Прежнее название - "Экзистенциальное", видимо, не очень понятно читателям. Написать "Сущностное" - значит отпугнуть их ещё больше. Поэтому хотя бы вот так...
Столовка находилась в подвальном помещении. Вообще-то Федотов не любил таких заведений. Ни тебе солнца, ни дневного света. Зато были иные преимущества. Зная о них, Федотов в любое время года, даже когда накатывала хандра и нежелание куда-то выдвигаться, шёл на обед слегка подбодрясь и с тайной улыбкой на лице.
Усевшись в правильном месте и отправив в рот очередную порцию еды, Федотов поднимал глаза на лестницу. То и дело по ней поднимались попочки, плотно упакованные в джинсы. Часто попочки оказывались слишком мелкими. В этом случае наблюдатель, понимая, что перед ним ещё совсем девчонки, с сожалением и даже жалостью поднимал взгляд выше и видел торчащие косички или лица, которые ещё только обещали стать женскими, а пока были вполне девчачьими.
Ножки в этих случаях чаще всего были тощими и кривыми, а силуэты ниже пояса напоминали восьмёрку. Такие поставленные вертикально знаки бесконечности Федотов пропускал мимо, с трудом сдерживая раздражение. Раздражался он и на девиц, не понимавших, как это некрасиво – подчёркивать своё несовершенство, и на собственное потерянное время – обед длился не бесконечно и впечатления от него оставались на весь день и, что немаловажно, на всю ночь.
Однако случались и приятные моменты. По лестнице спускались чуть полненькие, стройные, приятно расширявшиеся кверху ножки. Такие Федотов провожал долгим взглядом, одновременно думая о том, чтобы не прикусить язык и не поперхнуться – уж больно далеко уводили его мысли. Наблюдатель старался медленнее жевать, растягивая удовольствие – можно было дождаться, когда эти ножки отправятся вверх по лестнице. А это зрелище гораздо приятнее и содержательнее…
Когда приглянувшиеся женщины спускались вниз, к раздаче, Федотов плавно отводил взгляд, чтобы его наблюдения не были замечены, дожидался, когда дамы пристроятся в конец очереди, и тогда изучал их фигурки в профиль – линию груди, изгиб спинки, попку, которая в профиль была видна особенно отчётливо. Если удавалось отыскать за обедом в меру округлых и выпуклых со всех сторон, обед проходил не напрасно.
А меру Федотов знал слишком даже хорошо. Его супружница Галина, с которой он прожил без малого 26 лет, отличалась явными чрезмерностями во всех местах. Бюст у неё был не то шестого, не то восьмого размера, и Федотову совсем не нравился. Потому как наблюдать он стал не от хорошей жизни. Больше всего на свете Федотов дорожил тактильными ощущениями. Ему хотелось, чтобы женская грудь чуть не помещалась бы в его ладони. А эти растекавшиеся по сторонам студни было ни охватить, ни даже потискать. Что мужики находят в больших бюстах, Федотов понять не мог. Ему нравилось, когда грудь откликается на прикосновения, и без того упругая кожа становится упругой ещё больше, когда от сосков веет жизнью, энергией, и никогда не услышишь от женщины, что грудь болит накануне месячных и трогать её нужно осторожно или вообще не прикасаться. Какие на фиг месячные, когда климакс уже в разгаре?! А вот, оказывается, месячных нет, а грудь болит, и трогать её не моги.
Спрашивается – откуда Федотов знал разницу? К счастью, до Галины у него был некоторый опыт. Удалось подержать в руках всё, чего сейчас ему так не хватает. Да и сама Галина, когда они женихались, была ещё в соку, вполне ничего себе, аппетитная женщина. Кто знал, что она так раздастся во все стороны, и даже комплексовать по этому поводу не станет…
Задница у Галины была столь широка, что не помещалась на сиденье автобуса. Рядом с ней в транспорте никогда никто даже не пытался присесть. Поместиться на оставшемся месте мог только ребёнок, да и то если на нём не было тёплой одежды. Но задница федотовской супружницы была не только широка. Она была ещё и высока. Она длилась и длилась сверху вниз, слева направо и во все стороны. Когда на Федотова что-то находило, и он пытался погладить одну из ягодиц, его рука двигалась по ней столько же, сколько по столу, когда нужно его вытереть. А уж если он вознамеривался взяться за оба полужопия, чтобы охватить зад своей жены, так сказать, в полном объёме, его руки распахивались, как для самых открытых объятий.
Раз в неделю Галина заботилась о здоровье супруга. Она поворачивалась к нему, отчего высокий матрац продавливался почти до ламелей, ламели прогибались вниз, а кровать в очередной раз испытывала на прочность бетонные перекрытия пола. Полная рука супруги категорично ложилась Федотову между ног и принималась за дело.
После непродолжительного жёсткого массажа писюн Федотова, задыхаясь, высовывал головку между большим и указательным пальцем супруги. Понимая, что нельзя терять ни минуты, она откидывалась на спину, заодно притягивая на себя замершего в вопросительном ожидании мужа. Когда он оказывался между максимально широко раскинутых ляжек жены, ему приходилось ещё и привстать, чтобы придвинуться ближе к месту проникновения. Мясистое и жаркое место Галины напоминало кратер вулкана, разверзшегося в скале. Федотова утешало сознание, что он там не сгорит и не успеет задохнуться, и знание, что ему нужно действовать как можно быстрее, чтобы мадам не завелась. Иначе придётся спустить семь потов, а не только мужских соков.
Чтобы удовлетворить супругу, понадобился бы, наверно, сваебойный агрегат или как минимум отбойный молоток. Федотов опускал в жерло вулкана не успевшую придти в себя головку и торопливо дёргался, стараясь возбудиться как можно быстрее и прекратить эту процедуру в наикратчайшее время. Как правило, это ему удавалось. Преувеличено шумно дыша, он как можно выше задирал руками ноги жены, каждая из которых была размером в половину его туловища, изображал страсть, стараясь изо всех сил. Вдруг вскрикивал, обмякал и опадал на кровать, пытаясь оказаться как можно дальше в стороне от распахнутых коленей супруги, проговаривая второпях, но так, чтобы слышала жена: «Ну вот, опять».
Полежав немного, он мог пробормотать, предупреждая возможные надежды супруги на продолжение: «Старость – не радость» … Если Федотов успевал её допечь, она ворчала: «Тоже мне, старикашка нашёлся» … После этого она угрожающе нависала над Федотовым, и он, опасаясь и не желая повторения того, что было только что, выскальзывал в туалет, там доставал припрятанную заветную таблетку и, просидев в ванной при включённой воде минут пятнадцать, являлся в спальню. Отаблеченный писюн вынужденно торчал, и Федотову приходилось только напрягать мышцы спины и ягодиц, совершая механические движения, исследуя жерло вулкана. Впрочем, напрягался при этом весь мышечный корпус Федотова. Руки держали ноги, а каждая, между прочим, тянула килограмм на шестьдесят. Нужно было устоять и вообще вместе с головой не оказаться внутри огнедышащего кратера.
Однажды после таких геологических испытаний пришлось покупать новую кровать. Ножки у неё теперь были двадцать на двадцать сантиметров. Кровать могла спокойно выдержать двух совокупляющихся мамонтов. Пол, в силу своей конструктивной прочности, рухнуть никак не мог, поэтому менять его не пришлось, и он продолжал терпеть нечеловеческие нагрузки.
Такие сотрясения, впрочем, постепенно отходили в прошлое. Федотовский писюн набирал все бо;льшую скорость, и Галина иногда даже сомневалась, выдавал ли он на-гора в финале кратчайшей спринтерской дистанции необходимую целебную порцию. Она проверяла себя рукой и, убедившись, что всё свершилось, оставляла мужа в покое. Впрочем, чаще всего она и не ожидала от него ничего другого, поэтому после стремительных и едва ощущаемых ею дёрганий в области своей промежности замирала и не двигалась, как будто ничего не произошло. Подхватив себя под колени, она лежала на спине минут десять-пятнадцать. Драгоценную каплю Федотова нужно было сберечь в себе, чтобы та впиталась. Супруга полагала, что гормональный фон с возрастом спадает и всем, что достаётся просто так, нужно беречь и дорожить. Оба супруга понимали, что вот это залезть и слезть – единственное, что они могут себе позволить. Ни о каких изысках речь не шла. Ни тому, ни другому даже в голову не пришло бы экспериментировать. Галине важно было понимать, что она заботится о здоровье мужа и при этом себя не забывает, а Федотов терпел.
Терпел – и только?
Думая о других особах женского пола, Федотов мог фантазировать о чём угодно, кроме развода. Галина стала ему настолько же близкой, насколько близка ему была Родина. Никому ведь не придёт в голову мысль разводиться с Родиной?..
Понимая свою обречённость доживать мужской век с супругой, более похожей на слона, чем на женщину, Федотов страдал и пытался компенсировать свои страдания визуально.
Глаза ведь пока ему не выкололи и можно было наблюдать. Пока было обоняние и в магазине ли, в транспорте, бывая на собраниях и вообще в людных местах, можно было вдруг вдохнуть женский запах, мгновенно достававший до потаённых уголков сознания – тогда Федотов понимал, что он ещё жив и дорожил этой жизнью, как мало кто из смертных умеет ею дорожить.
Скатившись с жены, он пытался заснуть, успокоиться. В это время он гнал от себя все вожделенные, обтянутые джинсой попочки и грудки под тонкими кофточками. Часто хотелось невозможного – даже не секса, не обладания другой женщиной, а ощущения изящного женского тела в своих руках. Чтобы руки были руками, грудь – грудью, ножки – ножками, бёдра – бёдрами, а не огромной горой движущегося жира. Чтобы под ладонями ощущалась гладкая и трепетная кожа, а не дряблые массивные складки. Чтобы прикосновения откликались в каждом нерве, доставляли удовольствие. Чтобы близости хотелось, а не думалось о ней как о каторжной повинности.
Засыпая, Федотов гнал от себя все дневные картинки и фантазии. С ними вместе приходила обида на судьбу, жалость к самому себе, неизбывная тоска по тому, что никогда не сбудется, и вечный вопрос: а сколько ещё мучиться?..
.