла наши сердца, поднимая уровень ненависти к врагу все выше и выше. Звериный облик фашистов обрисовывался новыми актами злодеяний. Пришло и мне ответное письмо из освобожденного Ростова-на-Дону от тети Дуси, чью дочь Таню взяли под свой кров при первой оккупации города в 1941 году артиллеристы дивизиона Кандаурова. В своем слезном письме тетя Дуся сообщала, что ее единственную дочь Таню фашисты угнали в Германию на рабский труд в неволе. Успокаивая тетю Дусю, я давал ей клятву, что бойцы дойдут до логова зверя и вернут с чужбины домой наших осиротевших детей. Забегая вперед должен сказать, что Таня Лепилина не выдержала тяжких испытаний в неволе, погибла, не вернулась домой к маме. У каждого бойца комом в горле от волнения стояла ненависть к завоевателям, которые искали и продолжают искать для себя жизненное пространство в России. Многие из захватчиков уже нашли это пространство под Сталинградом, в горах Кавказа, в Ставропольских и Кубанских степях. Кладбища с березовыми крестами, как визитные карточки в загробную жизнь, все в большем количестве оставлял враг после своего бегства. А сколько зарыто без крестов – счету не поддается. Этими мыслями делятся бойцы между собой и с жителями станицы.

       Война – тяжелое испытание для человека. Но особенно ее тяжело переносят наши дети, лишенные возможности в минимальных количествах удовлетворять свои потребности в продуктах питания. На исхудавших детей невозможно смотреть без жалости и чувства сострадания. Как и раньше делюсь с ними своим пайком сахара, хлеба, а иной раз пополам делю полученную на второе котлету. При этом не покидали мою голову мысли: «Как там вдалеке, на Родине, растут мои, оставшиеся без родителей, два десятка племянников, один другого меньше». Да, их я не забыл. Все свои сбережения с Кубани перевел им, племянникам, с тем, чтобы в какой-то мере уменьшить их страдания от недоедания. И теперь, когда рубеж войны отодвинулся от нас более чем на четыре десятка лет, я доволен своим поступком. В равной степени благодарны мне и племянники за помощь в лихую годину войны.

       Когда на батареях артполка появились снаряды, принесенные бойцами на своих плечах с гор Кавказа, возобновилась и артиллерийская работа по поддержанию своей музыкой идущих в атаку пехотинцев за освобождение станицы Ахтырской. Противник, усилив плотность своего огня за счет сокращения линии фронта, ожесточенно сопротивлялся, но к исходу дня 23 февраля был выбит из станицы. Враг откатывался к станице Абинской, крупному укрепленному пункту на нашем пути, подтягивал туда новые силы и людские, и  большое количество танков и самолетов. Но уже просохли дороги, подтянулись тылы, лучше стали обеспечиваться снарядами и продовольствием передовые части наших войск, в том числе и наш полк. Шла напряженная работа по штурму станицы Абинской и форсированию водной преграды. Батареи полка полностью были укомплектованы боеприпасами, и дана была команда: «Не жалеть патронов». Предполагалось, что после артиллерийской обработки переднего края в течение сорока минут, огневой вал перенести в глубину, на огневые точки врага и вторую линию обороны. При переносе огня пехотные подразделения переходят в атаку и добивают оставшихся в живых фашистов, не сдавшихся в плен. Ранним утром 15 марта 1943 года сотни орудий разного калибра открыли ураганный огонь по переднему краю врага. В унисон с ними вели огонь по врагу подразделения гвардейских минометов («Катюши»). В воздухе, прикрывая наши войска, колесили истребители, в числе которых сражались прославленные асы: Покрышкин и братья Глинки. Они пресекали попытки вражеской авиации безнаказанно летать в нашем небе. Частота разрывов снарядов и мин от минометов столь была велика, что, казалось нам, не остался без поражения ни один квадратный метр кубанской земли. Дым пороховых разрывов черной тучей висел над врагом, зловеще напоминая гитлеровцам, что наступил «страшный суд», пришел света конец по библейскому сказанию. Артиллерийский вал был перенесен вглубь. Пехота с криками «Ура!», «За Родину! За партию!» дружно пошла вперед, завязала бои с недобитыми фашистами, быстро стала просачиваться в станицу и вести  уличные бои. Противотанковая артиллерия отражала попытки врага контратаковать наши наступающие части. Наступательный порыв наших войск был столь велик, что к исходу дня враг был выбит из станицы и стал откатываться к Крымской - узлу железных дорог, где и закрепился на господствующих высотах восточнее станицы.
       В борьбе за станицу Абинскую смертью храбрых погиб гвардии капитан Тищенко из 55-ой Гвардейской стрелковой  дивизии. Он освобождал свой родной дом, свою станицу. Ему мною были посвящены стихи:

Он видел ясно отчий дом
И хаты белые родные.
Бойцы твердили: «Мы возьмем,
Дела умножим боевые».

А Бугундыр томила нас
Сраженьем тяжким и жестоким.
Но вот настал, пришел тот час,
Враг выбит был ударом ловким.

Станица вспрянула опять,
Улыбкой радости вздохнула…
Сын отчим домом мертвым взят,
Мать к телу воина прильнула…

И как станичнику, борцу
Селяне почести отдали,
В селе, на западном концу,
Салют сраженьем жарким дали.

       В боях за освобождение Кубани геройски сражались артиллеристы – Чурбановцы с коммунистами впереди. Так неувядаемой славой покрыл себя командир батареи Федоров Василий Федорович. Находясь в боевых порядках пехоты 10-го Гвардейского стрелкового корпуса, которому было приказано уничтожить противника в районе Горячего Ключа, коммунист Федоров со своими разведчиками пузом пропахал весь передний край, проникал в тыл врага, нанося на карту все огневые точки противника, вновь появляющиеся за последнее время. Своим точным артогнем он давил очаги сопротивления врага, прокладывал путь наступающим стрелкам, за что была ему благодарна пехота – царица полей. Потом в боях на подступах к Абинской коммунист Федоров, находясь на наблюдательном пункте, расположенном на насыпи железной дороги, заметил в балке скопление танков врага с автоматчиками на броне. Враг готовился контратаковать наши наступающие части. Комбат Федоров оперативно по рации связался со своей батареей и открыл беглый огонь по скоплению врага. Танки, как тараканы от огня, стали расползаться в разные стороны, оставляя на поле боя шлейфы черного дыма с бело-красными языками пламени. Шакальей сворой разбегались с брони автоматчики, усеяв черными движущимися точками кубанскую степь. Несмотря на потери в танках, враг стал перестраивать свои боевые порядки для атаки.

       Тем временем комбат Федоров, оценив обстановку, пришел к выводу, что одной батареей, расположенной в тылу, отбить натиск врага будет не под силу. Он доложил обстановку командиру Артполка Чурбанову, который в помощь Федорову подключил все батареи полка.
       Танки врага, набирая скорость, сокращали расстояние до наших боевых  позиций пехоты и командного пункта батареи. Вместе с ревом моторов и лязганьем гусениц вражеских танков шла пулеметно-автоматная стрельба, в основном бесприцельная, рассчитанная на наш испуг, на расстройство нашей нервной системы. Наши бойцы хладнокровно отвечали прицельным минометно-пулеметным огнем, огнем противотанковых ружей. Готовили противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью.
       В самую критическую минуту боя, когда до вражеских танков, вырвавшихся вперед, оставалось не более пятидесяти метров, по команде Федорова по противнику был открыт беглый заградительный огонь из всех 36 орудий полка. Плотная стена разрывов стала перед нашим передним краем обороны. Снаряды рвались в гуще фашистов. Гарь и дым с молниями взрывов покрыли пеленой тумана поле боя. Гул разрывов, подобно грохоту гигантского горного обвала,  продолжал глушить непрошеных пришельцев. Через двадцать минут беглый огонь батарей был прекращен и облако смрада рассеялось. На поле боя враг оставил до десятка сгоревших и подбитых танков, до сотни убитых автоматчиков. Остаток вооруженных сил противника отходил на запад.

       В этих ожесточенных боях с контратакующими танками врага артиллеристы отделались мелкими ранениями. Только Борису Лакатош, командиру взвода, не повезло. Ему оторвало ступню ноги от взрыва мины. Сам комбат Федоров за этот бой был повышен в должности. Его назначили командиром дивизиона. В боях за освобождение Кубани проявил храбрость в бою командир отделения связи Алеша Новожилов из взвода коммуниста Каськова. Он с командою из пяти человек, в том числе и со мной, прокладывал связь на наблюдательный пункт командира дивизиона у хутора недалеко от Саратовской. Но в хуторе вместо наших оказались немцы. Когда бойцы об этом узнали, отступать было поздно. Они заняли близстоящий сарай и организовали круговую оборону. Но силы были не равны. Более взвода гитлеровцев против пяти артиллеристов. Они окружили сарай и требовали сдачи в плен без боя. Алеша Новожилов связался по рации с батареей и просил открыть огонь по цели с координатами своего местонахождения. Другого выхода не было, как вызвать огонь на себя. Разрывы снарядов ложились вокруг цели после корректировки огня. Фашисты стали в панике разбегаться и прятаться в укрытиях. Огонь был остановлен. Из своих нор стали выползать немецкие захватчики и атаковать наших артиллеристов. Наши отвечали прицельным огнем. Вскоре подоспели наши стрелки. Хутор был очищен от врага. Свыше 20-ти вражеских трупов лежало возле сарая. Один снаряд угодил в крышу сарая. Потолочное перекрытие спасло наших бойцов от гибели. Алеша Новожилов отделался легким ранением, один боец был госпитализирован. В числе пятерки связистов сражался радист Терещенко, а расчеты для стрельбы в этой опасной для жизни ситуации готовил автор этих строк (этот случай описан еще в рассказе «Мой друг»).

       Западнее станицы Абинской, на ее окраине, разрезал землю глубокий ров. Над его обрывом фашисты расстреливали советских людей, раненых воинов, евреев. Стою, смотрю и глазам своим не верю: груда истлевших трупов с обрывками их одежд. Даже не удосужились эти палачи присыпать землей казненных. Возможно, среди них и  наш юный герой станицы Абинской. 15-ти летний подросток не вышел на оборонительные работы. Его расстреляли в присутствии жителей станицы. Он вел себя мужественно. Присутствующие жители плакали и кричали от негодования. В моем дневнике ему посвящены стихи:

Он был станицы Абинской,
Пятнадцать лет ему от роду,
Стоял он с гордой головой
Во славу русскому народу,
Казачьей вольности родной.

Пред ним стояли люди наши,
Смотреть согнали их в «театр»…
Нет, нет фашисту лучше, краше,
Чем кровь нам родственных ребят.

Герой пал смертью, но не сдался
Врагам любимой им земли.
Вдали от боя гул раздался -
Там шли на выручку свои.

13.05.1943
Совхоз Табак

       В 1942 году враг быстро продвигался на юг по нашим степным просторам. Но еще быстрее он бежал под ударами наших войск обратно в 1943 году. За один январь месяц фашисты откатились более чем на 600 километров из-под Грозного. Гитлер, чтобы обелить свое поражение на Кавказе, 1-го февраля1943 года генерал-полковнику Клейсту присвоил чин генерал-фельдмаршал. В честь этого события не остались в стороне и наши альпинисты, сбросившие нацистский флаг с самой высокой точки Кавказа, горы Эльбрус, водрузив на его вершине знамя страны советов.
       Хваленый 49-й горнострелковый корпус не прошел к армии Роммеля в Египте, куда он готовился в 1942 году, а был наголову разбит нашими войсками совместно с партизанами Северного Кавказа. Его остатки бежали с гор, сломя голову, забыв о том, зачем приходили и, думая до головной боли, как теперь унести свои ноги ближе к фашистскому логову.
       Продолжение повествования по освобождению Кубани будет продолжено в рассказе «Бои за Крымскую».

11.1985 – 12.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Бои за Крымскую


       В феврале месяце 1943 года 18-ая армия Ставкой была преобразована в десантную и переброшена с правого фланга 56 армии на ее левый под Новороссийск. К тому времени, 4-го февраля, был высажен десант морской пехоты в районе Мысхако у Цемесской бухты. С помощью войск 18-ой армии плацдарм расширялся и имел 28 квадратных километров освобожденной территории, вошедшей в историю под названием «Малая земля», которая выдержала 225 дней ожесточенных боев с врагом. В состав освобожденной территории входило 14 кварталов Новороссийска. Плацдарм Малая Земля создавал реальную угрозу Новороссийску, как смертельный нож в спину подлого. Расстояние между Малой Землей и Крымской не превышало нескольких десятков километров через Набереджаевский перевал и боевые действия этих горячих точек с Северокавказским фронтом, куда вышла приморская группа войск Закавказского фронта, взаимосвязывались, не давая противнику возможности сбросить защитников Малой Земли в море.

       Освободив станицу Абинскую в середине марта месяца 1943 года, наша 56 армия продолжала теснить врага на запад, освобождая населенные пункты, расположенные в долинах отрогов Большого Кавказского хребта. Уже были освобождены Шибик – 1, Шибик – 2, но на подступах к станице Крымской, в районе хутора Шептальского, противник оказал упорное сопротивление, стал переходить в контратаки, огрызаться. Линия Северо-Кавказского фронта (СКФ) по мере продвижения на запад сокращалась. Плотность войск переднего края врага и их техническая оснащенность непрерывно возрастали. Кроме того Таманская группировка войск немцев пополнялась снятыми воинскими формированиями с запада, где открытием обещанного второго фронта и не пахло. Наши союзники, Англия и США, занимали выжидательную позицию, надеялись на обескровливание сторон, насмерть сражавшихся на советско-германском фронте противников. Немецкое командование намеревалось вырвать у советской армии инициативу. В этой связи всем нашим войскам был дан строжайший приказ – любой ценой удерживать низовья Кубани, Новороссийск и Таманский полуостров, как исходный рубеж для будущих наступательных действий. С этой целью противник восточнее Крымской заблаговременно готовил оборонительные сооружения: привлекал силой оружия мирных жителей для рытья траншей, противотанковых рвов и окопов. Используя благоприятные условия местности, фашисты строили узлы сопротивления. Станица Крымская была костяком узла сопротивления, через которую проходили железнодорожные и грунтовые магистрали на Новороссийск, Анапу, Тамань и Темрюк. Каменные дома станицы представляли собой естественные укрепления, своего рода гарнизоны и были приспособлены для ведения огня по противнику. Поэтому встретив ожесточенное сопротивление врага у Шептальского, наша армия стала тщательно готовиться к новой наступательной операции. Части армии укомплектовывались людским составом, боеприпасами и оружием.

       Северо-Кавказский Фронт возложил на нашу 56 армию прорыв вражеской обороны. Для этого создавалась высокая плотность артиллерийского огня – 60 орудий на один километр фронта. Соотношение сил было в нашу пользу. Однако снарядов было недостаточно, превосходство в авиации было на стороне противника в два раза. Армия перешла в наступление 4-го апреля 1943 года. Трехдневные кровопролитные бои не принесли нам успеха. Авиация врага непрерывно наносила бомбовые удары по нашим боевым порядкам, сковывая наши действия. После перегруппировки сил и уплотнения боевых порядков на участке прорыва с целью срыва наступательной операции врага на Малую Землю 14 апреля наша армия снова перешла в наступление, но успехи были незначительны. 15 апреля противник, опередив нас, сам пошел в контрнаступление, которое длилось три дня. Контрнаступление врага провалилось. После окончания своих безрезультатных контратак против нашей армии вражеская группировка войск превосходящими силами перешла в наступление на позиции Малой Земли. Его героические защитники твердо стояли на своих позициях, не отдавая противнику отвоеванной советской земли. Но враг наседал, вводя в бой новые силы, стремясь любой ценой ликвидировать плацдарм, а его защитников сбросить в море. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 с ревом перегруженных моторов и свистом авиабомб непрерывно бомбили, а артиллерия врага интенсивно обстреливала каждый метр Малой Земли. Но моряки и десантники держались…

       Чтобы облегчить положение защитников Малой Земли, командующий Северо-Кавказским Фронтом, генерал-полковник И.Е. Петров решил 20-го апреля 1943 года ударить силами 56 армии по врагу южнее Крымской – на Молдаванское. Но прибывший 18-го апреля в штаб фронта заместитель Верховного Главнокомандующего, маршал Советского Союза Г.К. Жуков, дважды откладывал наступление для лучшей подготовки операции, установив дату наступления на 29-ое апреля. Фронт пополнился авиацией до равного количества с противником, соединения срочно укомплектовывались свежими силами, улучшалось их материально-техническое обеспечение.
       29-го апреля 1943 года, утром, после стоминутной артиллерийской подготовки ударная группа перешла в наступление, но из-за массированных ударов авиации и сильного артиллерийского и пулеметного огня прорвать оборону противника не смогла. Следующие два дня, 30-го апреля и 1-го мая, бои приняли еще более ожесточенный характер. Гвардейцы 11-го стрелкового корпуса мужественно отбивали по 6 - 8 контратак  в день. И, несмотря на упорное сопротивление врага, ударная группировка 56 армии овладела частью высот южнее Крымской и завязала бои на южной окраине Красного. После перегруппировки сил 56 армия 3-го мая 1943 года снова перешла в наступление, прорвала оборону и вышла на шоссе Крымская – Набереджаевская, а севернее станицы нашим войскам удалось сломить сопротивление врага и продвинуться за один день на 8 километров. Угроза окружения крымской группировки войск врага вынудила их вывести свои вооруженные силы из этого района. 4-го мая 1943 года станица Крымская была освобождена.

       Андрей Антонович Гречко в своей книге «Годы войны» про ситуацию о напряженности боев за Крымскую привел интересный факт:
       «Я был свидетелем разговора Г.К. Жукова с И.В. Сталиным по прямому проводу. Оценивая бои за станицу Крымская, Георгий Константинович говорил Верховному Главнокомандующему: «Сколько видел боев, а таких ожесточенных не приходилось видеть. Храбрость советских бойцов не знает границ».
       А ведь маршалу Жукову за годы войны довелось быть свидетелем многих сражений. Георгий Константинович достойно оценил подвиги наших бойцов и командиров. А в день 1-го мая он побывал у нас на командном пункте (КП). В скромной фронтовой обстановке, накоротке, встретили мы всенародный праздник. Выдались несколько свободных минут. Георгий Константинович взял баян, и полилась в землянке мелодия задушевной русской песни».
       В период ожесточенных боев за Крымскую Чурбановский 1195 артполк Резерва Главного Командования перебрасывался командармом 56 армии на самые ответственные участки боя. Он снискал славу тем, что не прекращал огня мощной артиллерийской техникой по врагу даже при вражеских бомбардировках его боевых порядков и артиллерийских дуэлях, за что получал неоднократно благодарности от Командующего и им был представлен к награждению «Орденом Ленина».

       В боях в районе Шептальского, на подступах к Крымской, на командный пункт командира дивизиона майора Жукова пикировало несколько десятков Юнкерсов - 87. Земля дрожала и ходила ходуном, словно при сильном землетрясении, грохот разрывов до боли давил на ушные перепонки, клубы дыма, гари и пыли, с молниями огня при взрывах покрыли непроницаемой для света серо-черной пленкой командный пункт. Но дым рассеялся. Оставшиеся в живых артиллеристы продолжали вести прицельный огонь по точкам сопротивления врага, используя для связи оставшуюся невредимой рацию вместо вышедшей из строя телефонной линии. Связист Шестаков по-прежнему, рискуя жизнью, бежит на линию восстанавливать связь. К нему навстречу с этой же целью, из-за отсутствия рядовых, спешит его командир взвода коммунист Каськов. Военфельдшер Власов Гриша, чудом уцелевший в живых при бомбардировке, оказывал первую медицинскую помощь пострадавшим бойцам. Майор Жуков был тяжело контужен, потерял рассудок от неразорвавшейся авиабомбы, ушедшей рядом в землю. Разведчика Рябошапку придавило в окопе землей. Был убит комбат Хижняк и многие другие, фамилии которых запамятовал. Функции командира дивизиона взял на себя оставшийся в живых и получивший легкое ранение комбат Татаринцев, ветеран полка, неоднократно проявлявший храбрость в бою. Боевая стойкость артиллеристов и их мужество значительно возросли после разлетевшейся вести о том, что в штаб фронта в район расположения 56 армии прибыл прославленный полководец маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Бойцы хорошо его знали по разгрому Японцев в Монголии, по делам в блокадном Ленинграде, в разгроме немцев под Москвой и в операциях по окружению сталинградской группировки Паулюса. И прибыл к нам Георгий Константинович не с пустыми руками. Из резерва Ставки Верховного Главного командования поступило пополнение новых авиасоединений. В воздухе наша авиация стала вести бой на равных, что положительно сказалось на нашей наступательной операции по взятию Крымской. Особо отличились наши штурмовики «Илы», которые буквально на бреющем полете расстреливали врага из реактивных установок и наносили бомбовые удары по узлам сопротивления и скоплениям войск противника. Привез с собою маршал Жуков и новые реактивные установки, более мощные, чем «Катюши», окрещенные бойцами «Мука». Для ведения боя их устанавливают на земле со своей упаковкой. Сила взрыва нового реактивного снаряда и эффект от его воздействия не имел себе равных в армии.

       В боях за станицу Крымская мне посчастливилось видеть наше высокое начальство, практически случайно и даже внезапно. Командир дивизиона Федоров Василий Федорович перенес свой наблюдательный пункт на только что отбитую у врага высоту южнее Крымской с тем, чтобы успешнее вести артогонь по контратакующему противнику. Срочно вызвал и меня для выполнения боевого задания.
       Был солнечный день, как затишье после бури от временно прекращенного боя на переднем крае. Еще не остывшее от накала борьбы поле боя было покрыто трупами солдат и офицеров, румын и немцев, их разбитой техникой, брошенными в бегстве артиллерийскими установками и боеприпасами. Смекалистые и юркие артиллеристы уже разворачивали трофейные пушки в сторону врага, чтобы отдать им сполна, вернуть забытые ими снаряды. Поднимаясь опушкой леса к высоте, я встретил на ее южных склонах полдюжины легковых машин – джипов, возле которых стояли их водители и бойцы с автоматами на груди, висевшими подтянуто на их плечах. А в полсотни метров под горку шла большая группа генералов и офицеров разного ранга. Поравнявшись с машинами, я остановился невдалеке, надеясь поближе рассмотреть идущих. Сверкающая на солнце, приколотая на моей груди медаль «За отвагу», что было в то время еще редкостью среди бойцов, благосклонно расположила ко мне стоявшее при машинах охранение.
       В центре идущих выделялся своей коренастой осанкой и угловатыми чертами лица с большой звездой на погонах Заместитель Верховного Главнокомандующего Георгий Константинович Жуков. Правее по их ходу шел, разговаривая с маршалом, небольшого роста, с очками пенсне на лице, с тремя звездочками, но уже меньшего размера на погонах, командующий Северо-Кавказским фронтом генерал-полковник Петров. Левее маршала, разговаривая с ним, шел рядом высокого роста с генеральскими погонами командующий 56-ой армией Гречко. На всю свою жизнь я оставил в своей памяти лица высоких военачальников, повстречавшихся мне в боях первомайских дней 1943 года.

       Вечером, после кровавого боя, бойцы проводили в последний путь, сложивших свои головы за Родину, братьев – артиллеристов залпами ружейных выстрелов, расположившись группами по орудийным расчетам, отделениям или просто друг с другом под буйной цветущей растительностью и по-солдатски поминали погибших. Порции выпитой наркомовской водки на голодный желудок, будто языки пламени, грея и обжигая, расплывались по всему телу, снимая напряжение с огрубевших сердец бойцов. Каждый из них охотно делился своими мыслями-воспоминаниями об ушедших из жизни: комбате Хижняке и его разведчиках, о командире дивизиона, ветеране полка Косте Жукове, безвозвратно покинувшем наш полк. Тихие, утешительные, еле заметные слезы текли по лицам воинов. Перед очередными боями кто-то перечитывает свои письма, смотрит фотографии близких, делится своими сокровенными мыслями с соседом. А вдали, возле установленных, чуть ли не под каждым кустом, батарей, льются тихие звуки народных песен: «Ермак», «Щерс», «Дан приказ ему на запад…». По округе разносился запах обильного весеннего цветения вишни и абрикосов, призывающий все живое на земле к жизни. Птицы, соревнуясь между собою, пели взахлеб свои любимые песни, словно, выполняя свой долг, давали праздничный концерт под открытым небом уставшим от боя красноармейцам. И никто не знает, да и не хочет об этом думать, что, возможно, завтра их постигнет та же участь в бою, что и их товарищей, смертью героев ушедших из жизни.

       Такой жертвой на другой день, 3-го мая 1943 года, оказался мой лучший друг, командир отделения связи, сержант Алексей Николаевич Новожилов. Его жизнь была оборвана разорвавшейся бомбой, сброшенной пикирующим бомбардировщиком Ю-87, при выполнении им своего боевого задания по исправлению повреждения (обрыва) в линии связи. Ему, Алеше Новожилову, я посвятил отдельный рассказ под названием «Мой друг» и стихи на страницах, рассказывающих о нем.
       Тяжело идти в атаку, смотреть смерти в лицо в эти весенние дни первомая, когда в наступившем затишье по всему советско-германскому фронту от Черного до Северного морей бойцы с улыбкой на душе и надеждой в сердце разделяют со своим народом чувство посильной радости, праздничного настроения. И тем тяжелее расставаться со своими друзьями и боевыми товарищами, погибшими в бою в этот светлый праздник весны и труда по вине заклятого врага человечества – фашизма.

       Мой былинный рассказ был бы не полным из того, что видел собственными глазами, если я умолчал бы о замечательном человеке нашего коллектива, начальнике медсанслужбы полка Бунине. Мне часто приходилось пользоваться его помощью в горах и на степных просторах Кубани, поэтому много о его работе знаю и много чего видел. Расскажу один эпизод. Во время боев за Крымскую медицинский пункт с больными и ранеными располагался в станице Абинской на берегу реки Абин в добротном деревянном доме. Посетить этот дом мне пришлось по случаю консультации с Буниным по вопросу долго незаживающей раны моей ноги, полученной при выполнении боевого задания с сержантом Новожиловым, когда пришлось вызывать огонь на себя (этот случай описан в рассказе «Освобождение Кубани» и «Мой друг»).
       На фронте авиация врага не давала нам покоя, это понятно. И я полагал, что наши раненые и больные бойцы и командиры избавлены от неприятностей, связанных с налетами воздушных стервятников, так как военных объектов в станице не было. Но не тут-то было. Враг оказался верен своему варварскому слову, когда в сброшенных им листовках по поводу предстоящего праздника Пасхи он приказывал:

Не пеките пирогов,
Не месите теста,
Двадцать пятого числа
Не найдете места.

       Жители освобожденной станицы с ее 3200 домами, конечно, свой русский, православный, традиционный праздник не могли не отметить, тем более что накануне их освободили от немецкой оккупации. Стали печь куличи, красить яйца. Припасли и самогоночки…
       В полдень, перед тем, как сесть за стол праздничного обеда, послышался нарастающий, надрывно-гудящий звук вражеских тяжелых бомбардировщиков. Высоко в небе, девятками, они приближались к станице, неся свой смертельный груз. Тошнотворный свист падающих бомб, рвавшихся в шахматном порядке и издававших грозовые раскаты грома со вспышками молний, всполошили всех жителей станицы. Юнкерсы-88 и Хенкели-111 непрерывно утюжили станицу с севера на юг и с запада на восток, не оставляя живого места на теле многострадальной станицы. Раненые и больные медпункта болезненно переживали при каждом налете проходящие по линии дома разрывы бомб. Бомбоубежища и землянок поблизости не было. Начальник медслужбы Бунин был крайне обеспокоен за своих подопечных, очень переживал за них, искал пути выхода из создавшегося положения. И нашел. Во время паузы между налетами авиации он посадил всех пациентов медпункта на грузовую машину, оказавшуюся в его распоряжении, сел в кабину с шофером и молниеносно, на большой  скорости выскочил в степь. В степи, в зарослях ракитника у неглубокой балки, замаскировались, ожидая конца адского дня. Вернувшись к ночи в станицу, обнаружили одни развалины своего дома. Оказалось, что при очередных налетах одна из бомб угодила в дом и разрушила его. Своевременно принятые меры Буниным спасли нас от неминуемой катастрофы, последствия которой трудно предсказать. Мы благодарили Бунина за его находчивость, сохранившую нам жизнь. Добрую память о своем спасителе я сохраню на всю свою жизнь. Варварство фашистов описанного налета дорого обошлось жителям станицы. Десятки убитых и сотни раненых мирных граждан – таков их итог. Следы зверств фашистских захватчиков не перечислить, их очень много. Но нельзя не написать о кубанской казачке, которая, сохраняя честь русской женщины, нашла в себе силы убить насильника-фашиста, пожертвовав своею жизнью. Об этом поведали мне казачки станицы. В моем дневнике сохранилось под заголовком «За честь русской женщины» стихотворение, которое отдавало должное поступку казачки, ее верности своему возлюбленному и в котором я призываю мстить за ее пролитую кровь. Стихи были помещены в армейской печати и с интересом читались бойцами.

Кубанская казачка

Она погибла, не позволив
Честь русской женщины топтать.
Нацист немецкий смерть изволил
В борьбе с казачкою принять.

Запомни, воин, краснодарку,
Запомни русскую любовь…
Кубань, ты вспомни и байдарку,
И ею пролитую кровь.

Она ждала тебя, героя,
Любовь хранила день и ночь,
К врагам презрение утроив,
Смогла все пытки превозмочь.

И отомсти своим оружьем,
Лицом к тебе стоит твой враг,
Как мстили немцу под Верблюжьей,
Так мсти и здесь: в горах, в степях.

14.05.1943
Совхоз «Табак»
Низовья Кубани

       Как уже говорилось выше, 4-го мая 1943 года станица Крымская была очищена от фашистских захватчиков. Станичники тепло встречали своих освободителей. Слезы радости катились по их усталым, измученным лицам. Обнимая и целуя бойцов, они слали проклятия Гитлеру и фашизму, породившему его. С презрением говорили об изменниках Родины, усердно служивших врагу и ожидавших его победы. Не удалось уйти от возмездия старосте станицы Крымской. Его поймали и судили по законам военного времени. Впервые был применен к изменнику Родины указ Президиума Верховного Совета СССР – «Смертная казнь через повешение». Приговор был приведен в исполнение публично. Мне не пришлось присутствовать при казни, не слышал обвинительного судебного приговора, но я ясно представил перед своими глазами картину зверств фашистских наемников. Это они на кубанской земле заживо жгли наших раненых красноармейцев и безвинных советских граждан. Это их рук дело – массовые расстрелы граждан у рва на западной окраине Абинской. Не без помощи таких предателей был расстрелян 15-ти летний подросток на глазах жителей станицы за невыход на строительство оборонительных сооружений врага. И это они притащили силой оружия, на потеху немецкому офицеру, невесту бойца – кубанскую казачку, погибшую в неравной борьбе.

       Публичная казнь над изменниками Родины давала пострадавшим советским гражданам душевное удовлетворение неотвратимого возмездия за совершенные предателями преступления.
       Двухмесячные бои за станицу Крымская были как никогда ожесточенными с применением большого количества танков и самолетов с обеих сторон. Мы понесли большие потери, но мы выиграли сражение, отбили у врага важный стратегический узел обороны, еще ближе к морю притиснули его войска. И это нас радовало, воодушевляло, приближало к логову зверя, о чем мы всегда помнили, что победа будет за нами.
       В боях за Крымскую противнику был нанесен большой урон. Фашисты потеряли тысячи своих солдат и офицеров. Мне пришлось видеть своими глазами в освобожденной станице кладбище немецкой армии. С немецкой аккуратностью, выстроенные в ряд по горизонтали и вертикали, стояли равной высоты березовые кресты, занимая площадь более гектара. Таких кладбищ было много. А сколько трупов врагом было оставлено на поле боя или похороненных одиночками или группами в разных местах там, где это было возможно. И таких мест было очень много. Они искали в Советском Союзе свое жизненное пространство, и нашли его навеки вечные в нашей родной земле, как предупреждение своим потомкам – не повторять ошибок прошлого. На поле боя было перемолото много вражеской техники: разбитые и сожженные танки, искалеченные орудия и пулеметы. Плюс к этому следует учесть добытые нами в бою трофеи и захваченных пленных.
       После освобождения Крымской, из-за отсутствия у командования резервов, дальнейшее наше наступление успеха не имело. Наша 56 армия Северо-Кавказского Фронта закрепилась на достигнутых рубежах и приступила к подготовке нового наступления по прорыву сильно укрепленной линии обороны врага под названием «Голубая линия» в районе станиц Киевская и Молдаванская. Соседствующие с ними господствующие высоты смотрели на нас глазами наших врагов, гарнизоны которых были размещены в оборудованных по последнему слову техники долговременных укреплениях.

11.1985 – 12.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Мой друг


       С Алешей Новожиловым, командиром отделения связи, я был знаком с начала основания 17-го артдивизиона в запасном артполку станицы Усть-Лабинская. В 1942 году дивизион был преобразован в 1195 артполк 56 армии. Будучи командиром отделения вычислителей, я вместе с Алексеем входил во взвод управления дивизиона. Мы совместно несли тяготы фронтовой военной службы. Одним словом вместе отдыхали, питались, воевали и развлекались, если тому были возможны внешние обстоятельства.
       Он был среднего роста, русоволосый, атлетического телосложения. Лицо дышало жаром. Щеки розовые, как мак. Обмундирование подогнано статно. Автомат висел на плече, плотно соприкасаясь с туловищем, словно притягивался магнитом. Был легок на ходьбу и храбр в бою.

       Однажды, при освобождении Кубани в начале 1943 года, командир отделения Новожилов со своими связистами тянул связь на наблюдательный пункт дивизиона, расположенный в хуторе недалеко от станицы Саратовская. С ним шли радист Терещенко и Я. Когда подошли вплотную к хутору, то там вместо наших оказались немцы, которые нас поджидали, огня не открывали и хотели нас взять живыми. Это выяснилось тогда, когда отступать было поздно. Недолго думая приняли с Новожиловым решение: занять близстоящий сарай и организовать круговую оборону. Мы стали отстреливаться от наседавших фашистов, отбиваться гранатами. Но силы были не равны. Взвод немцев, а может быть и больше, разворачивался для окружения нашей группы из пятерых человек. Ничего не оставалось другого, как по радио связаться с нашей батареей и вызвать огонь на себя. Телефонная связь не работала, ее вывели из строя фашисты. Оставалась надежда на радиста. Радиосвязь удалось установить быстро. По моим расчетам радистом Терещенко была передана команда Алеши Новожилова – открыть огонь. Первый выстрел дал отклонение. Мы сделали корректировку, после чего нашей батареей был открыт беглый огонь осколочными снарядами по атакующим нас фашистам. Снаряды рвались в гуще врага. Один снаряд угодил в крышу нашего сарая, но потолок сарая помог нам, защитил нас от его осколков.
       Противник не ожидал такого оборота дела. Фашисты стали разбегаться в разные стороны, прятаться за домами. Завязалась перестрелка. Вскоре подошли наши пехотные подразделения. Хутор был очищен от врага, который оставил на поле боя свыше 20 человек убитыми и много стрелкового оружия. Мы с Алешей Новожиловым отделались легкими ранениями и остались в строю. Одного бойца с тяжелым ранением отправили в госпиталь.

       Есть у русских пословица: «Друзья познаются в беде». Истинно так. Алеша Новожилов не раз, рискуя жизнью, прикрывал товарищей от огня врага своим автоматом, выручая их из беды. Иначе и быть у нас не могло. Помню случай с ожогом моих рук. Тогда горела на мне одежда и руки были в пламени горящего бензина. Могли взорваться в любой момент боеприпасы на автомашине от горящего бензобака. Он, Алеша Новожилов, не теряя ни секунды, первым бросился на помощь и погасил на мне пламя, объедавшее одежду и ткань рук, наброшенным на меня брезентом. Потом стал тушить бензобак, спасая машину и боевое имущество своего подразделения. Жизнерадостный, неунывающий товарищ, Алеша Новожилов, даже на фронте, жалел живую природу. Встречаясь в горах Кавказа с дикими кабанами, он не только их не убивал, а жалел их, не пугал даже одиночными выстрелами, давая им возможность своими тропами уйти от людей, но при этом ненавидел изменников Родины. Его рука никогда не дрожала, когда ему приказывали привести в исполнение смертный приговор предателям. У Алеши Новожилова была любимая девушка Зина. Он с ней переписывался, начиная с ухода на службу в армию, и хотел жениться после окончания службы. Но помешала война. Однажды, он обратился ко мне, окопному поэту, с просьбой, чтобы я написал стихи для его девушки, желая сделать ей от души приятное послание. Его просьба мною была выполнена. Для Зины от имени Алексея Николаевича мною были написаны стихи:

Я помню Вас, моя соседка,
Всегда, везде, пока я жив,
На сердце будет Ваша метка,
Чего я дружбой заслужил.

Она одна меня волнует
И часто спать мне не дает,
Порою ночью сон разбудит,
Где вижу я, что Зина ждет.

Проснусь, но нет нигде Вас рядом,
Желал бы видеть в этот час,
И шлю проклятье трижды гадам,
Что разлучили в жизни нас.

Но жди, но жди меня, соседка,
С победой к Вам вернусь домой,
И та красивая беседка
Нас встретит только лишь вдвоем.

       Вечером 2-го мая 1943 года мы вместе с ним обедали после тяжелого боя за станицу Крымская. Выпили по сто грамм фронтовых. Потом добавили за помин тех, кто погиб в сегодняшнем бою. Шла непринужденная беседа. Говорили о прошлом и будущем, о погибших товарищах… Кругом по-майски все цвело и пело в прохладе вечерней зари. Бой утих. Разошлись по землянкам отдыхать. А наутро следующего дня  - снова бой, безжалостный, кровавый.
       Утром Алеша Новожилов подошел ко мне с печальным видом и грустным голосом сказал: «Леша, что-то на душе у меня нехорошо, муторно, душит грусть. Со мной что-то должно случиться». Я его успокаивал, говоря: «Отбрось пессимистические настроения. Будь как всегда оптимистом, радуйся жизни. Посмотри, как расцвела весна своими красками и зовет нас к борьбе ради жизни, а не ради смерти. Мы же с тобой были и не в таких переплетах, и остались живы. И теперь сдаваться смерти мы не будем! Не обязаны! »
       Мы распрощались. Он ушел на проверку линии связи, оборванной осколками от мин, снарядов и бомб, а я – на наблюдательный пункт командира дивизиона… Бой был ожесточенным. Вражеские бомбежки с воздуха, артиллерийские и минометные обстрелы наших войск, дополняя друг друга, нарастали с каждым часом.
       Когда Алеша Новожилов исправлял повреждение линии связи, налетели самолеты врага и этот участок фронта стали интенсивно бомбить, так как в этом месте оказалось скопление наших танков. Он попытался укрыться в ближайшей канаве, но это не помогло. Осколком от разорвавшейся рядом бомбы Алеша Новожилов был смертельно ранен…

       На моих глазах  умирал мой друг… Последняя его просьба была обращена ко мне: «Сообщи моей матери и моей невесте о случившейся со мной беде». Со слезами на глазах я ответил: «Будет сделано, крепись!» Но он вскоре скончался. Похоронили его со всеми воинскими почестями под вековым дубом хутора Шептальского под станицей Крымской, как героя, погибшего в боях за свободу и независимость нашей Родины. Тяжело было писать письмо одинокой матери, но еще тяжелее было это сделать для его невесты Зины, которая потеряла своего любимого друга в момент, когда во всей красе пришла на нашу землю весна, призывая к жизни на земле, к миру среди народов.
       Но наказ боевого товарища для меня был законом. Я подробно сообщил матери о подвиге ее сына в боях с немецко-фашистскими захватчиками, как мог, утешил ее и дал клятву коммуниста старушке-маме моего друга, что отомстим врагам за ее сына сполна.

       А девушке в ответе написал стихи:

Не жди, не жди его, соседка,
Он не вернется к Вам домой,
И та красивая беседка
Не встретит больше Вас вдвоем.

Но помни славного героя,
Что смертью храбрых пал в бою,
Спасал он грудью Вас от горя,
Спасал он Родину свою.

Над прахом холмик зеленеет,
Столетний дуб стоит над ним,
И солнце майское лелеет
Отчизну нашу вместе с ним.

       Так не стало среди нас нашего боевого товарища Алексея Николаевича Новожилова, моего незабвенного друга, лучшего комсомольца в полку, родом из Бежецка. Сохраняя добрую память о нем, мы уходили с боями все дальше на запад, приближая День Победы.

12.1985
Госпиталь ИОВ
Москва

       14-го февраля 1986 года один экземпляр рассказа-воспоминания я отправил шефам в медицинское училище № 5 для музея боевой славы 56 армии от ее ветерана – Зубкова Алексея Гавриловича.


«Голубая линия»


       Немецкое командование «Голубой линией» окрестило свои сильные и многоэшелонированные укрепления Таманского полуострова западнее станицы Крымской. Правый конец этой линии упирался в Азовское море, шел по лиманам и плавням восточнее станицы Варениковской перед фронтом 9-ой армии. В центре «Голубой линии» действовала наша 56-ая армия. «Голубая линия» в этом районе проходила восточнее станиц Киевская и Молдаванская по господствующим высотам и отрогам Кавказского хребта. Левее от Набереджаевской «Голубая линия» шла по северным склонам Кавказских гор, пересекала перевалы Набереджаевский, Волчьи Ворота и заканчивалась берегом Черного моря южнее Новороссийска. К укреплению «Голубой линии» немецкое командование силой привлекало местное население. Сооружение ее началось в январе 1943 года, когда нависла угроза полного разгрома Северо-Кавказской группировки войск противника, бежавшей сломя голову с Кавказских гор и их возможного блокирования на Кубани предстоящим взятием города Ростов-на-Дону.
       Глубина укреплений «Голубой линии» составляла шесть километров. За ней простирались хорошо укрепленные рубежи на глубину 30 – 40 километров. Узлы обороны и опорные пункты готовились с учетом круговой обороны и имели две-три линии сплошных траншей. Впереди первой линии траншей были оборудованы деревоземляные и железобетонные огневые сооружения. «Голубая линия» прикрывалась густой сетью проволочных заграждений и минных полей с плотностью 2500 мин на один километр фронта.

       Успешный прорыв «Голубой линии» зависел от тщательной и всесторонней подготовки операции. В то время, когда наша 56-ая армия готовилась к прорыву «Голубой линии» врага, на других участках советско-германского фронта наступило затишье перед бурей. Оно наступило после разгрома и пленения 330-ти тысячной сталинградской армии врага, после изгнания его с Северного Кавказа и из Закавказья.
       Кроме того, 18-го января 1943 года была окружена и уничтожена в течение полумесячных боев Острогожско-Россошанская группировка противника в составе 2-ой венгерской армии, итальянского альпийского корпуса и 24-го немецкого танкового корпуса. Было взято в плен 86 тысяч солдат и офицеров, взято трофеями много вооружения и техники врага. Были освобождены города: Острогожск, Россошь, Валуйки и др. В феврале месяце была успешно завершена Воронежско-Касторненская операция с освобождением городов: Воронеж, Касторная, Старый Оскол, Обоянь.
       Опьяненные успехом войска Черняховского 8-го февраля 1943 года взяли Курск, а войска Юго-Западного и Воронежского фронтов – 9-го февраля Белгород, а 16-го Харьков. Юго-Западный фронт, преследуя врага, приблизился к Запорожью, как неожиданно 19-го февраля враг нанес мощный удар, отбросивший наши войска за Северный Донец, и вынудил оставить 15-го марта город Харьков, а 18-го марта Белгород. Эта трагедия произошла из-за ошибочной недооценки сил противника со стороны командующего Юго-Западным фронтом генералом Ватутиным и Ставкой Верховного Главного Командования.

       Наступившая стратегическая пауза с апреля по июнь месяц 1943 года обеими воюющими сторонами была использована для выработки и проведения в жизнь новых стратегических решений летнего периода третьего года войны. Лишь на Кубани продолжались ожесточенные сражения за завоевание господства в воздухе.
       Войска Северо-Кавказского фронта после освобождения Крымской готовились к новым наступательным операциям по прорыву «Голубой линии» и очистки низовья Кубани и Таманского полуострова от вражеских войск, при этом главный удар наносила по-прежнему наша 56 армия с ее артполком  Резерва Главного Командования под руководством Владимира Федоровича Чурбанова.

       Особо жестокий наступательный бой сохранился в моей памяти за станицу Молдаванскую 26-го мая 1943 года. Бой памятен тем, что в этой наступательной операции враг сосредоточил для контрнаступления свои воздушные силы, базирующиеся в Крыму и Юге Донбасса численностью до 1400 самолетов, в то время как мы могли ему противопоставить не более семисот, из которых немалое количество было ночных бомбардировщиков из женского авиаполка. После мощной артиллерийской и авиационной подготовки, в которой приняло участие свыше ста самолетов, наши наземные войска пошли в наступление. Ломая упорное сопротивление врага, они вклинились в оборону противника, захватили первую и вторую линии траншей, овладели несколькими опорными пунктами. Наши танкисты, утюжа вражеские окопы, смело вступали в единоборство с танками врага, прокладывали дорогу пехоте. Складывалась ясная ситуация прорыва «Голубой линии». Но противник, захватив инициативу в воздухе, своими массированными налетами по 100...150 единиц в партии пикирующих бомбардировщиков Юнкерс - 87 стал наносить мощные удары, как по наступающим войскам, так и по нашим резервам, сосредоточенным на переднем крае и в балке между позициями. Находясь на наблюдательном пункте с командиром дивизиона Федоровым в боевых порядках пехоты, я ясно видел, как журавлиной черной стаей стервятники приближались с запада к нашему переднему краю, а над целью разворачивались через крыло в пикирование. Монотонно-звенящий и тошнотворный звук вражеских самолетов при этом переходил в визг пикирующего бомбардировщика, смешанного со свистом сброшенных им бомб, и на высоте в сотню метров, выходя из пике, с рычащим ревом моторов они поднимались ввысь и ложились на обратный курс. Таких черных стай за долгий летний южный день, начиная с раннего утра и кончая поздним вечером было не менее полутора десятков, а в общей сложности свыше двух тысяч самолето-налетов на участке фронта протяженностью не более четырех километров.

       Поле боя было испахано взрывами, точно оспой лицо человека. В эти адские минуты жизни бойцы искали защиты у матери-земли, зарывались в нее несчетное количество раз своим телом, и словами прося защиты у нашей спасительницы, которая и сама дрожала, как в лихорадке. А на поверхности земли дробью гигантского барабана непрерывно рвались бомбы, уничтожая все живое на своем пути. Столбы дыма и гари черным покрывалом  заслоняли от солнца израненную землю и бойцов, как оставшихся в живых, так и героически погибших за Родину на этих рубежах. Юркие медсестры ловко делали раненым перевязки и уводили их в укрытия. Тех, кто не мог ходить тянули или несли на плащ-палатках. Нервное напряжение было столь высоко, что некоторые не выдерживали, теряя рассудок. На пределе было и мое душевное состояние.
       Когда на горизонте еще черными точками показывались вражеские самолеты, я лез за махоркой в карман, чтобы свернуть цигарку, покурить, успокоиться… Но руки тряслись, табак рассыпался. Выручали товарищи и мы курили, даже под бомбовыми ударами. И на душе как будто становилось легче. Барабанная дробь бомбежки сменяется ударами, похожими на удары цепа при обмолоте хлеба в четыре руки. Мысль лихорадочно работает в одном направлении: в твердом желании совершения чуда – остаться в живых, избавиться от прямого попадания бомбы в твое местонахождение.
       Вечером или темной ночью нам доставляют обед со сто граммами водки, для аппетита. Бывало, примешь наркомовскую после нервного перенапряжения, а она, словно вода, никакого воздействия не оказывает.
       Наша истребительная авиация не в состоянии была отразить массированные налеты вражеской авиации. Сил ее было недостаточно. Зенитные батареи отсутствовали.
       Артиллеристы нашего полка в боях за Молдаванскую, не считаясь с большими потерями от вражеской авиации и артиллерии, помогали нашим наступающим войскам взламывать оборону врага, эффективно вели огонь по подавлению огневых точек противника и их контратакующим танкам.
       В этих ожесточенных боях с нами рядом была любимая бойцами, скромная и отважная наша медсестра Нина Поддубная. Своевременно оказанная ею помощь на поле боя спасла жизнь многим красноармейцам. За что ей от нас низкий поклон и великая благодарность. Мною были для нее написаны стихи.

Нине  Поддубной

Не ты ли, Нина, удаляла
Душевным словом боли ран,
Не ты ли, пташкой распевала,
Когда грозой стоял туман.

Ведь ты же с нами путь от Крыма
Прошла и горы и степя,
Отчизны воина и сына
Не раз от гибели спасла.

Вас не страшит огонь сраженья,
Вы в ногу шли на смертный бой,
Успеха чашу с наслажденьем
В траншеях пили мы с тобой.

Так будь счастлива впредь же, Нина,
И как к своей сестре родной,
Иметь желаем дочь и сына,
Когда вернешься ты домой.

03.08.1943
Станица Крымская

       До 7 июня 1943  года продолжались упорные бои на земле и в воздухе, но прорвать «Голубую линию» обороны немцев нашей армии и всему Северо-Кавказскому фронту так и не удалось. По предложению командующего фронтом генерал-полковника Петрова ставка согласилась воздержаться, впредь до особого распоряжения, от активных наступательных действий. Но это не означало того, что мы будем сидеть, сложа руки, если враг вздумает расправиться с защитниками «Малой земли» на Мысхако под Новороссийском, что находились в тридцати километрах от нас.
       Бои местного значения сопровождались упорными схватками летчиков за господство в воздухе, где соотношение сил по количеству машин было равным. Наши истребители на разных высотах прикрывали наземные войска от вражеских бомбардировщиков, непрерывно кружили в воздухе, точно ласточки перед дождем. Но они порой были пассивны, а возможно и бессильны что-либо сделать против строя немецких штурмовиков Ю-87, идущих по курсу обрабатывать наш передний край, не проникая к нам в тыл через боевые порядки нашей авиации. Личный состав наземных войск с жадностью и переживанием наблюдал за воздушными схватками летчиков, среди которых были отважные асы: братья Глинки, Покрышкин и другие. Нам хорошо было видно, как наш летчик на «кобре» разогнал шесть «мессершмидтов», охотившихся за ним, а седьмой сбил. А другой без страха в глазах ринулся навстречу зашедшей в пикирование армаде фашистских стервятников. Враг не ожидал такой дерзости от нашего летчика, строчившего из пулеметов трассирующими пулями под углом к строю идущих вниз машин противника и не был готов к отражению атаки, за что и был наказан. Две машины были подбиты, упали и сгорели под громкие крики «Ура!» наблюдавших за этим бойцов.

       Фронтовая работа шла своим чередом. День сменялся ночью, ночь – днем. Будь зорок и внимателен, бдителен и осторожен. Если вдруг замешкаешься, дашь промашку, то можешь схлопотать снайперскую пулю, если эта пуля не просвистит мимо. На наблюдательном пункте комбат Силка со своими разведчиками вел интенсивное изучение переднего края обороны врага в районе Набереджаевской. Появившиеся новые огневые точки наносились на карту.
       Из моего дневника: «Завтра исполняется два года вероломного нападения на нашу страну фашистской Германии. Для меня западная граница по реке Сан сменилась «Голубой линией» в предгорьях Кавказа. Идет непринужденная беседа среди ветеранов войны: разведчиком Стороженко, связистом-сибиряком Шестаковым и другими товарищами. Южная ночь наступает быстро, покрывая грешную землю голубым серебром звездного неба. Небольшой гарнизон наблюдательного пункта не мог насладиться ароматом летнего лесисто-степного воздуха в ночной прохладе. Идти спать в сырую землянку от такой благодати равносильно большому наказанию. Многие остались ночевать на свежем воздухе под открытым небом, зная о том, что противник артогня ночью не ведет, нет надобности. Но просчитались. Враг отметил вторую годовщину своего нападения на нас артиллерийским налетом по наблюдательному пункту. Два бойца не проснулись – были убиты, трое – тяжело ранены, а несколько человек получили легкие ранения и остались в строю. Для нашего полка 22-ое июня 1943 года стало днем траура и наукой на будущее. Комфортные условия отдыха на фронте противопоказаны. И мы это хорошо запомнили. Не давали забывать об этом и самолеты-кукурузники, на которых по ночам летали румынские летчики и сбрасывали контейнеры с гранатами-хлопушками, поражая наземные цели в местах скопления войск».

       Бои местного значения порой были для нас не менее жестокими, чем выполнение наступательной операции, утвержденной Ставкой Верховного. Так в районе Городища на склонах Глубокой балки был оборудован и хорошо замаскирован наблюдательный пункт командира дивизиона Федорова. Его гарнизон сменялся и получал пищу только в ночное время и был, казалось нам, в безопасном положении. Но противник по каким-то признакам рассекретил наш блиндаж. Возможно по отражению света или солнечных лучей от глаз (оптики) стереотрубы, в которую непрерывно вели наблюдение или по рыжей, высохшей траве на крыше нашего блиндажа. И уточнив местоположение, фашисты решили покончить раз и навсегда с нашим гарнизоном. Сперва мы не обратили внимания на обстрел одиночными снарядами нашего расположения. С помощью стереотрубы я стал искать то место, откуда велся обстрел и нашел эту цель. Но когда мы убедились, что противник взял нас в вилку, и что он может в любой момент накрыть нас беглым огнем и покончить с нами, то мы сразу стали лихорадочно готовиться к артиллерийской дуэли, подключая в помощь другие дивизионы полка. Батарея противника была подавлена и замолчала. Но и нам досталось изрядно. Прямым попаданием неразорвавшийся снаряд прошил крышу нашего блиндажа и ушел глубоко в землю, чудом никого не задев. Два других снаряда, разорвавшихся на крыше и в траншее при входе в блиндаж, обрушили перекрытия и засыпали вход, завалив обломками командира дивизиона Федорова и двух его разведчиков. Оставшиеся в живых бойцы откопали пострадавших. К счастью они были живы. Кто-то получил легкие ранения, одного из них контузило. По счастливой случайности засыпанные в блиндаже бойцы, в основном, отделались ушибами и царапинами, да синяками на теле.

       На нашем фронте в боевых приказах по взятию господствующих высот или населенных пунктов стали широко применять моральные стимулы в сочетании с материальными. В приказе оговаривалось, что пехотная рота, танковая рота и артиллерийская батарея, поддерживающая их, первыми выполнившие  намеченную цель получали правительственные награды с перечислением названий наград и их количества. Но, к сожалению, в большинстве своем, приказы оказывались невыполненными, а награды не врученными. Говорили, что был такой случай, когда после боя один танкист, вылезая из машины, увидел на гусеницах своего танка человеческую кровь с останками и рехнулся умом, и в результате был отправлен в госпиталь.

       Ставка Верховного приказала СКФ (Северо-Кавказскому фронту) 28 июня 1943 года перейти в наступление силами нашей 56-ой армии в районе Киевское – Молдаванское. Боевым приказом была поставлена задача войскам с указанием наименований и количества выделенных наград при достижении цели. Готовились тщательно. Все предусмотрели. Бой начался утром с артиллерийской подготовки наступления, с часовой обработкой переднего края врага огневым валом. Наши танки с автоматчиками на броне заняли исходные позиции для атаки. Штурмовая авиация своим огнем крушила вражеские опорные пункты в глубине их обороны. Артиллеристы перенесли свои удары огневого вала по врагу глубже. Танки пошли в атаку, уничтожая своим огнем и гусеницами оставшиеся в живых очаги сопротивления. Пехота устремилась за танками, закрепляя отвоеванные позиции. К исходу дня наши войска прорвали оборону «Голубой линии» на глубину до 5 км и завязали бои за хутор Безводный. Можно было бы и дальше развивать наступление, но произошла осечка. Забыли закрепить фланги наступающих. Зато наступающие не забыли проверить содержимое комфортно оборудованных блиндажей и землянок врага, попользоваться их запасами спиртного и другими трофеями. За что и были жестоко наказаны противником. Во избежание окружения наши бойцы вынуждены были вернуться на исходные позиции несолоно хлебавши. Награды остались не врученными.

       После неудачной наступательной операции наша 56-ая армия боевые действия до сентября месяца не вела, а тщательно готовилась к освобождению территории от вражеской оккупации. Как оказалось потом, наша наступательная операция имела своей целью сковать силы врага в канун исторической битвы на Курской дуге. Вражеское летнее наступление 1942 года началось после нашего неудачного наступления под Харьковом. В летней кампании 1943 года враг планировал взять реванш за поражение своих войск и снова вернуть себе инициативу на фронте.
       Местом для своего наступления фашисты выбрали район Курской дуги, где наши войска глубоко вклинились в оборону противника. Своими ударами с юга от Белгорода и с севера от Орла враг рассчитывал окружить наши войска и уничтожить их. Ставке была известна дата наступления: 5-ое июля. Верховный Главнокомандующий боялся того, что наши войска не выдержат танковой мощи врага и склонен был к упреждающему удару. Его поддерживал командующий фронтом Ватутин. Генеральный штаб и другие командующие фронтами поддерживали заместителя Главковерха (Главного Верховного командующего / Сталина) маршала Г.К. Жукова, который докладывал Сталину: «Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем вражеские танки, а затем, введя свежие резервы, перейдем в общее наступление и окончательно добьем основную группировку противника». Что и было принято Ставкой в апреле месяце 1943 года - «О переходе к преднамеренной обороне».

       Два фронта, Воронежский и Центральный, накануне сражения имели численностью свыше 1,3 млн. человек, около 20 тысяч орудий и минометов, более 3300 танков и 2650 самолетов. Позади этих фронтов был подготовлен к обороне и наступлению Степной фронт с численностью 580 тысяч человек, более 9-ти  тысяч орудий и минометов, 1640 танков и самоходных артиллерийских установок.
       Вражеское наступление началось 5-го июля, а уже 12-го июля 1943 года закончилось провалом. Противнику удалось продвинуться с севера на 12 км и с юга до 35 км. А в районе Прохоровки состоялся встречный танковый бой с участием 1200 танков, определивший выигрышный с нашей стороны исход сражения. Враг был вынужден прекратить наступление, а затем начать отвод своих войск. Потери врага в двухмесячной битве в районе Курской дуги составили более 500 000 человек, 1500 танков, 3000 орудий, свыше 3500 боевых самолетов.
       Фашистская чума под ударами наших войск, огрызаясь, стала ползти к своему логову.

12.1985 – 12.1986
Госпиталь ИОВ
Москва


Освобождение Тамани


       После того, как был сломлен хребет фашистскому зверю на Курской дуге воины Красной армии, как и весь советский народ, были воодушевлены неслыханной в истории победой начала третьего года войны. От Курской дуги, точно от поля Куликова, наши войска устремились, преследуя врага, на юг и к реке Днестр. Ставкой было установлено производить салюты в Москве в честь войск, добившихся больших побед в борьбе с ненавистным врагом. Так 5 августа 1943 года в столице были даны первые два салюта, прообразы будущих праздничных фейерверков, в честь войск, освободивших город Орел и город Белгород. 23 августа 1943 года Москва салютовала освободителям многострадального города Харькова. 30 августа, 8 сентября и 10 сентября за взятие городов соответственно: Таганрога, Сталино и Мариуполя. Вал войны катился на юг и запад, угрожая взятием крымских перешейков. Советские войска прочно взяли в свои руки стратегическую инициативу, встали на прямой путь, ведущий к Победе. Эти успехи Красной армии создали благоприятные условия для перехода в наступление войскам Северо-Кавказского фронта, для изгнания врага с Таманского полуострова. Фронт располагал достаточным количеством танков Т-34, истребителями Як-9, Ла-7, пикирующими бомбардировщиками Пе-2, штурмовиками Ил-2 и имел превосходство над противником, как в воздухе, так и на земле. На стокилометровом фронте от Азовского до Черного морей немецкая 17-ая армия имела 17 дивизий. Наши три армии 18, 56 и 9 насчитывали 21 дивизию и 5 бригад.

       Командование фронтом СКФ приняло решение нанести главный удар по прорыву укреплений «Голубой линии» врага в районе Новороссийска силами 18-ой армии и Черноморского флота. Их войска перешли в наступление с 9-го на 10-ое сентября 1943 года с высадкой десанта в Цемесской бухте и на суше с района Малой Земли. Бои носили ожесточенный характер и длились целую неделю, отбивая дом за домом, улицу за улицей, взламывая оборону противника в районе города.
       После сорокаминутной артподготовки 14-го сентября утром перешла в наступление наша 56-я армия, нанося удар на Молдаванское и Киевское, что поставило Новороссийскую группировку врага в еще более тяжелое положение. 16-го сентября город Новороссийск был полностью очищен от вражеских сил. Москва двадцатью артиллерийскими залпами из 124 орудий салютовала освободителям города и черноморского порта. Многим соединениям и частям было присвоено наименование «Новороссийских». А городу Новороссийску 14-го сентября 1973 года было присвоено почетное звание «Город-Герой». «За выдающиеся заслуги перед Родиной, массовый героизм, мужество и стойкость, проявленные трудящимися Новороссийска и воинами Советской Армии, Военно-морского флота и авиации в годы Великой Отечественной войны, и в ознаменование 30-ти летия разгрома фашистских войск при защите Северного Кавказа» - так говорилось в Указе президиума Верховного Совета СССР.

       В моем дневнике в день салюта в хуторе Горишный было записано:

Звуки салюта нам радость вселяют,
Слышите их вы в столице моей,
Радость небесную всем сообщают
От сердца страны до далеких морей.

       Наш 1195 артполк полковника Чурбанова при прорыве «Голубой линии» 14-го сентября 1943 года вел из своих 36 орудий 122-х миллиметрового калибра огонь по господствующей высоте, расположенной между двумя станицами Молдаванское и Киевское. Долговременные огневые точки врага были покрыты смерчем из огня, стали и дыма. Темная туча, образовавшаяся над высотой, как дымовая завеса, позволяла танкам с автоматчиками на броне вплотную приблизиться для атаки высоты. И когда артиллеристами был перенесен огонь в глубину обороны врага, наземные войска пошли в атаку. С воздуха уничтожать врага помогали наши штурмовики – «Летающие крепости» Ил-2. Их огонь из ракетных установок и бомбовые удары с пулеметным огнем на низкой высоте наводили смертельный страх на врага. Эти «Воздушные танки», окрещенные фашистами «Черной смертью», непрерывно утюжили боевые порядки врага, подавляли его сопротивляемость, уничтожали его. К исходу двухдневных боев «Голубая линия» была взломана на глубину до семи километров. Были освобождены станицы Молдаванская, Киевская, Варениковская и еще многие хутора. Но впереди оставались захваченными города Анапа, Тамань, Темрюк, многие станицы и хутора, которые ждали своего часа освобождения. Бойцы спешили их освободить, защитить их дома от сожжения, а патриотов от физического уничтожения.

       Отступая под мощными ударами наших войск, враг уничтожал переправы и мосты, минировал дороги, дома, скирды, рвал полотно железной дороги, разрушал железнодорожные насыпи. Особо зверства фашистов были проявлены при установке мин-ловушек, когда устанавливались мины под предметы домашнего обихода, детские игрушки, часы и другие предметы, от прикосновения к которым подрывались, гибли или становились калеками местные жители и особенно дети. Бойцы, преодолевая трудности, двигались на запад. Никакая сила не могла остановить нашего наступательного порыва. Линия фронта сужалась с каждым днем. Враг в лихорадке отступал, не зная как оторваться от нас. Мы параллельной дорогой, южнее, спешили обогнать вражескую колонну, но препятствия в пути мешали нам отрезать путь к отступлению врагу. Чтобы не дать врагу ускользнуть безнаказанно в Крым, командир дивизиона Федоров, развернув батареи 12-тью орудиями 122-х миллиметрового калибра, открыл ураганный огонь по голове отступающей колонны на Темрюк. Батареи других дивизионов полка поддержали его, громя врага, в страхе метавшегося по дороге, ища укрытия от неминуемой смерти-возмездия  за их злодеяния. Колонна была разгромлена. Ее остатки, бросив технику и трупы, как дикие звери, разбежались по зарослям тростника, в плавнях спасая свою шкуру. В этих боях отличился меткостью стрельбы сержант Бобров. Ночью по отступающим вражеским войскам наносили меткие удары летчицы женского авиационного бомбардировочного полка. В боях за освобождение Северного Кавказа и Таманского полуострова они покрыли себя неувядаемой славой, истребляя врага в его тылу.

       Но и сами несли большие потери. Еще в боях на «Голубой линии» мы видели своими глазами, как при выполнении боевого задания в районе Анапы летчицы попадали в перекресток прожекторного огня, подвергались зенитному обстрелу и расстрелу от ночных истребителей с сиреной на борту. Когда наши летчицы подлетали к цели, зенитный огонь прекращался, а фашист-истребитель хладнокровно сбивал цель. В то время такой прием фашисты применили впервые.
       Очищая Тамань от фашистской нечисти, в одном хуторе я обратил внимание на немецкий труп со знаком на его груди из черного металла. На знаке был изображен контур Крыма, за захват которого, вероятно, и был удостоен убитый фашист этой награды. Расплата пришла скоро, через год. Но не захотел такой расплаты онемеченный (польский эмигрант) поляк из Гданьска, который сдался мне в плен. Не на поле боя, не в рукопашной схватке, нет, в сарае, где он прятался в скирде соломы, дожидался нашего прихода и сдался первому появившемуся бойцу Красной армии. У него были добротные кожаные сапоги, мои, кирзовые, изрядно износились. Поменялись обувкой, а в придачу, как награду (трофей), взял его немецкий автомат. Поляка сдал в штаб полка.
       В этой связи припомнил случай в боях за высоту у станицы Молдаванской. Там поляк тоже сдался в плен, но предварительно забросал гранатами фашистский штаб. Чему мною было посвящено стихотворение под названием «Поляк», которое позже было напечатано в польском журнале «Жолнеж польски» № 21 за 1963 г.

       Вражеские изверги, отступая, ставили мины замедленного действия. Так в станице Старотиторовская через двое суток после ухода врага взлетела в воздух двухэтажная школа, откуда за тридцать минут до взрыва, не зная того, что здание заминировано, снялся штаб дивизиона с его управлением и командиром Федоровым. Фронтовое счастье в этом случае было на нашей стороне. Там же две девушки подорвались на мине-ловушке, подняв с земли валявшиеся часы. И там же изнасиловали невестку и надругались над семидесятилетней ее свекровью фашистские мракобесы.
       Жители Тамани со слезами радости на глазах встречали своих освободителей, угощали нас виноградом. Мы же с ними делились своими пайками хлеба пополам. Без устали говорили нам, как жестоко вели себя оккупанты – убивали и насиловали, грабили и угоняли в Германию молодежь. Сжимая крепче в руках оружие, бойцы клялись им, что сполна отомстят врагу за их тиранство, что дойдут до логова врага Берлина и вызволят из полона кубанских казачек и всех советских граждан.

       Мой брат, Матвей Гаврилович, танкист, участвовал в освобождении Смоленска. 25-го сентября 1943 года Москва салютовала освободителям многострадального города. Расстояние до логова зверя сокращалось. Я написал брату поздравительное письмо и стихи, написанные мною для него. Текст стихов привожу полностью.

Ты на Смоленщине воюешь,
Я – на Тамани, вдалеке.
Ты по траншеям вражьим снуешь,
Я – у орудья, на замке.

Ты гусеницами докажешь
Всю правоту партийных слов,
Огнем убьешь или раздавишь
Презренных Родины врагов.

Я мощным залпом путь расчищу
Пехоте, танкам на врага,
Чтоб получить победы пищу –
Успехов ждет от нас страна.

Так будем храбры мы в сраженьях,
Смоленск ты взял, а я – Тамань.
Начало немцев пораженья
С тобою вместе гадам дан.

Хутор Красная Балка
26.09.1943

       Бои за освобождение Тамани продолжались. Враг цеплялся за каждый населенный пункт и высоту, чтобы сдержать наш натиск и дать возможность своим недобитым фашистам уползти в Крым. Наступательный вал 56-ой армии, точно громадной морской волной, мял, давил и сметал в море остатки фашистских войск, приближаясь все ближе и ближе к Керченскому проливу.
       Будет уместным напомнить о героях фронта, которые жертвовали собой во имя нашей победы. Сержант Лаар своим телом закрыл вражеский пулемет и дал возможность отделению овладеть высотой. Комсомолец Примак с оторванной ногой продолжал разить врага из своего пулемета, безымянный старшина штрафной роты с гранатами в руках бросился под вражеский танк «Тигр» и подорвал его вместе с собой. Таких героев на нашем фронте были тысячи.
       Мне посчастливилось узнать из печати, что 229 артполк, в котором я служил кадровую военную службу и которому довелось принять на Западной границе неравный пятидневный бой с врагом, после которого меня увезли в бессознательном состоянии в госпиталь,  как оказалось, сражался рядом, под Новороссийском. Этому полку теперь был присвоен номер 69 Гвардейского полка, и он был удостоен наименования «Новороссийский». Мой командир полковой школы этого полка, старший лейтенант Петруня, стал его командиром в чине подполковника. Он прошел тяжелый путь отступления с 6-ым стрелковым корпусом Голикова, участвовал в обороне Киева, принимал участие в боях на Юго-Западном направлении под руководством генерала Москаленко, прославился в стойкой обороне в Новороссийске. Оснащенный 152 мм и 203 мм пушками полк преградил фашистам путь на Кавказ по черноморскому побережью в сторону Геленджика.

       Но пути-дороги фронтовые снова разошлись. Мне по-прежнему было неизвестно, кто из ветеранов полка дошел до Кавказа и участвовал в штурме будущего города-героя Новороссийска.
       9-го октября 1943 года Тамань была освобождена. Красивейшие приморские места с обилием рыбы и дичи в плавнях и лиманах, с лучшим в мире черноземом, на которых растут сады и виноградники, выращивался рис и знаменитая кубанская пшеница, нагуливали свой вес тучные стада скота – нами возвращены Родине. Северный Кавказ, Кубань с ее Азовским и Черноморским побережьем стали свободными, советскими.
       15-го октября 1943 года в станице Запорожской я записал в дневнике:

Отныне край, где Лермонтов гулял,
И службу нес Суворов, полководец,
Лучами счастья, воли засиял,
Сынов-освободителей обнял,
А немец бит, как бит был и половец.

       Да, Тамань и Лермонтов неотделимы друг от друга. Да и Суворов был комендантом станицы Набереджаевской в свое время, как писали в свое время фронтовые газеты. По случаю изгнания немцев с Тамани Москва салютовала войскам-освободителям, чествуя их за ратный труд и подвиг. Многим соединениям и частям было присвоено звание «Таманских». Наш 1195-ый  гаубичный артиллерийский полк Резерва Главного Командования полковника Владимира Федоровича Чурбанова был удостоен высшей награды. Его боевое Красное Знамя было украшено орденом Ленина.
       В этой связи в моем фронтовом блокноте от 26-го ноября 1943 года, у кордона Косы Чушка было записано:
       «Вчера был проведен митинг. Наш полк награжден из числа 23-х артчастей самой высокой правительственной наградой – «Орденом Ленина». Об этом сообщили центральные газеты, только что полученные в часть от 17-го ноября 1943 года. Передовая статья «Красной Звезды» от 18-го ноября под заголовком «Слава и доблесть артиллеристов Красной армии» так и писала: «…Достаточно сказать, что 1195-ый  гаубичный артиллерийский полк Резерва Главного Командования, участвуя в прорыве укрепленных полос противника, уничтожил 28 артиллерийских батарей, 47 минометов, 18 орудий, 290 дзотов и блиндажей, подбил и сжег 66 танков…Только за этот год 206 человек личного состава награждены орденами и медалями».

       Да, путь был пройден нелегкий, об этом пути все мои предыдущие рассказы, пересказывать которые нет надобности.
       На моих глазах 20-го октября 1941 года он формировался 17-ым отдельным артдивизионом в Усть-Лабе, в 1942 году был переименован в полк. Большинство кадровых бойцов, ветеранов полка, выбыло, а вместо выбывших пришло новое пополнение. Погибли в боях командир дивизиона майор Жуков, командиры батарей Круглов, Хижняк, капитаны Причуханов, Полюбай, лейтенанты Лесиченко, Татаринский, сержанты Новожилов, Бунчук и многие другие, перечислить которых не представляется возможным. Вечная, благодарная им память в наших сердцах! А еще большое количество однополчан покинули нас ранеными и контуженными. Их ратный и геройский подвиг помог полку достичь тех высоких рубежей, о которых речь шла выше. Среди них командир взвода Иван Захарович Кузменко, топограф Малыгин, разведчик Рябошапка, огневики и радисты, вычислители и связисты, наводчики и разведчики, повара и медики.

       Меня воспитал 229 корпусной артполк, выучил на младшего командира. Парторганизация полка в 1940 году приняла меня в партию. Этот полк, с его 203 мм и 152 мм орудиями большой мощности громил на границе фашистских захватчиков. Тяжелое ранение разлучило меня с моим родным полком, который стал 69-ым Гвардейским Новороссийским артполком.
       С 1195-ым артполком я прошел весь его двухгодичный боевой путь. Его 122-ух мм пушки и гаубицы неустанно и успешно громили врага в горькие дни отступления и в радостные дни побед. И отныне могу с гордостью сказать, что я – артиллерист 1195-го ордена Ленина гаубичного артиллерийского полка Резерва Главного Командования».
       На этом запись в моем фронтовом блокноте кончилась.
А впереди – новые фронтовые дороги с тяжелыми и жестокими боями.
       Перед нами, через 4-х километровый пролив, стоят каменные безлесные горы, за которыми ждет своего освобождения будущий город-герой Керчь и весь крымский народ. Мы готовимся к высадке десанта.

12.1985 – 12.1986
Москва


Десант в Крым


       После освобождения Тамани форсировать сходу 4-х километровую преграду Керченского пролива не представлялось возможным. Отсутствовал транспорт, паромная переправа не работала, Азовская флотилия Горшкова вела счеты с немецкими катерами, которые оказались в ловушке. Поэтому командование 56-ой армии нашему ордена Ленина 1195 артполку ставило задачу – расположить свои огневые позиции на косе Чушка, тщательно готовиться к выполнению приказа по высадке десанта в Крым, воспрепятствовать огнем своих батарей выходу в Черное море немецких катеров через пролив.
       Населенный пункт Кордон – самая западная точка Таманского полуострова. От него в сторону Черного моря, параллельно крымскому побережью тянется коса Чушка, длиною до 18 км и шириною от 50 до 120 метров, отделяемая от Крыма судоходным Керченским проливом. Другая сторона косы – прибрежная, мелководная и усеяна множеством больших и малых островов с зарослями тростника, на которых гнездится несметное множество птиц, дичи – уток, чаек, нырков, лысок, похожих на ягоды черного винограда, рассыпанные по необъятной темно-синей скатерти залива, украшенной зелеными островками и окаймленное безбрежным морем с юга. На некотором удалении от людей небольшими по численности семьями плавают гуси и лебеди.

       Во время трехнедельной подготовки к намеченной операции по высадке десанта подразделения полка вели позиционный огонь по активным вражеским точкам, изучали его передний край. Личный состав оборудовал землянки, укреплял огневые позиции. Песчаная коса поднималась не высоко над водой и поэтому эта вода не позволяла глубоко зарываться в песок. Выручили шпалы от разобранной узкоколейной железной дороги. Ими наращивались брустверы у орудий и стенки землянок, делались перекрытия.
       Октябрьские дни наших успехов на фронте венчало 25-летие основания Ленинского комсомола. Тогда мною было написано для газеты стихотворение, посвященное лучшему комсомольцу-связисту Шестакову, которое привожу ниже.

Сибиряк  воюет

Есть у нас связист бедовый,
Комсомолец Шестаков,
Как медведь собой здоровый,
Лучший воин из полков.

Ни бомбежка, ни обстрелы
Не пугают паренька,
Он отважен, как все смелый,
Много в сердце огонька.

Вот бывало, цепь порвется,
Говорит: «Я сам пойду…»
А исправит – улыбнется,
Скажет: «Фрицам - как в аду…»

И теперь, на Крым любуясь,
Молвит: «Скоро переплывем,
Схваток жарких не минуя,
Из неволи Вас вернем… ».

Всем связистам не мешало б
С Шестакова пример взять,
Коммунисты обещали
Его в партию принять.

25.10.1943
Коса Чушка

       Находясь в партийных рядах армии, я не терял связи с комсомолом. Бойцы-комсомольцы были моими постоянными слушателями проводимых в часы затишья бесед. Вопросы в этих беседах поднимались разные: история партии и комсомола, международное положение Советского Союза, чтение газет и собственных окопных стихов, писем солдат из дома о зверствах фашистов и о другом. Комсомольцы шли ко мне со своими думами и просьбами, зная о том, что моего отказа в их просьбах им не будет. В боевых листках я освещал их ратные подвиги и геройские поступки, участвовал в проводимых комсомольцами мероприятиях.

       Коса Чушка с ее защитниками подвергалась периодически артобстрелам и бомбежкам с воздуха. Они были теперь не столь массированные, как на «Голубой линии». Количество техники после разгрома фашистской армии на Курской дуге значительно уменьшилось на нашем фронте. Но опасность от этих налетов и обстрелов для бойцов была не меньшей, так как глубоко зарыться в песок на косе из-за воды не представлялось возможным. Поэтому, когда была дана команда: «Кто желает добровольно идти на работы на склады боеприпасов?», то комсомольцы, с моим участием, первыми изъявили желание выполнить повышенной опасности задание. И оно было в данном случае нелегким.
       Несмотря на то, что мы штабелировали боеприпасы на косе без задержек, разгружая автомашины, не допуская их скопления, все равно мы привлекли внимание противника своими действиями к этой точке, который нанес по ней бомбовый удар девятью самолетами Юнкерс - 88 с большой высоты. Наши наблюдатели издали услышали, а затем увидели приближение стервятников. Дали команду: «Воздух!». Зенитчики открыли заградительный огонь, стали бить по цели. Мы разбежались в разные стороны, подальше от взрывоопасной зоны, бросились в мелко вырытые с водой на дне окопы под тошнотворный свист летящих бомб. Было слышно поочередное их падение вдоль косы и большой силы взрывы.

       Большинство авиабомб не попали в узкую песчаную полосу, разорвались по ее сторонам в воде, подняв высокие фонтаны из смеси воды, песка и адского дымового пепла со смертоносной начинкой, осколками из Рурского чугуна. И все же одна бомба попала в штабеля патронных ящиков, откуда еще долго после бомбежки продолжали разноситься разноголосые и бессистемные, задыхающиеся и бессильные хлопки и слабые тарахтящие взрывы. После бомбежки бойцы-комсомольцы с облегчением вздохнули, очистили себя от песка и грязи, стали выжимать одежду и переобуваться, кому в этом была необходимость. Комсомольцу Крымскому, будущему вожаку молодежи полка, была оказана помощь в освобождении его от завала. Он получил сильные ушибы и несколько небольших царапин на теле. Двое тяжелораненых комсомольцев были отправлены в госпиталь. Они получили осколочные ранения в конечности. А оставшиеся товарищи продолжали выполнять поставленную задачу, по-прежнему внимательно наблюдая за воздухом, где их товарищи, зенитчики, во время налета сбили один самолет, который штопором ушел в морскую пучину.

       Союзники фашистской Германии, принимавшие участие в боях на советско-германском фронте: румыны, венгры, итальянцы, финны, с каждым днем теряли свою боеспособность и стремились скорее вернуться домой, несмотря на принятие к ним суровых мер, вплоть до расстрела дезертиров. Да и немцы стали не те, что были два года назад. Их молниеносная война провалилась. Шел третий год войны, сопровождаемый одними неудачами для них на Курской дуге, на Днепре, прорыв блокады под Ленинградом, поражение под Смоленском и Таманью. К тому же союзники высадили десант в Италии. Их моральный дух падал, точно бочка с водою, имевшая дырявое дно, заново налить которое не было ни сил, ни средств. Газеты сообщили 14-го сентября 1943 года, что Италия, союзница Германии по антикоминтерновскому пакту (Рим – Берлин - Токио) капитулировала и объявила войну Германии, что не способствовало поднятию их боеспособности. Жители Тамани рассказывали, как немецкий офицер, выстроив роту, делал разгон солдатам, проявившим слабость в бою и ставил им в пример своих врагов – красноармейцев. И не от легкой жизни случались такие нравоучения, а во многом от того, что бывшая тройственная ось сломалась, пакт стал трещать по всем швам – рассыпаться. И наоборот – наступательный порыв наших войск нарастал с каждым днем, боевой дух воинов был высок, как никогда.

       Подготовка боевой операции 56-ой армии по высадке десанта в Крым подходила к концу. Была поставлена задача в ночь с 31 октября на 1-ое ноября под прикрытием ночной темноты, на кораблях Азовской военной флотилии форсировать 4-х километровый Керченский пролив, высадиться на крымское побережье и овладеть прибрежными населенными пунктами: Жуковка, Маяк, Опасная. Наш артполк был призван уничтожить огневые точки врага, препятствующие выполнению поставленной задачи. Для управления артогнем в боевых порядках пехоты готовился идти командир дивизиона Федоров, прославивший себя при освобождении Кубани своей храбростью, находчивостью и бесстрашием в бою. Он планировал взять с собою радиста Павлова и отважного разведчика, сибиряка Петю Лямкина. От штаба полка в десантную группу был включен начальник разведки полка Беликов. Но проведение операции из-за штормовой погоды было отложено. Ее осуществили в ночь со второго на третье ноября. Военные катера с морскими пехотинцами, пехотой и артиллеристами на борту, на тихих оборотах двигателей, чтобы шумом не обнаружить себя, медленно приближались к вражескому берегу. Было тихо и темно. Вдали, левее нас, шли на выполнение боевого задания в сторону Керчи на четырехкрылых бомбардировщиках (биплан У-2) летчицы женского авиаполка. Было видно, как навстречу им появлялись светящиеся пунктирные линии автоматной стрельбы трассирующими пулями, как эти линии набирали высоту и гасли. Лысые каменные горы Крыма, прикрывающие прибрежные населенные пункты, понуро стояли в ночной мгле, не ведая о том, что они станут ареной ожесточенных боев Красной армии за изгнание ненавистного врага из Крыма. Изредка, местами противник пускал осветительные ракеты и для профилактики от сна давал короткие автоматные очереди, стреляя в белый свет, как в копеечку.

       При подходе к берегу подразделений прославленных Таманских дивизий 2-ой и 32-ой Гвардейских и 55-ой приготовились к броску на берег. Катера остановились в десяти – пятнадцати метрах от берега. Морское дно упрямо не допускало ближе. Без лишней суеты и криков бойцы стали прыгать в холодную морскую воду, держа оружие над головой, спешили к берегу занять исходные позиции. Выпущенная красная ракета известила о начале броска в атаку на прибрежные населенные пункты. Крики мощного «Ура!» на широком участке фронта ошеломили врага. Неожиданность операции и дерзкие сокрушительные удары десантников застали врага врасплох. В немецких блиндажах и землянках бежавшие защитники оставили нетронутыми накрытые столы с жареным картофелем, вином и спиртом, консервы и другие продукты питания. Враг бросил все свое имущество, спасаясь бегством. Опомнившись от удара, противник стал вести беспорядочную и бесприцельную стрельбу из автоматов и минометов. Но было поздно. Населенные пункты Жуковка, Маяк и Опасная были очищены от врага и стали советскими. Попытки артиллерии врага помешать высадке десанта пресекались в зародыше ответным огнем наших артиллеристов, плотной шеренгой стоявших на всем протяжении косы. Трудно было нашим войскам взять плацдарм, без жертв не обошлось. Но еще труднее в несколько раз было его удержать с началом рассвета в течение дня.

       Стали готовиться к отражению контратак противника. Враг попытается сбросить наш десант с плацдарма в море. Утро наступило тревожное. Немецкая артиллерия и авиация стали снарядами и бомбами пахать землю под ногами ее защитников. Артиллерийская дуэль носила ожесточенный характер. Истребители и зенитные установки своим огнем наносили урон авиации врага. После огневой обработки плацдарма румынские и немецкие войска перешли в контратаку с ее повторением до нескольких раз за день. Но фашисты не могли преодолеть стойкость десантников, их огня и огня поддержки нескольких сотен орудий со стороны косы Чушка и Таманского полуострова.
       В этих боях получили легкие ранения наши артиллеристы-десантники, но они не покинули поле боя, а продолжали управлять артиллерийским огнем полка. Высадка десанта в Крым накануне 26-ой годовщины Октября была нашим скромным подарком к празднику для всех советских людей. Самый большой подарок Родине Октября принесли наши воины, освободив 6 ноября 1943 года столицу Украины город Киев. Москва салютовала освободителям 24 залпами из 324 орудий. Весь советский народ был рад этой победе над проклятым ненавистным врагом.

       В нашей землянке, наполовину деревянной, нашли гостеприимство три моряка с бронекатера, севшего на мель в проливе недалеко от нас. Моряки оказались ребятами боевыми, причем неплохо одетыми. До прихода в Азовское море они побывали в Сталинграде, Астрахани и в порте Ирана, поскольку в северную часть этой страны были введены наши войска на время войны с Германией. Длинными осенними ночами много было пересказано историй из походной жизни, но хорошо запомнилась одна из них, рассказанная бывалым моряком по имени Вася. Ее суть сводится к следующему:
       «Мы находились в иранском порту Дейна, что на юге Каспийского моря. Я пошел по увольнительной смотреть портовый город, его достопримечательности и набрел на публичный дом, о котором моряки много слышали хорошего и плохого. По внешнему виду дом содержался в хорошем состоянии. Зашел. Внутри - дорожки, столы, кресла. На стенах - картины. В вазах - цветы. На столах красочно оформленные альбомы с фотографиями красивых женщин. Выбирай, какая нравится и иди в ее номер на свидание, если он свободен.
       Выбрал по своему вкусу самую красивую и привлекательную. Номер ее был свободен. Встретила меня с приветливой улыбкой. Предложила сесть. Разговорились. Она сообщила мне, что ее родители с детьми были высланы в 1927 году в Иран. Советским подданным остался ее брат. Не жалея денег на просроченное время я стал ее расспрашивать и убеждать о вредности для здоровья ее промысла и что в Советском Союзе это позорное явление запрещено. Она горько плакала, переживала, ссылаясь на семейные трудности и свое безвыходное положение. Я ушел от нее с неприятным чувством жалости к человеку, оказавшемуся в тяжелом положении, оставив ее постель неразобранной. Установленный порядок очередности в удовлетворении мужской чувственности вызывал во мне гадкое отвращение, как явление противоестественное, аморальное. В следующий раз, при очередном отпуске, решил снова навестить свою знакомую и продолжить свой агитационный разговор. Но ее уже там не было. Она навсегда покинула это мрачное заведение и стала жить дома с матерью. Со временем мы стали с ней хорошими друзьями. Долгое время переписывались. Она изъявляла желание снова вернуться в Советский Союз. Но зато хозяин публичного дома стал ненавидеть советских моряков, которые многих красавиц увели от кошмарной жизни».
       Для советских граждан эта история покажется чудовищной, неправдоподобной. Да, действительно, подобного у нас не может быть. Но, к большому сожалению, в капиталистическом мире торговля живым женским телом продолжается и по сей день.

       Среди трех моряков с бронекатера № 302 был и москвич Петя Редкин. В часы отдыха, в свободное время он оборудовал из шпал немудреный плотик и с винтовкой поплыл к островам на охоту за дичью. Возвращался с обильной добычей, делился с нами. Потом его примеру следовали и мы, пополняя свой рацион питания вкусными блюдами. Мне посчастливилось за один рейс добыть четыре птицы: лыску (морская курица), селезня, утку и нырка. Это была моя первая и последняя охота на дикую птицу, азарт которой трудно переоценить. Фотографию старшины Пети Редкина храню в своем фронтовом архиве, часто смотрю на нее и вспоминаю, как он нас угощал чистым спиртом, принесенным с катера. Тогда в землянке от «буржуйки» загорелись капли спирта на шинели сержанта Солодаря. Чтобы погасить пламя он катался по земле – не получалось. Выручила морская вода. Было комично, по-дружески смеялись. Только неизвестно мне, как сложилась судьба этого отважного человека, с которым вместе был не более двух недель. Но запомнил на всю жизнь.

       Крымский плацдарм расширялся и имел уже площадь более ста квадратных километров. Пленные заявляют: «Немцам в Крыму капут!» Ничего не скажешь, они правы. Но только этот капут наступил на шесть месяцев позже, когда пришло, созрело для этого время. Никакие контратаки врага с танками, самолетами, артиллерией успеха не имели. К тому же техники у противника заметно поубавилось. В битве на Курской дуге и Днепре, как в гигантской котельной эта техника горела и таяла. Кстати, за форсирование Днепра 47 генералов, 1123 офицера и 1268 сержантов и солдат были удостоены звания Героя Советского Союза. Массовый героизм стал следствием стимулирующих установок ставки. Автор этих строк во время расширения плацдарма в Крыму не раз пересекал пролив на катерах и баржах с военной техникой, являясь по вызову командира дивизиона Федорова. Он, как всегда, находился в боевых порядках пехоты в районе керченских садов на окраине города. Наблюдая в стереотрубу, мне хорошо был виден и хорошо просматривался передний край врага и весь приморский промышленный город Керчь с ее морскими причалами. Командир дивизиона Федоров вел артиллерийский огонь, прозванный пехотинцами «артиллерийской музыкой», пред переходом пехоты в атаку. Я готовил командиру расчеты для стрельбы, помогал ему выполнять разные поручения. Если при ведении огня враг нас беспокоил, не причиняя нам большого ущерба, то на моем обратном пути без ЧП (чрезвычайное происшествие) не обошлось.
       Когда я возвращался проливом на косу, авиабомба угодила в баржу, и взрывной волной меня выбросило в море, как пушинку. Сам не помню, как очутился в холодной воде. Моей беде помог радист Миша Фатеев, который возвращался со мной с наблюдательного пункта. Соленой воды наглотался с избытком, да к тому же оглушило – несколько часов плохо слышал. Потом прошло.

       Ставка Верховного Главного Командования 15.11.1943 года Северо-Кавказский фронт преобразовала в отдельную Приморскую армию, командиром которой был назначен генерал Еременко. Забегая вперед должен сказать, что Крым был освобожден 10-го мая 1944 года взятием города Севастополя войсками 4-го Украинского фронта под командованием генерала Толбухина. Представителями ставки были:
       при фронте – маршал Василевский, при армии – маршал Ворошилов.
       56-я армия была расформирована после 2-х лет боевых действий.
       Некоторое время 1195 артполк, с орденом Ленина на знамени, вел боевые действия под руководством командования отдельной Приморской армии.
       Следует сказать, что в боях за плацдарм погиб командующий артиллерией фронта, генерал-лейтенант артиллерии, профессор Сиваков, посмертно награжденный орденом Ленина. Воины любили его и хотели сполна за него рассчитаться с врагом, но приказом от 27 ноября 1943 года наш артполк был выведен из состава армии и переведен в распоряжение Северо-Кавказского военного округа для отдыха, для доукомплектования и для приведения себя, как говорится, в спортивную форму.

       Мы снимались с наблюдательного пункта Крымского плацдарма, не ведая о том, что эти красивые места, воспетые Лермонтовым и увековеченные на полотнах кистью замечательного художника Айвазовского, впервые мною увиденные, не придется повторно увидеть.
       Во время войны солдаты мечтали дожить до дня победы. Дожили, но не все. Встал вопрос о том, чтобы увековечить места боев и захоронений. Теперь и это сделано. Только не осталось у ветерана того здоровья и возможностей, которые позволили бы ему снова пройти свой немалый боевой путь по фронтовым дорогам, поклониться праху тех, кто своей жизнью дал возможность нам жить счастливой жизнью на нашей земле.
       Частицу своего долга перед ними я восполняю настоящим трудом для поколения советских людей, не видевших четырехлетней Великой Отечественной войны против фашистской чумы.

12.1985 – 12.1986
Москва


Станица Медведовская


       Недалеко от Краснодара по железной дороге на Ростов-на-Дону расположилась красивая кубанская станица Медведовская с населением до десятка тысяч человек. Станица имела маслосырозавод, дворец культуры, благоустроенные центральные улицы, детский дом, баню. Были две церкви. Улицы, в большинстве своем, как и в других станицах, застроены добротными деревянными домами. В домах – никелированные кровати, гардеробы, добротного изготовления раздвижные столы и стулья, большие кадки с фикусами, на стенах – портреты и картины, освещаемые лампочкой Ильича. Рассекая станицу на две части медленно катит свои воды река Кирпили, берега которой были соединены добротным мостом, построенным на шоссейной дороге, прямой, серой с оспинами лентой связавшей окраины Медведовской с железнодорожной станцией того же наименования. Станция, расположенная в километре от станицы, смотрелась зеленым островком с белыми, одноэтажными домиками, садиками и палисадниками, окруженным необъятным степным морем кубанского чернозема, покрытого стеблями подсолнечника, кукурузы и пшеницы. В летнее страдное время поле покрывается бесчисленным количеством горящих солнц на ножках подсолнечника, высокими стеблями кукурузы с початками зерен молочно-восковой спелости и морем пшеничных колосьев, низко опустивших свои головы к земле-кормилице.

       Но начнем все по порядку. После получения приказа об отправке артполка в станицу Медведовскую на отдых он становился в резерв, поблизости от фронта и в любой момент, при необходимости, мог быть использован по назначению. Сборы на отъезд были недолги. Имущество погрузили в машину штаба дивизиона с обшитым фанерой верхом от непогоды. Когда машина рывком тронулась с места, то висевший на стенке мой немецкий автомат сорвался, ударился прикладом о дно кузова машины и самопроизвольно выпустил автоматную очередь. К нашему счастью под его кинжальный огонь никто не попал, чему и были рады, что обошлись без штрафной роты за небрежное обращение с оружием. В день отъезда прошел теплый дождь, стояла солнечная погода. Голые крымские горы сверкали миллиардами капель-слезинок, точно алмазы, украшающие грудь Крыма и призывающие нас не отдавать врагу красу земную. В пути по косе по направлению станицы Медведовской нас сопровождали своим криком, паря в воздухе, неутомимые труженики чайки. По-прежнему тысячами черных точек с правой стороны плавали спокойно дикие утки, а чуть дальше за ними грациозно, держа головы на длинных шеях в форме знака вопроса, лениво плавали лебеди и гуси. А с левой стороны морские волны непрерывно выбрасывают на берег трупы бойцов, погибших в бою на воде. Похоронные команды их аккуратно хоронят в братские могилы, забирая награды, документы и ценности для сдачи в штаб. Непрерывным потоком речные суда перевозят в Крым людской состав, технику, боеприпасы. Где-то вдали, из района Керчи, доносятся звуки бомбежки от ударов по врагу нашими штурмовиками Ил-2, которым на смену идут новые образцы авиационной техники – «тройки» и «девятки». В стороне, на парашюте, спустился из подбитого истребителя в холодную морскую воду летчик и ждет помощи. Летчица на самолете По-2 (кукурузник) сбрасывает ему спасательные средства. У Кордона мы уже навсегда оставили косу Чушка и взяли курс на город Темрюк. С каждым часом мы удалялись от Крымских гор в таманские просторы. Зайцы-беляки, согнанные фронтом со всей Кубани, встречаются повсюду. В ночное время они зачастую становятся жертвой водителей машин, которые светом фар гипнотизируют их. Во время следования на отдых нам представляется возможность посмотреть жизнь кубанских казаков в нашем неглубоком тылу и без устали следить  за боями на советско-германском фронте. Успехи наших войск день за днем приближали нашу победу, и вся армия и тыл кровно были заинтересованы в этом. В хуторе Запорожском сделали привал.

       В дневнике от 30 ноября 1943 года сделана запись: «Сегодня в книге «Бои у Хасана» встретил фамилию Провалов. В боях 1929 года у Хасана он был командиром отделения, а теперь - прославленный на всю страну Герой Советского Союза, генерал и командир Таманского соединения».
       Да, на войне командный состав рос быстро, потребность в кадрах была большая. А мне не повезло. На пятый день войны, 27 июня 1941 года, фашисты на всю жизнь меня оставили с немецким осколком в груди под сердцем. «Не годен к строевой службе» - такой приговор вынесли мне врачи. Если с этой характеристикой врачей мне удалось снова вернуться добровольцем на фронт, то в военное училище дорога мне была закрыта наглухо, несмотря на приказ наркома обороны - всех рядовых и сержантов со средним образованием откомандировывать с фронта на учебу. Кому как посчастливится. Но я был доволен и тем, что мне дали возможность выполнять свой долг перед Родиной на переднем крае борьбы с врагом на фронте. Полковая семья за два года стала для меня родным домом. И если бы меня направляли на учебу, то я от своих близких боевых товарищей не смог бы оторваться и упросил бы командира полка оставить меня в части. К тому же у меня не было призвания быть кадровым военным. Мечтал заняться после войны литературным трудом.

       В поле, на плантациях, полным-полно винограда. Расположились палаточным городком. По-осеннему свежо. Кушаем виноград без ограничений с небольшими промежутками для переваривания в желудке. Такое свежее лакомство в неограниченном количестве оставило в моей памяти приятные воспоминания. Очередной привал на ночлег был организован в городе-порте Темрюке. Он расположен на берегу Азовского моря у устья реки Кубань. Город сильно разрушен врагом, но уже построен новый мост через реку, жители стараются по силе своих возможностей привести в порядок территорию города, очищая улицы от завалов и брошенной техники врага. Зенитчики защищают его от налетов фашистских стервятников.
       Останавливались на привал и в станице Славянской, мало пострадавшей от немцев. Местный чернозем соседствует с лиманами, протоками и рекой Кубань, полные рыбы и дичи. Окружающие станицу земельные угодья стали будущими житницами риса. Как и другие станицы, Славянская была красива и богата. Много осталось скота, так как фашисты сами спасались бегством, и им было не до животных. Отведал молока по цене 40 рублей за литр, продавалось и виноградное вино для любителей.

       На пути следования в станицу Медведовская пришлось бойцам увидеть своими глазами разрушенные станицы Анастасиевку, Курганскую и другие, жители которых живут в ужасно бедных условиях. Эти жители были эвакуированы, а вернулись к опустошенным углам, если еще они остались целы. На шоссе часто попадалось много брошенной военной техники и вагонов, особенно на участке Красноармейское-Протока.
       После шестидесятикилометрового марша был организован последний привал в хуторе Северный, в семи километрах от станицы Поповнической. Жители хутора много рассказывали нам о зверствах фашистов, об угоне в немецкое рабство молодежи Кубани, расстрелах мирных жителей.

       Артполк прибыл в станицу Медведовскую на отдых 2-го декабря 1943 года, когда сухая южная осень твердо держала свой порядок, упорствуя наступающим зимним дождям с мокрым снегом и непролазной грязью чернозема. Женщины, а девчата в первую очередь, воспрянули духом от такого обильного прибытия в их общество мужского пополнения. Прифрантились, зарумянились, забегали, заколесили и закружились, словно пушистые снежинки при порывистом ветре, искрясь своими гранями от небесного светила. Мужчины тоже не хотели быть монахами, соскучились по женщинам, готовились, каждый по-своему, к встрече с женским обществом, как подобает кавалерам-воинам и победителям с учетом местных условий. Им хорошо было известно, что во время войны нашло широкое распространение венерическое заболевание под кодовым названием «ТТ-42», что означало  - «трофейный триппер образца сорок второго года». Он мог быть образцом и сорок третьего года и наступающего сорок четвертого. Поэтому командование полка не раз обращало наше внимание на то, что половые болезни являются союзниками врага и работают в его пользу, выводя из строя наших бойцов и командиров.
       Нас расквартировали по три-четыре человека в дом. Условия хорошие. Тепло и чисто. Отдыхаем, кто на мягких кроватях, кто на диванах, а кто и на деревянном полу, если не хватало более удобного места для отдыха. Хозяева относятся к нам доброжелательно и внимательно. Словоохотливы в разговоре. Наша хозяйка поведала нам, что в близлежащем от них хуторе стоял запасной полк и при выявлении массового заболевания личного состава венерическими болезнями его срочно перевели в другое место. При обследовании населения хутора оказалось, что до 80%  женщин были больны. Сочувствуя этим женщинам, хозяйка недвусмысленно дала понять нам, что зачем искать себе подруг на стороне, когда рядом имеются красивые, симпатичные и здоровые девушки и молодые женщины.

       Боевая и политическая подготовка полка шла своим чередом по утвержденному распорядку дня и программе. Тут тебе и зарядка предусмотрена, занятия по строевой подготовке и спецпредметам, изучение уставов. Не забыли и вечернюю поверку. Четкие команды командиров и дружные строевые песни были слышны на площадях и улицах станицы. Жители с приятной улыбкой смотрели со своих крылечек на воинов Красной армии с надеждой скорой победы над врагом. Ребятишки с завороженными, счастливыми глазами неотступно бежали за строем, звонко хлюпая дорожной жижей под ногами. Любимая песня бойцов, изученная впервые на отдыхе – «Священная война», поднимала боевой их дух, пронизывала глухие стены домов и доходила до сознания всех жителей станицы. 15-го декабря выпал первый снег и установилась морозная, сковавшая грязь, погода, а уже через шесть дней наступило потепление, снег пропал. И снова занятия проводятся с прилипшей к сапогам, и гирей тянущей к земле, грязью. И так всю зиму. Бабушка как-то, жалея нас, сказала: «Бедненькие, вместо отдыха топают и топают по грязи. Разве так можно?» Но что поделаешь, «тяжело в учебе,  легко в бою» - гласит суворовская пословица. Станичники говорили: «У немцев дисциплина была плохая при наступлении, а при отступлении тем более. Оружие разбрасывают, где попало и как попало. Никто не охраняет. В первую очередь беспокоятся о себе. Красная армия подобного не допускала». Похвальная оценка, ничего большего не добавишь.

       Под Новый год в станичном кинотеатре было проведено полковое собрание и организован просмотр самодеятельности части. Мне пришлось читать стихи Симонова – «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». Самодеятельностью артиллеристы были довольны. Аплодировали. После окончания выступления самодеятельности офицерский состав полка стал готовиться к проведению организованного для них новогоднего вечера. Остальной состав разошелся по своим квартирам отдыхать, так как не было запланировано другого  мероприятия. Новогодняя ночь была темная, с повышенной влажностью воздуха, дул сильный ветер, гремя скрипучими ставнями, точно недовольный отсутствием света в окнах и елки в красном углу. Бойцы, отдыхая, долго не могли уснуть за разговорами-воспоминаниями, обильно нахлынувшими в этот вечер последнего дня уходящего 1943 года. Каждый хотел высказать свое откровенное остальным, терпеливо слушавшим, не перебивая. Только вторые петухи положили конец их беседе. Уснули крепким сном.

       Новогодний день 1 января 1944 года я обмываю с товарищами купленным молоком, угощаемся хозяйским мясом. Многие однополчане навеселе, а некоторые даже чересчур. Личных планов на проведение этого новогоднего дня у меня не было. Неожиданно для самого себя мне вручили пригласительный билет с просьбой принять участие в частной компании по празднованию Нового года. Инициатором моего приглашения был старшина Чумаков, хорошо знавший меня. Он имел намерение познакомить меня с дочкой своей хозяйки, девушкой скромной и застенчивой, серьезной и интересной – Полиной. Компания была человек двенадцать. В основном - молодежь. Организовали богатый стол со спиртным напитком – самогоном, одна бутылка которого стоила пятьсот рублей (к сравнению, кусок хозяйственного мыла имел такую же цену). Перезнакомились. Сели за стол. Пошли тосты: за Новый год, за нашу Победу и т. д. Закусывали и снова наливали. После организовали хоры и исполнение хоровых песен, которые были заменены игрой в фанты и исполнением отдельных номеров (пляска, танец, песня, декламирование стихов). Было весело. Стояла теплая погода. К нам на крыльцо, пронизывая ночную тьму, летели звуки любимых казачьих песен. Как будто вся станица вышла на улицу со своими лучшими исполнителями русских и украинских песен, и они соревнуются на лучшее исполнение. Их волшебные звуки дарили нам наслаждение, прервать которое было не в наших силах.

       На вечере из своих рук меня не выпускала Маша Молчанова, которая была очень активна и весела и не давала мне возможности уделить внимание Полине. Так и увела меня от Полины. Потом мне стало известно, что Маша разведена, имеет малолетнего сына, работает в местном детском доме. Моя дружба с ней продолжалась до нашего отъезда из станицы. Маша помогла мне подняться на ноги от пневмонии легких, обеспечивала постельными принадлежностями, была внимательна и добра ко мне. Тем же отвечал и я ей.
       Высокая температура и дрожь всего моего тела в ночь на 1-е марта 1944 года были следствием простуды левого легкого с инородным телом. Ожидая вечернюю поверку, я допустил оплошность – немного полежал на траве мерзлой земли, и этого было достаточно, чтобы схватить воспаление легких. Благодаря стараниям начальника медсанслужбы полка Бунина болезнь отступила без необходимости отправки меня в госпиталь.

       Во время пребывания части в станице Медведовской фронтовики-артиллеристы регулярно мылись в бане, любили попариться с веничком, выгоняя паром простуду, очищая поры тела от грязи, чтобы было легче дышать организму. Дров и угля для бани не имелось в наличии, так как это был дефицит военного времени. Но находчивости бойцам не занимать, к трудным ситуациям привычны. Строем, под песню они идут в поле, ломают стебли подсолнуха, кукурузы и вертаются с вязанками растительного топлива через плечо. «Мойтесь, братцы, не ленитесь!» И мылись от души, наверстывая упущенное на фронте, не допуская на своем теле существование паразитов. Но вместо паразитов на теле, с которыми можно вести борьбу хорошей баней и чистым бельем, стали появляться кожные венерические заболевания. Как ни стремилось командование полка перевести личный состав от семейных очагов с молодками на казарменное положение с размещением бойцов в свободных больших домах со старушками отделениями и взводами, уберечь от заразной болезни всех не удалось. Несколько человек были отправлены в госпиталь.

       Был случай и грубого нарушения воинской дисциплины. Один артиллерист противотанковой гранатой решил в реке Кирпили половить рыбку. Граната взорвалась в руке рыболова в тот момент, когда он уже размахнулся ее бросить. Тело рыболова было разнесено в куски. Получалось – сам себя приговорил к смерти. В результате недоработки в отношении личного состава коммунистов полка и командиров подразделений это происшествие («ЧП») черным пятном легло на наш полк.
       Агитационно-пропагандистская работа парторганизации среди населения станицы требовала больших усилий командиров, политработников и коммунистов в этом направлении. Дело в том, что станица была большой и имела на своей территории 11 колхозов и других учреждений. Требовалось много докладчиков для торжественных собраний, посвященных знаменательным датам. В списках докладчиков числилась и моя фамилия. Первый мой доклад был в колхозе «Социалистическое земледелие». Тема доклада «Двадцать лет без Ленина под руководством партии по ленинскому пути». Собрание состоялось в правлении колхоза. Помещение было большое со скамейками и столами местного кустарного производства, окна большие, стены серые от копоти и дыма, пол вымытый. Народу было много, в основном женщины, старики и подростки, желающие послушать новости и поделиться своими мыслями. Стол президиума был накрыт кумачовой ситцевой тканью. В коротком докладе мною было сообщено о достигнутых успехах тружеников тыла под крылатым лозунгом момента – «Все для фронта», о наших победах 1943 года на советско-германском фронте и о зверствах, чинимых фашистскими ордами на оккупированной территории нашей Родины. По окончании доклада завязалась дружеская беседа с колхозниками. Они задавали вопросы, сами делились своими бедами и радостями, проклинали немцев, желали нам скорой победы над врагом. Расходились по домам с хорошим, оптимистическим настроением скорой победы над гитлеровской Германией и возвращения из полона угнанных на каторгу советских граждан. 23 февраля в День Красной армии и Военно-Морского флота меня направили на проведение встречи фронтовиков с детьми местного детского дома, оставшихся без родителей. Перед милыми нашими детьми выступил с докладом. Слушали внимательно. Потом детвора показала нам свою самодеятельность. Мы с удовольствием смотрели и слушали их таланты, радовались их успехам, аплодировали. Дети были хорошо одеты и выглядели прекрасно. В помещении было чисто и тепло, кровати были заправлены теплыми одеялами с белоснежными пододеяльниками и наволочками. Встреча закончилась танцами под гармошки военных с сотрудниками детского дома. Настроение было хорошее, праздничное. Мною делались доклады, посвященные Дням 8-е Марта и 1-е Мая, по окончании которых организовывались увеселительные мероприятия, иной раз и с угощением (праздничным обедом). В моем дневнике от 6 апреля 1944 года сделана запись: «Несколько дней подряд пишу историю полка. Период – «Отступление и боевые действия в горах». Получается хорошо. Начальство довольно. При этом вспомнил своих боевых товарищей. Некоторых из них ввел в историю». Этой большой и важной для полка работе я обязан своим стихам на события фронтовой жизни с указанием даты этих событий. Мои блокнотные записи являлись как бы справочником для составления истории полка.

       Наш артполк не был забыт высоким начальством во время нашей передышки. Часто наезжали инспектировать и проверять, а то и просто посмотреть, что из себя представляет единственная часть в РККА, награжденная орденом Ленина, единственная из Северо-Кавказского военного округа и из генштаба. В конце марта (26 марта) Чурбановцы получили новую материальную часть: 122-х миллиметровые гаубицы. По случаю такого важного события состоялся митинг личного состава полка. Командир полка призвал крепить дисциплину, повышать боевую и политическую подготовку, быть готовым с новым оружием выполнить приказ по изгнанию фашистской нечисти с советской земли. В своих выступлениях артиллеристы были единодушны: «Множить славу нашего полка на полях сражений за честь и независимость любимой Родины».
       А 18-го апреля 1944 года полк отмечал свою вторую годовщину создания на базе 17-го отдельного артдивизиона - 1195 гаубичного артполка Резерва Главного Командования. Его первый артдивизион на 6 месяцев старше полка. За два года полк прошел 2520 километров боевого пути, выпустил по врагу 35 тысяч снарядов. Этот замечательный день в жизни полка был объявлен выходным. Проведено торжественное собрание. Под траурную музыку духового оркестра почтили погибших товарищей вставанием и минутой молчания. Командир полка полковник Владимир Федорович Чурбанов сделал доклад на базе нами написанной истории полка и вручил награды. По окончании торжественной части оркестром были исполнены государственные и партийные гимны и был дан большой концерт силами краснодарских артистов. Художественная часть завершилась танцами под джазовую музыку. В полку торжества шли за торжествами. В моем дневнике от 16-го мая 1944 года записано: «Полк выстроен на площади. Два духовых оркестра исполняют «Встречный марш», потом гимн «Славься отечество…». Командующий артиллерией СКВО генерал-майор Голосов снимает чехол. В его руках развевается на ветру Красное Знамя. Всем видна надпись «За нашу советскую Родину». На другой стороне - «1195 Гаубичный Артиллерийский полк РГК». Командующий читает указ Президиума Верховного Совета СССР о вручении знамени за личной подписью Калинина Михаила Ивановича и секретаря Горкина. Зачитывается положение о Красном Знамени, после чего передается знамя командиру полка Чурбанову… Раздается громкое и протяжное троекратное «Ура!» Алое полотнище – символ чести, доблести и геройства части. Да, мы достойны его, мы приготовили ему украшение – «Орден Ленина», добытый десятками успешных боев, и мы еще больше прославим его. Невольно вспоминаешь погибших товарищей, пролитая кровь которых принесла нам славу, и невольно встают знакомые лица калек-инвалидов Ивана Захаровича Кузменко, Семейченко и др. Ветераны полка пользовались заслуженным авторитетом, но многие из них вышли из строя во имя Родины, во имя Победы».

       В апреле 1944 года парторганизация полка поручила мне, коммунисту, возглавить комсомольскую организацию полка. Комсомольцы доверили мне быть их вожаком. Я стремился, не жалея своих сил, оправдать их доверие. Работал с увлечением и огоньком, исполняя как эту, так и любую другую поручаемую мне работу. Радовался, что мне представилась возможность работать над собой, расти. Руководство направило в Северо-Кавказский военный округ документы на утверждение меня в должности политрука. В прилагаемой политхарактеристике отобразили мою активную работу парторгом артдивизиона, доклады и выступления в колхозе, в детском доме, на партактивах. Также указали мой боевой путь в Отечественной войне, отметили награды и ранения. Хорошая, положительная была и служебная характеристика. Еще пришлось заполнить и анкету. Три месяца я исправно исполнял обязанности комсорга полка. Потом меня на этом посту заменили однополчанином Крымским. Причину замены мне не сказали так же, как не сказали мне причину отказа в органах НКВД при оформлении к ним на работу после окончания техникума в 1938 году.
       А причина была одна – в 1937 году был репрессирован мой родной брат. Он был потом реабилитирован посмертно в 1956 году в связи с отсутствием в его действиях состава преступления. Это была вторая подножка, сделанная мне системой, которая сработала не в интересах дела, а во вред ему от допущенного беззакония при существовавшем тогда культе личности Сталина. Болят мои раны, болят, не столь физически, сколь душевно, от обиды.

       В станице, по соседству с нашей квартирой, жил пожилой мужчина со своей супругой. Звали его дядей Петей. Он был не коренным жителем станицы, а приехал из-под Воронежа искать счастье, в надежде избавиться от бедности. Но казаком он не стал, так как казацкая привилегированная община его не приняла, считала иногородним, не своим. Бедность его осталась с ним. Домик он поставил скромный, пол земляной, мебели никакой, кроме деревянных самодельных скамеек, табуреток и стола с кроватью. Но с приходом советской власти и коллективизацией психология казаков стала меняться. И дядя Петя уже не шел на работу с пустым желудком. Его мечта о счастливой жизни стала понемногу сбываться. Но вот нахлынула беда: враг оккупировал на целых шесть месяцев их станицу и ярмом неимоверной силы стал  давить на их жителей. Они терпели, но и воевали, помогали партизанам своей станицы в борьбе с врагом, рискуя жизнью, прятали от зверей-фашистов беженку-еврейку Розу из Белоруссии с двумя ее малолетними детьми. И не только прятали, но и кормили их, несчастных, до изгнания врага. Теперь семье Розы выделили свободный домик, власти помогают продуктами. Роза и ее кучерявые малыши стали сыты, одеты и веселы. Но если психология казаков стала меняться в их общественной жизни, то от религиозных, очень живучих взглядов они освобождались очень медленно. Они были рады, когда вместо разрушенных двух церквей (кому только понадобилось их разрушать) их станицы им открыли неказистый молельный дом с крестом на крыше и небольшим колоколом возле него. Служба в церкви шла по всем правилам. Особо торжественно она проводилась, как и раньше, на пасху, с выносом плащаницы, икон и хоругвей из церкви, совершая крестный ход, делая обход вокруг нее под колокольный благовест и пение хора во главе со священником: «Христос воскресе!» После такой духовной зарядки пожилые станичники готовы были, не без преувеличений, рассказывать, что повсюду в станицах ремонтируются, реставрируются и строятся храмы для верующих, что многие военные принимают причастие, что в церкви много молодежи. Говорили также, что священник благословлял одну из частей, перед ее отправкой на фронт и что этой части в наступлении сопутствовал успех в разгроме иноверцев. А некоторые охотно пытались добавить, что впереди атакующих, с крестом в руках, шел на врага сам поп.

       С приходом весны усилились занятия в поле, хождение по маршрутам и населенным пунктам. Одно из занятий совпало с праздником пасхи. Не было отбоя от приглашений женщин, хуторянок, которые с русским гостеприимством угощали нас своими кулинарными приготовлениями и стаканом самогона. Посмотришь на этих женщин и подумаешь: «Какая у них любовь к нашей родной Красной армии, хлеб и соль делят пополам». Но вместе со светлым праздничным чувством лица многих выражали скорбь по погибшим, напоминая нам, что без сыновей, мужей, отцов им радости не будет никогда. В апреле месяце после долгих мучительных ожиданий я узнал, что блокноты со стихами и дневник, отданные мною во время уличных боев женщине-краснодарке для сохранения, ею были сожжены из-за боязни перед наступающими на город фашистами. Было очень жаль, что написанное нельзя восстановить.

       В полку своим порядком текла партийная и комсомольская жизнь, на должном уровне проводилась боевая и политическая подготовка бойцов. Организовывались и концерты. На одном из концертов на всю жизнь запомнились слова конферансье подкупающие и упрекающие. Он попросил сидевших в зале военных по его команде аплодировать для тренировки, чтобы потом артисты не были в обиде. Окончив тренировки, он с иронией сказал: «И теперь напишите своим близким, чем вы занимались на фронте?» Мне было обидно, что нас приравняли к бездельникам, хлопающим во время войны в ладоши на концертах, а с другой стороны было сказано метко. Нечего было засиживаться в тылу, надо помогать Красной армии, которая гонит врага на запад. А били врага крепко. Вот некоторые выдержки из дневника:
       «26-го марта 1944 года. Наши войска достигли государственной границы с Румынией.
       1-го апреля 1944 года. Только один Первый Украинский фронт под командованием маршала Жукова за истекший месяц взял три областных центра (Винница, Каменец-Подольск, Черновицы) и еще 50 городов, освободив территорию до 40 тысяч квадратных километров.
       14 апреля 1944 года. Наши войска 7-го апреля достигли границы Чехословакии. Чуть позже взяли Одессу и приступили к разгрому Крымской группировки войск врага.
       1-го мая 1944 года. Освобождено 400 километров государственной границы с Румынией и Чехословакией. Зашли глубоко на румынскую территорию.
       10-го мая 1944 года. Окончился разгром немцев в Крыму. Взяли Севастополь, там, где мы оборонялись 241 день, нам потребовалось на его взятие три дня. Десятки сотен орудий расстреливали суда противника. В воздухе, тремя этажами, двигалась авиация, уничтожая остатки врага. Теперь немец не скажет, что «у нас летчики отважные, а самолеты бумажные». Ему мы скажем, что в Крыму немцу «капут», «буль», «буль», если они не оказались в числе 61 681 солдата и офицера, взятых в плен. Москва салютовала севастопольцам 20-ю залпами из 324 орудий, как Киеву, Ленинграду и Одессе».

       Время бежало быстро. На смену бесснежной зимы с ее косматыми вихрями снежной пурги, а иной раз обильным снегопадом, скоротечно таявшем на земле, оголяя степи для полевых работ, пришла весна. Зацвели сады. Апрель наполнился ароматом весеннего опьяняющего воздуха, запахами полевых трав, разноголосыми звуками птиц и кузнечиков. Солнце своей исполинской силой будоражило соки земли, заставляя их бродить в жилах проснувшейся от спячки природы. Словно облитые сметаной с примесью розовых и красных оттенков, стояли невестами фруктовые деревья. Над ними радостно пели песни неутомимые труженицы – пчелы, отыскивая подходящее место для своих глубоких поцелуев любви ради жизни на земле.

       Среди бойцов-артиллеристов пошел разговор, что наш артполк должен выехать в Саратовские (под Горячим Ключом) лагеря, и что для подготовки лагерей к приему новоселов отправлена полковая команда. От этих разговоров настроение личного состава пошло под уклон. Не потому, что не хотелось покидать насиженное место со всеми удобствами, хотя многие из нас там за шесть месяцев пустили глубокие корни, а потому, что знали, что рано или поздно придется ехать на фронт и отсиживаться в лагерях нам, фронтовикам, ни к чему в этот ответственный период изгнания врага с нашей территории. Однополчане желали быть на ответственных, главных участках боев с тем, чтобы нанести решающий удар по логову врага с трех сторон: востока, юга и запада. Надеялись, что их 1195 ордена Ленина артполк РГК еще не раз покажет врагу силу и мощь своего оружия. Но военная обстановка на фронтах менялась быстрее, чем ветер в мае. Шли непрерывным потоком военные эшелоны к фронту и вдоль него, путая карты врагу, маневрируя силами и концентрируя их в нужном направлении.
       Пришел приказ и нам перебазироваться, как резервной мощной огневой части, ближе к фронту, изменяя соотношение сил еще больше в нашу пользу. Полковая команда из Саратовских лагерей вернулась. Стали интенсивно готовиться к отъезду. Боевой настрой резко пошел в гору. Никто из нас не знал место назначения. Соблюдение военной тайны не давало пищу болтунам и разведке врага. О бдительности не забывали, напоминали командиры всякий раз, когда в этом была необходимость.

       Уже созрела черешня в саду. Парочки влюбленных срывают ягодки в последний раз перед отправкой на фронт. Грустно расставаться после сладких их встреч, а надо. Впереди ждут освобождения наши родные советские люди, которые многие годы томятся под фашистским сапогом. Солдаты говорят своим подругам слова прощания: «До встречи после войны». Подруги отвечали, что будут ждать их с победой.
       Ветер гнал с запада высокие кучевые облака. Тревожно было на душе влюбленных от грозовых раскатов войны, покрытых неизвестностью для их судеб. Зарево восходящего солнца дарило надежды для новой, мирной, послевоенной жизни на земле. Перед отправкой на фронт состоялось партийное собрание части. Командир полка полковник В.Ф. Чурбанов, подводя итоги боевой и политической подготовки личного состава, поставил перед коммунистами задачу быть примером для беспартийных, строго соблюдать военную дисциплину на марше в пути, неослабно вести агитационно-массовую работу, организуя читки свежих газет, брошюр и выпуск боевых листков, изучать с молодым пополнением воинские уставы и наставления. В своем заключительном слове он сказал: «На партсобрании в горах перед наступлением по освобождению Кубани я обещал вам дать заключительное слово в Краснодаре, но пришлось его дать на косе Чушка при освобождении Тамани. Итогом моего заключительного слова было и то, что триста с лишним человек, награждены правительственными наградами, а полк был удостоен самой высокой награды – «Орденом Ленина». Теперь мое заключительное слово будет в Берлине и, надеюсь, что личный состав будет иметь по 2 – 3 правительственные награды каждый, а полк приобретет новую славу и добьется звания «Гвардейского»».

       Заключительные слова коммуниста Владимира Федоровича Чурбанова были покрыты дружными, бурными аплодисментами. Коммунисты, расходясь с партсобрания, возбужденно говорили между собой о делах в парторганизации. На их загорелых, мужских лицах были видны черты спокойствия и уверенности в выполнении только что принятых ими решений. Каждый из них, вспоминая слова командира полка, что его заключительное слово будет в Берлине, почувствовал в своем теле обжигающее тепло невидимой силы, точно принял натощак, для аппетита, наркомовские сто грамм водки. Эта невидимая сила идейной закалки двигала ими в преодолении предстоящих трудностей в их боевом пути по фронтовым дорогам, отодвигая на второй план тяжесть личных расставаний с любимыми и близкими людьми полюбившейся им Медведовки.

       В воскресенье 21 мая 1944 года провел комсомольское полковое собрание с повесткой дня: «О поведении комсомольцев в пути следования». Говорилось о дисциплине, бдительности, учебе. Настроение комсомольцев было приподнятое, боевое. После собрания решили коллективно идти в кинотеатр. Но на станцию уже подали состав для погрузки полка. Разошлись по квартирам. Стали собираться в дальнюю дорогу, прощаться с гостеприимными хозяевами, подругами и близкими знакомыми…Моя подруга на проводы не пришла. После неприятностей по работе уехала трудиться в Краснодар. Расставаясь, Маша напутственно сказала: «Желаю счастья в бою и возвращения с победой домой». Но пришла на станцию проводить старушка, внуку которой я всегда приносил сахар. Она принесла мне яичек, молока и, поцеловав, пожелала нам успехов на фронте. Станция Медведовская была полна шумной провожающей публикой. Здесь можно было встретить жен и детей, приехавших из станиц и хуторов к своим мужьям и отцам, старых казаков в мундирах с Георгиевскими крестами на груди, словоохотливо, под градусом, дававшие наставления отъезжающим: «Бейте супостатов, как это делали мы в 1914 году!» А большинство из провожающих были любимые подруги артиллеристов, друзья и знакомые. Нашего прославленного в боях командира дивизиона Федорова провожала невиданной красоты казачка станицы Медведовской, его жена Нина Лукинична Федорова.

       Уже был дан первый звонок станционного колокола. Людское море провожающих пришло в сильное движение, точно их ноги нестерпимо жгла брусчатка мостовой, раскаленная до предела южным небом. Послышались команды командиров: «По вагонам!» Сильное движение пристанционной площади перешло в бег военных, сопровождаемое напутствием и слезами провожающих близких.
       Паровоз, дополняя третий удар станционного колокола протяжным и зычным гудком, тронул эшелон с места и стал быстро набирать скорость, обеспечивая нам скорую возможность продвижения к фронту.
       Наш путь лежал на север.

12.1985 – 12.1986
Москва


Часть вторая


По фронтовым дорогам
(вторая половина пути)


Дорога на север


       Боевая техника 1195 ордена Ленина артполка РГК грузилась в эшелоны со специально оборудованной для этой цели при станции эстакады. Работа спорилась. Стояли теплые весенние дни. Воины выглядели отдохнувшими от боев, посвежевшими и помолодевшими от отдыха. Но, как часто бывает в жизни, неожиданно возникают задержки по непредвиденным обстоятельствам. Так произошло и у нас. Пришел приказ: «Тракторы-тягачи орудий, установленные на платформах, снять! Вместо них погрузить американские 3-х осные повышенной проходимости грузовые автомобили «Студебеккер»». Такая задержка не вызвала у бойцов досадной неприятности. На новые американские машины смотрели с довольным и возвышенным чувством благодарности к нашим американским союзникам, которые дали нам современную технику, обеспечивающую большую маневренность на фронте нашим батареям. Теперь орудийным расчетам можно будет двигаться, не сидя на лафетах своих орудий, боясь, нечаянно заснувши, на ходу упасть под колеса орудий, а сидеть на лавочках комфортабельной машины, закрытой от непогоды брезентовым покрывалом. Да и скорость движения совсем другая на марше. В вагонах-теплушках бойцы располагались основательно, как будто здесь наш дом родной и жить нам здесь долго. С нами, как и на фронте, следовали походные кухни и все необходимое артиллеристу военное имущество. В моем дневнике от 26 мая 1944 года записано: «Наконец-то уезжаем. Эшелон медленно трогается с места, держа курс на север страны. Провожающие машут руками. Слышны последние слова прощаний, просьб, напоминаний. Лица бойцов, точно с фотографий, прижавшись плотно друг к другу, смотрели в окна и двери вагонов-теплушек, пытаясь запечатлеть в своей памяти последние их проводы, зная о том, что многим из них не придется вернуться в эти красивые кубанские места. Фронтовые дороги привели бойцов в Медведовскую, они же уводят от нее. Клубы черного волнующего дыма, непрерывно выбрасываемые паровозной трубой, расползались над степью непричесанными, но напудренными запахами угольной пыли и газов, космами». Первые дни пути однополчане в эшелоне жили своими неостывшими впечатлениями и воспоминаниями ставшей им близкой Медведовской станицы. Обменивались друг с другом своими сокровенными думами. А перед их взором плавно, как на экране, проплывали приазовские степные просторы, которые были покрыты зеленью разных оттенков озимых и яровых культур, набиравших силу для колошения. Вид напоминал необыкновенных размеров полотно маскировочных халатов для разведчиков, где черными латками-квадратами раскинулись бессистемно черные пары еще не засеянной пашни. На этих парах продолжали полевые работы старики, женщины, подростки и инвалиды, используя старую тягловую технику – лошадей и волов, стремясь как можно больше засеять земли под хлеб. Уже проехали станицы Тимашевскую и Кущевскую. Приближались к Батайску, Ростову-на-Дону и Новочеркасску. Это были места боевой славы нашей 56-ой армии, которую после двух лет ее существования расформировали решением Ставки после освобождения Тамани. Целый день 28-го мая по пути следования эшелона безотрывно всматриваюсь в знакомые, исхоженные с боями вдоль и поперек донские места. Вот он, Батайск. В ноябре-декабре 1941 года на ул. Кагановича, 51 стоял наш штаб отдельного артиллерийского дивизиона. Название улицы, конечно, изменили, но что стало с домом и городом интересно знать. Но нет для этого возможности. Сам город, как и другие станционные постройки по пути следования не избежал разрушений от огня и напалма врага. Мы тогда в Батайске приютили беженку из Ростова-на-Дону Таню Лепилину, девушку лет 18. При освобождении города в 1941 году мы ее с топографом Борисом Трифоновым отвели к ее матери, тете Дусе. Но с тех пор много воды утекло. При второй оккупации Ростова в 1942 году Таню угнали в немецкое рабство, из которого она так и не вернулась, а Борис Трифонов в боях на Кавказе перешел на сторону врага как изменник Родины. Чем-то был обижен, отбывал срок перед войной, не желал нашей победы в тяжелое время для Родины лета 1942 года, как и многие власовцы.

       Эшелон медленно катился по рельсам восстановленного через реку Дон моста, приближаясь к вокзалу города Ростова. Южный красавец-город, дважды перенесший трагедию оккупации, стоял перед нашими глазами в руинах, точно перенесший девятибалльное землетрясение. Огромные трещины на теле пустующих жилых домов с провалившимися глазницами окон от разрывов вражеских бомб и снарядов, подорванные напалмом городские сооружения смотрели нам в глаза как вещественное доказательство совершенных злодеяний врагом и призывающие нас отомстить оккупантам за причиненные страдания советским людям. Мрачные думы одолевали нас при виде творений фашистских извергов. Ненависть к ним кипела в наших сердцах, и мы были готовы в любую минуту идти в бой.
       Жители города были суровы и подтянуты. На их долю достались неимоверные тяжести по строительству оборонительных сооружений, преодоление испытаний жить под немецким каблуком, переносить голод, холод и другие многочисленные лишения. Но они после их освобождения в 1943 году не унывали, были оптимистами, расчищали улицы, убирали мусор, приводили в порядок образовавшиеся пустоши от разрушенных, снесенных домов. Кроме того, они трудились на уцелевших и восстановленных предприятиях, давали для фронта все, что им было под силу и сверх силы, не считаясь со своим здоровьем и личным временем.

       Проезжая столицу Донского Казачества город Новочеркасск, вспомнил ожесточенные бои с танковыми колоннами Клейста летом 1942 года, описанные мною в предыдущих рассказах. Тогда наш дивизион капитана Жукова потерял свою материальную часть и был вынужден сражаться с танками врага бутылками с горючей смесью и противотанковыми гранатами на улицах города Краснодара.
       Следующие два дня, 29-е и 30-е мая 1944 года, наш эшелон проследовал через города Шахты, Миллерово, Россошь, Воронеж, Грязи, Липецк. На полях продолжают трудиться, заканчивая весенний сев на освобожденных более года назад территориях, сельские жители центральных областей России. Изредка можно увидеть на полях одиночные тракторы с сеялкой или плугом на прицепе, лошадок, запряженных для плуга или сохи. Выручали порой и коровы, впряженные в однолемеховые плуг или соху. Приходилось тянуть орудия обработки земли и на своих крестьянских плечах. Что поделаешь, ведь хлеба требовалось много для фронта, городов, освобожденных районов и для своих больших семейств с эвакуированными городскими жителями. Особо тяжело доставалось труженицам-женщинам села. На их плечи легли все тяготы войны, так как надеяться было не на кого. Горькой правдой того времени голосистые девушки-певуньи под Елецкую гармошку исполняли прибаутку:

Эх, война, война, война…
Я осталася одна,
Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик.

       Точнее созданного народом стихотворного женского образа не скажешь. В нем коротко и емко с русской откровенностью сказано все. И ярко, и понятно.
       На пристанционных лотках женщины торгуют молочными продуктами и солениями. Мы охотно покупали молоко, ряженку, творог, разнообразя армейский рацион питания. Отношение к нам крестьянок доброжелательное, хорошее. Цены устанавливают сходные. Да и бойцы не мелочатся, понимают, что деньги солдаткам нужны, что где-то и их жены также маются со своей нуждой.
       Смотря на торговок, вспомнился мне интересный, поучительный рассказ кубанских жителей о произошедшем случае на Кропоткинском пристанционном рынке. На станции остановился эшелон моряков. Дружной ватагой они побежали на рынок купить что-либо подходящее и видят, как милиционер, блюститель порядка, грубо ведет себя с беззащитными солдатками, вымогает у них деньги на самогон, оскорбляет их. Моряки возмутились такому поведению зарвавшегося милиционера. План действия созрел моментально. Они подошли к нему, отобрали наган, сняли форму, сложили отобранное в узел и с запиской отправили в отделение милиции. А в записке было черным по белому написано: «Ваш сотрудник добровольно уходит с нами, моряками, на фронт». И взяли его с собой. Так и увезли на передовую, как штрафника, обижавшего жен солдат или их сестер и матерей. И подумалось мне, что если бы такими энергичными и действенными мерами вели бы борьбу с негативными явлениями в нашем обществе в дальнейшем, то результаты были бы гораздо лучше, чем от словопрений и бумажных постановлений при Леониде Ильиче Брежневе, не подкрепленных практическими делами.

       Проезжая город Воронеж, перед нашими глазами прошла кошмаром картина разрушений, превзошедшая трагедию города Ростов-на-Дону. Воронеж – старинный русский город, в июне месяце 1942 года принял на свою грудь невиданной силы вражеский удар в его (фашистов) летнюю наступательную кампанию и отвел его от Москвы в южном направлении. Защитники Воронежа, рассеченного линией фронта на две части, стояли непреодолимой горой на пути врага, ведя ожесточенные уличные бои, перемалывая его живую силу и технику. Весь город был разрушен до основания, но его защитники выдержали семимесячную осаду. Выстояли и победили, как выстояли и победили сталинградцы. Родина не оставила город в беде. Он был поднят из руин, построен заново, как и многие сотни больших и малых городов.

       Эшелоны нашего полка подходили к Ельцу. Шесть дней их держали на приколе. И, вероятно, причина в том, что по железнодорожным путям пропускали на запад свежие силы для готовящегося крупного наступления по освобождению Белоруссии под кодовым названием «Багратион». Город Елец старше Москвы и расположен на реке Сосне в ста километрах юго-западнее Поля Куликова, на котором русские дружины под руководством Дмитрия Донского разгромили татаро-монгольские полчища Мамая. А в семидесяти километрах по этой линии от Ельца расположилось мое родное село Мечнянка. Какое долгое уже время я не был дома, колесил по фронтовым дорогам за многие сотни километров. Был спокоен, но, встретив знакомые поля, леса и луга, сердце тревожно забилось в волнении. Для успокоения души отослал письмо сестре Дусе, а для утешения и самоуспокоения пью пиво, смотрю на земляков, разговариваю с ними. Собственно говоря, не смерти боясь, я тоскую. Нет. Долгая разлука сильным магнитом тянет к своим, поклониться праху родителей, находясь с ними рядом. Но война есть война. Нет возможности для свиданий. А коли так, то «терпи, казак, атаманом будешь», так гласит пословица.

       Задержку в Ельце используем для удовлетворения своей духовной потребности. В драматическом театре смотрели постановку Островского «Бешеные деньги». Очень понравилось, были довольны игрой артистов. Здесь же смотрели «Домик в Черкизове» - постановка послабее. Потом сходили в цирк. Программа понравилась. Остались довольны. Еще нам удалось посмотреть кинокартину «Кутузов». Мы с большим интересом смотрели ее. Картина оказалась злободневной и актуальной – та же участь постигнет бесноватого Гитлера, что и Наполеона. Тому порукой наше успешное наступление по всему фронту и высадка большими силами войск союзников во Франции. В моем дневнике от 6 июня 1944 года записано: «Наконец-то, дождались! Как радостно! Теперь вопрос войны будет решен летом и осенью». Так я думал. Но, к сожалению, война продолжалась дольше, до 9-го мая 1945 года, после освобождения Восточных стран Европы и разгрома врага в его логове Берлине.
       При входе в парк города Ельца стоял инвалид без обеих рук в чистой рубашке, хороших брюках и неплохой обуви, ухоженный. В нагрудные карманы его сорочки клали деньги прохожие, в душе проклиная Гитлера, принесшего столько бед нашему народу. В моей памяти инвалид остался похожим на изваяние, как символ, напоминающий нам, живым, чтобы мы берегли мир, не жалели своих усилий для предотвращения войны в ядерный век. Так и поступает наш народ в лице его Верховной власти. Так поступает наша партия, на знамени которой написано – мир и социализм неотделимы, как две стороны одной и той же медали.
       Город Елец в 1941 году был оккупирован врагом, но разбойничал в нем менее недели. При разгроме немцев под Москвой Елец в числе первых был освобожден войсками правого крыла Юго-Западного фронта.
       От Ельца эшелон был направлен в западном направлении. Проезжали Верховье, Красную Зарю и другие станции. На пути следования стали встречаться большими группами веселые сельские жители. Они под Елецкую гармонь возле остановившегося эшелона бойко отплясывали, не жалея каблуков, русскую пляску с частушками и прибаутками. Вот некоторые из них, которые мною запомнились и были записаны во фронтовой блокнот:

Светит месяц высоко,
Не достанешь палочкой.
Через Гитлера косого
Не походишь парочкой.

Мне не нужны лейтенанты,
Мне не нужны кубари,
Полюбила старшину,
Он мне носит сухари.

До чего дожила я,
До чего достукалась:
Полюбила лейтенанта
И в ремнях запуталась.

(кубарь – детская игрушка, волчок)

       Причиной дня веселья был религиозный праздник – Троица. Население после окончания тяжелых весенних полевых работ позволило себе повеселиться. И участниками этого веселья были в основном девушки и молодки, инвалид с гармошкой, парни-подростки. Поодаль стояли пожилые женщины, которые смотрели на нас, вытирая углами головных платков темного цвета медленно катившиеся по лицу слезы. Возможно, вспомнились полученные похоронки или без вести пропавшие их дети, а, возможно, выплакивают свою надежду на скорейшее окончание войны и возвращение оставшихся в живых на фронте близких – домой.
       7 июня 1944 года эшелон некоторое время стоял в городе Орле. Он был освобожден в августе прошлого года во время знаменитого сражения  на Курской дуге и в честь его освобождения впервые Москва салютовала войскам-освободителям, многим из которых было присвоено наименование «Орловских». Город сильно разрушен. Взорван красавец вокзал. Руины мозолят глаза, заставляя их слезиться от накипевшей в груди ненависти к врагу. Бойцы готовы в любой момент сразиться с врагом, отомстить сполна за его злодеяния. Орловчане ту же задачу выполняют своим самоотверженным трудом на своих предприятиях, что заставляет их давать еще большую отдачу для фронта, для победы. Уже дымились, работая, заводские трубы, звенели на улицах города трамваи, на полную мощность работал железнодорожный узел. По-прежнему Ока катила плавно свои воды в дальние края, а музей Тургенева принимал своих посетителей, поклонников таланта их земляка.

       Железнодорожный путь нашего эшелона продолжался. Эшелон двигался на большой скорости в сторону Брянска. Перед нами, как на экране, на фоне зеленого полотна знаменитых брянских лесов пролетали разрушенные до основания города, станционные постройки, бывшие места населенных пунктов без единого дома, уцелевшие трубы-вышки от сожженных домов.
       Но вот и конец нашего пути: город Карачев встречает нас щитовыми столами рыночных торговок, грудами развалин без единого дома в городе и на станции. Фашисты напалмом все уничтожили, кроме его имени «Карачев», которое было присвоено многим воинским частям и соединениям, освободившим этот город. Потом он будет отстроен заново, по-современному, утверждая наш советский образ жизни после опустошительной войны.
       Мы разгружаемся и двигаемся в Брянские учебные артиллерийские лагеря, где концентрируются артиллерийские резервы Ставки Верховного Командования и формируется 6-я Гвардейская артиллерийская дивизия прорыва Резерва Главного Командования.
       А эшелоны непрерывным потоком мчатся на запад, спешат не опоздать по своему назначению, скоро и мы тронемся на фронт. Только пока неизвестно - на какой.

12.1985 – 01.1987
Москва


Брянские леса


       Знаменитые Брянские леса, воспетые поэтами и музыкой композитора Каца. «Шумел сурово Брянский лес» - известные слова знаменитой песни про партизан, сражавшихся с фашистами в этих лесах, которые начинались от разрушенного и практически несуществующего на местности города Карачева и пролегали далеко за пределы Брянской области, как на запад, так и на север, являясь надежным защитником партизан от вражеских карателей. Сам город был уничтожен напалмом подчистую, не оставив ни одного жилого дома и общественного здания. Городские жители год спустя после освобождения жили в подвалах, землянках, окрестных селах и лесах. Лишь потом, много лет спустя, машиностроители и приборостроители построят для них заново многоэтажные со всеми удобствами дома и поднимут над землей город из руин. Эти леса приняли в свои объятия на сожительство с несметным количеством комаров формируемую 6-ю Гвардейскую артиллерийскую дивизию прорыва Резерва Главного Командования. Ее артиллерийские полки, точно по графику, в ночное время подходили к станции Карачев, быстро разгружались и двигались своим ходом, соблюдая строжайшие меры светомаскировки, в укрытие под вековые сосны бора. Противник был за Брянском, в непосредственной близости от нас. Мы обязаны были быть застрахованными от всяких неожиданностей. Но обошлось все благополучно. Вражеская авиация не беспокоила. Видимо, ей в то время было не до нас… Место сосредоточения мощного артиллерийского резерва Ставка Верховного Главного Командования выбрала не случайно. Намечалось проведение операции под кодовым названием «Багратион», призванной освободить Белоруссию от фашистских захватчиков. Если для этой операции потребуется сила нашей артиллерийской дивизии, то ее можно будет подключить в сжатые сроки вместе с рядом стоящим 1-м Белорусским фронтом. Относительно немного потребуется времени и для переброски этой силы на другие фронты как севернее, так и южнее Брянска.

       К этому времени фашистские войска были отброшены на линию Нарва-Псков-Кричев-Мозырь-Пинск-Броды-Яссы-Днестровский лиман. Красная армия освободила Ленинградскую, почти всю Калининскую области, часть Белоруссии, почти всю Украину, часть Молдавии и Крым. На южном участке фронта боевые действия велись на территории Румынии. Наша промышленность по производству военной техники для фронта значительно превосходила противника. Если в начале войны нам с трудом удавалось комплектовать для фронта отдельные артиллерийские дивизионы РГК, то теперь нам стало под силу формировать артиллерийские бригады, дивизии и даже корпуса одновременно с формированием воздушных и танковых армий для фронтов.

       Командиром артиллерийской дивизии был назначен пожилых лет, невысокого роста, плотный и седовласый генерал Куликов. В состав его дивизии входили три артиллерийские бригады по три артполка в каждом. Всего девять артполков, имевших на своем вооружении свыше 324 орудий разного калибра. В состав 134-ой артбригады под командованием полковника Кузнецова вливался и наш ордена Ленина 1195 артполк полковника Чурбанова. В период ожидания приказа для отправки на фронт артиллеристы использовали каждую свободную минуту по совершенствованию своей боевой и политической подготовки. Изучалась новая материальная часть, проводились боевые стрельбы на полигоне, отрабатывалось взаимодействие служб управления артиллерийской дивизии. Проводились лекции и доклады для личного состава полка, регулярные занятия по политучебе, партийные и комсомольские собрания. Как комсорг полка я много сил потратил, готовясь к проведению мероприятий, и проводил их без ущерба для боевой подготовки личного состава, используя часть их свободного времени. С каждым днем я набирался опыта комсомольской работы, радовался ее успехам. Но после проверки моих анкетных данных меня на должности комсорга полка сменили сержантом Крымским. Причиной тому послужил факт допущенного беззакония к моему старшему брату Николаю в 1937 году, осужденного «тройкой» по статье 58, за якобы измену Родине. Реабилитация пришла слишком поздно, в 1956 году, после того, как мне в моем жизненном пути не раз отказывали в продвижении по служебной лестнице сверху, со стороны начальства, а не снизу, со стороны коллектива.

       Моя срочная и военная служба проходила в южных районах страны, где не было болот и не было комаров. В Брянских лесах болот и сырости достаточно, а их обитателей, комаров, было сверх всякой меры. Все военнослужащие тяжело переносили комариные укусы. От них не было спасения никому. Но терпели, другого выхода не было. Бойцы даже считали, что самым тяжким смертным наказанием для Гитлера было бы отдать его живым на съедение комарам. Он же, бродяга, избрал себе после нашей Победы другую и самую легкую смерть, приняв ампулу цианистого калия. Жаль, что не получилось по-нашему! Во время лагерного расположения полка врачи занимались «ремонтом» здоровья артиллеристов и в том числе их зубов. Врачи удаляли и лечили их в зависимости от степени разрушения, занимались профилактикой. Пришел и я со своим необыкновенным вопросом. Дело в том, что у меня из-под резцового зуба с внутренней стороны полости рос новый зуб. В чем же дело? Обратился с этим вопросом к врачу. В ответ врач пояснил, что у меня сохранился, в мои двадцать шесть лет, молочный зуб, который не дает ходу новому, коренному зубу и его нужно удалить! Что без труда, с моего согласия, врач и сделал. Новый зуб при росте полностью не выпрямился, выползал под углом, похожий на заостренный небольшой клык. Но, тем не менее, этот зуб служит мне и поныне исправно, особо, когда приходится пить чай с сахаром вприкуску.

       По соседству с нами в Белых Берегах была расквартирована на отдыхе одна из армий 1-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Советского Союза Рокоссовский. Говорили, что к храброму полководцу любыми правдами и неправдами тянулись бывшие заключенные, который хорошо их понимал потому, что и сам там побывал. Рокоссовский был требователен и добр с подчиненными, внимателен к их нуждам и запросам. Но и подчиненные в долгу не оставались. Умрут, если нужно, но приказ любимого полководца выполнят. Вот такая шла молва. И мне не верилось, что Рокоссовский был в заключении. Но помещенная на страницах газеты «Правда» от 21-го декабря 1986 года статья генерала армии Говорова «Солдат Родины», посвященная 90-летию со дня рождения Рокоссовского подтверждает людскую молву. В статье говорится, что Рокоссовский, командуя кавалерийской дивизией, имел в своем подчинении Г.К. Жукова, который командовал полком. После кавалерийской дивизии  Рокоссовского поставили командиром кавалерийского корпуса. Автор статьи пишет: «Я погрешил бы против истины, если бы сказал, что это восхождение по служебной лестнице было безоблачным». В должности командира корпуса Рокоссовский пробыл всего 50 дней. События, связанные с нарушением социалистической законности, коснулись и молодого командира. Когда весной 1940 года его «дело» было прекращено, генерал-майора Рокоссовского направили в распоряжение Командующего Киевским военным округом – генерала армии Жукова. Почти три года Рокоссовский был изолирован от армии. За это время его намного обогнали его же подчиненные по служебной лестнице. И, несмотря на это, он занял достойное место среди полководцев в отечественной войне рядом с Жуковым.
       Невольно возникает вопрос, как бы сложилась война с фашистской Германией, если бы в начале войны командующими армиями были бы генералы, подобные Рокоссовскому, фронтами командовали бы маршалы Тухачевский, Блюхер, а генеральный штаб по-прежнему возглавлял маршал Егоров? (Три маршала были физически уничтожены в 1937 – 1938 годах по вине Сталина в числе многих видных военных деятелей.) Ответ на этот вопрос однозначен. Наши потери в отечественную войну были бы значительно меньше 20 миллионов человек, отдавших свои жизни за нашу Советскую Родину. Не было бы под оккупацией и столь большой территории Советской Земли потому, что в игре за шахматной доской боевых действий на равных сидели бы равного ранга игроки. К тому же в этой игре людской потенциал был на нашей стороне. А фактор внезапности нападения и превосходство противника в технике был бы по возможности сведен до минимума. За боевую учебу новой смены военноначальников, вместо репрессированных, а после реабилитированных, пришлось дорого расплачиваться нашему народу его кровью, неимоверно тяжелым трудом и большими материальными потерями.

       В период нахождения нашего артполка в Брянских лесах с 8 июня по 5 июля 1944 года на нашем участке фронта была проведена наступательная операция под кодовым названием «Багратион». Ее целью было освобождение Белоруссии. В операции участвовало три Белорусских фронта и 1-й Прибалтийский. Генеральное наступление началось в третью годовщину гитлеровского нападения на нас, а закончилось 3-го июля взятием Минска и окружением восточнее Минска группировки врага численностью более 100 тысяч человек боевого состава. 1-м Белорусским фронтом, участвующем в окружении и разгроме вражеских войск, командовал Рокоссовский, за что ему было присвоено звание «Маршала». Его войска от Орши до Минска прошли всего за 11 дней наступления. При разгроме окруженной группировки было взято 57 тысяч пленных, в том числе 12 генералов – командиров дивизий и корпусов. Перед операцией «Багратион» с 10-го по 22-го июня Ленинградским фронтом был очищен Карельский перешеек, на что в предвоенные годы было потрачено во время Финской кампании несколько месяцев. За выполнение этой операции командующему фронтом Говорову было присвоено звание «Маршала». Вновь сформированной 6-й Гвардейской артиллерийской дивизии 4-го июля было вручено «Красное Знамя». Для парада выстроились девять артиллерийских полков дивизии и другие ее подразделения со своими знаменами на правом фланге. По команде «Смирно» со знамени дивизии снимается чехол. Темно-красное бархатное полотно с золотом вышитыми словами «6-я Гвардейская» и «За нашу Советскую Родину» приковывает внимание каждого воина, стоявшего в строю, как к святыне воинской славы. На груди многих бойцов красуются правительственные награды, в том числе с начищенными до блеска на солнце медалями. Седовласый генерал Куликов становится на одно колено, как и все бойцы его дивизии, целует край знамени и клянется бить врага по-гвардейски, чтобы быстрее  добить его в логове фашистов – Берлине. Затем прошли под музыку парадным строем, чеканя строевой шаг и громко крича «Ура!» на приветствие командира дивизиона с импровизированной трибуны.

       Вспоминаю вручение «Красного Знамени» полку в станице Медведовской. Командир полка Чурбанов со своим полком стоял на одном колене, давал клятву добить врага в Берлине. Подумалось – это не случайное совпадение упоминания гнезда коричневой чумы Берлина. Подтверждение тому нашел в статье Ильи Эренбурга, где было сказано писателем: «Путь домой сибиряку, москвичу, литовцу, всем с фронта, лежит только через Берлин…». Поэтому все наши взоры были прикованы к 1-му Белорусскому фронту, нацеленному на Берлин.
       5-го июля 1944 года пришел приказ о выезде на фронт нашей 6-ой Гвардейской артиллерийской дивизии прорыва Резерва Главного Командования, в том числе и нашего 1195 артполка. Стоял теплый летний вечер. Отдельными островками в бездонном океане при бледном свете луны медленно проплывали светло-серые облака, словно приглашая нас в свои попутчики в дальнюю дорогу на запад. Вдали куковала кукушка, наполняя округу монотонно-равномерными звуками своей песни. Артиллеристы готовили технику к отправке, порой не замечая красоту окружающей среды. Им некогда. Они спешат выполнить приказ.

12.1985 – 01.1987
Москва


На фронт


       Артиллеристы полка в Брянских лесах досконально изучили полученную на вооружение новую технику, хорошо научились водить «Студебеккеры», быстро прицеплять и отцеплять к ним орудия, держать определенную дистанцию и скорость в колонне на марше. Отремонтировали и привели в порядок поврежденную в бою, но годную для работы старую технику. Обновили обмундирование так, что новое пополнение личного состава части трудно стало отличить от ветеранов полка. Весь личный состав выглядел еще более посвежевшим с приятно-умеренным загаром на их лицах.
       Полк, покидая защищенное от авиации врага зеленым покрывалом убежище в Брянских лесах, спешил на фронт, зная о том, что идущим в атаку стрелкам необходима наша артиллерийская музыка, как воздух, без которого атака может задохнуться. Но по-прежнему оставался открытым вопрос: на какой фронт будут направлены наши эшелоны? Где ждут нашей помощи? Требовалось терпеливо ждать ответа в «теплушках» на путях следования эшелона.

       Для погрузки в эшелоны 1195 ордена Ленина артполка 6-ой Гвардейской артдивизии Резерва Главного Командования была назначена станция Белые Берега, что расположена в непосредственной близости от областного города Брянска. К этому времени фронт отодвинулся далеко на запад, за Минск, и авиация врага нас не беспокоила, но, соблюдая бдительность, мы зорко следили за «воздухом». Колонны артиллерийских дивизионов подходили к станции погрузки по утвержденному графику, с интервалами, не допуская большого скопления войск на станции. Погрузка шла круглосуточно, быстро и организованно, не теряя времени на раскачку. Артиллеристы крепили на платформах свои орудия и машины «Студебеккеры», оборудовали вагоны-«теплушки» всем необходимым для перевозки личного состава, грузили кухни и другое свое боевое имущество, необходимое в бою.
      К исходу дня 6-го июля 1944 года наш эшелон тронулся в путь в восточном направлении на Орел. На первых километрах пути бойцы возбужденно и словоохотливо говорили о делах части, о том, как шла погрузка, и о своих догадках по поводу места нашего назначения. Одни говорили, что повернем на юг, к Украинским фронтам, другие наоборот, что на север. Потом возбуждение спало, а желание говорить угасло. За перекуром уже шел обычный солдатский разговор. С Орла эшелон направили на Мценск, на север, в сторону Тулы. Наш маршрут пролегал по освобожденной от оккупации территории. В пути следования бойцы наблюдали все ту же картину варварских разрушений станционных построек и поселков, сел и деревень. На обширных просторах Орловщины уже колосились озимые хлеба с большими квадратами-парами незасеянного чернозема, напоминающими латки на джинсах модной молодежи семидесятых годов. На лугах паслись малочисленные крестьянские стада и жидкие табуны лошадей – основной тягловой силы в колхозах. Полевые уборочные работы были впереди. Крестьяне занимались домашними делами на приусадебных участках, да на фермах. Местами в поле можно было встретить женщин, занимающихся прополкой сельскохозяйственных культур: проса, картофеля и свеклы. Их согнутые спины и опущенные головы медленно двигались вперед, периодически выпрямляясь для отдыха или принятия глотка воды в пересохший рот.

       Орловские безлесные просторы в сторону Мценска скоро сменились изрезанными лощинами и оврагами с зелеными шапками леса, тульскими полями. Их вид напоминал нам ту же картину, что мы видели и на Орловщине. Вдали показались заводские трубы будущего города-героя Тулы, его металлургический завод «Косая Гора» работал во всю свою силу, давая металл для военной техники. Оружейники ковали оружие для фронта, угольные шахты области помогали стране топливом. История города Тулы наполнена славными революционными традициями. В ее кремлевских стенах нашли защиту восставшие крестьяне под предводительством Болотникова. В Гражданскую войну под Тулой были остановлены Белые войска генерала Деникина, а затем отброшены на юг. Но самую яркую страницу туляки вписали в историю своим бессмертным подвигом во время Великой Отечественной войны. Город, находясь в двухстах километрах от столицы Родины Москвы, был окружен вражескими войсками, кроме шестикилометрового коридора в сторону Серпухова, и продолжал сражаться, приковывая к себе крупные силы врага, помогая тем самым защитникам Москвы отстоять столицу, защитить от врага, который вел наступление у стен Москвы.

       Войска Брянского фронта, вырвавшись в 1941 году из окружения, отступали, преследуемые танками Гудериана. Был сдан Орел. Враг рассчитывал сходу захватить Тулу и с юга двигаться на Москву. Но это ему не удалось. Фашисты,  подойдя 29 октября к Туле, увидели, что им стальной стеной преградили путь защитники города. Откуда они взялись, когда в городе не было регулярных войск?
       В своих воспоминаниях маршал Жуков по этому поводу писал: «…во второй половине октября в район Тулы отходили три сильно пострадавшие стрелковые дивизии. В этих соединениях насчитывалось от пятисот до полутора тысяч бойцов, а в артиллерийском полку осталось всего лишь четыре орудия. Отошедшие части были крайне переутомлены. Жители Тулы оказали нашим войскам большую помощь в срочном пошиве обмундирования, ремонте оружия и боевой техники. Под руководством партийной организации города дни и ночи трудились они над тем, чтобы привести наши части в боеспособное состояние. Комитет обороны города, во главе которого стоял секретарь обкома партии Василий Гаврилович Жаворонков, сумел в короткий срок сформировать и вооружить рабочие отряды. Вместе с частями 50-ой армии они мужественно дрались на ближних подступах к Туле и не пропустили противника в город…В разгроме немецких войск под Москвой Туле и ее жителям принадлежит выдающаяся роль».
       Против танков Гудериана командующий обороной города генерал Попов успешно применил  зенитный полк.

       От героической Тулы наш эшелон взял направление на Москву. В пути проезжали тульские и подмосковные поля и леса, нетоптаные немецким сапогом. Пересекли Оку в Серпухове и Пахру в Подмосковье. 8-го июля 1944 года наш эшелон подошел к столице Родины Москве. Подступы и окраины города встретили нас дачными поселками Царицино и Люблино, одноэтажными частными домами и приземистыми типовыми, больших размеров, без перегородок, барачными строениями до сотни, а то и более, коек в каждом. Потом эти бараки будут нам попадаться на глаза и в черте города. Эшелон направили по окружной дороге. Огромный город нашей страны виделся нам корпусами заводов с взметнувшимися ввысь башнями-трубами и идущим из них дымом, отдававших свои отходы производства в воздух, зданиями многоэтажных жилых домов с чистыми, убранными улицами, со звоном трамвайных вагонов и сиреной быстро мчавшихся автомобилей. По сторонам улиц лежали еще не убранные противотанковые ежи, местами были видны окопы и противотанковые рвы, стоящие на приколе аэростаты. Проезжая по окружной дороге перед нами величественно стояла самая высокая башня Москвы Шаболовской передающей радиостанции, которая питала информацией о жизни нашей страны и за рубежом, доносила голос правды страны Советов до самых отдаленных уголков земного шара.
       А, напротив, к центру, через крыши многоэтажных домов, золотом блестел на солнце купол колокольни Ивана Великого в Кремле, а кремлевские рубиновые звезды на башнях окаймляли сердце столицы – Кремль. В нем помещался Государственный Комитет Обороны страны в составе Сталина, Молотова, Ворошилова, Маленкова и других, который в ночь на 5-ое октября 1941 года принял решение о защите Москвы. Главным рубежом обороны стала Можайская линия.

       10-го октября 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение о назначении командующим Западным фронтом Г.К. Жукова, отозвав его для этой цели из Ленинграда, где он добился стабилизации положения на Ленинградском фронте, а 12-го октября 1941 года о строительстве непосредственно в районе столицы третьей оборонительной линии – московской зоны обороны.
       В эти грозные для Родины октябрьские дни, когда пружина противоборствующих сил сжалась до предела, Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял и осуществил решение об эвакуации некоторых правительственных учреждений, дипломатического корпуса, Генерального штаба, крупных оборонных заводов, а также научных и культурных учреждений столицы. В Москве оставался Государственный Комитет Обороны и Ставка Верховного Главного Командования. По решению ГКО с 20-го октября было введено в Москве и прилегающих к ней районах осадное положение. Жители Москвы сутками не выходили с заводов, не покидали строительство оборонных сооружений. Дополнительно формировались десятки дивизий народного ополчения, коммунистические и рабочие батальоны. К концу октября враг был остановлен на  рубеже Волжского водохранилища, восточнее Волоколамска, по реке Нара и Ока. Особо тяжело было Москве в ноябрьские дни 1941 года, когда враг подошел к столице местами до пушечного выстрела. Фашисты подтягивали дальнобойную артиллерию, чтобы открыть огонь по Москве. Но им это сделать не удалось. Мощной контратакой был сорван их план, и они на этом участке были отброшены назад, оставив на поле боя свою разбитую дальнобойную батарею. Как и раньше, на станции метро «Маяковская» было проведено торжественное заседание, посвященное 24-ой годовщине Октября. А 7-го ноября на Красной площади состоялся парад войск, которые шли прямо от Мавзолея Ленина на фронт драться с врагом, изгонять его с нашей территории. Но гитлеровцы подтягивали все новые силы для последнего и окончательного удара по Москве. Новое наступление началось 15-го ноября 1941 года в районе Волоколамска. Бойцы-панфиловцы стояли насмерть, сражаясь с превосходящими силами врага. Тогда у разъезда Дубосеково 28 панфиловцев легли смертью храбрых, но врага не пропустили. Под девизом: «Россия большая, а отступать некуда, позади – Москва!»,- наши воины вели бой с танками врага. Всем им было присвоено, посмертно, звание «Героя Советского Союза». Но враг нашел на широком фронте слабое место, прорвал фронт и стал стремительно развивать наступление на Клин. На Истринском направлении против наших 150-ти легких танков фашисты бросили 400 средних танков. Враг, не считаясь с потерями, лез напролом, стремясь любой ценой, своими танковыми клиньями прорваться к Москве. Угроза Москве не миновала.

       В своих воспоминаниях Г.К. Жуков пишет: «Не помню точно, какого числа, это было вскоре после тактического прорыва немцев на участке 30-ой армии Калининского фронта, мне позвонил И.В. Сталин и спросил:
       - Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
       - Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
       - Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем.
       А тем временем враг теснил наши войска. 29-го ноября 1941 года в районе Яхромы танковая часть противника заняла мост через канал Москва-Волга, а 1-го декабря 1941 года фашисты прорвались в центре фронта. Но у деревни Акулово и на пути к Голицино были остановлены. К концу ноября стало ясно, что враг выдыхается и для ведения наступательных действий не имеет ни сил, ни средств. В это время к фронту подходили резервы, в том числе и сибиряки. Готовилось крупное контрнаступление.
       К моменту перехода советских войск к общему наступлению под Москвой в танках и авиации мы превосходили врага в полтора раза, по пехоте и артиллерии наши силы были равны.

       5-го и 6-го декабря 1941 года наши войска Западного фронта при содействии левого крыла Калининского фронта и правого крыла Юго-Западного фронта перешли в решительное наступление и стали гнать проклятого врага на запад. За период зимнего наступления войска Западного фронта продвинулись на 150…300 километров. Враг потерял полмиллиона человек, 130 танков, 2500 орудий, более 15 000 машин и много другой техники. В ознаменование нашей Победы под Москвой над врагом Президиум Верховного Совета СССР указом от 8-го мая 1965 года присвоил городу Москве почетное звание «Город-герой» с вручением «Ордена Ленина» и медали «Золотая Звезда».
       Успешному наступлению Красной армии под Москвой способствовали усиленные наступательные операции под Ростовом и Тихвином с освобождением указанных городов. За что командарм нашей 56-ой армии Ремизов получил приветствие от Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина. Г.К. Жуков в должности командующего Западным фронтом оставался до августа месяца 1942 года. После тяжелого положения, сложившегося под Сталинградом и на Северном Кавказе, 26-го августа ГКО назначил его заместителем Верховного Главнокомандующего, освободив от командования фронтом.

       Артиллеристы полка из своих вагонов стремились запечатлеть столицу Родины в своей памяти, внимательно смотрели на все ее достопримечательности, особо увиденные издали зубчатые стены Кремля, башни с рубиновыми звездами и златоглавые купола церквей. Они были горды мужеством защитников города, отстоявшим столицу, среди которых сражались десятки дивизий народного ополчения, сформированных из москвичей.
       В одной из дивизий служил и мой брат Михаил. Он прошел с боями из-под Москвы далеко на запад до города Холм Новгородской области, где и сложил свою голову в 1942 году.
       Эшелон остановился у Дорогомиловской заставы. Стоим час, другой… Заехать к родным или вызвать их повидаться нет никакой возможности. С другом, Мишей Фатеевым, отпущенным по случаю смерти жены, проживавшей в Филях, отправляю свои фронтовые блокноты и сахар моим племянникам брата Василия. Его жена-солдатка одна трудилась и мыкала горе с многодетной семьей. Мысленно вспоминаю сложившиеся у них тяжелые жилищные условия. Сырой подвал и тот был в то время в радость, чтобы хоть какую-то иметь крышу над головой. А началось все с коллективизации. Лишние рабочие руки хлынули из села в город. Вот тогда и появились в Москве бараки, которых не хватало для одиночек. Одиночки женились, образовывали семьи, занавесками-стенами пытались организовать свой семейный уют. Хотелось повидаться с родными, побыть на Красной площади, посмотреть на Мавзолей В.И. Ленина, в котором не раз был в студенческие свои годы, полюбоваться неповторимой красотой храма Василия Блаженного.

       То, что видим в пути, слышим в разговорах с жителями об их муках и страданиях было основой в нашей политико-воспитательной работе с бойцами, ее наглядным пособием. Эмоциональный заряд слушателей в лице бойцов был столь велик, что их стала раздражать та или другая кратковременная задержка эшелона в пути. Они знали, что по всему фронту наши войска ведут наступление и желали сами участвовать в этом долгожданном завершающем этапе войны. Проезжая по окружной дороге в районе Лужников артиллеристов заинтересовали высокие крепостные стены с бойницами, напоминающие в миниатюре Кремль с многоглавыми церквами и высокой колокольней. Это был Новодевичий монастырь, построенный в 1624 году в честь освобождения города Смоленска. Рядом с ним пристроена ограда меньших размеров по высоте, определяющая границы городского кладбища с тем же наименованием. Там можно встретить захоронения Антона Павловича Чехова, генерала Брусилова и многих видных деятелей нашей партии и государства.

       Стальные магистрали города вывели нас на Октябрьскую железную дорогу. Наш эшелон с большой скоростью шел в сторону Ленинграда. Проезжали станцию Крюково. Она была в 1941 году занята врагом, который находился на самом близком расстоянии от Москвы. Далее, на бывшей оккупированной территории, перед нашими глазами пролетали одна за другой станции и города, Клин и Калинин, имевшие не меньшие разрушения, что и в других оккупированных территориях страны. Орловские и тульские черноземы сменились хвойно-лиственными лесами Подмосковья и Калининской области с бедными песчаными и болотистыми землями.
       Паровоз, фыркая клубами черного дыма, на большой скорости доставил нас до станции Бологое, откуда эшелон направил свой бег в сторону Старой Руссы. Из-за прилегающих к дороге лесов не видно полей и населенных пунктов и кажется, как будто их нет совсем. Только станции одна за другой мелькали перед нами, не давая нам прочесть их наименования, со следами полученных ран и разрушений от врага. Подъезжаем к городу. От старинного красивого русского города Старая Русса остались одни стены разрушенных зданий. Окраины города были еще не разминированы, так как город был освобожден от фашистов незадолго до нашего прибытия. От станции Старая Русса нас направили на станцию Дно, которая была разрушена до дна, до основания. Даже не осталось и разрушенных стен. Некоторые здания строятся заново. Чем севернее по направлению поднимались с юга страны, тем короче становились ночи, всего один, два часа и то светлые, чуть ли не полярные (белые), ночи. Но любоваться этим чудом природы нам было некогда.
       Десятого июля со станции Дно повернули на Новосокольники. На станции Насва, что расположилась в двадцати километрах не доезжая Новосокольников, эшелон полка приступил к разгрузке.
       Враг, отступая, разрушал железнодорожное полотно, перерезал циркулярной пилой шпалы или ломал их пополам специальным плугом, прикрепленным к паровозу для этих целей. Наши железнодорожные войска самоотверженно трудились, восстанавливая дороги, как воздух, необходимые фронту.

       К лету 1944 года Красная армия освободила ; оккупированной территории, достигла предгорий Карпат, вышла на подступы к Балканам. Всему миру стало ясно, что СССР в состоянии своими собственными силами разгромить фашизм и освободить Европу. Это заставило наших союзников открыть второй фронт в Европе в июне 1944 года с опозданием на два года, но и после этого Советско-Германский фронт был решающим, приковывая к себе две трети фашистских войск.
       Наступление наших войск набирало силу по всему фронту. 6-я Гвардейская артиллерийская дивизия прорыва спешила на помощь войскам 2-го Прибалтийского фронта, чтобы очистить от врага последние западные районы России и приступить к освобождению Прибалтики. Враг еще был силен и дрался с небывалым упорством, препятствуя нашему продвижению к логову врага – Берлину.
       В нашем орденоносном Чурбановском артполку шли последние приготовления к вступлению в бой. Готовились карты, чистилось оружие и артиллерийские орудия, исправлялось и ремонтировалось военное имущество и обмундирование. Прошли партийные и комсомольские собрания с повесткой дня о роли коммунистов и комсомольцев в бою. Проведены беседы и политинформации с личным составом полка. Остаток времени перед боем бойцы используют для чтения писем и написания ответов родным и близким, которые от них ждут с нетерпением, о чем воины хорошо знают.
       Сильный ветер гнал грозовые тучи в сторону врага, напоминая ему, что час расплаты настал и что пути отступления по суше в сторону Берлина уже отрезаны нашими левофланговыми фронтами. Пленные немцы давно это поняли, говоря на допросах: «Гитлеру капут».

12.1985 – 01.1987
Москва


Освобождение земли русской


       2-ой Прибалтийский фронт был призван освободить последние районы русской земли на западе Калининской области, затем, развивая наступление, двигаться на столицу Латвии – Ригу, освобождая от фашистских захватчиков Латвийскую Советскую Социалистическую Республику. Фронтом командовал генерал армии Еременко. До этого он некоторое время командовал Отдельной Приморской армией в Крыму, в которую входила наша 56-я армия своими соединениями до ее расформирования. Левее 2-го Прибалтийского фронта располагался 1-й Прибалтийский фронт Багромяна. А еще левее – 3-й Белорусский фронт Черняховского. Координировал действие трех фронтов представитель ставки маршал Василевский.
       Наша 6-я Гвардейская артиллерийская дивизия прорыва генерала Куликова действовала под командованием начальника артиллерии фронта и использовалась на главных направлениях прорыва для поддержки армий, корпусов и дивизий фронта. 11-го июля 1944 года артполк занял свои боевые порядки в селе Монино, от которого сохранилось одно наименование. Все дома были сожжены и разрушены. Здесь мы встретили колонну пленных, среди которых было много латышей, призванных по насильственной мобилизации в войска СС. Среди населения того времени ходила пословица: «СС – оружие в руки и в лес», которая расшифровывалась просто. Латыши шли по мобилизации в войска фашистских формирований, скрывая при этом свое несогласие воевать на стороне Германии. Они получали оружие и уходили в лес, к партизанам, вели борьбу с захватчиками. Но если судить по пленным, то не все так поступали.

       После мощного артогня нашего орденоносного артполка враг был выбит с занимаемых рубежей, стал отступать, прикрываясь штурмовой авиацией, которая, атакуя нас небольшими группами, тормозила наше преследование врага. Преодолевая препятствия, мы двигаемся на запад. Дымятся только что сожженные селения. На взорванных мостах образуются заторы, являющиеся приманкой для авиации противника. Все бойцы, не щадя своих усилий, под руководством своих командиров принимают меры к расшивке  заторов во избежание излишних потерь от авиации. Свою штабную машину артдивизиона буквально выносим на руках по заболоченной и плохо разминированной местности в объезд разрушенного моста. Слышатся взрывы противопехотных мин под ногами бойцов, идущих на запад. Им оказывается первая медицинская помощь и их отправляют в госпиталь. Остальные, упорно преследуя врага огнем, движутся по его следу.
       Командира дивизиона Федорова по-прежнему нет среди нас. Он с разведчиками, связистами и радистами идет в боевых порядках пехоты, в любую минуту готовый развернуть свои батареи для подавления огневых точек на пути преследования врага.

       14-го июля 1944 года отмечаем два радостных события. Первое событие – в артполку проводятся митинги по поводу успехов 2-го Прибалтийского фронта по разгрому войск противника в районе Идрица – Опочка. В этих боях сформированная немцами из фашистов, буржуазных националистов, обманутой и приневоленной молодежи Латышская дивизия была наголову разбита, а ее остатки разбежались по лесам и своим домам. Второе событие – вернулся из Москвы земляк Миша Фатеев. Привез от жены брата (невестки) четвертинку водки – самый лучший подарок для солдата. Письмо писать снохе было некогда, так как товарищ спешил. На словах передал, что все живы и здоровы. И на этом ему (товарищу) большое спасибо для начала. А вечером с Мишей Фатеевым сидели на берегу реки Великой, пригласили командира дивизиона Федорова и втроем одолели привезенный мне из Москвы подарок. Командир дивизиона поведал нам, что небольшая река Великая, протекающая в районе боевых действий артполка течет к его родным местам на Псковщине, набирает силу и становится у областного города Пскова многоводной и глубокой рекой. Разговор с другом был о его семье, о родителях, о Москве и жизни москвичей, которые сроднились, по несчастью, с карточной системой. От разговора на душе стало теплее и радостнее, как будто и сам повидался со своими близкими и москвичами, посмотрел послевоенную трудовую Москву, перенесшую осадное положение в тяжелом 1941 году. У Ажесечино на понтонах форсировали реку Великая. Противник цепляется за каждый выгодный рубеж, вызывая на помощь свои Фокке Вульфы - 190  и Юнкерсы - 87. Они мелкими группами бомбят переправы и скопления войск возле них, подвергают пулеметному обстрелу колонны войск на марше и в местах остановок. Несмотря на зенитный огонь, наши войска несли потери от авиации врага.

       В селе Селищи Калининской области поля колосились хорошим урожаем пшеницы. Говорят, что помогали сеять партизаны. По возможности, губить его воздерживаемся. Хлеб пригодится крестьянину.
       17-го июля 1944 года противник отступил, очистив город Себеж, на пути бегства оставив много сожженных машин, битой техники и трупы своих солдат. Вдали виден зловещий дым пожара с заревом от языков пламени. Это враг в бессильной злобе творит свои черные дела над беззащитным местным населением. Раньше, отступая, немцы говорили местным жителям, что вернутся обратно. Не пришлось! Теперь говорят, что отступают в Латвию, а там - в Берлин, к Машке, а Гитлеру – капут! Фашисты знали, что 1-й Прибалтийский фронт отрезал от материка в районе Тукумса их возможность отступить по суше. Теперь у них осталась надежда только на море.
       Калининские партизаны были грозой для оккупантов, наносили им чувствительные удары, за что фашисты им жестоко мстили. Большинство селений в лесистой местности были сожжены карателями. Без счета расстреливали безвинных жителей – женщин, стариков, детей.
       Мы продолжали двигаться вперед, уничтожая очаги сопротивления. Освобождено селение Шкичино. До границы Латвии оставалось десять километров.

       На освобожденной территории России мне хорошо запомнился небольшой живописный  город Себеж, расположенный на большом острове в лесу, окруженный широким и глубоким водным кольцом с одной единственной дорогой-мостом на юг для сообщения с внешним миром. Он, видимо, был неприступной крепостью в прошлые века, защищая с запада русскую землю. Сказочный город, построенный трудом человеческих рук, мог бы стать историческим, архитектурным памятником русского зодчества, если бы не зверства фашистов, огнем и напалмом уничтоживших многие его здания. Враг по-прежнему рвет плугом шпалы железнодорожного полотна, подрывает толом рельсы через каждые пять-десять метров пути. После трех лет оккупации жители со слезами на лице радостно нас приветствуют, обнимают и целуют. Они откапывают ямы с картофелем и делятся с нами вторым русским хлебом. Мы угощаем их своими продуктами с походной кухни или из имеющихся запасов сахара для детей и махорки моршанской для мужчин, оставшихся в живых. В лесах много дикорастущих ягод, но нам некогда лакомиться плодами природы, нужно двигаться вперед.
       18-го июля 1944 года полк достиг Латвийской границы у села Гумнищи. Позади остались взорванные железобетонные укрепления на старой границе с городами, нами освобожденными к этому времени. Позади осталась полностью освобожденная Россия, которая благословляя своих сынов и дочерей в дальнюю дорогу по освобождению советских республик Прибалтики, могучей своей грудью вздохнула свежего свободного воздуха, набирая силы для новых ударов по заклятому ее врагу – фашистской Германии.

12.1985 – 01.1987
Москва


Освобождение Латвии

На Ригу!


       Советская власть в Латвии была установлена в начале 1918 года на территории не занятой немцами. В ноябре того же года после революции в Германии немецкие войска из Латвии под ударами советских войск и партизан бежали. Образовалось правительство советской Латвии. Потом, под давлением стран Антанты, латышскому народу было навязано буржуазное правительство. В грозные предвоенные годы народы Латвии, не желая быть втянутыми в империалистические авантюры, выступили с требованием немедленного восстановления Советской власти, свергнутой Антантой в 1919 году, и воссоединения с СССР. В июне 1940 года произошла смена правительств. Вся власть перешла в руки прогрессивных сил. Состоялись парламентские выборы. Вновь избранный парламент Латвии обратился к советскому правительству с просьбой о приеме в союз Советских Социалистических Республик. Просьба была удовлетворена в августе 1940 года. Латышский народ при советской власти до его оккупации фашистской Германией прожил всего десять месяцев, при немцах - три года. Гебельсовская пропаганда гитлеровской Германии сумела часть населения настроить против нас. И если в исконных русских землях находились изменники – власовцы, то там, в Латвии, их было не менее. Из латышской молодежи зажиточных слоев населения формировались военизированные подразделения для борьбы с прогрессивными силами внутри Латвии. Их также готовились использовать против наступающей Красной армии. Перед освобождением Латвийской земли от фашистских захватчиков Красная армия успешно вела наступательные бои на всем фронте протяженностью в 2200 километров. 13-го июля 1944 года войсками 3-го Белорусского фронта была освобождена столица Литвы – Вильнус, ранее столица Карельской автономной республики – Петрозаводск. В последнюю декаду июля месяца 1-й Украинский фронт освободил Львов, Перемышль, Станислав, захватили Сандомирский плацдарм на реке Висла. 1-й Белорусский фронт освободил Брест, Люблин, затем вышел к Варшаве, захватив два плацдарма на Висле. 2-й Белорусский фронт освободил Белосток. 3-й Белорусский подступил к Каунасу. 1-й Прибалтийский освободил Паневежис, Шауляй, Елгава, прорвался к Рижскому заливу и преподнес Сталину бутыль морской воды. Но после, спустя месяц, противнику удалось у Тукумса оттеснить наши войска и сохранить за собой в этом районе 50-ти километровый коридор для сухопутной связи с Германией, с ее северной группой войск. 3-й Прибалтийский освободил Псков, а Ленинградский фронт – Нарву. Успехи наших войск на фронте отрезвляюще подействовали на союзников фашистской Германии. 24-го августа 1944 года Румыния объявила войну Германии, 8-го сентября – Болгария. 5-го сентября вышла из войны Финляндия. А накануне этих событий 20-го июля 1944 года было совершено покушение на Гитлера. К несчастью изверг человеческий остался жив и продолжал войну на два фронта. Требовались новые усилия и жертвы, чтобы сломить сопротивление врага, покончить с фашистской Германией. Против наших трех Прибалтийских и Ленинградского фронтов действовала фашистская армия «Север» с тысячекилометровым фронтом от Нарвского залива до Восточной Пруссии с пятидесятикилометровым коридором у Риги. Ставка Главного командования поставила Прибалтийским фронтам задачу – нанести главный удар на Ригу, отсечь путь по суше части северной группировки немецких войск для отступления в Германию. Поэтому все наши усилия были направлены к достижению цели в кратчайшие сроки. Предстояло преодолеть с боями по Латышской земле путь в триста километров по прямой, а с перегруппировками - в два раза больший. Противник, понимая опасность наших планов, принимал все меры к их срыву, не считаясь со своими потерями в частых ожесточенных контратаках.

       Освобождение Латвии началось 18-го июля 1944 года часовой артиллерийской канонадой с небывалой плотностью огня против пограничной укрепленной линии врага. Артиллерийское наступление поддерживала своею мощью 6-я Гвардейская артиллерийская дивизия прорыва Резерва Главного Командования генерала Куликова. Воздушное наступление поддерживали пикирующие бомбардировщики Пе-2 и штурмовики Ил-2, прозванные врагом «Летающими танками». Под ногами врага горела и стонала земля от непрерывного грохота разрывов бомб и снарядов. Гвардейские реактивные минометы, «катюши», своим залповым огнем заливали траншеи и щели врага, жгли и уничтожали все живое в его окружении.
       Когда пошел под прикрытием танков в атаку 130-й Латышский стрелковый корпус, то на его пути валялись убитые и раненые фашисты, брошенное оружие, а оставшиеся в живых немцы спешили бросить оружие и  поднять руки вверх со словами: «Гитлер, капут!». Укрепленная линия была прорвана. Наши войска двигались на запад. На первых километрах освобожденной латвийской земли встречаются небольшие населенные пункты, жители которых спрятались. В одном из них старушка на ломаном русском языке рассказала нам, что жители напуганы, боятся Красной армии, которая, якобы, чинит репрессии против мирных жителей. Выходит, что Гебельсовская пропаганда сработала, но ненадолго. Вертаются (возвращаются) к своим домам их хозяева, ведут с нами разговор, и выясняется при этом много интересного. Им обещали, что союзники не дадут вступить русским в Латвию. Они ждали высадки английских войск в Либаве и Риге. Их сознательно обманывали, настраивая жителей против Красной армии-освободительницы, пришедшей на помощь латышскому народу вместе с воинами-латышами из 130-й  латышской стрелковой дивизии. Свое отступление немцы мотивировали латышам тем, что сперва надо покончить со вторым фронтом во Франции, а потом все начинать сначала. И тут не обошлось без обмана. Солдатам немецкой северной группы войск был хорошо известен угрожающий приказ их командующего – окапываться и держаться до последнего. Видимо, не сладко стало фашистским воякам в Прибалтике.

       Наш полк в составе 6-й Гвардейской артдивизии прорыва с боями шел по латышской земле. Освободили город Зилупе, двигаемся южнее местечка Лудза на крупный узел дорог и город Резекне (Режице). В этом пути нас постигла неудача (трагедия) с гарнизоном наблюдательного пункта 182-го братского артполка нашей артбригады. В ночь с 19-го на 20-е июля высота, где расположился наблюдательный пункт полка, была окружена немцами, а те в свою очередь были окружены нашими стрелками. В лесистой местности разгорелся жаркий бой, длившийся тридцать минут. Когда враг был разбит, а его остатки разбежались по лесу, выяснилось, что артиллеристы наблюдательного пункта, все до одного, погибли в неравном бою. Среди них - командир дивизиона и начальник штаба полка. Их останки мы похоронили с почестями в деревне Общи. Двухдневное артиллерийское наступление 21-го и 22-го июля 1944 года сломило сопротивление врага на дальних подступах к Резекне. Преследуя его, форсировали реку Резекне, обложили город с трех сторон и завязали многодневные тяжелые бои. 27-го июля противник оставил город Резекне в огне пожарищ и развалинах подорванных зданий. В этот день Москва пять раз салютовала фронтам по поводу одержанных побед, в том числе и нашему 2-му Прибалтийскому фронту за освобождение города Резекне. В приказе министра обороны были указаны и наши артиллеристы генерала Куликова за их вклад в эту победу над врагом.

       Тем временем войска 1-го Украинского фронта вышли на реку Сан. Это та река, где три года назад у города Яворова началось наше вынужденное отступление в тяжелом 1941 году в июне месяце, где мой 229-й артполк большой мощности покрыл себя неувядаемой славой. Тогда, 27-го июня 1941 года, меня подобрали на поле боя в бессознательном состоянии, и мое отступление шло вместе с фронтом по госпиталям Киева, Харькова, Сочи. Отступая, мы теряли людей, военную технику и территорию, были мрачны и печальны, усталые и злые. Совершаемые нашими воинами героические подвиги считались долгом каждого бойца, не заслуживающие никаких наград. И никого не награждали, если не считать отдельных исключений. Теперь радость победных салютов приближает нас к окончанию войны, воодушевляет воинов на новые подвиги, которые отмечаются правительственными наградами, слезами радости на лицах, вызволенных из неволи советских граждан, освобождением родной земли, трофеями и пленными.

       Освобождение Резекне осталось в моей памяти исполнением в лесу, пригорода города, на проигрывателе с мощным динамиком  записи на пластинке полонеза Огинского. Мы проезжали мимо и с жадностью пожирали своими сердцами звуки классической музыки, утоляя жажду маленькими частичками в духовной пище человека и снимая чрезмерную нагрузку на его организм от грубых фронтовых эмоций. После освобождения Резекне наш артполк совместно с 6-ой артдивизией командование фронта перебрасывает на левый фланг, к городу Даугавпилс (Двинку) - важному узлу железных и шоссейных дорог, расположенному на Западной Двине с правого берега. На пути нашего следования проезжали местечко Кауната с большим красивым озером Резна и местечком Дагда. Встречаются идущие из полона на Родину жители калининской области. Их усталые лица выражают чувство радости своей армии за их освобождение, обнимают и целуют бойцов. Бойцы делятся с ними своими немудреными запасами съестного и курева, отдают сахар детям.
       Свои боевые порядки артполк расположил в непосредственной близости от фронта в населенном пункте Виски. Ему предстояло поддерживать наступление 20-ой армии по штурму города Даугавпилс. С левого берега Даугавы (Западной Двины) наступление нашего 2-го Прибалтийского фронта поддерживал 1-й Прибалтийский фронт. Враг, зажатый со всех сторон в клещи, был наголову разбит в жарком бою, а город Даугавпилс стал навеки советским. В этих боях покрыли себя неувядаемой славой стрелки 43-й Гвардейской Латышской дивизии совместно с 130-м Латышским корпусом, за что они получили благодарности в приказах министра обороны, и в их честь салютовала Москва. А мною им были посвящены фронтовые стихи:

Вдали шрапнели взрыв раздался,
Все ближе Латвии рубеж,
Латышский корпус стойко дрался
Напротив города Себеж.

Бойцы его спешили к цели,
В края родной своей земли
Средь роя пуль, не птичьих трелей,
Знамена Латвии несли.

Тернист для славы путь победы,
Но выше славы есть земля,
Родных краев веками седа,
Она на подвиги звала.

И рядом с ними вся Россия,
Расправив плечи во всю ширь,
Врагу удары наносила,
Что были слышны на весь мир.

28.07.1944

       Чем ближе мы приближались к Риге, тем яростнее сопротивлялся враг. Он стремился успеть вывести свои войска из ловушки на латвийской и эстонской земле. Попытки 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов рассечь оказавшиеся в ловушке войска армии «Север» не дали ожидаемых результатов. Основную массу своих сил немцы, откатываясь под ударами наших войск, стремились отвести к Риге и далее к Восточной Пруссии через коридор у Тукумса, отбитый врагом у нас в августе месяце 1944 года.
       Боевой путь нашего полка от Даугавпилса лежал по правой стороне Даугавы к крупному узлу дорог – Крустпилсу. Сметая очаги сопротивления врага на своем пути в районах Калупе и Прейли, мы вплотную подошли к нашей цели и завязали бои на окраине города. В штурме города Крустпилса принимали участие с обеих сторон танковые подразделения, авиация и артиллерия, в том числе с реактивными установками. Перевес в технике был на нашей стороне, что поднимало боевой наступательный порыв стрелков, идущих в атаку. 8-го августа 1944 года сопротивление почти окруженного врага было сломлено с большими для него потерями. Но и артиллеристы орденоносного артполка понесли большие потери. От разрыва бомбы при прямом попадании погибли семь наших артиллеристов. Среди них мои боевые товарищи Чнипель, Сукоруев и Шишкин. Пожилой сержант Шишкин, ветеран полка, с большим партийным стажем коммуниста, всегда был в первых рядах в борьбе с врагом, не жалел своей жизни для достижения победы. Он был одним из трех коммунистов, давших мне рекомендацию в партию, и он помог мне стать ее достойным членом. Тяжело было переносить утрату близких друзей. Оружейным залпом отметили последний их путь из жизни, но при этом еще больше росла ненависть к врагу в груди каждого мстителя – бойца Красной армии.

       Враг закрепился на реке Айвиста, прикрывая подступы к городу Мадоне, расположенному в середине латвийской земли в 150-ти километрах от столицы, города Риги. Преследуя врага, войска 3-й ударной армии захватили плацдарм на западной окраине реки. Наши тыловые части и обеспечение отстали. Снарядов не хватало, а время упускать было нельзя. Тогда для поддержания наших войск, стремившихся расширить плацдарм на реке, артиллеристы использовали пять отбитых у врага батарей и брошенные ими боеприпасы. Эффект превзошел все ожидания. Немецкие 150-ти миллиметровые орудия, развернутые на запад, послали своим нерадивым хозяевам их смертоносный груз. Ударная 3-я армия совместно с частями латышского стрелкового корпуса прорвала оборону врага, устремилась к городу Мадона и 14-го августа 1944 года штурмом овладела этим важным узлом обороны врага на пути к столице Латвии – Риге. 3-я ударная армия была сформирована в Москве. После освобождения Мадоны ее боевой путь разошелся с 6-й Гвардейской артдивизией. До Мадоны 3-я ударная армия освобождала Красуху, Холм и Великие Луки, Идрицу, Полоцк. После города Мадоны были Елгава, Калушин, Варшава, Кутно, Быдгощ, Каммин, Истров, Кюстрин, Реетц, Берлин.
       Сержант Егоров и младший сержант Кантария 3-й ударной армии, начавшей свой боевой путь с Серебряного бора Москвы, 30-го апреля 1945 года водрузили знамя победы над главным куполом Рейхстага. Командармом армии был генерал Кузнецов.

       Теплое августовское лето в районе Мадоны запомнилось мне необыкновенной красотой природы, окружавшей нас. Пересеченная лесами, полями, реками и озерами местность вызывала у меня чувство восхищения и неразделенной радости в моем сердце. Чистая вода в водоемах окаймлялась пышной зеленой растительностью смешанных лесов, созревшими луговыми травами и ухоженными полями. Жители разбросанных островками хуторов дышали воздухом первозданной природы, снимая в палисадниках горящие алым пламенем ягоды на ветках смородины. Я не мог тогда не записать в своем блокноте:

Холмы, озера и леса,
С полями вперемежку –
Какая Латвии краса,
Природы вид – одежды.

Как сердцу мил ее пейзаж -
Земной красы творенье.
Глазами видишь не мираж,
Земли родной виденье.

И хочется обнять ее
С неимоверной силой,
Быть ближе сердцем для нее
И ею быть любимой.

       В этом же блокноте сохранилась и другая запись: «Насильственно мобилизованные немцами латыши уходят с полученным оружием в леса к партизанам». Продолжением записи шли стихи:

Молодежь «идет в Эс-Эс»,
Ружья в руки, дальше – в лес,
К партизанам, что там есть,
Защищать свободу, честь.

Латыши таким путем
В боевом пути своем
Монолитно вели бой
Вместе с Армией родной.

       От 16-го августа 1944 года сохранилась и такая запись: «Готовимся к большому прорыву под личным руководством командующего фронтом генерала Еременко и представителя Ставки, начальника артиллерии Красной армии – Воронова. Артиллерии всех видов нет счета, такой насыщенности никто ранее не видел.
       Дынтена, 17-го августа 1944 года, 8 часов 30 минут утра – сорокаминутная артиллерийская канонада левее нас по вражеским укреплениям. Продолжаем канонаду и мы на своем участке. Помимо того дали 16-тью орудиями троекратным залпом салют в честь наших боевых товарищей, погибших в бою накануне.

       После артиллерийской подготовки под прикрытием танков пошла в атаку наша пехота, преодолевая сопротивление врага. На другой день первая линия обороны была взломана и очищена от врага. Земля вокруг была изрыта, воронка на воронке от взрывов снарядов, словно оспой лицо человека. Пачками валяются убитые фрицы и брошенная техника (орудия, танки, самоходки, машины, пулеметы). Многие солдаты, сдавшиеся в плен, заявляли, что у русских на каждого солдата-немца существует именная пушка. Да, это так и было, что в бою основную роль сыграла артиллерия – бог войны. Трупы фашистов со следами пулевых поражений встречались мало, в основном поражения были осколочными. Сильные ожесточенные бои не утихают, а разгораются с каждым днем, в которых артиллеристы нашего полка несли значительно большие потери, чем при освобождении Кубани и Тамани, несмотря на то, что авиация врага в 1944 году была малочисленна и не могла противостоять превосходству в воздухе нашей авиации.
       На третий день (местечко Бети). В итоге трехдневных боев оборона противника была взломана на большую глубину. Приближаясь с боями все ближе и ближе к городу Риге, наши войска преследовали врага, не давая ему закрепиться на промежуточных линиях обороны».

       Как затравленные звери, фашистские захватчики огрызались всеми имеющимися у них средствами, не давая возможности нашим войскам сузить перешеек для отступления из Прибалтики немецким войскам по материку к своему логову в Восточной Пруссии. Закрепившись на заранее подготовленных выгодных позициях у Эргли, враг надеялся на их неприступность и возможность отсидеться в длительной обороне. Но и здесь им не повезло. 14-го сентября 1944 года при ясной осенней погоде на их передний край, одновременно с мощной артиллерийской подготовкой, непрерывно шли девятками друг за другом Ил-2, извергая всю мощь своего огня на головы врага. Гул разрывов бомб и снарядов был такой силы, словно от землетрясения обрушились горные скалы и в своем потоке вниз, набирая силу, они сметают все живое на своем пути. Дымовой завесой от непрерывных разрывов покрылось поле боя, давая возможность приблизиться нашей пехоте вплотную к противнику для атаки к разрушенным укреплениям и обезумевшим от адского огня немцам. Тем временем наши пикирующие бомбардировщики Пе-2, волна за волной, пересекая передний край, шли на уничтожение скоплений врага в тылу переднего края обороны.

       В этих боях, в местечке Салос, погиб лучший разведчик полка Тучков Николай, наш баянист и близкий боевой товарищ. Оторвало руку комбату Баклакину, вызвавшему огонь на себя, многие артиллеристы были ранены.
       В местечке Канти автор этих строк с лейтенантом Курзиным налетели на мину. Лейтенант потерял руку и ногу. Я же отделался 9-тью пробоинами в шинели и легким ранением с тремя синяками на теле. Обстоятельство предшествующее этому событию состояло в том, что начальник штаба артполка майор Марченко приказал нам оказать помощь раненому бойцу, лежавшему на поле боя в двухстах метрах от нас и просившему о помощи. Пренебрегая опасностью быть пораженными от свиста пуль и осколков, рвавшихся снарядов, мы выбежали из укрытия и перебежками через простреливаемое поле направились к раненому бойцу, ожидавшему нашей помощи. Не доходя десяти метров до раненого, раздался  большой силы взрыв, от которого я оказался лежащим на земле, не помня, что и как произошло. Думал, что не встану. Встал. Ищу напарника. Он лежал от меня в пяти метрах с лицом, покрытым черной сажей, с оторванной выше колена левой ногой и оторванной правой рукой выше локтя. Я бросился на помощь лейтенанту, полотенцем наложил жгут на ногу и бинтом туго обмотал руку. К нам подошли разведчики нашего полка и помогли вынести раненых. Уже потом я осмыслил, как все с нами получилось.

       Лейтенант шел правее меня, ничего не подозревая плохого, угостил меня «Беломором» (сорт папирос). Курили на ходу, в движении. Своей левой ногой напарник наступил  на замаскированную в траве мину. Его левая нога и правая рука оказались на пути взрывной силы. Меня же взрывная волна только подбросила вверх и уложила на землю в считанные секунды, так что память моя не могла этого уловить. Металлические осколки корпуса мины сделали мне только пробоины в шинели, синяки и легкие ранения на теле. Военврач Бунин дал выпить лейтенанту Курзину спирта, обработал тяжелые раны и отправил его в тыл. На мой вопрос врачу: «Почему не кровоточили разорванные мышцы тела лейтенанта?», - он ответил, - « Кровеносные сосуды человека в целях самосохранения организма при неожиданных ранениях имеют свойство самозакупориваться». Так печально окончилась война у только что окончившего артиллерийское училище лейтенанта. Конечно, он не был лишен романтических чувств в борьбе с врагом, защищая свою любимую Отчизну, но военное счастье было не на его стороне. Буквально в полуметре моя нога находилась от той таинственной черной силы врага, которая превратила лейтенанта Курзина в калеку на всю жизнь. Мне и на этот раз повезло, как и раньше много раз во время пребывания в полку, как будто за то, что я сполна получил свое на пятый день войны на границе, храня в своей груди под сердцем, как документ, осколок врага. Лейтенант Курзин был представлен к награде орденом «Отечественной войны». Моя связь с ним прервалась, как со многими ранеными, покинувшими наш полк. Но свои чувства сопереживания с героем, оставшемся калекой, я выразил стихами, помещенными в Боевом листке дивизиона. Привожу их полностью:

Лейтенанту Курзину

Юнцом пришел ты к нам недавно
В момент подъема для страны,
Когда войска на фронте главном
Ковали мир в конец войны.

Не сладким бой был в те минуты,
Когда с тобою вместе шли,
От мин врага - на ноги путы
Нам неожиданно легли.

И мы прошли все, мясорубку,
Жизнь победила тайну – смерть,
Хоть потерял ты ногу, руку,
И мне ушибов всех не счесть.

Но жить калекой лучше смерти,
Поверь, мой друг, горячку сбрось.
Ты награжден, твой бой при чести,
Ты мысли тяжкие отбрось!

Пройдут года и будут дети
В семье твоей счастливо жить,
В награду нам за раны эти,
Что смерть сумели пережить.

И в дни Победы, при салюте,
Не раз ты вспомнишь, друг, меня,
Как спиртом силы в те минуты
Держал врач Бунин для тебя.

Как на носилках минным полем,
Не зная участи своей,
Несли тебя под минным воем
Боев жестоких этих дней.

И выпьем стопку за Победу
Со всеми вместе в этот час
За память тех, кого уж нету,
И за здоровье всех из нас.

14.09.1944
Канти
Латвия

       22-го сентября 1944 года орденоносный артполк полковника Чурбанова подошел к населенному пункту Силени. Впереди последняя преграда врага на пути к Риге, его укрепленная линия по реке Огре, которую немец защищает с яростью обреченных. К этому времени Ленинградский фронт освободил Таллин. Не за горами было и освобождение Риги. Нам предстояло на двадцатикилометровом пути до Риги преодолеть три укрепленных полосы со стальными и бетонными колпаками, сетью траншей с проволочными заграждениями и минными полями. Отбивать их яростные контратаки приходилось большими силами с участием танков, самоходных артиллерийских установок, шестиствольных минометов и штурмовой авиацией. Третьего октября 1944  года в боях за Сунтажи прямым попаданием снаряда оторвало ногу и раздробило руку товарищу, разведчику Пете Мясникову, связист Гребенюк был убит при защите своей грудью командира дивизиона Федорова, когда шел рукопашный бой в окопах врага. Местечко Сунтажи, расположенное в 42-х километрах от Риги, 7-го октября 1944 года было очищено от врага.

       Мы снова маневрируем по фронтовым дорогам для нанесения удара по врагу в его более уязвимом месте. Но минированные немцами дороги создают нам порой большие неприятности. Тогда на стыке встречных машин «Студебеккера» и «Виллиса» взорвалась мина большой мощности. «Виллис» перевернулся в кювет, взрывом были выброшены из «Студебеккера» воины орудийного расчета батареи и ящики со снарядами. Много осталось искалеченных людей. В тот же период, объезжая по болотистой местности взорванный мост, налетела на мину меньшей мощности штабная машина командира дивизиона Федорова. Командир дивизиона с бойцами взвода управления, при моем участии, отделались ушибами при падении на мягкую природную подстилку.
       8-го октября 1944 года, прорвав укрепления врага по реке Огре, войска фронта заняли город Огре, что расположен на берегу Даугавы (Западной Двины) в 18-ти километрах от столицы Латвии Риги. По наведенному саперами понтонному мосту через полноводную реку наш артполк совместно с Шестой Гвардейской артдивизией прорыва переехал на левый берег Даугавы, где и занял свои боевые порядки в местечке Ландова (Балдоне?) для ведения огня из дальнобойных орудий по городу Риге. Полукольцо окружения вокруг города с каждым днем становилось меньшей длины под ударами трех Прибалтийских фронтов.
       10-го октября 1944 года наш полк вел огонь по окраинам Риги, поддерживая наши штурмующие войска с участием Латышского корпуса.
       11-го октября наш полк продвигался левым берегом Даугавы ближе к Риге. Враг бросает против нас остатки своей малочисленной авиации, значительно меньшей по сравнению с оснащением фашистов в операциях в районе действия «Голубой линии». Но порыв натиска наших войск был столь силен, что остановить его у врага не было никакой возможности.
       12-го октября наши войска вплотную подступили к городу, готовые к окончательному штурму Риги. Штурм города начался под лозунгом - «Даешь Ригу!» и артиллерийскую музыку всех артиллерийских подразделений фронтов, принимавших участие в наступлении. Наступление поддерживали танковые и авиационные подразделения, которые с каждым часом наращивали свою мощь. Город был в огне пожарищ. Его жгли отступающие к морю фашисты.
       13-го октября 1944 года была освобождена столица Латвии – Рига. Москва салютовала войскам, освободившим Ригу, в том числе и нашей артдивизии генерала Куликова, которой присваивалось звание – «Рижской». Двадцать четыре залпа из 324 орудий прозвучали в столице в честь нашей славной Победы в Прибалтике. А тремя днями раньше 1-й Прибалтийский фронт вышел к Балтийскому морю севернее и южнее Мемеля (Клайпеда), отрезав вторично и окончательно группу армии «Север» от Германии в количестве 35-ти дивизий. Они скопились на Курляндском полуострове. Предстояла ожесточенная борьба по уничтожению полумиллионной армии врага, оторванной по суше от Германии.

12.1985 – 01.1987
Госпиталь ИОВ
Москва


Бои в Курляндии


       Ставка Верховного Командования перед 2-м Прибалтийским фронтом генерала Еременко поставила задачу совместно с Балтийским флотом вести активные боевые действия против пятисоттысячной группировки врага – остатков армии «Север», блокированной на Курляндском полуострове Латвии, не допустить отвода вражеских войск морем на защиту Берлина и других районов фашистской Германии.
       В октябре месяце 1944 года государственная граница Советского Союза была восстановлена на всем протяжении от Баренцева до Черного морей. Над порабощенными народами Западной Европы занялась заря освобождения. С середины 1944 года начался великий освободительный поход Красной армии, оказавшей прямую помощь народам Европы в их борьбе против фашистской тирании. Вместе с Красной армией шли на запад освобождать свою Родину Войско польское, Чехословацкий корпус, Румынская дивизия, Югославская бригада. Вооруженное восстание румынского народа в августе месяце свергло румынское фашистское правительство, а ее армия присоединилась к Красной армии. Таким же образом был свергнут в сентябре месяце 1944 года болгарский монархическо-фашистский режим. Новая Болгария объявила войну Германии. В октябре был освобожден Белград, а в ноябре завершилось освобождение Албании.

       Во время успешной летне-осенней компании 1944 года для Красной армии коалиция фашистских государств потерпела поражение. Фашистская Германия оказалась в полной изоляции в борьбе на два фронта. Но враг продолжал оставаться на советской земле в Курляндии, словно заложником для расплаты за свои неслыханные в истории злодеяния против нашего народа. Передо мной лежит ученическая карта Латвии из моего фронтового архива, на которой прочерчена черно-зеленая линия боевого пути 1195 ордена Ленина артполка 6-ой Гвардейской Рижской артиллерийской дивизии прорыва Резерва Главного Командования (РГК). Начало линии берется у местечка Зилупе на границе Латвии с Калининской областью и кончается между городами Кандава и Тукумс. Боевой путь полка был не прямым, а вился зигзагообразными петлями и всевозможными пересечениями, вызванными множеством фронтовых перегруппировок войск во время планируемых наступательных операций по освобождению Латвии. Он превышает прямую линию между конечными пунктами более четырех раз и составляет более тысячи километров боевого пути артиллеристов - Чурбановцев. И каждый километр этого пути был насыщен ожесточенными боями не на жизнь, а на смерть, не знающими компромиссов, в которых враг нес огромные потери в живой силе и технике.

       Борьба в Курляндии была затяжной и длилась семь месяцев от начала октября 1944 года до Дня Победы 9 мая 1945 года. Как только была освобождена Рига, артполк 14-го октября 1944 года, не теряя времени, снялся со своих боевых позиций и колонной двинулся в южном направлении. Мы проезжали освобожденные от врага города Балдоне, Иецава, Бауска. На пути следования были установлены транспаранты с броскими названиями, поднимающими дух наших артиллеристов: «Бей снарядом – Пруссия рядом!», «Вперед к берегам Балтики!». И действительно, до Восточной Пруссии от нас рукой подать - каких-нибудь две сотни километров, а то и менее, а до Балтийского моря не более, местами, для нашего фронта, пятидесяти километров. Только фронт в сторону Пруссии относился к Первому Прибалтийскому под командованием Багромяна. Наш же путь был связан со Вторым Прибалтийским фронтом и был направлен лицом к морю Балтийскому. Свои боевые порядки полк занял в местечке Добеле. Здесь до нашего приезда длительное время стояло затишье.
       16-го октября 1944 года наша 6-я Гвардейская Рижская артдивизия прорыва Резерва Главного Командования нарушила фронтовой покой немцев и во взаимодействии с пехотными и танковыми частями потеснила фашистскую группировку к морю на несколько километров.
       В этих боях, отражая контратаку врага, в рукопашной схватке, был тяжело ранен прославленный в полку командир дивизиона коммунист Федоров. Он вписал в историю полка лучшие его страницы. Артиллеристы сожалели, что Василию Федоровичу Федорову не удалось после лечения в госпиталях вернуться в свою часть, но надеялись, что своих однополчан он никогда не забудет. Так потом и было.

       И снова марш. Переезжаем левее по фронту на 5 километров. Занимаем боевой порядок в Колнокросе на стыке двух прибалтийских республик Латвии и Литвы. 28-го октября 1944 года в ожесточенных боях освобождено местечко Ауце. Отличилась наша вторая батарея. Поле боя было усеяно множеством фашистских трупов и брошенной техники.
       В этих ожесточенных боях, двумя днями ранее, был убит начальник разведки полка Петя Дзубенко, ранены лейтенант Ефимов и радист Надыкта. Петя Дзубенко, пробравшись со своими храбрецами в тыл врага во время боя, обеспечивал целенаправленную корректировку артогня батарей полка, метким огнем разил живую силу и технику врага, поражал его огневые точки, обеспечивал путь продвижения нашей пехоте вперед. Когда бой утих, и освобожденная территория была очищена от врага, наш герой был мертв, а его товарищи ранены. Петя Дзубенко был похоронен с воинскими почестями и посмертно представлен к награде.

       Подходили праздничные дни 27-ой годовщины Октября. Нас, награжденных двумя правительственными наградами, сфотографировали группой и вручили на память фотографии. А в день артиллерии, 19-го ноября, мне объявили в приказе благодарность и наградили значком «Отличный артиллерист».
       Но эти поощрительные мероприятия были неразрывно связаны с непрекращающимися боями на нашем участке фронта. В это время в тыл врага была направлена боевая группа из пяти человек в составе командира топовзвода лейтенанта Попова, разведчика Пети Лямкина, радистов Терещенко и Фатеева и автора этих строк в качестве вычислителя. В ее задачу входило обнаружение скоплений танков врага в указанном квадрате, чтобы по этим разведанным и переданным данным наши подразделения смогли огнем артиллерии уничтожить вражескую технику. Подробности выполнения этого задания описаны в рассказах «А.Г. Попов» и «Миша Фатеев» и нет смысла повторяться в третий раз. Но следует сказать для полноты настоящего рассказа боевого пути полка, что задание командования было успешно выполнено – множество танков, машин и живой силы врага было уничтожено огнем артиллерии Чурбановского полка. Из этой операции не вернулся живым радист Иосиф Терещенко, а Петя Лямкин получил семь тяжелых ранений. Получили легкие ранения лейтенант Попов и радист Миша Фатеев. Командование полка высоко оценило подвиг группы и всех представило к правительственным наградам, Терещенко – посмертно. Прощальным троекратным салютом из ручного оружия проводили в последний путь нашего товарища, у которого осталась на Кубани одинокая старушка-мать.

       День 7-го ноября артиллеристы полка отметили мощным артиллерийским налетом, салютуя празднику Великого Октября. Дополнительный залп был дан в память о наших товарищах, погибших накануне праздника и  отдавших свои жизни за честь и независимость советской Родины. Враг расплачивался сполна своей черной кровью и потерей техники, которая горела и корежилась от разрывов наших снарядов.
       От Ауце артполк полковника Чурбанова был переброшен на 35 километров левее по фронту для участия в наступательной операции по освобождению города Салдус. Для наблюдения за этой операцией прибыли представители Ставки: начальник Генерального штаба – маршал Василевский и Главный маршал артиллерии – Чистяков. Шла тщательная подготовка наступательной операции. Плотность артиллерии составляла более двухсот стволов на один километр фронта. Привлекается для операции большое количество авиации. Болотные настроения бойцов, вызванные боями местного значения с топтанием на месте, сменились радостью предстоящих наступательных боев. И они настали.
       21 декабря 1944 года в девять часов утра началась артиллерийская обработка переднего края врага и его огневых точек в тылу. В течение 2,5 часов многие сотни орудий непрерывно вели огонь, уничтожая укрепления врага. Плотность артогня  была столь велика, что звуки отдельных разрывов снарядов не было слышно. Они сливались в один всеобъемлющий грохот небывалой силы, напоминающий непрерывно рушащиеся здания большого города в эпицентре землетрясения. В небе непрерывно делали виражи, прикрывая наземные войска, наши истребители. Линию фронта непрерывно пересекали идущие на выполнение задания наши штурмовики Ил -2 и пикирующие бомбардировщики Пе-2.

       Шаг за шагом, метр за метром, стрелковые подразделения под прикрытием танков Т-34 двигались вперед. Много эшелонированная оборона врага на большую глубину, с большой плотностью войск яростно защищалась фашистами. Многие наши танки были выведены из строя фаустпатронами, поступившими на вооружение солдат немецкой армии.
       Дивизион Мосякина за два дня боев за город Салдус выпустил 1500 снарядов. Находясь в боевых порядках пехоты, Мосякин огонь своих батарей направлял в гущу контратакующих немецких подразделений, на их танки и артиллерию. Враг понес большие потери в живой силе и технике от умелых действий коммуниста. Но и сам он был тяжело ранен. Прямое попадание снаряда в блиндаж Мосякина вывело из строя многих его артиллеристов вместе с ним. Но бой не был прекращен. Вернувшийся из госпиталя капитан 3-ей батареи Сылка, назначенный начальником штаба дивизиона, заменил Мосякина. Стрельба из орудий пошла с прежним накалом.
       Через три дня непрекращающихся наступательных боев у Салдуса началось сильное сражение, левее нас, Первого Прибалтийского фронта Баграмяна. В итоге упорных ожесточенных боев 1-ый Прибалтийский фронт очистил побережье Балтийского моря Литовской республики севернее Мемеля и часть побережья Латвийской республики. Наши войска 2-го Прибалтийского фронта освободили город Салдус и много других населенных пунктов.
       Курляндский плацдарм под ногами 30 дивизий оккупантов, как шагреневая кожа, становился все меньше и меньше, приближая час их гибели. За Салдусскую операцию были представлены к правительственным наградам многие десятки артиллеристов нашего 1195 ордена Ленина артиллерийского полка, в том числе и меня к ордену Отечественной войны. Первое же мое представление к награждению этим орденом было произведено за освобождение Мадоны и форсированию реки Айквиэксте. Но,  к сожалению, командир 134-ой бригады полковник Кузнецов внес свои коррективы и, соответственно им, я был представлен к другим наградам, а именно, к ордену «Красной звезды» и медали «За боевые заслуги», чему я был, конечно, благодарен за эти высокие для меня награды командования. Но лучше было бы без изменения.

       Наступал новый 1945 год. Воистину грандиозны были наши победы на всех фронтах в истекшем году, которых не было бы, если труженики тыла не дали нашему фронту в 1944 году 29 тысяч танков, более сорока тысяч самолетов, свыше 120 тысяч орудий, с избытком были обеспечены пулеметами, автоматами и винтовками.
       Дрожь по всему телу бежит от одного воспоминания первых дней войны, да и последующих тоже. Когда с гранатой в руке шли грудью на танк защитники Родины, когда в противотанковом истребительном отряде на вооружении были одни бутылки с горючей жидкостью. И автору этих строк не только пришлось быть свидетелем этих сражений за Краснодар, но и бросать эти бутылки в танки врага. Все было. И все осталось позади нашего, пройденного с боями, пути.
       Новый 1945 год встречали в небольшой землянке в компании младших командиров. Пили, ели, пели и произносили тосты. Стояла тихая морозная ночь. Бездонное голубое небо высвечивалось полным диском серебряной луны. Блеск звезд Млечного пути указывал направление на Берлин, через который каждому из нас открывалась дорога домой к семье, к родным и близким. Никто из нас не знает, как сложится судьба каждого в новом году. Знали лишь одно, что 1944 год будет годом решающих побед, а 1945 год будет завершающим годом, годом Победы и возвращения домой.
       Мы по-прежнему ведем разведку боем и бои местного значения, занимаем населенные пункты, тесним врага к морю, истребляя его живую силу и технику. Взятые нами пленные сообщают, что немецкое командование пытается морем вывести часть своих войск на защиту Берлина, но наш Балтийский флот нарушает его планы, пускает корабли врага на дно.

       12-го января 1945 года Красная армия начала свое завершающее наступление по всему 1200 километровому фронту от Балтийского моря до Карпат. Воины Красной армии громили врага в девяти иностранных государствах. Москва ежедневно, а иной раз по 45 раз в день, салютовала нашим доблестным войскам, которые 17-го января заняли Варшаву, 19-го января освободили Краков, 23-го января заняли Кюстринский плацдарм на Одере (до Берлина - 75 км, у врага - паника), 26-го января вышли к Данцигской бухте, отрезав от суши Кенигсбергскую группировку врага, 29-го января заняли 29 городов и очистили от врага Домбровский угольный бассейн. 30-го января Бранденбургская провинция и Померания в огне от войск Рокоссовского. Наш сосед Баграмян занял в Восточной Пруссии город и порт Мемель (Клайпеда) в шестидесяти километрах от нас. Воистину, пришел и на нашу улицу праздник – долгожданный, выстраданный, радостный.
       С освобождением Мемеля 1-ый Прибалтийский фронт совместно с 3-им Белорусским стал вести наступательные бои на немецкой территории в сторону Кенигсберга. 2-ой Прибалтийский фронт остался один на один с поредевшей от боев Курляндской группировкой из 30 дивизий, расположенных на территории 5 тысяч квадратных километров.
       Летом 1944 года враг бросал нам листовки, призывая нас сдаваться в плен, грозился применением нового (атомного) оружия, которое готовится в логове врага. Не получилось. Как говорится «бодливой корове бог рог не дает». Бойцы с усмешкой на лице говорили: «Опоздал». Теперь наши листовки летят на головы врага с сообщением о подходе наших войск к Берлину и предложением сдаваться. Но блокированный враг нервничает и нагло заявляет, что война только начинается, и сдаваться не спешит. Фашисты надеялись на чудо. Но чуда не произошло.

       8-го февраля 1945 года состоялась Крымская конференция глав трех держав СССР, США и Англии по военным вопросам и вопросам мира. На ней был намечен план окончательного разгрома Германии и выработаны условия ее безоговорочной капитуляции. Ее решения опрокинули расчеты гитлеровцев и наиболее реакционных кругов в Англии и США, которые стремились расколоть союзников и за спиной Советского Союза заключить сепаратный мир с фашистской Германией.
       Усилия личного состава нашего полка под руководством партийной организации были направлены на ведение эффективной борьбы против фашистских захватчиков, ставилась задача - не давать врагу передышки, где бы он ни находился. К тому же стало известно, что Гитлер приказал снимать войска с Курляндского полуострова.
       Наш 1195 артполк снова на марше. «Студебекеры» с пушками легко преодолевают 60-ти километровое расстояние к морю вдоль фронта, минуя города Литвы - Можейкяй, Приекуле, Вайнеде, что в 25-ти километрах от Балтийского моря. Выполнив поставленную задачу, артполк был переброшен для поддержания крупной наступательной операции в район населенного пункта Биржи. Наступление началось 21-го февраля при сильнейшей артподготовке с участием реактивных установок «Катюш» на машинах. Земля дрожала под ногами врага, словно от землетрясения. Весь передний край гудел Ниагарским водопадом от разрывов снарядов и горел в их пламени. Наша пехота медленно, но упорно прогрызала оборону врага, занимая населенные пункты, готовя подарки к празднику – Дню Красной армии 23 февраля. На другой день враг непрерывными контратаками наших позиций пытался отбить потерянные позиции. Гарнизон наблюдательного пункта комбата Радионова был окружен вражескими автоматчиками и атакован танками. В эту критическую минуту комбат вызвал огонь своей батареи на свой наблюдательный пункт. Снаряды рвались на площади вокруг наблюдательного пункта, поражая фашистскую нечисть. Однако, они достались и своим артиллеристам. Комбат Ленька Радионов, наш любимый комсомолец, смертью храбрых пал в бою, был тяжело ранен разведчик Петя Степанов, были и убитые среди бойцов-артиллеристов наблюдательного пункта. Им наградой были ими подбитые и сожженные танки, усеянные трупами фашистов склоны высоты, где располагался наблюдательный пункт комбата.

       Свой праздник 23-го февраля артиллеристы-Чурбановцы отметили интенсивным артиллерийским огнем по врагу. А трехкратным залпом из 36-ти орудий полка была отдана последняя воинская почесть воинам-артиллеристам, погибшим в бою. В тот солнечный день наша авиация утюжила вражеские позиции, не давая ему поднять голову для отражения наших наступательных атак. Наступательная операция завершилась взятием города и десятка населенных пунктов.
       У наших артиллеристов был опыт использования отбитых у врага пушек для нанесения удара по вражеским позициям. Этот опыт ведения огня из трофейных орудий был повторен в боях у Биржи. Весь запас снарядов, брошенных врагом, был отправлен пушечными выстрелами на голову их неразумных хозяев, отказавшихся от добровольной сдачи в плен.
       В конце февраля 1945 года пришло сообщение, что умер великий писатель Алексей Толстой, патриот своей Родины, подаривший своим согражданам такие произведения, как «Петр Первый», «Хождение по мукам» и другие. Алексей Толстой, как член Государственной Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их пособников, был в 1943 году на Кавказе и посетил нашу 56-ю армию и изъявил желание побывать на передовых позициях, когда велись бои за Крымскую. Его просьба была удовлетворена. Он имел намерение написать крупное произведение о войне. Но, видимо, не успел.

       Зима в Курляндии неустойчивая. Оттепель сменяется морозами, морозы – пургой и дождями. Овчинные полушубки, шапки-ушанки выручали нас от холода, от дождя – плащ-палатки, а от слякоти – кирзовые сапоги с теплыми портянками. Неглубокие землянки (из-за того, что вода близко) для нас были жилищем, где отдыхали и работали, читали и писали письма, грелись и сушились. Но часто на марше при лютых морозах и дождях наш ночлег был под открытым небом в лесу или поле. Чтобы не окоченеть от холода подстилали хвою, ложились спать, плотно прижавшись друг к другу, большими группами и накрывались шинелями с головой. Отпускали посвободнее поясной ремень. Становилось так тепло, что не хотелось покидать ложе для несения караульной службы. Бойцы переносили большие трудности от холодов и от опасности попасть в руки к немецкой разведке. А такие случаи были. Бойцов крали. Сплошной линии обороны не было. В лесу полно было всякой нечисти и помимо разведчиков врага, разного рода бродячие военные, стремящиеся перебраться к своим, националисты, прислужники фашистов, скрывающиеся от глаз народных мстителей и правосудия - власовцы, старосты, полицаи и прочие. Поэтому приходилось быть бдительными, ухо держать остро, смотреть, как говорится, в оба, когда несешь караульную службу или выполняешь боевое задание.

       Март 1945 года. Война движется к концу. Союзники 7-го марта 1945 года заняли Кельн и вышли на Рейн. Наши войска освободили Венгрию и подошли к Вене. Расстояние между союзниками оставалось в 300 километров.
       С наступлением Нового Года меня назначили начальником вычислительной команды артполка с присвоением звания старшина, а 5-го марта наградили орденом «Красной звезды». К моему награждению, так уж совпало, впервые в полк прибыла машина военторга. Купил колодочки к наградам и бутылку портвейна. Как положено, обмыли награду с боевыми друзьями. Среди них был и мой командир взвода Александр Георгиевич Попов.
       Активность наших наступательных действий несколько снизилась. Приближался конец войны. Бойцы ждали дня Победы. Но война по-прежнему уносила свои жертвы. Враг ухитряется строить нам сюрпризы, придумал ставить «прыгающие мины», которые, взрываясь, поражали своим действием большую площадь.
       В боях этого периода от бомбежки вражеской авиации был убит начальник штаба дивизиона Сукорцев, рядовой Мирошниченко. В боях с контратакующим противником погибли: артиллерист Кондратьев, кубанский казак Моисеенко, отважный разведчик Калюжный, был тяжело ранен радист, украинец Петя Мельник.

       И снова артполк Чурбановцев на колесах. Переезжаем на новое место. Подвозят снаряды. Готовится новая наступательная операция в районе Салдуса и Солданиэки (Звейниеки?).
       Март сменился апрелем. Дневниковые записи апреля месяца 1945 года сохранили записи:
8 апреля – начался штурм войсками маршала Василевского города и крепости Кенигсберга – столицы Восточной Пруссии. Окончен штурм 9-го апреля. Взяли в плен 90 тысяч солдат и офицеров.
11 апреля – умер президент США Рузвельт. Союзники вышли на Эльбу. Между ними и нашими войсками 150 километров.
14 апреля – союзники форсировали Эльбу. Они находятся от Берлина в 70 километрах. Враг сдает города союзникам без боя.
       1195 ордена Ленина артполк полковника Чурбанова 18-го апреля 1945 года отметил свое трехлетие. Был организован парад и митинг. Одним словом празднично, по-фронтовому, скромно отмечали мероприятие в полку. А нашему первому дивизиону к этому времени было на полгода больше. На его базе и был тогда организован артполк.

       Автор упомянул выше, что германские войска сдают города союзникам без боя. Следует добавить, что и форсирование водных преград проходило по существу без сопротивления немцев. Одним словом нашим союзникам фашисты открыли зеленую улицу для оккупации Германии и ее столицы – Берлина. На нашем же фронте они дрались остервенело. Чувствовалось духовное родство стран мира капитала. В этой связи уместно напомнить, что глава английского правительства Черчилль продолжал по отношению к СССР вести вероломную политику. Он стремился не столько к разгрому Германии, сколько к тому, чтобы англо-американские войска раньше Красной армии вступили в столицы Германии, Чехословакии и Австрии. После войны стало известно, что, видя близкий разгром Германии, Черчилль приказал собирать оружие сдавшихся немецко-фашистских войск и быть готовым к тому, чтобы вновь раздать его гитлеровцам для совместной борьбы против СССР.

       16-го апреля 1945 года началась Берлинская операция. Войска вплотную подошли к столице Германии. Десять дней шли ожесточенные бои на улицах Берлина. Ранним утром 1-го мая над Рейхстагом развевалось Красное знамя Победы. Его водрузили отважные разведчики М.А. Егоров и М.В. Кантария – бойцы 3-ей Ударной армии, прошедшей путь от Серебряного бора столицы Москвы до логова зверя – стен Берлина.
       8-го мая 1945 года Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции, а 9-го мая советские войска завершили свою последнюю операцию – разгромили группировку немецко-фашистской армии, окружавшей столицу Чехословакии Прагу, и вступили в город, уже освобожденный от оккупантов восставшим народом.

(Продолжение следует в рассказе «Капитуляция врага»)

12.1985 – 01.1987
Москва


Последние дни Отечественной войны


       Вопросы, относящиеся к окончанию Великой Отечественной войны советского народа, для меня, как и для всех, имели огромное значение, что нашло свое отражение в моих дневниковых записях. А поэтому, как дополнение к рассказу «Капитуляция врага», я продолжу свое повествование о тех исторических победоносных днях нашего народа и его армии. И в этой связи высветить другие вопросы этих записей, которые не вошли в предыдущие рассказы.
       Так в моем дневнике от 8-го мая 1945 года записано:
«Колонна артполка полковника Чурбанова двигалась по шоссе к городу Кандава. Движение застопорилось, что во фронтовых условиях бывает часто. Стоим. Ночь была холодная. У обочины шоссе стали разводить небольшие костры для обогрева, прикрывая их для маскировки сверху плащ-палаткой. Вдруг раздался голос из темноты: «Германия капитулировала, завтра наступит праздник Победы, 9 Мая!». Присутствующие вскочили от костров, сняли с костров маскировочные плащ-палатки, побежали к человеку в темноте. Им оказался радист Миша Фатеев. Сказанные им слова о капитуляции врага подтвердились. И тогда в небо взвились повсеместно тысячи ракет, украсив небосвод своим разноцветьем. Хлопки ракетных разрывов доносились до каждого воина на переднем крае, в пути и в тылу. В унисон с ними раздавались крики «Ура!» и залпы из ручного оружия. На устах у всех было одно долгожданное слово «Победа!». Радости, счастья не было предела и конца. Костры стали гореть ярче, как бы соревнуясь игрой своего огня с вспышками красочных ракет в ночной тишине. И вместе с этим соревнованием огней необыкновенно сильно билось сердце каждого воина, выражая свои чувства словами, слезами, объятиями друг друга, криками всепобеждающего и могучего солдатского «Ура!». Объединившись воедино, образовался ансамбль неразрывной радости победы могучего Советского Союза от красноармейца до маршала, от рабочего до наркома во всех уголках необъятной, любимой Родины».
       Мы так и остались в лесу, не доехав три километра до города Кандава.

       9-го мая ракетные выстрелы, ружейная и автоматная пальба из личного оружия сменилась митингами и криками «Ура!» однополчан 1195 ордена Ленина артполка.
       Колонны пленных и освобожденных шли целый день мимо нас по шоссе. Зенитные трофейные пушки в руках наших артиллеристов салютом били в воздух, используя остаток вражеских снарядов.
       Чего только не бывает в жизни. В этот радостный день Победы, когда товарищи выстроились с оружием на митинг, вдруг раздался нечаянный выстрел и два топографа: Гайнутдинов и Солдатенко ранятся в ноги. А до этого, при чистке оружия, был убит случайным выстрелом один артиллерист нашего полка. И как обидно, что все это произошло в радостный день Победы. Невольно вспоминаю солдатскую пословицу, что оружие один раз в жизни стреляет не заряженным.

       Но радость победы на митинге продолжается. Воины выступают с пламенными речами. Наступил конец всем страданиям и жертвам. Не смолкают крики «Ура!», «Ура!», «Ура!». «Наше дело правое…» - сказал министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов 22 июня 1941 года. Мы победили в мае 1945 года. Эти слова, высеченные на медали, будут украшать потом грудь всех фронтовиков.
       В день Победы была отправлена полковая автомашина за трофеями в глубину территории капитулировавшего врага, куда далеко ушли наши танковые подразделения. Что же увидели наши артиллеристы в стане вчерашнего врага? Выстроенные в колонну танки, орудия, машины для сдачи представителям нашей армии. Идет организованный прием военнопленных с построением в тысячные колонны по подразделениям. Наша машина удалилась в глубинку на 30…40 километров. Ни единого бойца Красной армии. Зато полным полно, скопившегося под ударами наших войск, сброда из власовцев, входивших в организацию РОА (русская освободительная армия), организованную под  руководством генерала Власова, который сдался в плен в начале 1942 года. И еще националистов всех мастей из прибалтийских республик, большинство из которых разбежалось по лесам. При появлении наших красноармейцев в районе расположения немецких войск вчерашние враги выстраиваются и просят дать указание, куда им следовать. Надо отдать должное дисциплине немцев. Никакого сравнения с их союзниками. И не случайно наше командование выбирало место для прорыва там, где стояли румынские, итальянские и венгерские войска, боеспособность которых была значительно слабее немецких войск.

       Бытовые фронтовые условия офицеров немецкой армии были хорошими. С комфортом оборудовались землянки – за счет ограбления народа и централизованного обеспечения предметами личной гигиены. Печки-буржуйки изготавливались из литого чугуна, к которым подвешивались на крючках котелки для разогрева пищи или ее приготовления. Один котелок устанавливался на отверстие крышки печки. Удобные и практичные изделия в полевых и окопных условиях.
       Фашисты на латвийской территории стремились себя не дискредитировать, не предавали так жестоко огню и разрушениям их жилища, как это делалось на территории России, Украины и Белоруссии. К одной из причин, объясняющих этот факт, можно отнести сотрудничество богатых латышей с оккупантами в борьбе против Красной армии в военном и экономическом плане. Но при этом основная масса латышей стонала от нахождения на их земле фашистского сапога и по силе своих возможностей вела с ним борьбу. При освобождении Латвии бойцы Красной армии относились к местному населению доброжелательно, пресекались в корне попытки изъятия скота у населения для нужд Красной армии. И если находились отдельные недисциплинированные военные, допускавшие обиду на родных братьев, то они строго наказывались судом военного трибунала.

       Во время поездки ребят на машине за трофеями им удалось набрать достаточное количество всякого добра с барахлом вместе. Разные приборы спецназначения, хром, консервы, печенье, спиртоводочные изделия и другие продукты питания. Наши артиллеристы вернулись с ручными часами и другими личными вещами, выбранными из трофеев врага. Вспомнил, что где-то и мои часы ЗИМ ходят по рукам. Тогда в полевом госпитале 27 июня 1941 года у меня взяли все. Отправили в санитарный поезд по пояс голого без ценностей и документов. Но сожалеть не приходилось. Самое дорогое, жизнь, тогда мне была спасена.
       Наш артполк строил лагеря, помогали в строительстве и военнопленные. Привезли до сотни трофейных фанерных домиков. Ставили их, чтобы наши красноармейцы после тяжелых кровопролитных боев отдохнули в хороших условиях. Военнопленные немцы имели при себе большие рюкзаки, где размещались одеяло, туалетные принадлежности и другие предметы первой необходимости для солдата. По всему было видно, что Германия заблаговременно и тщательно готовилась к войне и многое делала в экипировке солдата того, что облегчало ему нелегкий труд во фронтовых условиях.

       Несколько дней подряд по шоссе шли колонны капитулировавших немецких военнопленных. В результате около 200 тысяч солдат и офицеров, 50 генералов. Сотни самолетов, орудий и танков, тысячи машин и много другой военной техники досталось нам в качестве трофеев.
       Когда в течение шести месяцев мы вели бои в Курляндии, то многие были недовольны тем, что медленно двигались вперед, вроде топтались на месте. А в тоже время наши товарищи на Берлинском и других направлениях, левее нас, семимильными шагами двигались к логову врага. Даже фронтовые острословы придумали анекдот: «Папа, ты где воюешь, на каком фронте? Если на Берлинском, то счастливого тебе пути, если на втором Прибалтийском, то сообщи мне, как зовут новую маму…».
       И только теперь, после капитуляции врага, стало ясно, что стратегия Ставки Главного Командования была правильной, позволившей с минимальными потерями взять такую массу войск врага с его техникой. Действительно, были случаи, когда противник пытался снять часть войск с Курляндского плацдарма, но мы переходили в наступление и вынуждали его держать свои военные силы на приколе нашей линии фронта. Таким образом, бои в Курляндии были в тоже время боями и за Берлин и боями за капитуляцию врага, открывавшую путь к демобилизации воинов домой с небольшой задержкой из-за империалистической  и милитаристской Японии.

       Вот идут колонны фашистских пленных с понурыми головами, они боятся смотреть в глаза красноармейцам. Порой возникает странный вопрос, как могли они верить бредовым планам Гитлера? Убивали и грабили, добиваясь для себя жизненного пространства. Теперь они остались у разбитого корыта, поставлены на колени за свои злодеяния. Все, что награбили, пошло прахом, и своего теперь не удержать. Вспомнишь творимые ими чудовищные злодеяния, и хочется нанести им оскорбление. Но ведь русская душа с пленными не воюет. Но все же одного генерала взяли в открытой легковой машине с набитой кем-то рожей до неузнаваемости. Я не сдержал свою ненависть к паразиту и бросил горящий окурок своей папиросы на его грудь. Он вздрогнул, посмотрел в мою сторону и отвернулся.
       С подписанием акта о безоговорочной капитуляции Германии в газетах перестали печатать сводки совинформбюро. Стало больше помещаться в армейской печати материала о боевой и политической подготовке личного состава вооруженных сил, в том числе о бойцах нашего артполка. Пошел разговор о демобилизации с перечислением первоочередных призывных возрастов, конечно с учетом домыслов каждого и, несмотря на то, что разговоры были выдумкой словоохотливых людей, эти сплетни находили питательную среду в коллективе, приятно щекотали долгожданное желание - скорей вернуться домой. После окончания войны дни в полку проходят еще томительнее, чем до разговоров о демобилизации. Задержку с демобилизацией красноармейцы видят в наших отношениях с Японией, которые должны рано или поздно окончиться конфликтом.

       В моих рассказах мало было сказано о втором фронте союзников в Европе, который имел немаловажное значение на четвертом году нашей войны с фашистской Германией. Наши союзники обещали открыть второй фронт в 1942 году. Основываясь на наших успешных наступательных операциях в зимний период 1941-1942 годов и, безусловно, на обещание союзников об открытии второго фронта в Европе, Нарком обороны Сталин издал в 1942 году первомайский приказ, в котором приказал разгромить врага и изгнать его с нашей территории в оставшиеся восемь месяцев. Мы радовались оптимизму приказа и ждали перелома боевых действий на советско-германском фронте. Но этого перелома не произошло. Союзники своего слова не сдержали. Пользуясь отсутствием второго фронта, германские войска смогли создать значительный перевес на южном направлении и стремительно ринулись на Сталинград и Кавказ своими танковыми колоннами Клейста. Второй фронт не был открыт и в 1943 году. Его открыли только в середине 1944 года, удлинив таким образом продолжительность Отечественной войны в два раза. Как потом стало известно, глава английского консервативного правительства Уинстон Черчилль в сговоре с США стремился в войне обескровить Советский Союз и Германию с тем, чтобы потом обессиленным противникам диктовать свои условия.

       При открытии второго фронта в июне 1944 года наши союзники учли, что СССР, добившийся грандиозных побед к этому времени на фронте, был в состоянии своими собственными силами разгромить фашизм и освободить Европу. Этот факт и заставил наших союзников поспешить, чтобы не оказаться в положении опоздавших. Но и после открытия второго фронта советско-германский фронт был решающим, приковывая к себе 2/3 фашистских войск.
       Англо-американские войска, высадившиеся в Нормандии (Франция), продвигались не спеша, активных наступательных действий пехотой не предпринимали. На фронте говорили, что наши союзники воюют по-интеллигентному, то есть, если враг после массированной обработки его переднего края продолжает отдельными, сохранившимися огневыми точками оказывать сопротивление, то мотопехота союзников в наступление не пойдет до тех пор, пока не будет уничтожена последняя огневая точка противника.
       В кульминационный период боев по разгрому Германии союзники своей тактики не изменили. Зато фашистская Германия, имея классовое родство с буржуазными правительствами запада, предпочитала оставлять им свою территорию без боя с тем, чтобы логово фашистского зверя, Берлин, оказался в их руках. Но об этом не забывало и наше Главное командование. Берлин взяли советские войска. Гитлер не прочь был расколоть антигитлеровскую коалицию, объединить свои силы с Англией и США против Советского Союза. С этой целью в начале войны он выбросил на парашюте в Англию своего идейного руководителя по партии Гесса, но из этого ничего не получилось.

       В январе 1945 года тяжелое положение сложилось у наших союзников в Италии. Нависла угроза разгрома их экспедиционного корпуса германскими войсками. Союзники обратились к нам с просьбой ускорить наше наступление и тем самым помочь им. И мы пошли навстречу, помогли союзникам, перешли в наступление значительно раньше, чем намечалось Ставкой Верховного Главного командования. Мы свой союзнический долг выполнили честно, чего не скажешь о союзниках, которые в конце войны стремились сохранить оружие немецкой армии и поспешили с роспуском капитулировавших войск, сохраняя про запас целые воинские соединения и управления не тронутыми. Не лишним будет напомнить, что наши союзники порой препятствовали возвращению на Родину советской молодежи, угнанной фашистами с оккупированных территорий в немецкое рабство. Одинокая старая мать Евдокия Ивановна Лепилина из Ростова-на-Дону (22-я линия, дом 28) до последних своих дней, с непросохшими от слез глазами, без устали смотрела в окна своей квартиры, ожидая увидеть свою дочь и надеясь на чудо. Но это чудо не наступило. Дочь не вернулась домой. А таких матерей были тысячи, если не миллионы, не говоря уже о том, что если бы своевременно был открыт второй фронт, то этих трагедий и жертв Советский Союз понес бы значительно меньше. Потери союзников по сравнению с нашими потерями были мизерными. И тем обиднее, что бывшие наши союзники в послевоенные годы не дают должной оценки в печати внесенному вкладу нашего народа в разгром гитлеровской коалиции и освобождению Европы от коричневой чумы. Что касается помощи союзников в технике, то она была. Их автомашины и самолеты были и на нашем фронте. Но эта помощь не превышала 4% того объема, что давал фронту советский тыл и была недостаточной, особо в тяжелые, начальные годы войны, когда оборонные заводы эвакуировались на восток.

       Будучи студентом техникума в тридцатых годах я состоял в организации МОПР (международная организация помощи борцам и революционерам), собирал членские взносы, посещал собрания и слушал  доклады на эту тему. И не удивительно, что в моем дневнике появилась запись от 19 сентября 1944 года: «фашисты расстреляли Тельмана, вождя немецкого рабочего класса, видного деятеля международного пролетариата». Да, фашисты боялись этого человека и постарались с ним свести счеты. В сердцах советских воинов факт злодейского убийства близкого нам человека Эрнста Тельмана вызвал глубокие чувства сожаления большой утраты и ярой ненависти к врагу. С этой записью солидаризируется и другая запись моего дневника: «в Греции продолжает литься кровь патриотов от рук английских солдат». После изгнания из Греции фашистских оккупантов патриоты требовали установления демократических порядков. Это не устраивало английское правительство, которое добивалось восстановления монархического правительства во главе с королем, всю войну просидевшего в Лондоне, тогда как греческий народ вел кровопролитную войну с оккупантами. Английские штыки расчистили дорогу на трон греческому королю через трупы и кровь греческих патриотов. Дух интернационализма крепок в сердцах воинов Красной армии, как ни у кого другого. Поэтому с чувством негодования к консерваторам Англии и симпатией к патриотам мы следили за событиями революционной Греции.

       Гуманизм воинов Красной армии, освободивших от фашистских оккупантов Румынию, Болгарию, Югославию, Албанию, Венгрию, Чехословакию, Австрию и Польшу, наглядно показал себя в боях за город Будапешт. На этот счет мой дневник сохранил запись трагических событий конца 1944 года от 30-го декабря: «Были убиты наши парламентеры окруженными немцами в Будапеште. Войска Красной армии приступили к уничтожению вражеской группировки». Эта запись, как никогда, подчеркивает гуманизм советских воинов в противовес звериным инстинктам фашистов. Наши парламентеры шли к осажденным с предложением о прекращении бессмысленного пролития крови. Они желали добра, но противник противопоставил им свой звериный, нечеловеческий облик.

       Письма от родных и близких, словно семейное совинформбюро, питали нас духовной пищей, поднимали наш боевой дух для борьбы с врагом. И они нашли свое отражение в дневниковых записях. Старшие мои братья погибли на фронте в начальный период Отечественной войны. Два других брата ушли в заграничный освободительный поход, тоже интернационалисты – освобождали Румынию, Венгрию, Чехословакию. А младшая сестра не отставала от своих братьев, громила врага под Витебском и в Восточной Пруссии участвовала в штурме города, порта и крепости Кенигсберг. Носит на своей груди медаль «За взятие Кенигсберга». Она, как и другие братья, кавалер ордена «Красная Звезда», член партии. Ее письма для меня были особо дороги. Хрупкая девушка, не мужчина, ей тяготы фронтовой жизни переносить было намного трудней. Читая ее письма, я ощущал в своем сердце прилив тепла, повышение радостного чувства и душевного успокоения, словно принял две таблетки «Тазепама», снявших напряжение дневных, чрезмерных нагрузок.
       24-го августа мне прислали коллективное письмо ребята из Медведовского детдома. Во время отдыха мне приходилось делать им доклады. Они, сироты, своими осиротевшими глазами смотрели на меня в упор, как будто говорили: «Дядя, отомсти за мою маму и папу!». В письме они описывали свою детдомовскую жизнь и заканчивали пожеланием скорее разгромить врага и вернуться домой в добром здравии. А упомянул я о письме ребят не случайно. Их образ всегда напоминал мне: «отомсти врагу за их сиротство». И когда пришлось идти на выполнение особо важного задания в тыл врага, что описано в рассказе «Александр Георгиевич Попов», то в трудные минуты для меня я вспоминал этих милых осиротевших детишек, и они мне давали прилив новых сил для борьбы с ненавистным врагом.
       А как приятно получить письмо с фото. Такой подарок мне преподнесла 19-го марта 1945 года племянница Ольга Николаевна. Во время войны она успела из 14-ти летней девчонки стать взрослой и зрелой невестой. Она уже работала учительницей, помогала своей маме поднять на ноги малолетних четырех сестренок. Только в жизни на их семью лег тяжелый камень черной лжи. Ее отца в 1937 году осудили по статье 58, как врага народа. К семье он не вернулся. Позже, посмертно, был реабилитирован. Черный ярлык измены Родины был снят. Только печалится моя племянница, как и многие, потерявшие своих близких при культе личности Сталина и поныне. Погибшим на фронте поставлены памятники и обелиски, горят огни вечной славы в память об усопших. К ним приходят отдать дань уважения и возлагают венки ныне живущие на земле. А почему нет ни обелисков, ни памятников тысячам, погибшим от культа личности Сталина? Разве мы имели право их забывать?
       На эти их вопросы мы пока ответов не находим, хотя попытки решить их в шестидесятых годах и предпринимались. Мне отрадно в этой связи сообщить, что реабилитированные командные кадры накануне войны во время отечественной войны стали прославленными полководцами. Среди них Маршал Советского Союза Рокоссовский, генерал-полковник Горбатов – военный комендант города Берлина, сменивший на этом посту генерал-полковника Берзарина, погибшего в автомобильной катастрофе.

       Мои дневниковые записи не обошли молчанием наших талантливых полковников, павших смертью храбрых на поле боя. 29-го февраля 1944 года был тяжело ранен бандеровцами в ногу, выше колена, в районе Ровно, а 14-го апреля скончался командующий 1-ым Украинским фронтом Генерал Армии Ватутин Николай Федорович. А 18-го февраля 1945 года скончался от тяжелого ранения, полученного на поле боя в районе города Мользак (Восточная Пруссия), один из талантливейших молодых полководцев, командующий 3-им Белорусским фронтом Генерал Армии Черняховский Иван Данилович. В память о нем городу было присвоено наименование Черняховск. А в столице Литвы Вильнюсе, освобожденной войсками его фронта, поставлен ему величественный  памятник, во весь рост, шестиметровой высоты. Такой же памятник воздвигнут в Киеве Ватутину Николаю Федоровичу. Мне посчастливилось видеть этих полководцев на пьедесталах двух столиц, у подножия которых лежали цветы. Поклонившись, вспомнил: Москва по заслугам отдала им последние воинские почести двадцатью артиллерийскими залпами и сказал: «Спасибо Вам за храбрость в бою».

февраль 1987 года
Москва


Капитуляция врага


       На фронтах Отечественной войны в конце апреля и начале мая 1945 года ни днем, ни ночью не затухали ожесточенные бои. Удары по врагу с каждым днем наращивались. Противник нес большие потери, отступая. 21-го апреля 1-ый Белорусский фронт маршала Жукова с востока, а днем позже 1-ый Украинский фронт Конева с юга достигли окраин Берлина и завязали уличные бои. После десятидневных уличных боев 2-го мая Берлин, логово врага, был очищен от немецких солдат и офицеров, а несколько раньше, 30-го апреля было водружено над Рейхстагом красное знамя Победы. Радио сообщило 2-го мая о смерти Гитлера. 3-го мая 2-ой Белорусский фронт Рокоссовского соединился с союзником северо-западнее Берлина, а юго-западнее города войска Конева 22 апреля вышли на Эльбу. Таким образом, остатки Германии были расчленены на три части.
       В этот период на Курляндском полуострове бои с врагом не утихали. Но врагу некуда было отступать, позади - море. Враг под сильными нашими ударами просто пятился назад на своем небольшом плацдарме, опасаясь за себя, чтобы не быть сброшенными в море.

       Артиллеристы 1195 ордена Ленина артполка, как и вся 6-ая Гвардейская Рижская артдивизия своим мощным и плотным артогнем наносили ощутимые потери живой силе и технике врага, прокладывали путь пехоте.
       8-го мая танковым корпусом был взят Тукумс. Первая ударная армия при поддержке артиллеристов полковника Чурбанова с боями двигалась вперед, силой оружия, как гигантским прессом, теснила врага к морю. Пошли разговоры, что Германия капитулировала, что подписан акт безоговорочной капитуляции. Об этом поспешили первыми узнать немецкие солдаты, что сразу сказалось на поведении противника на линии фронта. Во второй половине 8-го мая активность боевых действий врага не только снизилась, но и участились случаи сдачи его в плен. Тогда мы были свидетелями и очевидцами того, как немецкие солдаты строем и с песнями, держа высоко над колонной белый флаг, шли к нам добровольно сдаваться в плен. И таких случаев было не мало. Они пели на своем языке, как нам казалось революционные песни, а некоторые из них содержали мотив нашей прославленной песни «...выходила на берег Катюша». Возможно, это был результат работы комитета свободных немцев из военнопленных, который терпеливо вел кропотливую агитационно-пропагандистскую работу через мощные динамики, устанавливаемые на переднем крае фронта. На что ярые фашисты отвечали пулеметным огнем.

       Рано утром 9-го мая 1945 года радио Советского Союза известило советских граждан и все человечество земного шара, что советское командование в лице Первого заместителя Верховного Главного командующего маршала Советского Союза Жукова Г.К. подписало акт безоговорочной капитуляции фашистской Германии. С Германской стороны капитуляцию подписал фельдмаршал Кейтель. Полученная весть по радио о капитуляции Германии с молниеносной быстротой облетела все подразделения полка, дошла до каждого воина Красной армии. Лица бойцов и офицеров сияли необыкновенной радостью исторического события. На устах у всех были одни и те же слова: «Германия капитулировала! Конец войне! Гитлер – капут!» Бойцы собирались группами, обнимались, кричали «Ура!», стреляли в воздух из винтовок и автоматов. Как будто каждый из нас в этот миг сбросил со своих плеч тысячепудовый груз, тяжесть которого несли целых четыре года. Кошмар фашистской коричневой чумы, нависшей над человечеством, уничтожен Красной армией навсегда.

       Так мы думали. И тогда никто из нас не ведал того, что после войны наш союзник Соединенные Штаты Америки возглавят, как в свое время Гитлер и Муссолини, политику антикоммунизма и антисоветизма, что они, Соединенные Штаты Америки, обойдут в своей ненависти к нам самого Черчилля – ярого врага Советского Союза со дня рождения Октября. В подразделениях полка состоялись митинги, зачитывались поздравительные приказы с победой, на которые воины отвечали громким троекратным: «Ура!»
       Полковник Чурбанов, разделяя общую радость победы, потом с трибуны заявит на открытом партийном собрании полка:
       - Настал час сказать заключительное слово по моему докладу на партсобрании коммунистов полка в станице Медведовской перед отправкой на фронт. Тогда мною было сказано, что мое заключительное слово будет произнесено в Берлине. Берлином для нас стала Курляндия, где группировка врага «Север», численностью 200 тысяч человек капитулировала и сдалась в плен.
       - Благодарю всех коммунистов и однополчан за их тяжелый, ратный труд, окончившийся победой над врагом. Артиллеристы нашего 1195 ордена Ленина артполка внесли достойный вклад в копилку побед нашей 6-ой Гвардейской артдивизии прорыва РГК, получившей наименование Рижской.
       По окончании партийного собрания полковник Чурбанов подходил к ветеранам полка, персонально поздравлял каждого с Победой, крепко жал руку и обнимал. У многих артиллеристов по их ясным, светлым и радостным лицам от душевной теплоты отца полка пробивались из глаз и катились мелкими росинками по лицу слезы радости и душевной благодарности к командиру полка полковнику Чурбанову. Эти слезы радости и благодарности неразрывно были связаны с несказанно великим счастьем бойца – оказаться живым в этой самой тяжелой войне, унесшей 20 миллионов соотечественников (по некоторым последним данным 27 млн. прим. ред.).

       Отныне 9-го мая 1945 года наша Латвийская Социалистическая Республика была очищена от врагов и стала свободной в семье братских республик, объединенных в Союз Советских Социалистических Республик. В этой связи мною были написаны фронтовые стихи следующего содержания:

Освобождение

Прибалтика родная –
Соседки три сестры,
Нас дружба боевая
Сплотила для борьбы.

Сплотила, чтобы вечно
Нам жить одной семьей,
Разбить врагов извечных
Тут силою одной.

И строить счастье наше
По Ленину пути,
Чтоб жизнь была бы краше,
Чтоб в коммунизм идти.

       Балтийское море в течение почти четырех лет бороздилось гитлеровскими кораблями и для прибалтийских республик не было своим, родным. Теперь и оно очищено от врага, что нашло отражение в моем дневнике стихами:

Тут море вот Балтийское,
Родные берега,
Не будут в нем фашистские
Клыки судов врага.

А будет море братское
Для жителей округ,
И станут плавать штатские,
Товарищ, брат и друг.

05.1945
Тукумс

       Дни после капитуляции фашистской Германии в полку стали протекать по-новому. Личный состав, разбив палаточный городок в трех километрах южнее города Кандава, перебрался в него со своим имуществом. Стали налаживать учебные занятия подразделения полка по утвержденной программе. Часть личного состава полка направлялась в город Кандава для принятия по капитуляции военнопленных немцев.
       Мимо нашего палаточного городка 1195 артполка проходила шоссейная дорога. По этой дороге непрерывным потоком шли колонны военнопленных по четыре человека в шеренге. Понурив головы они медленно двигались вглубь Латвийской территории, не смотря на стоявших на обочине людей. Им, душегубам, не в силах было выдержать гнев, горевший в глазах советских граждан. Они предпочитали смотреть под ноги, думая о своем позоре перед советским народом, который накануне войны мирно трудился на своих полях и предприятиях. В конце каждой колонны на машине малой скоростью ехали надменные генералы. Мы смотрели на эту нечисть с презрением и ненавистью. Появлялось желание плюнуть этим надменным генералам при личном оружии в лицо… Но пленных наши солдаты не трогали. Гуманность брала верх над содеянным злом врага. Лишь потом в своих окопных стихах мною будет написано стихотворение, выражающее чувство бойцов Красной армии под названием:

Капитуляция

Кругом ликуют. Сдался враг,
Идет колонной, белый флаг
Висит понуро на шесте…
Ракеты рвутся в высоте…

Не весел взглядом их солдат,
Но сердцем, внутренне, он рад,
Что капитуляцию принял
В Берлине Кейтель, генерал.

Теперь домой, надежда есть
К семье вернуться, только честь
Его смущает: «Как же, плен,
Но это лучше, чем быть тлен».

Насупив брови генерал
От злости яростно стонал:
«Какой Германии позор!
Смерть лучше плена», молвил он.

В машине медленно плывет
В хвосте команды, терпит, ждет…
А по обочине бойцы
Стоят и молвят: «Подлецы…»

Со злостью плюнуть я бы рад
Фашисту в морду, но тут, брат,
Война окончилась и им
Такой вопрос решать самим.

Кругом ликуют: «Мир! Мир! Мир!»
Я этим словом дорожил,
Моя страна лишь тем жила,
Что к миру линию вела.

Взмывайся радость наша ввысь -
Мы Дня Победы дождались,
Теперь вернемся по домам,
Чтоб созидать, трудиться нам.

05.1945
Кандава, Латвия

С 9-го по 15-ое мая 1945 года шла приемка военнопленных Курляндской группировки немецкой армии «Север». Из 500 тысячной армии, отрезанной по суше от Германии в октябре 1944 года, осталось в живых и капитулировало около 200 тысяч человек. Остальные нашли свое жизненное пространство на курляндской земле Латвии и в водах Балтийского моря, за исключением счастливчиков, прорвавшихся на материк по воздуху или морем. А всего по капитуляции на всех фронтах было взято один миллион двести тысяч человек. Война окончена. День Победы наступил. Гитлеру - капут.
В июне 1945 года Ставкой Верховного Главного командования было принято решение о проведении в Москве парада Победы. От каждого фронта и каждой флотилии комплектовался сводный полк из лучших представителей армии и флота, отличившихся в боях своим мужеством, отвагой и героизмом в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. К параду готовились тщательно, и он состоялся 24 июня 1945 года на Красной площади. Парадом командовал маршал Советского Союза Рокоссовский. Принимал парад маршал Советского Союза Жуков. Перед Мавзолеем Ленина под боевыми знаменами своих фронтов и флотилий торжественным маршем прошли сводные полки по Красной площади. Поравнявшись с Мавзолеем, воины-победители выходили из колонн своих полков и бросали к подножию Мавзолея знамена разгромленной фашистской армии.

       Так окончилась вторая Отечественная война Советского Союза с фашистской Германией и ее сателлитами, длившаяся без малого четыре года. Оставался последний шаг войны - на Дальнем Востоке. Милитаристская Япония продолжала оккупировать многие страны Азии, вела войну с Соединенными Штатами Америки. Согласно решений Ялтинской конференции трех стран мы приняли на себя обязательство оказать помощь в тушении последнего очага войны на земном шаре. Освободившиеся войска с германского фронта непрерывным потоком пошли на Дальний Восток.

12.1985 – 01.1987
Госпиталь ИОВ
Москва


Расставание с однополчанами


       Не думал и не гадал, что победа над фашистской Германией по непредвиденным обстоятельствам разлучит меня с боевыми товарищами по оружию, которые совместно со мной прошли тяжелый, кровавый и победный путь до капитуляции врага. Позади остались многие тысячи километров боевого пути с горем поражений и радостями побед. Три с половиной года ветераны полка цементировались непрерывными боями на суше и закалялись, как сталь, в морской воде. Мы были счастливы, что остались живы и своими глазами увидели долгожданный День Победы. Помню, как многие из нас во время этого неимоверно трудного пути говорили: «Дожить бы до дня победы, а там можно спокойно умереть, зная о том, что родина Ленина и Октября выстояла, осталась свободной и независимой». И все началось с благих намерений после дня Победы и принятия капитуляции врага и того, что заместителю командира полка по политической части майору Дуэлю предоставили краткосрочный отпуск навестить старушку-мать, проживающую в Москве. Командование полка решило и мне сделать приятное – отпустило в краткосрочный отпуск совместно с майором навестить родных москвичей в качестве его ординарца.

       Все шло путем. Товарищи-однополчане, ничего не подозревая, как и я, что это моя с ними последняя встреча, пересылали со мной письма своим семьям, близким и родным. Просили непременно повидаться с глазу на глаз, рассказать их родным подробно о своей походной жизни и привести от них имеющиеся новости, которыми Москва всегда была богата.
       С приподнятым настроением выехали в путь. На машине добрались до города Риги. Свободное время до отхода поезда на Москву мы использовали для осмотра достопримечательностей столицы Латвии. Действительно, латышам есть было чем гордиться, называя Ригу «Маленьким Ленинградом». В тяжелые военные годы, не смотря на большие разрушения, город выглядел чистым, опрятным и красивым. Его дома красивой архитектуры, как исторические памятники старины, украшали улицы и узенькие переулки своей неповторимостью и разнообразием. Мне хорошо запомнился установленный монумент недалеко от вокзала. На постаменте стояла многометровой высоты женщина, которая над своей головой держала в руках трехлучевую золотую звезду. По ее одеянию шла сверху донизу белая, на темном фоне одежды, полоса, разделяющая скульптуру на две равные части. Мне тогда ясно представился смысл скульптуры, а именно в том, что она воплощает в себе братский союз трех прибалтийских республик – Эстонию, Латвию и Литву. И что Латвия является сердцевиной трех сестер. Это было так выразительно, что не требовало пояснений от гидов. Возможно, я ошибался.

       Поезд Рига – Москва проходил по освобожденной нами латышской земле. Красота мелькавшей перед окнами природы не оставляла меня быть равнодушным к ней. В коридоре, прильнув к окну, как губка впитывал в себя все виденное на пути. Красивая девушка, рижанка, стоявшая рядом, охотно отвечала мне на мои вопросы под перестук колес вагона на стыках рельсов. Она говорила на ломаном русском языке, но я без особого труда разбирал смысл ее слов. Тогда она мне поведала о том, что местные националисты, сотрудничая с фашистами и помогая им в борьбе против Красной армии до последнего времени верили, что придет английский флот в латвийские порты Ригу, Лиепаю, Вентспилс и высадит свои войска, чтобы взять Латвию под свою защиту.
       Мне тогда подумалось, что от ярого антикоммуниста британского премьера Черчилля можно было ожидать многого из его неблаговидных планов против страны Советов, но в данном вопросе у него руки оказались коротки. Не без его участия в Латвии чрезмерно раздувались националистические чувства, которые были направлены против Советского Союза. Мысли, высказанные девушкой, для меня были не новы. Подобное мы слышали при освобождении Латвии от жителей ее хуторов в приграничной полосе и позже, когда с боями шли освобождать Ригу.

       К городу-герою Москве подъезжали утром. Перед окнами вагонов мелькали беленькие здания станций с чистыми платформами, окаймленными живой изгородью тополей, берез и кленов. На платформах в ожидании пригородных поездов на паровой тяге толпились пассажиры, большинство из которых были москвичи, одетые в ватники, державшие в руках сельскохозяйственный инвентарь: лопаты, тяпки, обернутые мешковиной. Они возвращались с огородных участков домой, на работу.
       Рижский вокзал Москвы встретил нас городским шумом, пронизанным протяжными гудками паровозов и автомашин, перезвоном медленно движущихся трамваев, облепленных пассажирами со всех сторон, обилием пешеходов, спешащих, как всегда, по своим делам.

       Родные обрадовались моему приезду с фронта. Жена моего брата Василия, Прасковья Ивановна, по устному телефону оповестила всех родных и пригласила к себе на встречу. За столом велась многословная беседа после длительного расставания. Я говорил о фронтовых делах и фронтовых дорогах, протяженностью в четыре года. Есть было, что сказать. Они поделились о своих трудностях тыловой гражданской жизни с карточками на продукты и промтовары, о последних новостях с фронта от братьев и сестры, сражавшихся в разных странах Европы. Сестра Аня была недалеко от меня, участвовала в разгроме немцев в Восточной Пруссии и ее столице - Кенигсберге. Брат Василий брал многие города в Румынии и Венгрии, а брат Матвей с танковой армией дошел до столицы Чехословакии – города Праги.
       С большой радостью они вспоминали о Дне Победы – 9-ое Мая. Вся Москва высыпала на улицы и площади смотреть салют победы, радоваться долгожданному Дню со слезами на глазах. Глубоко за полночь разошлись родные по своим насиженным в Москве углам, не квартирам, их тогда не было и в помине. Свободного времени у меня не было. Из конца в конец города развозил весточки от своих боевых товарищей. Встречи были теплые и не за чашкой чая, как сейчас, а по русскому обычаю с граненым стаканом «Московской» (водки) и соленым огурцом с ломтем черного хлеба. Задушевная встреча воспоминаний не только дарила одни приятные эмоции и радости, нет, они, эти радости, были обильно перемешаны горечью утрат, которые имела в избытке каждая семья. Целых двадцать миллионов человек не вернулись живыми в свои семьи, оставив сиротами детей, вдовами жен, одинокими родителей.

       Мой отпуск проходил хорошо и подходил к концу. Но однажды, навестив майора Дуэля, он омрачил меня своим сообщением о том, что наш полк из Курляндии снялся, погрузился в эшелоны и двигается в восточном направлении. Он тут же дал мне задание ездить по сортировочным пунктам-станциям города Москвы искать свои эшелоны, если они окажутся в наших краях. Мои поездки успеха не имели. Военные эшелоны, стоящие на железнодорожных путях к нашему артполку и 6-ой артдивизии не имели никакого отношения. Как потом выяснилось, эшелоны нашего 1195 артполка следовали на восток значительно южнее столицы. Заместитель командира полка по политической части майор Дуэль принимает решение – после окончания краткосрочного отпуска возвратиться в исходный пункт стоянки артполка и по следу догнать его. Решение было приемлемо для обоих. Выехали из Москвы в хорошем настроении. Рига нас встретила весенней, теплой, солнечной погодой. Но как только сели в пригородный состав и двинулись в сторону расположения штаба фронта город Тельщяй, пошли неприятности.
       Дело в том, что родственники однополчан, которых я навещал, отсылали со мной передачи. Эти подарки я вез в вещь-мешке, который находился под моим сиденьем на лавке и был спокоен за сохранность имущества в нем. Но, к моему большому сожалению и горю, по прибытии на место вещь-мешок оказался очищенным от всех продуктов питания и в том числе исчезла бутылка московской водки. Ловкие воришки-мошенники, ползая по полу под лавками, подобрались к моей поклаже так тихо, что я и не учуял нависшей для меня опасности. Но это были, как говорится в пословице, только цветочки. Ягодки меня ожидали впереди.

       По приезде в штаб фронта майор Дуэль отправился с докладом к начальству о нашем прибытии из краткосрочного отпуска. Я терпеливо ждал его возвращения, надеялся, что он оформит железнодорожные документы в нашу часть, и мы по следу тронемся в путь догонять ее. Мне трудно было судить о содержании разговора майора Дуэль в штабе фронта, но по принятому решению стало ясно, что оно направлено против интереса дела. При встрече со мной он сказал, как будто ударил обухом топора по голове: «Мы едем обратно в Москву. Документы на руках». На мой вопрос: «Зачем?», - последовал ответ, - «За назначением в Главное политическое управление Красной армии». Мне стало ясно, что майор Дуэль не желает вертаться в свой родной полк, а попытается отсидеться в резерве политического управления Красной армии, пока не закончится война на Дальнем Востоке с японскими милитаристами. На мой второй вопрос: «Что будет со мной?», - он, не задумываясь, ответил, - «Тебе в Москве следует обратиться на пересыльный пункт». И это мне, ветерану полка, чтобы выхлопотать документы в родную часть, к боевым товарищам он посылает скитаться по порогам пересыльного пункта со всеми связанными с этим перипетиями. Корысть майора Дуэль заставила страдать меня с необыкновенной болью в душе за разлуку с родным полком, друзьями и товарищами, с которыми не простился по-человечески.
       Я просил майора выхлопотать документы с назначением в наш полк, чтобы потом догнать его. Он ответил мне, что этого, якобы, сделать нельзя. Он явно говорил неправду, приносил меня в жертву своих корыстных интересов. Раздраженным, оплеванным я ехал с Дуэлем обратно в Москву. Был с ним дерзок не в меру за его неправильные действия в отношении меня, за насильственный отрыв от коллектива полка, с которым я сроднился на всю жизнь за 3,5 года совместной службы.

       Остановились проездом в Риге. Латыши отмечали свой национальный праздник, окончание весеннего сева – «Лиго». Рижане в праздничных одеждах. Венки из цветов и березовых веток короной украшали головы девушек. Песни и пляски с танцами неслись со всех концов, словно все жители города принимали участие в празднике. Праздничное, радостное зрелище, как никогда, взволновало меня. Тогда в моем блокноте появились слова:

Лиго (праздник весны)

Венки, цветы - зеленым лугом
Покрылись Латвии поля.
Веселье всюду, танцы кругом,
Звучит мелодия средь дня.

Своя, народная, от сердца,
Песнь льется с силою Весны,
Как льются водные потоки
Могучей Западной Двины.

И прославляют счастье жизни
Во имя мира на земле.
Сильна традиция отчизны
Спокон веков, что шла в семье.

       Но еще большее чувство теплоты к своим воинам-освободителям мы почувствовали тогда, когда нас пригласили латыши за накрытый стол, организованный в столовой предприятия. Никакие наши отказы не помогли. Нас буквально внесли на руках и посадили за стол. Веселье продолжалось. Пели песни и танцевали. Произносили тосты, в том числе за воинов-освободителей Латвии.
       Долгая дорога пассажирского поезда Рига – Москва, с резкими паровозными гудками, ритмичным перестуком колес на стыках рельсов и длинным шлейфом черного дыма, тянущегося от паровозной трубы вдоль состава, точно распущенная коса по спине дородной смуглянки, все дальше и дальше удаляла меня от моей полковой семьи – 1195 ордена Ленина артполка полковника Чурбанова.
       В моей груди полыхал огонь ненависти к майору Дуэлю, который обрек меня на разлуку с любимым коллективом. Приехав в Москву, мне ничего не оставалось делать, как идти с запиской Дуэля без печати на Стромынку, 32, где располагался пересыльный пункт. На его филькину грамоту посмеялись командиры, а мне сказали: «Не горюй, товарищ фронтовик, скоро все разъедутся по домам, демобилизуются. Подожди немного».

       Медицинская комиссия подтвердила мою негодность к строевой службе. Отправили к покупателям (специалистам, которые отбирают для дальнейшего применения персонал в определенные сферы деятельности).
       А майору Дуэль, как стало потом известно, не удалось отсидеться в резерве политуправления Красной армии. Он был направлен в составе команды на театр предстоящих военных действий Дальнего Востока. Оказаться в таком положении, когда придется находиться вместе с незнакомыми бойцами, да еще неизвестно в какой части и в качестве кого – его не устраивало. Поэтому на своем пути следования он искал свой полк на колесах, от которого сам отмахнулся, мягко говоря - дезертировал. В Новосибирске ему удалось догнать свой полк, и он  без оглядки сбежал из команды к своим, родным, на свою должность заместителя командира полка по политической части. А в заключение своего рассказа я и поныне выражаю чувство сожаления от вынужденного расставания, без прощания со своими однополчанами, о которых в моей памяти сохранились самые лучшие, как солнце, воспоминания.
       Обращаясь к разведчику Николаю Андреевичу Денисову, я написал  стихотворение-воспоминание и посвятил его памяти радиста Иосифа Кузьмича Терещенко, погибшего при выполнении совместного боевого задания.

Так вспомни, товарищ!

Так вспомни, товарищ, откуда пришли мы
Путями жестоких, военных дорог.
До логова зверя с тобою дошли бы,
В Курляндии встретил нас Мира порог.

Донскими степями, морозом Крещенским
В боях под Соленым, Приморской, Самбек,
Рискуя судьбою, не ласкою женской,
Нас дружба скрепила едино навек.

Потом – отступленье, бои под Ростовом,
Станицей Верблюжьей, а там – Краснодар,
……. и  ружье держали готовым,
Тогда мы приняли неравный удар.

Кавказ отстояли, душою не дрогнув,
Медали висят на груди у ребят.
Затем наступленье, с победою в ногу,
На запад начали ребята шагать.

Едва ли забудешь бои на Тамани
С десятками сотен фашистских «летак»,
Как хищные птицы блуждали над нами,
На крыльях чернел тошнотворный их знак.

Пролив, – дальше Крым. Мы стояли в кордоне.
Полоска земли, уходящая вдаль –
Чушка, на 17 километров полных,
Для боя с врагом ощетинилась в сталь.

И что же, смогли перепрыгнуть на сушу,
За Крым уцепиться могучей рукой.
Едва ли, кто знает солдатскую душу,
Как русские, сами идущие в бой.

И снова в боях мы в Прибалтике нашей,
С тобой ожидал нас латышский народ,
И снова нас кормят солдатскою кашей,
И снова наш спутник – военный поход.

А Себеж и Режица, Огре и Рига
Ауца, Мадона и слово «скорей»,
Для нас, для друзей, будет памяти книга,
Как шли, изгоняя фашистских зверей.

Курляндии хвоя нахмурила брови,
В ловушке трепещет зажатый фашист,
А месть во груди просит вражеской крови,
Чтоб смертью ответил проклятый нацист.

Шумят над могилами наших героев
Дубы вековые и песню поют,
Как шли они твердо, настойчиво к морю,
Как боем в приморье салют им дают.

Так вспомни, товарищ, откуда пришли мы
Путями жестоких, военных дорог,
До логова зверя с тобою дошли бы,
В Курляндии встретил нас Мира порог.

       Разлетелись по отдельным уголкам нашей необъятной и любимой Родины боевые товарищи-однополчане. Они восстанавливали разрушенное войной народное хозяйство, участвовали в строительстве коммунизма в нашей стране, а теперь, не считаясь с заслуженным отдыхом, продолжают по силе своих возможностей трудиться на производстве или помогают воспитывать на общественных началах молодое и подрастающее поколение новых строителей коммунизма.
       Пожелаем им больших успехов и скажем, как поется в песне: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?»

12.1985 – 01.1987
Госпиталь ИОВ
Москва


Демобилизация из Красной армии


       В конце предыдущего рассказа «Расставание с однополчанами» мною было сказано, что после медицинской комиссии стромынского пересыльного пункта меня направили к покупателям. Покупателями назывались представители организаций, нуждающихся в рабочей силе.
       На сцене небольшого клуба какой-то организации за большим столом расположились указанные представители, во главе которых восседал пожилых лет председатель. Нашего брата набралось десятка два, но по мере работы комиссии одни уходили, другие прибывали из множества госпиталей столицы. Покупатели были заинтересованы подобрать себе нужных людей и в какой-то степени утолить кадровый голод. Вызывали по списку. Дошла очередь и для меня. Спросили: «Какую желаете получить работу?» Я ответил, что окончил московский техникум связи и хочу работать по своей специальности в наркомате связи. Один из покупателей после моего ответа на вопрос заявил: «Товарищ председатель, товарищ Зубков быстрее сможет осуществить свою мечту, если вы его направите в нашу организацию». С ним согласился председатель. Моя судьба была решена с направлением в неизвестную для меня организацию. Не задерживаясь долго на торгах, мой покупатель тронулся со мной в путь на трамвае по зеленым и чистым московским улицам. Ехали долго. Проезжали через Красную площадь и площадь Революции. Были слышны объявляемые кондуктором остановки: «Трубная площадь», «Цирк», «Площадь борьбы» и другие. От последней остановки шли недолго. Минули Сущевский вал, подошли к четырехэтажному кирпичному зданию, бывшей школы по Сущевской улице. В этом здании располагался Военно-почтовый сортировочный пункт, сокращенно ВПСП. Командование части назначило меня младшим сортировщиком письменной корреспонденции военнослужащих, к чему я не имел никакого отношения за свою короткую жизнь. Работа не трудная, но однообразная, утомительная, выполняемая в стоячем положении. На освоение работы много времени не требовалось. Нужно было запомнить клетки многочисленных полевых почт. Запомнил. Приступил к работе. Беру в левую руку пачку писем. Правой рукой беру очередное письмо, читаю адрес и кладу на свое место. Время бежит быстро, работа подвигается медленно, задерживая меня на работе сверх положенного времени. Это тоже нужно для фронта, для Победы. Фашистская армия капитулировала, но работы не уменьшилось. Указа на демобилизацию нет. Следовательно, вся многочисленная Красная армия продолжает писать письма и получать на них ответы. Надо скорее кончать с милитаристской Японией. Для этого требуется время и немалое. Для преодоления расстояния с запада на восток многим армиям по единственной Транссибирской дороге требуется не месяц и не два. Будем трудиться и ждать окончания войны с Японией, которая еще не началась.

       Личный состав сортировочного пункта состоял из молодежи, в основном девчата, да небольшое количество фронтовиков, вроде меня, по состоянию здоровья признанных комиссией к нестроевой службе. Наши казармы располагались в одном здании с нашим производством. Распорядок дня – военный, обмундирование военное, питание и жалование – казенное. Как и положено коммунисту встал на партийный учет. Снятие с партийного учета парторганизации 1195 ордена Ленина артполка было произведено без моего участия. Волокиты не было, что облегчало мои страдания. Посещаю партийные собрания, плачу партвзносы, выполняю партпоручения агитатора и политинформатора. Моя акклиматизация в новом коллективе протекает с большими трениями психологического порядка. Я никак не мог свыкнуться с потерей своего полка и друзей, словно ребенок, отнятый от груди матери, который нервничает и капризничает, как будто чего-то потерял и не находит. Так и я безвозвратно страдал по ветеранам полка, шатаясь из угла в угол военной казармы, не находя для себя места. Чтобы убить время просматриваю фронтовые записи и мое внимание привлекли строки:
       «Мы выиграли войну с фашистской Германией нашим превосходством в технике второй половины войны и большими людскими резервами с русским характером, которые особо быстро таяли в окружениях наших войск в начальный период и в зимнее наступление по всему фронту Красной армии начала 1942 года, когда боевой техники было мало, а снарядов еще меньше».
       Пишу, а сам думаю: «Так ли? Не ошибаюсь ли?»
       С момента этой записи минуло сорок два года. Много прочел мемуарной литературы и газетных полос, посвященных сорокапятилетней годовщины  битвы под Москвой и опровержения своим словам не нашел. Передо мной газета «Правда» от 14 января 1987 года. В большой статье на двух страницах «Не отдали Москвы» авторы Алексей Горохов и Петр Студеникин в доходчивой форме преподносят читателям материал сорокапятилетней давности битвы за Москву. В этой статье приводятся слова Г.К. Жукова:
       «К исходу 6-го октября значительная часть войск Западного фронта (войска 19-ой, 16-ой и 20-ой армий оперативной группы) и резервного фронта (32-ая, 24-ая армии) были окружены западнее Вязьмы».
       И слова А.М. Василевского:
       «Неудача, постигшая нас под Вязьмой, в значительной мере была следствием не только превосходства противника в силах и средствах, отсутствия у нас необходимых резервов, но и неправильного определения направления Главного удара противника Ставкой и Генеральным штабом, а стало быть, и неправильного построения обороны…»
       И еще добавляются другими авторами:
       «Двенадцать дивизий народного ополчения, сформированные непосредственно для защиты Москвы и переброшенные затем с можайского оборонительного рубежа на вяземский,  тоже оказались в котле. Вечная им слава – воинам Западного, Резервного и Брянского фронтов, вечная слава ополченцам! Они в окружении не сложили оружия, тем самым приковали к себе огромную силищу – почти тридцать вражеских дивизий, сражались до последнего патрона, спасали Москву!»

       Эти факты подтверждают мою мысль о больших людских потерях войск Красной армии в начальный период войны. Сказывалось отсутствие опытных, закаленных в огне гражданской войны талантливых полководцев маршалов Тухачевского, Блюхера, Егорова, видных военачальников Уборевича, Корка, Дыбенко и других репрессированных по злой воле Сталина. Мои мысли подтверждает и тот факт, описанный в мемуарах маршалов Жукова и Василевского, что, против мнения Генерального штаба и первого заместителя Верховного Главнокомандующего Жукова, Сталин согласился с командующим Юго-Западным направлением маршалом Тимошенко начать упреждающую наступательную операцию в районе Барвенково под Харьковом в мае 1942 года. Противник, отступая, затягивал в мешок все больше наших войск. Авторы наступательной операции радовались кажущемуся успеху и готовы были посмеяться над маловерами, возражавшими против этой операции. Но враг коварен и опытен. Противник срезал клин и захлопнул в ловушке большое количество наших войск. Крупное поражение наших войск в районе Барвенково открыло прямую дорогу врагу на Воронеж, Сталинград и Кавказ. И, наконец, мои мысли подтверждает поэт Твардовский в своем произведении, опубликованном в журнале «Знамя» № 2 от 1987 года под названием «По праву памяти», где сказано:

…Иль о минувшем вслух поведав,
Мы лишь порадуем врага,
Что за свои платить победы
Случалось нам втридорога.

       Так оно и было, если сопоставить понесенные жертвы воюющих сторон в Великой Отечественной войне. От фактов никуда не уйдешь, и с этим приходится считаться. За шахматной доской грандиозных в истории сражений сидели игроки не равного ранга в начале войны. В боях наши военачальники набирались опыта, знаний, мастерства, за что советский народ платил дорогой ценой человеческих жизней. Неудачные волевые решения были не единичны у нашего Главковерха. Если внимательно изучить мемуарную литературу, то примеров найти можно много. Но нам и этого достаточно. Но с каждым днем набирала силу товарищества мое пребывание в новом коллективе, точно солнце, повернувшись на лето в январские дни, все больше отпускало тепла землянам, прогоняя морозную стужу. Соскучившись по музыке, я с удовольствием слушал в красном уголке нашей части игру девушек на аккордеонах. Их виртуозная игра на мотивы современных песен полностью, без остатка, поглощала мое внимание и слух, отодвигая на задний план мысли о фронтовых окопах и землянках. Но когда девушки стали исполнять вальс «На сопках Маньчжурии» с сольным исполнением из доморощенных артистов, то мое воображение снова воспроизвело фронтовую обстановку, мой родной полк, ушедший на восток. Перед моими глазами всплыли из памяти друзья-однополчане из живых и мертвых, точно на экране кино, проходили эпизоды прошедшей войны, навевая на меня грусть и тоску с пробивавшимися из глаз, но скрытыми от посторонних, каплями выстраданных слез.

       В свободное от работы время много читал художественной литературы разных жанров из имеющейся в части библиотеки, а также истрепанные романы, переходившие из рук в руки, такие как «Декамерон», «Тысяча и одна ночь» и многие другие. Принимал участие в массовых мероприятиях, проводимых в коллективе. В выходные дни брал увольнительные записки, навещал родственников, встречался с молодежью в компаниях, ходил в кино, театры, на концерты мастеров искусств.
       Во фронтовых условиях встречалось много девушек и женщин, желавших переписываться с фронтовиками. От такой переписки был взаимный интерес без конечного результата. Никто не мог предсказать, как сложится судьба каждого. Одна из таких женщин, приславшая по рекомендации моего брата хорошо оформленную фотографию, а затем часто писавшая мне на фронт красивые письма была Федосеева Валя. Она имела малолетнего сына Юру. Муж погиб на фронте. Жила с мамой Ольгой Яковлевной Кочиной – свояченицей моего брата, на Сретенке, в Большом Сухаревском переулке. Первые встречи во время моего краткосрочного отпуска в мае – июне 1945 года были положительные. Но когда моя служба стала в Москве, в одном с ней городе, и я стал навещать ее, то повеяло холодком. Мои кирзовые сапоги моднице-москвичке Валентине, вероятно, пришлись не по вкусу. Так я думал. Возможно, к тому же, я у нее был дублером. По этой причине наши встречи и переписка с ней прекратились. Впоследствии ее попытки вернуться к прежнему диалогу о дружбе и свиданиях ни к чему не привели. Все мое внимание было привлечено к другой девушке, которая жила в Тамбове по имени Надя и которая для меня, как и Валентина, была второй загадкой после отгаданной первой.
       Упомянутые выше компании молодежи, в которых я принимал участие, организовывались двоюродным братом Тихоном Терентьевичем Зубковым. Он уже успел заработать на фронте инвалидность. Он работал, имел интересные патефонные пластинки с записями Утесова, Шульженко, Руслановой, Козина и других. Слушали музыку, танцевали, как умели и пели, что могли. Через Тихона Терентьевича мне приходилось участвовать в скромных торжествах по случаю дней рождения его соседей в многосемейной квартире по Яковлевскому переулку у Курского вокзала.

       На фронте я свои сбережения из сержантского жалования отправлял без остатка племянникам. Дневниковая запись от 20-го марта 1945 года напомнила мне о следующем: «Послал 100 рублей крестнице Нине». Это моя племянница, пятилетняя дочь погибшего брата Ивана. Он заочно, при крещении, поставил меня крестным отцом по религиозному обычаю. Крестница требовала к себе большого внимания, много сил и денежных затрат. А откуда их взять солдатке, Вере Ивановне, эти копейки? Да к тому же на ее руках было еще четверо малолетних детей. Вот и крутись, как знаешь. Чудом можно назвать ее, русской женщины, подвиг, одолевшей военное лихолетье, спасшей от смерти своих детей и вырастившей их, кроме одного. От холода и голода, заболев туберкулезом, умер, дождавшись окончания войны, ее пятнадцатилетний сын Коля.
       Теперь жалование мое стало меньше, а личные расходы увеличились, отрывать не от чего. Я тешу себя мыслью, что скоро демобилизуюсь, устроюсь на работу, и по силе своей возможности буду помогать везти тяжелый воз, выпавший на долю солдаток и вдовы старшего брата Николая, замученного без вины в лагерях далекого от нас Магадана.

       Советский Союз не мог оставаться равнодушным к бедствиям народов Азии, подвергшихся японской агрессии. Наша страна была озабочена своей безопасностью на Дальнем Востоке. Японские милитаристы грубо нарушали пакт о нейтралитете с СССР и всячески помогали Германии в войне против советской страны, держали у наших границ большую армию, препятствовали торговому судоходству между Советским Союзом и США. Поэтому советское правительство, выполняя свои союзнические обязательства, объявила 8 августа 1945 года войну Японии.
       Начались боевые действия войск Красной армии против более миллионной Квантунской армии Японии в Маньчжурии, в других районах Китая, примыкающих к нашим границам и границам Монголии. Москвичи в эти дни трудились на своих предприятиях также напряженно, как и всю Отечественную войну. Не жалели своего времени и своих сил для победы над врагом. Карточная система распределения продуктов питания по калорийности стала выше, чем в годы войны первого периода. Все ждали окончания войны и возвращения домой своих отцов и сыновей, мужей и дочерей. Городской транспорт столицы работал стабильно. Шла бойкая торговля всевозможными товарами на московских рынках и привокзальных площадях. Старое и новое продавалось и перепродавалось. В ход шли за бесценок многие облигации по займам. Ждать погашений или выигрыша было некогда, денег у солдаток не хватало. Нужда заставляла жертвовать всем ради победы над врагом.

       2-го сентября 1945 года Япония подписала акт о безоговорочной капитуляции. Молниеносный разгром Квантунской армии ошеломил японских милитаристов. Но следует сказать, что ничем не может быть оправдана атомная бомбардировка японских городов – Хиросима и Нагасаки, совершенная 6-го и 9-го августа на исходе войны американскими летчиками. Трагедия этих городов лежит на совести американских империалистов и президенте США Трумэне.
       Действия правительства США вызывались не военной необходимостью, а стремлением продемонстрировать оказавшуюся в их руках ядерную мощь, устрашить народы мира и оказать давление на СССР при решении послевоенных проблем. Непреложным является тот факт, что к быстрому окончанию войны в бассейне Тихого океана привел разгром Красной армией Японских вооруженных сил в Манчжурии.
       День победы над Японией был отмечен грандиозным салютом. В то время мне удалось пробраться на крышу школьного помещения нашей части и смотреть с высоты на ликующую Москву. Незабываемое зрелище представилось перед моими глазами. Тысячами ракет одновременно, в разных точках столицы разрывались разноцветными шарами салюты, образуя над Москвой море цветного огня всех оттенков радуги. Залпы через определенные интервалы повторялись под крики детских голосов и взрослых. И снова небосвод Москвы наполнился хлопками взрывов ракет, шлейфами порохового дыма и миллионами разноцветных свечей, рассыпанных, как звезды, и гаснущих на наших глазах. Залпы продолжались, а мы стояли завороженные красотой салюта.

       Мировая война окончена. День за днем ждем демобилизации. Рвемся к мирному труду, к мирной жизни, к залечиванию ран, нанесенных войной, к восстановлению народного хозяйства нашей страны.
       На основании указа Президиума Верховного Совета СССР от 25.09.1945 года меня демобилизуют, как негодного к строевой службе, а с 23 октября 1945 года из рядов Красной армии.
       С собой дали кружку, миску, ложку, вещмешок, шинель и 2 000 рублей старыми деньгами. Наступал новый период моей жизни. Долгожданный. Трудиться во имя мира на земле.

12.1985 – 02.1987
Госпиталь ИОВ
Москва


Победный финиш артполка


       Находившаяся в Манчжурии Квантунская армия Японии была нацелена на наш Дальний Восток. Мы были вынуждены в самые трудные месяцы войны с Германией держать 30 – 40 дивизий для защиты дальневосточных границ.
       25-го ноября 1941 года в Берлине был продлен антикоминтерновский пакт Германии с Японией. Советско-японский договор о нейтралитете, подписанный в апреле 1941 года постоянно нарушался Японией. В декабре 1941 года японцы потопили два наших торговых судна (Перекоп, Майкоп), а многие торговые суда были ими обстреляны. К 1945 году число задержанных японцами советских торговых судов достигло 178.
       По разработанному плану Токио в 1942 году предусматривалось отторжение от Союза Советских Социалистических Республик Дальнего Востока и Сибири. Но их черным планам не суждено было сбыться. Разгром немцев под Сталинградом опрокинул планы Токио, а заодно и Берлина.

       Советский Союз был верен союзническому долгу. На Ялтинской конференции глав трех держав в феврале 1945 года было подписано соглашение, по которому через 2...3 месяца после капитуляции Германии наша страна вступит в войну против Японии. Во время Потсдамской конференции глава советского правительства подтвердил, что мы объявили Японии войну точно через три месяца после свершившейся капитуляции Германии.
       Следует иметь в виду, что Япония против нас держала 2/3 своих танков, половину артиллерии и отборные императорские дивизии.
       Освободившиеся войска с советско-германского фронта, после подписанной врагом безоговорочной капитуляции, планомерно стали перебрасываться на Дальний Восток. Главнокомандующим всеми войсками, действующими по плану, был назначен маршал Советского Союза Василевский.
       К переброске на Дальний Восток выпала судьба и нашему 1195 ордена Ленина артполку полковника Чурбанова. Мне не посчастливилось принять участие в освободительной миссии по разгрому войск японских милитаристов на китайской территории и Корее, а стало быть, разделить с однополчанами участь боевого похода по фронтовым дорогам вплоть до победного его финиша. Причины тому описаны в рассказе «Расставание с однополчанами» и повторяться нет смысла. Если сказать коротко, то я с заместителем командира артполка майором Дуэлем отстал от своего родного коллектива. А майор не захотел его догнать. Согласно информации, полученной мною от однополчан: радиста Миши Фатеева, командира взвода Попова Александра Георгиевича и военфельдшера Власова Григория Яковлевича, я попытаюсь вкратце осветить далекий и нелегкий путь артполка на дальневосточный театр военных действий.

       Путь артполка из Курляндии (Латвия) на Дальний Восток пролег по центральным районам России южнее Москвы. Полк миновал заволжские степи, Южный Урал, Западную Сибирь. В Новосибирске к полку примкнул отставший от полка, по собственной инициативе, майор Дуэль – заместитель командира полка по политической части, который политуправлением Красной армии был направлен отдельной командой в качестве резерва фронта. От Новосибирска артполк проследовал до города Чита, где разгрузился. После Читы путь артполка, в виде механизированной колонны, лежал по территории Монгольской Народной Республики, преодолевая на своем пути безводные песчаные пустыни. Встречавшиеся оазисы были единственными источниками питьевой воды для многотысячной армии, двигавшейся в сторону китайской территории, оккупированной японскими войсками.
       Товарищи говорили, что для поддержания порядка у редких источников питьевой воды назначали комендантов из военнослужащих рангом в чине генерала. Потом, преодолев монгольские песчаные пустыни и горные перевалы на своем пути, Артполк с боями двигался по китайской территории. Жители Китая горячо приветствовали своих освободителей, оказывали им всяческую помощь. Плечом к плечу с Красной армией с врагом сражались монгольские войска и войска народно-освободительной армии Китая.
       Победным финишем артполка стал город русской славы Порт-Артур. Красная армия с 8-го августа по 2-ое сентября 1945 года разгромила более чем миллионную Квантунскую армию. 2-го сентября Япония подписала акт о безоговорочной капитуляции Японии.

       Великая Отечественная война Советского Союза, а вместе с ней и Вторая мировая война окончилась. Советский Союз, руководимый Коммунистической партией Советского Союза, спас человечество от фашизма. Наступил долгожданный мир для народов всей земли.
       В операциях по освобождению зарубежных стран участвовало более 7 миллионов воинов Красной армии. Более одного миллиона из них отдали свою жизнь за их освобождение.
       После окончания Второй мировой войны 1195-ый ордена Ленина артполк, расквартированный в Порт-Артуре, был расформирован. Его славное Красное Знамя, опаленное огнем сражений и овеянное победами над коварным врагом, хранится в Москве, в музее Советской Армии.
       Однополчане разлетелись в разные концы нашей необъятной Родины по своим адресам. Но его костяк, бывший 17-ый отдельный артдивизион, был укомплектован в станице Усть-Лабинская кубанскими казаками. На кубанской земле артполк проложил свой путь, как при отступлении, так и при наступлении. Они-то, кубанцы, и явились организаторами совета ветеранов  артполка под руководством своего славного командира полка полковника Владимира Федоровича Чурбанова, который осел на постоянное местожительство в Северском районе, в поселке Черноморск Краснодарского края. Организовывались встречи однополчан по случаю Дня Победы, делались их групповые фотографии, приглашали принять участие в своих мероприятиях и меня. Но воспользоваться приглашением я не смог. Врачи запретили мне покидать свою зону жительства из-за болезни сердца, гипертонии и сахарного диабета. Было бы очень хорошо встретиться, побывать в горячих точках ожесточенных боев, вспомнить добрым словом своих товарищей, сложивших голову  за нашу жизнь и свободу. Но не осталось для этого сил и здоровья.
       Теперь не стало полковника Чурбанова и его начальника штаба майора Марченко. Ушли из жизни и другие однополчане. Но по-прежнему теплится жизнь однополчан, оставшихся в живых. Переписываемся, планируем, мечтаем. И, конечно же, вспоминаем наших друзей и товарищей, шагавших с нами по фронтовым дорогам, длиной во многие годы, оставивших в наших сердцах неизгладимый след фронтового товарищества.

03.1987
Серебряный бор
Москва


Откуда взялась нечисть?


       Такой вопрос интересовал нас на фронте. Он продолжает интересовать и сейчас, сорок два года спустя.
       Под нечистью я имею в виду граждан нашей Родины, которые во время войны стали служить ее врагам в качестве шпионов, диверсантов, власовцев, полицаев, старост. В разборе поднятого мною вопроса я не буду касаться прибалтийских республик, западных областей Украины и Белоруссии, Бессарабии, вошедших в семью советских народов незадолго до начала Отечественной войны. Там по понятным причинам при их оккупации фашистскими войсками буржуазно-империалистические силы имели большое влияние среди зажиточных слоев населения, стремившихся к сотрудничеству с гитлеровской Германией. А коли так, то врагам было из кого вербовать свою агентуру и власть на местах.
       А откуда же эта нечисть взялась в наших областях и республиках там, где советская власть насчитывала 24 года своего существования? В стране, в которой была принята в 1936 году самая демократическая конституция в мире, а день ее принятия Чрезвычайным Восьмым Всесоюзным съездом Советов, 5-ое декабря, стал всенародным праздником – «Днем сталинской конституции». Все эксплуататорские классы к тому времени были ликвидированы. Стал осуществляться социалистический принцип распределения – «от каждого по способностям, каждому - по труду». В нашем обществе остались два дружественных класса: рабочих и крестьян и с прослойкой – интеллигенцией.

       По принятой сталинской конституции 12 декабря 1937 года состоялись первые выборы в Верховный Совет СССР. Выборы продемонстрировали невиданное единство советского общества, в которых приняло участие 96,8% всех избирателей. За кандидатов блока коммунистов и беспартийных отдали голоса 98,6 % избирателей, принявших участие в голосовании. Победа социализма в нашей стране создала благоприятные условия для развертывания партийной и советской демократии в стране победившего социализма, идущей по ленинскому пути под руководством Сталина.
       Конечно, от нас требовалась повышенная бдительность к проискам врагов со стороны капиталистического окружения, а также в отношении враждебных элементов из среды ликвидированных эксплуататорских классов и их агентуры. Мои сверстники, комсомольцы предвоенных лет, так все и понимали. Своим энтузиазмом в труде крепили мощь нашей страны и ее Вооруженных сил. И после, одев шинели красноармейцев, находясь в военных походах по освобождению Западных областей Украины, мы помнили о бдительности и всегда были начеку. Не забывали об этом и в своем четырехлетнем пути по фронтовым дорогам, испытав на себе полной чашей горечь поражений и радость побед. Мы хорошо знали, что 1,4 % голосовавших против выдвинутых кандидатов блока коммунистов и беспартийных при выборах в Верховный Совет СССР могут явиться хорошей питательной средой для агентурной разведки врага вообще, а на оккупированных территориях тем более. Там подонки нашего общества, как тифозная вошь на задворках фашистской армии смертельно сосали кровь беззащитных граждан, распространяли заразу во все направления всеми доступными и недоступными для этого средствами. Вражеская агентура торжествовала, наслаждаясь своими успехами при всех наших неудачах на фронтах в первый период войны. А этих неудач было слишком много. Окружение больших групп наших войск под Киевом, Вязьмой и Харьковом. Блокада Ленинграда, сдача в плен командарма Власова, нависшая угроза падения Москвы, выход врага к Воронежу, Сталинграду и Главному Кавказскому хребту.

       Когда для нас наступил критический момент, союзники прекратили свои поставки нам техники и продовольствия по ленд-лизу из-за боязни, что эта помощь окажется в руках врага. Вдобавок к этому в этот тяжелейший период для нашей Родины Турция и Япония готовились вступить против нас войной. Предчувствуя недоброе и катастрофическое, нарком Сталин 28 июля 1942 года издал приказ № 227, требовавший от воинов – «Ни шагу назад!», стоять перед врагом насмерть, принимать крутые меры против паникеров и распространителей вражеских слухов. Но устоять на равнинной местности Ростовских, Ставропольских и Кубанских степей против танковых полчищ Клейста при отсутствии танков и малочисленности войск наша армия не могла. Она с боями откатывалась на юг к Кавказским горам, надеясь спрятаться за ними, как за каменную стену, ведя стойкие оборонительные бои.
       В моей памяти сохранился небезынтересный факт того времени. Комиссар нашего дивизиона, пожилой, небольшого роста мужчина с уравновешенным характером, капитан Кузин, на вопрос писаря штаба: «Что писать в донесении?», ответил: «Пиши, - драпаем!»
       Можно хорошо представить себе какое было на душе красноармейца отвратительное настроение, который не только не видел конца войны, а явно чувствовал своим нутром катастрофическое положение нашей армии на юге страны. Тогда военных, потерявших веру в нашу победу, становилось больше. Они своим пессимизмом унавоживали почву для работы агентурной разведки врага. И тем труднее было политработникам, коммунистам и командному составу полка вести политиковоспитательную работу с личным составом, который знал предмайский приказ Сталина, в котором ставилась задача изгнать врага с нашей территории в 1942 году.

       Веря каждому слову приказа Сталина, как родному отцу, я всю свою молодую энергию коммуниста отдавал воплощению сказанного в жизнь не только словом, но и делом, не жалея сил и самой жизни для достижения победы, которая, мы были уверены, рано или поздно придет к нам. Тогда мною было написано стихотворение, опубликованное в печати под названием «Отход». Приведу из него последние восемь строк.

«Назад ни шагу», - вождь народа
Приказ войскам своим отдал.
«Не посрамим же русских рода», -
Вождю боец страны сказал.

Я месть несу фашистской своре.
Мы смерть дадим гадюке в срок,
Мы превратим, и очень скоро,
Фашистам в смерть наш Юг-Восток.

       (Полный текст стихотворения помещен в рассказе «Отступление»)

       Таков был настрой кадровых бойцов наших войск и нашего артполка полковника Чурбанова. Сталин для нас был в то время и родным отцом, и вождем, ведя страну советов по ленинскому пути и Главковерхом в борьбе с фашистским нашествием. При атаках врага на устах наступающих красноармейцев нередко можно было слышать слова «За Сталина!», «За Родину!», «Ура!». Вместе с проводимой в артполку с личным составом агитационно-массовой работой его политработниками и коммунистами, велась пропагандистская работа и нашими врагами с бойцами и населением нашей страны. Для своей психологической и идеологической обработки противник избрал места массовой заброски с воздуха листовок с всевозможными измышлениями и ложью, перемешанных с незначительной долей правды, как нам тогда казалось. На одной листовке было помещено десятка два разных лиц резко выраженной еврейской национальности. А внизу крупным планом надпись: «Вот кто Вами управляет!», - надеясь разжечь вражду к евреям и тем самым выразить недоверие к правительству. Фашисты в своей ненависти к евреям дошли до неслыханного зверства. С самолета была сброшена пустая железная бочка с человеком, привязанным к ней ремнями. Необыкновенный свист пустой падающей бочки привлек внимание жителей станицы. После приземления груза к нему подошли колхозники и увидели: к бочке был привязан еврей с надписью на груди, гласящей – «Вот вам председатель колхоза».

       Одна из листовок информировала военных и жителей о том, что Сталин держит в тюрьмах и лагерях миллионы безвинных граждан России. Указывалась и цифра этих миллионов, которая улетучилась из моей памяти за ненадобностью. Другая листовка информировала нас о том, что сдавшийся в плен генерал Власов формирует русскую освободительную армию из взятых в плен красноармейцев. И тут же призыв: «Сдавайтесь в плен, пополняйте состав вашей армии, призванной освободить вас от сталинизма».
       А когда враг рвался к Туапсе, к морю, до которого так и не дошел, то его листовки призывали: «Вы окружены! Берите котелки и ложки и переходите на нашу сторону. Листовка будет вашим пропуском». Было много и другой дребедени в листовках, не имеющих смысла для перечисления в рассказе.
       Большинство листовок военными собиралось и уничтожалось, как дезинформирующие, ложные и вредные для армии сведения. Часть листовок расходилась, из любопытства, по рукам, читалась и уничтожалась. А там, где была явная ложь, то эти моменты пропагандистами и коммунистами использовались для разоблачения вражеской агитации, доказывая несостоятельность изложенных фактов при беседах с бойцами. Но, к сожалению, некоторые, поддавшись вражеской агитации, использовали листовки для перехода линии фронта и сдачи в плен. Так было в горах Кавказа с моим подчиненным топографом Борисом Трифоновым, родом из Куйбышева, который до прихода в Красную армию отбывал срок. Он до поры до времени держался, а потом исчез. Пропал, как в воду канул. При освобождении Кубани напали на его след. Он одел вражескую форму и стал служить власовцем…

       Нашлись и другие бойцы из местных кубанских казаков, перешедших линию фронта в надежде переждать лихое время, отсидеться с семьей. Но немец заставил их работать на Германию, за что они и понесли заслуженную кару. Учительница из станицы Абинской рассказывала нам: «Я ехала на подводе с двумя власовцами. На мой вопрос, - на что вы надеетесь? Они ответили, катая на ладонях по две гранаты-лимонки, одна - для красных, другая - для себя».
       При такой озлобленности и ненависти к нашему строю они не надеялись на пощаду за свои преступления перед Родиной и предпочитали для себя самоубийство. А если и останутся живы, то домой не вернутся, а останутся нашими потенциальными врагами, пополнив армию перемещенных лиц на западе.
       При оккупации фашистами советских территорий жизнь ставила перед жителями вопрос ребром – кто с кем? В станице Крымской, против его воли, был избран старостой любимый их директор школы. Станичники надеялись, что свой человек защитит их от черных дел оккупантов, полицаев, что поможет осиротевшим жителям пережить бремя оккупации. И он старался, находясь между молотом и наковальней. В один из дней фашисты старосту-директора с женой и двумя малолетними детьми расстреляли. Старосту заменили угодным фашистам человеком, которого при освобождении станицы Крымской Красной армией публично повесили за его злодеяния против народа.

       Война была непримиримой и бескомпромиссной – сражались с оружием в руках две идеологии. Новая марксистско-ленинская с буржуазной, старой, всех мастей и оттенков, поднявшей на свой щит всепожирающее чудовище, творение заклятых врагов социализма – фашизм.
       Наши неудачи в первые годы войны с врагом, когда до дюжины армий в общем количестве оказывались в окружении в районах Киева, Вязьмы и Харькова и вели бой до последнего патрона, снаряда и танка, все же, были козырными картами врага в их успешной борьбе против Красной армии. И, несмотря на это, фашисты, разглагольствуя на весь мир о своей молниеносной войне, провалили ее еще в зародыше, на подступах к Москве.
       Конечно, окруженные наши армии вели ожесточенные бои с наседавшим на них врагом, контратаковали противника, пытаясь соединиться со своими войсками, тем самым приковывали к себе десятки дивизий врага, срывали его планы. Но, к сожалению, Красная армия в то время не имела сил и возможностей помочь окруженным, выручить их из беды и обеспечить снабжение их боеприпасами и провиантом по воздуху. А между тем у окруженных войск кончились патроны и снаряды, медикаменты, продовольствие и фураж иссякли, госпитали переполнились ранеными. Многие расходились по лесам  в надежде выйти к своим. Другие пробовали присоединиться к партизанам. Но и не малое количество окруженных, оказавшихся без боеприпасов, попадало вынужденно в плен, не имея возможности спастись от него.  Но не все могли перенести горечь поражения, оказаться пленными на бесправном и унизительном положении и со зверским обращением. Многие предпочитали смерть вместо плена.

       Так погибли 20-го сентября 1941 года командующий Юго-Западным фронтом – командующий Киевским военным округом генерал Кирпонос, член военного совета, секретарь ЦК КП (б) Украины Бурмистенко, начальник штаба фронта генерал Тупиков. К тому же они не могли простить себе окружение Киева с войсками пяти армий (5, 21, 26, 38, 137). Так же получилось при вторичном окружении наших войск в районе, западнее Вязьмы, с командармом 33 армии генерал-лейтенантом Ефремовым. Будучи тяжело раненым и не желая попасть в плен живым он застрелился. Аналогично погибли под Харьковом в районе Барвенково в мае-июне 1942 года заместитель командующего фронтом генерал Костенко, герой гражданской и Отечественной войн, командарм 57-ой армии генерал Подлас, командующий опер-группой генерал Бобкин.

       Очевидцы города Дорогобужа и прилегающих сел и деревень рассказывали, как по Вяземскому тракту на Смоленск осенью 1941 года шли бесконечные колонны пленных: обросших, худых, голодных и оборванных под конвоем немецких солдат с овчарками. Жители, несмотря на запрет, отдавали и бросали принесенные ими продукты питания и со слезами на глазах говорили: «Родненькие, куда же вас гонят?» Раненых поддерживали на своих плечах товарищи, спасая их от неминуемой смерти, зная, что тех, кто не может идти самостоятельно, пристреливают на месте.
       Выше мною было сказано, что фашисты листовками информировали воинов Красной армии о том, что генерал Власов, перейдя на сторону врага, формирует русскую освободительную армию и призывали переходить на службу к изменнику. Откуда же взялся этот негодяй? Оказывается, он командовал на Ленинградском фронте 2-ой армией, оказался в тяжелом положении и добровольно сдался на милость врага, тем самым открыв фронт для наступления фашистским войскам в то время, когда положение Ленинградского фронта было критическим.
       Небывалый факт измены Родине со стороны командарма и недопущения подобного в дальнейшем вынудили Центральный Комитет и Наркома обороны принять решение о введении института военных комиссаров в вооруженных силах. После чего командир любого ранга единоличное решение не имел права принять. Этот порядок просуществовал до 1943 года.
       Изменник Родины Власов не просто сдался в плен врагу, а согласился с ним сотрудничать в разгроме Красной армии и свержении социалистического строя в СССР, стал в спешном порядке формировать «Русскую освободительную армию». Подобранные им из изменников кадры разъезжали по лагерям военнопленных и подвергали упавших духом бывших бойцов Красной армии интенсивной психологической и идеологической обработке с целью вербовки в армию Власова. Но основная масса военнопленных, несмотря на несносные условия своего существования, была верна Родине и ненавидела изменников в лице Власова и его приспешников.
Им удавалось вербовать власовцев из уголовных элементов и враждебных элементов ликвидированных эксплуататорских классов и их агентуры.

       Примером честного служения Родине для военнопленных был генерал-полковник Карбышев. Его не сломили никакие пытки. Заживо замороженный в ледяной глыбе, он был верен своему народу и страшен его врагам, несмотря на то, что Карбышев был до революции офицером царской армии. Военнопленные и в лагерях ненавидели врага, вели подпольную работу, добывали и распространяли правдивые сведения о положении на советско-германском фронте, доставали оружие и организовывали побеги из лагерей. Они пополняли ряды партизан не только на родной земле Ленина, но и в других зарубежных странах, где народные мстители вели ожесточенную борьбу с коричневой чумой фашизма, будь это в горах Италии или Югославии, Франции или Чехословакии, Норвегии или Польше.
       Мне пришлось в послевоенный период посетить Дорогобужский район Смоленской области, где было сильно развито в Отечественную войну партизанское движение с образованием свободных от фашистов советских зон. Но рядом с этой зоной, как рассказывали жители, бесчинствовали немцы с их приспешниками старостами и полицаями.

       В деревне Холмец Дорогобужского района староста Егор Козлов задержал скрывавшегося от фашистов видного работника района, коммуниста по имени Тимофей и сдал его в комендатуру города на явную для него смерть. Тимофей, к счастью людей, остался жив благодаря находчивости и смелости. Ему удалось броском соли ослепить часового и с его оружием сбежать из комендатуры к партизанам. В этой деревне Холмец был публично повешен житель соседней деревни Купелищи Иван Калашников, по прозвищу, прилипшему к нему со времен гражданской войны – «партизан». Вина его была в том, что возле его дома, стоявшего на опушке леса, был убит нашими партизанами немецкий офицер. Деревня Купелищи располагалась в лесу. Но там не стали приводить в исполнение смертный приговор Ивану Калашникову, так как фашисты боялись партизан и дрожали за свою шкуру. Жертва висела на петле для устрашения много дней. Фанерная табличка на груди Калашникова гласила: «Партизан - бандит».
       Немецкая районная комендатура Дорогобужа испытывала острый недостаток в полицейских силах. Их потери росли. Добровольцев-изменников не хватало. Фашисты решили пополнить свои ряды за счет молодежи шестнадцати лет в принудительном порядке, надеясь, что в таком возрасте из них можно легко лепить после психологической обработки послушных им головорезов из местных жителей. Но фашисты просчитались. Ребята, получив оружие, не стали заниматься черным делом, а разбежались, кто к партизанам, кто домой, не считаясь с угрозой оккупантов быть расстрелянными. Трагическая участь в то время постигла подростка Николая Козлова, который был расстрелян немцем на глазах его родной матери Феклы Козловой за отказ служить фашистам. Такова была суровая правда жизни на оккупированных врагом территориях.
       Я квартировал у Феклы Козловой. Она, с незаживающей раной в груди, слезно рассказывала мне о своем сыне, о сожженной дотла деревне, о жизни в эвакуации и землянках, в которых живут после возвращения на Родину.
       Виновные в гибели безвинных людей старосты, полицаи и другие наймиты фашистов понесли суровые наказания, если они не убежали за кордон…

       Послевоенная жизнь текла своим чередом. Отменили карточную систему, провели вторые выборы в Верховный Совет СССР, состоялся 19-ый съезд КПСС. Много раз и значительно снижали цены на продукты питания. Сталину, родному отцу рукоплескали, как вождю, богу, спасителю и победителю. Без упоминания его светлого имени не обходилась ни одна статья в газете или журнале, передача по радио и телевидению, ни один доклад или выступление, ни одно решение или постановление. Ему воздвигали везде и всюду памятники. Его портретам на стенах и бюстам в Красных уголках и кабинетах не было счета. И казалось простому советскому человеку, что наш родной отец и кормчий Сталин своими успехами обогнал своего учителя Ленина, который никогда на своей груди не носил ни орденов, ни звезд. Ленин не разрешал при своей жизни кому бы то ни было возводить монументы в виде памятников и бюстов, а заботился в этом плане о тех, кто своими трудами помог приблизить победу Октября.
       И вдруг Сталин умер, как умирают все смертные. Паломничество прощания с необыкновенным человеком было столь внушительно, что привело к трагическим последствиям. От давок и провалов в ямы погибло много людей. Многие говорили: «Что будет без него?» Ведь тридцать лет Сталин стоял у руля правления, точно гора, защищавшая завоевания Октября и учение великого Ленина от политических, экономических и военных бурь на земном шаре.

       Помню тот морозный мартовский день 1953 года. В качестве представителя Красногвардейского района столицы я стоял против Мавзолея в центре Красной площади, обутый в валенки и одетый в теплый пиджак. На Мавзолее руководители партии и правительства, зарубежные делегации. Все стремились запечатлеть в своей памяти те траурные часы и минуты проводов в последний путь нашего любимого вождя и учителя.
       Гроб Сталина был положен рядом с Лениным в Мавзолее, на фасаде которого после снятия покрывала крупными буквами было написано – «Ленин» и ниже, под этой надписью – «Сталин». Прошли траурные дни. Жизнь страны потекла своим трудовым ритмом по выполнению послевоенных пятилеток. Но проходит время. И новое партийное руководство решило ярким светом мощного прожектора критики и самокритики осветить зашторенные помещения органов НКВД, возглавляемые сперва Ежовым, а затем Берией.
       Этот жизненно важный орган государства был выведен из под контроля партии и подчинён Сталиным себе в трагические годы 1937 года. Оказалось, что Сталин вел в стране победившего социализма двуликую позицию, одна из сторон которой скрывалась от народа так тщательно, что он не мог не знать о чудовищных преступлениях Ежова и Берии, которые находились под личным руководством Сталина. Сталин, на основании своего ошибочного тезиса, что с победой социализма классовая борьба будет все более обостряться, выдвинутом на январско-февральском пленуме 1937 года, дал обоснование массовых репрессий против видных деятелей партии и государства, членов и кандидатов в члены ЦК, крупных советских военачальников и многих других ни в чем не повинных людей - коммунистов и беспартийных. Сталиным были нарушены советская законность и ленинские нормы партийной жизни.

       Культ личности Сталина был осужден 20-ым съездом КПСС в 1956 году. Ярлыки «Враг народа» были сняты с безвинно-осужденных наших граждан, в основном посмертно. Позже гроб с телом Сталина был вынесен из Мавзолея. Его, Сталина, без афиш похоронили у Кремлевской стены. На его могиле  установлен бюст Сталина тех же размеров, как и его сподвижников Свердлова, Дзержинского, Жданова и других. Историческое решение по этому вопросу было принято на 22-ом съезде партии в октябре 1961 года. По стечению  обстоятельств, делегатом этого съезда была дочь моего брата Николая, безвинно осужденного в 1937 году – Лидия Николаевна Зубкова, носившая к тому времени орден Ленина на груди, как лучшая в области доярка.
       Я приведу выдержки из стихотворения Твардовского «По праву памяти», написанные в 1966 – 1969 годы и впервые опубликованные в журнале «Знамя» № 2 за 1987 год.

Там, у нашей стены Кремлевской,
По счастью, знать не знает он,
Какой лихой бедой отцовской
Покрыт его загробный сон.

------------------------------------------

Нет, ты вовеки не гадала
В судьбе своей, отчизна – мать,
Собрать под небом Магадана
Своих сынов такую рать.

Давно отцами стали дети,
Но за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе
И длится суд десятилетий,
И не видать ему конца.

       А из моей головы не выходит мысль о том, что многие тысячи наших соотечественников, блуждающих по свету и не вернувшихся на Родину, зачисленные на Западе в разряд перемещенных лиц были и те, кого сильно обидел Сталин и его приспешники из органов НКВД своим жестоким беззаконием.
       Вражеская пропаганда в лагерях советских военнопленных твердила, что бывшим красноармейцам и командному составу только за плен Сталин обеспечит ссылку в Сибирь, а, возможно, и более суровое наказание. И многие из них побоялись вернуться на родную землю.
       Писатель Симонов в своих воспоминаниях о Жукове Г.К., приводит его  слова о командующем Прибалтийским фронтом Павлове, расстрелянным за поражение войск в начале войны, Жуков говорит: «А разве Павлов виноват? Его потолок знаний – командир дивизии, а ему дали фронт». К этим словам следует добавить – были бы вместо Павловых маршалы Тухачевский, Блюхер, а начальником Генштаба маршал Егоров, длительное время занимавший этот пост, то постигшая нас катастрофа не приобрела столь грандиозных масштабов в начальный период войны, а, следовательно, и нечисти, всплывшей на поверхность, было бы намного меньше.
       К большому сожалению, маршалы Тухачевский, Блюхер и Егоров были репрессированы в трагические годы 1937 года.

05.1986 – 02.1987
Москва


Вручить первопопавшемуся воину!


       Война круто изменила установившийся образ жизни жителей города и деревни. Мужчин взяли на фронт. Женщины взяли их труд на свои плечи. Похоронки за похоронками плодили ежедневно вдов и сирот. Их море пролитых слез многократно превышало реки пролитой крови на фронтах Отечественной войны. Но с уходом из жизни близких и родных не угасал их огонь семейных очагов. Они преодолевали вставшие на их пути колоссальные трудности по обеспечению фронта всем необходимым, а самих себя хлебом и одеждой. В своем непосильном труде женщины находили забвение своим мукам и страданиям, загоняли вглубь себя боль своей души, думали о победе, которая могла принести конец их страданиям. Поэтому труженицы тыла трудились, порой не уходя с предприятия домой на отдых под девизом: «Все для фронта! Все для победы!», - не щадя себя для этой высокой цели. Для них Красная армия была воплощением силы, которая могла разгромить врага, вернуть домой отцов, мужей и детей, призванных на защиту Родины. Они любили Красную армию, держали с ней живую связь, часто присылали на фронт посылки с продуктами, сладостями, теплыми вещами, вином и коллективными письмами, призывавшими нас к быстрейшему разгрому ненавистного врага.

       Теплота отношений фронта и тыла способствовала повышению нашего боевого настроения, что имело большое значение в бою. Но особый интерес для красноармейцев имели письма от девушек с пометкой  - «Вручить первому попавшемуся воину!». Возникшая с началом войны такая переписка стала крайне необходимой для обеих сторон. И девушки не преминули этим воспользоваться. Тем самым они заполняли вакуум, возникший по вине войны в отношениях молодых людей, которые стремились мечтать, дружить и любить по письмам в надежде на встречу по ранению или после войны. История оставила много примеров, когда изувеченных войной воинов-инвалидов принимали к себе женщины, установившие связь с ними по письмам «первопопавшемуся воину» и прожили свою жизнь счастливой судьбой в понятиях послевоенного периода. Мне тоже посчастливилось в 1942 году в зимнюю вьюжную стужу получить такое письмо на фронте. В теплой окопной землянке я с большим интересом читал письмо незнакомки, которая коротко писала о своих делах в коллективе крупного города, успехе в социалистическом соревновании, о своей скуке в тыловой жизни военного времени и ее желании вести переписку со мной, «первопопавшемуся воину» на пути следования ее письма на фронте. Кстати, в то время у меня еще не было переписки с девушками. И я охотно откликнулся на ее призыв, направив письмо-треугольник по адресу города Баку, согласно ее обратного адреса. Просил у Матрены, так звали мою незнакомку, выслать мне фотографию для уточнения ее личности, понимая, что вслепую вести переписку не имеет никакого смысла, как для меня, так и для нее. Сообщил в письме анкетные данные о себе, похожие на рекламные объявления последнего времени, широко практикуемые во многих городах и республиках. Ответ на мое письмо не заставил долго себя ждать, пришел быстро. Видимо, знакомая Матрена увидела во мне по моим анкетным данным подходящего молодого человека, с которым считала возможным поддерживать живую письменную связь. Сочла нужным выслать фотографию небольшого размера, снятую для документов с белым уголком на правом нижнем угле. На обратной стороне фото надпись: «На память Леше от Моти. 22 июня 1942 года».
       Ребята по землянке проявляют большой интерес и с улыбкой вопрошают:
       - Как дела, сержант? Покажи нам свою знакомую.
       Но у сержанта вроде как отнялся язык или воды в рот набрал. Не может выговорить даже слова для ответа. Да и лицо его не выражает тех радостных чувств, как это часто бывает при получении долгожданных писем, приходящих им на фронт. Что ж случилось с ним?

       А дело в том, что с фотографии на меня, как мне хотелось, должна была бы смотреть, пусть не молодая, приятная, красивая девушка, и этого я ожидал получить от знакомой Матрены. Однако нет. На меня смотрела женщина, как мне показалось, лет под пятьдесят, с выпученными глазами, челкой волос на лбу, некрасивым лицом и белым кружевным нагрудником. Мне представилось, что ее дети уже имеют внуков и что она сама скоро будет прабабушкой, а я ей гожусь в сыновья, причем не первым ребенком. Мне почему-то захотелось фотографию скрыть от ребят и на этом поставить точку.
       Но не тут-то было. Артиллеристы пристали ко мне так, словно прямой наводкой хотят расстрелять меня из холостых зарядов, если я попытаюсь от них скрыть свою азербайджанскую красавицу. С грустным лицом вынужден был передать товарищам на общественный суд полученную от знакомой фотографию.
       Землянка неожиданно наполнилась раздирающим до слез хохотом такой силы, что соседи сбежались узнать, в чем дело. А узнавши, дополняли хор смеха своими, не менее сильными, звуками хохота под комплементы острословов в адрес незнакомки. Когда товарищи успокоились, то я в свой дневник записал экспромтом стихи:

От первопопавшегося

Зачем мне комментарии давать
Покорнейшей особе.
Ее бойцы назвали …ядь,
Им слово это в моде.

А я доволен пуще всех
Историей мадамы,
Когда расскажешь – горе, смех
Возьмет вас, чище драмы.

08.12.1942
Хутор Ново-Ивановка

       Правильно отражена в стихах обстановка первых впечатлений на фото моих товарищей. Чересчур большой был разрыв в годах, который вызвал такую бурную реакцию в коллективе.
       А с другой стороны и ее можно понять. Одинокая женщина. Скучает. Ищет друга. Ведь она не виновата в том, что «первопопавшийся» оказался годным ей в сыновья. Надо было бы подобрать ей бойца по возрасту. Но они оказались семейными, и романтика к их лицам не шла ни в коей мере. Так и осталась лежать фотография Матрены в моем архиве, как память о фронтовом юморе.

03.1987
Серебряный бор
Москва


Словом удаляли боль


       Война с необыкновенной жестокостью ударила по нравственным семейным устоям, их крепости и непогрешимости. Христианская религия ревностно охраняла верность супружеских отношений, стремилась сделать семью надежным оплотом государства. Советская власть, отодвинув религию на задний план, сама, взвалив эту тяжелую ношу на свои плечи, своими законами оберегала семью, как основную ячейку крепости нашего социалистического государства, обратив особое внимание защите интересов материнства и младенчества. В предвоенные годы советские законы функционировали в полную меру, наводили порядок в семейных взаимоотношениях, разводы были редким явлением. Кроме того были приняты в интересах общества меры по увеличению рождаемости не путем создания лучших материальных условий для этого, ибо таких возможностей для этого не было, а простыми административными мерами. То есть изданием закона о запрещении абортов женщинам, не желавшим иметь лишних в семье детей. При этом органы власти вели активную борьбу по розыску пап, не желавших платить алименты, защищая по всей строгости закона интересы материнства. Следует при этом иметь в виду,  что тогда, в предвоенные годы, численность населения по признакам пола не имела большой разницы, что, безусловно, способствовало стабилизации семейных отношений, укреплению семейных уз.

       Но война разъединила семьи, оторвала мужей от жен, перемешала взрослое население на всей территории нашей необъятной страны так тщательно, что крепость семьи поддерживалась в основном на письмах-треуголках, связывающих тыл с фронтом. Фронт в свою очередь катился валом, сперва на восток, а потом на запад, мешая на своем пути людей разных национальностей, областей и районов и создавая новые связи между ними. И все это длилось не какие-то месяцы, а целых четыре года. А для некоторых возрастов время на чужбине вместе с действительной службой, скитание в чужих краях, вдали от своих семей и близких, длилось до семи и более лет.
       В этой обстановке высокая нравственность семейных отношений определенной категории граждан стала трещать по швам. Стали устанавливаться новые знакомства, появлялись фронтовые семьи, разрушались старые семейные связи. В это время стали появляться матери-одиночки, для которых правительством выдавалось пособие в сумме пятидесяти рублей (в старых деньгах). Процессу распада семей способствовала массовая гибель мужчин на фронте. Шла ожесточенная, ревностная борьба женщин из-за мужчин в их стремлении создать свое семейное счастье в создавшихся условиях военного времени, оставляя высокую нравственность супружеских отношений на последний план…

       Однажды ко мне, окопному поэту, подошел товарищ, разведчик, кубанский казак Шакун Александр Андреевич и попросил меня прочесть письмо, присланное ему его женой, выражая при этом свое неудовольствие его содержанием. Обращаясь ко мне, он сказал: «Слушай, сержант! Посоветуй, что мне делать? Помоги!» Я внимательно прочел письмо его жены к другу. Оказалось, что он был недоволен написанными в письме словами: «Солдатки наряжаются и ходят в клуб, где и гуляют с ранеными красноармейцами. Шура! Придется и мне идти на смену тебя. Твоя Шура. 17.06.1942 год».
       Конечно, я был удивлен такому ее вероломному предполагаемому предательству и измены мужу, фронтовику, не запятнавшему себя ни с какой плохой стороны. Я, как мог, постарался успокоить товарища, развеять его мрачные мысли. В итоге личной беседы Саша Шакун попросил меня написать на это письмо ответ стихами, зная о том, что многим моим товарищам мне приходилось оказывать услуги такого рода.
       Я дал согласие на его просьбу. Ответ мной был написан с выражением высших гражданских и нравственных позиций советского воина, с оружием в руках защищающего свою Родину, без унижения перед женой, неумно написавшей письмо мужу. Его содержание привожу полностью.

Ответ жене

Мне жаль детей, дочурку Нину
И Валентина нежный взгляд.
Пусть, если я в бою погибну,
То знай, жена, что ты есть … ядь.

Ты пишешь мне о смене мужа,
Берешь дурной пример из масс.
Я весь дрожал, дрожал, как в стужу,
Представив низкой, пошлой Вас.

Ну, что мне делать? Уговоры
Излишни будут для тебя.
Да, бесполезны строчкой споры,
Я вывод сделал для себя.

Вернусь домой, хотя б калекой,
Но только знай - вернусь к детям.
Всю жизнь свою, пусть четверть века,
На радость, горе – им отдам.

Но Вас упрашивать не стану,
Жене неверной спуску нет.
Ты знать должна тогда, как хану,
Десяток можно Вас иметь!

Но поздно будет извиняться
И бесполезно слезы лить.
Сейчас Вам нужно догадаться,
Что так могу я поступить.

       Письмо мною было написано без промедления 30-го июня 1942 года. Спешил помочь товарищу, выручить его из беды. Знал, что жена товарища опомнится и не допустит рокового шага для развала семьи.
     Разведчик Шакун, поблагодарив меня за отзывчивость, отправил со своим письмом и мое стихотворение. Он мучительно долго ждал ответа, был сумрачен, неразговорчив. Каждый день тянулся неделей. Наконец долгожданное письмо пришло. Жена слезно просила мужа простить ее за неумные слова своего письма, и что подобной глупости она не будет допускать в дальнейшем не только в письмах, но и в мыслях.
       Семейные дела у Саши Шакуна, нашего полкового разведчика поправились. Он стал веселым и разговорчивым. Спорилась и военная служба. Он сумел добыть языка, что в полку было редким явлением. Получая благодарность от друга в свой адрес, я был рад, что мир в его семье восстановился, что болезнь была удачно вылечена словом.

03.1987
Серебряный бор
Москва


Сестра милосердия


       Армейская фронтовая газета запечатлела на своей странице медсестру, перевязывающую раненого пулеметчика, а тем временем второй пулеметчик расчета ведет огонь по врагу. Надпись к гравюре на линолеуме гласит – «Сестра». Такая, вкратце, суровая действительность работы сестер милосердия во фронтовых условиях. К этому следует добавить, что часто при этом рядом с ней рвутся снаряды и мины, свистят пули и падающие бомбы. А кругом в судорогах стонет матушка-земля, покрытая черным облаком гари и пыли, грохотом рвущихся бомб и скрежетом рваных осколков, летящих от них. Работу сестер милосердия в описанных условиях мне приходилось наблюдать в ожесточенных боях по освобождению Кубани и особенно под станицей Крымской и при прорыве укрепленной «Голубой линии» врага. Тогда одновременно свыше сотни пикирующих бомбардировщиков Юнкерс -87, не менее четырех бомб в каждом, сыпали на наши головы смертоносный груз. А таких одновременных налетов при летнем долгом дне доходило до дюжины, а то и более. Восхищаясь мужеством медсестер в этих боях, я к фотографии с названием «Сестра» написал стихи.

Кто полюбил родной народ,
Свою любимую Отчизну,
В любых боях тот не умрет,
Жить будет он счастливой жизнью.

А посему я храбр в бою,
Уверен в том, что смерти нету,
Чтоб заменить любовь мою
К родной земле в годину эту.

К тому ж любовь к сестре родной
Твердит в минуты роковые:
Ты жив, останешься со мной,
Братишка, будем мы живые.

       Отдавая должное титаническому труду и мужеству сестер милосердия, следует добавить, что они на фронте оставались верными своим высоким женским идеалам. Были опрятны и привлекательны, не теряли своей женственности. Носили юбочки и гимнастерки, подогнанные по размеру, всегда чистые и выглаженные. На ногах вычищенные до блеска сапоги и пилотка на голове с пятиконечной звездочкой. Лишь в зимнюю стужу надевали ватные брюки, валенки, полушубки и шапки-ушанки. Девушки-фронтовички среди фронтовиков, если можно так выразиться, вносили определенный комфорт в жесткую армейскую жизнь. Наши огрубевшие сердца при виде фронтовых девушек теплели, отходили, становились мягче. На фронте установился неписанный закон – там,  где появлялись фронтовые девушки, а это бывало не редко, первый, увидевший их, подавал что есть силы команду: «Воздух!». В ответ на лицах присутствовавших появлялась доброжелательная, с обеих сторон, улыбка, настроение поднималось, если только эта команда не относилась к налету вражеской авиации.
       Бойцы любили своих медсестер, которые, рискуя жизнью, оказывали первую медицинскую помощь раненым, выносили их с поля боя. С нашим 17-ым Отдельным артдивизионом осенью 1941 года выехали на фронт две медсестры по имени Надя и Оля. Обе девушки молодые, интересные и красивые. Надя была высокого роста с пышными черными волосами. Оля ростом несколько ниже, волосы темные, приглаженные, лицо круглое. Красноармейцы были довольны своими сестренками, ласково и с уважением к ним относились. Они в ответ были частыми у них гостями, коротали с ними свободное время, находили тему для разговоров, а порой и споров.

       В боях на Самбеке, недалеко от Таганрога, у хутора Екатериновка, наши медсестры неплохо поработали. А ростовский писатель Закруткин в областной газете «Молот» поместил статью-рассказ под названием «Надя», где красочно расписал работу нашей медсестры Нади. Характер Нади отличался добротой и разговорчивостью. И не смотря на своего ревнивого кавалера, командира дивизиона майора Кандаурова, она не переставала навещать своих артиллеристов на наблюдательных пунктах и огневых позициях батарей. Надя, через полгода спустя, когда на базе артдивизиона был организован 1195 артполк, покинула нас. Она уехала с командиром дивизиона по месту нового его назначения. А когда командиром полка был назначен молодой, лет сорока, полковник Чурбанов, то от его зорких глаз не ускользнула и вторая любимица артиллеристов медсестра Оля. Она стала нести свою службу в тыловых подразделениях полка, ближе к его штабу.
       На смену ушедшей от нас медсестры Нади пришло новое пополнение медицинской службы в лице Нины Поддубной, которая неразлучно была с нами до осени 1943 года. Ее бойцы полюбили и никогда, никому не давали в обиду. Она честно выполняла свой долг сестры милосердия, без страха бросалась под огнем врага оказывать первую помощь раненым артиллеристам. Нину Поддубную переводили в другую часть. Она покидала нас, своих братишек по оружию, со слезами на глазах, не желая расставаться.
       Но приказ есть приказ. Перед отъездом мне, фронтовому поэту, она подарила на память свою единственную фотографию без всякой дарственной надписи. Только скупая дата – «1-ое августа 1943 года» напоминает мне тот период, который сцементировал нас, артиллеристов, своими жестокими кровавыми боями.

       Мой фронтовой архив хранит фотографию сестры милосердия Нины Поддубной как память о прошлом до настоящего времени. В моих руках, перед моими глазами, спустя сорок с лишним лет, смотрит на меня все та же неизменившаяся девушка с крупными чертами лица, с гладко причесанными темными волосами, с приятным голосом, с мягким характером и умеренной красотой. Мы были с Ниной обыкновенными товарищами. Товарищами и расстались – молодыми, красивыми, энергичными. И, конечно, ей было не ведомо, что в моем фронтовом блокноте появились стихи, ей посвященные:

Нина Поддубная

Не ты ли, Нина,  удаляла
Душевным словом боли ран,
Не ты ли пташкой распевала,
Когда грозой стоял туман.

Ведь ты же с нами путь от Крыма
Прошла и горы и степя,
Отчизны воина и сына
Не раз от гибели спасла.

Вас не страшит огонь сраженья,
Вы в ногу шли на смертный бой,
Успеха чашу с наслажденьем
В траншеях пили мы с тобой.

Так будь счастлива впредь же, Нина!
И как твоей сестре родной
Иметь желаем дочь и сына,
Когда вернешься ты домой.

3.08.1943
Станица Крымская

       Давно отшумели фронтовые бури, фронтовики переженились, заимели детей и внуков. Встречаются с однополчанами, вспоминают былые походы.
       Совет ветеранов 1195 ордена Ленина артполка, организованный при жизни и участии Чурбанова Владимира Федоровича, со многими однополчанами поддерживает живую связь. Среди них имеется в списках и наша сестра милосердия Оля Дмитриевна. Живет в Одесской области. Но не откликнулись наши, сохранившиеся в памяти вечно молодые, красивые и любимые медицинские сестры Надя и Нина. Год от года ветеранов становится меньше, но отыскиваются новые, пополняя собой поредевшие ряды однополчан нашего артполка. Возможно, среди откликнувшихся появятся на горизонте запропастившиеся наши уважаемые сестры милосердия Надя и Нина. Конечно, если они еще остались живы и не потеряли веры отыскать свою боевую семью однополчан ордена Ленина 1195 артполка.

02.1987
Серебряный бор.
Москва


Нас женщины воодушевляли на подвиг


       Трудно переоценить роль советской женщины в нашем обществе, столь она велика вообще, а в Отечественную войну тем более. Невозможно нам, фронтовикам, даже представить, как им удавалось справиться с работой в тылу, заменив мужчин, ушедших на фронт, и взвалив на свои плечи тяжелую ношу за выживание многонациональной семьи страны Советов. Женщины села благодаря коллективному труду обеспечили семью, армию и город продуктами питания и сырьем промышленность. Приняли под свою крышу миллионы эвакуированных граждан с оккупированных врагом наших территорий, блокадного Ленинграда и прифронтовых полос.
       Многие женщины страны стали многодетными семьями, усыновив и удочерив детей погибших родителей, кормили их своим молоком и плодами своего труда, точно зайчихи, обнаружив осиротевших зайчат другой, погибшей зайчихи, кормили их своим молоком, спасая от неминуемой гибели. Женщины городов стали у станков, конвейеров, овладели мужскими профессиями, обеспечивали фронт и население страны всеми необходимыми промышленными товарами. А еще растили и воспитывали своих детей.
       Мало того, женщины из своей среды выделили в помощь фронту многотысячное пополнение: медработников, связистов, прожектористов, пекарей, снайперов, радистов, разведчиков и многих других специалистов военных профессий, которые сражались рядом с мужчинами, проявляя стойкость, мужество, отвагу и героизм в боях.
       Наши тысячекилометровые фронтовые дороги, словно на экране непрекращающейся лентой, высветили героические образы дочерей нашей Родины, погибших стойко и несгибаемо в боях, но не сдавшихся врагу на его милость.

       Всей стране известен подвиг Зои Космодемьянской и многих сотен других как на оккупированной нашей территории, так и на территориях других стран. Имена многих из них так и остались неизвестными под казенной формулировкой «Пропал без вести». Образ советской женщины-труженицы, хранительницы семьи и воина воодушевлял нас на подвиг в борьбе с заклятым врагом человечества – фашизмом. Они не жалели для достижения этой цели своего труда, крови и самой жизни.
       Подвигу советских воинов во имя женщин способствовали многочисленные публикации на страницах газет, снимки картин художников, призывающих отомстить врагу за их надругательство над честью советских женщин, оказавшихся в плену врага и лагерях смерти. Помню, со страниц газет на нас смотрела женщина, находившаяся за колючей проволокой. На груди женщины повешен номер. Внизу ее слова: «Боец! Спаси меня от рабства». Вспоминались тысячи наших женщин, угнанных в рабство жен, матерей, сестер и дочерей, которые томились в неволе, ждали от нас своего освобождения.

       Тогда, в январские дни 1943 года, в печати появилась моя заметка как внештатного корреспондента с призывом утроить ненависть к врагу, приблизить час освобождения наших пленниц. Статья кончалась словами:

Я слышу Вас, я рвусь на помощь,
Во мне горит святая месть.
На нас надеяться ты можешь,
Нам дорога святыня, честь.

       Боевой дух бойцов как никогда был высок. Атаки были стремительные, огонь беспощадный. Мы занимали станицу за станицей, хутор за хутором. Враг откатывался к Таманскому полуострову, устилая свой путь отступления трупами убитых солдат и брошенной техникой.
       Второй плакатный снимок в газете, привлекший мое внимание, носил название «За Родину-мать». На плакате: мать левой рукой держит сына, прижимая его к груди, а в правой руке – знамя. Внизу, под знаменем, бойцы разных национальностей с оружием идут вперед…
       Мое стихотворение гласило:

Родина-мать – это символ отчизны,
В бой нас зовет на врага.
Родина-мать, без тебя нету жизни,
Всем ты для нас дорога.

Нет такой силы на нашей  планете,
Чтоб покорила бы нас.
Ленина имя всесильно на свете,
Мир побеждает сейчас.

Бейте врага, не давайте пощады,
Только вперед и вперед!
Знамя свободы – нет лучше награды,
Родина-мать нас зовет!

       Он был написан в момент, когда наши войска очистили Таманский полуостров от немецких войск и готовились к высадке десанта на крымское побережье через Керченский пролив в октябрьские дни 1943 года. Жители освобожденных районов Кубани говорили о зверствах, чинимых немецкими войсками в период временной их оккупации. Примеров тому в рассказах было приведено достаточно. Остановлюсь на одном примере, показывающем гордость и мужество кубанской казачки, которая убила ножом насильника, немецкого офицера, поплатившись за это своей жизнью. А таких примеров было немало, не желавших ни при каких обстоятельствах делить любовь с ненавистным врагом.
       Боевой настрой к подвигу бойцов давали наши труженицы сел и городов, которые в трудные годы войны выкраивали из своего бюджета средства для отправки на фронт солдатам посылок с подарками. Так в марте месяце из города Баку а/я 251 для лучших бойцов и младших командиров пришли посылки с пряностями, вином и другими подарочными материалами. В письмах нас благодарили за достигнутые успехи в боях, призывали быстрей разгромить врага и с победой вернуться домой.
       В ответном письме нашим шефам мы желали им успехов в труде ради победы над общим врагом, клялись им разгромить и изгнать врага с нашей священной Родины. Выражая свои дружеские чувства к азербайджанскому народу, я написал стихи:

Где б ни искал, но крепче тыла
Отчизны, Родины моей
Гранитней, спаянней, родней
Еще в истории не было.

Когда горела вся земля,
Страдали жутко наши люди…
Я понял все: что мы – друзья,
Сплотились крепко мы не зря,
Предвидя зло, всю тяжесть муки.

       На фронт стали приходить письма с освобожденных территорий Ростовской области, оставленных нами при тяжелых боях с отступлением в горы в 1942 году. Тяжелые испытания выпали на долю их жителей. Многие наши знакомые девушки были угнаны на каторжные работы в Германию и не вернулись. Одной из таких девушек была ростовчанка Таня Лепилина, которая еще в 1941 году была взята на содержание нашим артдивизионом и отправлена матери после первого освобождения Ростова в том же году. В 1942 году ее, единственную дочь матери, угнали в логово фашистского зверя – Германию. Свои чувства к безвинной девушке с надеждой на ее освобождение я выразил стихами:

Слышу стоны, стоны раздаются…
Там, в плену, в далекой стороне,
Больше очи Тани не смеются,
Лишь тоскует сердце обо мне.

Слезы горько капают и льются
По лицу южанки молодой.
Жди победы, воины добьются,
Ты вернешься снова в край родной.

       Но Таня Лепилина так и не вернулась домой, что мною подробно описано в рассказе «Александр Георгиевич Попов». Доброта женщин нашей страны не имела предела. Они, рискуя жизнью, при фашистской оккупации, идя порой на верную смерть ради благородного поступка по спасению раненых красноармейцев, помогали партизанам мстить врагу, а порой и сами принимали в этом участие. В станице Медведовской мне пришлось разговаривать с молодой еврейкой, которая имела двух малолетних детей. Она прошла по оккупированной территории врага более тысячи километров от Гомельской области до Краснодарского края. Добрые советские люди, рискуя своей жизнью, не только ее не выдали фашистам, но и скрывали ее от них, кормили и одевали. Она ими была спасена.
       Эта положительная черта наших женщин не могла не воодушевить нас на новые подвиги в битве, ради жизни на земле, с заклятым врагом человечества, с немецкой фашистской армией вплоть до полного ее разгрома.
       Выше мною говорилось о гордости и мужестве кубанской казачки, отдавшей свою жизнь за свою честь, убив ножом своего врага офицера-насильника. Посвященным ее подвигу стихотворением я закончу рассказ о женщинах, воодушевлявших нас на подвиги в бою.

За честь русской женщины!
Кубанская казачка.

Она погибла, не позволив
Честь русской женщины топтать.
Нацист немецкий смерть изволил
В борьбе с казачкою принять.

Запомни, воин, краснодарку,
Запомни русскую любовь…
Кубань, ты вспомни и байдарку,
И ею пролитую кровь.

Она ждала тебя, героя,
Любовь хранила день и ночь,
К врагам презрение утроив,
Смогла все пытки превозмочь.
И отомсти своим оружьем,
Лицом к тебе стоит твой враг,
Как мстили немцу под Верблюжьей,
Так мсти и здесь: в горах, степях.

14.05.1943
Низовья Кубани

03.1987
Серебряный бор
Москва


Новое о маршале Советского Союза
Г.К. Жукове


       С Георгием Константиновичем Жуковым личного знакомства не имел, если не считать случайной моей встречи с ним в боях под станицей Крымской в мае месяце 1943 года, описанной в рассказе «Бои под Крымской». Но на глазах всей нашей армии рос его незаурядный военный талант полководца, начиная с разгрома японцев на Халхин-Голе в Монголии под его руководством и кончая подписанием в Берлине им «Акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии» 9-го мая в 0 часов 45 минут 1945 года. С именем Г.К. Жукова солдаты страны советов олицетворяют нашу победу над коварным врагом в Великой Отечественной войне.

       Наверное, нет ни одного фронтовика, который не прочитал бы мемуаров маршала Советского Союза Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления» в двух томах. Там кратко описана им автобиографическая повесть пройденного пути в Вооруженных Силах до дня Победы над врагом.

       Г.К. Жуков направлялся Ставкой Верховного Командования на самые опасные для Родины горячие точки советско-германского фронта. Он первым доказал в 1941 году, что фашистскую армию можно бить, разгромив контрударом Ельнинскую группировку врага. Там тогда родилась наша советская Гвардия.

       В критическую минуту для блокадного Ленинграда маршал направляется в город Октября и стабилизирует там положение так, что враг вынужден был на время отказаться от штурма Ленинграда и перебросить часть своих войск для захвата Москвы. После окружения наших войск в районе Вязьмы, когда фактически путь на Москву был открыт, Жукова ставят командующим Западным фронтом, и он спасает Москву от полчищ врага. И он не только  защитил Москву, но и разгромил под Москвой немецко-фашистские войска, отбросив их остатки далеко на запад. Нет смысла перечислять заслуги Г.К. Жукова. Они всем видны. Его грудь украшают четыре звезды Героя Советского Союза, многие ордена и медали нашей Родины и зарубежных стран. Проспектом маршала Жукова названа одна из лучших улиц Ворошиловского района города Москвы - бывшее Ново-Хорошевское шоссе.

       Суть моего рассказа состоит в том, чтобы дополнить известное о Жукове по его двухтомнику теми новыми материалами, появившимися в печати в связи с девяностолетием со дня рождения славного полководца Отечественной войны маршала Г.К. Жукова в ноябре 1986 года. Константин Симонов хорошо понимал, насколько существенны для истории свидетельства и суждения о войне Г.К. Жукова. Он в 1971 году подготовил к печати свои записи бесед с маршалом, которые появились на страницах журнала «Огонек» в документальном повествовании Игоря Ицкова и Марины Бабак.

       Материал интересен тем, что маршал Жуков говорит своими устами своим соотечественникам и потомкам о своей кипучей жизни со взлетами и падениями на своем пути, чего не было освещено в его мемуарах. Поэтому по силе своих возможностей я постараюсь осветить в рассказе те места, которые, на мой взгляд, являются более весомыми и существенными.

       В 1931 году командующий Белорусским округом Уборевич искал кандидата на пост командира дивизии. Когда-то дивизия в Конной армии была первой, а стала последней и выглядела в отвратительном виде. Командующий Киевским округом Тимошенко порекомендовал на должность комдива - Жукова Г.К., который выше полка соединениями не командовал. Нарком К.Е. Ворошилов дал согласие на перевод. Жукова назначили командиром 4-ой кавалерийской дивизии, где он и стал наводить порядок.

       «Через полгода после принятия дивизии, - говорит Жуков, - Уборевич влепил мне, по чьему-то несправедливому докладу, выговор по округу. Сделать все то, что требовалось для приведения дивизии в полный порядок, я за полгода не мог при всем желании. И вот выговор, притом заочный. Это был первый выговор за всю мою службу и совершенно несправедливый. Я возмутился и дал телеграмму: «Командующему войсками округа Уборевичу. Вы крайне несправедливый командующий войсками округа, я не хочу служить с Вами и прошу откомандировать меня в любой другой округ. Жуков». В ответ на телеграмму состоялась беседа Уборевича с Жуковым в том же стиле. Уборевич просил Жукова повременить с докладной и обещал разобраться. Разобравшись, он отменил наложенное взыскание».

       На мундире Г.К. Жукова не было академического ромбика – не кончал он академий. Он был самоучкой.

       «Жизнь сложилась так, - говорит Жуков, - что многое не удалось приобрести. Меня никогда не покидало ощущение, что круг моих знаний более узок, чем тот, какой мне хотелось иметь по роду своей должности. Я никогда не был самоуверенным человеком. Отсутствие самоуверенности не мешало мне быть решительным в деле».

       На вопрос, как маршал оценивает Уборевича и Тухачевского, Георгий Константинович ответил: «Обоих ставлю высоко, хотя они были разные люди, с разным оттенком. У Тухачевского был опыт фронтовых операций, а Уборевич командовал в гражданскую войну армией, выше этого тогда не поднимался. Тухачевский был более широко известной фигурой…

       Значительная часть работы в Наркомате лежала на Тухачевском. Во время разработки устава был такой эпизод. При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявлять твердость и дать отпор, когда считал это необходимым. Тухачевский, как председатель комиссии по уставу, докладывал наркому Ворошилову. Я присутствовал при этом. И Ворошилов по какому-то из пунктов стал высказывать недовольство и предлагать что-то, явно не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал обычным спокойным голосом: «Товарищ Нарком, комиссия не может принять ваших поправок…». Он умел давать резкий отпор именно в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось…

       По общему характеру своего мышления и по своему военному опыту Тухачевский был более эрудирован в вопросах стратегии. Он много занимался ими, думал над ними и писал о них. У него был глубокий, спокойный, аналитический ум».

       «Первое тяжелое переживание в моей жизни, - говорил Жуков Г.К., - было связано с 1937 – 1938 годами. На меня готовились соответствующие роковые документы и, видимо, их было уже достаточно, уже кто-то, где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем кончили многие… И вот после всего этого вдруг вызов! И приказано ехать на Халхин-Гол… Я поехал туда с радостью».

       «Я думаю, - говорил маршал, - Халхин-Гол отрезвил японцев. Они получили хороший урок. И урок этот – одна из причин, почему Япония не выступила против нас в 1941 году… Я был рад всему нашему успеху, новому воинскому званию, званию Героя Советского Союза. Все это подтверждало одно, что я сделал то, что от меня ожидали, а то, в чем меня раньше пытались обвинить, стало наглядной неправдой…».

       Касаясь предвоенных лет Жуков говорил: «У нас часто принято говорить, в особенности в связи с предвоенной обстановкой и началом войны, о вине и об ответственности Сталина. С одной стороны это верно, но с другой, думаю, что нельзя все сводить к нему одному. Это неправильно. Как очевидец и участник событий того времени должен сказать, что со Сталиным делят ответственность и другие люди, в том числе и ближайшее его окружение – Молотов, Маленков, Каганович. Не говорю о Берии. Он был готов выполнить все, что угодно, когда угодно и как угодно. Именно для этой цели такие люди и необходимы. Так, что вопрос о нем – особый вопрос, и в данном случае я говорю о других… Добавлю, что часть ответственности лежит на Ворошилове и на нас, военных. Я не имел опыта штабной работы. И к началу войны, по моему собственному ощущению, не был достаточно подготовленным начальником Генерального штаба, не говоря уже о том, что по своей натуре и по опыту службы тяготел не к штабной, а к командной деятельности…».

       «…Говоря о предвоенном периоде и о том, что определило наши неудачи в начале войны нельзя все сводить только к персональным ошибкам Сталина или в какой-то мере к персональным ошибкам Тимошенко и Жукова. Все это так. Ошибки были. Но надо помнить и некоторые объективные данные. Надо подумать и подсчитать, что представляли тогда собой мы, наша армия и Германия, и ее армия, насколько выше был ее военный потенциал, уровень промышленности... Немцы имели перед нами огромное преимущество в военно-промышленном потенциале. Они почти втрое превосходили нас по добыче угля, в два с половиной раза по производству чугуна и стали… Словом нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией.

       Перед лицом повторяющихся тревожных сигналов наркомату обороны удалось добиться от Сталина разрешения частично призвать в армию полмиллиона запасных (воинов запаса) и перебросить в западные военные округа еще четыре армии. Я, как начальник Генерального штаба, понимал, что и переброска армий и переброска мобилизованных к месту службы не могут остаться в секрете от немцев, должны встревожить их и обострить обстановку. А раз так, то одновременно с этими необходимыми мероприятиями нужно привести в боевую готовность войска пограничных округов. Я докладывал об этом Сталину, но он после того, как его две недели пришлось убеждать согласиться на первые два мероприятия, согласие на третье мероприятие, непосредственно связанное с первыми двумя, так и не дал…

       По существу, мы остановились на полумерах, что никогда не приводит к добру… ».

       В начале 1941 года ни новый начальник Генерального штаба Г.К. Жуков, ни Сталин не знали о плане «Барбаросса». И как ни трагически это звучит, синие стрелы на карте Жукова, нанесенные им в дни игры (штабные учения с предполагаемым врагом), совпали с тремя главными направлениями ударов, которые были обрушены на нас на рассвете 22-го июня всего через полгода.

       10-го октября ставка потребовала, чтобы Жуков вновь срочно прибыл в штаб Западного фронта. Там тогда находились Ворошилов, Молотов, Маленков, Василевский, а также член военного совета Булганин. О том периоде Жуков рассказывал:

       «Сталин был в нервном настроении и в страшном гневе. Говоря со мной, он в самых сильных выражениях яростно ругал командовавших Западным и Брянским фронтами Конева и Еременко и ни словом не упомянул при этом Буденного, командовавшего Резервным фронтом. Видимо, считал, что с этого человека уже невозможно спросить. Он сказал мне, что назначает меня командующим Западным фронтом, что Конев с этой должности снят и после того, как посланная к нему в штаб фронта правительственная комиссия сделает свои выводы, будет предан суду военного трибунала. На это я сказал Сталину, что такими действиями ничего не исправишь и никого не оживишь. И что это только произведет тяжелое впечатление в армии. Напомнил ему, что вот расстреляли в начале войны командующего Западным фронтом Павлова, а что это дало? Ничего не дало. Было заранее хорошо известно, что из себя представляет Павлов, что у него потолок командира дивизии. Все это знали. Тем не менее он командовал фронтом и не справился с тем, с чем не мог справиться. А Конев - это не Павлов, это человек умный. Он еще пригодится. Тогда Сталин спросил: «А вы, что предлагаете делать?» Я сказал, что предлагаю оставить Конева моим заместителем. Сталин спросил подозрительно: «Почему защищаете Конева? Что, он ваш дружок?» Я ответил, что нет, что мы с Коневым никогда не были друзьями. Я знаю его только, как сослуживца по Белорусскому округу… Сталин дал согласие. Думаю, что это решение, принятое до выводов комиссии, сыграло большую роль в судьбе Конева… Позже, уже во время Курской операции, когда Конев вступил в командование Степным фронтом и дело у него пошло хорошо, успехи и удачные операции сменяли друг друга, Сталин, видя, как Конев воюет, изменил к нему отношение…».

       Фотокорреспондент газеты «Красная Звезда» во время битвы за Москву прибыл по заданию редактора сделать снимок Жукова Г.К.. Жуков ответил фотокорреспонденту: «Не до снимков». И тот вернулся в редакцию с пустыми руками. Однако снимок потом был сделан и опубликован в газете по прямому указанию Сталина. Он хотел, чтобы войска, оборонявшие столицу, знали, кто ими руководит.

       Жуков вспоминает, что в один из самых напряженных моментов битвы за Москву, когда через канал прорвались танки врага, позвонил Сталин и спросил: «Вы уверены, что мы удержим Москву?»

       - Москву, безусловно, удержим, - ответил я.

       Жуков сказал в те дни фронтовому корреспонденту: «Вот что запиши. У нас в штабе… заявления о приеме в партию. Подобного, по-моему, в истории еще не было…».

       27-го августа 1942 года Государственный Комитет Обороны принял решение: генерала армии Жукова назначить заместителем Верховного Главнокомандующего. А 29-го августа он уже вылетел на Сталинградский фронт. Позже, вместе с Василевским, будет разработан план контрнаступления и окружения 330-ти тысячной группировки Паулюса и ее разгрому. В январе 1943 года был завершен прорыв блокады Ленинграда. Тогда же Жуков стал маршалом Советского Союза.

       Жукову, более чем кому-либо другому, приходилось руководить координацией работы фронтов, чаще менять в ходе войны место из-за новых и новых назначений. В год победы над Германией Г.К. Жукову было всего 48 лет. Ему 24-го июня 1945 года Сталин поручил принимать парад Победы. Командовал парадом Победы маршал Рокоссовский.

       Маршал Жуков говорит: «В 1947 году Сталин снял меня с должности заместителя министра и назначил в Одесский военный округ». То были нелегкие для Жукова годы. Он был выведен из числа кандидатов в члены ЦК ВКП(б), снят с высших военных постов. Помню, как среди народа шел разговор, что Жуков попал в немилость Сталину якобы за то, что из Германии для себя он привез несколько вагонов трофейного имущества. В действительности было совсем иное, о чем нас, коммунистов, держали в неведении. После Одессы маршал Жуков был назначен командующим Уральским округом в Свердловск.

       О событиях того времени Георгий Константинович говорил: «Когда я был уже снят с должности заместителя министра и командовал округом в Свердловске, Абакумов под руководством Берии подготовил целое дело о военном заговоре. Был арестован целый ряд офицеров, стал вопрос о моем аресте. Берия с Абакумовым дошли до такой подлости, что пытались изобразить меня человеком, который во главе этих арестованных офицеров готовил военный заговор против Сталина. Но, как мне потом говорили присутствовавшие при этом разговоре люди, Сталин, выслушав предложение Берии о моем аресте, сказал:

       - Нет, Жукова арестовать не дам. Я его хорошо знаю. Я его за четыре года войны узнал лучше, чем самого себя.

       Так мне передали тот разговор, после которого попытка Берии покончить со мной провалилась».


       В искренность слов Сталина трудно поверить, коль он поставил славного полководца Отечественной войны в опалу, снял Жукова с должности замминистра. Как стало потом известно, алчность хищного зверя, Сталина, вскормленная лжесвидетельствами Берии в 1937 – 1938 годах, снова обагрила кровью безвинно пострадавших людей в послевоенный период.

       Тогда по «ленинградскому делу» трагически погибли:

член политбюро ЦК, заместитель председателя Совета Министров СССР, председатель Госплана СССР А.А. Вознесенский, секретарь ЦК КПСС А.А, Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М.И. Родионов и многие другие. И если Сталин взял под защиту Г.К. Жукова, то это была, по моему мнению, его очередная полумера в черных планах Берии, который готовился к захвату руководства страной после приближающейся кончины диктатора Сталина.

       В 1953 году в адрес Берии будет сказано, что, занимая высокие посты первого заместителя председателя Совета Министров СССР и министра Внутренних дел СССР, он пытался использовать органы МВД против партии и ее руководства, против советского правительства. Не допуская вмешательства Центрального Комитета партии и Совета Министров СССР в дела МВД и выдвигая в его органы работников по признаку личной преданности, Берия пытался поставить Министерство Внутренних Дел над партией и правительством, захватить власть в партии и стране.

       Президиум ЦК партии разоблачил эти вражеские замыслы. В июле 1953 года пленум единодушно одобрил решительные меры по ликвидации преступной деятельности Берии. Этот политический авантюрист длительное время творил беззакония, фабриковал ложные обвинения против честных партийных и советских работников, расправлялся с ними. Берия и его сообщники были преданы суду и понесли заслуженную кару.

       Уместно напомнить слова Твардовского из его произведения «По праву памяти», написанные в 1966-1969 годах и опубликованные в 1987 году.


…И душу чувствами людскими
Не отягчай, себя щадя.
И лжесвидетельствуй во имя
И зверствуй именем отца…


А вы, что ныне норовите
Вернуть былую благодать,
Так вы уж Сталина зовите –
Он богом был – он может встать.


И что он легок на помине
В подлунном мире, бог-отец,
О том свидетельствует ныне
Его китайский образец…


       В декабре 1952 года обстановка для маршала Жукова изменилась в лучшую сторону. Он вновь был избран кандидатом в члены ЦК на 19 съезде нашей партии. А после смерти Сталина в марте 1953 года он вернулся на работу в Москву. Четыре года, возглавляя Министерство Обороны, Жуковым было много сделано для укрепления обороноспособности страны, для создания того стратегического паритета, которым мы ныне по праву гордимся. Об этом впервые за долгие годы написал Владимир Карпов в «Полководце».

       Октябрьский 1957 года Пленум ЦК КПСС осудил нарушения ленинских принципов руководства Вооруженными Силами, допущенные Г.К. Жуковым. Обнаружилось, что он проводил линию на свертывание работы армейских партийных организаций, политорганов и военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над Вооруженными Силами со стороны партии, ее ЦК и советского правительства. Пленум вывел Г.К. Жукова из руководящих органов партии. Он был освобожден от обязанностей Министра Обороны СССР.

       Жуков Г.К. говорил: «Есть три разные памяти. Можно не забывать зла. Это одно. Можно не забывать опыта. Это другое. Можно не забывать прошлого, думая о будущем. Это третье. Мне пришлось пережить в жизни три тяжелых момента. Если говорить о третьем из них, то тут в чем-то, очевидно, виноват и я – нет дыма без огня. Но пережить это было не легко…

       Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК, я вернулся после этого домой и твердо решил: не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело. Что мне помогло? Я поступил так. Вернувшись, принял снотворное. Проспал несколько часов. Поднялся. Поел. Принял снотворное. Опять заснул. Снова проснулся, снова принял снотворное, снова заснул… Так продолжалось пятнадцать суток, которые я проспал с короткими перерывами. И я как-то пережил все то, что мучило меня, что сидело в памяти…

       Спорил, и доказывал, и огорчался – все во сне… А потом, когда прошли эти пятнадцать суток, поехал на рыбалку. И лишь после этого написал в ЦК, попросил разрешения уехать лечиться на курорт. Так я пережил тяжелый момент».

       Георгий Константинович оказался в вакууме, вне привычного и важного для него круга общения. Теперь только самые близкие бывали на даче в Сосновке и московской квартире на улице Грановского. Формально маршал не был в отставке. В его ранге не уходят со службы. Г.К. Жуков испытал множество ударов по его самолюбию – чаще всего мелких, но неслыханно обидных, несправедливых, незаслуженных.

       Статьи о его ошибках были подписаны людьми, с которыми Жуков вместе рос в армии, с которыми вместе воевал, которыми он командовал. Порой в этих статьях были и перехлесты.

       Тот жеребец, на котором маршал Жуков выехал на площадь на параде Победы, был на службе в армии, там же и состарился. Кто-то, не подумав, наложил резолюцию: «Выбраковать…». То ли берейтор, то ли конюх, точно и не сказать, сумел в свое время пробиться к Жукову с просьбой - не пускать коня под нож коновала.

       Вовсе не сентиментальный Жуков отправил исторического конягу доживать век к себе на родину, в Стрелковку. И это ему, Жукову, теперь поставили в вину…

       У Георгия Константиновича была дача, которую построили ему в Сосновке, за Серебряным бором. Мне часто с детьми и племянниками, а иной раз и с женой приходилось на лыжах торить лыжню в этих красивых лесистых местах у рублевской водокачки. Здесь он прожил до конца своей жизни. После октября 1957 года Н.С. Хрущев распорядился отобрать дачу Жукова в Сосновке. Однако маршал предъявил документ, подписанный И.В. Сталиным и утвержденный Политбюро ЦК ВКП(б): «…Закрепить пожизненно за товарищем Жуковым…».


       Разговор о Сталине Жуков начинал с тех дней в начале 1941 года, когда он неожиданно был назначен начальником Генерального штаба. Говорил, что недостаточно требовали приведение армии в боевую готовность и скорейшего принятия необходимых на случай войны мер. Надо реально себе представить, что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке общественно-политической обстановки. У  всех на памяти еще были недавно минувшие годы… И заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать то, что, еще не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии. «Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше его оцениваю обстановку и больше его знаю. У меня не было такой собственной оценки событий, которую мог бы с уверенностью противопоставить, как более правильную, чем оценки Сталина. Такого убеждения у меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых трудных положений. В данном случае в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее.

       Впечатления от последующих встреч со Сталиным сложились разные, да и сами эти встречи были очень разные. Он был человеком с большим чувством юмора, а иногда, когда дела шли хорошо, бывал, как в первую нашу встречу, внимательным и человечным. Но в большинстве случаев, а в общем-то почти всегда был серьезен и напряжен. В нем почти всегда чувствовалась эта напряженность, которая действовала и на окружающих. Бывал он и груб, очень. По своему характеру и я в некоторых случаях не лез за словом в карман. Случалось даже, что резко отвечал на грубости, причем шел на это сознательно потому, что иногда надо было спорить. Иначе я бы не мог выполнить своего долга. А вообще во второй период войны Сталин не был склонен к поспешности в решении вопросов, обычно выслушивал доклады, в том числе неприятные, не проявляя нервозности, не прерывая и, покуривая, ходил, присаживался, слушал».

       … Сталин остался Сталиным. Его принципиальные взгляды, привычки, его отношение к обстановке и к людям не претерпели решительных изменений. Само отношение к людям у него осталось прежнее, но война переоценила людей. В ходе войны стало видней, чем в начале, их заслуги, их возможности, их необходимость для дела и с этим все больше связывалось отношение Сталина к людям. В ходе войны сам Сталин приобретал опыт и знания, стал понимать многое из того, что не понимал в начале. Втянулся в военную деятельность, стал глубже и справедливее в своих оценках. А кроме того, он стал вообще гораздо больше считаться с объективной действительностью.

       Писатель Константин Михайлович Симонов рассказывал, что он увидел Жукова на трибуне во время одного из бурных заседаний. Жуков в своей речи в резкой форме напомнил некоторым, сидевшим за его спиной в президиуме заседания людям, об ответственности, которую и они несут за события 1937 – 1938 годов. В ответ на это один из тех, кому были адресованы слова Жукова, прервал его. Сказал, что время было такое, когда приходилось подписывать некоторые документы, хотел ты этого или не хотел и сам Жуков хорошо знает это. И если порыться в документах того времени, то, наверное, можно найти среди них такие, на которых стоит и подпись Жукова. Жуков тогда резко повернулся и ответил:

       - Нет, не найдете. Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете!...


       Повторяю слова маршала Жукова: «У меня была огромная вера в Сталина». К этому следует добавить, что вера в Сталина была в абсолютном большинстве советских людей потому, что печать, радио и телевидение отца народов Сталина обожествили, сделали спасителем советской власти от внутренних и внешних врагов. Многие не ведали о том, что в верхнем эшелоне власти с ленинской демократией и советской законностью в стране было покончено на многие годы, и что превыше всего был поставлен приближенными Сталина его культ. И те, кто был не  согласен с его, Сталина, ошибочными теориями попадали в кровавые лапы Берии, прощались с жизнью в стране победившего социализма, который они, приговоренные, выстрадали своим сердцем, трудом и кровью в трех революциях, на каторге, в период НЭПа, индустриализации и коллективизации народного хозяйства.
       Среди них выдающиеся политические деятели партии и государства:
Бубнов А.С., Косиор С.В., Крыленко Н.В., Постышев П.П., Рудзутак Я.Э., Чубарь В.Я., Эйхе Р.И., Яковлев Я.А.
       Руководители комсомола:
Косарев А.В., Чаплин Н.П.
       Военачальники:
Блюхер В.К., Егоров А.И., Тухачевский М.Н., Уборевич И.П., Якир И.Э.

       Этому списку, с учетом Колымы, не будет конца. Как бы они нам пригодились при защите нашего отечества от нашествия коричневой чумы – фашистской Германии. Мы знали цену этим людям, как никто другой, по маршалу Рокоссовскому и генералу Горбатову – коменданту Берлина и затем командующему Прибалтийским округом, которые вырвались из застенков Берии накануне войны.
       Рад и горд за Жукова, руки которого не обагрены кровью безвинно погибших без войны соотечественников.
       В  день двадцатилетия Победы над Германией – 9-го мая 1965 года Жуков впервые за семь трудных лет занял свое место за столом президиума торжественного заседания в Кремлевском Дворце Съездов. Ему аплодировали с такой силой и единодушием, видимо, потому, что в этот день и час была, наконец, восстановлена правда о войне.

02.1987
Серебряный бор
Москва


Александр Георгиевич Попов


       Впервые мне пришлось познакомиться с Александром Георгиевичем Поповым весной 1942 года, когда наш артполк стоял на Миусе. Преподаватель математики Ростовского железнодорожного института был на брони. Затем его сняли с брони и прислали на защиту своего родного города Ростов-на-Дону в качестве артиллериста в ботинках с обмотками и в свежей зеленой гимнастерке. Он был небольшого роста, крепкого телосложения с русыми волосами, и его определили к нам в топографический взвод рядовым вычислителем. Покладистый характером, он скоро нашел общий язык со всем нашим небольшим коллективом. Командир взвода Иван Захарович Кузменко по достоинству оценил его способности, как математика, и вскоре по его представлению ему присвоили воинское звание - сержант. Жизнь в части шла своим чередом. Неожиданно при отступлении в 1942 году пропал без вести командир взвода Кузменко. Вместо него к нам назначили командиром Бориса Константиновича Лакатош. И ему не суждено было долго находиться в строю, он подорвался на противопехотной мине. Ему оторвало ступню, после чего его отправили в госпиталь. На смену Бориса Константиновича командиром взвода назначили Попова Александра Георгиевича, присвоив ему воинское звание лейтенанта. С апреля месяца 1943 года и до Дня Победы 9-го мая 1945 года Александр Георгиевич был бессменным нашим взводным командиром, делил с нами тяготы походной фронтовой жизни, участвовал в выполнении особо важных заданий командования, представлял к наградам орденами и медалями.

       После капитуляции немцев, по независящим от меня обстоятельствам, я был отправлен с заместителем командира полка майором Дуэлем в Москву. Полк в это время получил приказ сняться и следовать по маршруту на восток для участия, согласно договоренности с союзниками, в операции против японских войск с целью скорейшего окончания войны во всем мире. Мир в Европе к тому времени уже наступил. С этого момента моя связь с Александром Георгиевичем прервалась.

       В декабре 1963 года при Новочеркасском электровозостроительном заводе было организовано Всесоюзное совещание по оперативному планированию машиностроительного производства, куда от московского завода «Промсвязь» командировали и меня. Пассажирский поезд Москва – Ростов-на-Дону шел по местам боев нашей 56-ой Армии: донские степи, Матвеев курган, Таганрог, Самбек, станция Морская, хутор Синявский, Ростов. Эти знакомые места, спустя два десятка лет, стояли передо мной с залеченными ранами, похорошевшими. Отстроены заново многие кварталы в городе и дома в хуторах и станицах. Заново всплыла в памяти мятежная наша юность с пороховой гарью и свистом пуль, с разрывами бомб и снарядов и криками «Ура!», «Вперед за партию!». Интересовала и судьба «дочери полка» Татьяны Лепилиной, что проживала по 22 линии Нахичевани в Ростове-на-Дону. Надеялся на встречу с командиром взвода Борисом Константиновичем Лакатошем, адрес которого лежал в кармане и с которым поддерживал переписку.

       И вот нас встречает помолодевший Ростов-на-Дону с его знаменитыми Ворошиловским и Буденовским проспектами, и рекой Дон, с зеленым островом, и театром им. Горького и другими его достопримечательностями.
       Остановились в гостинице Дон. Шикарные номера, хорошее обслуживание. Ни одной минуты терять было нельзя. Спешу до начала совещания следующего дня повидаться с инвалидом войны Борисом Константиновичем Лакатошем. Двадцать лет его не видел. Отыскал улицу. Во дворе дома отыскал квартиру. И вот на пороге его квартиры жду встречи с ним. Но выходит его жена, она осведомилась, кто я есть и сообщила, что ее супруг Борис Константинович Лакатош недавно ушел из жизни от белокровия. Еще она говорила, что на его здоровье оказала влияние работа над диссертацией и ее защита, а потом критика его диссертации в журнале «Крокодил», а еще и ранение и т.п. На то время ему было не многим более пяти десятков лет. Выразив свои сердечные соболезнования семье фронтовика и однополчанина, поинтересовался: «Не знают ли они, что либо, о ростовчанине Попове А.Г.». По справочной книге телефонов супруга Лакатоша без затруднений нашла телефон Александра Георгиевича.

       Мы встретились с Александром Георгиевичем на его квартире по ул. Мечникова тепло и радушно. Комната его была обставлена скромно. Стол на двоих накрыла его супруга Раиса Михайловна (сама она спешила на работу). За столом, с бутылочкой портвейна, повели беседу: как у кого сложилась послевоенная жизнь. Ему я рассказал, как по вине майора Дуэля меня разлучили с полком. Рассказал, что работаю на заводе и что приехал на Всесоюзное совещание, что имею семью и двух сыновей. Времени для беседы было недостаточно. Александр Георгиевич поведал мне продолжение истории боевого пути 1195 ордена Ленина артиллерийского полка под началом полковника Чурбанова. Судьба моих боевых товарищей меня интересовала особенно. С интересом выслушал ее до конца. Александр Георгиевич рассказал: «Погрузились в эшелоны в Курляндии (Латвия) там, где до этого приняли капитуляцию группировки войск противника. Двигались на восток медленно, так как в этом направлении шло много военных эшелонов с войсками. Когда стояли в Новосибирске, то мимо проходил эшелон, в котором из резерва направлялись политработники на фронт, среди которых был и майор Дуэль. Встретив своих, Дуэль сбежал от своего эшелона к нам. Со своими, проверенными в бою боевыми товарищами лучше, чем с новыми, спокойнее. (Отсидеться в тылу не удалось! Пр. А.Г.) Эшелоны Артполка прибыли в Иркутск. Разгрузились. Двинулись своим ходом через монгольские степи к китайской границе, где находились японские войска. Переход был тяжелым. Только оазисы пустыни давали пресную воду войску. Вода лимитировалась, ее не хватало. За соблюдением должного порядка следили сами генералы… Сопротивление врага было сломлено. Шли по китайской территории в горах медленно, а по равнине быстро. После длительного перехода с боями части полка остановились в Порт-Артуре. Один дивизион полка потом был направлен на Курилы».

       Мною было задано Александру Георгиевичу много интересующих меня вопросов, и он с большим желанием ответил на них. Поздний час прервал нашу задушевную беседу. На память, прощаясь, он подарил мне авторский экземпляр двух книг по математике. Эти книги впоследствии пригодились моим детям и молодежи нашей родни готовиться при поступлении в институты.
       Во время совещания осмотрел город Новочеркасск. Он расширился, вырос. Новые многоэтажные застройки появились вместо одноэтажных старых домов. Белизной стен и тысячами лампочек светились в степи новые корпуса жилых домов Новочеркасска. Возвращаясь из Новочеркасска с совещания и подъезжая к Ростову, я попросил водителя автобуса высадить меня на 22-ой линии. Была сильная метель. Улицы занесло снегом. Номер дома не помню. Думаю, что понапрасну сошел, что не найду тетю Дусю Лепилину, мать той Тани, что привели с Борисом Трифоновым к ней при первом освобождении Ростова-на-Дону в 1941 году. Она, Таня, находилась тогда временно на довольствии полка.
       Но достаточно было спросить первую попавшуюся женщину: «Не знает ли она, где проживает тетя Дуся Лепилина?», - как в ответ послышалось, - «Как не знать тетю Дусю, она у нас дворником работает и живет не далеко, близко совсем. Вон в том доме». Поблагодарив за помощь, я поспешил к дому тети Дуси, надеясь узнать судьбу ее дочки, угнанной немцами на чужбину. Пришел. Смотрит на меня постаревшая тетя Дуся, руки в мозолях, лицо с морщинами, пальцы скрючены болезнью. Что осталось от той молодой тети Дуси 1941 года?
       «Кто вы будете?» - обратилась испытующе ко мне с вопросом тетя Дуся.
       Я ответил: «Припомните, кому вы с дочкой Таней дарили белые шерстяные перчатки, когда ее к вам привели бойцы Красной армии?»
       Она вспомнила, подошла, обняла за плечи, притулила свою голову на мою грудь и горько заплакала. Потом ответила: «Помню, знаю, только не вернулась с чужбины моя единственная дочка». А слезы продолжали бежать из ее потускневших глаз. На мой вопрос, с кем живете? Тетя Дуся сообщила: «Муж пришел с фронта раненым и больным – похоронила. Сама тоже стала плоха. На рытье окопов изуродовала руки. Вот они, посмотрите», - показывая скрюченные болезнью пальцы на руках, - «Теперь студенткам сдаю одну комнату. С ними веселее, да и к пенсии добавок. Еще и дворником работаю. Живу…»
       Потом тетя Дуся предложила выпить чашку чая. Но мне надо было спешить. Поблагодарив за предложение, тепло распрощался и вышел на улицу. Она долго смотрела мне вслед через окно. Ее седые волосы были не причесаны, свисали на лицо, смоченные материнскими слезами невыплаканного горя.

       Покидал Ростов-на-Дону в расстроенном состоянии за судьбу наших девушек, угнанных на каторжные работы в Германию, за их постаревших одиноких матерей, за все беды, которые принесла нам война. Вспомнил продолжение истории нашего родного боевого 1195 ордена Ленина артполка, поведанную мне моим взводным командиром Александром Георгиевичем Поповым и на душе стало теплее. Расставаясь с Александром Георгиевичем, мы дали клятву трудиться так, как воевали, во имя мира на земле, просили друг друга писать письма и навещать в удобное время.

       С тех пор прошло 22 года. Три раза в год обменивались поздравительными открытками. Желали друг другу здоровья, счастья и благополучия в жизни. Но в январе месяце 1985 года я получил письмо от его дочки Тани, которая писала:

«Уважаемый Алексей Гаврилович!
       16-го января 1985 года в четыре часа утра скончался Александр Георгиевич Попов, мой папа. Еще 3-го января он был на работе. Подкосил его грипп, какое-то тяжелое вирусное воспаление.
       Прощался с ним весь РИИЖТ, в котором он работал 53 года, управление Северо-Кавказской железной дороги и отделение Ростовской железной дороги, где работают его бывшие студенты.
       Похоронили папу в квартале ветеранов войны на кладбище Северного городка.
Будьте здоровы. Берегите себя.
Таня».

       12-го февраля 1985 года мною было написано ответное письмо:

«Уважаемая Татьяна Александровна!
       Примите мои искренние соболезнования по случаю преждевременной кончины моего боевого друга, однополчанина и командира Александра Георгиевича Попова. Его последние слова в поздравительной открытке по случаю Нового 1985 года: «Крепко обнимаю», - заставляют меня с глубокой печалью вспомнить о человеке, который прошел совместно с нами по фронтовым дорогам тяжелый путь отступления от Миуса до Кавказских гор, а затем в невыносимо тяжелых условиях изгонять врага с Кубани и Таманского полуострова, форсировать с боями Керченский пролив, освобождать Прибалтику, вплоть до радостного дня капитуляции 30-ти дивизий врага, блокированных нами на Курляндском полуострове.

       День Победы, 40-летие которого вся страна будет отмечать в этом году, это его День Победы, это он своим солдатским трудом с офицерскими погонами добился этого дня. И тем горше наша утрата, что не удалось ему дожить до этого всенародного и мирового праздника. Но нашу добрую память о человеке, который своей добротой и разумом своих трудов помог и многим москвичам, мы сохраним в наших сердцах. Им подаренные мне книги всегда будут напоминать мне, моей семье и близким о человеке незаурядном, большом и красивом.
Спасибо за письмо.
Будьте здоровы.
Зубков Алексей Гаврилович».

       Печальная весть о кончине Александра Георгиевича мною была сообщена в Совет ветеранов 1195 ордена Ленина артполка в станицу Северскую с просьбой при встрече однополчан почтить его память вставанием и минутой молчания. А закончить свой рассказ мне хочется одним из эпизодов выполнения особо важных заданий командования, связанных с участием Александра Георгиевича.

       Это было в Курляндии, в районе города Ауце (Латвия) в начале 1945 года. Командование полка назначило боевую группу в составе командира группы лейтенанта Попова А.Г., радистов Фатеева Михаила и Терещенко Иосифа, разведчика Пети Лямкина и меня, Зубкова Алексея в качестве вычислителя. Перед группой была поставлена задача: в ночь перейти линию фронта, углубиться на территории врага до 4,5 километров, найти в лесистой местности замаскированные танки, выбрать подходящий наблюдательный пункт, связаться по рации с батареями и открыть огонь по бронированным чудовищам с целью их уничтожения. Ориентировочно, уже было известно, в каком квадрате сосредоточены вражеские танки. К выполнению задания готовились не долго. Взяли оружие, топографические карты, радиостанции, запас гранат и патронов, продукты и другие необходимые принадлежности (бинокль, саперные лопатки и др.). Тронулись в полночь. На переднем крае пехоты нами были уточнены с пехотинцами места нахождения основных точек врага, его дозоры. Передний край противника не имел сплошной линии обороны, часто освещался ракетами. Переходили линию фронта по болотистому, поросшему кустарником, месту. Стояла оттепель. Снега не было. Прошли без шума, необнаруженными. К утру углубились от переднего края до 4-ех километров. Двигались медленно обочиной дороги. При появлении опасности маскировались – углублялись в лес. Утром, соблюдая строжайшую маскировку, мы отыскали место сосредоточения танков. Они были замаскированы от обнаружения авиацией ветками елей и сосны. Мы уточнили по карте место их нахождения, рассчитали прицел и буссоль для стрельбы. Зашли в глубину леса, выбрали подходящую ель для наблюдения, оборудовали свой наблюдательный пункт. Наблюдение вел с дерева сибиряк Петя Лямкин в бинокль. Мы находились у основания ели. Замаскировались. Лейтенант Попов приказал радистам Фатееву и Терещенко установить связь с батареями. Связь была установлена. По команде лейтенанта Попова был дан одиночный выстрел для пристрелки цели. Разведчик Лямкин засек место разрыва снаряда, доложил лейтенанту… Мы ввели коррективы на стрельбу и открыли беглый огонь по площади нахождения танков. Немцы, как бешеные крысы, стали бегать вокруг своих машин, используя паузы в стрельбе, пытаясь завести их и перегнать в другое место. Сделав очередной перерыв в стрельбе и внеся новые коррективы, нами был вновь открыт беглый огонь. До 15-ти машин и танков горело по подсчетам разведчика, много валялось фашистских трупов, а наши снаряды все ложились и ложились в цель, уничтожая технику врага. Чтобы посмотреть свою работу и сделать соответствующую корректировку огня неоднократно поднимались на ель и мы с лейтенантом Поповым. Но, видимо, враг засек работу наших раций. Появилась спешная беготня немецких солдат в нашу сторону со служебными собаками. Их лай приближался все ближе к нам.

       Задача нами была выполнена. Скопление боевой техники врага было уничтожено. Огонь был прекращен. Стали поспешно сниматься с наблюдательного пункта и уходить в глубину лесного массива. Нам удалось оторваться от преследования овчарок и переждать остаток дня в гнилостных непроходимых болотах. Надеялись, что все трудности позади. Но не на всем пути выполнения нашего задания нам сопутствовала удача. С большим трудом мы выбрались из непроходимого болота. А когда наступила глубокая ночь, и мы стали двигаться к переднему краю нашей обороны, то к концу этого пути мы наткнулись на группу фашистов. Они нас обнаружили и стали преследовать. Мы отстреливались, бросали гранаты, уходили. На переднем крае врага пошел переполох. Осветительные ракеты беспрерывно висели над нами. Немцы вели огонь в нашу сторону из ручного и минометного оружия. Мы перебежками во время пропадания света от осветительных ракет сокращали расстояние до своих позиций. Но не суждено всем было вернуться невредимыми из этой операции. Вражеская пуля замертво уложила радиста Терещенко Иосифа. Чуть позже от осколков разорвавшейся мины получил семь тяжелых ран Петя Лямкин. Медленно, ползком выносили на себе: Миша Фатеев своего радиста Терещенко, лейтенант Попов – сибиряка Петю Лямкина. А мне досталось тянуть две радиостанции. Пехотинцы наш переход прикрыли ответным огнем. Они нас встретили, оказали раненому разведчику первую помощь, доставили в часть. В этой горячей каше лейтенант Попов даже не заметил своего легкого ранения мягких тканей ноги. Ранение оказалось легким, поэтому в госпиталь он ехать отказался, лечился при санчасти. Мелкие царапины получил и Миша Фатеев. Радист Терещенко Иосиф был нами похоронен со всеми почестями героя, отдавшего жизнь за честь и независимость нашей Родины. Его, на Кубани, одинокая старушка-мать потеряла своего единственного сына. Петю Лямкина отправили в госпиталь. Потом он писал, сообщал, что чувствует себя удовлетворительно.

       Эта наша боевая вылазка в тыл врага навеки сплотила наши сердца. Мы стали родными братьями на всю оставшуюся жизнь. Фронтовики – народ скромный. Возможно, об этом никому Александр Георгиевич не рассказывал. Ведь как-то не принято про себя говорить о своих делах на фронте. Но и нельзя об этом умолчать, скрыть от людей, для которых Александр Георгиевич отдал себя целиком, не пожалев и своей крови. Мы, однополчане, и свидетели этих событий, обязаны были сказать, что я и делаю, написав настоящий рассказ. Пусть знают об этом и в его институте и на предприятиях железной дороги, где работают его бывшие воспитанники. Пусть они знают и помнят, каким он был в полной своей красоте.

       P.S. Один экземпляр рассказа направлен 3.01.1986 года супруге Александра Георгиевича – Раисе Михайловне.

12.1985

Василий Федорович Федоров


       Батарея лейтенанта Федорова пополнила наш Чурбановский полк в тот момент, когда его потрепанные дивизионы потеряли много своих стволов в боях против танковой армии Клейста под Ростовом летом 1942 года. Это явилось подспорьем для нас в тот период. И стало источником для восстановления сил полка подразделением, побывавшем в бою. И не только побывавшем в бою, а вышедшем из боя победителем над врагом в то время, когда его артполк потерял все свои пушки, а сам командир полка Стеценко со своими артиллеристами был вынужден сражаться с танками врага бутылками с горючей жидкостью в противотанковом истребительном отряде в качестве его командира. В том бою, при переправе через реку Дон со своей батареей под огнем врага, двадцатилетний командир батареи, используя полученные военные знания в артиллерийском училище, свою энергию молодого офицера и боевую сметку показал незаурядные организаторские способности военного специалиста. Сплотив коллектив, он смог не только спасти свои орудия, но и нанести ощутимые потери врагу, выводя из строя огнем батареи его живую силу и технику. Тогда, в 1942 году, при отступлении 56-ой армии с боями в горы Кавказа военное счастье ему сопутствовало. Оно не разлучилось с ним и далее, более 2-х лет боевой фронтовой службы в нашем 1195 артполку. Шло фронтовое время. С каждым месяцем мастерство молодого коммуниста, комбата под огнем врага оттачивалось, совершенствовалось и закалялось. Он был смел и храбр в бою, не жалел себя ради победы над врагом.

       Если многие командиры батарей стремились расположить свои наблюдательные пункты позади боевых порядков пехоты, то у В.Ф. Федорова было правилом – в наступательных боях находиться в боевых порядках пехоты, что обеспечивало несомненный успех продвижению стрелков вперед, так как артиллерийский огонь его батареи был более эффективным по уничтожению огневых точек врага, чем у тех комбатов, которые находились на большем удалении от переднего края. За все время его пребывания в нашем полку он так и остался верен своей тактике, несмотря на то, что опасность для жизни возрастала многократно. И не только от обстрелов передовой противником артиллерийским, минометным и пулеметным огнем, но и от прямых атак врага, когда комбату с автоматом в руках приходилось отражать наседавших на наблюдательный пункт фашистов. Так было при освобождении Кубани и Тамани, при высадке десанта в Крым, при освобождении западных районов Калининской области и советской Латвии.

       Помню, в районе Горячего Ключа перед нашим наступлением Федоров со своими разведчиками пузом пропахал весь передний край, нанося на карту новые огневые точки сопротивления противника, а там, где была необходимость в этом, проникал в тыл врага. Своим эффективным огнем батареи при наступлении на Горячий Ключ и его освобождении урон, нанесенный противнику, был ощутимее большим, чем тот, которого добивались другие комбаты полка. Бои с врагом по освобождению Кубани носили ожесточенный характер. Приходилось с боями брать каждую станицу и каждый хутор, водные преграды рек и укрепленные высокие точки. Уже остались позади Горячий Ключ и Саратовская, станции Энем и Георгие-Афипская, станицы Северская и Ахтырская.

       В боях за Абинскую Федоров, идя в боевых порядках пехоты, придерживаясь железнодорожной насыпи, заметил в балке скопление танков противника, которое готовилось контратаковать наши наступающие части. Срочно по рации радиста Фатеева была восстановлена связь с батареей. Был открыт беглый огонь по скоплению танков врага. Вражеские машины стали, как тараканы от огня, расползаться в разные стороны, оставляя на поле боя шлейфы черного дыма с красными языками пламени. Остервеневшие фашисты бросили свои оставшиеся неповрежденные танки на наши позиции. Командир батареи Федоров приказал своим подчиненным залезть в оборудованные в земле щели и отбивать ручным оружием идущих автоматчиков за танками врага, когда они вклинились в нашу оборону. Не имея другого выхода, комбат вызвал огонь на себя и стал им поражать наступающие войска врага, корректируя по рации точность огня батареи. Бой был коротким. Враг не выдержал удара и стал откатываться на запад, оставив на поле боя свои дымящиеся и подбитые танки и трупы солдат. Наши артиллеристы отделались мелкими ранениями и ушибами. Только командир взвода Борис Лакатош, находившийся вместе с комбатом, подорвался на мине при перебежке в укрытие и был отправлен в госпиталь.

       После превосходно проведенной операции по уничтожению танков врага и его живой силы капитан Федоров был назначен командиром нашего дивизиона вместо выбывшего из строя Кости Жукова. И в новом своем качестве командир дивизиона капитан Федоров придерживался своей тактики – выносить наблюдательные пункты командиров батарей в боевые порядки пехоты совместно с наблюдательным пунктом командира дивизиона.

       Нельзя умолчать об эпизоде в боях на «Голубой линии» в районе станицы Крымской. Наблюдательный пункт командира дивизиона располагался под самым носом противника, на склоне глубокой балки недалеко от населенного пункта Городище. Гарнизон наблюдательного пункта состоял из командира дивизиона Федорова, двух разведчиков, одного связиста, одного радиста и вычислителя в моем лице. Питание для нас подвозили только ночью, в то же время менялся и состав гарнизона. Склон зарос высоким бурьяном, а блиндаж был замаскирован свежесорванной травой. Казалось, врагу нас не отыскать в буйных степных травах. Но вот наступил жаркий июльский день. Шел горячий бой местного значения. Наши батареи, не жалея снарядов, вели огонь по огневым точкам врага, помогая пехоте справиться с выполнением приказа. Истребительная авиация пулеметным огнем вела бой за господство в воздухе, заставляя неудачников пикировать в землю.

       Во второй половине дня артиллерийские разрывы врага стали ложиться в районе нашего наблюдательного пункта. Было видно, что противник нас рассекретил и берет в вилку, чтобы уничтожить наш наблюдательный пункт. Следующие разрывы должны были бы быть нашими. Картина складывалась не из приятных для шести человек гарнизона. Мы срочно перенесли огонь наших батарей на подавление вражеской, которая демаскировала себя дымом стрельбы. Вражеская батарея замолкла, возможно от того, что в наш блиндаж попало три ее снаряда, а, возможно, и от нашего огня, но это маловероятно, так как огонь велся по закрытой цели.

       Из трех снарядов, попавших в наш блиндаж, один неразорвавшийся снаряд прошил крышу блиндажа и ушел глубоко в землю, чудом никого не задев. Два других снаряда, разорвавшихся на крыше блиндажа и в траншее при входе в блиндаж обрушили перекрытия, засыпали землей вход и погребли под своими обломками вместе с землей командира дивизиона, радиста Мишу Фатеева и связиста Гребенюка. Мы стали откапывать товарищей, оказывать им помощь. К нашему общему счастью все они оказались живы. Командир дивизиона, получив легкое ранение, не покинул поле боя, а продолжал вести огонь по врагу, пока не получил приказ о прекращении огня от командира полка полковника Чурбанова.

       Я был очевидцем того, как при высадке десанта с Таманского полуострова в Крым командир дивизиона Федоров с автоматом в руках вместе с пехотой бросился с катера в холодную морскую воду и схода атаковал врага автоматным огнем, а затем поддержал атаку огнем артиллерии своего дивизиона, отдавая команды через сержанта, радиста Терещенко, находившегося вместе с ним.

       После освобождения Тамани и высадки десанта в Крым наступил долгожданный и длительный отдых артполка в станице Медведовской. Красавец капитан Федоров В.Ф. не заставил себя долго ждать в выборе подруги жизни. Многие женщины желали бы с ним связать свою судьбу. Но он из всех красавиц большой станицы Медведовской свой выбор остановил на одной. Ею стала достойная ему Нина Лукинична, на квартире родителей которой он располагался все время нахождения артполка в Медведовской. Будучи его женой при отправке артполка на фронт Нина с грустью расставалась с мужем, желая ему счастья в бою, смачивая свои слова росинками слез, обильно катившимися по ее красивому лицу.

       При освобождении западных районов Калининской области радист Миша Фатеев, заезжавший попутно в Москву, привез мне от жены моего брата четвертинку водки – самый дорогой солдатский подарок. После боя, вечером, на берегу небольшой реки, пригласив находившегося рядом комдива Федорова, предложил ему разделить с нами (мной и Мишей Фатеевым) компанию и выпить по 80 грамм водки. Он с охотой, из уважения к подчиненным, согласился удовлетворить нашу просьбу. Завязалась беседа. Тогда Федоров сказал: «Знаете, вот эта небольшая река на моей родине Псковщине течет большой рекой и называется Великой». Для меня это было новостью. Возникли вопросы. Пошли воспоминания о родных, знакомых и их судьбах. Я был доволен капитаном в том, что он не отказался от моего предложения и вел с нами беседу на равных, оставив в моей памяти приятные воспоминания своей теплоты, простоты и доброты к людям.

       Ожесточенность боев в Латвии была такова, что многие населенные пункты переходили неоднократно из рук в руки. В рукопашных схватках зачастую решалась судьба того или иного населенного пункта или укрепленного узла сопротивления. Обычно немцы избегали рукопашного боя, предпочитая ему огонь своих автоматов, стреляя веером, уперев приклад в грудь или ведя неприцельный огонь через плечо при бегстве. Вот в такой обстановке в боях за местечко Сунтажи оказался наш командир дивизиона Федоров. Находясь в боевых порядках пехоты со своими разведчиками и связистами, он с огнем своих батарей поддерживал атакующих стрелков, уничтожая очаги сопротивления врага и продвигаясь шаг за шагом вперед. Завязались бои в траншеях врага. Командир дивизиона, очутившись в траншее, не заметил, как из-за поворота этой траншеи недобитый фашист наводил автомат в сторону капитана. Но это заметил находившийся рядом с капитаном связист Гребенюк. Он бросился к своему командиру и прикрыл его своим телом. Раздалась короткая очередь немецкого автомата, и Гребенюк замертво упал на землю. Одновременно сильным ударом приклада по голове фашиста разведчик Мясников свел счет с врагом. Гребенюк погиб, представленный к правительственной награде посмертно орденом «Красной Звезды». Но в этом бою не повезло и разведчику Мясникову. Ему осколками от прямого попадания снаряда оторвало ногу и раздробило руку. За геройский подвиг в этом бою Мясников был представлен к правительственной награде – ордену «Отечественная война».

       Зловещая черная смерть на фронте неотступно, по пятам ходит за каждым воином. Она преследовала и капитана Федорова. После освобождения Сунтажи полк перебрасывался к местечку Огре, что расположен в 18 км от Риги. На Западной Двине командир дивизиона ехал с нами в штабной машине, и оказалось, что мост впереди на нашей дороге оказался взорван. Ждать было некогда. Решили объехать по заболоченной местности, не зная о том, что она плохо разминирована. К нашему несчастью одна из мин взорвалась под задним колесом машины. Машина была выведена из строя. Ее пассажиры отделались ушибами и легкими ранениями. Командир дивизиона Федоров не пострадал.

       Отважно сражался командир дивизиона при освобождении Риги и в боях в Курляндии по уничтожению отрезанных от Германии 35 дивизий врага. Показывая личный пример в бою, его подчиненные брали с него пример, бесстрашно шли в атаку на врага, отбивали контратаки противника на наблюдательный пункт командира дивизиона. Часто, совместно с пехотой, своим личным оружием защищали передний край обороны, нанося урон врагу. Командир дивизиона Федоров был требователен к подчинённым, но его требовательность сочеталась с чутким и внимательным к нам онтошением, а  также заботой о повседневных бытовых условиях. Он строго требовал от старшин, чтобы обеды были наваристые и вовремя доставлялись всему личному составу и в первую очередь тем, кто находился на переднем крае, неся службу в особенно тяжелых условиях. Он лично следил за регулярностью смены белья личным составом дивизиона, проведением банных дней с дезинфекцией верхней одежды. В конце второй декады октября месяца 1944 года один из храбрейших офицеров полка, командир дивизиона Федоров был тяжело ранен в бою и эвакуирован в тыл. Моя связь с ним прекратилась.

       Прошло много лет после войны. Уже все мы, бывшие фронтовики-холостяки, обзавелись семьями, а наши дети стали большими. Как-то поехал проводить на Павелецкий вокзал Москвы свою племянницу Марию, уезжавшую на малую родину отдыхать. Отправив родню, вернулся на трамвайную остановку и жду прибытия трамвая нужного мне номера. На остановке народу было мало. Среди гражданских, ожидая прибытия транспорта, прохаживался военный в форме артиллериста. Нас, гражданских, было больше и ему ни к чему было осматривать каждого. А мой взгляд, как магнитом притянутый, прилип на его лице. «Это он, Федоров» - подумал я и стал садиться в вагон подошедшего трамвая. Военный с передней площадки, а я с задней. Взяв билет, подхожу к нему. Стали объясняться. Оказалось, что мое предположение было верным. Это был мой однополчанин, да к тому же мой командир дивизиона. Конечно, я затянул его к себе на квартиру. Как положено, отметили встречу. Он остался ночевать. Договорились о связи.

       В конце пятидесятых годов Василий Федорович после госпиталя служил в ГДР. Когда подросла дочка Таня, он ее определил в московский интернат в Сокольниках. На период нахождения Тани в интернате наша семья шефствовала над Таней. Навещали ее, в отпускные дни и каникулы она жила у нас. Мы сдружились и стали как будто родные. Потом дочь выросла, окончила институт, вышла замуж, заимела дочку. Василий Федорович ушел в отставку и обосновался на жительство в Тбилиси. Его сын Володя пошел дорогой отца. Он окончил артиллерийское училище, служил в ГДР. Женился. Взял в  жены казачку из той же станицы Медведовской, откуда и его мама Нина. Имеет двоих детей.

       С Василием Федоровичем Федоровым поддерживаем связь поздравительными открытками. Он был частым гостем нашей семьи при проезде на Псковщину, где оставались в живых его брат и родная мать.


О фронтовых стихах


       В моем фронтовом архиве хранится блокнот со стихами, к обложке которого приклеен портрет Александра Сергеевича Пушкина, который прошел со мной фронтовой путь длиною в четыре года и воодушевлял меня на творческую работу в литературе. Используя рождаемые ежедневно фронтовые сюжеты и каждую минуту свободного времени, я кропотливо работал над стихами, которые, по моим несбыточным планам должны были положить начало моего творческого пути в поэзии. Но обстоятельства тяжелого послевоенного семейного положения не позволили мне связать свою жизнь с литературой. С горечью в душе пришлось расстаться с мыслью о поступлении на литфак института им. Горького и целиком отдать себя восстановлению разрушенного войной народного хозяйства и выполнению очередных пятилеток с ежегодной подпиской на государственный заем в размере месячного заработка. При этом приходилось работать, жертвуя своим личным временем, а порой и выходными днями.

       Лишь в 1963 году мне удалось, не имея специальных знаний, как-то обработать фронтовые стихи и собрать из них два тома, отпечатанных на пишущей машинке. Первый том охватывает период отступления Красной армии с ее тягостными переживаниями. Второй том – период нашего победоносного наступления вплоть до Дня Победы над фашистской Германией.

       Стихи были отпечатаны в пяти экземплярах, из которых два хранятся у автора, по одному экземпляру у сестры – Анны Гавриловны, племянника Алексея Михайловича и у племянницы Раисы Николаевны Томиной.

       В два тома вошла только половина моих стихов. Другая половина их сгорела в пламени войны, когда мне приходилось в составе армейского противотанкового истребительного отряда бутылками с горючей смесью отбивать танковые атаки генерал-полковника Клейста на город Краснодар 09.08.1942.

       Стихи двухтомника напечатаны в хронологическом порядке с указанием даты и места их написания, что легли основой в составлении истории боевого пути 1195 ордена Ленина артиллерийского полка Резерва Главного Командования.

       Многие мои стихи печатались в армейских газетах, а стихотворение «Поляк» было помещено в польском журнале «Жолвеж польский» N 21 за 1963 год, экземпляр которого хранится в моем архиве.

       При работе над двухтомником истории боевого пути артполка часть стихов двухтомника были использованы по тексту былинных рассказов и к ним возвращаться в данном рассказе нет необходимости. Коснусь упоминаний и выдержек лишь тех стихов, которые, на мой взгляд, заслуживают внимания по причинам приведенным ниже.

       Командир дивизиона Жуков был нашим  любимцем. К началу войны с Германией он уже нюхал порох в финскую компанию, за что был удостоен ордена «Красного Знамени», украшавшего его на правой стороне гимнастерки. Прошел с нами половину боевого пути. Я вместе с ним отбивал танковые атаки врага при защите Краснодара без наличия у нас пушек и только с бутылками горючей жидкости. Он погиб в бою. При его жизни я посвятил стихи ему – Сергею Константиновичу Жукову.

Душой бойца всегда ты был,
Мечтой одной с бойцом ты жил.
Ты, как детей, любил бойцов,
Боец любил таких отцов.

Мы чтили Вас и будем чтить,
Пока на свете будем жить.
Умрем, бойцов сыны о Вас
Детям своим расскажут сказ.

И будут долго вспоминать,
Как мы Чапаева, Вас знать.
Представят сорок первый год
И с ним советский наш народ.

       В годовщину вероломного нападения врага на нашу священную землю, несмотря на то, что враг нанес нам под Харьковом ощутимые потери, бойцы были настроены оптимистически, что нашло отражение в стихотворении:

22-го июня 1941 года

Жестоким был сей день печали,
Войной шел немец к нам.
Мы силой русской отвечали,
Стоя лицом к врагам.

И бились крепко все за землю,
На жизнь иль смерть страны.
Сердца полны одною целью –
Разбить врага должны!

Уж сбылись частью эти мысли,
Но сбудутся сполна.
Разгоним тучи, что нависли,
Прогоним мы врага.

       Боевая фронтовая дружба родила в начале войны крылатое четверостишье, которое часто мною повторялось в послевоенное время.

Нахлынет на берег прибой,
Отхлынет и опять ложится.
Вот, точно так, и нам с тобой,
Мой друг, не разлучиться.

09.1941
Сочи

       В боевом листке была помещена моя заметка о встретившейся на нашем пути партизанке - Маше. Заметка оканчивалась стихами.

Вот, вот она, влекомая судьбою,
Прошла в огне украинскую степь,
Горячим сердцем пламенно с собою
Несла в груди врагу священну месть.

       Четыре строки были посвящены спутнице 17-го отдельного артдивизиона Татьяне Лепилиной, угнанной в неволю:

Смертные дни миновали…
Грозные дни впереди.
Очи знакомой сказали:
«Леша, врага победи!»

       В стихотворении «Безымянный герой» показан боец, насмерть стоявший, защищая переправу через Дон от врага. Показано мужество советского воина, сражавшегося с превосходящими силами противника, с верой в нашу победу при отступлении в 1942 году.

Ни треск стрельбы, ни звон металла,
Ни бочки сброшенной вой – визг,
Идея наша побеждала,
Как побеждает всюду жизнь.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

И всюду нашему герою
Салютом был успешный бой,
А в тихий час бойцы порою
Его вспомянут меж собой.

       В то время о наградах не думали. Думали о том, чтобы преградить путь врагу на Кавказ и к Сталинграду. Не исключено, что наш герой в своей части остался в списках без вести пропавших, что часто бывало в жарких боях.

       1-го августа мною было написано стихотворение «У Бочаевской переправы», что на Дону. Очевидец рассказывал: «…Мы шли темной ночью. Всюду спотыкаемся на разбитое, убитое, искалеченное. Когда упрешься в неизвестное и начинаешь руками ощупывать, то попадаются части убитых людей и животных. Трупы убирать некому…» В этом стихотворении я писал:

Покрылась в траур зелень мира,
Воронкам кучным  счета нет.
Боев картина мозг бродила,
Того не видел жизни свет.

Обрывки трупов сплошь встречались:
Детей, бойцов и стариков…
А с ними вместе перемешались
Коней останки и быков.

       Тогда, июльскими днями 1942 года, скопление военных и гражданских лиц, техники, домашнего скарба, колхозного скотского поголовья у переправы было столь велико, а бомбежки с воздуха столь ожесточенны, что  невозможно даже представить нанесенного нам ущерба врагом.

       В предгорьях Кавказа, в городе Горячий Ключ, в августе месяце 1942 года, вспоминая тяжелые бои и вынужденное отступление перед превосходящими силами противника в танках, я с негодованием писал:

За смерть товарищей на юге,
За Краснодар, за Дон, Ростов,
Что сделал гад в своем недуге,
Я ненавидеть стал врагов.

Не встречу я друзей похода
Десятков многих смертных битв,
Пока я жив, мне нет отхода –
Вот лозунг мой взамен молитв.

       Кавказские горы с ущельями у перевала Лысый Кутык в конце августа навеяли мне слова стихотворения:

Белеет облако тумана
Внизу, в ущелье подо мной,
И сердце ноет, словно рана,
В печальный день красы родной.

Кавказ, Кавказ! Какое слово.
Тебя мой Лермонтов воспел,
Любить заставил с полуслова
И кровью защищать велел.

За правду нашу, за отчизну,
Ее обширные края
Готов и жертвую я жизнью,
Чтоб защитить, Кавказ, тебя.

       Осень в горах Кавказа, покрытых зеленой шубой хвойных и лиственных лесов, была расцвечена яркими красками уходящих на покой листьев. Зачастую деревья брали на себя удары артиллерийских и минометных обстрелов со стороны врага, защищали своею грудью воинов, которые в свою очередь защищали их от неприятеля. В стихотворении от 30 сентября 1942 года под названием «Осень» писал:

Ты жизнь отдал за фунт картошки,
Сия вина у нас самих.
Погибнете ведь вы, как мошки,
Не увидав друзей своих.

Как гадко смерть принять без боя,
Быть может, вас уж нет в живых,
И понапрасну письма Зоя
Ждет с нетерпеньем ей родных.

Пропал, и вести не приходят
Домой своим, где ждет родня.
Среди народа толки бродят
В печальну ночь, средь бела дня.

       В это же время в стихотворении «Я мстить обязан» писал:

Я мстить врагам обязан пред Отчизной
За жизнь родной и близкой мне страны,
За тысячи погибших наших жизней,
За мне родные, горные ветры.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Отучим немцев делать к нам прогулки
С оружьем смерти к жителям труда.
Ведь эти дни, по правду сказать, жутки,
Неповторимы немцам никогда.

       Накануне праздника Октября, 3-го ноября 1942 года, располагаясь в землянках Хребтовой Щели, написал стихотворение под названием «Размышление», в котором писал:

Брось грустить, мой друг похода,
Брось печалиться сейчас,
Счастье снова на восходе,
Все зависит ведь от нас…

Выпей стопку русской горькой,
Ермака потом споем,
А на завтра, ранней зорькой,
Мы вперед, вперед пойдем!

       Этот период был самый тяжелый для нашей Родины. Враг штурмовал Сталинград, был на подступах к Грозному, Баку и Туапсе, местами перевалил через Главный Кавказский хребет. Засыпал нас листовками, где говорилось, что мы в окружении и предлагал нам сдаваться, взяв с собой котелок, ложку и в качестве пропуска – листовку. Но оптимизм коммуниста не покидал и в это время. 5-го ноября, в канун двадцать пятой годовщины Октября писал:

Второй уж год родной Октябрь
Встречаем мы в огне пожарищ,
За ним идет гроза ноябрь -
Зверям берлинским, мой товарищ.

       Прогноз оправдался. 19-го ноября 1942 года артиллерийская канонада возвестила начало разгрома армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом. А 19-ое ноября вошел в историю нашего народа, как День артиллерии и ракетных войск Советской армии.

       Военный совет 56-ой армии приказом за N 025н от 5.11.1942 наградил меня медалью «За отвагу» за мои успешные бои в противотанковом истребительном отряде. Тогда мною было написано стихотворение:

Награда

Страна вручила мне награду
Ее в бою я заслужил.
Как и стране, мне нет отрады,
Пока в России немец жив.

Медаль - оценка пред отчизной.
Горжусь, что ловко гадов бил
За тысячи погибших жизней,
За край родной, где вольно жил.

Настанет время, радость вспрянет
В сердцах любимых нам людей,
И гимн родной победу грянет
Во всех концах страны моей.

       Совинформбюро сообщило, что 22.11.1942 наши войска сталинградского направления пошли в наступление, захватили много трофеев. Выражая чувство гордости за стойкость сталинградцев, я писал:

Пришел наш жданный верный час,
Боец с врага не сводит глаз,
Успехам битвы очень рад,
Салют и слава, Сталинград!

На митингах мы клич даем,
Что Краснодар, Ростов возьмем!
Ноябрь – ты счастье для бойца,
Ноябрь – могила подлеца.

       Никогда не померкнет слава, рожденная в бою. Никогда не забудется самоотверженность Леонтия Кондратьева, закрывшего своим телом амбразуру врага. Армейская газета посвятила героическому поступку Кондратьева рисунок. К этому рисунку мною были написаны стихи:

Дзот сеял смерть, держал высотку,
К себе бойцов не подпускал.
Чтоб заглушить гадюке глотку,
На вражий ствол он грудью пал.

02.12.1942
Хребтовая щель

       Леонтий Кондратьев повторил подвиг, совершенный рядовым Матросовым. Потом были и другие герои.

       Декабрьской дождливой зимой, в землянке Кавказских гор, при коптилке из гильзы зенитного снаряда мною было написано стихотворение «Я не рожден был стать поэтом», в котором говорил:

Нам не хватило зла и мести,
Мы люди мира, не войны…
Во имя Родины и чести
Все ненавидеть их должны.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Лишь наступлением на фронте
Успешным может стать девиз
Народа нашего: «Так стойте!
И наступайте на фашизм!»

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Поднялись воины могучей,
Как монолит-гранит, стеной
И укрепленной местью жгучей
С врагом для битвы роковой.

И дрогнул враг в боях жестоких,
И сломлен был его хребет.
У нас в России, на Востоке
Сменил черед больших побед.

Мы наступали, изгоняя
Врагов непрошенных с земли
И в каждой битве дополняя
Отчизны силы, что росли.

Своим стихом простым, от сердца,
Понятным каждому бойцу,
Что добавлял фашисту перца…
И славу нес он храбрецу.

       К рисунку Кроличева «Варвары», где фашист саперной лопатой громит музей, я в январе 1943 года написал слова:

Вор, убийца, людоед
Ненавидит жизни свет.
Если  хочешь вольно жить,
Нужно варвара убить.

       В тоже время был помещен в газете снимок «Пойманный с поличным». На снимке группа командиров штаба допрашивала задержанных грабителей, у которых обнаружены детские, женские и мужские вещи. К нему я написал стихи:

Посмотрите, чем занялся,
Убедитесь, кто он есть,
За трусами, гад, гонялся,
Позабыв про совесть, честь.

Пулю в лоб тебе, грабитель,
Я боец отчизны, мститель.

       В газете был помещен рисунок без автора. Боец с автоматом в атаке. Крупными буквами надпись: «За родную Кубань!». К этому рисунку мною были написаны стихи, которые кончались словами:

Казачка слышит гул стрельбы,
Сквозь слезы кличет: «Помогите!»,
С врагом зовет нас для борьбы:
«Сыны страны помочь спешите!».

Вперед! За слезы матерей,
За смерть невинных наших граждан
Громи врага! Спеши скорей
На зов своих в плену собратьев.

18.01.1943
Хребтовый перевал

       5-го июня 1942 года погиб мой брат Михаил на Калининском фронте. Используя снимок в газете, где гитлеровцы стоят у расстрелянных советских граждан, я написал четверостишье:

Вот этот веский документ
Клеймит арийца – гада,
Настал, бойцы, пришел момент,
Чтоб отомстить за брата.

       В станице Ильской были заживо сожжены до 200 человек военнопленных и мирных граждан. Под этим сообщением в боевом листке было написано мое стихотворение под названием: «Мсти».

Забиты окна, дом горит,
Кругом стоят с клыками звери,
Фашист для всех он - зверь, бандит,
Он двести граждан ввел за двери…

Да разве мести есть предел
В груди отчизны, патриотов.
Горит кровь в сердце, коль задел,
Мсти, воин, крепче идиотам.

14.05.1943
Кубань

       При прорыве «Голубой линии» врага в районе высоты восточнее Молдавского сдался в плен онемеченный поляк, который используя удобный момент забросал гранатами немецкий штаб. Ему, поляку, брату по крови славянской посвятил стихотворение, которое было помещено в польском журнале «Жолвеж польский». Привожу его текст полностью.

Поляк

Он просит: «Дайте закурить»,
Осведомляется о спичках,
С улыбкой с нами говорит
О службе тяжкой и о лычках.

Ребята делятся махрой,
С ним говорят о жизни Польши,
О том, что есть поляков строй,
Готовых мстить врагам за Польшу.

А он, вот, только что стрелял…
Быть может мстителя-героя
Своею меткой пулей снял –
Добавил каплю в море горя.

Нам не известно, кто он есть:
Бандит ли, вор или поляк,
Поднять готовый Польши честь…
Все дело это было так.

Как только кончен был огонь
Артиллеристов по высотке,
И шел в траншеях смертный стон,
Пошли стрелки вперед, на сопку.

Тут разыгрался ближний бой:
Гранаты, штык пошли в работу,
В пылу не слышен пули вой,
Давал боец для мщенья ходу.

И вот блиндаж: здесь немцев штаб.
Поляк, увидев наши цепи,
Не дал арийцам верный драп –
Гранаты бросил все он в двери…

Потом поднял сам руки вверх,
Сказав проклятье немцу трижды…
Стоит, вот, с нами, прежний смех,
Идут бойцы послушать ближе.

25.07.1943
Крымская

       В моем стихотворении «Июль 1943 год» говорится о бессмертии жизни на земле. В нем писал:

Июль 1943 год

Нас не страшит жестокость битв,
Ее недавно мы видали.
Из нас ведь каждый хочет жить,
За жизнь друзья в походе пали.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Вот в балке рядом баянист
Играет песенку «Платочек»,
А дальше тенор, голос чист,
Нам ясны звуки нежных строчек.

Вдали послышался разрыв,
Вот где-то рядом пала мина,
Но разве жизненный порыв
Нарушить может эта сила?

Бывало, жаркие бои,
По сотне «Юнкерсов» висело,
Но ведь в траншее все свои,
До смерти всем какое дело.

Смерть не возьмет над местью верх,
В презренье к смерти есть победа,
Ведь много на сердце у всех
Кровавых ран от немцев следа.

Идет беседа. Ночь тиха.
И звезды шепчутся блистая.
Совсем вот рядом смех «ха - ха»
Девчат. Их дружба боевая,
Как память будет жить века.

09.07.1943
Крымская

       На окраине освобожденной станицы Абинской по рассказам очевидцев немцы расстреляли первую группу советских граждан численностью до 280 человек. Это кровавое место я видел своими глазами, а свой гнев и гнев всех воинов Красной армии выразил стихотворением:

Земля в крови

Стою, смотрю, да разве можно
Спокойно ерик созерцать…
Здесь в нем валяются безбожно
Безвинных граждан пятьдесят…

Их смертью немец наслаждался,
Их местью грудь горит моя.
Кто вражьей жертвой оказался:
Твоя ли дочь, моя сестра.

Иль пуще – маленький ребенок,
Надежда матери, отца.
Он уничтожен, как котенок,
Фашистом даже без свинца.

Лежат их трупы, не зарыты,
Костьми остался документ,
Где кровью выведено: «Лютите!».
Руси народ настал момент.

Земля в крови, зовет нас к мести.
Вперед! На запад! Немец там.
Во славу Родины и чести
Собачью смерть дадим врагам.

26.07.1943
Степь у станицы Крымской

       Наши войска, высадившиеся на крымское побережье, заняли плацдарм, затем продвинулись к городу Керчь и заняли его сады. Враг разрушал город, жег его, тиранил жителей. Тогда в боевом листке артиллеристов была помещена моя заметка и стихи со словами призыва очевидца, видевшего все своими глазами с наблюдательного пункта командира дивизиона Федорова.

Вперед, товарищи, друзья!
Секунды медлить нам нельзя.
Мы воскресим из пепла град,
Собачью смерть воспримет гад!

       После освобождения Таманского полуострова и высадки десанта в Крым артполк был снят с фронта и направлен на отдых. В городе Темрюк 02.12.1943 года писал:

Вчера нас сняли с фронта,
Мы маршем едем в тыл.
Теперь у нас забота –
Занять учебой пыл.

Немного подучиться
И трохи отдохнуть,
На фронт затем явиться,
Врагам сказать: «Капут…».

Не словом аллилуйским,
А залпом огневым
Ударим дружным, русским
Со штурмом боевым.

       Находясь на отдыхе в станице Медведовской, для самодеятельности мною были написаны частушки, которые исполнялись в станичном кинотеатре по случаю годовщины Красной армии. Привожу часть их.

Муссолини еле дышит
Под фашистским сапогом,
Ось сломалася нацистов,
Оказался сам врагом…

Маннергейм собакой лает,
Смертным воздухом дыша,
Мороз крепкий донимает,
Хлеба нету ни шиша.

За Днепром бои жестоки –
Там идет теперь война.
Немец драпает на запад –
Не уйдешь от нас, свинья!

       А закончить свой рассказ «О фронтовых стихах» мне хочется последним моим стихотворением, которое привожу полностью. Он помещен в моем двухтомнике на странице 150 и датирован сентябрем 1945 года с корректировкой в 1963 году.

Не был обижен я судьбою,
Пройдя сквозь воду и огонь.
На вид остался сам собою,
А возле сердца ножик-бронь.

Он занесен был вражьей силой
На пятый день борьбы святой,
Фашист грозил нам всем могилой,
А мы ответили: «Постой!».

Не может быть таких порядков,
Чтоб одряхлевший капитал,
Вскормив чумных фашистов гадких,
Страну Советов побеждал.

Да, воин знал цену свободы,
Что передали им отцы.
Тогда России все народы
На баррикады шли в бойцы.

Чтоб положить конец страданьям
И ключ взять в руки от войны,
Народ за Лениным поднялся
За мир, свободу для страны.

Не для того, чтоб вновь одели
Фашисты детям то ярмо,
Что их отцы в борьбе сумели
На свалку выбросить давно.

Мы отстояли власть Советов
В боях с коричневой чумой…
И мир, что в ленинских заветах,
Отправил с фронта нас домой.

Домой, трудиться делу мира,
Чтоб созидать, творить, любить
И чтоб в труде нам пела лира
И с лирой счастливо всем жить.

Чтоб строить зданье коммунизма -
Маяк планеты на земле,
Чтоб наша сильная отчизна
Сильней была во всем, везде.

Не был обижен я судьбою,
Пройдя сквозь воду и огонь.
Родная мать моя!... С тобою
Для сердца я нашел заслон.

В ракетах мощных, дальнобойных,
Что утверждают земной мир,
В труде у домен иль забоях…,
Народ наш космос покорил.

Но ножик-бронь, что возле сердца,
Опасный жизни есть очаг,
Мы будем бдительны! Чтоб дверцы
Войны открыть не смел бы враг.

       На смену кровопролитию пришла долгожданная мирная жизнь со всеми ее радостями, трудностями и огорчениями. Личная жизнь была на втором плане. На первом – залечивание ран, нанесенных войной народному хозяйству, подъем нашего экономического и военного потенциала, чтобы будущий враг не застал нас врасплох, как это было в 1941 году.

03.1987
Серебряный бор
Москва


       Конец двухтомника «По фронтовым дорогам» - боевого пути 1195 ордена Ленина гаубичного Артиллерийского полка Резерва Главного Командования под началом полковника Чурбанова Владимира Федоровича.


16.03.1987
А.Г. Зубков