Достала, все, не могу больше – Василий Иванович Чапаев жадно затянулся папиросой.
Достала по самое не могу, уйду, но куда? Вот в чем вопрос! Детишек – куча, как их бросишь? Повязала по рукам и ногам. Ну, баба…
Говорят, в заключении год за два идет, а у меня год – за три, точно, к доктору не ходи, и срок – пожизненный…
Что делать? Куда податься?
Дурак, ой, дурак, попался как «кур в ощип», сам в петлю голову сунул.
А вы бы не сунули? Молодая, ядреная, «кровь с молоком», с копной белокурых волос, глаза синие, ясные – «со слезой». Влюбился, пропал. Сначала и подойти к ней боялся: с высшим образованием, начитанная, за словом в карман не лезет. Таким только попадись на язычок, так отбреет – мало не покажется, на смех поднимет – только держись.
А он кто? Работяга простой, товарищ надежный, не урод, конечно, но не Ален Делон.
Женский пол его давно интересовал, но опыта не было. Как-то ехали с вечеринки домой – по пути оказалось, слово за слово – разговорились. Такой хороший, душевный разговор получился, как будто они родные люди, одинаково по разным вопросам думают. Совпадали не только суждения и мысли, а даже слова – хором иногда говорили. Не было, оказывается, между ними никакой пропасти, просто встретились два близких человека. Полюбила она его сразу и бесповоротно, приняла и душой, и плотью – в этом он и сейчас не сомневался. Муж и жена –
едина плоть, как по Писанию, поженились в кратчайшие сроки, даже кольца не успели купить, потом докупали.
Дураки молодые – как в омут с головой. Василий Иванович вздохнул, вспомнил, как стояли они на остановке и строили рожицы, смотрясь в новенькие золотые колечки. Лица их в отражениях то растягивались «поперек себя шире», то худосочно вытягивались по ободку. А они умирали от смеха.
Все им тогда было нипочем. Голодное и холодное, но веселое было времечко. За модой следили. Она ему первым делом сострочила джинсы, а себе – узкую вельветовую юбку с жилеткой. В этой одежке, в сабо на каблуках, она была обворожительна. Как он любил ее тогда, с ума сходил, без нее задыхался.
Ой, дурак, бежать надо было, куда глаза глядят, но подальше. Хотя ее этим не возьмешь. Достанет…
Вспомнил, как уехал на заработки с геологами в Восточный Саян. Так она и туда притащилась с грудным ребенком на руках. Все их деньги угрохала на самолет, прилетела на субботу-воскресенье и куда? – в тайгу, в болото. Начальника партии чуть инфаркт не хватил, когда из вертолета в таежном распадке показалась она в той самой вельветовой юбке и на каблуках с грудником на руках. Они повылезали из палаток – зачуханные, заросшие, кругом комарье, гнус – и на тебе – небесное видение. И премило так говорит, что прилетела хоть одним глазком на любимого взглянуть, а потом улетит и сможет дотерпеть до его возвращения осенью. Декабристка несчастная.
Вот когда ему надо было тревогу забить и задуматься. Начальник потом долго орал, что скорее сам уволится, чем такую авантюристку на работу возьмет. Кричал, а сам все за сердце хватался.
А он, Василий, цвел и пах от таких доказательств ее любви. Приятно было получать от нее письма мешками, писала каждый день – писательница. Из вертолета с оказией сбрасывали почту: полмешка – ему, пол – всем остальным в экспедиции.
– Ох, достала, достала… – Василий Иванович скрипнул зубами.
Ему с детства приходилось нелегко: с такой фамилией такое имя дать ребенку – папка веселый оказался. Родители-вредители повеселились – а он расхлебывай.
А тут еще женушка любимая «масла в огонь подливает». Хотя нет – масла от неё не очень-то допросишься. Ладно, раньше было голодно, хоть что-то готовила: завтрак там, обед, ужин. Каша, супчик, котлеты – какой-то минимум всегда был. Она, правда, еще до свадьбы честно предупреждала, что мужчину, который любит поесть, ей не прокормить – не любит готовить. И вообще такие ее раздражают. Ее теория – «не человек для живота, а живот для человека». Но не до такой же степени!..
Теперь и деньги есть, за последние годы он здорово поднялся, стал предпринимателем. Так нет – приходит голодный – а она: «Свари пельмени, милый, мне – пять штучек». И только попробуй возникни, так она томным голосом: «Дорогой, ты меня с кем-то путаешь, я не ткачиха с поварихой, я – третья сестра, которая…, ну, вы – сами знаете».
Так что ж, если она мне родила трех богатырей, так уж и делать ничего не надо. Сидит целый день дома, кофеек попивает и смотрит канал «Культура». Достала уже с этим каналом. И ведь переключать не дает, сразу елейным голосом: «Я на нем душой отдыхаю. Неужели вам нравится дрянь, что по другим каналам показывают, они же народ «опускают»».
Хоть третий телевизор покупай, потому что второй теща любимая оккупировала – у той сплошная дикая природа.
Ой, попроще баб искать надо. Чтоб убирала, готовила и, главное, не возникала.
А то по улицам в свое удовольствие не прокатишься. Только он своего мустанга взнуздает, да стартанет на зеленый первым, так она ему: «Милый, не гони – я еще пожить хочу, вот тот справа подрезает, и, вообще, здесь не автобан…»
Да, готовить не любит, а по ресторанам всегда – пожалуйста. Поест, чаевые даст и с улыбочкой: «Передайте вашему шеф-повару, что борщ сильно переварен, это уже не борщ – а каша, долма – пересолена, а если это лобио, то я – испанский летчик». Редкий случай, чтоб промолчала. Любительница повыступать.
Общительная – страсть, знакомится с пол-оборота, прямо в транспорте, если больше одной остановки ехать, как так можно? Не успеешь оглянуться, уже с кем-то, чуть не за пуговицу друг друга держат, заливаются. Все обсудят – от погоды до правительства. Бывает, люди на нашей остановке выходят, до дома провожают – наговориться не могут. Спрашиваю – Это школьный товарищ, подруга? – Нет, – говорит, – только что познакомились.
Но я людей где-то понимаю – сам люблю с ней поговорить.
Да, попал я… Иногда не знаешь куда глаза девать, неудобно за нее – такое представление устроит. У нее в пятом поколении купцы были. Так ей купеческая жилка, видно, с генами попала. «Хлебом не корми» – дай поторговаться… На рынке нас уже знают, ждут. Со всеми поздоровается, все попробует, выберет самое-самое… И начинается… И главное – удовольствие получает: сразу
блеск в глазах, речь обходительная, такая свойская становится – последнее с себя снимешь и отдашь. Сам в сторонке стою, вмешиваться бесполезно. Потом спросишь: –
Что тебе эти 5-10 рублей дают, если сотнями расплачиваешься. Она смеется: – Зато чупа-чупсы детям мне бесплатно обходятся. Как ты не понимаешь? Это же самая привлекательная сторона рынка и для покупателя и для продавца – живое непосредственное общение, игра. – Видать, не наигралась в детстве. Что с ней делать?
Шопинг – это отдельное шоу. Всегда спросит то, чего нет в магазине, как это ей удается? И нравится ей, чтоб все вокруг нее бегали, всех загрузит. У самой вид скучающей королевы. А в конце: «Солнце, заплати и забери покупки».
Он горбатится, а она в королеву играет.
А тут взъелась – не так постригся:
- Я, – говорит, – тебя за кудри полюбила, а ты под ноль стал стричься, под авторитета косишь – смотреть на тебя тошно.
Я ж молчу, что я вижу, когда на нее смотрю, уж, чай – не девочка.
Пробовал ее воспитывать по молодости:
– Давай я буду делать это, а ты – то.
А она сделает гримаску, личико скукожит:
– Люди начинают считаться, когда любовь проходит. Ты что, меня разлюбил? – и в глазах слезы. Начинаешь утешать и забываешь с чего начал.
Теперь-то привык к ней, привязался. Теперь сложнее. Только начнешь хмуриться, она как чувствует, змея. – Какой ты у меня умный, чуткий, благородный, только ты меня понимаешь, красавец мой…
И ведь все – правда. Надо отдать ей должное, его – адекватно оценивает.
Иной раз даже жалко ее становится, витает где-то в облаках, к жизни абсолютно не приспособлена, беспомощная, даже дверь сама открыть не может – верите?
А тут вбила себе в голову детям Париж показать. Пробовал возражать:
– Вырастут – сами съездят. А она на меня смотрит так серьезно:
– Нет, – говорит, – я много людей знаю, которые рады бы поехать, да возможности нет. Неизвестно как у наших детей жизнь сложится. Давай их свозим, я тебя больше ни о чем в жизни просить не буду. Это ж надо, всем колхозом в Париж!
А как я купил рулон рисовой бумаги, тушь и кисточку для иероглифов, так чуть не взорвалась: – Нельзя ли хобби чуть попроще, сложный мой? – Как ей объяснить – это ж искусство, не могу же я школьной кистью в альбоме для рисования творить вечное.
Или вот: у меня с детства интерес к языкам. Словарь новый купишь – сердится:
– Зачем тебе испанский? – И так подозрительно:
– Ты что, с испанцами общаешься?
– Нет, а вдруг доведется…
Не понимает:
– У тебя, – говорит, – уже на полке туркменский, турецкий, итальянский, японский, немецкий, французский, английский. Ставить их некуда. Купи уж лучше китайский, может, пригодится – они скоро экономически тихо-мирно весь свет завоюют – я чувствую. Опять же рождаемость у нас падает, а их наоборот ограничивают, потому что уже каждый четвертый житель Земли – китаец.
Рождаемость, дети – это у нее отдельная тема. По вопросам воспитания заслушаешься – профессор. По молодости куда с ней только не ездил, через что только не прошел: и к Никитиным за опытом, и в семейные клубы, и на лекции по детской психологии. Что только ни услышит – сейчас на практике применять. То «чепчик русалки» сшила и новорожденного сынка шмяк в ванну по программе «плавать раньше, чем ходить», смотрит: потонет или поплывет. Хорошо я рядом был – вовремя подхватил. То просит какие-то кубики покрасить, то спорткомплекс в квартире соорудить. Она начитается – а я с детьми отдувайся.
Только малыши подросли, начала нас по театрам и выставкам таскать:
– Детям нужно гармоничное воспитание. – И все выходные – вперед и с песней.
Ох, натерпелся я, когда она за меня принялась. Ухаживаешь – в театр водишь – это как водится. А когда поженились, уже и отдохнуть можно, все. Так нет. – Я, – говорит, – очень оперу люблю, хочу, чтоб и ты со мной наслаждался. Пробовал опаздывать, ко второму акту приходить. Обижается: – Я с таким трудом билеты достала, и потом – ты такую арию пропустил… У самой чуть не слезы в глазах, актриса моя трагическая. Терплю до сих пор.
Пострадать любит, сентиментальная – жуть! Чуть что не так – в слезы! И что страдать, если не мужик, а клад достался?! Не понимает! Достала!..
Иногда так устанешь, бросил бы все, хочется отдохнуть, просто вдвоем побыть. Предложишь: «Давай махнем куда-нибудь на пару-тройку дней, я за баранкой, куда хочешь увезу». Задумается: «За детей будет сердце болеть, и потом, если здорово будет – буду жалеть, что их нет с нами, а если плохо – что и ехать…» Вот же дал Господь!
А ревнивая какая! Прихожу однажды домой, переодеваюсь. Сама – ласковая такая, приветливая. Вдруг как подскочит: «У тебя губная помада на плече!!!» Что тут началось! Думал – убьет! Хорошо вскоре вспомнила, что сама чмокнула пять минут назад. Вот же наказание!
А ее и ревновать бесполезно.
– У меня, – говорит, – есть два любимых мужчины, я не скрываю, Лотман и Хворостовский.
Но один – старичок по телеку про культуру рассказывает, а другой – оперный певец из Лондона. Чего тут ревновать – у меня все преимущества – я ближе.
Премию получил – решил ей подарок сделать.
– На, говорю, тебе денежки, купи что хочешь.
Она так потупилась и спрашивает тихо-тихо:
- Можно я средство для похудания куплю? Если я буду красивой, то все равно, что на мне одето, правда?
Ну, я по широте душевной, махнул рукой – ладно. И денежки – тю-тю, только два килограмма прибавила. Но мне комфортнее – мягче.
Умишко-то женский – не понимает, что «худеть» – это бизнес выгодный. Все равно, что трамплины продавать – кто до Луны выше подпрыгнет. А нам мужикам не форма нужна, а доброта да ласка. Хотя, конечно, приятная форма для глаза приятно. По-моему, женщина-тростинка, женщина- скрипка и роскошная женщина – все хороши.
А тут еще – уединишься, расположишься со вкусом: чайку нальешь свежезаваренного (заваришь, конечно, сам), бутербродик сделаешь…
Так нет, подойдет, хвать чашку. Спросишь так мирно – Сделать тебе чаю? А она – Нет, я только глоточек попробовать, из твоей чашки вкуснее, – и за бутерброд…
Что с ней делать?
Книжку купишь – начнешь читать. И книжку – хвать.
Писательницу я из нее сделал. Стишки какие-то накропала и мне показывает, как? Я ж жалею ее – правду ж не скажешь – похвалил ее графоманские опусы. А она поверила – и пишет, и пишет. Со стихов на рассказы перешла, убогая моя. А я хвалю, пусть потешится – думаю.
Так она додумалась и в редакцию снесла, а они печатать взяли. Небось, голову им заморочила, а может тоже пожалели. Потом в другую редакцию, в третью – и везде берут, везде печатают. Господи, не успеешь оглянуться, станет знаменитостью, и будет он – не мужик, а муж писательницы Костиной. А он ведь сам ого-го, крутизна – только для узкого круга, секретная миссия у него.
С этой писаниной теперь и рот открыть страшно, только слово скажешь – сейчас все в рассказ вставит – это у нее «записки с натуры».
Ой, не хватает терпения, бедные мы мужики, бедные. Из-за потребности в них, бабах, такие муки терпим.
А развестись? Не успеешь отдышаться, уж другая на шее сидит, еще неизвестно, что достанется. Эту хоть маленько изучил.
Да, не простая ситуация. Как быть, что делать? С тем светом легче. Про тот свет Василий Иванович твердо знал: ему – прямая дорога в Рай. Как только он заикнется, кто у него жена, ему все грехи простятся. Бог все видит, все знает. А сейчас? Сейчас он купит себе бутылочку светлого пивка и пойдет смотреть канал «Культура».
И Василий Иванович бодро зашагал домой.
Он открыл дверь. Из динамика доносилось: «Сэр Артур нервно курил трубку – леди Джейн стала решительно невыносима…».
– Ага, я – не одинок, «богатые тоже плачут», – подумал Василий Иванович, и ему стало легче.
А навстречу уже летела сияющая жена с поцелуями и трое пацанов с визгом: «Ура! Папа пришел!»