Лупа и перо.
В лаборатории один из учёных в числе других опытов проводил исследования парализации. В поле и под стеклянными колпаками на лабораторном столе изучалось множество видов ос-охотниц и их добыча.
В явлении парализации, возникающем как результат взаимодействия инстинктов и физиологических особенностей параллизатора и его жертв, учёный находит для себя смотровой глазок, позволяющий заглянуть в глубины жизни не только насекомых, но всего живого вообще.
Ученый работает без особых планов, но всегда целеустремлённо, во множестве параллельных и пересекающихся направлений следит за несчётным числом объектов.
Он объяснил, почему действует именно так.
«Когда химик зрело обдумал план своих изысканий, тогда он в наиболее удобный момент смешивает свои реактивы и разводит огонь под ретортой. Он распоряжается временем, выбирает место и определяет обстоятельства. Выбрав устраивающий его час, он уединяется в своей лаборатории, куда никто не придёт отвлекать его от занятий. Он по своему плану создаёт те или иные условия опыта, которые внушает ему размышление. Он исследует тайны мертвой природы.
А также – Тайны живой природы, не анатомического строения, но явлений жизни, в особенности инстинкты, которые представляют для наблюдателя условия деликатные и совершенно иной трудности. Здесь не только не можешь располагать своим временем, но, напротив, являешься рабом времени года, дня, часа, даже минуты. Если представляется удобный случай, то надо хватать его на лету, потому что он, может быть, долго не представится во второй раз. Надо поскорее импровизировать свой маленький материал для опытов, комбинировать планы, обдумывать тактику и изобретать разные хитрости. Хорошо ещё, если найдёт вдохновение и успеешь продумать всё хорошенько, чтоб извлечь побольше пользы от представившегося случая. Да и случай такой представляется только тому, кто его постоянно ищет».
Нужно быть постоянно готовым, не упустить ни дня, ни часа, ни минуты!..
В Авиньоне молодой Жан-Анри-Казимир Фабр, сын нищего Руэрского горца, самостоятельно овладел множеством дисциплин и удостоен разных учёных дипломов – бакалавра, лисенсиата, доктора… В Оранже, в своей лаборатории, он совершил второе чудо: прожив здесь около десяти лет, написал несколько десятков книг для детей, юношества и для взрослых.
Дойдя до всего сам, он знал, как взбираться на крутые склоны трудных проблем, будить мысль, уничтожать схоластику. Он говорит просто о сложном, соразмеряет свои шаги с кругозором слушателей и читателей и, неустанно его расширяя, управляет процессом постижения. Фабр создал не только множество учебников, но и первую в мире энциклопедию для простых людей, целый круг общеобразовательного чтения, увлекательный курс народного университета на дому.
Он был натуралистом и изучал насекомых. Миновало время, когда ненасытная жажда знания всего обо всём, бросала Фабра на штурм твердынь математики, геометрии, космогонии, географии, химии, физики… - в 60 лет он поставил все знания на службу одной науке, одному поиску – бесконечно углубляющемуся изучению живого насекомого. Принято считать, что с тех пор, как Фабр укрылся в своей лаборатории, как за каменной стеной, внешняя биография его кончилась. Фабр был занят одним: он изучает мир шестиногих!обдумывая бесчисленные и на много лет растянувшиеся опыты над одним из насекомых – пелопеей и сопоставляя итог исследований с затраченными силами, натуралист как бы сам с собою говорил:
«Стоит ли действительно тратить время, которого у нас так мало, на собирание фактов, имеющих небольшое значение и очень спорную полезность? Не детская это забава – желание как можно подробнее изучить повадки насекомого? Есть слишком много куда более серьёзность занятий, и они так настойчиво требуют наших сил, что не остаётся времени для подобных забав. Так заставляет нас говорить суровый опыт зрелых лет. Такой вывод сделал бы и я, заканчивая свои исследования, если бы не видел, что эти факты проливают свет на самые высокие вопросы, какие только нам приходится ставить перед собой.
Что такое жизнь? Поймём ли мы когда-нибудь источник её происхождения? Сумеем ли мы в капле слизи вызвать те смутные трепетания, которые предшествуют зарождению жизни? Что такое человеческий разум? Чем он отличается от разума животных? Что такое инстинкт? Сводятся ли эти две способности к общему фактору или они совершенно несоизмеримы?.. Эти вопросы тревожат всякий развитый ум…».
Не случайно Фабра называли «непревзойдённым наблюдателем». Подобно объективу аппарата замедленной съёмки, цепкий взгляд натуралиста разбивает мельчайшее изменение состояния на неисчислимые моменты и просматривает их от истока до конца.
Например: «Развёртывание крыла (бабочки) начинается около плеча. Там, где сначала нельзя было различить ничего определённого, становится видна прозрачная поверхность, разделённая на изящные отчётливые клетки. Мало-помалу, с медленностью, обманывающей даже лупу, эта поверхность увеличивается за счет бесформенного комка на конце. На границе этих двух частей мой глаз напрасно ищет чего-нибудь. Я не вижу решительно ничего. Но подождём немного, и ткань с клеточками покажется с необыкновенной чёткостью…».
Фабр способен вести наблюдения и по-другому, словно он обладает аппаратом для ускоренной съёмки, успевающим фиксировать самые быстрые перемены. Это результат тысячекратно под разными углами зрения прослеженных процессов, результат пристальнейшего изучения, когда час превращается даже не в 3600 секунд, а в неисчислимое количество долей секунды. И вот что он говорит (по этому поводу):
«Много есть явлений в природе, гораздо более удивительных, чем только что рассказанное о превращении саранчовых. Но вообще такие явления проходят незамеченными, так как совершаются чрезвычайно медленно. Здесь же, против обыкновения, всё совершается с такой быстротой, что останавливает на себе даже колеблющееся внимание. Кто хочет видеть, с какой непонятной быстротой творит жизнь, должен наблюдать превращение саранчовых. Эти насекомые покажут ему то, что вследствие чрезвычайной медленности скрывает от него прорастающее зерно, распускающийся цветок и лист дерева. Нельзя видеть, как растёт трава, но отлично можно видеть, как растёт крыло саранчи».
Изобретённая впоследствии цейтраферная – замедленная съёмка, позволяет увидеть, как всходит зерно, развёртывается лист дерева, распускается цветок. Фабр опередил её на много лет. Он препарирует поведение насекомых в движении, в трепете жизни, в диалектике бытия.
Отсюда можем мы наглядно узнать – Время – это величина неоднозначная. Каждому (для каждого) живому организму кажется время по-своему, для нас два месяца это краткий отрезок, а для насекомых – это жизнь длинная, чуть ли не «бесконечная», как у нас – когда мы молоды и сильны в 18 или 20 лет и нам кажется, что мы никогда не умрём….
Например, как писал Фабр:
В первых числах июня Фабр вскрывал ячейки бабочки сфекса и находил в них куколок. В прошлом году личинки сооружали коконы и, защищённые ими, впадали в глубокое оцепенение. –
«Начиналось безымянное состояние – ни сон, ни бодрствование, ни смерть, ни жизнь, - которое длится примерно десять месяцев.
Куколки – «переходный организм» - кажутся изготовленными из самого прозрачного хрусталя, местами опалово-белого, чуть оттенённого жёлтым. Это деликатное существо, которое, сбросив с себя тесно окутывающие его тоненькие пелёнки, превратится в настоящего сфекса и выйдет на свет в ярком чёрно-красном платье.
Но окончательную окраску куколка принимает постепенно, за шесть-семь дней. Глаза окрашиваются недели за две до того. Позже всего, уже освободившись от своих чехлов, темнеют крылья.
Приходит день, и дотоле неподвижный сфекс начинает не просто шевелиться, а словно делает гимнастику. Он потягивается, сокращает брюшко, выгибает середину туловища. После нескольких минут таких упражнений чехол куколки лопается и сплошной покров превращается в лоскутья. Сбросив с себя эти обрывки, выпростав голову, грудь, брюшко и немного отдохнув, сфекс вытаскивает из чехлов ножки».
Склонившись над стаканом, где спят куколки, сам словно оцепенев, Фабр смотрит на эту «Тайну тайн», созерцает, как творит Природа…
------------------
(Другой подход – коммерческий).
Родившийся лет через шестьдесят после Фабра его соотечественник Эжен ле Мульт прославился как неистовый, почти одержимый коллекционер и в то же время как один из самых крупных деятелей международной торговли экзотическими, добываемыми в тропических странах, насекомых.
Ле Мульт изобрёл множество хитроумных, даже коварных способов массового изловления дорогих и редких бабочек, в том числе и таких, как «калиго», «морфо», «препона жуассея», а также всевозможных жуков. Он научил ювелиров использовать в украшениях крылья бабочек с необычными переливами цвета, а также хитиновые панцири цветных жуков для безделушек, для серёжек, подвесок, брошей. Одновременно способствовал созданию моды на такие украшения. Справедливости ради надо отметить, что Ле Мульт сделал несколько интересных открытий в энтомологии. Для исследовательских лабораторий, занимающихся теорией самолётостроения, изучением статики, динамики и кинематики полёта аппаратов тяжелее воздуха, он поставлял огромных жуков – «большезуба оленерогого» (в Гвиане его называют «кофейной мухой»), «дровосека большезубого» и других.
Но основу его коммерции составляли коллекционные и ювелирные насекомые. Этого человека, которого в старости седая голова и окладистая белая борода сделали похожим на библейского святого, на классического праведника, можно с полным правом назвать организатором и основоположником научно поставленного избиения-истребления товарных насекомых, всё равно вредных с одной стороны, или бесполезных, или некоторых даже полезных для лесов, но лишь бы на них был достаточный спрос, лишь бы они приносили доход.
-------------
Как это было непохоже на Фабра, который с болью в сердце вскрывал какую-нибудь гусеницу или куколку. Чем дальше, тем больше он полон уважения к новой жизни, понимал и чувствовал неповторимость каждого существования. Ведь мир насекомых, такой неодолимый, подчас грозный, соткан из Жизней хрупких и эфемерных!
Конец.