Сад, баня и романсы
Я сидела на стареньком некрашеном крылечке дачи друзей, Всматривалась в утреннюю рань, в, белыми облаками клубящийся, туман, средь кустов слив и рябин.
Проснулась, когда окоем окна ещё едва выделялся серым прямоугольником, отсвечивающим белизной кружевных занавесок.
Августовская ночь была безлунной. Сквозь пелену тумана не просвечивали даже звезды.
Такая тишь! Ни шелеста листочка, ни тренькания птиц. Казалось, что вокруг – неземное тихое бытие. Отрада! И туман! Очень люблю загадочность и нежность туманов - в них неземное волшебство.
Встала, протянула ладошки к небу…Вот оно, такое низкое, совсем рядом, на ладошках прохладный туман превращался в росу. Подержав ладошки, умылась утренней дарованной влагой, подержав ладошки на глазах и загадав желание.
-Ты что тут сидишь одна? Не спится? - Это хозяйка дачи, Лида, вышла.
-Слушаю тишину,- оправившись от неожиданности, ответила я.
-А! Тишину! Ну, ну. Не простынь, сидишь в исподнем - сонным голосом ответила Лида и ушла в дом, накинув на мои плечи шаленку-паутинку.
Туман все клубился у крылечка. Ветра не было, но движимые воздухом ватные облака, перемещались, будто, как дети играли в догонялки, прибившись к земле, они рассыпались капельками рос на листьях, флоксах, травах, растущих у крыльца.
Стало светать, небо розоветь, самые яркие утренние звезды, казалось, висят над колодцем. Вот уж видны на лужайке скатерти и покрывала, оставшиеся после вчерашнего праздника.
По случаю медового Спаса, наши три семьи собрались на даче Лидии Петровны и Юрия Яковлевича.
Странной и интересной оказалась встреча трех казанских семей на башкирской земле. Петр и Римма стали моими соседями, поменяв квартиру на дом. И сразу же мы сдружились. Была весна, пахали землю под картошку, высаживали рассаду, часто встречались, общались. Дети наши были ровесниками.
По случаю Петрова дня, Римма с Петей пригласили нас на Петров день к себе. У Петра Иннокентьевича был день рождения. Там и познакомились с семьей Лидии Петровны и Юрия Яковлевича. Те две семьи сдружила работа на заводе и воинской летной части. Как оказалось, в год моего отъезда в Казань на учебу, эти две семьи приехали из Казани в наш город и дружили уже двадцать лет. Так вот и я прибилась в этот уютный круг друзей. Та дружба оказалась святой, связавшей наши жизни, жизни наших детей.
Потом мы с Петром И-чем крестили моего сына и Юрия Яковлевича. Так вот перекумились и перероднились мы.
На праздниках пели песни и романсы всегда. У Риммы и Петра очень красивые высокие сильные голоса. У Юрия Яковлевича бархатный тенор, и мы с Лидой неплохо пели.
Пели популярные советские песни. В каждой семье были рукописные общие тетрадки с песнями, и «книжечки - численники или – молитвенники» с песнями. В нашем кругу друзей песня почиталась, как молитва, выше молитвы. Пели на голоса, красиво и правильно. Главное - с душой. И песни были душевные.
-На Волге широкой, на стрелке далекой,
Гудками кого-то зовет пароход.
Над городом Горьким, где ясные зорьки…- «Вечерняя Сормовская» было песней Лиды и Юры, историей их любви. С этой песни красивой, широкой и раздольной начинали распевку.
У каждого была своя любимая песня.
-Зорька алая, зорька алая, губы алые,
А в глазах твоих, а в глазах твоих неба синь,
Ты любовь моя, долгожданная,
Не покинь меня, не покинь меня, не покинь…- запевали Римма и Петр их любимую.
-Споемте друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман,
Споем веселей, пусть нам подпоет
Седой боевой капитан.
Прощай любимый город,
Уходим завтра в море- запевала я с детства любимую песню.
После третьей рюмки Юрий Яковлевич пел романсы.
-Не уходи, побудь со мною,- или
-Отцвели уж давно, хризантемы в саду,
А любовь все живет, в моем сердце больном…
Ну, и мы все подпевали. Песни, наполняя сердца, лились привольно, сопровождаемые шутками, разговорами, смехом. А рядом росли наши дети, впитывающие доброту, дружбу и прирастая к нашим песням жизнью.
Так вот и на даче.
Приезжала туда на два-три дня. Завтрак, работа-по сезону (окучивание картофеля, сбор клубники), или уходили к лесу, к роднику. Собирали грибы, ягоды, травы для чая. По весне собирали целебные сосновые шишки, делали сосновый мед, хвойный целебный квас от всех недугов тела. После обеда в жару отдыхали. Затем поливали огуречные и помидорные грядки.
Хозяин затапливал баньку. Я, взяв секатор, шла за вениками в лесочек, собирая березовые, рябиновые, черемуховые ветки, внутрь вставляя несколько крапивных прутиков и обложив дубовыми веточками. Веники получались пышными и душистыми.
Баня. Банька, Банечка…Жаркая, духмяная. Для здоровья и русского духа. С чистейшей колодезной, почти ледяной водицей. Строил её хозяин сам, по своему умению-разумению. Получилась она такая уютненькая, обшитая фольгой и душистыми деревянными палашами. Требовала мало дров и времени. Чуть затопит, бывало, хозяин, а уж и готова она! Откроет двери, поддаст парку, выпустит горечь, накидает жгучей крапивы, плеснет на неё два ушата кипятка, и обмякнет травка, чуть пощипывает только нежную кожу ног, да исцелит все недуги.
-Еще чуток, пусть настоится, - поддав еще парку, закроет вьюшку хозяин, подойдет к колодцу, опрокинет ведро воды, хрустальными искрами заблестят капли стекающей воды, в лучах вечернего солнца, накинет полотенце на плечи, присядет на скамеечку средь ярких карминных флоксов.
- А что, Лидушка, ужин готов ли?- спросит, улыбаясь.
- Ужин готов,- ответит жена,- а в предбаннике полотенце и одежда, иди уже.
Мы с хозяйкой накрываем на стол льняную скатерть, привезенную снохой из Белоруссии (я очень люблю лен). Однажды Лида дала мне для бани сероватое полотенце с извинениями, что «не такое белое», а я как увидела этот сероватый лен, так и обомлела:
-Это же лен! Откуда он?
-Сноха привезла, - ответила она.
-Ой, а я до чего же люблю лен!
-Вот и ладно. Угодилось.
Лидия Петровна ставила на стол приборы, салаты, соления, да рыбку соленую (копченую, жаренную); у них, волжан, рыба была в особом почете, и жареная рыбка, да селедочка всегда на столе.
А из баньки доносились звуки удовольствия человека, шлепки веника, шипенье поддаваемого пара.
Вот уж чистые, вымытые, пропаренные и улыбающиеся, мы сидим за столом с рюмочкой холодной кедровочки (хранящейся до срока в колодце). Неспешно ужинали, в беседе да разговорах, постепенно остывали.
После ужина выходили на прогулку по лесочку, пели песни и романсы. К тем годам дачи уже стали бросать, в проулках оставалось всего несколько домов, остальные стояли заколоченные.
Какой же смолистый с терпкостью целебный густой воздух шел от пихт, сосен, лиственниц! А когда цвели липы, казалось, что и воздух становился душисто-золотистым. Особенно вечером, когда падала вечерняя роса. Вековые стволы устремляли свои вершины высоко к небу, так что, чтобы увидеть вершины, надо было задирать головы вверх, и шляпы падали.
Однажды перед сном вышли прогуляться, подышать лесным духом, шли и пели, остановились у автобусной остановки среди пихт. Вдруг окно второго этажа скрипнуло. Мы решили, что мешаем спать и замолчали.
Это Нина Ивановна, солидная дама, хозяйка большого дома в окружении увесистых калин, цветущего яркого шиповника и гортензий:
-Что же вы замолчали! Я так люблю слушать, как вы поете. И даже жду. Очень уж хорошо поете и песни такие душевные. Сейчас редко поют…а романсы и вообще не услышать…Пойте, пожалуйста!- она застыла в окоеме окна.
-Осенние листья шумят и шумят с саду,
Тропою знакомой я рядом с тобой иду,
И счастлив лишь тот, в ком сердце поет,
С кем рядом любимый идет…-допели мы и вернулись знакомой тропинкой назад, с песнями же в дом, садились чаевничать.
А затем, накрыв стол «картежной» скатерочкой, играли в картишки, обычно - в подкидного, иногда с призами за выигрыш (толи спеть романс, толи пропустить наперсточек домашнего коньяка).
Да, прошло то счастливое время. Прошли молодые годы. Дети выросли. Мы постарели. Нет уж и той прекрасной дачи в благодатном лесочке в уральских горах.
Постарели хозяева, продали, с болью и слезами то счастливое гнездышко, выпестованное умелыми руками и добрыми любящими сердцами.
Сердцами, которые теперь отданы внукам с заботой о них.