Японцы, долгожители из Окинавы, считают, что всего лишь четыре вещицы способствуют их феномену. Так, врач Ямаха-сан, на своем столетнем юбилее, перед тем, как опустошить стаканчик нихонсю (по-русски саке), напомнил нерадивым пациентам, склонным к харакири и прочим излишествам, правила жизни. Физическое, психическое, социальное и ментальное здоровье достигаются на этой земле без особых усилий. Не бери в голову, а лучше пользуйся тем, что пока дают.
Им хорошо, японцам с Окинавы. Там на острове столетняя бабушка работает себе по двенадцать часов каждый день на рынке, перебирая водоросли и отлавливая сбежавших из плетеной корзины крабов. Ее подружки, девяностошестилетняя Акико и стодвухлетняя Наха, вернулись с ночной охоты на морскую змею. В воскресенье приглашают на обед, подают суп из змеи, жившей под камнем номер восемь. Этот камень прапрабабушки уже давно отметили как отокадесканикубуки, что в переводе с японского означает "жилище змей со знаком бесконечности на спине".
Конечно, внешний вид самих бабулек уже не тот, что в семьдесят пять, когда, как известно всем японкам, "баба ягодка опять". Однако рука еще тверда, а глаз горит. Живут здесь люди в крошечных домах, по пять поколений в помещении, попробуй усмотри за всеми! Охотницы и собирательницы совсем не против, если кто-то из детей уезжает в далекий Токио или упаси боже Хирасиму (по-японски говорят Хирашима). Главное, вернуться на воскресный обед и отведать бабушкин супчик.
Я только не поняла, о каком ментальном здоровье говорил врач. Может, он религию имел в виду? Буддизм там какой-нибудь?
Опиум для народа не всегда принимает обличие попов в рясах и с крестами на пузе. Я убедилась, что ментальным насилием можно назвать и литературу, особенно нашу, из Серебряного века. Вот, скажем, стихотворение Гумилева, запрещенное в моей юности, - "Заблудившийся трамвай". Слов уже не помню, но образ врезался в память настолько, что тревожит в кошмарных снах.
... Опять я еду в Россию. Карантин сняли. На Васильевском собираются наши графоманы. Пили анисовую шведскую водку, купленную мною на такс-фри. Я планировала фотосессию и приобрела навороченный фотоаппарат Canon. В мастерской художника Лехи рядом со мной сидела звезда псевдолитературного сайта Лена. Иногда я чувствовала ее руку на своей спине под майкой и испытывала неловкость: "К чему бы это?"
Пир закончился то ли под утро, то ли поздно вечером. В городе белых ночей сумерки и рассвет - одно и то же. Мы с пьяным Лехой на берегу залива. Город ослеплен серебром окон многоэтажек, чайки, как реактивные самолеты, оставляют следы, где попало. Роюсь в рюкзаке, ищу кошелек. Вместо него извлекаю фотоаппарат. Но не мой, с объективами и линзами, а какую-то мыльницу. Да это Ленин фотик! Она что, перепутала? Леха исследует находку и криво усмехается: "Пустой!"
Мне нужно добраться с Васильевского в другую часть города. Бегу к дороге. Вижу несущийся на меня трамвай. Только бы успеть! Пересекаю дорожную насыпь, продираюсь сквозь шиповник. Ура, трамвай остановился и ждет.
Знаю, что у меня нет денег. Ищу водителя, чтобы договориться. Странный трамвай, несколько вагонов. Людей мало. Цыгане обосновались на длинном сидении. Пенсионеры возвращаются с дач, выходят на остановках в сплошную ночь.
Где же мне выходить? Не помню названия площади, чтобы спросить. Вдруг понимаю, что это ночной спецтранспорт для бездомных. Бесплатный. С ужасом смотрю на пустые лавки. Сколько же вирусов здесь живет!
"Одно и то же... Я вижу один и тот же сон!" - из какого это произведения?
Наверное, религией для нас, совков, стала литература. Мне кажется, эта психоделика совсем не способствует долголетию.