Я родился в СССР в 1978 году, поэтому на моё сознательное детство (считаемое лет, скажем, с четырёх) пришлась эпоха телепохорон. Престарелые вожди и полководцы в массовом порядке приказывали советскому народу жить долго и счастливо.
Человек – это не только двуногое существо без перьев, умеющее смеяться, но и, в отличие от других тварей Божьих, способное к постижению символов. Проводы мужа государственного, вне зависимости от масштаба его заслуг sub specie aeternitatis, обязаны быть частью определённым образом обставленного символического ритуала. Поэтому впоследствии я никогда не выступал принципиально против такого порядка вещей. Чёрный юмор ситуации состоял только в том, что вышеупомянутые символические ритуалы во время оно происходили с неприличной частотой. Поскольку же любая геронтократия диалектически неумолимо тяготеет к некрофилии, советское телевидение добросовестно транслировало церемонии в прямом эфире в прайм-тайм во всех полагающихся подробностях, обильно сдабривая действо соответствующей музыкой и тяжеловесно-официозными комментариями диктора Кириллова.
За неимением лучших развлечений, телешоу «В последний путь» обычно смотрелось по телевизору всей семьёй. Как вы сами понимаете, чаша сия не миновала и четырёх-пятилетнего меня. Сейчас я уже не могу вспомнить, задавал ли я какие-то вопросы родителям по поводу увиденного и услышанного, а если и задавал, то что они говорили мне в ответ — и особенно некомфортно мне становится, когда сегодня я мысленно ставлю себя на их место.
Не могу сказать, чтобы упомянутое зрелище производило на меня какое-то особенно тягостное, пугающее или зловещее впечатление. Во всяком случае, после просмотра очередных похорон я ни разу не просыпался ночью с воплями ужаса от того, что мне, скажем, приснился мёртвый Брежнев, ласково приглашающий на прогулку в мавзолей. Гораздо больше меня тогда пугали монструозные порождения студии «Союзмультфильм» – например, оживающий и рассекающий ночами по городу памятник из экранизации «Путешествия Нильса с дикими гусями». Всякий раз, когда эпизод «Заколдованного мальчика» с ожившим памятником показывали в вечерней детской программе, я совершенно искренне убегал в другую комнату и прятался с головой под одеяло. Спите спокойно, дорогие товарищи малыши.
Так или иначе, мне не кажется совсем уж нормальным, что лет около пяти от роду я уже успел выучить такие чудесные словосочетания как «в траурном убранстве», «с глубокой скорбью», «урна с прахом» или, к примеру, «гроб с телом покойного», а также ознакомиться с шедеврами погребальной классики. Я также готов допустить, что вся эта не сильно подходящая для дошкольников тема провоцировала некоторые подсознательные напряжения в моей неокрепшей психике. К счастью, у детей имеется мощное средство освоения реальности, дешифровки её смыслов и точной настройки под собственные нужды – они в неё играют.
***
Родители далеко не всегда были склонны пускать развлечения моего нежного возраста на самотёк. Мне даже помнятся попытки мимоходом научить меня чему-нибудь полезному.
Дело было лет тридцать с лишним назад, летом и на даче. Батя мой, царствие ему небесное, решил научить меня, мелкого, метать ножи. Был он любителем оружия — охотничьих ружей и ножей, всего этого добра у него было в избытке, ну и меня, значит, тоже решил постепенно приобщать.
Для учебно-тренировочных целей из закромов Родины был извлечён какой-то шикарный нож полувоенного типа, хорошо сбалансированный и, как я теперь понимаю, круто приспособленный для решения широкого круга задач — хочешь, на охоту с ним ходи, хочешь, часовых снимай. А вот в качестве мишени был выбран банальный дачный сортир, состоявший, как положено такому типу сооружений, в основном, из огромной двери. И мизерного окошка наверху, в которое воробей сходу не пролетит.
Батя у меня на виду медленно проделал несколько упражнений — типа, как правильно надо нож держать, как руку сгибать, — несколько раз смачно метнул тесак в дверь строения, после чего предоставил мне право попробовать самому. Я радостно взялся за ножик, согнул руку, как было показано, принял продемонстрированную ранее позу и быстро, решительно, резко метнул девайс в дверь.
Ну, то есть, мне казалось, что в дверь. На самом деле первым же своим броском я оприходовал метательное устройство в упомянутое выше еле заметное окно. Попасть в которое нормальный человек с первого раза не смог бы даже специально. Более того, после прохождения вовнутрь нож продолжил движение по сложно-параболической траектории, и с громким бульком закончил свой жизненный путь там, куда закинуть его вслепую не смог бы даже и хорошо тренированый спортсмен.
Поскольку инцидент произошёл явно случайно, то есть ни разу не нарочно, никаких оргвыводов в мою сторону не последовало. Правда, и ножи меня кидать больше не учили.
И вот вам напоследок лайфхак в тему. Если вы учите детей метать ножи, то использовать сортир в качестве мишени — это, как говорит Дональд Трамп, очень, очень плохая идея.
***
Однако в эпоху регулярных телевизионных гонок на лафетах случилось то, что должно было случиться неизбежно, и мои детские игры на некоторое время приняли инфернально-метафизический характер.
Выглядело это примерно так. По моим детским, но вполне разумным представлениям, центральной частью ритуала обязан быть некий покойник, лежащий в чём-то, напоминающем гроб. В качестве второго я подрезал у своих стариков пустую коробку с крышкой из-под старой обуви. Роль первого замечательно сыграла пластмассовая Снегурочка, обычно стоявшая в новый год под украшенной ёлкой. Для фрейдистов-самоучек на всякий случай поясню, что причина, по которой Снегурочке была уготована столь незавидная участь, была незамысловатой — из всех возможных игрушечно-антропоморфных объектов она лучше всего подходила к коробке по размерам.
Для дальнейшего развития событий был жизненно необходим орудийный лафет с тягачом и нечто наподобие траурного кортежа. Здесь мне практически не пришлось ничего придумывать, поскольку в числе моих игрушек были офигенная и очень реалистичная большая пушка на колёсиках и столь же немаленький пластмассовый трактор. С помощью верёвочки пушка была присобачена к трактору за станины и дулом назад, а коробка со Снегурочкой была беспалевно установлена поверх получившейся конструкции. Вслед за виновником торжества, в точном соответствии с виденным мной по ТВ, свои места в строю занимали несколько игрушечных машинок военного типа с ракетами и солдатиками внутри, олицетворяя собой почётный караул.
Игра как таковая начиналась после того, как все приготовления были сделаны и игрушки выстроены в нужном порядке. Сидя на полу, я медленно и печально перекатывал машинки друг за другом из одной комнаты в другую. Это макабрическое зрелище кажется мне сейчас особенно диким, поскольку в процессе я негромко напевал про себя (а может быть, и вслух – чем чёрт не шутит) особенно нравившийся мне тогда отрывок «Marche Funebre» Шопена из фортепианной сонаты №2, опус 35. Что думали по этому поводу мои родители, мне как-то неудобно спрашивать до сих пор.
Так продолжалось до тех пор, пока дело не доходило до ключевого момента любых похорон — предания тела земле. Дела с землёй дома обстояли неважно, но оголтелая детская фантазия, как водится, виртуозно вышла из затруднения. В углу комнаты, изображавшей собой Красную площадь, стоял большой картонный ящик с игрушками и разного рода детской мелочёвкой, занимавшей его объём практически доверху. Я разгребал содержимое ящика практически до дна, торжественно опускал в освободившийся объём вышеупомянутую обувную коробку, после чего так же не торопясь ингумировал злосчастную Снегурочку, засыпая её сверху ранее раскопанным барахлом. На этом процедуру можно было считать законченной, и я плавно переходил к другим, не столь психоделическим, развлечениям.
Как показала практика, детская психика – это всё-таки крайне устойчивая штука, защитные механизмы которой способны переварить и обезвредить даже самые криповые расклады без особого (как мне хотелось бы думать сейчас) ущерба для дальнейшего душевного здоровья. Во всяком случае, желание играть в такие игры у меня пропало после нескольких сеансов, и более не появлялось, что может говорить о снятии внутреннего напряжения игровым процессом. Ко всему прочему через пару-тройку лет к власти пришёл совершенно здоровый Горбачёв, и с доперестроечным шок-контентом на ТВ было покончено навсегда.
А вы говорите — Сорокин.