После смерти Сталина дружеские отношения между Китаем и Союзом резко пошли на спад. Мао Цзэдун возомнил себя лидером мирового коммунистического движения, призванным хранить и отстаивать чистоту марксистко-ленинского учения. Разоблачения культа личности Сталина, который был для него первым и верным другом, привели к резким идеологическим выпадам, содержащим упреки в ревизионизме и отступничестве.
После ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году, власти КНР заявили, что СССР стал на путь социмпериализма. Под этим углом зрения китайцы расценивали возникший спор из-за крохотного острова Даманский. Он находился на линии пограничного разделения по реке Уссури. 2 марта 1969 года в результате кровопролитного столкновения за право обладания островом погибли 60 советских военнослужащих. Будоражащий запах крови возбудил у руководителей обеих держав решительную готовность к вооруженному противостоянию.
О столкновениях на границе мы узнавали не только из официальной прессы. У рязанской группы имелся радиоприемник с самолета, что позволяло прослушивать передачи на частотах, которые не перекрывали «глушилки».
Вражеские голоса в освещении конфликта вину за его развязывание целиком валили на Советский Союз. С их подачи выходило, что Китай активно наращивая ракетно-ядерный потенциал, вскоре сможет добиться стратегического превосходства над военной мощью страны Советов. Но на тот момент Поднебесная обладала ракетами лишь среднего радиуса действия, способными накрыть Приамурье и восточную Сибирь. Вездесущие мозги западных аналитиков настаивали, что правящая верхушка СССР, используя конфликтную ситуацию, решилась на нанесение превентивного ядерного удара. Было очевидно, что развязанная война с использованием оружия массового поражения неизбежно приведет к бесчисленным человеческим жертвам и превратит огромные территории в безжизненную радиационную зону.
Приверженные антисоветскому настрою, мы поддались страшилкам западной пропаганды. После горячего обсуждения ограниченным составом рязанской группы решено было из крупных городов направить обращение к советскому руководству с предупреждением о недопустимости гибельного термоядерного удара. В противном случае мы угрожали прибегнуть к тактике индивидуального террора. По правде сказать, столь радикально-устрашающая мера с нашей стороны представляла подобие мыльного пузыря. На деле подпольная организация не располагала для этого ни силами, ни возможностями. К тому же члены саратовской группы, которых я пытался убедить в необходимости предлагаемой акции, твердо и единодушно ее отклонили. К счастью, политическая ситуация вскоре изменилась к лучшему и необходимость в рисковом замысле отпала, ушла в песок. Но лично для меня она еще как аукнулась!..
Пять месяцев спустя после Даманских событий начались аресты в Рязани. Двое из состава группы на первом же допросе стали давать признательные показания и согласились на сотрудничество с органами КГБ. Один из них, Денис Мартьянов, находясь под подпиской о невыезде, позвонил мне на рабочий телефон в прокуратуру и предложил встретиться. Договариваясь о месте и времени, мог ли я предвидеть и допустить, что уже не первый день нахожусь под колпаком внешнего наблюдения.
В воскресенье, с годовалой Алёнкой на руках, отправился на остановку по улице Бронной, где у бочки с квасом уже маячил Денис.
Для меня та деловая встреча скрашивалась желанной и приятной прогулкой с моей забавной голубоглазкой. У бочки она с оживлением принялась просительно показывать пальчиком на кружки с квасом. С отцовским умилением любовался, как она прихлебывает из маленькой кружечки шипучий янтарный напиток… И в этот раз, родненькая моя доча, оказалась невольной соучастницей криминального «заговора», за который папа-бунтарь мог бы получить куда больший срок, чем тот, что ему вскоре отчинили приговором Саратовского суда. В разговоре Денис, явно прощупывая меня, провокативно предложил создать боевое звено, чтобы в ситуации, схожей с Даманским конфликтом, мы могли прибегать к мерам насильственного характера. На что я, храбрец их храбрецов, в знак согласия, как говорят, поднял сразу обе руки!..
В конце ноября того же года, незадолго до окончания следствия по Саратовском делу, при повторном обыске у Виктора Боброва, одного из моих подельников, нашли оптический прицел для винтовки. Тогда-то и открылись, ужасть какие, но, слава Богу, не осуществленные намерения по теракту и боевому звену. Доставленный на очередной допрос я удивился, что помимо старшего следователя подполковника Доданова, тут же присутствуют трое его помощников по моему делу. По всему чувствовалось общая выжидательная напряженность. Распахнулась дверь и в кабинет вошел начальник управления генерал-майор Васильев. Все присутствующие, вытянувшись, отдали ему честь, а Доданов попросил разрешения начать допрос обвиняемого Сенина по открывшимся обстоятельствам чрезвычайного характера.
Забегая наперед, скажу, что на решение суда по нашей организации в Рязани, Саратове, Петрозаводске, несомненно повлияло то обстоятельство, что процессы проходили в год столетнего юбилея В.И.Ленина. Поскольку все арестованные позиционировали себя продолжателями его дела, как мне думается, на самом высоком уровне решено было не устраивать громких судебных разбирательств и ограничиться малой кровью. И на том спасибо!..
Действительно, аресту и осуждению подверглись лишь активисты, но не рядовые члены, которые отделались исключением из вузов, комсомола и запретом на работу в правоохранительных органах. Судебные заседания проводились в закрытом режиме, а присутствующие на них – имели пригласительные билеты. Из всех приговоренных по нашему делу О.М. Сенин 1947 года рождения по статьям 70 и 72 за организованную антисоветскую деятельность получил самый большой срок, семь лет строго режима и два года ссылки. Замечу, что полная санкция по названным статьям составляла семь лет лишения свободы и пять лет ссылки. Но если бы было доказано намерение о совершении террористического акта против руководителей партии, правительства и государства, то, по соответствующей статье, мне корячился срок с восьми до пятнадцати лет. Заслуга в том всемилостивого Господа, который приберег меня, заблудшего, для иных богоугодных дел. А крошке Алёнке мое признательное целование в обе щечки за то, что наличие у осужденного Сенина малолетней дочери было признано смягчающим обстоятельством. Благодаря ей, мне скостили срок на целых три года.