ПЕРЕХОД ИЗ ОДЕССЫ В СЕВАСТОПОЛЬ.
Самым малым ходом Карпенко вывел свой кораблик в открытое море. Одесса потихоньку начала удаляться из виду. Полный ход не давали из соображения скрытности и экономии топлива. Шли невообразимым строем, если это вообще можно было назвать строем. Скорее – кучей. Посредине баржа с людьми и припасами, а по бокам пришвартованы с одной стороны «мошка», а с другой стороны буксир. Все это сверху накрыли маскировочными сетями. Со стороны это должно было выглядеть, как нечто несусветное. Определить издалека тип плавсредства было невозможно. На этом и строился расчет.
Шли медленно, но главное, что шли – уходили от неминуемой гибели, и не бросили на причале других. Примерно часа через полтора со стороны оставленного причала донесся глухой взрыв и небо озарилось вспышками ракет, послышалась беспорядочная пальба.
- Румыны не стали дожидаться утра, полезли ночью! - высказал свою догадку новоиспеченный штурман Крымов, стоя рядом с командиром на мостике.
- Да. - согласился тот, - Похоже на то.
- Это скорее всего рванул броневик… Хорошо, что ребята поставили на него сюрприз. Теперь румыны поостерегутся и до рассвета больше не полезут к месту нашей стоянки, а значит у нас еще есть еще пару часов форы. Успеем отойти подальше. - сказал Лев и посветил фонариком на карту.
- Румыны... Или кто там с ними… Может и немцы решили сунуть в порт свое жало...- в раздумье произнес лейтенант, разглядывая в бинокль оставленный город... Сколько сейчас на румбе?
- Курс сто десять. - ответил рулевой.
- Хорошо. Так держать. - сказал Карпенко матросу и, обращаясь к Крымову добавил: - через тридцать минут ляжем на сто восемьдесят. Пойдем мористее. Они нас будут искать поближе к берегу, а мы пойдем в открытое море.
Через три часа горизонт скрылся из виду. Качка ощутимо усилилась. Карпенко прибавил двигателям оборотов. Теперь их шум не демаскировал «охотник», и надо было как можно дальше уйти от берега. То, что будет погоня – Михаил нисколько не сомневался. Слишком лакомый кусок ускользнул у врагов из-под носа.
Лейтенант распорядился усилить наблюдение. Теперь несколько человек, как на корабле, так и на барже и буксире внимательно смотрели за морем и за небом. Жаль, что бинокль был только один – у Карпенко.
Все складывалось, как будто, неплохо. Ушли незаметно, с наименьшими потерями, забрали баржу, людей и буксир. Приказ выполнили, вот только сам буксир беспокоил лейтенанта. Машина на нем никак не хотела запускаться. Топилин хоть и хорохорился, и обещал все наладить, но время шло, а поломанный двигатель молчал.
Взошло солнце. Мерно гудели двигатели «мошки», «наматывая на винты» морские мили. Все было тихо, горизонт был чист.
Карпенко снова пригласил на «охотник» капитана-танкиста, который «держал» свой штаб на барже.
- Как у вас дела, товарищ капитан? - обратился лейтенант к старшему по званию. Хотя они договорились по-свойски называть друг друга по имени, но вокруг были подчиненные, и следовало соблюдать субординацию.
- Да все вроде бы идет неплохо, только что-то мои ребята беспокоятся – берега не видно. Не заплутаем ли мы в море?
- За это можете не переживать, так и передайте своим бойцам, а они пусть успокоят гражданских. Все делается в целях конспирации. А насчет – заплутать, так у нас карты есть, и штурман хороший. - при этом Карпенко подмигнул и указал на Крымова: - Обещает вывести нас к Севастополю.
- Ну, ну. - недоверчиво произнес танкист. Он был человеком сухопутным и отсутствие берега в прямой видимости его несколько напрягало.
- Я вот о чем хотел поговорить, товарищ капитан, - продолжил лейтенант: - завтрак обед и ужин будем готовить на всех по распорядку. Мои здесь на камбузе, а на барже будете готовить на всех остальных. Там я видел погрузили несколько полевых кухонь.
- Да. На складах были кухни и посуда. С этим проблем нет. Продуктами запаслись – голодать не будем.
- Это хорошо. - кивнул Михаил.
- А сколько нам топать до Севастополя? - спросил капитан.
- По прямой – миль двести. Но, нам по прямой идти нельзя, искать нас будут именно под берегом. Я решил идти прямо на юг. Может это собьет преследователей с толку. При таком раскладе есть шанс дойти до места без приключений. Если бы я шел один на своем корабле, то и проблем бы почти не было. А так – с буксиром, да еще с баржей… Если нас обнаружат, то шансы наши минимальны.
- Да, умеете вы успокоить, товарищ лейтенант. - ответил танкист и почесал затылок: - Но я в вас почему-то уверен.
- Не сглазьте, товарищ капитан. - улыбнулся в ответ Михаил.
- Ты вот, что Миша. Я в твоих милях не бельмеса не соображаю. Ты мне скажи сколько наш поход будет длиться по времени? - тихо спросил капитан, наклонившись к Карпенко.
- А это нам штурман сейчас скажет. Ну, Лев Давыдович, как там у тебя с навигационными расчетами?
- Ого, да он у тебя целый Лев Давыдович? - удивился танкист.
Было видно, что с губ его хотела сорваться и известная всем фамилия Троцкого, но так как небезызвестный ленинский соратник к этому времени был в жесточайшей опале, то одно упоминание его фамилии, могло закончиться для произносившего печально.
- А то. - улыбнулся Карпенко: - Ну что там у тебя выходит, старшина?
- Да подсчет несложный. Мы идем малым ходом в пять узлов. Значит за час проходим пять миль. Делим триста на пять и получаем шестьдесят часов. То есть двое с половиной суток. - выдал Крымов: - И это при самом благоприятном раскладе.
- Погоди, старшина, лейтенант говорил двести миль, а ты делишь какие-то триста. Откуда триста?
- Двести, это если идти по прямой. Вам же товарищ командир доложил, что по прямой нам нельзя. Пойдем окружным путем – вот вам примерно и триста.
- Трое суток – это немало. Я боюсь воды нам не хватит. Консервов и круп достаточно, а вот с водой…- озадачился танкист.
- Так я по этому поводу и хотел поговорить с вами, товарищ капитан. - чтобы слышали остальные громко сказал Михаил. - Прошу вас дать указания своим на барже ввести режим строгой экономии воды. Раненым, женщинам и детям в первую очередь…
- А то я не знаю, товарищ лейтенант, - произнес капитан: - Не первый день воюем.
- Ну тогда я спокоен. - подвел итог разговору Карпенко.
Танкист ушел обратно на баржу, а Михаил, оставшись на мостике, развернулся к Крымову и склонился над картой.
Решение идти мористее, было безусловно правильным, но у него, как и у всякой палки было два конца. Обратным концов было усиление ветра и волн. Начало штормить, и хоть волнение было не больше двух баллов, но иногда «сцепку» накрывала большая волна, образуя тучу брызг. Для моряков это было привычно, но «сухопутный контингент» переносил это испытание с трудом.
Так прошло еще несколько часов. Тут один из матросов на корме «охотника» доложил командиру, что ему почудился отдаленный то ли гул, то ли грохот.
Карпенко немедленно застопорил ход корабля и велел позвать Арика, которого недавно видел вместе с сестрой на барже… Тот быстро пришел и попросил полной тишины на барже и буксире. Раздались команды. Все напряженно затихли, вопросительно уставившись на парня.
- Немецкий разведчик, «рама», направление на девять часов, далеко. - наконец заявил «слухач»
Михаил направил бинокль в указанную сторону и на пределе видимости увидал малюсенький крестик самолета.
- Точно самолет. Примерно девяносто градусов курсового угла левого борта. - не отрываясь от окуляров подтвердил лейтенант: - молодец, Арик. От имени командования объявляю тебе благодарность. Только не на девять часов – это сухопутная терминология, а девяносто градусов курсового угла левого борта. Ну да это Крымов тебя подучит… Хорошо, можешь идти,
- Конечно, подучу. – подтвердил штурман: - Можно глянуть? – попросил он бинокль, когда парнишка ушел.
- Смотри.
Но Крымов самолета не увидел, тот уже скрылся за горизонтом.
- Может немец не заметил? - спросил у Карпенко капитан-танкист, пришедший на «мошку» после того, как все стихло.
- Будем надеяться на чудо. Ответил тот.
Но чудо на войне случается редко…
Примерно через пару часов опять послышался едва различимый шум но уже справа по носу. Снова вызвали «слухача».
- Это не самолет… Точно. Похоже корабль, но в их гуле я разбираюсь слабо. Скорее всего, что-то небольшое и быстроходное. - дал заключение Арик.
- Небольшое и быстроходное? - произнес вслух лейтенант и задумался.
- Может наш торпедный катер? - высказал идею танкист.
- Наш торпедный катер? Справа по носу?.. Нет – это маловероятно. - вставил свое слово Крымов: - Это скорее всего румынский шнельбот!
- Очень может быть… Нам доводили до сведения, что им немцы передали парочку. - сказал Карпенко, внимательно всматриваясь в сторону нарастающего шума: - Боевая тревога! Занять всем места по боевому расписанию! - негромко, но уверенно произнес он. И добавил, обращаясь к штурману и танкисту: - Только тихо, в колокол громкого боя не бить.
Шум быстро нарастал, и наконец в бинокль Карпенко смог разглядеть врага. Это действительно был шнельбот, на гафеле трепыхался румынский военно-морской флаг. Еще через небольшой промежуток времени, румын сбавил ход и стал медленно приближаться к неопознанному странному плавучему объекту.
Зрелище было еще то! Как раз в это время готовился обед и на барже под маскировочными сетями вовсю дымили две полевые кухни! При всем желании вражеские моряки не могли идентифицировать плавсредство, встреченное ими в открытом море. Это заставило их действовать осторожно.
Шнельбот, на котором лейтенант сумел разобрать название «Visculul», застопорил ход. На «мошке» это сделали значительно раньше.
Некоторое время моряки с обеих сторон, разглядывали друг друга в бинокли. Но если румыны были, как на ладони, то наших надежно скрывали маскировочные сети, заблаговременно задействованные дальновидным лейтенантом.
- Опасный зверюга, - сказал Карпенко штурману и Казарину, которые находились на мостике «охотника». При этом лейтенант говорил вполголоса, как будто опасался, что румыны их услышат: - У него тридцатимиллиметровый автомат и броня… Расчихвостит нас, как бог черепаху!.. Тут надо действовать хитро… Вот, что, Казарин, твоя задача с первого выстрела носового орудия попасть ему в рубку. Дальше будет проще – выскочим и покрошим его в упор из ДШК. Главное наше оружие – неожиданность. Не дадим ему опомниться и прикончим гада.
Так и решили. Пока на румынском катере совещались, как поступить дальше – расстрелять русских из всего имеющегося оружия, или взять на абордаж, на «мошке» отдали швартовные концы и, не запуская двигателей, отошли на несколько метров от баржи.
Главная проблема состояла в том, что «Visculul» подошел со стороны замаскированного буксира, и поразить его из палубной сорокапятки не было никакой возможности. Поэтому для выстрела нужно было высунуться из-за укрывающей «охотник» баржи.
Карпенко дал полный ход кораблю. «Мошка» выскочила из-за своего укрытия и, пройдя пару кабельтовых* начала останавливается. Лейтенант застопорил машины, давая артиллеристу возможность лучше прицелиться.
- Огонь! - скомандовал лейтенант.
Казарин нажал на спуск. Прозвучал сухой щелчок! Осечка! Орудие молчало. Перезарядка. Вторая осечка!
Корабли неумолимо сближались, и тут румыны сделали ответный ход: гулко ударил крупнокалиберный пулемет и хлестнул очередью по правому борту «охотника».
Кораблик вздрогнул, словно живое существо, полетели щепки деревянной обшивки. И тут гулко тявкнула «сорокапятка». Рубка «шнельбота» окуталась дымом и пламенем.
-Ура! - закричали моряки на «Везучем»: - Получите, гады!.. Круши их, Казарин!
Снаряд пушки произвел на румынском корабле куда более значительные разрушения, и Карпенко надеялся, что ход сражения решится в его пользу. Однако на «румыне» оказался сообразительный экипаж. «Шнельбот» резко добавил ход и, круто заложив руль на борт, стал уходить в сторону своего берега. При этом через несколько мгновений густая дымовая завеса, поставленная вражескими моряками, скрыла «Visculul» из вида.
Казарин сделал еще пару выстрелов в след, но в виду бесперспективности, прекратил обстрел. Догнать «румына» не было никакой возможности – скорость у него была больше, да и пробоины в борту, не позволяли «мошке» пуститься в погоню.
- Осмотреться в отсеках! Доложить о повреждениях! - приказал Михаил.
Все с тревогой ждали донесения Топилина, который находился в нижних отсеках. Через некоторое время он появился с неутешительным докладом:
- Пробиты бензобаки. Топливо вытекает в море. Надо срочно ставить деревянные заглушки. - доложил главстаршина.
То, что повреждены топливные цистерны, Карпенко и так догадался – резкий запах бензина шел от воды.
Дали самый малый ход. Катер медленно покачиваясь на волнах, начал приближаться обратно к сцепке. С буксира и баржи народ с тревогой смотрел на возвращающуюся «мошку».
Пришвартовавшись, матросы начали спешно заделывать пробоины. Это была нелегкая работа, так как усиливающееся волнение, сильно мешало работам.
Еще одна опасность подстерегала моряков и эвакуируемых гражданских – атака вражеских кораблей или самолетов.
Хоть Казарин и заверял, что попал в рубку «румына» и повредил ему радиостанцию, полной уверенности в том, что «Visculul» не сообщил координаты боестолкновения и не вызвал подмогу – не было.
Но время шло, и пока все было тихо. Малым ходом три плав средства покидали опасный район, всё дальше уходя на юг.
Чем сцепка забирала мористее, тем больше усиливалось волнение, которое замедляло и так небольшое продвижение. Но с другой стороны, ветер и волны разрывали и прятали след от сочащегося из пробоин предательского следа бензина.
В тишине и ожидании наступил вечер, а затем и ночь. Все облегченно вздохнули – в темное время немцы и румыны спят и военных действий, как правило не ведут, а значит есть большой шанс дойти до Севастополя без потерь.
Но к утру выяснилось, что бензина на «охотнике» не хватит, даже с запасом тех бочек, что припас в порту водитель Василий. Крутая волна, потеря топлива из-за повреждений, да и перегрузка двигателей, которые вовсе не были предназначены для буксировочных операций, и теперь потребляли топливо с ужасающих количествах, ставили под сомнение успешное окончание похода.
Карпенко по радио запросил базу в Севастополе, но оттуда пришел неутешительный ответ: «Свободных плав средств нет, помочь в ближайшее время не можем. Действуйте по обстановке». Еще посоветовали без острой необходимости не выходить в эфир, чтоб немцы, пользуясь радиоперехватом, не засекли объект и не навели на него авиацию.
Михаил собрал на катере весь экипаж и пригласил на борт офицеров с баржи. Стали держать совет, как быть дальше.
Высказывались самые разнообразные предложения от использования весел, до установки парусов, но все они не годились для судов такого большого водоизмещения.
Между тем на барже происходили события, сыгравшие немаловажную роль в завершении этого опасного перехода.
А началось все с того, что водитель Василий, не занятый никакими работами, скучал и бродил по палубе баржи.
У шофёра вызывало живой интерес многолюдство ихнего теперешнего ковчега, где собралось, как говориться – «всякой твари по паре». Тут были и простые пехотинцы, и морские, безлошадные кавалеристы, раненые всяких родов войск, и в придачу разномастные гражданские обоих полов и всякого роду племени. Кажется, Василий и создан был для таких минут, когда кругом бурлит народ.
Деятельному водителю впору было взгромоздиться на гору, стянутых для надежности тросами, ящиков, а то и на самый верх деревянной баржевой рубки и заговорить сразу со всеми: с усталым морским пехотинцем, со старшиной-кавалеристом и его товарищем, с медсестрой – маленькой стриженой брюнеткой, и с доктором лейтенантом-очкариком, которые день-деньской возились с ранеными и в трюме и на палубе, с неизвестными пожилыми мужиками из пригорода Одессы, непонятно как оказавшимися на борту баржи, с синеглазой Полиной из бухгалтерии судоремонтного завода, где он работал, которой Василий любовался давно, еще с довоенных лет, и теперь, когда она оплыла, растолстела, он все еще ставил ее выше других баб, полагая, что таких щедрых синих глаз никто не видел ни в цветном кино, ни в журналах, ни даже на старых образах.
У него нашлись бы слова для всего этой людской гурьбы и для каждого в отдельности, но Василий великодушно отказался от этого своего права и продолжал молча бродить по палубе.
Он прислушивался к разговорам, улыбался про себя, словно удивляясь и тому, как просто разрешил бы он вопросы, над которыми бились люди, и неожиданно накатившей на него лени, как сладкой вишневой смолой, залепившей ему уста.
Сержант-танкист сидел на своем вещмешке, сложив руки на груди и опустив на палубу ноги; загорелое, с обвислыми пшеничными усами лицо его было устремлено на бескрайний морской простор, будто он ждал оттуда какого-то знака, но час для этого знака еще не наступил.
Танкист только что поднялся на палубу из темного и душного трюма, где на нарах лежал в беспамятстве его контуженный товарищ. Устроившись с подветренной стороны возле деревянной рубки баржи и достав из кисета махорку, он смастерил самокрутку и с удовольствием задымил.
Василий, остановился рядом с усачом и, после некоторых колебаний, подсел к нему на лежащий рядом ящик.
- Привет, танкистам! - обратился к нему Василий. - Табачком не богат?
- Махорка. - односложно ответил тот.
- Сойдет. За неимением кухарки, сам знаешь, что делают с дворником… - юморнул водитель.
- Веселый ты парень, как я погляжу. - протяжно вымолвил сержант, но собеседнику кисет протянул.
- Василий. - подал тот руку новому приятелю, после того, как закурил и вернул кисет обратно.
- Савелий Егорович. - ответил танкист и пожал протянутую ладонь.
- Однако!.. Целый Савелий Егорович!
- А ты думал… Мы вятские, мы таковские. Я то вишь – до сержанта дослужился, а ты чё за хрен с бугра?
- Хрен, не хрен, а в Одессе не последний человек. Ваську-цыганка на Пересыпи всякий знает, а таких вятских – у нас на Привозе по рублю за десяток просят, да и то никто не берет. - парировал Василий.
- Так-то да, но так-то поди и нет… - немного опешил Савелий Егорович от такого непочтительного отношения со стороны штатской «штафирки».
- Так, ни так – перетакивать не будем. - продолжил собеседник и подмигнул сидящей рядом тетке с узлами и чемоданом.
- Но ты полегше, оглобля. Я воевал, я в танке горел, а ты при кухне мослы грыз!
- Кто воевал – ты? А где же твой танк? Бросил небось, как только румына увидел и драпанул до самой Одессы!.. Воевал!.. Это я шоферил под бомбами. Да если хочешь знать, мы с товарищем лейтенантом Карпенко и Сашкой Казариным немецкий самолет сбили над «Школьным»!
- Ты, Василий, слышь… Ты это самое – брось свои шуточки. Я все-таки в чине… Хоть и в небольшом.
- Да ладно, Егорыч! Не обижайся. Я просто человек веселый. - сказал водитель и похлопал танкиста по плечу.
- Пыльный ты какой-то, - беззлобно ответил тот, закругляя разговор. - Хоть в воду окунай.
- Может и так. - согласился Василий.. - Но в теперешней ситуации лучше быть пыльным, чем свалившись за борт, стать мокрым. - засмеялся шофёр.
Его вятский собеседник хотел что-то возразить, но тут из трюма показалась забинтованная голова, а потом и сам второй контуженный танкист выбрался на палубу.
- Назар, ты чё очнулся, чертушка?! - кинулся Егорыч к своему товарищу. - Зачем встал? Лежал бы еще… Вот радость, так радость. А мы думали, ты до самого Севастополя бревном проваляешься.
- Душно там…Воздуху не хватает. - тот, которого собеседник Василия назвал Назаром, с удивлением оглядывал окружающую обстановку. - Савелий, черт бы побрал сволоту Гитлера и всю его шайку. Где это мы?! И почему это я должен был лежать бревном до Севастополя? С какого перепугу мы туда премся?
- Да, здорово тебя шибануло, братуха! Башка сосем не варит. - сказал водитель, с интересом разглядывая крепко сбитую фигуру второго танкиста.
- Контузило тебя, Назар, больно баско приложило. В последнем бою. Ты что ни черта не помнишь? - спросил Савелий.
- Не-а… Дай лучше закурить… А это что за крендель? - спросил контуженый, когда смотал самокрутку и сделал первую затяжку.
- Василий это. Веселый человек. Шофер из Одессы. Плывет с нами до Севастополя. - ответил его сослуживец.
- Это кто еще с кем плывет. - недовольно буркнул водитель. - Да и до Севастополя еще дойти треба, а с нашими запасами топлива – хрен дочапаешь. - добавил он почти шепотом, склонившись к вятичу.
- Ты тут панику не разводи, не пугай людей. Аккурат к утру будем на месте. Мне товарищ капитан говорил. - также тихо ответил его собеседник, оглядываясь по сторонам.
Вокруг было много гражданских, которым вовсе не положено было знать истинное положение дел. Тетка тоже дремала, пригревшись на своих пожитках.
- Говорил… Товарищ капитан… Так это когда было? До боя… Нам румын топливные цистерны повредил. – многозначительно заявил шофер еще тише. - А буксир никак наладить не могут.
- Савелий, что тут у вас твориться. Обскажи, только коротко – не разводи свои вятские турусы. - попросил его второй танкист.
- Что тут говорить? Одессу оставили…
- Да. Ну! - вырвалось у Назара. - Это сколько же я в беспамятстве провалялся?!
- Почитай, почти двое суток… Как болванкой нам вмазало – тебя контузило, Романенко стрелка нашего – наповал, а нам с товарищем капитаном хоть бы хны.
- Одессу оставили. Это как?! - не унимался контуженный.
- Как, как? Каком к верху… Ты будешь слушать, аль нет?
- Буду. - буркнул его товарищ.
- Так вот – чапаем теперя в Севастополь. Туды наши все подалися. Да вот беда – румынский катер повредил наш, который баржу с людями тянет. Топлива, слышь, Василий бает, могёт до Севастополя и не хватить.
- Да, дела… - протянул Назар и огляделся по сторонам: - А это что за лайба с трубой? - спросил он ни к кому конкретно не обращаясь.
Савелий недоуменно пожал плечами:
- Буксир вродя, но негожий. Чегой-то в нем не так. Мотор не могут сладить… Ты бы глянул, коли оклемался?
- Вродя-мавродя! - вмешался в разговор молчавший до этого Василий: - Куда ему с суконным рылом, да в калашный ряд?! Там движок старый американский дизель, не чета вашему танковому. Наш Топилин, на что мастер на все руки, но и тот ему дупля дать не может!
Контуженный танкист не обиделся, а только спросил:
- Американский говоришь? Старый? Сейчас поглядим… - с этими словами он, оставив собеседников, нетвердой походкой направился к буксиру.
Василий опешил от такого поступка.
- А он, что шарит в моторах? - спросил он у Савелия.
- Шарит? Чево? Не пойму я твоего одесского блатного говора.
- Ну, разбирается…
- Дык он у нас механик-водитель. – многозначительно произнес усач и поднял вверх указательный палец.
- Я тоже водитель, и почти механик, но в дизелях того – не шибко понимаю. - парировал одессит.
- Так он у нас из Харькова. На паровозостроительном заводе испытателем работал. У него бронь была, но как сына убили, выпросился на фронт.
- На паровозостроительном? Причем тут паровозы?
- Вот деревня! А еще в Одессе жил. Ни черта ты не знаешь, Василий. Не Василий ты, а Василек.
- Но ты, оглобля – чего дразнишься? Не можешь толком объяснить.
- Дык, я и говорю – паровозы там для отвода глаз выпускают, а в основном танки. Т-34. Слыхал про такие?
- Знамо дело… Видал даже.
- Ну так вот. Назар с того завода. А перед самой войной ездил в Америку. Он и еще несколько человек – опыту набираться… Он в нашей бригаде самый лучший специалист по моторам. Баско башковитый. Ты не гляди, что его маленько по кумполу торкнуло. Раз оклимался – наладит мотор буксиру. Не сомневайся.
- Лады. Поживем увидим… Бывай, вятка, не кашляй. - сказал Василий и заспешил на катер, поделиться новостью с членами его экипажа.
Карпенко отнесся к сообщению Василия с некоторой долей скептицизма, но после того, как капитан-танкист подтвердил рассказ шофёра о своем механике-водителе, в душе у лейтенанта затеплился огонек надежды.
Они с капитаном отправились на буксир, Василий, конечно же увязался следом. Там наладка двигателя близилась к завершению. Танкист вовсю крутил гайки и Топилин ему помогал.
- Смышленый мужик. - обрадованно сказал глав. старшина, увидав своего командира: - Тут оказывается одну загогулину нужно было не тем концом вставлять… Чертовы американцы намудрили, понимаешь.
- Ничего, Петро. Тут твоей вины нет… Главное, что разобрались… - утешил его Михаил.
Через полчаса, к всеобщей радости, старенький дизель зачихал, затарахтел и, наконец мирно загудел, взвив над трубой сизый дым.
На «мошке» заглушили двигатели, так как теперь основной тягловой силой становился буксир.
Ночь прошла тихо, без осложнений. Волнение, по мере приближения к берегу стихало. Утром на горизонте замаячил Севастополь.
"Везучему" повезло на этот раз.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.