В студенческие годы занимался я такой интересной темой, как влияние эмоционально-болевого стресса на состояние фосфоинозитидной системы в мозге. Фосфоинозитидная система – это одна из систем внутриклеточной регуляции. То есть передачи внутрь клетки сигнала, который приходит снаружи. Работал я на крысах двух генетических линий – высоко- и низковозбудимых. И работал как с коротким разовым стрессом, так и со стрессом длительным – хроническим, который вызывает у крысы так называемое неврозоподобное состояние.
Вообще говоря, вызвать у крысы нечто, напоминающее невроз – это задача крайне нетривиальная и весьма непростая. Крыса – зверь фантастически устойчивый. Она адаптируется и к боли, и к стрессу, и вообще к чему угодно. А, между тем, модель для изучения патологических состояний и процессов при неврозе учёным была нужна. Ну, не на людях же их изучать. Значит, нужно было придумать, как всё-таки вогнать крысюка в невроз (ну, ладно, пусть будет «неврозоподобное состояние», чтоб на меня не обиделись ревнители чистоты научной терминологии, потому что термин «невроз», строго говоря, относится только к людям), несмотря на всю его немереную адаптивность и приспособляемость.
Решил эту задачу в начале 70-х годов XX века один очень упорный немецкий учёный по фамилии Гехт. И нет, сразу говорю, бывшим фашистом он не был, чтоб вы не подумали. Основная проблема в том, что если крысу раз за разом просто бить током, то ей, конечно, больно и обидно, но она привыкает. Хитрый учёный немец Гехт придумал делать иначе. За несколько секунд до удара током (не очень травматичного, но весьма, кстати, болезненного) крысу предупреждают, включая лампочку. Это уже заставляет её сильно нервничать – ожидание боли хуже самой боли. Но и к этому она способна привыкнуть. Главная же идея Гехта была в том, что после такого предупреждения крысу током то бьют, то не бьют. То есть условный рефлекс на загорающуюся лампочку у крысюка всё время и формируется и, одновременно, сбивается. В этом вся суть. Невозможность привыкнуть и адаптироваться. Невозможность даже смириться с неизбежным. В те несколько секунд напряжённого ожидания, пока горит лампочка, крысюк напряжённо и мучительно пытается понять, так будут его на этот раз бить током или нет. Но понять этого нельзя, потому что схема стохастическая, то есть совершенно случайная. Иногда его бьют через раз, иногда – много раз подряд, иногда несколько раз не бьют. Никакой закономерности просто нет. Никакой возможности предвидеть и предсказать. Никакого контроля над ситуацией. Это и сводит с ума. Вся фишка гехтовского метода как раз в этом: крыс не может установить зависимость – почему его иногда бьёт, а иногда – нет. Именно это, а не сама боль и даже не её ожидание, вызывает у него неврозоподобное состояние, то есть состояние, в котором он перестаёт далее пытаться понимать происходящее с ним, а значит, и как-то адекватно реагировать. Две недели такого изощрённого издевательства – и даже железобетонно устойчивая психика крысюка даёт сбой. У крыса начинает развиваться устойчивое состояние, напоминающее человеческий невроз, и вполне ему аналогичное по своему механизму. В буквальном смысле начинает «ехать крыша» – ломается, и уже необратимо, вся структура психики: и когнитивные, то есть познавательные функции, и волевая сфера, и эмоциональная.
Кстати, как-то раз видел по телевизору чернушно-садистский американский фильм, в котором именно так человеку ломали психику в армии. Не тем, что били (к этому, в конце концов, можно привыкнуть), а тем, что, избив, могли оставить в покое на несколько дней, а могли прийти со следующим визитом через десять минут после предыдущего. Нерегулярность, неконтролируемость, абсолютная непредсказуемость и невозможность повлиять на ситуацию – вот что на самом деле ломает волю и погружает в устойчивое невротическое состояние, из которого потом ни человек, ни крыса сами собой уже не выходят.
Вот по этой самой схеме Гехта мы и работали. Причём, поскольку и крысы были не простыми, а специально генетически селектированными (а поддерживать селектированные линии – это большая и постоянная работа), и сам эксперимент был трудоёмким и занимал целых две недели, крысы эти под конец становились буквально золотыми. К моменту их забоя собирались представители самых разных лабораторий и исследовательских групп: кому для исследований нужен был головной мозг, кому костный, кому сердце, кому печень, кому мышцы – расхватывали всё, так что от такой крысы и Барсику-то нашему институтскому ничего не оставалось.
И всё шло по привычной накатанной схеме, пока однажды не нашёлся крыс, который эту гехтовскую схему поломал. Кстати, я не просто так пишу о нём в мужском роде, работали мы исключительно с самцами, с самками всё гораздо сложнее, потому что на результаты слишком влияет их гормональный цикл, по которому они между собой ко всему вдобавок отнюдь не синхронизированы.
В то время как все нормальные крысюки мучительно и тщетно рефлексировали над неразрешимой проблемой, почему их после светового сигнала то бьют током, то не бьют, и пытались вычислить отсутствовавшую в этом закономерность, наш особо одарённый крыс решал совершенно иную задачу – как сделать так, чтобы его не било током вовсе. И, как оказалось, как раз эта, гораздо более смелая и радикально поставленная задача, имела конструктивное решение. Дело в том, что удар током создаётся, как известно, за счёт разницы потенциалов. В данном случае – за счёт разницы потенциалов, подаваемых на прутья на полу клетки, на которых крыс стоит лапками. Есть разница потенциалов – есть удар током. Нет разницы потенциалов – значит, нет удара током!
И вот, когда в очередной раз загорелась предупреждающая лампочка, мы увидели, как наш крыс, вместо того, чтобы обречённо размышлять над тем, будут его бить или на этот раз пронесёт, просто ухватился всеми четырьмя лапками за один-единственный прут пола. На одном и том же металлическом пруте разницы потенциалов не может быть по определению, а, значит, не может быть и разряда! Крыс постиг тайну электрического тока и разгадал суть разности потенциалов. Да, в таком положении, держась всеми четырьмя лапками за один прутик, он оказывался в крайне неустойчивом положении и не мог балансировать долго. Но долго ему было и не надо! Нескольких секунд вполне хватало, чтобы переждать подачу тока.
О, видели бы вы выражение его морды, когда он смотрел на нас из своей клетки, решив эту задачу. Доводилось ли вам видеть смесь торжества, интеллектуального превосходства, презрительного сарказма и насмешливого ехидства на крысиной морде? А вот я видел. В этом выражении было столько понимания – понимания крысюком схемы поставленного над ним эксперимента! – что возникало чувство, что вот-вот он то ли глядя глаза в глаза, покажет нам язык, то ли и вовсе откроет рот скажет человеческим голосом: «Что, гады, взяли? А вот вам!». Во всяком случае, смотрел он на нас, натурально как партизан на гестаповцев.
Между тем, учёные не сдавались – стали дежурить у клетки и, как только после сигнала крыс хватался за один прут, сталкивали его обратно палочкой. На самом деле смысла в этом не было никакого – эксперимент уже провалился. Дело же не в том, что крысюк получает удар током, и не в уровне боли, а в том, что он сдаётся и перестаёт бороться. В том, что у него возникает чувство полной беспомощности, невозможности, а потом и нежелания как-то влиять на то, что с ним происходит. Этот же крыс категорически отказывался впадать в предписанное ему немцем Гехтом состояние пассивно-обречённого тревожного ожидания, и каждую новую устраиваемую ему пакость воспринимал не как злой рок и на роду написанную злую судьбину, а как принципиально решаемую творческую задачу. Он не сдавался, поэтому удар током был для него не невротизирующим фактором, а только вызовом к поиску решения. Пару дней наш крысюк опять получал по лапам током, но и не думал впадать в невроз, а, мобилизовав волю и ум, решал усложнившуюся задачу. Даже если бы он так и не нашёл решения, он уже победил самим фактом того, что продолжал его искать. Уже этого одного было достаточно, чтобы защититься от развития невроза или комплекса выученной беспомощности. Но крыс в самом деле был исключительный гений, и в итоге он победил нас ещё раз, придумав новый трюк. Поняв, что подержаться во время включения тока за один металлический прут ему всё равно не дадут, он стал перекатываться на спину и поджимать лапы и хвост. В результате свой положенный удар током он, конечно, получал, но получить током по спине через шерсть – это совсем не то же, что получить по чувствительным, полным нервных окончаний голым лапкам.
Под конец эксперимент выглядел уж совсем сюрреалистично: загорается предупреждающая лампочка, крысюк хватается всеми лапками за один прутик пола, его через прутья клетки сталкивают палочкой, он падает лапами на пол, но тут же перекатывается на спину.
В итоге с эксперимента крысюка всё-таки сняли, потому что стало ясно, что в невроз его не загонишь. Он ушёл несломленным и с гордо поднятой головой – славный сын крысиного народа, потомок племени Вистар, победивший целую команду докторов и кандидатов наук, постигший природу электрического тока, поломавший нам эксперимент и, прямо-таки поправший своими четырьмя лапками труд жизни немецкого учёного Гехта.