Строкой
документа
«Перемены в Чехословакии поведут, наконец, к поражению фундамента всей русской системы… Новое правительство не может быть уверено, что удержит под контролем новые силы, если репрессивные средства будут устранены…»
( Газета «Таймс» от 13.05.68 г.)
Гл.П. ПЕРВЫМИ НЕ СТРЕЛЯТЬ!
Памятным вечером 20 августа 1968 года объявили построение полка.
-Товарищи офицеры, сержанты и солдаты! Получен боевой приказ, - взволнованно объявляет командир полка и чуть помедлив, торжественно сообщает: - Сегодня ночью переходим границу с Чехословакией. Эта страна, как вы знаете, открыла свои границы и на днях туда войдут войска НАТО! Допустить этого нельзя, нам поставлена боевая задача: их опередить. Вместе с нами в Чехословакии входят сегодня воинские подразделения стран – участниц Варшавского договора.
Товарищи! Мы исполняем интернациональный долг! На возможные провокации не реагировать и первыми не стрелять! Но на каждый выстрел отвечать сотней выстрелов! Командирам подразделений получить боеприпасы по полному боевому расчету, свернуть палатки, готовность к маршу –21.00.
Особого удивления приказ не вызвал – такого развития событий мы ждали, к этому подспудно готовились. На политзанятиях последнего времени только и говорилось о положении дел в этой стране. Хотя о непосредственном входе в Чехословакию речи не велось.
- Ну что, братцы, мой дембель, судя по всему, накрывается медным тазом!- «прокачал» ситуацию старослужащий моего отделения Поспелов.- Вы, салаги, столько не служили, сколько я на «губе» сидел! - привычно упрекнул он молодых сослуживцев. – Придется рядовому Поспелову четвертый годок послужить Отечеству, - со вздохом признал он.
Солдатские сборы недолги, палатки разобраны и упакованы в дорогу, боекомплект получен по военному времени, штаты тоже расширены с учетом призванныъх "партизан" и вот наша колонна потянулась в темнеющие на горизонте горы- пока еще это Карпаты, которые вскоре станут Татрами...
У стожка сена прощально машет фуражкой советский пограничник, остался позади полосатый пограничный столб с гербом СССР.Мы в ответ пограничнику приветственно поднимаем над головой автоматы...Извилистая дорога уводит в чужие горы, которые вместо Карпат вскоре станут Татрами. Чужих пограничников нет, граница соседней страны, и верно,открыта.
Оглядываясь, вижу петляющие далеко внизу огоньки растянувшейся колонны. У борта бронетранспортера с деревянными колодами в руках рядовой Чайка, в обязанности которого в случае непредвиденной остановки входит десантирование за борт с тем, чтобы успеть подложить деревяшки под задние колеса бронетранспортера. Если же неполадка окажется серьезной - нам приказано бросить боевую машину на обочине и пересесть в следующую. Всем без остановок - только вперед!
На марше по извилинам гор пролетела ночь. Рассвет 21 августа. В пелене тумана проявляются первые придорожные домики с темными, еще спящими окнами. В иных прилипли к стеклам удивленные лица.
Без остановок - только вперед! А за очередным поворотом - крутой спуск и редкие столбики ограждений по краю пропасти.
-Не могу вывернуть руль! - побледнел наш водитель Молдарбеков, лишь весной прибывший в отделение. Боевая машина ускоряла ход, роковой поворот у края пропасти стремительно приближался.
-Отделение, приготовиться прыгать за борт! - подаю единственно уместную здесь команду.
-Не спеши, сержант!- перебивает Поспелов и хватает руль у перетрусившего водителя: - А ну, подвинься, салага!
Мы видим, как закостенела его спина и побелели ладони на «баранке» боевой машины. Время словно замедлило бег, но поворот у края пропасти на глазах приближался.
Разогнавшийся бронетранспортер накренился и, чиркнув колесами по столбикам ограждения, все же вписался в поворот, выскакивая на относительно ровный участок дороги. Здесь уже можно притормозить.
- Садись на место, водила! - разрешил, наконец, Поспелов, вытирая рукавом лоб. Мы делаем вид, что не заметили его подрагивающих рук и взмокшей на спине гимнастерки. Но успели заметить догоравший на дне пропасти бронетранспортер из прошедшего впереди нас первого батальона.
Вот стали появляться и первые городки. Стены многих из них залеплены плакатами с русскими лозунгами «Иван, иди домой!», «Москва - там!», а под портретом Ленина краской по стене надпись «Оккупанты! Я вас этому не учил!».
В горах темнеет быстро. Притормозили на вершине горы, а внизу перед нами – огни большого города. Там роятся желтые вспышки - фейерверк в честь нас запустили? Да нет, пригляделись, - трассеры! Мать моя, да это первый батальон бой ведет в городе!
Наш второй батальон рванулся с пригорка на выручку. По пути встречаем боевую машину первого батальона:
- Что там у вас?
- Бой ведем, раненых вывозим…
Командир роты капитан Бахарев, разместившийся в бронетранспортере нашего отделения, судорожно крутит настройку полевой рации, вызывая штаб полка:
-Первый, первый, я десятый, что там у вас, какие будут команды?
Ответа не последовало.
А мы уже врываемся в город.
Перед глазами – огромная и пустая площадь. В центре два костра- догорают наши крытые брезентом хлебовозки. И - ни души, лишь в матовом свете фонарей стены вокруг, исклеванные пулями.
Нервы напряжены, пальцы приросли к спусковым крючкам, настороженные взгляды из-под касок поверх бортов.
Из новостройки жилого дома, что прямо по нашему курсу, по колонне хлестанула трассирующая очередь. Звонко чиркают пули по бортовым скосам нашей боевой машины. Без команды все дружно нажали на спусковые крючки своих автоматов и пулеметов, колонна ощетинилась дружными очередями.
-Мать моя, что делаю? - билось в мозгу. - Куда и зачем стреляю?
-Салага, давай вторую коробку! - слышу ожесточенный крик Поспелова, обращенный ко второму номеру расчета рядовому Чайке.
И вновь захлебывается очередями укрепленный на стойках его пулемет Калашникова.
В сознании промелькнуло, как бережно относились к каждому выстрелу на полигонах, как тщательно собирали после стрельб для отчетности гильзы. А тут сыплем ими во все стороны. Вот звонко защелкало по моей каске слева. Не сразу понимаю, что это всего лишь гильзы из автомата стреляющего рядом Хаджиева. Сам тоже веду огонь короткими очередями, преимущественно по фонарям, по строящемуся впереди дому. Замечаю, как одна из трассирующих пуль догорает в потолке соседнего дома, освещая мебель в жилой квартире…
Мгновение или вечность длится бой? А мы уже пролетели освещенную площадь, стихийная стрельба смолкла. Чуть не столкнулись в темноте с нашим танком: грохот гусениц, сизый смрад выхлопов, ствол установлен на прямую наводку…
Капитан Бахарев все еще бледен:
- Кто давал команду открывать огонь? – беснуется он, пряча в кобуру пистолет.
- Командир полка, приказавший отвечать на каждый выстрел сотнями выстрелов, - напоминаем ему.
Бахарев умолкает, старательно и бесполезно пытаясь вновь связаться по рации с командованием.
Осматриваем друг друга, наш бронетранспортер. Слава богу, все вроде целы. А вот машине досталось: борта по скосам расчерчены пулями, штырек поднятого бронещитка водителя перебит - держится на честном слове.
Так и стоим в темноте, дожидаясь рассвета и прояснения обстановки.
Невдалеке опять промелькнули тени и сразу же вспыхнул брезент еще одной хлебовозки. Дали в ту сторону автоматную очередь.
Заметно светает. Хмурое утро открывает исклеванные пулями стены домов, побитые стекла витрин и наши боевые машины, замершие в переулке. Зловещая тишина в городе, ветер гонит по улице обрывки плакатов, на стенах домов пестреют намокшие под дождем листовки.
Наконец, там и тут видим осторожно выглядывающих из окон и переулков местных жителей. Под охраной нацеленного на ручей пулемета, попарно выходим к ручейку умыться.
* * *
К полудню нас вывели за город, где стали палаточным лагерем в дубовой рощице. В город выезжаем на патрулирование и боевое дежурство: взяли под охрану мосты, узлы связи, хозяйственные объекты.
А в ночь мое отделение направили в оцепление – с площади в Кошице вывозят сгоревшую технику. Как командир отделения, имею возможность патрулировать по площади от одного пулеметного расчета к другому. Картина вчерашнего боя нерадостна: побитые витрины магазинов с простреленными костюмами на манекенах, исклеванные пулями стены домов, чадящие остовы сгоревшей техники. Всюду битое стекло, куски осыпавшейся штукатурки. А в скверике –оскверненный местными фашиствующими молодчиками монумент советским воинам, погибшим при освобождении города в годы Великой Отечественной войны: фамилии солдат и офицеров сколоты, на постаменте – фашистская свастика, оградка и насаждения поломаны. Сделано это не вчера – сломанные кусты успели засохнуть, а краска намертво въелась в постамент.
* * *
Ноябрьские дожди выдались затяжными, а потому в караульной палатке ступить некуда - под ногами сыро, в шум дождя вплетается говорок пробегающих там и тут ручейков. Только что вернулся с развода караула, присел на каску, выливая из сапог воду. Потом устало выжимаю и вновь наматываю на ноги сырые портянки. Отдыхающая смена, застелив лужи ветками, отдыхает, с головой укрывшись промокшими шинелями. Можно, наконец-то, прилечь и мне.
Не успел расстелить шинель, как в привычный говор дождя вплелись недалекие выстрелы. Одна автоматная очередь, другая…
- Тревога! Дежурная смена - на выход!
Дождь хлещет в упор, шелестят в темноте дубы, тая неведомую, но близкую опасность.
Наш часовой, промокший и побледневший, сбивчиво объясняет:
-Вон там, у автопарка, пробежали трое. Дали в мою сторону автоматную очередь. Я ответил, но, кажется, никого не задел…
Бежим к разместившемуся в рощице автопарку, где должен быть второй часовой. Почему он не остановил посторонних?
У машин пусто. Где же часовой?
Через минуту- другую бесплодных поисков слышу растерянный голос:
-Товарищ сержант, да вот он…в бронетранспортере…
На водительском месте боевой машины, действительно, сидел, судя по солдатской форме, наш часовой. Только он ли это? Головы у сидевшего не оказалось. Не нашли ее и поблизости…
* * *
Мое отделение охраняет мост в Кошице. Дежурим по сменам посуточно, одни в чужом городе и чужом окружении. Наш бронетранспортер хотя и плавающий, но с открытым верхом. Для боя в городе приспособлен плохо: одна граната через борт – и в боевой машине отделение покойников. Но смотримся мы внушительно: над кабинкой водителя - станковый пулемет с подсоединенной коробкой в 250 патронов. Две таких же коробки у нас под ногами, на плече у каждого АКМ с двумя снаряженными по 30 патронов запасными магазинами в подсумках, на поясе зачехленный штык-нож, а в нагрудных кармашках гимнастерок храним гранатные запалы. Это наше вооружение. Из продуктов суточного рациона выбор беднее – вода во флягах, да бумажный мешок ржаных сухарей, которые можно употреблять без нормы, по желанию. Чем мы бесконтрольно пользуемся, поскольку кухни, как обычно, безнадежно отстали...
Наш БТР – советская территория во вражеском окружении. Под охраной пулемета один из нас временами спускается к недалекой реке, наполняет водой фляги. Осторожно обходят пост местные жители. Некоторые опасливо останавливаются неподалеку, присматриваются. Другие выкрикивают заученные по-русски фразы: «Зачем пришли?», «Зачем стреляли?». Демонстрируют плакаты с жирной стрелой- указателем: «Москва - там!».
Из проходившего рядом грузовика выброшена пачка листовок. Одна из них залетела в наш бронетранспортер. Из любопытства распрямляем сложенный листок, на котором крупная надпись «Убийцы женщин и детей! Что вы скажете своим матерям?». Лучше бы не читали!
Но вскоре, когда наш бронетранспортер стал для горожан привычным, для экипажа настала горячая пора. Нас окружили плотным кольцом, спорим с мирным населением до хрипоты, отстаивая советскую власть. А самым боевым агитатором за советскую власть оказался, как ни странно, старослужащий разгильдяй Поспелов:
- Кому границы открыли? Вы хотели, чтобы сюда фашисты пришли? - кипятился он, не задумываясь о переводе. – Забыли, кто вас в 45-м освобождал и сколько наших бойцов за вас головы положили? А вы их обелиски ломами скалывали…Сами подмоги запросили, а теперь мы враги? Да меня дома четвертый год ждут, а я тут с вами валандаюсь!
В бронетранспортер между тем через открытый верх забрались вездесущие мальчишки, того и гляди боеприпасы или автомат стибрят. Вежливо выпроваживаем визитеров.
Вот, русская душа, которая нараспашку! Немцы не так.У них, говорят, порядок: начертят возле своего бронетранспортера круг, напишут мелом «Tod!» (Cмерть!), да и поливают свинцом всякого, кто случайно переступит черту круга...
К вечеру стало спокойнее, с нашим присутствием, видимо, смирились. Жмемся, греясь, друг к другу, мечтаем о сытном ужине.
Темнота окутала ближайшие улицы, охраняемый нами мост. Нужно быть настороже - взорвут еще мост местные диверсанты, а будут потом обвинять нас, русских!
За броней слышим осторожные шаги и женский голос, произнесший без какого-либо акцента на чистейшем русском:
-Сынки, я вам поесть принесла, берите! Сама уйду, а то увидят с вами – убьют…
Шаги торопливо удалялись.
Выглядываю из бронетранспортера. У колеса оставлена хозяйственная сумка с потертыми ручками – такую помнит каждый из нас по своему дому. Что в ней - взрывчатка? Ка-а-к сейчас жахнет!
Да нет, вроде тихо. Принимаю решение и опасливо выбираюсь из бронетранспортера. Беру в руки сумку, открываю молнию, ожидая ежеминутного взрыва.
А там - глазам не верю: пахучие круги колбасы, теплые батоны свежего хлеба… Протягиваю сумку ребятам, предупреждаю: осторожно, может быть отравлено!
-Да ладно, сержант! - успокаивает Поспелов. - Вы еще молодые, а я свое пожил.Проверю все лично!
И он, отломив приличный круг колбасы, смачно отправил его в рот, потом закусил булкой.
Мы, сглатывая слюну, напряженно ждем: умрет или нет?
Необычного с Поспеловым не случилось и он потянулся за очередным колбасным кругом. Тут мы не выдержали: стоп! Дальше делим по-братски!
Кто была эта добрая женщина и как она возле нас оказалась? Ответа мы так и не получили.
* * *
Наутро приказ - вызволять семьи коммунистов, блокированные волной пикетчиков.
Наша рота выдвинулась к окраине города. Издали видна плотная толпа митингующих, окруживших приземистое здание красного кирпича.
Бронетранспортер раздвигает собравшихся, образуя в толпе коридор, вдоль которого мы и встаем плотной шеренгой, крепко взяв друг друга за руки. За нашими спинами беснуется толпа, слышны истеричные выкрики и угрозы, над головами взметнулись плакаты.
Видим, как на крыльцо, замкнутые кольцом наших автоматчиков, выходят испуганные люди - несколько мужчин и женщин, четверо детей. Боятся поднять голову и взглянуть на толпу, жмутся к нашим солдатам. А толпа проявляет неистовство, сквозь наши руки и плечи к проходящим тянутся крепко сжатые кулаки. Кажется, не выдержим, разомкнем цепь и этих людей, в том числе безвинных детей, на глазах затопчут, разорвут на месте!
Но наш строй выдержал. Под прикрытием советских солдат беглецов посадили в бронетранспортеры и вывезли из города.
Кто они, чем провинились перед соотечественниками, какова их дальнейшая судьба? Этого мы не узнали, хотя слышали, что спасенных направили самолетом в Москву. Как и их бывшего президента Дубчека.
- Куда дели нашего Дубчека? Где Дубчек?- спрашивали нас в первые дни местные жители.
Такие же вопросы были и на расклеенных по городу листовках.
А Бог его знает, где их Дубчек? Он, как выяснилось позже, выступал 20 августа по национальному телевидению и должен был продолжить свое выступление завтра, 21-го. Но обещанного выступления не состоялось: ночью президентский дворец заняли советские десантники и экстренно доставили президента братской страны в Москву.
Потом в газетах появилось сообщение о дружеском визите в СССР президента Дубчека и его прошении о вводе советских войск в Чехословакию.
( Продолжение следует)
Фото из интернета