По заказу гостелерадио. Алкаш.
Игорь шёл по узкой улочке, каждый изгиб которой слабой болью отзывался в его сердце. Вместе с каждым новым плавным поворотом, словно бы внутри него сдвигалась стрелка часов. Так получилось, что часы с белым проржавевшим циферблатом были у него на месте сердца. Там , где у обычных людей стучит кровь, у Игоря тикали ходики. Циферблат напоминал помятую крышку никелированной кастрюли, предназначенной для варки всяческой бурды. Знание этого факта приносило Игорю смутные воспоминания, самопроизвольно зарождающиеся на грани совмещения запаха и страдания. Так зарождаются зрительные иллюзии от совмещения грани и света. Но грань и свет это нечто иное, чем пар и бульон, в котором непрерывно варится некая биомасса. Тяжёлый дух переваренной плоти едва ли переносим для этой же самой плоти в её живом состоянии. А Игорь был жив. Несмотря на то, что внутри него вместо сердца тикали часы, он ощущал себя живым, осознавал свои действия и был в состоянии выстраивать причинно-следственные цепочки.
Импрессионистская улочка продолжала свой плавный бег под его шагами. С обеих сторон от неё вставали такие же слегка искажённые в пропорциях дома различной конфигурации. Средневековые арочные стены соседствовали с бетоном и панелью, далее переходили камень и черепицу и все эти переходы являли Игорю непрерывность, влитую, вросшую в саму себя боковыми стенами так плотно, что не было нигде ни единого намёка на проход во двор. Более того стены, казалось, продолжали стягиваться невидимой силой притяжения друг к другу, от чего фасады домов покрывались трещинами, а окна заужались и вытягивались вверх. Игрою казалось, что он слышит треск деформации, похожей на треск миниатюрных молекулярных скорлупок, из массива которых были слеплены эти дома.
- Тук-тук, тик-так….
Над головой висела облачная плотность, продырявленная местами лучами солнца, улочка извивалась, не являя ни единого намёка на просвет в отдалении. Ноги несли Игоря сами, не желая останавливаться. Игорь пытался сфокусировать взгляд на окнах. Но стёкла на них отсвечивали пылью и сразу он ничего не мог разглядеть, только при удалении от них словно бы всплывали в памяти фикусы, кадки, утюги и помятые деформированные лица с удивлённо-немым вопросом застывшей и оплавленной маски привычного ужаса на них.
- Вот же ж пакость какая, бесконечность дурная, - выругался сквозь зубы Игорь.
И почти тотчас же перед ним выросла металлическая дверь очередного дома в стиле барокко. Жестяная дверь, пробитая пулевыми отверстиями, находилась в самом сердце фронтального ризолита этого дома, с осыпающейся штукатуркой. Она выпирала в трёхмерность пространства так выпукло и призывно, что сомнений в том, что данная дверь прикрывает собой некую цель, к которой стремился Игорь, не осталось.
- Тик - так, - хрюкнули внутренние часы.
Игорь взялся за ручку, неожиданно влажную, словно кто-то надышал на неё своих испарений. Дверь открылась. Игорь брезгливо вытер руку об штанину, шагнув в подъезд с витой лестницей. С непривычки переход от уличного света к подъездной темноте был подобен выбросу тошнотворной желчи из желудка в глотку. Игорь сглотнул слюну, нащупал на стене выключатель, дающий начало тускло-жёлтому освещению. Витая лестница, наворачивая спиральные круги, поднималась в вышину, которую свету пробить не удалось.
- Эй, паря, на лестницу не поднимайся. Заблудишься, потом концов не найдёшь, - услышал он голос со стороны открытого коридора, ведущего в квартиру на первом этаже.
Голос был мужским, грубовато - хриплым, но при этом достаточно слабым. Отдельные звуки сливались в нечто похожее на мычание. Сразу можно было понять, что говорящий пьян. И, действительно, пройдя на звук голоса, Игорь вышел в большую комнату с серой потолочной лепниной, с окнами, закрытыми бордовыми бархатными занавесями. Посреди комнаты стоял внушительных размеров шарообразный чан, с которого шёл пар. Под шаром тлел огонь топки. Недалеко от чана, на мшистого цвета войлочных подушках, валялся алкаш. Его багровое одутловатое лицо с отёкшими глазами и мешками под ними, его рот, не имеющий сил сомкнуться и удержать слюну – всё указывало на то, что это он – алкаш собственной персоной.
- Чё стоишь, как неродной, заходи, налью, сообразим за здравие.
- Спасибо.
Игорь ощутил вдруг некоторую робость и понял, что пока лучше не говорить ни одного слова против.
- Давай не стясняйся, бери половничек, залявай в кружку и глотку, кровушку свою подкипяти чуток, а то застоялася, - нарочито заякал алкаш.
- Тик-так, - ответил Игорь.
- Што ты сказал?
- Так-так, - громко ответил Игорь, зажимая рукой область сердца, чтобы хоть как-то приглушить шум ходиков.
- Уважь меня. Ты ведь знаешь, кто я?
- Знаю, - само вырвалось у Игоря.
Алкаш самодовольно усмехнулся, наконец-то, сомкнув губы в пельмень, и подмигнул ему кровавым глазом.
Рука алкаша полезла под подушки, доставая оттуда маски на деревянных древках.
- Ну! К кому из них ты пришёл? – гнусаво запел алкаш, прикладывая то одну, то другую маску к своей испитой роже. – Предлагаю угадать с двух букв. Может быть, «да», а может «ах», а может «ие»?
- Ко всем сразу, - ответил Игорь, напрягая мышцы тела.
- Ну, так бы и сразу бы и… Обезобразил бы сразу, а то пришлось образами махать…
Язык у алкаша размяк, маски на древках отлетели в сторону. Алкаш поманил Игоря отёкшим пальцем с грязным ногтем на соседнюю подушку.
- Выпей, полегчает. Вижу тикает у тебя в груди, значит, время пришло тебе в адову топку. Вишь, как она исправно у меня горит. Агрегат производит чистейший самогон, система с замкнутым циклом, никому не убежать, не избежать. Как же я всё славненько придумал. Ты пей!
Алкаш протянул Игорю деревянную кружку, от которой несло сивухой. Игорь ради приличия сделал вид, что отпил, но на самом деле только обмочил губы. Тем не менее, одуряющий пар от зелья проник прямо в мозг, словно цианистый калий. В мозгах что-то хрюкнуло, хрустнуло. В груди тоже. Часовой диск покрылся мгновенной ржой и рассыпался в песок. Игорь осторожно кашлянул. В груди теперь ничего не стучало. На месте циферблата проявилась тёмная подъездная пустота с винтовыми лестницами.
- Пей пей. Блажь то какая! Балдёж! Течёт по жилам чистейшая самогонная слеза, дух вышибает. Во славу процесса пьём. Во славу вечного блаженства и благолепия. Во славу паров райских.
Игорь откинулся на подушки, пытаясь переварить лестницу и пустоту внутри себя. Самогонные пары требовали обратить их в жидкостную плотность.
- Алкай, алкай…. Алчи, алчи….- загундел алкаш, - имидж ничто – жажда всё. Выпить весь мир до донышка , поджечь и снова пустить по кругу… Гори-гори ясно…Заливаем пустоты, шоры, оффшоры.
Игорь едва справился с наваждением опрокинуть в себя «лекарство от пустоты». Тело буквально каждой клеточкой жаждало алкать. Голова кружилась, словно он и вправду поднимался по спиралям лестницы. Лестница качалась, ступеньки истончались, едва удерживая его. Пара мгновений, и Игорь снова рухнул на подушки в алкогольный угар собеседника. Спиртовые выхлопы смешивались с запахом горяшей серы.
- Вот он адовый огонь, горит исправно, топлива хватает, - промычал довольно алкаш. – Тварей много, всем по паре, огня много, алкать не переалкать. Пусть во славу мою поют песни, пусть жаждут блаженства. Это главная цель, так повелел я. Алчущие блаженства да обретут его.
Игорь пригляделся к чану с варевом. К своему изумлению он увидел, как на чане начали проступать знакомые очертания материков. Каждый материк вспухал, разрастался каменными и асфальтовыми подробностями городов на сферической поверхности чана. Игорь поднатужился в поисках своего города. А вот же и он, кривые улочки, дома. Тут узнаваем и дом в стиле барокко. Чуть пристальнее вглядеться, и уже открывается дверь в комнату, где на мшистых подушках сидят два человека размером с клопов.
-И ведь всё так просто. Им кажется, что они разумны. Да… Они не понимают, почему не гаснет адова топка. Они требую каких-то там прав, не понимая того, что я лишил их главного права на жизнь. Я убиваю их, когда хочу и где хочу. Такое вот у меня главное право на них. А у них осталось одно – верить мне и молиться, – продолжал умничать алкаш.
Его слова прерывались отрыжкой. Человек–клоп на поверхности чана-шара тоже пищал что-то синхронное.
От утробного смеха алкаша Игорь вздрогнул. В такт ему пискнул и клоп на объёмной картинке. Повинуясь внезапному порыву, Игорь ногтём надавил на клопа-алкаша.
Чудовищный крик вернул его в реальность комнаты, где синхронно свершилось убийство. Мясная отбивная туша в луже крови на месте алкаша вызвала у него рвотный спазм. Он выбежал из комнаты прямо на узкую улочку и побежал по ней в желании вырваться из смрадного плена.
- Бог умер, - вертелось в его голове. – Он умер сам, я его не убивал. Простите меня люди! Он сам, он сам!
Винтовые лестницы внутри тела Игоря постепенно превратились в жгуты. Жгуты плотно перевязали его ноги, опуская их в землю, побежали, извиваясь, по рукам, поднимая их вверх, словно в безмолвном крике, переплетаясь ветками и листами.
- Дуб-дерево, - сказал ласково женский голос, и Игорь понял, что ему надо проснуться. Как-то открыть глаза, которые надо было как-то ощутить среди своих листьев.