В общем, они очевидны, но многие, даже именитые наши историки, не видели их, и многие не видят до сих пор. Потому что возвышение Москвы происходит в допетровскую эпоху, каковую наша историческая мысль до сих пор считает временем некоего тяжёлого гнёта, деспотии, отсталости и неповоротливости московского боярского правительства. Откуда же могут быть успехи у такой Москвы? Только как результат некоего чуда, и наши историки начинают поиски этого «чуда».
В поисках «чуда»
Известный историк XIX века Сергей Соловьёв называет причиной возвышения допетровской России выгодное географическое положение Москвы, то есть чудесное географическое положение, ему Москва всем обязана, а сама к этому отношения как бы и не имеет. Это говорит, пожалуй, о либеральной предвзятости Соловьёва к допетровскому времени, когда Россия развивалась без благотворного влияния Европы: все успехи России наша либеральная историческая мысль, во всяком случае, начиная с Соловьёва, отсчитывает от эпохи великого реформатора Петра I, «прорубившего окно в Европу».
Эта историческая предвзятость к допетровской России продолжается, многие наши историки и сегодня «не понимают» причин возвышения допетровской России, потому что соловьёвское «географическое чудо» уж слишком нелепо, а другого они найти не могут. Мы поможем им в этом, опираясь на историков, которые уже давно назвали причины возвышения Москвы, в частности, на Л.Н. Гумилёва.
В поисках «допетровской истории»
Вообще, допетровская эпоха остаётся всё ещё тёмным для нашей исторической науки местом. Заметный в своё время советский историк Наталья Басовская отмечает в своих мемуарах, что, будучи молодой аспиранткой, мечтала заняться «крайне интересным XVII веком России», но «старшие товарищи сказали, что об этом веке России всё уже написано», и Басовская благоразумно переключилась на средние века Западной Европы.
Хотя этих «старших товарищей» и самого научного марксистско-ленинского подхода к истории давно уже нет, написанные с классовых позиций «труды» о допетровской эпохе живут, новых «басовских» нет, а Л.Н. Гумилёва наши историки продолжают третировать по ещё советской традиции.
Они продолжают применять классовый подход к допетровскому времени, делая при этом элементарную ошибку: в это время люди по-настоящему верили в Бога, а не в единственно верное учение Маркса, которого ещё не было. В результате наша историческая мысль до сих пор «не понимает» причин возвышения допетровской Москвы.
Исторический контекст
В Восточной Европе, начиная с конца XV века, с великого стояния на реке Угре в 1480 году орд хана Ахмата и московского войска, большую политическую игру ведут три больших игрока: польско-литовское государство, Турция (через своих сателлитов ханов Крыма и Казани) и Москва.
Пресловутое географическое положение у Москвы в сравнении с конкурентами - наихудшее, особенно по климатическим условиям, допетровская Россия не имеет выхода к морю, кроме далёкого и холодного Архангельска. В то время как польско-литовское государство лежит между Балтийским и Чёрным морями, граничит с Западной Европой, Турция лежит на двух морях: Средиземном и Чёрном! В это время южная граница допетровской России проходит фактически по Оке, где она собирает ежегодно свои войска, по подмосковным лесам! Ресурсы тогдашней России, включая людские, не превосходят её соперников.
Геополитически, Россия находится во враждебном полукольце от Казанского ханства на востоке, Крымского ханства и реестровых казаков-черкасов Польши на юге, Польши, Литвы и Ливонского ордена на западе, которые координируют свои действия против Москвы, хотя это у них не всегда получается. Стратегическое положение Москвы в начале XVI века просто ужасное, так что вспоминается более позднее высказывание фельдмаршала Христофора Миниха, приглашённого в Россию на службу Петром I: «Россия, несомненно, управляется самим Богом, иначе объяснить её существование невозможно».
Если не рассматривать географические и божественные «чудеса» в качестве причин возвышения Москвы, и, соответственно, провалов Польши, Литвы и Турции, остаётся обратиться к естественным причинам оного.
Возвышение любого государства в этом мире, до настоящего времени, происходит за счёт более эффективной внутренней, внешней и военной политики и организации вооружённых сил, тесно между собой взаимосвязанных, чем у его соперников. Если внешняя и внутренняя политика страны неэффективны, никакие чудеса и географическое положение не помогут, что и доказали на своих примерах Польша и Турция. Неэффективные государства всегда слабеют, приходят в упадок, и попадает в зависимость от более эффективных стран своей эпохи.
Из этого следует простой вывод: политика допетровской Москвы, её вооружённые силы в целом были более эффективны, были лучше, чем у Варшавы и Стамбула, причём на протяжении XVI и XVII веков. Этим объясняются и успехи Петра I, достигнутые, между прочим, несмотря на многие поражения, провалы и ошибки: он опирался на солидный фундамент допетровской России.
Внешняя политика допетровской Москвы
О политике Москвы периода собирания земель, превращения Москвы из княжества в Московское государство, а потом в Россию, лучше всего сказал Л.Н. Гумилёв. Безотносительно теории пассионарности, Москва с самого начала своей государственности проводит, можно сказать, широкую имперскую политику. Возможно, в силу своего тяжёлого положения: не до жиру, быть бы живу. В Москве не смотрят строго на национальность, принимают всех: карьеру может сделать любой деятельный, работающий на пользу Русского государства человек.
Поэтому в Москву один за другим выходят татарские чингизиды и мурзы со своими войсками, отказавшиеся принимать ислам или по другим причинам. Все они принимаются на службу, на равных правах, наделяются землями и даже привилегиями на первых порах. До 30% фамилий русского дворянства имеет тюркские корни! От Державина до Карамзина!
Задолго до Петра Москва широко открыта и для Европы, и Польши и Литвы. В 1557 году литовский князь Дмитрий Вишневецкий переходит на русскую службу и приводит с собой отряд казаков-черкас. Для содержания этого своего «двора» Вишневецкий получает в вотчину город Белев с уездом. В 1561 году Вишневецкий вновь переходит на службу к польскому королю.
Но многие прибывшие с ним казаки-черкасы так и остались в России, получили землю и длительное время сохраняли свою автономию, выбирали себе атаманов. Многие командиры допетровских драгунских полков «нового строя» - иноземцы, в том числе поляки, Москва не видит для этого никаких препятствий. В то время как и Польша, и Турция проводят откровенно националистическую политику, русские и другие иноземцы не имеют там равных прав, никаких перспектив, кроме как быть «вторым сортом». Мы не видим примеров того, чтобы русские делали карьеры хоть в Польше, хоть в Турции.
В Малороссии казаки-черкасы так притесняются Польшей, хотя формально они считаются польскими поданными, что это приводит, в конце концов, к восстанию Богдана Хмельницкого, бывшего польского реестрового казака. При выходе же в Россию казаки-черкасы получают равные права и даже автономию. За военную службу, конечно. Москва проводит одинаковую имперскую политику и на своей восточной татарской и на южной и западной малороссийско-польской границе, принимая на службу всех, выходящих в Россию.
От своих служилых татар Москва перенимает, в частности, великолепную лёгкую конницу, которая наносит решающий удар на Куликовском поле из засады – тоже, кстати, татарский чингизидский приём войны, на это указывает Гумилёв. Этой лёгкой коннице Москва и обязана, в основном, своим успехам в войнах и с протурецкими татарами, и с польскими гусарами и, таким образом, своему возвышению.
Москва становится империей, в широком смысле этого слова, задолго до Петра, это и даёт ей решающее преимущество перед Польшей и Турцией в XVII веке. Можно сказать, Москва на протяжении веков противопоставляет свою имперскую политику националистической политике и Польше с Литвой, и Турции, и начинает возвышаться над ними.
Военная политика допетровской России
В начале XVI века Московское государство оказывается во враждебном полукольце от Казанского ханства на востоке, до Польши, Литвы и Ливонского ордена на западе. Уже в 1478 году, до «стояния на Угре», Крымское ханство попадает в зависимость от Турции, а за ним и Казанское. Москва пытается разорвать эту дугу, поддерживая дипломатические отношения с Крымским ханством, которые сейчас иные востоковеды выдают за великую дружбу Крыма и Москвы в конце XV века. В качестве доказательства приводят обращения из грамот послов: «Брат мой…»
Но это обычная дипломатическая вежливость того времени, и не более того, никаких договоров или координации политики нет, есть только сиюминутное совпадение интересов. Москве выгодно поддерживать раскол орд хана Ахмата и Крымского хана, последнему выгодно ослабление своих внутренних татарских противников за счёт Москвы.
Ситуация резко меняется, и весьма ухудшается для Москвы, когда за спинами Крымского, Казанского и других ханств в конце XV века появляется османская Турция. В эти годы у них появляются планы создать общими усилиями некое Великое ханство от Крыма до Казани, с последующим решительным ударом по Москве, на это указывает Гумилёв.
Крымский хан порывает с Москвой, входит в коалицию с Казанским ханством против Москвы, начинаются набеги крымских татар на Москву со стороны Дикого Поля. Только в середине века, в 1552 году Иван Грозный собирается с силами и наносит удар по самому слабому звену в этой цепи – по Казанскому ханству, опираясь на свою «лёгкую» боярско-казачью конницу и прорусскую партию в самой Казани. Небольшие отряды крымцев и турок в Казани оказываются статистами. А затем Иван Грозный берёт и Астрахань.
После ликвидации угрозы с востока, Москва обращает своё внимание на южную и западную границы. По краю Дикого Поля организуется пограничная казачья «станичная» служба, и начинается Ливонская война (1558-1583) Ивана Грозного, в общем, за выход к Балтийскому морю, но и для предупреждения намечающегося военного союза Ливонского ордена с Польшей и Литвой. Ливонская война – очевидная предтеча Северной войны Петра I за выход к Балтике. Наши проевропейские историки называют Ливонскую войну большой ошибкой Ивана Грозного, нужно было, дескать, воевать с Крымским ханством, а не с прогрессивной рыцарской Европой. Петра I за это же самое не осуждают.
Между тем Москва следует здесь своей «казанской» стратегии: наносит удар по более слабому звену - Ливонскому ордену, считая его слабее Крымского ханства и стоящей за ним Турции, а выход к Балтике более важным делом. Ливонская война оказывается неудачной для Москвы: поставленные цели не достигнуты. В войну вмешиваются Польша, Литва, а потом ещё и Швеция, а конце концов, Россия оказывается в Прибалтике в ситуации войны на два фронта. Этим пользуется Крымское ханство и нападает на Москву с тыла со стороны Дикого Поля.
В 1582-1583 годах Москва заключает мир с Польшей и Швецией, который историки называют почему-то «поражением России в Ливонской войне». Хотя границы страны остались практически неизменными: Швеция захватила несколько пограничных городов, но стратегического значения они не имели, поскольку выход к морю не обеспечивали.
На наш взгляд, Ливонская война, по её итогам, оказалась безрезультатной для Москвы. Но «ливонская» стратегия Москвы была правильной: она стремится предотвратить намечающийся военный союз на западе, который был бы направлен против Москвы, и наносит упреждающий удар по Ливонскому ордену, точно так же, как и ранее по Казанскому ханству. Здесь Москве добиться успеха не удалось, но и её противникам тоже ведь ничего добиться не удалось.
После окончания Ливонской войны Москва переносит центр своего внимания на южную границу и Крымское ханство, а на западной границе занимает оборону. В конце XVI века строится Тульско-Рязанская засечная черта, выносятся далеко на юг в степь, в Дикое Поле дозорные города-остроги с гарнизонами из стрельцов: Воронеж, Бел Город, Курск, Оскол, Валуйки и другие. Они подкрепляются поселенным казацким войском в уездах вокруг новых городов.
Москва начинает медленное наступление на Крымское ханство, одновременно отодвигая границу от Москвы: до Крыма нужно ещё дотянуться через Дикое Поле. Эта стратегия Москвы будет продолжаться весь XVII век, с неё начнёт своё царствование «азовскими походами» и Петр I.
К началу XVII века полукольцо окружения России разорвано на востоке, угрозы со стороны Казани больше нет, южная граница отодвинута в Дикое Поле - на этом, можно сказать, заканчивается эпоха Ивана Грозного.
«Поместная» конница допетровской России
Внутренняя политика Москвы обуславливается нуждами своего государственного выживания в крайне недружественном окружении на огромных пространствах, на востоке и юге - со стороны ханов Золотой Орды, а потом протурецких ханов, на западе – со стороны Польши, Литвы, Швеции и Ливонского Ордена.
Собственно, это был вопрос создания Москвой на этих огромных пространствах своей массовой конницы, которая могла бы успешно противостоять в первую очередь как бы природной степной татарской коннице, поэтому Москва охотно берёт на службу выходящих со степи по разным причинам татарских мурз с их конными отрядами.
Однако, под Москвой нет степей для выгула табунов лошадей. Выход из этого положения находится, можно сказать, под ногами: лошадей можно кормить с земли. Так появляется со временем «поместная» русская лёгкая конница, появляются служилые «дети боярские» и «казаки»: они получают землю под «поместье», чтобы выращивать рожь и овёс не только для себя, но и чтобы «иметь добрых коней».
О «поместной» коннице у наших историков принято говорить в дурном тоне, плохая это была, по их научному мнению, конница. И слово невзрачное ей приклеили – «поместная».
Историк РГАДА О.А. Курбатов всё это несколько расшифровал: «Первые историки, которые вплотную приступили к теме царского войска в XVII веке, с недоумением отнеслись к разнообразию разрядов служилых ратных людей на южной окраине Русского государства. Они не видели (или не желали видеть) какой-то разницы между сторожевыми, полковыми или беломестными казаками, станичниками, стрельцами, черкасами, драгунами, даже украинными детьми боярскими. Другим общим заблуждением была уверенность в том, что все эти разряды ратных людей являлись в первую очередь земледельцами, которые почти не обучались воинской службе и поэтому были небоеспособны… Только по полному незнанию можно было отказать войскам Русского государства на южной границе в XVI – XVII веках в «регулярности».
Оказывается, за общим местом «поместная конница» скрываются боярско-казачьи воеводские полки, с сотенным делением, под командованием своего боярина. Отсюда, по всей видимости, и «дети боярские». О.А. Курбатов:
«В каждом из воеводских (боярских) полков насчитывается несколько сотен «детей боярских», которых дополняют примерно в таком же количестве казаки с пищалями. В южных городах-крепостях казаки делятся поэтому на два основных разряда: «сторожевой службы» - для разведки в Поле, и «полковой службы» - для дальних походов в воеводских полках».
Дети боярские, несмотря на своё «боярство», «пашут хлеб» сами, несут конную службу в полках совместно с казаками, то есть являются, по сути, казачьей старшиной, именитыми казаками – «служилыми людьми по отечеству». Их «боярство» идёт от службы в «боярских» полках под началом бояр-воевод. Простые казаки часто «верстаются» в дети боярские за заслуги или по другим причинам.
Боярско-казачья конница опирается на поместья, дети боярские и казаки кормятся с них и содержат своих коней, поэтому она является ещё и поселенным войском. Это войско может получать другие земли под поместья и тогда оно перемещается, поселяется на новых землях. Так это и происходит в России вплоть до кавказских войн XIX века.
Вся допетровская Россия была, по сути, большим поселенным войском. Причём особо выделяются поселенные казацко-стрелецкие войска по границам страны. Они освобождаются от налогов, им оказывается постоянная помощь: они находятся под угрозой нападения.
Засечные или оборонительные черты: Тульско-Рязанская, Симбирская, Белгородская, Изюмская – это всё поселенные казачьи войска, окружающие крепости-остроги с гарнизонами из стрельцов. Уезды вокруг городов-острогов делится на «станы» - военно-территориальные образования, которые формируют свои конные сотни или полки для нужд обороны, разведки или сторожевой службы. Это создаёт прочность и глубину пограничной обороны, её устойчивость: ни одна оборонительная черта не была захвачена противником. Были прорывы больших масс крымско-татарской или черкасско-польской (литовской) конницы, однако, прорыв черты – это не захват.
Именно боярско-казачьи полки, вместе со стрелецкими, берут Казань и Астрахань, отбрасывают Крымское ханство сначала от Тульской черты на Белгородскую, а потом на Изюмскую черту. Это они выбрасывают в Смутное время поляков вон из Москвы, а потом наносят им поражения на Левобережной Украине, отвоёвывают Смоленск, Чернигов и Киев по Андрусовскому миру 1667 года. Именно благодаря этой великолепной боярско-казачьей коннице, которую потом назовут просто «казачьей», Москва разрывает, в конце концов, кольцо окружения XVI века и выходит на «оперативный простор», чем сумел воспользоваться Пётр I.
Сегодня некоторые историки спорят о преимуществах «одоспешенной» польской конницы перед «неодоспешенной» лёгкой русской, и не понимают, кажется, что речь идет о русской казачьей коннице, которую мечтал иметь Наполеон. Почему? Лёгкая конница имеет преимущество в маневре, поэтому она может ударить лавой в лоб, а может уклониться и ударить с фланга, по обстоятельствам, и это решающее преимущество, которое имел в виду Наполеон.
Наполеон недвусмысленно восхищается нашей иррегулярной лёгкой конницей: «Дайте мне одних казаков, и я пройду с ними всю Европу». Когда приближенный к нему Арман Коленкур приводит в мемуарах, якобы Наполеон говорил, что с казаками в своём войске он «завоевал бы весь мир», то здесь речь идёт и о боярско-казачьих «поместных» полках допетровской России, которые завоевали для Петра I всю основную территорию России.
Однако, наши историки не Наполеоны. Они Смоленскую войну (1632-1634) всегда предъявляют, как доказательство слабости «неодоспешенной» русской лёгкой конницы, хотя эта война выражалась в осаде русскими Смоленска, захваченного поляками в Смутное время.
И забывают сказать о предательстве под Смоленском корпуса западных наёмников, составлявшего до 4000 человек, просто переходивших к полякам. Да, Смоленск тогда отвоевать не удалось, но это и не великое поражение, как его представляют: Поляновский мир 1634 года подтверждает предыдущий Деулинский мир с Польшей и границы, Россия даже приросла одним небольшим городом, он имеет один несомненный, положительный результат: Москва после Смоленской войны отказывается от института западных наёмников.
«Допетровские» мифы
Самый большой из таких мифов принадлежит советским историкам - это миф о «мирных землепашцах», которыми они называют поселенное на оборонительных линиях казацко-стрелецкое войско. Затем они обвиняют Москву в том, что она не защищает «мирных землепашцев» войсками! По сути, они требуют оголить Москву, оставив столицу без военного резерва, что говорит об их высокой компетентности. В то время как речь может идти об усилении пограничного войска, что Москва по возможности и делает.
В Петровское время все служилые люди «старого строя» именуются «однодворцами». Вот что сообщает о них Словарь «Брокгауза и Ефрона»: «Разряд однодворцев образовался из служилых людей, детей боярских и, преимущественно, низших разрядов – казаков, стрельцов, рейтаров, драгун и других засечных сторожей, селившихся в XVI – XVII веках на восточной и южной границах Московского государства для защиты его от ногайских и крымских татар. Служилые люди были и воинами и, земледельцами».
То есть Брокгауз и Ефрон знают, что «служилые люди» были поселенным пограничным войском, а наши историки до сих пор не знают.
Другой растиражированный миф, будто с реформами Петра I «поместная конница» в силу своей иррегулярности прекратила существование. Хотя Войско Донское, Войско Кубанское и все другие «казачьи войска» до Сибири и Дальнего Востока - это именно иррегулярная или поместная, поселенная конница.
Фельдмаршал Миних, сподвижник Петра Великого, во многом определявший военную политику России после Петра, в 30-е годы XVIII века создаёт из бывшей «поместной конницы», названной теперь «однодворцами», лейб-гвардии конные имперские полки и Ландмилицию. Только в Белгородской губернии сформировано 20 ландмилицких конных полков! В 1750-е годы Миних пишет в своих мемуарах: «…кроме того, в России были ещё однодворцы – люди, не зависевшие от дворянства и обязанные носить оружие…. Это те самые Однодворцы, из которых впоследствии были составлены Украинский корпус, названный Ландмилицией, лейбгвардии Измайловский и первый Кирасирский полки».
В 1735 году состоявший на русской службе Христофор Манштейн сообщает о Ландмилиции: «Это войско набрано из 200 тысяч бедных дворянских семей в областях Курской и Рыльской, так называемых однодворцев, владельцев одного двора, которые сами пашут землю, скажу мимоходом, что это превосходнейшее войско России». Области Курская и Рыльская до 1779 года входят в Белгородскую губернию.
Об «однодворцах» сообщает не только Христофор Манштейн. «Казацкие» полки из «однодворцев» активно участвуют в боях с Турцией на Украине, а потом в войнах на Кавказе. В 1788 году генерал-аншеф А.В. Суворов докладывает князю Григорию Потёмкину: «Войско казацкое из однодворцев, по Вашему указу только что сформированное, было пехотою на штурме Очакова и чудеса делало…» Заметим, что Суворов считает «однодворцев» просто казаками, и этим распространяет звание казаков и казачью службу на всех служилых людей «старого строя».
Общественный деятель К. Симонов сообщает о дальнейшей судьбе однодворцев. «В XVIII веке они переселялись правительством в предгорья Кавказа, оно рассматривало однодворцев как резерв казачьих войск на Кавказе. Этим убивалось сразу два зайца: решалась земельная проблема в России и размещались опытные воины на новых землях. Затем однодворцы переводились в казачье сословие, каковыми они, по сути, и являлись с самого начала их появления.
Поселившихся на Кавказской линии однодворцев, переведённых в казачество, стали называть «линейными казаками», они жили станицами и несли кордонную службу. В начале XIX века на линии поселили дополнительно ещё несколько станиц, набранных из бывших южных однодворцев, они составили Кавказский казачий полк».
Так «служилые люди» - дети боярские, казаки и другие из Центральной России получают на Северном Кавказе последнее своё имя – «линейные казаки».
Возвышение Москвы
Если допетровская Россия возвышается, значит, она проводит более эффективную внешнюю и внутреннюю политику, можно сказать, более умную, чем сопредельные Польша и Турция, поэтому она и возвышается, а её соперники – опускаются.
Внешняя политика Москвы - имперская, она старается привлечь на свою сторону всех возможных союзников, и благодаря этому со временем усиливается, и возвышается над националистическими Польшей и Турцией.
В военной политике Москва делает ставку на лёгкую поселенную, или поместную, казачью конницу, которая становится её главным оружием на поле боя. Стрелецкое войско имеет, конечно, своё значение, но стрельцы получают всё же несколько меньше земли под свои поместья, чем казаки, вообще, кавалерия в эти века – привилегированный вид войск.
Конечно, в допетровские века у Москвы были и поражения, и ошибки, и Смутное время, но весь основной массив земель России формируется всё же в допетровское время. Таким образом, своим возвышением Москва обязана московскому боярскому правительству и его царям, заслуги Петра I в том, что он смог опереться на достигнутые успехи и пойти дальше.
Виктор Каменев
Используемая литература
1. «Разряды ратных людей на юге Русского государства накануне создания Белгородской черты в первой трети XVII века», О. А. Курбатов, РГАДА, г. Москва, сборник №1 «О Донца до Ворсклы», Белгород, 2016.
2. «Областные разряды царского войска: от воеводских росписей до военных округов», О.А. Курбатов, к.и.н.,РГАДА, г. Москва, «Белгородская черта», сборник № 2, Белгород, 2017.
3. «Белгородская черта», В.П. Загоровский, издательство Воронежского университета, Воронеж, 1969.
4. «Белгородская губерния», И.Г. Пархоменко, Белгород, 2002.
5. «От Руси к России», Л.Н. Гумилёв, Москва, АСТ, 2015.
12-16.07.2020