В «человеке постиндустриальном», в нас, осталось от «человека первобытного» и «человека средневекового» гораздо больше, чем мы могли и хотели бы рассчитывать. В первую очередь это касается нашей психики в части наиболее глубинных её структур, того, что эволюционирует сложнее и медленнее всего — если, конечно, таковые вообще способны к какой бы то ни было эволюции. Осознание конечности личного бытия стало одной из вех, разделившей навсегда мир человеческого и мир животного, но и расплата за прогресс в виде неизбежного и неизбывного страха смерти последовала незамедлительно.
Локализовать разрушительный для психики феномен позволило изобретение религии. Постулируя существование всемогущих потусторонних сил, в ведении которых находятся рождение, жизнь, смерть, равно, как и пренатальное и посмертное бытие души – бессмертного и нематериального начала жизни, – человек одновременно решал несколько проблем первоочередной важности.
Во-первых, это действенно помогало преодолению упомянутого страха смерти. Искренне верующий индивид убеждён в том, что тлению подлежит лишь некая преходящая, телесная часть его бытия, в то время, как часть, ответственная за высшие психические процессы, сознание, связь человека с Богом, одним словом, то, что действительно составляет подлинное человеческое существо, бессмертно и принципиально неуничтожимо. Судьбы освободившейся от тела (или же ещё не воплотившейся) души в разных религиозных системах могли существенно различаться. Неизменным оставалось одно: телесная смерть переставала быть бессмысленным и беспощадным концом всего.
Во-вторых, — и это представляется не менее важным, — неизвестный изобретатель религии получил возможность делегировать часть ответственности за свою жизнь и поступки миру сверхъестественного, создав, таким образом, идеальную объяснительную модель бытия. Всецело подчинённый божественной воле мир стал в высшей степени объяснимым, а, значит, и понятнее, и комфортнее в той же самой степени.
Я сознательно не обращаюсь к вопросу соответствия этой модели объективной реальности. Важно лишь то, что конструкты наподобие «Божьей воли» или «козней Дьявола» вывели за рамки принципиальной необъяснимости массу макро- и микрокосмических явлений, генерируя тем самым интеллектуальный и психологический комфорт в коллективном сознании. Так было до тех пор, пока в дело не вмешалась наука.
***
Научное мировоззрение с самого начала претендовало быть воинствующим по отношению к религиозному. В самом деле, все рассуждения о том, что в своих последних основаниях наука не противоречит теологии, что наука и вера взаимно дополняют друг друга, о том, что, в конечном счёте, многие учёные были верующими людьми, принадлежат носителям религиозного мировоззрения. Причём мнения эти были высказаны тогда, когда религия уже была поставлена перед необходимостью считаться с наукой, и только этим объяснимы все перечисленные выше реверансы. Сама же наука никогда не находила нужным считаться с религией ни в малейшей степени, стремясь последовательно опровергать — или, во всяком случае, существенно уточнять, — картину мира, сложившуюся под влиянием религиозных представлений о мироустройстве.
Так из представлений человека об окружающей его Вселенной ушли представления о Земле, как фактическом центре мироздания, о единственности творения, об особом значении человеческого существования на Земле. Их подменили гелиоцентризм, знание о том, что Земля – одна из многих планет, обращающихся вокруг Солнца, в то время, как Солнце — всего лишь одна из многих миллионов звёзд, имеющих место быть в нашей Галактике. Сопряжённая с эволюционной теорией, современная космология перечеркнула уникальность человечества и важность его существования, делающего его одной из движущих сил все-мiрной истории — человечества, ради искупления грехов которого его Создатель принёс в жертву собственного Сына.
Разумеется, глупо отрицать объективно истинные выводы современной науки. Однако, если рассматривать их под углом, обозначенным выше, мы придём к малоутешительному итогу. Наслаждаясь растущим могуществом познания, заходя во всё более и более удалённые и неисчерпаемые уголки Вселенной, наука поставила человека лицом к лицу с абсолютным нулём космических глубин, мирами, в которых господствуют миллиарды градусов и атмосфер, бездонными пропастями расстояний – с враждебной Вселенной, в которой не предусмотрено место для разумной жизни, в которой само существование людей на Земле может быть сведено к статистической погрешности, флуктуации, бессмысленной игре шансов.
И одновременно с этим научное мировоззрение до сих пор не озаботилось предложить нам средство для преодоления тяжёлых психологических коллизий, с которыми неизбежно столкнётся любое сознание, лишённое привычных, складывавшихся веками, оснований для спокойствия. Осознавая собственную необязательность и ничтожность перед бесконечностью и радикальностью мироустройства, оставшись наедине с тяжестью личного выбора и иррациональностью бессознательного, мы неизбежно возвращаемся в экзистенциальную ситуацию, сходную с той, что предшествовала появлению религии — но существенно отягощённую безапелляционным авторитетом наших знаний о том, как мир устроен на самом деле.
***
Некоторое время тому назад, доверительно беседуя со знакомым актёром, я без задней мысли спросил его: приходилось ли ему слышать о практических методах реадаптации, помогающих выйти из образа без ущерба для психики? Как оказалось, о таких методиках он не слышал, либо его не нашли нужным с ними ознакомить. Напротив, методов войти в образ — имперсонировать личность, тип и психология которой может радикальным образом отличаться от типа личности самого артиста, — в его практике известно больше, чем достаточно.
Возможно, эта аналогия несколько притянута за уши, но, пытаясь осмыслить картину мира, предлагаемую современной наукой и сопоставить её с возможным местом и ролью человека во Вселенной, я кажусь себе актёром, которого научили, как следует максимально глубоко войти в образ, но не объяснили, как после этого сохранить здравый рассудок и разумение.