Герцог Ларвингстон заканчивал ужинать, когда в трапезную, как всегда бесшумно, словно призрак, вошёл темнокожий управляющий Ворг Вернс. Пожилой Мастер замка Чёрный камень встал за спиной герцога, негромко кашлянул.
— Что-то случилось, Ворг? Не помню, честно говоря, когда ты в последний раз приходил ко мне на доклад во время ужина.
— Да, Ваше Высочество, случилось. Я полагаю, дело безотлагательное и срочное.
— Вот как? – герцог сделал глоток вина, вытер руки о скатерть. – Не люблю, когда стоят за спиной, уважаемый Мастер.
— Да, Ваше Высочество. Виноват.
— Ты мне скажи, Ворг, почему я ужинаю третий день в одиночестве? Где моя жена и дочери, где сыновья? Что вообще происходит?
— Отвечаю на вопросы, Ваше Высочество. Бастарды с утра и до самого позднего вечера на заднем дворе машут железками. Как я понимаю, к турниру готовятся. Далее: ваша супруга и дочери готовятся к визиту вашего брата, короля Ларвингстона Жестокого. Шьют платья и остальные украшения. Эти женщины..
— Замечательно. Оказывается, все занимаются нужной работой, один я бездельничаю, – усмехнулся герцог.
— Ну что вы, – махнул рукой Ворг. – Все знают, что вы постоянно в седле, объезжаете огромную территорию Западного Ордена. Разрешите перейти к делу?
— Не разрешаю, – ответил герцог, поднимаясь из-за стола. – Если решать дела, то только в моём кабинете.
— Тоже верно, – склонил голову Вернс. – Порядок должен быть во всём.
Кабинет герцога находился в Средней башне замка. Небольшой по размеру, с камином и рядом книжных полок, огромным письменным столом и стенами, увешенными старинными гобеленами, кабинет можно было смело назвать весьма уютным и располагающим к деловым, и не только, беседам. Ларвингстон подошёл к огромному арочному окну, единственному в кабинете, отдёрнул занавеси вишнёвого цвета с золотистой отделкой по краям, и замер, любуясь небом, разукрашенным лучами заходящего солнца в бледно-розовый цвет.
— Красота, Ворг. Ты родом из-за океана Бурь, насколько я знаю. У вас такая же природа и климат?
— Ваше Высочество, я родом с Маальдарских островов. Что-то сказать о природе, увы, не могу. Мои родители переправились через океан Бурь и поселились в городе Транговерт, когда мне был всего лишь год. По рассказам родителей, на моей родине природа совершенно другая. Жаркий климат, отсутствие холодов и так далее.
— Присаживайся, Ворг, – сказал герцог, показав на кресло у камина. – Итак..
Мастер замка достал из потайного кармана необъятного рукава вельветового халата листок бумаги.
— Вот, Ваше Высочество. Письмо прибыло около часа тому назад. Голубиная почта. Голубь с красными крыльями.
Когда Ларвингстон прочитал послание Короля, его лицо стало мертвенно-бледным.
— Неужели Тристан узнал… – прошептал герцог.
— Можете в этом не сомневаться, – так же тихо ответил Ворг. – В городе только и говорят о сражении возле Кошачьего зуба. Ваш младший брат Вердон слишком узнаваемая личность, Ваше Высочество. Король Ларвингстон Жестокий никогда вам не простит произошедшего с его Гончими псами, которых он всегда ставит выше обычных людей. Они выполняли приказ Короля, а вы – я ни в коем случае никого не осуждаю – заступились за раненного принца и приютили его в замке. Как следствие, король об этом узнал и отменил назначенный визит. Со всеми вытекающими, как говорится.
— Бездна..
— Да, ситуация неприятная, Ваше Высочество. И то, что Король вас вызывает в столицу Даргинии…
— Говори прямо, Ворг. Мне будет предъявлено обвинение в государственной измене. Не удивлюсь, если брат в это время назначает, или уже назначил, новую Руку Западного щита. Зная характер Тристана, могу сказать, что одним порицанием дело не закончится. Кто ещё знает о письме?
— Ваше Высочество, кроме меня никто письмо не видел. Из послания Короля я понял, что в столицу вы должны отправиться незамедлительно.
— Я тоже на эту приписку обратил внимание. Незамедлительно это значит завтра с утра. Поступим так, Ворг: супруге и дочерям – ни слова. Со мной отправятся только сыновья, Ингвард и Бернард, двадцать мечей. Никаких вымпелов, знамён и помпезности. С сыновьями я сам поговорю, ты организуй сопровождение. Выдвигаемся завтра на рассвете. На этом всё. Хотя нет, подожди.
Герцог положил руку на плечо Мастера, посмотрел ему в глаза.
— Если что-то произойдёт непоправимое – а я не исключаю самого ужасного развития событий – Ворг, на тебе супруга и дочери. Умри сам, но..
— Я понимаю, Ваше Высочество.. – кивнул Ворг. – На всякий случай скажу, что нас можно будет найти в городе Транговерте, в котором я вырос. Там я точно смогу спрятать вашу семью от Гончих короля, да и вообще, от любого преследования. Один вопрос: а стоит ли вам с собой брать бастардов, Ваше Высочество? Столичная жизнь им покажется каторгой, да и неизвестно, что у короля на уме. Я не думаю, что он предпримет какие-то меры относительно вас, потому что это будет равносильно открыть границу с кочевниками и настроить против себя Западный щит пяти королевств, сто двадцать тысяч искусных воинов из десяти домов, которые принесли присягу верности Вашему Высочеству.
— Волчата выросли, Ворг. Им нужно показать мир, да и мечники они хорошие.. Не знаю даже. Нет, пусть едут. Насчёт Тристана.. Не зря его называют Жестоким, а знать к его прозвищу добавляет Ужасный. За мной правда, Ворг, я никогда не отрекусь от младшего брата, пусть его и называют мятежным принцем. Вердон ещё та штучка, конечно, но он мой брат, в нас течёт кровь короля Эльбурга Справедливого. На этом всё.
Мастер замка поклонился, подошёл к двери, остановился:
— Ваше Высочество, может, есть смысл рассказать о письме вашей супруге Мискардии? Она дочь Руки Северного щита и кто знает, как сложится...
— Бездна, Вернс! Я сказал нет, значит нет.
После разговора с сыновьями, Патрик Ларвингстон почти до полуночи работал с документами. Семь башен, соединённых оборонительной стеной, требовали ежедневного надлежащего ухода. Всё это деньги, деньги, деньги. Кочевники за последние пять лет безнаказанно совершили множество набегов на поселения людей. Они спускались на плотах по полноводной Талерии до Ведьминых болот и по землям Южного щита – королевство Азалия – проникали на территорию королевства Аллаурия, именуемое Западным щитом. Патрик ругался с братом, Королём Союза пяти королевств, требуя денег на строительство заградительного сооружения между Аллаурией и Азалией, но всё это было лишь пустой тратой времени и нервов: для Тристана набеги кочевников были всего-навсего очередным недоразумением. Но Патрик-то знал, сколько эти набеги приносили горя в семьи погибших, какую реальную угрозу они представляют для Объединённого королевства.
Вздохнув, герцог положил на стол чистый лист бумаги, обмакнул в чернила перо. «Дорогая Мискардия…» Патрик скомкал бумагу, бросил её в камин. «Любимая и несравненная….». Огонь поглотил и это послание. На третьем листе Патрик написал три слова: «Прости за всё». Никогда для него Мискардия не была дорогой, тем более любимой и несравненной. Единственная женщина, которой он открыл сердце, которую полюбил до беспамятства, умерла при родах, подарив герцогу Ларвингстону сыновей. Братьев-близнецов Ингварда и Бернарда. Прошло восемнадцать лет, но Патрик помнил всё: запах тела Лауры, цвет её глаз, вкус губ.
Герцог зашёл в спальню к младшей, двенадцатилетней дочери Лиары. Смуглая кожа, короткие смоляные волосы, карие глаза. Папина дочка. Патрик улыбнулся, вышел из спальни. Старшая, четырнадцати летняя дочь Лаэрта пошла в маму: каштановые волнистые волосы ниже плеч, васильковые глаза, молочно-белая кожа, утончённые черты лица. Герцог поцеловал дочь, поднял с пола книгу, потушил в канделябре свечи. В спальню к супруге Патрик зайти не решился. Пусть всё будет так, как будет. Герцог поднялся на замковую стену, посмотрел в сторону города Бизль. Часы на Ратушной башне города ударили двенадцать раз. Переход в сто лиг до границы с Даргинией это не шутки, перед дальней дорогой следовало хорошо отдохнуть.
***
В пятидесяти шагах от Королевского тракта, на небольшой поляне, окружённой несколькими рядами деревьев, горит небольшой костёр. Рядом с ним расположились двое человек. Высокий широкоплечий воин лежит на войлочной подстилке, человек в серой просторной одежде, сухощавый и нескладный, со связанными руками и ногами, сидит на траве, смотрит на яркие звёзды и думает о чём-то своём. Стреноженные кони пасутся недалеко от костра, иногда с тревогой прислушиваясь к звукам ночного леса, пению цикад, потрескиванию в костре дров и разговору двух человек.
— Во ты мне скажи, святоша, с какого перепуга ты себе жизнь испортил и ради какого такого лешего погубил свою семью? Молчишь? Дети твои неизвестно где и чем занимаются, жену твою отдали в Дом блаженства тьеры Жюзи. Её имеют потные и богатые по десять раз в день, заставляют делать то, от чего даже мне иногда бывает стыдно.. Что ты своим поведением добился? Если искал правду, то ты глупец, если ты хотел..
— На глупые вопросы не отвечаю, собака, – перебил Крейга Драгона священник Алого ордена отец Эпстраф.
— Какие странные люди, – пожал плечами Крейг, – с ними нормально разговариваешь, они начинают плевать в лицо и драться. И что из того, что я из стаи Гончих короля Ларвингстона? Да, я пёс, но я честный пёс. Если на человека объявлена охота, но потом выясняется, что беглец ничего противозаконного не совершал, то хрен меня заставишь выполнить приказ короля. Хоть нашего, хоть какого-то заморского. Я умею посылать в Бездну и королей и их приказы, Святой отец.
— Что же я по-твоему совершил противозаконного, собака, что ты меня стреножил, как какую-то кобылу? Или боишься, пёс, что я сбегу?
— Сбежать не сбежишь, а горло мне перерезать ножом или перегрызть зубами можешь. Когда я засну, конечно. Шутка. Ты, святоша, много языком болтал о жестокости нашего Короля, об узурпаторстве власти Ларвингстоном Жестоким, о праве на трон его брата, мятежного принца Вердона. Ты сеял смуту среди братьев своих, по всей Даргинии и восточной Доркамии, подбивал людей на мятежи и бунты. Скажи, Святой отец, разве это не есть преступление?
— Говорить то, что думаешь? Нет, собака, это не преступление, – ответил Эпстраф. – Ты меня везёшь в Даргинию, как я понял, но зачем? Мог бы мне отсечь голову ещё в Бизле и вся недолга.
— Мог бы, святоша, но я тебе уже сказал: Крейг Драгон – честный пёс. Над тобой состоится суд, а без суда признать кого-то виновным я не могу. Такой я человек, хоть человеческого во мне осталось мало.
— Это почему же, пёс?
— Живу долго и повидал много чего, в основном плохого, конечно. Меня научили убивать в шесть лет, святоша, теперь представь, что творится в моей голове от произошедшего за тридцать шесть лет моей жизни. Представил? То-то.
— Каково это убивать человека, Драгон? – после недолгого молчания спросил Эпстраф. – Ты воспитан такими же как ты – ублюдочными Гончими псами?
— Да, – ответил Крейг. – Отец продал меня Гончим за половину золотого, потому как кормить было нечем. Семь сыновей и три дочери, сам понимаешь. Я рос крепким и не по возрасту сильным, может поэтому я приглянулся псам, не знаю. Мать я свою не помню, она умерла при родах, а отец.. А отец – сука, что я могу сказать? Если бы сейчас встретил своего папашу, задушил бы подлюку или повесил. Каково это убивать, святоша? Года три-четыре, после каждого убийства, меня выворачивало наизнанку. А потом сознание Крейга, из камней и каменных блоков, возвело вокруг убийцы крепостную стену. Её, высокую и прочную, хрен каким осадным орудием разобьёшь. Убил человека, плюнул на землю, забыл о мертвеце и пошёл дальше.
— Боги милосердные, сколько же на тебе грехов, сын мой!
— Много, Святой отец, много. Иногда кажется, что души умерших следуют за мной по пятам, чего-то выискивают и выжидают. Смерти моей, чего же ещё. Так-так, за кустами дикого орешника кто-то притаился. Пойду, посмотрю. Да и лошадок проведать нужно, мало ли что.
Драгон бросил в костёр охапку сушняка, огонь ярко вспыхнул, осветив лицо пса. Эпстраф покачал головой: на лице Драгона был шрам, перечёркивающий правую бровь. Длинные чёрные волосы, собранные сзади в хвост, неаккуратные борода и усы придавали Драгону вид лихого человека.
— Что, святоша, красивый шрам? Его, на долгую память, мне оставила одна дьяволица в юбке, – оскалился Крейг. – Думаешь, я зря бороду отпустил и усы? Нет, не зря. Под ними шрамы, шрамы и ещё раз шрамы. Каждый имеет свою историю, и неважно, хорошая она или ужасная. Шрамы на лице и на теле, как напоминание о моей глупости и необузданной молодости. Ладно, я скоро. Веди себя прилично и не кричи.
Драгон сделал шаг во тьму, священник посмотрел по сторонам: в двух шагах от него в земле торчал нож. Эпстраф понял, что появился призрачный шанс на побег. Извиваясь всем телом, как змея, Святой отец подполз к ножу, развернулся к нему спиной, начал резать путы. Он почувствовал боль, из изрезанных до кости пальцев потекла кровь, но лезвие ножа лишь скользило по верёвке. Через несколько минут священник сдался. Верёвка была пропитана каким-то специальным составом, разрезать её обычным ножом, да ещё в таком неудобном положении, было невозможно. Скрипнув от бессилия зубами, Эпстраф вернулся на своё место. Вовремя: через пару минут к костру вернулся Драгон, неся на плече какого-то человека. Его голова бессильно свисала вниз и раскачивалась при каждом шаге Гончего.
— Что, собака, ещё один камень для твоей стены? – спросил Эпстраф.
— Ты намекаешь, что я его убил, святоша? Зачем бы я мертвеца нёс к костру, интересно? Я не ем человечину, если что.. Он так усиленно за нами наблюдал, что заснул, – засмеялся Крейг. – Устал, бедолага. Я его чуть-чуть по затылку стукнул и готов человек. Не переживай так, святоша, и не зыркай на меня исподлобья. Поговорю с ним и отпущу. Ежели не замышляет он ничего худого, конечно. Хотя, щуплый он какой-то, разбойник из парня никудышный. Эй, малой, открывай глаза, не притворяйся. Не так уж сильно я тебя кулаком приголубил.
Парень, на вид лет пятнадцати-шестнадцати, открыл глаза, застонал.
— Ну, кто такой, рассказывай. Куда идёшь, зачем за нами подсматривал? – спросил Драгон.
— Думал, что вы лихие люди, прятался от вас и разговор слушал, – ответил парень. – Зачем связал?
— А зачем людей связывают? – усмехнулся пёс. – Рядом с тобой лежит беглый священник, он перед судом должен пристать. И перед человеческим и перед божьим. А вот ты что за птица, я не знаю. Может, тоже беглый человек?
— Не беглый, вольный я, – ответил парень. – Иду в Даргинию, к мастеру Мартену, слыхал о таком?
— Это к лекарю-то при Дворце Короля? Ох, уморил, заморыш! Зачем тебе лекарь?
— В травах разбираюсь, потому и нужен мне Мартен, а я ему.
— Дело серьёзное, дело нужное, – усмехнулся Драгон. – Помяни мои слова, заморыш, тебя к лекарю никто не подпустит на полёт стрелы, а уж тем более слушать никто не и станет. Откуда идёшь?
— Из Бизля.
— Вот туда и возвращайся. Родители где?
— Умерли, – ответил парень. – Один я на свете. Развяжи.
— Нет, до утра потерпишь, – ответил Драгон. – Я сейчас водички попью и спать. А вы как хотите.
Пёс достал из сумки небольшой мех для вина, выругался.
— Бездна! Продали мне дырявый мех. Чтоб они сдохли, твари безрукие, чтоб у них все меха дырявыми оказалась! Ну и что теперь делать? Пить хочу так сильно, что просто умираю. А виною этому, святоша, приправы, которые в твоей сумке лежали. Правильно люди говорят – за удовольствия нужно платить. За вкусную еду тоже.
— В моей сумке фляжка с водой, – произнёс парень. – Сам попьёшь, и нас напои.
— Это можно. Вот чего не жалко, так это воды, – усмехнулся Драгон. Он достал из сумки флягу, зубами выдернул пробку, напился.
— Святоша, ты как насчёт воды?
— Никак. Не хочу, – ответил Эпстраф.
Драгон встал на ноги, покачнулся.
— Что за..? Ах ты сучонок.. Что ты со мной…?
— Хорошая у меня компания, – усмехнулся Эпстраф. – Гончая собака и малолетний убийца. Зачем грех на душу взял, парень?
— Вы о псе? Поспит до утра, проснётся и ни о чём не вспомнит. Встретит вас, отвернётся и пройдёт мимо. Не говоря уже обо мне. Он зубами пробку фляжки вырвал, а она ..
— Вытяжка из корня сон-тень-травы. Видимо и правда ты в травах разбираешься. Как нам путы снять? Тоже знаешь, малец?
— Какой я вам малец, Святой отец? Мне уже шестнадцать, я взрослый. Спиной ко мне сможете повернуться?
— Неужто зубами будешь верёвку грызть? Скажу сразу, это бесполезно.
— Я жду, Святой отец, – тихо сказал парень.
— Да чтоб тебя, – выругался Эпстраф, поворачиваясь к парню спиной. – Ну, где ты? Подползай, что ли? Эй, ты чего притих?
Священник насколько мог вывернул шею, посмотрел на парня.
— Святые угодники! Боги милосердные, да что же это происходит! На старости лет сподобился встретиться с Искрой. Боги милосердные, Создатель Великомученик..
Глаза у парня светились призрачным голубым светом, он шептал слова какого-то заклинания. Эпстраф почувствовал, что узлы на верёвках сами по себе распустились, через несколько минут верёвки упали на землю. Пока Эпстраф развязывал узлы пут на ногах, парень поднялся на ноги, присел на корточки у Драгона Крея. Он обыскал карманы Гончего пса, достал кошель и пересчитал монеты. Ровно половину вернул в кошель, протянул его Эпстрафу.
— Ровно десять золотых. Столько стоит ваша голова, Святой отец. Держите деньги, с вашего позволения я забрал ровно половину. То есть, пять золотых.
— А вот сейчас было обидно. Неужели я так мало стою, парень?
— Это хорошая цена за вашу голову. Вы же не убийца какой и не насильник. Так что, всё нормально. Есть хочу, сил моих нет. Как к Силе прикасаюсь, так потом себя не узнаю. Вы есть хотите, Святой отец?
— Не отказался бы. В мешке пса еду посмотри, там окорок был, хлеб, четверть сырной головы.
— Так куда ты едешь? – спросил священник, когда с едой было покончено. Только честно.
— В Даргинию, в Солтфлейт, – ответил парень, вытирая рот рукавом рубашки.
— Хм.. ну и зачем же?
— Убить Короля, зачем же ещё?
Эпстраф засмеялся так громко, что стреноженные кони подняли головы, с удивлением посмотрели на человека в серой рясе. Парень долго смотрел на Святого отца, потом улыбнулся.
— И не только Короля но и всю его семью.
— Уморил так уморил, – сказал Эпстраф, когда закончил смеяться. – И как же ты это собираешься сделать?
— А как убивают людей? Ножом по горлу и все дела. Что, не похож я на убийцу?
— Нет, не похож. Да ты и на парня-то не очень похож. Как тебя зовут, девочка?
— Догадались? Но как?
— У меня две дочери примерно твоего возраста. Что отличает парня от девушки? Точнее, что выдаётся вперёд у женщины? Грудь, конечно же. А у тебя она не такая уж и маленькая. Я бы сказал, средняя, хоть из меня знаток не ахти какой. Удивительно, что этого Драгон не заметил. Он бы не преминул с тобой позабавиться.
— Он ещё и насильник?
— Девочка, у тебя удивительная способность не отвечать на вопросы, задавая свои.
— Зовите меня Бель, Святой отец.
— Бель такого имени нет, а есть Кристобель, – помолчав, сказал Эпстраф. – А насчёт насильничества Драгона я не знаю. Но мало кто из Гончих отказывает себе в удовольствии. Они живут одним днём и о будущем не думают. Получают деньга за выполненный заказ, спускают их в Домах блаженства или в трактирах. Через неделю ходят с медяков в кармане, в котором дыра на дыре. Твари, одним словом, беспринципные и бесчеловечные. Может кого и снасильничал пёс, кто его знает.
— Это мы сейчас узнаем, – сказала Кристобель, выдёргивая из земли нож Драгона. Она подбросила в костёр валежника, встала на колени перед Гончим, разрезала на его рубашке шнуровку, разорвала рубашку до пояса.
— Мать его так! Насильник, и ещё какой насильник. Вот твари, как под ними земля не горит, Святой отец?
— Что ты такого увидела на груди Драгона, девочка? – спросил священник. – Ага, вижу набитый рисунок черепа и что-то похожее на косу. Только зачем черепу коса, я не понимаю.
— Каждая чёрная косточка, вплетённая в косу, это убитый человек, белая косточка, а их здесь тьма-тьмущая, это изнасилованная женщина. Мразь этот ваш Драгон, его нужно убить.
Эпстраф передёрнул плечами: Кристобель произнесла слово «убить» легко, как само собой разумеющееся.
— Не бери грех на душу, девочка моя, не нужно этого делать, – прошептал Святой отец.
— Вот как? – повернулась к Эпстрафу Кристобель. У неё в глазах стояли слёзы. – Им позволено всё, нам нет? Где правда, Святой отец? У того, кто сильнее?
— Всё равно, не убивай, – покачал головой священник.
— Хорошо, я сделаю с Драгоном кое-что другое, очень интересное, – сказала Кристобель, вытирая слёзы. Она достала из своей сумки небольшой флакон с какой-то жидкостью, зажав пальцами нос Гончего пса, влила содержимое флакона ему в рот.
— Какой-то яд? – спросил Эпстраф. – Я же попросил не убивать…
— Это яд для мужского естества. Теперь Драгон насиловать женщин не сможет. Он этого заслужил.
— Что? Ты его лишила.. – произнёс Святой отец.
— Да, навсегда, – закончила за Эпстрафа Кристобель. – С одним делом покончили, но есть ещё одно, не менее важное. Вы правда примкнули к принцу Вердону, которого называют мятежным?
— Правда. Он является истинным наследником престола, а не Ларвингстон Жестокий. А что?
— Вы же знаете, что есть ещё один Ларвингстон, Патрик?
— Кто не знает Руку Западного щита, девочка? Крепкий хозяйственник, трезвомыслящий, отменный воин и хороший семьянин. Что с ним не так?
Кристобель улыбнулась, откинула со лба чёлку. Только сейчас Эпстраф понял, на сколько красивая девчонка. Большие глаза, чёрные ресницы, тонкие брови, полные губы. Кого-то Кристобель Святому отцу напоминала, но вот только кого?
— С ним всё так, но его хотят убить. Сегодня на рассвете, Святой отец.
— Побойся богов, милая. Его-то за что?
— Слышали о битве людей Патрика Ларвингстона с Гончими Короля?
— В Бизле, возле Кошачьего зуба? Да, слышал я о той мясорубке, – кивнул Эпстраф, поморщившись. – И?
— В той битве Патрик отбил у Гончих раненного принца Вердона, приютил в своём замке, вылечил его от полученных ран и дал возможность уйти.
— Можешь не продолжать, девочка, – нахмурился Эпстраф. – Король вызвал Руку Западного щита в столицу Даргинии, в город Солтфлейт, чтобы брата убили не по его приказу, иначе это грозит началом гражданской войны. Он кого-то нанял. Кого, Кристобель?
— Гончих, Святой отец, таких же псов, как Драгон, – сказала девушка, пнув Крейга ногой. – Я прошла по Королевскому тракту мимо вашего костра, увидела другой костёр, побольше. Двадцать человек, хорошо вооружённые, заправленные, как я поняла, золотом и готовые убить кого угодно, хоть мать родную, хоть отца или детей своих.
— Ты подслушала Гончих, решила вернуться по тракту назад. Зачем?
— Я шла за вами с Бизля, Святой отец, и знала, за что вас арестовал пёс. Вернулась, потому что мне нужна помощь. Дело в том, что мне нельзя, никак нельзя, показываться на глаза Патрику Ларвингстону.
— Нельзя, значит нельзя, – хмыкнул Эпстраф. – Но я-то чем могу помочь? А-а, ты хочешь, чтобы я на рассвете пошёл по тракту в сторону Бизля и встретился с Рукой Западного щита. Так?
— Совершенно верно, – улыбнулась Кристобель. – Дело опасное, но очень нужное. Согласны?
— Согласен, – кивнул священник. – Ответишь на мои вопросы, девочка?
— На все не обещаю, Святой отец. Задавайте.
— Откуда в тебе Искра, деточка? Я знаю только один дом, в котором этот дар передавался по наследству. Ты – Кристобель Беннингер, если я не ошибаюсь, а Патрик Ларвингстон твой дядя. Мне теперь стоит бояться умерщвления, девочка?
Кристобель засмеялась.
— Нет, не стоит. К хорошим людям у меня соответствующее отношение. Да, вы правы, я единственная дочь графа и графини Беннингер.
— Что с ними случилось, деточка? Я знаю, что они где-то погибли, но вот где и от чего не знаю.
— Они не погибли, Святой отец, их убили. Это произошло ровно десять лет тому назад. Ларвингстон Жестокий направился в Южный щит, в Азалию. По пути Король и его окружение попали под ливень. Земля превратилась в кашу, дороги оказались под слоем воды. Король решил заехать в наш родовой замок, переждать непогоду. Нужно сказать, что моя мама была первой красавицей в пяти королевствах. Вино сделало своё чёрное дело, Король пылко и страстно возжелал видеть мою маму у себя в постели. Отец, естественно, возмутился, выхватил меч, завязалась нешуточная драка. Отца и маму любили в замке, все люди встали на защиту семейства Беннингер. Но силы были неравные, отца сильно ранили и Король вынес ему смертельный приговор. Я до сих пор помню, как голова отца катится по помосту, глаза вращаются. В общем.. Маму обездвижили в день казни отца, Король и ещё шесть человек её насиловали трое суток. Папа любил охоту, в замке была большая псарня. Маму скормили голодным собакам, у меня на глазах. Король, пьяный от вина и от содеянного, решил извести наш род. Мастер замка, темнокожий мейстер Белингвра, да успокоится его душа с миром, сумел меня вывести за пределы замка и я, шестилетняя девчонка, через два месяца добралась до замка Патрика Ларвингстона. Он, рискуя головой и положением, переправил меня в Южный щит, в город Транговерт, к своему дальнему родственнику. Тот, в свою очередь, посадил меня на корабль и через три месяца я оказалась на Маальдарских островах. Там я многому научилась, Святой отец, в том числе убивать людей ядами, оружием. Там у меня обнаружили скрытый Дар, так во мне появилась Искра.
— Вот так история, м-да.. Врагу не пожелаешь .. – сказал Эпстраф. Кристобель перебила:
— Мне очень жалко родителей, но я нисколько не жалею, что попала на Маальдарские острова. Особые меня научили не жить, а выживать в любых условиях. Я переплыла на торговом корабле через океан Бурь, чтобы добраться до Короля. Святой отец, я хочу увидеть голову Ларвингстона Жестокого на пике.
— Какая разная судьба у братьев Ларвингстонов, – покачал головой Эпстраф. – Принцу Вердону сорок два года, Тристану сорок, Патрику тридцать восемь. У всех совершенно разный склад характера и требования к жизни. М-да. Одно плохо, девочка, ты вырыла себе могилу, раз задумала месть.
— Пусть я умру, но выполню клятву, принесённую в детстве, Святой отец. Король должен умереть. Королева должна умереть. Их дети должны умереть. Эта ветвь Ларвингстонов должна засохнуть и сгореть в пламени огня.
— Удивительно, что ты, Кристобель, свободно общаешься со священнослужителем Алого ордена. Ведь Орден повинен в истреблении одарённых, и нет ему прощения.
— Прощения никому не будет, – шёпотом произнесла девушка. Эпстраф почувствовал, как по телу прошла волна холода, он увидел, что в глазах Кристобель зажёгся нехороший огонь. – На островах чтят и боготворят магов, Святой отец. Острова по-другому называются Свободными, потому что такие как Ларвингстон Жестокий никогда их не завоюют. Не дай Боги людям Пяти королевств начать войну с Маальдарскими островами, не дай Всевышний этому произойти.
— Не дай Всевышний, – повторил священник. – Прибыла ты в Бизль, и?
— Ходила по городу, собирала слухи. В одном трактире услышала разговор двух важных особ. Они высказали предположение, что Патрику Ларвингстону жить осталось совсем немного. Король казнил и за меньшие провинности, а тут чуть ли не измена государству. Потом я долго сидела на крыше самого высокого в Бизле дома, увидела прилетевшего в замок голубя с красными крыльями. Судьба Патрика Ларвингстона предрешена, решила я. Мне нельзя было идти к дяде и второй раз подставлять его под удар судьбы. Потом я услышала крики на Ратушной площади, увидела Крейга Драгона и вас, Святой отец. Драгон купил мех с вином, я, проходя мимо пса, мех продырявила. Вот этим.
Кристобель достала из-за голенища сапога что-то похожее на большое шило. Вместо иглы Эпстраф увидел четырёхгранное лезвие с небольшими зазубринами, рукоять клинка была сделана из чёрного дерева.
— В работу пускала клинок?
— Множество раз, – кивнула Кристобель. Святой отец поморщился, но промолчал.
— Какой, однако, у тебя хитрый план, – покачал головой священник. – И самое интересное, что он сработал.
— План появился в городе, да, но мелкие детали я обдумывала, когда шла за вами следом. По моим внутренним часа, вам, Святой отец, пора собираться в дорогу. Скоро рассвет. Забирайте свою лошадь и да помогут вам ваши боги.
— Разве у нас боги разные, девочка?
— Разные, – ответила Кристобель. – У меня он один, у вас другой. Какая, в принципе, разница во что верить, если ни во что уже не веришь?
— Твои слова падают, как камни, девочка. Они очень тяжёлые.
Эпстраф вёл лошадь под уздцы, за первым рядом деревьев он остановился, посмотрел на угасающий костёр. Святой отец даже потёр руками глаза, когда увидел обнажённую Кристобель Беннингер, купающуюся в огненных искрах пламени костра.
— Эта девочка когда-нибудь изменит ход истории всего мира. Так и будет или я не Святой отец Алого ордена Эпстраф.