8
Резиденция Вильгельма Оранского в Брюсселе, расположившаяся вблизи императорской, уступала последней в пышности и торжественности убранства. Это не ускользнуло от внимания Филиппа, из чего испанский принц заключил, что убранство сделано более скромным вполне намеренно. Он помнил рассказы отца о нежданно-негаданно свалившихся на Вильгельма, когда он был ещё ребёнком, землях, дворцах и титулах после неожиданных смертей дяди Генриха, графа Нассауского и его сына Рене де Шалона, принца Оранского*.
Вильгельм Оранский уловил намёк испанского принца, его приём, как и ожидал Филипп, оказался умеренным: торжественный и церемониальный, но быстрый и без набивших оскомину празднеств. Вильгельм сразу предложил испанскому принцу взглянуть на его нидерландскую живопись. Он помнил интерес принца Филиппа, слушавшего его рассказ о картине, которую он назвал одной из жемчужин своей коллекции, принц Филипп упоминал о Босхе в собрании живописи своей тётки Марии Венгерской. Оранский, поэтому, понимал, что, вопреки снисходительно-непроницаемой маске на лице, принц Филипп, на самом деле, сгорает от любопытства.
Картина эта, увлечённо повествовал принц Оранский, досталась ему в наследство от дяди Генриха, графа Нассау и Бреды, которого за ум и счастливый нрав любил государь император. Генрих Нассауский служил ещё отцу императора, Герцогу Бургундскому Филиппу Красивому.
- По рассказам весельчака-дяди, которые предназначались не мне, но которые я, будучи ещё ребёнком, слушал с открытым ртом, он нередко сопровождал герцога Филиппа в его визитах и путешествиях вместе с другим придворным, неотлучно находившемся при герцоге, его испанское имя я хорошо запомнил – Дон Диего де Гевара. Дон Диего хорошо знал Босха и не раз посещал его в Хертогенбосе.
Филипп внимал монологу принца Оранского, пока они неторопливо шествовали по залам, и старался ничего не пропустить. Диего де Гевара. Это имя упоминала тётка Мария, тоже в связи с именем его деда герцога Филиппа и картинами Босха. Вильгельм Оранский, тем временем, продолжал:
- Дядя Генрих Нассауский встречал мастера Босха и заказал ему эту картину. Он и сам был человеком неглупым, но упоминал, что взгляд мастера Босха поразил его своей проницательностью, будто тот видел всё, что происходит у него внутри.
Они вошли в обширный зал, где Вильгельм Оранский содержал доставшуюся по наследству коллекцию. Юный Вильгельм, любитель литературы, истории и языков, к удивлению Филиппа, не испытывал особой привязанности к живописи и приобретал картины скорее по обычаю и обязанности пополнять семейную коллекцию, чем от любви к этому искусству. Филипп рассматривал нидерландскую живопись, примечая уже узнаваемые стиль и сюжеты мастера Босха. Картины, изображающие трёх бредущих слепых, Несение Креста Христом с гротескно-злобными, но и неизъяснимо забавными лицами вокруг.
- Это копии, – рука Вильгельма улетела в сторону картин, есть среди них и авторские копии из мастерской Босха, - дядюшка, а вернее, его сын Рене, завещал мне только один оригинал, но какой! Были и другие картины из мастерской Босха. Их после смерти дяди увезла с собой его последняя жена – Менсия де Мендоса. Она не осталась в Нидерландах, а по просьбе её семьи вернулась в Испанию. Но эту картину дядя Генрих оставил своему сыну Рене де Шалону.
Принц Филипп, припомнив блистательную Менсию, герцогиню Калабрийскую по её второму мужу, на церемонии своего бракосочетания с португальской инфантой Марией, тем временем, уже с любопытством оглядывался по сторонам, пытаясь угадать, где же удивительная картина, но ничего необычного не увидел. Он вопросительно взглянул на Вильгельма Оранского:
- Ваша жемчужина находится в этом зале, дорогой принц Вильгельм? – Филипп задал вопрос невозмутимо, но в тоне его голоса слышалось невольное разочарование.
- Да, Ваше Высочество, – принц Оранский легко поклонился и указал на одну из картин.
- Триптих?
- Совершенно верно, Ваше Высочество, триптих.
Створки довольно большого триптиха ещё не раздвинули, с тем, чтобы принц Филипп рассмотрел сначала внешние стороны. Он стоял перед гризайлью* в коричневато-сероватых тонах. Сопки, горы, равнины, какая-то растительность. Нет ни животных, ни людей, в левом верхнем углу – маленькая фигура Бога-Творца с Книгой в руках. Плоская земля находится в круглой прозрачной сфере. Так могли бы изобразить землю живописцы древнего прошлого. Вполне ординарная живопись. Внутри, конечно-же, библейские сюжеты, вероятно, похожего качества. Что-нибудь из жизни Иисуса или Святых. Это триптих, а значит может использоваться как алтарная картина. Голос принца Филиппа звучал с едва уловимым разочарованием:
- Вероятно, начальные дни Сотворения Мира.
- Вероятно, Вы правы, Ваше Высочество. Не желаете ли открыть створки?
- Да, пожалуй, – равнодушный ответ Филиппа, казалось, не удивил Вильгельма.
- Эта картина рассказывает о многообразии Мира*, так её и называют, - как ни в чём ни бывало пояснил принц Оранский и сделал знак слугам.
Двое слуг развели створки...
Яркие, звонкие краски, звучащие, словно чарующая музыка, прозрачная, светлая воздушность, лёгкость, радость, изобилие, эротичность, миниатюрность, несмотря на внушительные размеры триптиха, множество небольших нежных, будто невесомых, силуэтов брызнули в Филиппа. Не в силах выдержать этот внезапный, броский удар света и яркости, Филипп зажмурился на мгновенье, отвёл голову чуть влево и вновь открыл глаза. Взгляд его упирался теперь в боковую створку. Рай.
Снисходительно-равнодушное выражение исчезло с лица Филиппа, будто его вовсе не бывало.
Он с любопытством, но бегло рассматривал удивительно-фантазийное, кораллового цвета строение посередине голубого круглого озера в центре левой створки, животных из разных частей света в верхней части, нежные, молодые фигуры Господа, Адама и Евы в нижней центральной части створки, нахмурился при виде тревожного тёмного водоёма с вылезающими оттуда маленькими, недобрыми животными существами в самом низу. Зло. Мелкое, едва заметное, но всё же заметное зло. Зло в Раю.
Филипп перевёл теперь взгляд на центральную панель триптиха. Забыв о протоколе, снисходительности и гордом достоинстве, несколько даже приоткрыв рот, он зачарованно взирал на нечто удивительное, непостижимое, никогда им в жизни до сего момента не виденное. Великое множество небольших фигур обнажённых людей ( сколько же их на центральной панели, если посчитать? А на всём триптихе?), лёгких, будто невесомых. Они собраны в группы, увлечены любовными утехами, лакомятся гигантскими плодами и ягодами или ведут оживлённую беседу.
Плоды и ягоды неимоверных размеров поедаются сразу несколькими людьми. Их позы активны и эротичны. Позы поедающих плоды или беседующих так же эротичны как и позы любовников. В центре - хоровод из всадников на самых разных животных вращается вокруг пруда с юными купальщицами. Ещё выше – пять дивных, невиданных строений, которые могли существовать только в снах или фантазиях. На одном из сооружений акробаты выполняют замысловатые трюки. Тоже обнажённые. Одетых людей совсем нет. Чрезвычайно странно. Филипп снова опустил глаза на нижнюю часть панели и, уже собираясь перевести их на следующую створку, вдруг обнаружил в самом углу одну-единственную фигуру в одежде. Кто же этот одетый в тёмные одежды человек? Сразу и не разберёшь. Ещё более странно.
Вот и боковая створка. Ад. Музыкальные инструменты как изощрённые орудия пыток и страданий. Филипп поморщился: музыка являлась его страстью с самого детства. Сидящий на стуле отвратительный монстр с птичьей головой заглатывает грешников, а затем испражняет их в бездонную яму. Центр адской створки занимает немыслимое существо: гибрид с туловищем-яйцом, ногами-деревьями, стоящими в лодках, и человеческой головой с круглой доской вместо шляпы. Но лицо существа, лёгкое и бледное, сродни людским фигуркам центральной панели, совсем не злобное, скорее печальное. Или ироничное? Внутри туловища – таверна, а на шляпе – волынка и музыканты-монстры. В верхней части створки – пылающий адским огнём город.
Ошарашенный принц Филипп стоял, не произнося ни слова. Он не знал, что сказать, не знал, что думать, не знал, что делать. На помощь пришёл Вильгельм Оранский, уже не раз наблюдавший похожее состояние:
- Не желаете ли присесть, Ваше Высочество? – Вильгельм указал на заранее
приготовленный изысканный и удобный резной стул, который слуги тот же час поставили рядом с Филиппом.
- Пожалуй, - принц Филипп невеличественно рухнул на стул. Он легонько потряс головой, дабы прийти в себя.
- Вы абсолютно правы, любезный принц Вильгельм, этот триптих, действительно, из ряда вон. Он заслуживает особого внимания.
Вильгельм Оранский ничего не ответил испанскому принцу, только подчёркнуто-учтиво поклонился более низким поклоном, чем подобало придворному его ранга и чем он поклонился бы обычно. Семнадцатилетний принц Оранский отличался начитанностью и умом. Он представлял себе, что сейчас происходило в душе Филиппа. Поражённый, словно молнией, наследный принц не имел в этот самый момент сил думать или оценивать, он только чувствовал и ощущал.
Иначе он немедленно обличил бы картину в ереси, что означало бы обличение Босха и дядюшки. Слова «из ряда вон» и фраза об особом внимании звучали двояко, в них слышались сомнения и неуверенность, слишком уж « из ряда вон» работа хертогенбосского художника. Но после более внимательного рассмотрения триптиха, которое, Вильгельм был уверен, произведёт испанский принц, он начнёт размышлять.
Это свойство работ хертогенбосского мастера более всего ценил Вильгельм Оранский: полные символов и загадок картины побуждали не к благоговению или поклонению, а к подробному созерцанию и размышлению. Что до принца Филиппа, если не брать в расчёт его деревянность и отсутствие какой бы то ни было гибкости в делах веры, что Вильгельм считал немудрым в будущем правителе такого обширного государства, наследник всех корон и скипетров не казался ему глупцом, а напротив, начитанным и думающим.
Вильгельм сразу приметил особенность принца Филиппа не говорить, предварительно не обдумав, этим принц Филипп походил не него самого. Сам Вильгельм не переставал удивляться и восхищаться смелостью мастера Иеронима Босха и дядюшки Генриха, заказавшего картину. Она в любой момент могла быть обвинённой в ереси, и Вильгельм не сомневался, что находилось немало тех, кто обвинял. Тогда и сейчас.
Когда к принцу Филиппу вернулась способность мыслить, он понял почему Вильгельм Оранский не открыл створки сразу. Не только и не столько чтобы наследный принц разглядел композицию внешней части. Этот потрясающий, поражающий воображение эффект, несомненно, был задуман художником или Генрихом Нассауским. Это важная часть композиции, часть картины, которую принц Оранский с блеском ему продемонстрировал.
Конечно же он, принц Филипп, далеко не первый, кто испытывал перед картиной подобное состояние. На несколько мгновений чувства и мысли зрителя парализует, как тело от внезапного удара. Принц Филипп встал со стула, вновь подошёл к триптиху и вновь начал рассматривать его, уже более внимательно, детально, даже придирчиво.
На этот раз принц, с детства регулярно бравший уроки рисования и живописи и пытавшийся писать, обратил своё внимание и на то, как положена краска. Здесь и в помине не было манеры ван Эйка - аккуратных, гладких, один на другой положенных тонких слоёв. Здесь краска положена быстрыми мазками, необычайно тонко, часто в один слой, отчего фигурки кажутся прозрачными, не имеющими ни веса, ни объёма .
Вильгельм Оранский терпеливо дождался когда испанский принц оторвал взгляд от триптиха и заметил:
- Выше Высочество изволили упомянуть о блестящей коллекции вашей тётушки, Её Величества Марии Венгерской. Поэтому Ваше Высочество несомненно знает, что Иероним Босх писал и иные картины – традиционные сюжеты из Библии.
- Ммда, - задумчиво, словно с каким-то облегчением, согласился Филипп, - я владею такой картиной, доставшейся мне от прабабки – великой католички Изабеллы.
- Если Ваше Высочество пожелает выделить малую толику времени в напряжённом листе Вашего пребывания здесь, Вы увидите чудесный триптих на библейский сюжет о Поклонении Волхвов.
Филипп молча и вопросительно смотрел на Вильгельма, ожидая дальнейших пояснений.
- Триптих – это, к слову, оригинал Босха, - находится в коллекции господина Яна ван Каземброта, придворного графа Ламораля Эгмонта. Я уверен, господин ван Каземброт был бы горд и счастлив принять Ваше Высочество в своём брюссельском доме.
- Возможно, я подумаю о кратком визите к господину ван Каземброту.
Принц Филипп бросил последний долгий взгляд на центральную часть триптиха и отправился из зала в сопровождении Вильгельма Оранского. Филиппу казалось, что яркий свет центральной панели всё еще окружает его невидимой аурой.
За изысканным ужином отменной кухни лицо принца Филиппа, уже несколько оправившегося от артистичного потрясения, приняло ровное, снисходительное выражение. Он мало говорил, ещё меньше ел. Он воздал должные и заслуженные похвалы коллекции Вильгнльма Оранского, однако, воздержался от отдельного разговора о поразившей его картине.
Филипп сократил завершающую часть визита до требуемого приличиями минимума, поблагодарил за приём, вежливо отклонил предложение принца Оранского сопроводить Филиппа до императорской резиденции и удалился в сопровождении только одного придворного, Руя Гомеса, с которым прибыл. Всю обратную дорогу, впрочем недолгую – резиденция императора находилась по соседству – принц Филипп размышлял о пресловутом триптихе.
Первою быстрою думою была мысль о ереси. Мастер Босх был самым обычным еретиком. Или необычным. Но мысль эта сама собою растворилась, когда Филипп вспомнил вызванные картиной ощущения. Невзирая на обнажённые фигуры, любовные утехи, казалось бы откровенные позы, картина каким-то волшебным образом не несла в себе тягучей эротичности Микеланджело или Тициана, которому Филипп собирался заказать несколько картин. Несмотря на явную эротичность, от центральной части триптиха исходило ощущение детской игривости и... невинности?
Как мастер Босх сумел совместить эротичность и невинность, являлось для принца Филиппа загадкой. И далеко не единственной загадкой. Может статься, дело здесь в нереалистичности лёгких фигурок Босха. В любом случае, ему следует разузнать о Босхе, его картинах и заказывал ли Босху картины его дед, герцог Филипп. Скорее всего, да.
Если Генрих Нассауский пожелал триптих, герцог Филипп не допустил бы не иметь работы от знаменитого художника, особенно перед лицом своего придворного. И если таков был заказ Генриха (а триптих граничит с еретизмом, и грань эта довольно тонка), что же тогда заказывал мастеру Босху его дед, Герцог Бургундский Филипп ? Он должен разыскать Филиппа де Гевару и посетить Менсию де Мендосу, когда вернётся в Испанию.
В доме господина ван Каземброта, польщённого визитом испанского принца-наследника, Филипп ознакомился с иной коллекцией. Ян ван Каземброт, поэт и секретарь графа Эгмонта, активно покупал современных живописцев и ценил гравюры. Работы ван Скорела, Ломбарда*, гравюры ван дер Хейдена, Кока и Флориса* преобладали. Принц Филипп невольно поморщился когда ему представили картину кисти германца Кранаха*. Филипп встречал его работы в Германии. Значит и здесь жалуют этого еретика, последователя презренного Лютера. Картина, впрочем, была превосходна, как и те, что он видел в Германии.
Были имена, кои принц увидел впервые. Он остановился перед примечательной картиной, изображавшей хорошо уже знакомое деревенское веселье. Характер работы настойчиво напоминал Босха, однако принц Филипп сразу определил, что писал не Иероним Босх.
- Какой-нибудь последователь Босха, - спросил Филипп хозяина, но в тоне его слышалось скорее утверждение, чем вопрос.
- Да, Ваше Высочество, - ответил ван Каземброт, - влияние Босха здесь явно чувствуется. Это работа молодого художника из Антверпена Питера Брейгеля**. Он, без сомнений, почитатель хертогенбосского мастера. А вот и триптих самого Иеронима Босха, - ван Каземброт указал на среднего размера картину, - он пришёл к нам со стороны моей жены. Её семья в своё время заказала триптих Босху.
И снова, как и во дворце Вильгельма Оранского, принц Филипп стоял перед почти гризайлью в серых тонах, изображавшим мессу Святого Папы Григория, на которой появляется Иисус. На сей раз принц Филипп сказал себе не разочаровываться раньше времени, а, скорее, ожидать встречи с неким чудом. Когда створки триптиха раскрыли, принц Филипп похвалил себя за совет себе же. Внутренние створки триптиха сияли яркостью красок и очарованием.
Центральная панель изображала всеизвестную евангельскую историю: на фоне обветшалого хлева Три Короля Земли, пришедшие к месту рождения Иисуса по путеводной звезде, поклонялись ему и преподносили дары. Но кто же этот полунагой человек, выглядывающий из хлева? По выражению лица и фигуры сразу не определить дружественно он настроен или враждебно. По его необычному облачению можно только сказать, что он чужестранец. Четвёртый король? Лжемессия? Обычный еретик, представляющий какую-нибудь лжерелигию? От всей их группы внутри хлева веет недобрым. Наблюдающие за таинством из-за хлева довольно бесцеремонны. А двое даже залезли на крышу. Мужчина наблюдает за происходящим, тогда как женщина смотрит в сторону. Итак, непостижимый хертогенбосец снова загадывал ему загадки.
*Рене де Шалон (1519 – 1544) – сын Генриха Нассауского, унаследовал со стороны матери титул Принца Оранского с 1530 года.
*Гризайль – живописное произведение, написанное тонами одного цвета, чаще всего чёрного/серого или коричневого.
*В XVI веке, в период жизни Филиппа II Испании, картину Босха «Сад наслаждений» называли «Многообразие Мира».
* Ламберт Ломбард (1506 – 1566) – выдающийся южнонидерландский живописец, гравёр и архитектор.
*Питер ван дер Хейден ( 1526 – 1569) – известный южнонидерландский гравёр и художник.
Иероним Кок (1526 – 1569) – известный южнонидерландский гравёр и книгоиздатель. Немало его работ навеяно мотивами, сюжетами, а иногда и просто подражанием Босху.
Франс Флорис (1520 – 1570) – видный нидерландский гравёр и художник-портретист.
*Лукас Кранах старший (1472 – 1572) – выдающийся немецкий художник. Последователь и друг Мартина Лютера. Написал копию с одного из «Страшных судов» Босха.
*Питер Брейгель старший (1525 - 1569) – значительный нидерландский художник и график. Работал в Антверпене и Брюсселе. Очевидец вторжения войск герцога Альбы в Брюссель.