Новый фильм Роя Андерсона «О бесконечности», замыкая трилогию, куда входят «Песни второго этажа» и «Голубь, сидящий на ветке, и обдумывающий бытие», блистательно подводит ее завершающий итог: написана картина Мира, каким его видит Андерсон – художник и социальный философ. Здесь режиссер переступает границы жанра: в отличие от первых двух фильмов, где имеются сюжеты, «О бесконечности» составлен из фрагментов, никак друг с другом не связанных, - следовательно, это уже не столько художественный фильм, сколько произведение современного видео искусства. Приведу некоторые из фрагментов.
Над руинами Кёльна, узнаваемыми по фермам моста Гогенцоллернбрюкке, обрушенными в Рейн, в позе влюбленных с картины Марка Шагала «Над городом» (1914 – 1918), обнявшись, парят мужчина и женщина.
Ожившая картина художников Кукрыниксы «Конец. Последние часы в ставке Гитлера». В бункере, положив головы на стол, развалились фашисты, забывшиеся в пьяном сне. Гром мощной бомбардировки, обрушившейся на ставку, заставляет их очнуться. Открывается дверь, и в бункер входит Гитлер; потолок дрожит от взрывов, и из его щелей на Гитлера сыплется песок.
По крутой изогнутой улочке медленно поднимается процессия: мужчина, одетый по моде начала XX века – в черные брюки, сюртук и котелок, тащит на себе огромный крест, а несколько стройных молодых людей обоего пола его осыпают ударами бичей; лицо бичуемого рассечено и кровоточит.
Пациент приходит к врачу, но он снимает халат, так как прием уже закончен. Больной жалобно скулит, и просит его принять, но врач непреклонен. В конечном итоге они с медсестрой выталкивают пациента за дверь.
Посреди неглубокой выемки стоит столб, радом с ним – раскрытый гроб. Четверо солдат приводят полуобнаженного мужчину, осужденного на казнь, привязывают его к столбу, и отходят, как надо полагать, на дистанцию выстрела.
На вокзале публика дожидается прибытия поезда. Вдруг один мужчина, разъярившись, бьет по лицу женщину, с которой он до этого разговаривал; потом он ее бьет еще раз, - сильнее, затем сбивает ее с ног, и тогда окружающие его хватают и закручивают руки за спину. Но как только они его отпускают, он принимается за прежнее, и его снова обездвиживают.
Молодой отец, играя, подкидывает своего младенца в воздух; эту сцену снимает фотоаппаратом бабушка ребенка.
На обочине шоссе стоит видавшая виды легковая машина. Задрав капот, в ее моторе копается пожилой мужчина. И т. д, и т. п.
Изложить содержание этих эпизодов – это ничего не передать, - надо видеть, как они сделаны. Здесь отсутствуют крупные планы; актеры играют в бесстрастной манере; все диалоги – на шведском языке без единого титра, и перевод совершенно не нужен, так как ситуации говорят сами за себя. Эти сценки своей простотой и однозначностью наводят на мысль о театре абсурда.
Главным же средством отчуждения от действительности являются декорации, образованные гладкими поверхностями, лишенными каких либо деталей; это – некий стерильный мир, аналогичный антуражу картин Де Кирико, Дельво, и Магрита. Именно декорации, и замечательный аудиоряд сообщают картине атмосферу ирреальности и остранения, обеспечивая возможность возвышенного иносказания о «человеческом, слишком человеческом» ( Ф. Ницше).
Май 2020г.