"Много храбрых, на полатях лежучи…"
«Все в руках Всевышнего,— думал Иван, гуляя по са-ду.— А для всех нас происшедшее с Настей — великое ис-пытание: для Анастасии — не сломаться; для меня самого — что я люблю: тело со всей красотой ее или душу? Тело поругано, но душа, дух ее не таковы. Да, тело — храм души, но ведь и реальные храмы были разрушены и осквернены, но разве Дух Божий был истреблен? — Нет, восстановились храмы и Дух Божий обитает в них, как и прежде, а может быть, еще и более. Так и моя любовь к Анастасии должна только возрасти после произошедшего». И Иван не только так думал, но и чувствовал все более сильную любовь в сво-ей душе.
Бескрайнов вспомнил отца Сергия, то, что тот прочел ему из книги Святого Макария Великого. Эти слова вреза-лись в его впечатлительную память, и сейчас он воспроизвел их в сознании: «Я не видел ни на земле, ни на небе большей красоты, чем душа человеческая». Конечно, пообщавшись с такими людьми, как Быстров, кто-то может и разочароваться в ней, но, слава богу, что таких людей не большинство. А вот душа Анастасии — вершина, по крайней мере, для него, Ивана, пока недосягаемая...
Его мысли прервало появление Раисы Никифоровны.
— Ну что, герой?
— Да какой я герой, бабушка!
— Ну, не скажи — такого зверя своротил! Много храб-рых, на полатях лежучи, у многих и молебен пет, а пользы нет, а ты, вишь, справился. Хоть и подумать про тебя никто и не мог...
Иван смущенно молчал — не привык к похвалам с ее стороны.
— Как ты себя чувствуешь, бабушка?
— Да как ответить? Как сказал один знакомый «профес-сиональный» больной, которого, по его словам, залечили, если вам скажут, что у вас что-нибудь вроде плохой печени или увеличенной щитовидки, то знайте, что вы попали в ле-карственный лабиринт, из которого вам уже не выбраться.
— В этом, безусловно, что-то есть...
— А то!.. Ой, что это я? — Ты ведь голоден, небось! По-шли есть.— И она, а за ней и Иван, направились в дом.
— Мы люди не гордые, правда, Ванюш.— Бескрайнов удивленно взглянул на бабушку, он давно не слышал свое имя в уменьшительном варианте.— Нет хлеба, подавай пи-роги.
Ну, будем угощаться,— и она захлопотала на кухне, разогревая и подавая на стол.
Бескрайнов подошел к широкому окну. За стеклом был тихий солнечный день. Солнце растопило уже почти весь снег, и везде, переливаясь капельками солнца и неба на зем-ле, бежали ручьи. Он вновь почувствовал в душе простое и тихое, но в то же время издревле сильное и всегда новое природное чувство рождения жизни. Это пришла весна, и пришла она не только в природе, но и в нем, в его душе све-тило солнце, бежали и звенели ручьи. Чувство возрождения охватило всего его.
— Виктор Анатольич-то думал, что как кулик в своем болоте велик, так и он вечно будет свое иметь. Но Бог прав-ду видит! А что касается Насти, то глубокая вода не заму-тится. Согласен со мной?
— Да, бабушка, дорогая, согласен!
— Вот и хорошо, садись, ешь, а то остынет!
За едой и беседой они не заметили, как прошел час.
… Иван поднялся, чтобы помыть посуду, как делал это нередко ранее. Но Раиса Никифоровна остановила его:
— Мужчина не должен работать на кухне, если на ней женщина — не мужское дело. Мужчина должен трудиться на своем поприще, а все в доме должна делать женщина!
— А если женщина тоже работает? — спросила вошед-шая Анастасия.
— Тогда мужчина должен стараться не стать женщиной! — ответила Раиса Никифоровна.
— То есть можно помогать, только бы не стать «ею», так? — переспросила Настя.
— Точно так,— согласилась Раиса Никифоровна. Она радовалась, что к Насте вернулись чувство юмора и радость жизни — а ведь раньше и надеяться трудно было...
Появилась Вера, на ее лице было одновременно лукав-ство и любопытство.
— Уходи отсюда, безобразница! — полушутливо-полу-серьезно сказала Раиса Никифоровна, пытаясь упредить поворот беседы в ненужное русло.
— Ну, пусть,— проговорила Настя.
— А, может, я хочу познакомиться с Иваном Анатолье-вичем? — улыбаясь, спросила Вера.
— Иван-то наш, молодец, нагнул-таки Быстрова! — уло-вив в словах Вероники интонацию уважения к внуку, вос-кликнула Раиса Никифоровна.
— Как это? — притворяясь, поинтересовалась та.
— Как-как, взял за нежное и немного потянул вниз…
— Женщины любят удачливых мужчин,— сказала та и протянула, как бы знакомясь, руку Бескрайнову, а другой рукой вложила в нагрудный кармашек его рубашки георги-евскую ленту.
— Да какой я удачливый! Просто решил сделать так, и все. Не воспользоваться тем представившимся случаем — было все равно, что сразу признать себя побежденным.— Иван выбрал ленту, однако не отдал, а держал в руке.— Какое-то мгновение было колебание: делать или нет, напасть самому или сдаться обстоятельствам? Ведь в жизни больше заранее сдавшихся и переставших бороться,— признался он.
— Поздравляю вас, Иван! Не всякий может похвалиться таким поступком,— проговорила Анастасия. «Он умен, горд и свободолюбив, и может сломаться, только если падет ду-хом,— подумала она.— Таким нужен духовный лидер, и лучше, если это будет подруга, жена».
— Ну, что вы, Настя, какой там поступок, какой герой, у меня полно недостатков. Если бы я был смелым, как вы счи-таете, то уже многого бы добился...
— Как сказал один мудрый человек, наши недостатки есть продолжение наших достоинств,— сказала Анастасия. «Смелость в решительную минуту, а не бравада в обычное время, и скромность — хорошее сочетание»,— решила она.
— Уж лучше идти напролом, чем, потеряв и предав свое… приспосабливаться к обстоятельствам...— он хотел сказать «свое чувство», но постеснялся произнести прилюд-но.
— То есть старое, как мир, быть или не быть? — спроси-ла молчавшая до сих пор Вероника.
— Да, получается так,— ответила за Бескрайнова Настя. И подумала:
«Неправдоподобность в области чувств есть вернейший признак истины — говорил Толстой»(1).
— Некоторые говорят, что добра нет, а есть только зло, рассказывал отец Сергий,— сказала Раиса Никифоровна.— Но когда видят добро с кулаками, то меняют свое мнение.
— Я тоже так думал всю свою сознательную жизнь, вер-нее, бессознательную.
— А теперь стал совсем сознательным?
— По крайней мере, гораздо сознательнее.
— Ну, то, что самокритичным стал, уже видно, а осталь-ное — поживем, посмотрим, да? — сказала бабушка.
— Согласен.
…Весеннее настроение и чувство возрождения необори-мо звало Бескрайнова побыть одному на природе. Он зашел к себе, оделся по погоде, не забыв про резиновые сапоги на меху — подарок Светогонова любившему бродить в любую погоду другу. Выйдя из дома, он дошел до моста, перешел по нему через реку и по полю направился к лесу.
Молчаливый лес только просыпался от зимнего сна под ярко-голубым небом и настойчивым весенним солнцем. На небольших полянах между деревьями росли подснежники — белые с зеленым пятнышком колокольчики с серо-зелеными плоскими листьями. Почки на ветвях деревьев уже набухли. Раздавалась звучная дробь дятла и свирканье синицы — первые весенние птичьи звуки вновь рождающейся жизни.
Бескрайнов вытащил блокнот и ручку и стал писать быстро, без остановки, не исправляя, о том, что видел и слышал, о дыхании оживающей земли, о птичьих звуках и цветах, о зовущем ввысь небе, о дуновении весеннего ветер-ка. Его душу охватил восторг, и если бы кто-то увидел его сейчас, то мог с уверенность сказать, что перед ним счастли-вый человек. Так долго бродил и писал Бескрайнов, стараясь
не упустить ни малейшего штриха окружавшего его велико-лепия природы.
Когда он вернулся в сад у дома, то услышал и воробьи-ный гимн весне. Юркие, они беспрерывно летали над голо-вой, по кустам и меж ветвей и чирикали. Было тепло, и с подсолнечной стороны старая трава на земляных, свободных от снега, проплешинах заметно старалась вновь зазеленеть. Иваном обуревало естественное по весне желание лечь на землю и напитаться ее жизненной энергией.
Образ Анастасии возник перед ним с небывалой силой. Иван видел ее как бы рядом с собой, и все в нем дышало ею. Всю весеннюю радость, что получил он в лесу и здесь, в са-ду, он готов был отдать ей, Насте, любимой, и, отдавая ска-зать много ласковых, хороших слов, объяснить ей свои чув-ства и рассказать ей о ней самой такое, что она, может быть, и сама не знает о себе. Ведь любящему со стороны виднее.
Бескрайнов зашел в дом, но ни у бабушки, ни на поло-вине соседей Насти не было.
Видимо, ушла куда-то. Он по-шел к себе, переоделся и аккуратно переписал сделанные в лесу записи в тетрадь.
В этой же тетради, с обратной стороны, им были сделаны записи о Быстрове. Иван бегло пролистал страницы... «Вот есть жестокое, открытое осатанелое зло, однако чаще оно бывает скрытым, питающимся завистью, давними комплексами и застарелыми обидами. Такое зло голыми руками не возьмешь, будучи глумливым и хитрым, увертливым, ушлым и изворотливым, оно может прикрываться чем угодно. Оно на словах может уважать добро, но издевается над ним и порядочностью своими подлыми делами, совершаемыми в тиши и неведении для других. Оно долго изучает свою жертву, узнает все ее слабые места и, не колеблясь, использует их, вонзая в нее свое смертельное жало. В отношении добрых людей, ничего плохого не сделавших носителям такого зла, глумливости их нет предела...»
(1) «Опять повторяю, что неправдоподобность в деле чувства есть вернейший признак истины». Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений. Том 2. «Отрочество. Юность». Государственное издательство «Художественная литература».— Москва, 1935 г.
© Шафран Яков Наумович, 2020