ГЛАВА 119.
Вначале я сообщил женщинам все подробности моего разговора с Дмитрием, и чем закончился наш эксперимент по расшифровке старого сигнала. Потом о том, что произошло, когда я обнаружил в деревне портал. Вскользь упомянул, что это был не первый мой контакт «с часами». Затем перешел к сегодняшнему утру, и начал рассказывать, что случилось после того, как я положил метеорит на центральную плату ИИ. Но подойдя к моменту, когда я стал управлять « мистической армией», я почувствовал истощение словарного запаса. И хотя после паузы я собрался с мыслями, но все равно продолжил бессвязно и с элементами бреда:
– Знаете, благодаря совместной работе моего мозга, искусственного интеллекта, и неизвестного мне «вселенского» разума, я увидел активную зону атомной электростанции. А увидев, смог использовать энергию ядерного распада для любой, какой бы мне ни захотелось, цели. Но тогда я испытывал только одно желание – вызволить всех попавших в «космический плен». Ведь большинство пришло к озеру, насколько я знаю, для участия в «событии». За неким « откровением». Ожидая, если не встречи с инопланетянами, то хотя бы первого сеанса связи ними. Но на деле люди прошли через портал, и только в другом измерении поняли, что с ними случилось. Я видел в их глазах тоску и желание вернуться. Я попытался прийти к ним на помощь. Не знаю, была ли развязанная мною фантастическая война в действительности, или это плод моего воображения. Но ее окончание более чем реально – выход воды из озер, и арктический холод в зоне. Это привело к тому, что теперь я, чуть живой, лежу на топчане в вашей избе. Отчаянно жалея, что ничем не смог помочь пропавшим. Среди которых, были и очень дорогие мне люди. – Я не сдержал эмоций и расплакался.
Баба Вера глянула на Ксению, и спросила меня:
– Это что ж это получается? Что тебе теперь известны все секреты зоны?
– Да! – подтвердил я.
Баба Вера опять глянула на Ксению. Та утвердительно кивнула головой, достала из шифоньера большую спортивную сумку, и принялась, лихорадочно перемещаясь, бросать в нее свои носильные вещи. Глядя на то, как она это делает, баба Вера с тревогой сказала мне:
– Тебе и Ксении нужно уезжать как можно быстрее. И прежде всего, тебе.
– Но почему? – удивился я.¬ – Неужели нельзя обождать? Я думаю, нужно сходить в поселок «на разведку». Вполне возможно, что все не так плохо, как мы себе представляем.
– Гросса держали в лагере не как военнопленного. А как человека, который владеет важной информацией, но не хочет ее выдавать. Хотя он остался в России по доброй воле, его все равно не отпустили бы в Германию после войны, как других немцев. Он до конца жизни был под наблюдением у чекистов, которые насильно удерживали его в нашем районе. Они не разрешали ему выезжать отсюда даже в Обнинск. Периодически допрашивали не только его, но и прихожан. Даже нас, маленьких девочек, часто беспокоили неожиданными вопросами люди в военной форме. А Гросс любил Россию больше, чем свою родину. Говорил, что в Германии нет той веры, какую он нашел здесь. Он искренне хотел помогать русским людям. Но схоронив жену и оставшись без отданных в детдом дочерей, умер в одиночестве. Отшельником в этой избе, стоя на коленях перед иконой Богородицы. Моля ее прекратить все эти «инопланетные» явления и «переходы» в другие миры.
– Но Гросса преследовали в то время, когда в нашей стране ни для кого не было свободы! А тем более, для православного священника! Уже то, что он находился в духовном сане, являлось достаточным основанием, чтобы «прессовать» его по любому надуманному поводу! – возразил я.
– А твой отец? Ведь он при Брежневе много лет провел в психушке! Только потому, что прислал в ЦК докладную записку о «небесном камне» и магнитофонную пленку с записью «сигнала». Бедняга повредился умом не от проведенной возле метеорита ночи, а в результате действий мозгоправов из секретного учреждения. Над ним ставили самые настоящие опыты! Неужели ты думаешь, что-то изменилось, и тебя не постигнет его участь? Беги отсюда, милый, и молись, чтобы не догнали. А то разделишь судьбу своего отца и деда!
Я растерялся. Речь бабы Веры произвела на меня впечатление. А старушка достала и старого шкафа одежду, подошла ко мне, и принялась снимать с меня немецкую форму.
– Есть костюм и куртка подходящего размера, переодевайся скорее! Время поджимает! – сказала она, для большей убедительности постукивая меня кулачком по плечу.
– Да уж, Славик, поторопись!– поддакнула снующая по избе Ксения. – На жителей поселка властям плевать, их не станут искать и через месяц. Но ведь вместе с ними пропали военнослужащие из части. А также прибывшие на вертолете крупные чины министерства обороны. А вот это, уже совсем другая «песня». Твои воспоминания объясняют многое из того, что здесь случилось. Они очень ценны. А принимая во внимание развитие науки, тебя ведь не в психушку заберут! Из тебя сделают «голову профессора Доуэля» в современном варианте! Пронзят иголками мозг, и подключат к ИИ на специализированной военной базе! Ты этого хочешь?
Я отрицательно покачал головой, всем видом показывая, что понял грозящую мне опасность. Однако каждое движение давалось с трудом. К своему стыду, я даже пуговицы не мог толком застегнуть. Я неожиданно ощутил от предложенной одежды слабый, но очень узнаваемый запах старика, которого пока, как мысленно ни старался, не мог признать отцом.
– Это вещи старого Жаркова! – воскликнул я, с недоумением глядя на бабу Веру, – Откуда они у вас?
– Он здесь жил. – Покраснев, ответила она. – Я его обстирывала.
– Но почему здесь? Разве у него своей жилплощади в поселке не было?
– Однокомнатная квартира, владел на равных правах с женой. – Избегая моего взгляда, ответила старушка.
– От чего же он жил с вами?
– Он с трепетом относился ко всему, что напоминало ему о Любе. Спал на ее кровати, утверждал, что лунными ночами она приходит к нему. Сидел на ее стуле, пил из ее чашки, ну, и все такое… говорил, что находит в этом утешение. Вячеслав был очень хорошим человеком, добрым, отзывчивым. Жить мне в лесу одной трудно, вот и пустила. А он, хотя и не дружил с головой, тяжелую работу выполнял хорошо. Только дров, на несколько лет вперед, наколол! Мне без его помощи, теперь плохо придется! – вздохнула баба Вера, и по ее щеке покатилась слеза, какая бывает у стариков в минуту душевной слабости.
Ксения подошла к старушке, обняла ее, поцеловала в висок и сказала:
– Баб, ну что ты? Ведь у тебя, еще я есть. Я уже большая, и могу о тебе позаботиться! Я тебя не брошу!
Старушка в ответ улыбнулась, и на секунду прижалась к внучке, свободной рукой гладя меня по плечу. Растроганный, я загляделся на них. Их тепло передалось и мне. Однако момент родственной близости не мог длиться долго, и мы это понимали. Ксения взяла свою сумку и сказала:
– Я собралась. Все, пора!
– Да, пора! – согласилась баба Вера, и женщины помогли мне подняться.