ДОМ. ГОВОРИНЫ, ШУРУПОВЫ, СМОРЧКОВЫ, БУЛАХ…
В родном городе ломают дома. Уже столько их порушено. Шлакоблочные и кирпичные. И отчего-то сердцу больно, что исчезает то, с чем я рос. И, спустя годы, полюбил, возвращаясь сюда и памятью, и физически.
Совсем недавно еще один дом рухнул. Стоял через дорогу, наискосок к тому, где я провел детство и юность. Приехал в город и услышал, что его ломают. И пошел посмотреть, проститься… Разрушенные внешние стены обнажили изнанку комнат, внутреннее пространство, быт жильцов, что съехали отсюда. И было в этом обнажении что-то постыдное, как в прилюдном обнажении мужского или женского тела. То, что должно быть сокрыто от чужих глаз, выставлено напоказ…
Сокровенное. Его мало в жизни. И оно дорого! Его пытается уничтожить враг, чтобы не было в мире тайны, семьи, церкви, государства. Человеческий инстинкт, душа еще живы, сопротивляются этому наглому миру без тайны, покрова, любви, этой циничной вольтеровской усмешке все якобы разъявшего псевдоразума…
Еще одна моя печаль. Дома – вещественные памятники! И каждый разрушенный дом – это разбитая память о людях, живших в нем. И вот, сопротивляясь этой амнезии, спешу написать о тех, кто здесь жил.
Говорины… Цветной телевизор. Он был, пожалуй, первый в конце семидесятых, который увидел я в их семье. Шла трансляция хоккейного матча. Тогда играли Харламов, Михайлов, Петров, Якушев, Шалимов, Капустин, Мальцев, Шадрин…
Друзья детства, Леня и Вова Шуруповы, жившие в этом доме, позвали меня в квартиру Говориных, с разрешения хозяев, посмотреть матч по цветному телеку… Цветное булькало, пульсировало, сочилось с большого экрана… Дядя Коля работал машинистом тепловоза, зарабатывал неплохо по советским меркам. Небольшого роста, крепенький. Часто возвращался на наших глазах подростков с работы в промасленной робе, благо дом стоял у путей станции, откуда таскали тепловозы уголь на центральную ветку железной дороги. Тетя Галя, полная, округлая, с пышным бюстом и лицом в мягких складках, видимо, тоже неплохо получала. Сашка, их сын, симпатичный парняга, с обаятельной улыбкой и усами, был старше нас лет на пять, учился в техникуме, играл на танцах в вокально-инструментальном ансамбле. Рано он женился на красивой девчонке… После армии заметил - стал сильно выпивать. Разошелся с одной женой, женился на другой. Я уехал учиться в областной город, и иногда студентом встречал, добираясь домой, в электричке тетя Галю с дядей Колей, они ездили в Иркутск к жившей там дочери. Говорины живо интересовались моими делами, учебой, рассказывали, что видели меня по телевизору. А вот Сашкино лицо при наших теперь редких встречах менялось не в лучшую сторону – серело, бледнело, на него лег какой-то паршивый налет…
Вскоре тетя Галя заболела раком. И теперь они уже с дядей Колей попадались мне по пути в областную онкобольницу. Как утопающий хватается за соломинку, говорил мне дядя Коля об авиационном керосине, который якобы даже излечивает рак. А тетя Галя, некогда добродушная цветущая женщина с округлым лицом, резко худела, менялась… В последний раз, зайдя попроведать ее в дом, видел - лежала под одеялом вся осунувшаяся, со сжавшимся лицом, иссохшая, то ли в полудреме, то ли без сознания. Не стал будить…
Сашка умер скоро после матери. Люто мне было видеть его, еще молодого, в гробу. Будто холод смерти, ледяная стужа, сковавшие железом серое лицо, проникали и в мое сердце. Мне кажется - смерть матери как-то связана с сыном. Не оттого ли она приняла на себя муку страшной болезни, чтобы хоть как-то освободить, попытаться отмолить его от греха?
Дядю Колю изредка навещал в осиротевшем, холостяцком доме. В квартире, некогда теплой, приветливой и радостной, стало холодно, неуютно. Не прибрано, не сварено. Одинокий, со сдающим здоровьем, слезящимися глазами и задыхающийся, он вызывал жалость. Выпивал понемногу. Его перед смертью забрала в другой город дочь, где он тоже, говорят, тяжко заболел, физически сильно мучился и скоро умер…
На первом этаже жили Шуруповы. Тетя Маша за последние годы сильно сдала, осунулась. А квартира их была приветливая. Не раз угощала нас, оградных варнаков, тетя Мария своими шанежками, выпечкой. И сыновья, слава Богу, у нее удались. Один после техникума работает в городе, по угольной отрасли, другой на Украине, тоже заканчивал наш горный техникум. А вот отец, дядя Толя, умер нынешним летом, неожиданно для меня, да и для всей семьи. Еще в мае заходил, видел его живым. Он проводил накануне внука в армию. Говорили о вере - дядя Толя с тетей Машей с годами пришли к Богу - о политике… Он был дельный электрик на чулочной фабрике в «застойные» годы. Худощавый, светловолосый. Не пил по-черному, как множество мужиков вокруг, меру соблюдал. Поэтому и в доме все водилось. Музыкальный центр для детей, ставших юношами, купил, который на советские деньги стоил то ли рублей триста, то ли пятьсот?.. Целая большая зарплата за месяц, а то и две!
Сыновья учились, хорошо одевались, питались, не бедствовали, как некоторые парни-друзья из моего окружения, чьи родители сильно поддавали. Да и тетя Маша была с дядей Толей, как у Христа за пазухой. Это же видно по женщине – цветет она с мужем или хиреет… Прошлой весной я последний раз навестил тетю Машу после Пасхи. Посидели, похристовались, почаевали. Я подарил ей какую-то православную книжку, она мне гостинцы для матери, вещи, что уже не носила, раскрашенное яйцо. На кухне у нее над столом висела старая икона Почаевской Божией Матери. Неслучайно. Кто-то из предков был с Украины. И чернявость ее и младшего сына, видимо, от тех корней. А сама выросла уже в Сибири. Вспоминала, какая была шустрая да егозливая, за что ее часто старшие грозились накормить березовой кашей – высечь веником! Отец ее ли, Анатолия был ветеран Отечественной войны. Я застал еще его в живых, когда подростком гулял в их дворе. Он любил собак. Была у него и своя чернявая пушистая любимица по кличке Астра… С ним мы еще ездили по грибы на передаче, что шла до Свирска, и по черемуху. Умер он, тоже помню…
Летом сильно занемогла тетя Маша. Упала на улице, когда выходила в магазин да сыну по огороду помочь, Леня жил в частном доме… Да так и не отошла...
Через стенку от Шуруповых жили Сморчковы.
-Хороший был мужчина дядя Толя,- сказала мне со светлой какой-то улыбкой его соседка сверху Наталья, когда услышала соболезнование о нем по местному телеканалу.
Ольга, дочь их, худоба-худобой в юности, располнела с годами, как некогда привлекательная и дородная ее мать, что работала на молокозаводе… Потеряла Оля в молодости мужа в аварии. Дети теперь уже почти взрослые. Как-то бесплатно провезла меня в автобусе. Возвращался поздно вечером к родителям, она оказалась кондуктором в салоне. Отказалась, махнув рукой, взять плату, которую ей протянул. Андрюха, брат ее, могучий мужик, каким был и дядя Толя в зрелости. Бывало, закидывал в кузов неразбортированное колесо от МАЗа без помощников. Он водил эту грузовую мощную машину, как после и сын. Только вот семейная жизнь у Андрея не задалась в отличии от отца. То ли пил не в меру, то ли распутничал, то ли не те женщины попались?.. Поменял их уже три, однако.
Сейчас гараж их, который они строили, заливали из шлакобетона, купив после трехлетней жизни на заработках в Монголии советский «Запорожец», стоит без ворот, зияет пустым отверстым черным зевом… Также сиротливо без дома стоят еще неразломанные стайки Говориных. Рядом скамейка, на которой мы пытались ущипнуть за мягкие места в юности симпатичную стройную Ленку Гнетову. И ее сестру Ирку, схлестнувшуюся потом, с молодым и красивым, после армии, Андрюхой, что для меня было диво! Я бы выбрал на месте Андрюхи Ленку, которая нам не давалась, грубила, рубила, показывала от ворот поворот. Ира была мягче по характеру и по голосу. Улыбались обе приятно… В этом доме у них жила старшая сестра, к которой они приходили в гости.
На втором этаже напротив сестры Лены и Иры жили тетя Зина Буллах, дочь ее Наталья и сын Валерка… Валерка в моей юности сошелся с нашей соседкой по коммуналке Людкой, что старше меня была лет на десять и имела уже ребенка, случившегося в деревне, куда она распределилась после педучилища. Валерка был мастер по радиоделу, учил меня и соседа Сашку собирать самодельный радиоприемник. Любил он и выпить, отчего у него случались скандалы с Людкой и ее матерью Риммой, они жили в одной квартире. Родила ему Людка еще одного сына Сережку. Позже они уехали в Калинин, ныне Тверь, где и расстались. Людка и ее мать любили жить побогаче, в довольстве, а Валера все меньше денег приносил, а которые и пропивал... Сам он ездил, пока был в силе, в какие-то командировки, на заработки, аж до Владивостока! Последний раз его видел лет уж, наверное, двадцать назад, когда он заезжал к матери. И тут случилось ему гульнуть с сестрой Натальей, что была помладше его лет на пять. Пьяный к пьяному цепляется. Что-то расскандалились они с сестрой, а мать их тетя Зина, пожилая уже седовласая старушка, мирила и на упреки отвечала:
-Вы мне оба дороги, как вот эти пальцы на руке!- показывая она руку, на которой не было одного пальца - оставила его под немецкой машиной, работая в фашистком плену. Ее жизнь, как она мне порассказывала, была сплошной бедой. На Украине в селе Вербивка Хмелевского района Кировоградской области она девчонкой пережила страшный голод, что случился в тридцатые годы. Умерли отец, мать, бабушка и дед. Помнит, как они пухли у нее на глазах, ели траву, как их закапывали, хоронили. Оставшись одна, она мыкалась от деревни к деревне, по родственникам и где примут, хоть немного покормят. Грянула война, когда она была уже девушкой. И ее с такими же молодыми, как сама, парнями и девчатами, немцы загнали в вагон и повезли в плен, в Германию работать. Был концлагерь, фабрика, серая жизнь. Продых только на работе у крестьян, фермеров, что получше кормили и относились почти по-божески, по-человечески. Освободили в сорок пятом. Она руки целовала солдатам, когда передавали на мосту советским войскам ее и других таких же пленных.
Вернулась на родину, где ни кола, ни двора. Устроилась работать на шахту, здесь встретила мужа. Стало, вроде, полегче. Родился сын. Но муж то ли бил, то ли неверный был. Бежала она от него, завербовавшись в Сибирь, боясь за сына, как бы не отнял. В поезде поняла, что беременна вторым ребенком. Родила дочь уже в Черемхово. Тут ее приютили, работу дали, садики-ясли, коммунальную квартиру. Зарабатывала мать, дети росли, учились. Дочь на бухгалтера, сын на радиотехника. Только личная жизнь у них не особо клеилась. Наташка, молодая и гордая, сошлась с мужиком, что вскоре повешался. С сыном от него выскочила второй раз за отсидевшего в тюрьме Зябликова, родив еще дочь. Второй по пьяне бил тещу по голове, да и жену заодно, и не только кулаками, но и другими предметами. Сел в тюрьму и другой раз. В девяностые, когда в город пришла безработица, Наталья уже не могла найти достойной работы, опустилась, стала сильно выпивать. Сын ее, в поисках заработка, погиб в аварии, сбила машина в Иркутске. Только за дочь держалась Наталья, что училась и была красивой, как когда-то она, в молодости. Тетя Зина плюс к пенсии, которую тогда, бывало, не платили или платили невовремя, приторговывала на бойких людных местах семечками, пока хватало здоровья. Но здоровье, особенно ноги сдали, от сына несколько лет никаких известий - жив или нет? Внуки, с которыми водилась в детстве, из Твери не пишут. Ездила она раза два в гости к ним, пока были силы. Но голова, пробитая не раз, здоровье окончательно ушло, стала тетя Зина жаловаться родным и мне на какие-то газы, что якобы поступают в ее комнату от соседей. Вместе с тем были у нее и здравые мысли! Как-то улыбнулась по-особенному хорошо, открыв мне дверь:
-Я подумала сегодня, что ты вот хорошим вырос! Не все же плохие…
Она цеплялась за меня перед уходом, не хотела жить с выпивающей дочерью, которая за ней все же ухаживала.
Как-то, проходя издали, по путям, мимо их дома, увидел старенькую одинокую фигурку, что сидела на стуле у двери в дом. И подумал с тоской, глядя на раскрытые летом окна их квартиры на втором этаже, из которых не доносилось ни единого звука:
-Никому-то ты не нужна…
Подслеповатую старушку выводили внучка или дочь изредка подышать, и садили на стул. Двигалась она уже с трудом тяжелым огрузшим телом.
Не успел свозить ее в церковь, она хотела. И батюшку не привез, как обещал. Ушла, так и не узнав ничего о сыне… Наталья после смерти сына своего Дмитрия задумалась о Боге. Тете Зине внук явился во сне еще при жизни, заявив с вызовом-претензией: «Совсем забыли меня!» Мать Наталья срочно напекла блины, помянуть… Тетя Зина после смерти тоже приснилась дочери живая, с открытыми глазами, окончательно уверив ту в существовании потустороннего мира... Горько запалакал в Твери только внук Сережка, с которым много в детстве водилась тетя Зина, узнав о ее смерти.
Других жителей этого дома я знал слабо. Одна из них, заходившая в гости к Булахам - жила уже в другом панельном пятиэтажном доме - говорила при мне со вздохом:
-Жалко дом, рушится. А раньше дружно жили, во дворе в лото все играли, вместе гуляли!
Мое воспоминание об этом доме, как вздох об ушедшем времени и людях, живших в нем. Вздох – уже почти бессловесная молитва за умерших и еще живых. Спаси Господи их души, не смотря на павшие стены!