I
Отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне служение.
Исход, 9:1.
Складывать строчки этого рассказа у себя в голове я начал ещё около года назад. Тогда ещё никто не мог и подумать о том, что тогда, когда я приступлю к записи текста на бумагу, одного из главных героев моего повествования уже не будет в живых. Так устроена жизнь, нравится это нам, или нет. Поэтому перед тем, как начать развлекать почтеннейшую публику, я хочу и даже считаю нужным сказать несколько слов о человеке, прах которого мы недавно своими руками отнесли к месту последнего упокоения.
Сергей Викторович Овсянников, звукорежиссёр группы «Крематорий» в течение первых тридцати с лишним лет существования коллектива, был моим старшим товарищем и, в определённом смысле, учителем. И, разумеется, выдающимся мастером своего дела. Мало кто оценивает по достоинству роль и место звукорежиссёра в ансамбле; что до меня, то я давно уже считаю, что фамилию саунд-инженера группы, буде таковой имеется у неё в наличии, нужно не только указывать на любой пластинке, но и называть её первой в списке работавших над записью. Половину работы на концерте делают музыканты. Другую половину делает звукорежиссёр. И от того, как именно он её делает, зависит, будут ли усилия артистов на сцене оценены по достоинству, или же все их таланты и умения тупо потеряются где-то по дороге в зрительный зал.
Что до Сергея, — «Ёжика», как любовно называли его ветераны «Крема», — то свою работу он выполнял на отрыв головы. Не имело значения, что и в каком количестве группа употребила по дороге к месту выступления в попытке скрасить долгие часы бездействия. Совершенно не волновало, что звукоусилительную аппаратуру некоторых заведений, судя по её состоянию и звучанию, вывезли из Берлина в качестве трофеев. Нездоровый похуизм персонала, постоянно меняющиеся от плохого к худшему акустические свойства концертных площадок ангарно-цехового типа, пятиминутные саундчеки на некоторых одиозных «рок-фестивалях», — ничего, абсолютно ничего не могло застать Ёжика врасплох. К моменту выхода «Крема» на сцену все были истово уверены в том, что, независимо от того, что будет твориться на сцене, в зале будет звучать именно тот «Крематорий», который все друзья группы в течение многих лет привыкли слышать на записях и концертах. И было так.
Ёжик был замечательным человеком; одним из тех, про которых с сожалением говорят: «таких больше нет». Находясь рядом с ним самое непродолжительное время, каждый из нас начинал ощущать то, что я называю «ароматом личности». Его обаяние, манеры, такт и безграничное душевное тепло немедленно делали его центром внимания любого дружеского собрания. Для меня он всегда был живой иллюстрацией к словам, сказанным, по-моему, Джорджем Вашингтоном в письме к одному из друзей: «Наряду с наследственной аристократией, есть и аристократы самого простого происхождения. Такие люди прежде всего умны и добродетельны».
Да, об усопших принято говорить хорошо, или не говорить ничего. Иногда бывает и так, что, за неимением лучшего, хорошее приходится придумывать на ходу. Но только не в случае с Сергеем. Проведший жизнь в окружении оголтелых рокеров, Ёжик запомнился всем как прекрасный семьянин, о супружеской верности которого в «Креме» до сих пор ходит масса легенд. Слышал их и я; не всегда печатные — именно потому я и не дерзаю пересказывать их здесь и сейчас, — они, тем не менее, говорят достаточно о нравственных качествах нашего ушедшего друга. В наше время, отмеченное хроническим моральным нигилизмом, искренняя супружеская верность уже воспринимается как дар свыше.
Меня крайне раздражает необходимость говорить о моём старшем товарище в прошедшем времени. Даже на похоронах я боялся, что кто-нибудь скажет о нём нечто вроде «cмерть вырвала из наших рядов» или «cегодня мы провожаем в последний путь». Это было бы вопиющей неправдой, поскольку человек — это не его тело, но его дело. Каждому из нас, вне сомнения, знакомы люди, умершие ещё до того, как закончилась их физическая жизнь, умершие раньше смерти по собственной воле, не оставив после себя никакого мало-мальски значимого следа на Земле. И наоборот, всем нам известны имена людей, которые уже сотни лет продолжают жить среди нас. Имена, которые будут помнить до тех пор, пока человечество (я разумею — его мыслящая часть) существует как вид.
Сергей Викторович Овсянников будет жив до тех пор, пока дело, которому он посвятил свою жизнь, будет отзываться в душах множества друзей «Крема» по всему миру. Сейчас и в самом отдалённом будущем, много позже того, когда «Крематорий» сыграет свой последний концерт.
II
Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых.
Исход, 23:8.
«Крем» никогда не был корпоративной группой. В смысле, никогда не пользовался особым вниманием со стороны граждан, готовых организовать концерт «Крема» для личного развлечения и оплатить все необходимые расходы и гонорары. Наверное, оно и к лучшему — тем паче, что коллективов, работающих в жанре «чего изволите?», вокруг всё больше год от года.
Причину этого положения вещей, безусловно, следует видеть в неподходящем для корпоративов названии. Мало кто из несведущих рискнёт пригласить на свой личный праздник, — про чужой вообще молчу, — группу по имени «Крематорий». То, что творчество «Крема» по существу своему гораздо веселее и угарнее, чем нетленки большинства групп «русского рока» вместе взятых, в расчёт никогда никем не бралось. В ивент-агентствах всю дорогу работали и будут работать люди, не вникающие в подобные мелочи. Зато прекрасно отдающие себе отчёт, что любое сомнительное слово в наименовании группы способно, не дай Господь, расстроить заказчику его хрупкое душевное равновесие.
Нет, конечно, корпоративы у «Крема» были, есть и будут. Только организуют их обычно самые что ни на есть фанаты «Крема». Которые когда-то, давным-давно, в волосатой юности хиповали под «Крем», а после завязали с тусовкой и начали заниматься делом. И приподнялись по бизнесу до такой степени, что начали закрывать себе гештальты молодости один за другим, не считаясь с расходами.
III
И сказал Моисей народу: помните сей день, в который вышли вы из Египта.
Исход, 13:3.
История, о которой пойдёт речь дальше, случилась в Египте. «Крематорий» позвал туда работать знакомый бизнесмен, дабы развлечь сотрудников своего личного банка, которых он в полном составе двумя самолётами вывез в Шарм-эль-Шейх на новый год. Чтобы довольны остались не только любители русского рока, но и новогодней попсы, нас сопровождала некая кавер-группа.
Поскольку один из чартеров катастрофически опоздал с вылетом, часть «Крема» прибыла в Египет с корабля на бал. Не повезло скрипачу Максу и примкнувшему к нему звукорежиссёру Сергею «Ёжику». Многочасовое сидение в аэропорту, естественно, было им дико не в умат. Поэтому, ввиду наличия поблизости моднейшего дьюти-фри, камрады ещё в Москве начали снимать стресс ожидания единственным доступным образом — с помощью вкусного виски «Феймос гроус» по семь евро за флакон. Неудивительно, что в момент прибытия на площадку наши оторвавшиеся от коллектива друзья были, как говорится, несколько навеселе.
Однако мастерство не пропьёшь. Тренированным усилием воли коллеги собрались и отработали концерт как в последний раз. После чего уверенно удалились в сторону столов с напитками, чтобы отметить наступивший НГ в менее формальной обстановке и без оглядки на достойно выполненную работу.
Следующим вечером два автобуса забирали гостей в аэропорт. К месту встречи Макс и Ёжик явились вовремя, правда, не вполне уверенным шагом и трогательно поддерживая друг друга под руки. Увидев меня, Ёжик проявил благоразумную предосторожность, и очень аккуратно произнёс:
- Борисыч! Ты, это, ну… Присмотри за нами, если что. Чтобы мы тут не потерялись... Да.
Я сбегал на ресепшн, отдал ключи от бунгало, заплатил несколько баксов за какой-то гамбургер, заказанный коллегами в номер, терпеливо дождался сдачи, на что хмырь за стойкой скорчил крайне недовольный фейс, и вернулся к камрадам, чтобы подсадить их в первый отъезжающий автобус. Забросив чемоданы Ёжика и Макса в багажный отсек, я несколько расслабился. По моим расчётам, паспортный контроль должны были пройти все, независимо от состояния — вряд ли египтяне раскошелятся оставить у себя в гостях кого-нибудь дольше, чем за то было уплачено.
И действительно. Приехав в аэропорт вторым автобусом, я обнаружил, что первая порция отдыхавших миновала контроль без потерь и дружно отправилась — куда бы вы думали? — в дьюти-фри. Оказалось, что мы опять летим разными самолётами, причём точно таким же составом: четверо в первом, Макс с Ёжиком — во втором. Нашу посадку уже объявили, поэтому я в темпе вальса пробежался через магазины с традиционной выпивкой, конфетами и духами, попутно обнаружив двух упомянутых выше товарищей, бодро снимавших стресс ожидания вкусным виски «Баллантайнс» по двенадцать евро за пол-литра. Им активно помогала кавер-группа в полном составе. В глазах коллег появился блеск, по щекам разлился здоровый румянец, движения были полны благородной непринужденности и изящества — местный вискарь творил чудеса.
Твёрдым шагом и со спокойной душой я шёл на посадку в самолёт, будучи в полной уверенности, что возложенная на меня задача по присмотру за моими старшими товарищами выполнена на сто пятьдесят процентов. Что, скажите мне, может случиться с человеком, когда он успешно миновал пограничников с таможней и беспрепятственно оказался в чистой зоне аэровокзала?
IV
Ибо Египтян, которых видите вы ныне, более не увидите во веки.
Исход, 14:13.
Всю дорогу из Египта в Москву вокруг меня раздавались горестные стоны. Упитанные завсегдатаи офисов, явно не обиженные жизнью, заламывали руки и то и дело патетически восклицали: «А как было бы здорово там зависнуть! Оставаться надо было, оставаться! Нет, ну правда, ну что нам стоило!» Стон стоял, будто по прибытии в столицу нашей Родины манагеров ожидала не безбедная и ненапряжная банковская работа с жирной зарплатой и новогодними корпоративами в Шарме, а, как минимум, пожизненное рабство на галерах и ежевечерний клистир с из холодной мыльной воды пополам с речным песком и толчёным стеклом.
Приземлившийся лайнер уже почти тормознул у посадочного рукава, когда у меня в кармане зазвонил телефон. На проводе была дирекция «Крема».
- Коль, что там у вас стряслось? Что за дела?
- Какие дела? Что стряслось? Ты вообще о чём?
- Ты что, не в курсе?
- Блин, о чём я должен быть в курсе? Мы, например, только что присели, у меня телефон был выключен всю дорогу! А что случилось-то?
- Случилось! Макс с Ёжиком в Египте остались!!!
Труба чуть не вывалилась у меня из рук. Клерки с соседних рядов с искренним интересом начали прислушиваться к разговору.
- Не, слушай, это ерунда какая-то. Это, наверное, ошибка. Мы летели первыми, они – сразу после нас. Я, когда на посадку шёл, их видел обоих. Тусили прямо перед гейтом и радовались жизни. Как вообще без них могли улететь, они же в сознании и у всех на виду!
- Да откуда я знаю! Вот только недавно они мне написали.
- Вот это нифигасебе, — ко мне постепенно начали возвращаться остатки здравого смысла. – А с чего их тормознули-то? Они что, там натворили чего-нибудь?
- Нет, вроде просто не улетели.
- Ну значит, тогда следующим рейсом их отправят. Посадят на ближайший рейс в Москву, на свободные места. Так делают, я слышал. Завтра-послезавтра точно будут дома.
Лица служащих, окруживших меня, медленно бледнели и вытягивались. Отказать себе в маленьком удовольствии я не мог. Да что там «не мог» — просто не имел права!
- Вот вы тут всю дорогу стонали, — медленно и внятно произнёс я так, чтобы меня услышало максимальное количество банковских менеджеров среднего звена, — что в Египте надо было оставаться? Да? А вот двое наших — взяли и остались! Панки хой!!!
V
И ожесточил Господь сердце фараона, царя Египетского, и рабов его.
Исход, 14:8.
И было так, что Ёжик просочился в самолёт первым.
То ли его заболтал гитарист кавер-группы и они убежали на посадку вместе, то ли Макс не ко времени отлучился по неотложным делам неизвестной размерности — было уже неактуально. Макс покрепче перехватил футляр со скрипкой, двумя большими глотками допил остатки «Баллантайнс» и лихо отправил порожний бател в мусорный бак. После чего предъявил паспорт и билет симпатичной чувихе в униформе «Иджипт Эйр» и прыгнул в автобус.
- Нет, всё-таки не надо было ещё одну брать, — крутилось у него в голове. — Каверщики эти вообще без берегов, погнали лошадей. Как будто последний раз на курорте. А девочка у них на вокале очень даже ничего. Интересно, замужем или нет? Наверное, замужем. И я даже знаю, за кем. Басист ихний на меня пялился, как паровоз на Анну Каренину, когда я ей обещал научить её на скрипке играть за полчаса у себя дома. Ладно, чего уж там. Щас бы уже скорее в самолёт и спать до самой Москвы — ночь была ураган, и утро не лучше…
Несмотря на усталость и приятную лёгкость во всём теле, вызванную приёмом рок-напитков, самокритику на ровном месте Макс развёл совершенно напрасно. Стоило внимательней присмотреться к окружавшему его народу, и любому стало бы ясно, что подавляющее большинство пассажиров постновогодних чартеров пребывало в дичайшем алко-состоянии на грани распада личности. Лишь титанические усилия кабинного экипажа удерживали их от скатывания в окончательный чад кутежа, чреватый уже по-настоящему серьёзными проблемами. Стюардессы бледнели и скрипели зубами про себя, представляя, какие фортели может отчебучить в полёте публика, с трудом проходившая мимо них на свои посадочные места.
Поднимаясь по трапу, Макс разглядел в ближайшем ко входу иллюминаторе улыбающееся лицо Сергея, и от полноты чувств сделал ему ручкой, при этом чуть не выронив скрипку. Макс чертыхнулся, попытался поймать скрипку, споткнулся, и чуть было не покатился вниз.
Потухшие глаза стюардессы, стоявшей на трапе у входа в аэроплан, внезапно вспыхнули, не предвещая ничего хорошего.
- Пожалуйста, подождите, господин. Вы не можете лететь. Вы пьяный, — заговорила она на ломаном русском, преграждая скрипачу вход в пассажирский салон.
Макс непонимающе уставился на стюардессу.
- Пожалуйста, вернитесь в автобус. Вы в состоянии опьянения. Вы не можете лететь сейчас.
- Какого опьянения? Солнце, ты вообще чего? Ты на других-то посмотри, они вообще в дрова!
- Простите, но я не могу вас пустить в самолёт. Они хотя бы на своих ногах заходят. А вы падаете. Если что-то с вами в полёте случится, мы будем отвечать. Полетите следующим рейсом, когда протрезвеете.
- Да какое там падаю! Я случайно, я же споткнулся, все видели!
Сам того не желая, Макс прочувствовал на себе смысл выражения «стать козлом отпущения». Руссо туристо и их облико аморале, видимо, достали несчастных египтян до такой степени, что к концу рабочего дня они искали возможность отыграться на первом мало-мальски подходящем чуваке. Стюардесса чувствовала себя в своём праве и заднюю врубать не собиралась.
- Я сейчас позову старшего flight attendant, пусть он решает, можете вы лететь или нет. — Продолжая преграждать Максу дорогу, девушка нажала на какую-то кнопку рядом с дверью. Через несколько секунд рядом нарисовался какой-то араб в форме авиакомпании и вступил с ней в переговоры на египетском диалекте. После чего удосужился, наконец, обратить внимание на Макса, скромно присевшего на ступеньку трапа.
- Извините, но вы употребляли алкоголь и не можете лететь сейчас, — выдавил главстюард из себя, избегая глядеть Максу в глаза. — Пожалуйста, вернитесь в аэровокзал. Вас отправят следующим рейсом. Таковы правила. Мы приносим вам свои извинения.
Макс, как водится, вполголоса помянул мать и родню стюарда, стюардессы и руководства «Египетских авиалиний», подхватил скрипку и не без труда поднялся со ступеньки. В эту же секунду из уже закрывавшихся дверей самолёта на трап выскочил Ёжик, внимательно наблюдавший за происходящим из иллюминатора.
- Стойте! Выпустите меня! — кричал он, яростно размахивая седым хаером. — Да идите вы все в жопу с вашими правилами! Я вместе с ним, вы меня поняли? Мы вместе остаёмся! Я без Макса никуда не полечу!
Окончательно охреневший от такого развития событий Макс молча пожал руку звукорежиссёру. Тем временем дверь самолёта окончательно перевели в положение «armed». Медленно, как в кино, от самолёта начал отъезжать автотрап. Десятки глаз с несказанной тоской смотрели, как на самом его верху, крепко держась за поручни лестницы, стояли двое музыкантов, торжественно поднявших руки в прощальном салюте.
- Блин, надо было оставаться... — уныло произнёс чей-то голос с заднего ряда.
VI
Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его… Я знаю скорби его и иду избавить его от руки Египтян и вывести его из земли сей в землю хорошую.
Исход, 3:7-8.
Следующие двенадцать часов даже главные участники описанного выше раздолбайства помнят неотчётливо. Диафильм, калейдоскоп и стробоскоп в одном флаконе. Флаконе «Баллантайнс», разумеется.
В посадочной зоне Шарм-эль-Шейха Макса с Сергеем мариновали часов пять кряду. Как говорил некогда Лао-Цзы, благородный муж, занятый ничтожным делом, исподволь им тяготится, и невольно тянется к вину. Неудивительно, что испытав мощнейшую нагрузку на психику и бесчеловечное отношение перевозчиков к тяготам и лишениям гастрольной жизни, Ёжик и примкнувший к нему Макс стройными рядами отправились обратно в дьюти-фри. Хлопнуть за здоровье пирамиды Хеопса и мир во всём мире.
События развивались стремительно, и вскоре местные официальные лица наконец-то осознали свой катастрофический косяк. Запасы виски в магазине оказались практически неисчерпаемыми, а настроение застрявших на чужбине — непримиримым. В знак протеста друзья неоднократно исполнили хором классические революционные расклады по типу «Вихри враждебные веют над нами» и «Пусть ярость благородная вскипает как волна» — не очень стройно, но довольно громко.
Аэропортовские службы безопасности мистически напряглись. Назревал злейший международный скандал. Надежда на мирное и спокойное выдворение камрадов за пределы египетской юрисдикции с каждой минутой становилась всё более призрачной. А ведь каких-то пару часов назад они готовы были покинуть страну добровольно и на своих двоих!
Наконец к исполненным негодования героям моей повести подрулил какой-то египетский хлыщ в форме полувоенного типа, и, пользуясь самыми медоточивыми оборотами речи, пригласил их на посадку, проявив тем самым типично азиатское коварство и двурушничество. Рейс до Москвы оказался не прямым, а стыковочным — через турецкий Стамбул. Единственным неоспоримым плюсом такого поворота сценария стало то, что дело наконец-то сдвинулись с мёртвой точки.
Макс и Ёжик стрелой пронеслись над Синаем, сели в аэропорту имени Ататюрка, мимоходом выяснили там отношения с местными полицаями, которым почему-то не зашёл внешний вид Ёжика, бегом преодолели расстояние между посадочными гейтами, и, наконец, заняли свои места в московском самолёте. Да, это был нереально долгий день, и вся группа с облегчением выдохнула, когда он подошёл к концу.
VII
Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелем неправды.
Исход, 23:1.
Внимательный читатель наверняка спросит сейчас: и что с того? Что, собственно, имел в виду автор, рассказав нам эту забавную историю? Нет ли здесь некоей апологии пьянства и, прости-господи, бытовой распущенности в личной жизни? Где воспитательный фактор, где вера в светлую даль?
Меньше всего мне хотелось бы заниматься чтением околовсяческих моралей. Но если кому-то в пожарном порядке нужно некое моралитэ, то вот вам оно, пожалуйста — кушайте на здоровье.
Некогда от знакомых неформалов мне приходилось слышать рассуждение касательно морали и нравственности. Мораль — это придуманные правила поведения в данном конкретном обществе, а нравственность абсолютна и не зависит ни от времени, ни от ситуации. То есть мораль — это, например, не орать матом в метро. А нравственность — не бросать в беде и не предавать друзей.
И, если вы внимательно прочли всё, написанное выше, вы, несомненно, поймёте, что я имею в виду.
R.I.P. Сергей Овсянников (1959 — 2018).