Инокиня Тамара бежала по двору монастыря к воротам. Ее довольно короткие каштановые волосы развевались на весеннем ветру и блестели в лучах вечернего солнца. Старенькая игумения догоняла свою келейницу и пыталась крикнуть «остановись», но не справлялась с дыханием и нервами, и едва шевелила губами. Инокиня оглянулась, бросив на игумению косой недоброжелательный взгляд, и вот уже ее ноги в обтягивающих черных джинсах завернули за ворота монастыря. Когда игумения выбежала за ограду - увидела, как мать Тамара села в монастырский внедорожник, и через несколько секунд машина набирая скорость помчалась прочь.
Игумения Анна вернулась в трапезную, села на скамью за паломническим столом и зарыдала.
К ней подбежала молоденькая послушница Маргарита, которая расставляла тарелки с едой на столы и испуганно спросила:
- Матушка, что с вами?
- Дура я, дура! - только и смогла сказать матушка.
На следующий день за трапезой Игумения рассказала сестрам:
- Наша казначея инокиня Тамара собирала с благодетелей деньги на монастырь и клала их в свой карман, ну что ж, теперь обзавелась московской квартиркой. И на машине монастырской ездит, где хочет. И неизвестно вообще, как она живет.
После этих слов прекратился стук ложек о тарелки. В трапезной повисло злое молчание. Сестры осуждали мать Тамару. Вдруг в тишине послышался плач. Все обернулись. Плакала благочинная.
- Что с тобой, мать Ирина? - спросила Игумения.
- Мать Тамара позавчера подарила мне свою скуфейку, - сказала мать Ирина и со слезами посмотрела на матушку.
- Скуфейку и все ее облачения надо сжечь, почему ты не благословилась взять вещь? - спросила игумения подавленно.
Мать Ирина молча печально смотрела на игумению.
Ночью инокиня Тамара много курила в еще необставленной и почти пустой квартире в недавно построенном многоэтажном доме. Она бросила эту старую привычку в монастыре, но сейчас она к ней опять вернулась. Было тягостно еще и оттого, что в неустроенной квартире нигде еще не висело зеркало. Она невольно искала зеркало взглядом и не находила. «Как в доме покойника завешивают все зеркала», почему-то думала с тревогой и от этой тревоги еще больше курила. Утром инокиня надела белый платок и длинную белую юбку и поехала к правящему архиерею. Она оклеветала матушку, подмешав к правде ложь. Представила даже какие-то финансовые документы, умело подобранные.
На следующий день за игуменией приехала машина. На сборы дали два часа. Настоятельница беспомощно сложила вещи. Она волновалась и забыла много нужного в своей игуменской келье.
Матушку увезли в дальний монастырь в качестве рядовой сестры. Сестры плакали...
Через три дня назначили настоятельницу из другого монастыря.
И вот новая матушка, вчера еще благочинная далекой малоизвестной обители, поднялась по каменным ступеням старинного крыльца игуменского дома и позвонила в дверь. Через минуту дверь открылась, и вышла худенькая сестра с бледным одухотворенным личиком.
Новая матушка сказала:
- Я - исполняющая обязанности настоятельницы этого монастыря, мать Татьяна, могу я видеть мать благочинную?
- Это я. Благословите, матушка, - тихо и робко сказала мать Ирина и сложила руки под благословение.
«Какие же сестры здесь кроткие!» - подумала матушка Татьяна.
Время текло. Через неделю мать Алевтина с послушницей Маргаритой мыли окна в библиотеке.
- А какая новая матушка у нас, просто ангел! - сказала Маргарита, расстилая на подоконнике клеенку.
- Да, милость Божия, что нам ее послали, - ответила мать Алевтина и вытерла с окна потеки тряпкой в пухлой руке.
Матушка проходила по коридору мимо библиотеки и случайно услышала эти слова. Чтобы не возгордиться от похвал, она стала мысленно укорять себя: «Дрянь, обжора, лентяйка», - хотя эти слова совсем не соответствовали ей.
После послушания мать Алевтина спросила:
- Рита, ты видела Крест, который нам привезли?
- Нет, а что, уже привезли?
- Да, еще вчера. Сходим, посмотрим?
Они вышли из старого кирпичного дома и прошли по аллее, а затем по мокрой светло-зеленой, искрящейся на солнце траве. На земле, в траве около постамента лежал белый мраморный поклонный Крест. Его еще не успели установить.
Маргарита сначала горячо улыбнулась, а потом огорчилась.
- Ты что? - спросила инокиня Алевтина.
- Да вот, думаю о нашем Господе, Его ведь апостол Иуда предал. Вот и мать Тамара так же предала матушку Анну? Как Иуда? Так же?
Мать Алевтина вдруг закрыла лицо рукавом и заплакала.
- Бедная она, мать Тамара, несчастная! - с большим состраданием сказала мать Алевтина.
Маргарита замерла. Она подумала: «А разве может быть жалко её, предательницу? Жалеть её? Не может такого быть!». И тут ей тоже стало ее очень жалко. И всех стало жалко…
Недавно прошел дождь и по траве стекали крупные капли воды, каждая из них отражала по лучику солнца. Пели птицы, множество птиц, особенно хорошо пели два соловья - один на березе, другой на осине. Пожилая паломница в серо-голубом фартуке прошла мимо с тачкой свежескошенной травы для коров.
Маргарита подняла голову и посмотрела мокрыми от слез глазами в небо - какое же сегодня небо глубокое! И светлое. А говорят, Иуда на осине удавился… Может, просто легенда такая. И вот потому-то осина дрожит с тех пор от малейшего ветерка. А береза, увидев все это, от ужаса побелела. Может и правда так было. Только откуда в Палестине березе взяться?.. Из глаз отчего-то снова потекли слезы.
Но соловьи всё пели, а небо было синим-синим, каким бывает только в самом начале лета.
3.06.2020