ГЛАВА 1
Проклятие пало. Мара, чтобы навести порядок в Нави после нашествия сотни и тысячи душ из Урусу, расширила круг помощников. Она присовокупила к ним мавок.
Вороны разных мастей и раскрасок ютились на ветвях. Они, беспрестанно каркая, нависая над душами и превращая их в неясные очертания, которые здесь, в Нави, называются Тенями. И у Теней два выхода – либо вернуться обратно, в Явь, уже в новом облике, или пройти через Правь, чтобы переродиться и помогать богам.
Куда девать бывших жителей Урусу – Мара слабо себе представляла.
Если вы думаете, что Навь представляло собой мрачное и тихое место, то глубоко ошибаетесь. В Нави всегда светила кроваво-красная луна, что, отбрасывая грязновато-серый свет, чуть притрагивалась к неясным теням. Постоянно звучала и обрывалась чья-то речь. Пол вздоха. Пол дыхания. Всего наполовину.
Мара обошла владения – местная нечисть разбежалась. Конечно, никто не хотел получить наказание за нерасторопность. Попрятались многорукие чувырлы, спрятались в норы полудикие волки, прирученные богиней стужей еще в юности. Мара растянула губы в улыбке. В Нави она могла вдоволь колдовать, замораживая и размораживая огромное пустынное пространство, не причиняя особого вреда Яви.
***
Яга потеряла магию окончательно и бесповоротно. Творить волшебство она не в силах. Но вот заняться ворожбой, сварить какое-нибудь зелье, да сопроводить души в Навь. Облегчить роды, вылечить болезнь. Она ведала силы природы и применяла их. Когда Яга покидала избушку и удалялась в ближайшие села, слава опережала её. Её ласково прозвали ведьмой.
Кощей не покидал её. Он чуть изменился внешне – величаво носил терновый венец, с гордостью пугал нерасторопных путников.
В делах и заботах проходили их дни. Яга уже и запамятовала, что у неё живет неуспокоенная душа Латеи. Об этом в одном из вечеров напомнил муж, Кощей.
— Что ты намерена делать? — спросил он.
— Верну её душу обратно в тело, — проговорила старуха.
— Ты не сумеешь, — возразил ей Кощей. — Это должен делать её возлюбленный и муж.
— Значит, будем ждать его, — огрызнулась Яга.
Характер у старухи безнадежно испортился. Возможно, виной тому полная потеря магических способностей. Возможно, переправляя тысячи душ из проклятого Урусу, она чересчур утомилась. Бывшая княгиня замучилась отвечать на вопросы тех, кто из-за её сыновей несколько лет подряд проживал один и тот же день. Тысячи вопросов. И тысячи ответов.
Кощей угрюмо покачал головой. Он-то привык к железному характеру женушки, привык к ней. Он столько лет любил! Даже после смерти, благодаря Маре, он находился рядом с ней. Но постепенно воспоминания будто стирались, уходили. Он не мог вспомнить, что было до того, как он превратился в Кощея. Он забыл собственное имя.
Кощей почесал лысую макушку. Его озадачило. Он, действительно, не мог припомнить, что случилось раньше! Будто он постоянно жил в избушке, рядом с Ягой. Переправлял души в Навь. Да распугивал народ, за что получил звонкое прозвище «костлявый бессмертный». Яга частенько распекала его за своеволие. Но все равно отпускала его бродить по землям, пока сама ворожила, да предсказывала погоду по просьбе князей.
К несчастью, и до них дошли слухи о войне, что происходила в Великом Каганате. Князь Володимир сражался с боспорским царем Левконом. Противостояние молодости и умудренности опытом. Схлестнувшиеся реки крови за женщину – здесь мир себе не изменяет.
— Ну, а что мы сделаем? — каждый раз вопрошал Кощей. — Мара наказала нам сопровождать души в Навь.
— Мы могли бы отправиться воевать, — никак не успокаивалась Яга.
— И кто бы следил за переходом меж мирами? — интересовался мужчина. — Не дури, Ягинишна, на войне пусть воюет молодежь.
— Сердце кровью обливается, когда вижу детей с мечами наперевес. Князь Володимир и юнцов призвал под свое крыло, — проговорила старуха, вздохнув.
Немного отвлекало старуху от горестных мыслей перебирание трав, да приготовление отваров, проговаривание заговоров. Она, увы, сумела отстраниться лишь ненадолго. В избушку затарабанили с силой. Кощей пошел открывать двери, впуская заблудшую душу.
На пороге, сгорбившись в три погибели, ютился детина чересчур высоко роста. Он говорил и говорил, исторгая слова с такой силой, будто они придавливали его к земле. Ни Яга, ни Кощей не посмели вставить и слова, пока детина не выговорился. Наконец, он выдохся и устало привалился к стене. Перемазанный кровью, с раной, что тянулась сквозь него, он бешено вращал глазами.
— Я тебя провожу, — первым отмер Кощей.
Яга, оглушенная, не сразу сообразила, что мертвый князь вызвался довести детину до Нави. Она неосознанно перебирала травы, пока коловертыш, мяукнув, не прыгнул ей на подол сарафана. Старуха согнала с себя черного кота и, усевшись на лавку, принялась со знанием дела кашеварить.
Правда, еда ей уже давненько не требовалась и делала это она скорее по привычке. Коловертыш, чтобы принести пользу, лапами месил тесто, пока Яга, отвлекшись, пыталась сообразить, зачем ей в тесте травы. Так и не придумав для ромашек ничего другого, она всыпала засушенные цветки в тесто.
В дверь снова постучали. Бросив тесто на коловертыша, Яга открыла дверь. И закашлялась. Добрая девочка из соседней деревушки держала в руке охапку ярко-красных маков.
— Яга, это тебе! — улыбка расчертила детское личико.
— Спасибо, — поблагодарила старуха, принимая в дар злосчастные маки.
Она не захотела расстраивать ребенка и с трудом выдавила из себя улыбку, пока по её лицу катились кровавые слезы. Мак с недавних пор представлял для неё опасность, заставлял в прямом смысле бурлить кровь и пузыриться кожу. Она потянула дверь на себя, закрываясь.
Бросила мак в жерло печки. Ей полегчало. Мара, конечно, подарила ей жизнь, но забыла или не захотела предупреждать о маке. А цветок причинял невыносимую боль.
Яга осела на лавку. На пальцах до сих пор желтели следы от мака. Коловертыш принес воды, вылил ей на ладони. Яге значительно полегчало. Она опять принялась за тесто.
Латея приподняла голову. Её морозило. Старуха, естественно, дала ей ворох одеял, но это её не согрело. Девушка приподнялась на локтях и выдала: «Воды». Собственный голос она не узнала. Будто прошел легкий ветерок. Девушка осмотрела себя. Она, словно истончилась.
— Что со мной? — спросила она.
Яга не ответила. Латея привстала – её пошатывало. Она провела ладонью по шее – ни цепочки, ни ключей.
Последнее, что она помнит – освобождение Урусу. Последний ключ, приложенный к камню в её родной деревне. А деревни-то и нет. Или сгорела, или сожгли. Хотя второе более вероятно – князья могли перестраховаться и выжечь тех, кто умеет отношение к Проклятию.
Жизнь проносится перед ней калейдоскопом разрозненных обрывков. Воспоминания из детства, юности и отрочества смешиваются.
Последняя мольба Охотника. Последний вздох. Вереница испуганных людей. Изба. Яга. Нежданная спасительница хлопочет вместе с черным котом возле печки. Наверное, хочет испечь сладкого пирога.
— Где я? — снова спросила девушка.
И вновь нет ответа. Старуха настолько увлечена занятием, что не замечает её. Латея на цыпочках двигается к двери, касается ручки. И понимает – если выйдет, не спасется. Она оборачивается к Яге – та сама спокойствие.
— Что ты сделала? — вновь попробовала Латея.
— Увела тебя от Нави, дуреха, — наконец, выдает хозяйка избы.
— Зачем? — спросила она. — В Нави мой покой меня ждет.
— За тобой придет Охотник, — проговорила Яга.
— А, если не придет?
Вопрос повисает в воздухе. Как всегда, без ответа, Старуха загружает на лопату круглое тесто и отправляет его в печь. Латея некоторое время наблюдает за ней и возвращается к одеялам.
Она измучена. Она дико устала. Она хочет найти умиротворение и не находит его. В груди рождается мучительный стон.
Она будто видит перед собой Охотника. Мужчину, который взял её в жены, мужчину, который идет за ней на край света. Изможденное морщинами лицо, широкие плечи, гордая осанка. Запертое внутри страдание по дочери.
— Я полюбила, — шепотом осознала Латея.
Она безумно скучает по Охотнику. Она закрывает глаза и видит его ласки. Чувствует на себе его руки. Представляет, как он говорит с ней. И так ясно представляет, как он широким шагом спешит к ней.
— Дитятко, жди, — велела Яга. — Придет он за тобой.
— Ты не сможешь укрывать её вечно! — раздался в избе громовой женский голос.
Коловертыш зашипел. Яга растянула губы в улыбке. Она наложила охранные заклинания, что сдерживают силу Мары, не позволяя ей войти в дом.
— Я успею дождаться Охотника, — возразила старуха.
— Латея – моя! — прогремела богиня стужи.
— Ты получила расплату сполна, — ответила бывшая волшебница.
— Девушка должна дойти до Нави. Запомни, Яга, — ярилась Мара. — Иначе не миновать беды людям! Помяни мои слова, когда спасешь её душу.
Латея накрылась одеялами с головой, пока шел разговор. Она и половины не поняла, о чем спорили женщины. Предупреждение Мары она восприняла всерьез и в задумчивости покусывала губы. То она хотела вырваться из тисков Яги, то, наоборот, ждать дальше Охотника. Так ничего для себя не решив, она погрузилась в беспробудный сон.
ГЛАВА 2
Кощей вернулся далеко за полночь. Ягу он застал спящей за столом, коловертыш дремал на печке. На столе дымился пирог с ромашками. В ворохе одеял боролась сама с собой Латея. Почесав макушку, Кощей приподнял Ягу и перенес её на кровать. Его сердце потяжелело от дурного предчувствия.
Он не сомкнул глаз, любуясь луной в вышине. Заметив на ладони кровавые разводы, он не сообразил, что это кровь того детины из дружины князя Володимира. Множество мыслей проносились в голове кощеевой.
Урусу, конечно, то же не раз и не два воевало. Всё хотело расширить территории. И с боспорским царством, и с поляками, и с кочевниками шли битвы до рассвета. Великий Каганат, что возник на обломках проклятого государства, по сути, продолжал кровавую традицию. И ради чего?
Месть, конечно, хороша. Но одной местью не выиграть войны. Боспорское царство пробовало на вкус границы, засылая конные отряды. Заходя то с востока, то с запада, боспорский царь рассылал карателей. Сжигал деревни и скот. Князья, занятые сражениями, увы, не в силах защитить народ от набегов.
«Что же делать?», — рассуждал Кощей, думая долгую думу.
Григорина, старшая жена князя Володимира, не спешила содействовать изгнанию отрядов Боспора, чего-то выжидая. В народе уже пошли толки, что сгубить она хочет князя и сама властвовать. Народная молва быстро распространялась, делая Григорину чуть ли не главной виновницей бед Каганата.
«Что же делать?», — думал Кощей.
Единственная дочь князя уехала, чтобы править вместе с мужем в Волжской Булгарии. Дружинники вряд ли согласятся с тем, чтобы Ирина вернулась и навела порядок, пока отец воюет. Не потерпят женщину, чтобы будет ими руководить.
Заместитель князя, ближайший друг, Всеслав не отличался крепким здоровьем. Тщедушный, болезненный, он не вселял надежд. Однако исправно исполнял любые поручения Володимира, касающиеся управления Каганата. Но и он не в силах изгнать боспорцев, что чаще и чаще то тут, то там атакуют границы.
«Что же делать?!», — подумал Кощей.
***
Война с Боспорским царством продолжалась пятый месяц. Ряды воинов и со стороны Каганат, и со стороны Боспора значительно поредели.
Князь Володимир разил врагов яростно. Дико. Словно разбуженный зверь, готовый наброситься на нерадивого хозяина. Другие князья давно перестали поражаться подобному поведения правителя. Ингвар, как волк, во всем поддерживал Володимира. Доромир пытался воззвать к разуму, но тщетно. И только Велес понимал горе княжеское. Он сочувствовал Володимиру, потерявшему любимую жену. Бравлин часто уезжал с места действий, чтобы принять тянущиеся со всего Великого Каганата войска.
Дочь Володимира, Ирина, прислала лучших наемников, убедив в этом своего мужа, царя Волжской Булгарии. Прожженные в войнах наемники честно отрабатывали звонкие монеты, опережая и пехоту, и лучников.
Володимир схватился за голову. От головной боли не спасали ни растирки, ни советы лучших знахарей. Умывшись студеной водой, он ощутил облегчение. Правда, ненадолго.
Он потянулся за хмельной брагой. Выпивка ненадолго отвлекала его от мыслей. Дома ждала Григорина. К ней возвращаться совершенно не хотелось.
— О чем грустишь, княже? — пробасил Ингвар.
— Икуба даже пожить не успела толком, — проговорил Володимир.
— Найдешь новую любовь. Мало ли девок в Великом Каганате, — сказал Ингвар.
— Не хочу я новой любви, — поделился князь. — Стар я стал для любви.
Ингвар примостился рядом с Володимиром. Забрал из его ладоней брагу, отхлебнул и вернул обратно. Плененные жительницы Боспора не привлекали, увы, взора кагана. Он до сих пор сокрушался о любимой женщине, убитой на его глазах карающей ладонью Левкона.
— Не грусти, княже, — сказал Ингвар. — Уверен, что скоро тучи рассеются и выйдет солнце.
— Хорошие слова. Бальзам на мою израненную душу, — произнес Володимир, невесело усмехнувшись.
Ингвар вытянул из рук князя брагу. Володимир пристрастился к выпивке и, к сожалению, не стеснялся этого увлечения. Велес пытался вразумить кагана и потерпел сокрушительное поражение.
Завтра предстояла новая битва. А для этого потребуется трезвая голова.
— Наши воины выловили шпионов боспорского царя, — пробасил Ингвар.
— И что шпионы? — вяло поинтересовался Володимир.
— Убиты, княже, — поделился мужчина. — Правда, успели перед отправкой в царство Мары поведать, что Левкон получил сотню новых наемников. Греция прислала на прошлой неделе.
— Что ж, у нас воинов пока хватает, — проговорил каган.
Ингвар решил умолчать о том, что часть воинов позорно бежала, часть – не была готова к предстоящей битве, часть – лежала в курганах, часть – выпивала и баловалась россказнями об Урусу при свете костра. Володимира расстраивать как-то не хотелось.
К тому же, посланные для разведки воины до сих пор не вернулись. Хотя день давно клонился к закату, и по земле поползли темные тени.
В поле, где расположились войска Великого Каганата, шуршала мышь. Отдельные воины занимались тем, что в стеблях озимой пшеницы ловили маленьких мышек ради забавы. Их веселых смех перекатывался над лагерем.
Володимир покинул шатер и очутился на свежем воздухе. Ноги его совсем не держали. Опираясь на плечо Ингвара, великий князь обвел взглядом и маленькие костры, и ловлю мышей. К горлу подкатила тошнота. Он вырвал у зазевавшегося Ингвара брагу и опять выпил.
— Хватит, каган, — осадил мужчину подошедший Велес. — Хватит себя мучить. Надо отомстить выскочке из Боспора.
— Да, ты прав, — пьяно улыбаясь, откликнулся Володимир. — Где моя наложница?
— Здесь, княже, — проговорил Велес, ведя под локоть девушку в длинной тунике. — Наслаждайтесь ночью.
— Спасибо, — поблагодарил его от всей души князь.
Он уволок девицу в шатер. И такая страсть обуяла Володимира, что он и не раз и не два наслаждался юным телом, в пылком порыве шепча имя Икубы. В исступлении повторяя её имя, князь и заснул.
Утром протрубили общевойсковой сбор. Володимир клича не услышал, похрапывая. Он очнулся, когда войска уже отошли далеко вперед, выстраиваясь. Наспех одеваясь, он растолкал гречанку – та ответила ему какой-то тарабарщиной. Володимир заскочил на коня и понесся вскачь.
Доромир, Ингвар, Велес и Бравлин что-то выкрикивали, пытаясь перекричать ветер. Раздав указания, они дружно двинулись вперед. Володимир плелся за пехотинцами. Ночь он провел тяжело – голова раскалывалась от браги.
И снова бой. Отчаянный, лишающий сил. Снова звон оружия, крики боли и мольбы о помощи. Кровь. Много крови. Обагренная едва-едва появившаяся зеленая трава. Кажется, что металлический привкус ничем не перебить.
Солнце вышло из-за вершин деревьев. Сеча пошла с новой силой. При свете дня воины приходили в неистовство – им чудилось, что Ярило поощряет их правое дело. Возможно, боги и проявляли благосклонность к сражению за свободу Великого Каганата – то мне неведомо точно.
***
Охотник брел слишком долго. Он утомился. Но ради Латеи упрямо, как вол, шагал вперед. Слезы на его глазах практически высохли. Он горевал о любимой, но его гнала надежда. Надежда, что Латея не успела перейти в царство Мары, и у него есть небольшой шанс вернуть её душу обратно, в мир Яви.
Он сражался слишком долго и невыносимо. Его собственная дочь получила покой – об этом она поведала сама, во время сновидения. И только ему не до покоя. Велико желание вернуть Латею. Не дать ей уйти в царство Мары, откуда выхода уже не будет.
«Потерпи, моя маленькая, я иду, — рассуждал Охотник. — Любимая, умоляю, дождись меня. Я близко. Я почти дошел!».
Черный ворон, каркнув, перелетел с ветки на ветку. Угрюм упорно не замечал ворона. Тогда птица, прокаркав три раза, обернулась черноволосой девушкой в темной рубахе. Мара явилась.
— Я знаю, куда ты идешь и зачем, — проговорила богиня.
— Ну, и что? — спросил Охотник.
— Латея мой трофей, — оскалилась женщина. — Моя плата за проклятие Урусу.
— Латея моя жена, и я её спасу, — возразил он.
Мара злобно оскалилась, будто волчица. Влюбленному мужчине обычно труднее всего объяснить простые вещи. Плата за прошлое, плата за проклятие – назови как угодно, но Латея должна попасть в Навь.
— Ради неё ты готов выступить супротив меня? — поинтересовалась она.
— Да, Мара, — ответил Охотник с достоинством.
С последней встречи они оба изменились. Волосы Мары потемнели. В её движениях появилась плавность вместо резкости. Она сбросила с себя зиму, как змея сбрасывает шкуру. Вместо белоснежного сарафана и белой шубки – темно-синяя рубаха и кокошник на голове.
Охотник сменил шкуры на рубаху и штаны. Правда, он сделал себе меховой плащ, потому что в царстве смерти дико холодно.
— Боюсь, Латея не оценит твоей жертвы, — попробовала его отговорить Мара.
— Она меня любит, — настаивал Охотник.
— Глупец! — не сдержалась богиня.
Объяснять, почему нужно Латеи дойти до Нави – бессмысленно. Разговаривать – тратить попусту время. Мара опять обернулась вороном и скрылась высоко в небесах.
Охотник продолжал путь. Он не изменил решения. Что ж, если ради возлюбленной надо пойти против самой богини смерти – он готов. Он готов выдержать, что угодно, лишь бы снова увидеть её, снова приласкать её. Ох. Сердце заходится в волнении в предчувствии встречи.
«Дождись меня, Латея», — мысленно просил Угрюм.
Зарядил дождь. Тяжелые капли падали на голую землю, где с трудом пробивались ростки растений. Охотник набросил капюшон на голову. Ветер зашумел в ветвях, качая ветки.
Весна упорно перенимала права у зимы. Правда, переход получился дождливым и мерзким. Лужи высохнуть не успевали, как вновь приходили грозовые тучи, заволакивая мрачное небо. Солнце изредка показывалось среди туч, бросая редкие лучи. Увы, земля не успевала даже немного прогреться и по утрам прохлада пробирала до костей.
— О чем задумался? — спросил кто-то.
Охотник обернулся. Он пришел к берегу то ли реки, то ли озера. А из воды выглядывала девушка, опутанная зелеными водорослями.
— Ты кто? — спросил Охотник, залюбовавшись незнакомкой.
— Мавка, — проговорила девица.
— Как ты умерла? — поинтересовался мужчина, сбрасывая с себя морок.
Девушка встрепенулась. Она скрылась в воде. А на поверхности показались белые кувшинки с зелеными листьями. Мавка, выплыв наполовину, принесла ему одну из кувшинок.
— Полезла за ними. Тебе нравятся мои цветы? — невинно поинтересовалась она.
Охотник кивнул в ответ. Злить мавку в его планы не входило. Мало ли, вдруг утащит в трясину, и он не доберется до возлюбленной жены. Мавка, тем временем, все приносила и приносила кувшинки. Наверное, она умерла не так давно, утопившись, поэтому жаждала обычного человеческого общества.
— Мне скучно здесь, — пожаловалась девица.
— А где же твои сестры-утопленницы? — с удивлением спросил Охотник.
— Мара забрала их в Навь. А меня оставила в одиночестве в наказание, — поведала мавка обидчиво.
Мужчина поблагодарил за кувшинки и пошел прочь от воды. Ему в спину неслись ругательства мавки. Он предпочел отойти подальше – присоединяться к мавке он явно не собирался.
Мавками называли утопленниц. Мавки селились и в озерах, и в реках, и в морях. Сверху – девушки, снизу – рыбий хвост. Они заманивали нерадивых детей, юных дев и мужчин сладкоголосым пением или завлекательной историей, а потом – замучивали до смерти, если им что-то приходилось не по душе. Мавки были очень доверчивы и наивны. Но их наивность и доверчивость могли обернуться для человека либо спасением, либо гибелью.
Будучи созданиями богини смерти, мавки подчинялись богини смерти. И нередко в сети мавок попадали неугодные Маре люди, которых предстояло отправить в Навь. Вероятно, мавок призвала богиня стужи, чтобы переправить всех тех, кто слишком долго находился между жизнью и смерть в государстве Урусу. В помощь Яге и Кащею, что стерегут проход между мирами.
«Наверное, мне надо наведаться к Яге. Может, старуха что подскажет», — почесал голову в задумчивости Угрюм.
Сын лешего обладал небольшим магическим запасом. Его хватило, чтобы чуть-чуть отдалить действие проклятия волшебницы Лилы. Совершенно маленький срок, чтобы успеть выполнить предназначение и освободить Урусу. Теперь же Мара требует плату. Причем справедливо требует, увы.
«И все опять из-за магии», — вздохнул Охотник.
Когда Угрюму исполнилось примерно лет семь, умерла мать. Женщина уходила тяжко, иногда приходя в сознание. Отец-леший перепробовал всевозможные травы, но ничего не помогало. Тогда отец прибегнул к ловкости – он магией отсрочил кончину матери.
Правда, мать долго не протянула. И, умирая, она обвиняла отца в расплате. За ней приходила сама Мара. Богиня смерти разрушила наложенное заклинание на мать и забрала её душу, обернувшись черным вороном.
Полный текст на Призрачных мирах!