–30–
«Как же больно… больно… мама, есть за что… Ты будешь гореть в аду, сын мой… Десять, одиннадцать, двенадцать… пока плеть не коснулась, не так больно… нет… Пэт, мой лучик, не слушай никого, видишь мне не больно, я не кричу…опять этот мрак, Пэт, Пэт… Не кричать, не кричать… Мама, мама, мне больно, очень… Господи, опять эта плеть… Не кричать, Блэкмор, не кричать… что можно сделать, что я могу сделать… уводи ребят, Джез… Господи, как же больно, как же больно… Мама, мама… я не смог… тебе тоже больно, я знаю… где ты, я не вижу тебя…темнота, постоянно эта темнота, мрак, больно, больно. Не кричать! Не кричать!.. ради тебя я умру, девочка моя…больно, как же больно! Джез, вытащи меня или убей, нет сил это терпеть… кричать нельзя… Ты будешь гореть в аду, сын мой! Уйдите, преподобный… Кричать нельзя! Да, убейте же меня! Мне больно-о-о…! Это было двенадцать, нет еще только девять. Нет, это уже шестнадцать… Джез, Джез. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… когда считаешь, не так больно. Иди ко мне, Пэт, нет, не смотри, видишь, я не кричу, мне не больно… Господи, это только пятнадцать…»
Блэкмор открыл глаза и хотел перевернуться на спину, но ужасная разрывающая боль не позволила ему этого сделать. Он не смог сдержать стона и почувствовал, что кто-то взял его за руку. Моряк с трудом повернул голову. Подле него сидела леди Уорбрук. Ее красивое лицо изменилось. У губ залегли глубокие морщины, глаза уставшие, с покрасневшими белками и веками.
– Миледи? – прохрипел пират и понял, что и говорить он может с большим трудом, горло будто бы стянула судорога.
– Капитан Блэкмор! Какое счастье, – она взяла со столика колокольчик и позвонила. На зов явился слуга. – Дик, найдите доктора Олдмена. Капитан пришел в себя!
– Где я? Что происходит? – каждый вопрос дался нелегко.
– Вы в доме мистера Кленчарли, капитан, – ответила леди Элеонор, поглаживая его руку. – Вас принесли сюда. Не говорите, вам трудно. Я недавно отослала Патрисию, – произнесла она, улыбаясь. – Упрямица не хотела уходить. Она три дня не отходила от вас, помогала доктору. Промывала раны и…
В комнату вошел доктор Олдмен.
– Доброе утро, миледи, капитан, – по-докторски бодро отрапортовал врач. Он снял свой жестокюр и закатал рукава. – Ну-с, посмотрим. – Доктор взял Блэкмора за запястье и удовлетворенно хмыкнул, – Пульс неплох, – он положил ладонь на лоб моряка. – Жар спадает. Так, так! Посмотрим вашу спину, капитан. Очень хорошо, раны чистые, воспаления нет. Сегодня можно туго перевязать и перевернуть на спину.
– Вас испанцы подослали, доктор? – выдавил из себя моряк.
Доктор Олдмен засмеялся.
– Если вы начали шутить, значит, дело пошло на поправку, капитан. Я наложу вам на раны мазь, чтобы она проникла глубже необходимо туго перетянуть бинтами, к тому же у вас поломаны два ребра. Надо потерпеть, капитан!
–Угу, – только и смог сказать Блэкмор.
– Вот и славно, – произнес доктор, выставляя на столике необходимые ингредиенты для своей чудодейственной мази.
Когда пытка с перевязкой и процедурой переворачивания была окончена, Блэкмор, который не ругался последними словами только из галантности в присутствии миледи, произнес:
– Доктор, можно глоток рома, а то знаете ли… я не железный.
– Есть средство лучше, капитан, – сказал доктор, поднося к его пересохшим истерзанным губам бокал с какой-то жидкостью коньячного цвета. – Это и обезболит, и даст вам возможность поспать. Вы уснете как младенец!
Миледи раздвинула ширму перед кроватью Блэкмора, чтобы защитить его от барбадосского полуденного солнца. Присев на край постели моряка, она промокнула пот с его лба салфеткой.
– Я останусь с капитаном, доктор.
– Миледи, вам необходимо тоже отдохнуть. Я говорю совершенно ответственно, капитану уже ничего не угрожает. Теперь нужно только время для того, чтобы зарубцевались раны и срослись ребра. А для этого ему нужен покой. Я пришлю кого-нибудь позже.
Блэкмор проспал пять часов кряду. Сон его был спокойным и крепким, приносящим выздоровление. Приставленный к его постели Джон Бэйс, дремал, похрапывая и почесывая во сне свое объемное брюшко. Парик у него съехал на бок, обнажая стриженную коротко, уже начинающую седеть голову.
Дверь отворилась и в царство сна впорхнула Патрисия. Она прошла осторожно, не давая своим каблучкам прикасаться к полу.
Оглядывая, представшую ее взору картину спящих мужчин, она улыбнулась и легонько тронула за плечо мистера Бэйса. Тот вздрогнул, открыв глаза, секунды три оглядывая пространство возле себя, но увидев Патрисию соскочил, окончательно потеряв парик.
– Мисс Кленчарли, – пробормотал он. – Я, кажется, задремал.
– Идите, мистер Бэйс, – тихо произнесла она. – Я останусь с капитаном.
Толстяк замешкался, отыскивая взглядом свой треклятый парик и, обнаружив, кряхтя, поднял его и отправился, отдуваясь, прочь из комнаты.
Патрисия присела на край постели, осторожно провела платком по влажному лицу возлюбленного. Она неподвижно просидела около четверти часа, так и не оторвав взгляда от осунувшегося, с заросшими щетиной скулами лица Блэкмора. У нее на душе было тревожно и радостно одновременно. Любимый жив, но их ждут испытания, и Патрисию это не страшило. Она готова разделить с ним все беды, быть его надеждой и радостью, опорой в самые тяжелые дни.
Блэкмор шевельнулся, открыл глаза и зевнул. Повернув голову, он увидел улыбающуюся Патрисию. Моряк протянул к ней руку и взял ее прохладную ладонь в свою.
– Это самое лучшее пробуждение в моей жизни, – прохрипел он. – Доброе утро!
– Добрый вечер, капитан, – поправила его девушка. – Вы проспали весь день. Как вы себя чувствуете?
– Неплохо, – не отрывая взгляда от Патрисии, прошептал моряк. – Если я не ошибаюсь, мы вроде ушли от официальных обращений?
Девушка покраснела, вспомнив взаимные признания, затем весело взглянув на моряка, приподняла брови, в ее карих глазах заиграли искорки.
– Я хотела проверить, помнишь ли ты это?
– Конечно, помню, – проговорил Блэкмор и, превозмогая боль, которая, как он заметил, стала значительно меньше, притянул девушку к себе. – Я в данный момент не образчик свежести, Пэт, но мне необходимо тебя поцеловать.
Патрисия и не сопротивлялась. Она с удовольствием подставила свои уста для поцелуя, нежного и бережного, от которого по телу скользнули приятные змейки, и перехватило дыхание от переполняющего чувства радости и счастья.
– Мы все преодолеем, любимый, все, – шептала она, поглаживая его небритую щеку. – Куда бы и насколько бы не сослали тебя, я дождусь.
Блэкмор поцеловал ее теплую макушку.
– Чудо ты мое, – проговорил он. – Меня отправят на каторгу лет на двадцать. Я вернусь старым, больным, беззубым и брюзжащим.
– Глупый, – сквозь слезы улыбнулась Патрисия. – Мне все равно, какой ты вернешься! Я окружу тебя заботой. Когда ты будешь ворчать, я скорчу смешную гримасу и развеселю тебя, буду читать тебе по вечерам, мы будем гулять под цветущими яблонями, и ты мне расскажешь о своих приключениях, землях и морях, о которых я даже представления не имею.
Блэкмор покрыл спелые нежные уста мелкими поцелуями.
– Девочка моя, моя любимая девочка! – шептал он.
Все, о чем он мечтал сейчас, чтобы люди в этом доме отправились ко всем чертям и двери в комнату не открывались никогда. Они лежали в целомудренных объятиях друг друга, и, казалось, что жгучее желание Блэкмора сбылось – дом опустел.
Продолжение следует