Родной городок встретил меня приветливым июньским солнцем, лениво покачивающимся на подушках из взбитых белоснежных облачков. Глубоко вдохнув полный гари воздух, я огляделась. Отчаливший состав прощально просигналил вышедшим пассажирам, которых расхватали встречающие, и я осталась стоять на перроне в гордом одиночестве, опираясь на ручку своего чемодана на колёсиках. Сердце отбивало удары быстрее обычного. Два года. Два года.
Злата опаздывала. Я уже было собралась ей звонить, как увидела спешащую по направлению ко мне подругу.
- Привет, в пробке проторчала! Я прямо с работы! На три дня отгулы взяла! Петьку ещё в выходные к матери в деревню отвезла! Как доехала? Жара видишь какая? - затараторила Злата, притягивая меня к своему пухлому телу.
А потом мы ехали в её видавшей виды Мазде к ней домой, и я невольно думала, что боль, от которой сбежала два года назад, покинув город, пытаясь обмануть себя, никуда не делась, продолжая жить и вибрировать во мне, словно туго натянутая струна.
Через пару часов, сидя за накрытым столом на кухне, подруга разлила привезённое мной вино по бокалам:
- За встречу?
- Помянем! - отрезала я
- А если...
- Что если, Златка?! - взорвалась я. - Нет его в живых! Понимаешь? Сегодня ровно два года, как он пропал! Два года! Я потому и приехала, чтобы ты не оставалась одна в такой день, знаешь ведь!
- Но ведь тело так и не нашли...
- Не нашли, - нервно пригладив длинные волосы, глухо повторила я. - Но он бы никогда не оставил семью так просто. Никогда!.. Поэтому пей и поминай своего мужа, Златка! Поминай Женьку!
Мы выпили молча. Киндзмараули не стало лекарством, способным хоть как-то отпустить или ослабить то, что проросло в душе со дня исчезновения Жени. В гнетущей тишине, которая повисла на кухне, каждая из нас завернулась в свой лоскут безнадёжности.
- Лер, - наконец нерешительно позвала меня Злата. - Сказать, что хочу. Ты только не подумай, что я свихнулась или что крыша у меня поехала. В такое трудно поверить, но...
И Злата опять замолчала, а я настолько увязла в своих мыслях, что слова подруги восприняла не сразу.
- Лер, помнишь ту площадку в парке, где нашли права Жени? Там ещё три дуба стоят.
- Злата, какие дубы, ты о чём? - очнулась я.
- В парке есть детская площадка, а недалеко от неё дубы растут, - терпеливо стала объяснять подруга. - На другой день после того, как Женя не пришёл домой, там дети играли, его водительские права в траве нашли, помнишь?
- Помню, конечно.
- Так, вот...
На кухне неожиданно стало душно, и возникло ощущение нехватки воздуха, который сделался тягучим и липким, и дышать им было совершенно невозможно.
Злата, приложив руку к груди, пыталась унять волнение.
- Один из дубов - это Женя, дух Жени в нём. Я чувствую его, уверена, что это он. Когда прижимаюсь к стволу, узнаю его тепло, он треплет ветвями меня по голове, по плечам, - голос Златы дрожал, но она продолжала говорить. - Я пошла туда через месяц после его исчезновения и теперь хожу постоянно. К этому дубу меня потянуло сразу же. Потянуло сильно, неодолимо, безудержно. Я не сумасшедшая, Лер, не сумасшедшая!
Последние слова Злата выкрикнула, а после заплакала, тихо так заплакала.
Я плакала вместе с ней, плакала внутри себя, стараясь не пустить слёзы наружу.
Не представляя что ответить, как реагировать, вымученно спросила:
- Ты отведёшь меня завтра к нему? Покажешь его?
Заплаканная Злата утвердительно кивнула в ответ.
Ночью я тщетно пыталась уснуть. Мозг сопротивлялся, анализируя, вспоминая, не давая возможности организму насладиться отдыхом. Сон накрыл меня только под утро.
Солнце было таким же приветливым, как и накануне, также утопало в пушистых ватных облачках. Шёлковая зелень соперничала с бархатной синевой неба. Со стороны детской площадки доносились смех и голоса малышей и их мам, и казалось, что всё это происходит в каком-то другом измерении, где царят счастье и гармония.
Мы стояли со Златой перед тремя красавцами-дубами, росшими чуть поодаль.
Деревья возвышались над нами, воплощая в себе уверенность, силу, энергию. Они были совсем нестарыми эти исполины, покрытые ровной, светло-серой корой и поражавшие глаз ажурными, раскинувшимися огромными шатрами, кронами. Солнечные лучи весело играли в едва трепыхавшейся листве.
Ничего. Я не чувствовала абсолютно ничего, глядя на них.
- Это он! - Злата приблизилась к дереву в центре и, попытавшись обхватить его широкий ствол, прильнула к нему. А затем, прикрыв глаза, положила щёку на бороздки коры, и замерла так на какое-то время.
Мне стало страшно за подругу. Против воли меня делали свидетелем того, как неведомый, жестокий мир, мир воспалённого сознания, поглощал Злату целиком, уводя из реальности.
- Что ты там стоишь, Лера! Подойди поближе и сама увидишь, что это Женя! - она отошла в сторону, освобождая мне место возле дуба.
Не споря, я сделала несколько шагов вперёд и, вытянув руку, провела по коре.
Внезапно небо покачнулось, и неизвестно откуда взявшийся ледяной ветер пробрался под лёгкую ткань платья, покрывая кожу тысячами колючих иголочек. Холодный воздух привёл в движение крону, две большие кряжистые ветки вдруг опустились и сомкнулись на моих плечах. От ощущений можно было сойти с ума: это были прикосновения мужчины, близкого и родного, и чего-то чужого и инородного одновременно.
Ветви заскользили по моему телу, как раньше руки Жени, и в тот момент я по-настоящему поняла, как истосковалась по нему за эти два года.
Когда-то, откидывая голову влево, я направляла его поцелуи по шее, правому плечу, груди. И теперь неосознанно повторила этот жест.
И сразу же на шее справа заколыхались, заволновались, зашелестели листья, передвигаясь к плечу, опускаясь к груди, тревожа память, дёргая за ниточки воспоминания, пробуждая желание.
- Женя! Женечка! - инстинктивно моё тело стало искать продолжения, стремиться к сближению, проснувшееся возбуждение въедалось в мозг, впитывалось в сердце. Не видя никого и ничего, вычеркнув из поля зрения всё окружающее, напрочь забыв про Злату, я упала на широкий ствол, как падала тысячи раз в объятия Жени. Мои пальцы нежно прошлись по листве, а потом я запустила их поглубже, сжав в ладонях сразу несколько листьев, ведь это были волосы Жени. А он в ответ, привычно опутав меня собой, притянул ещё ближе, не разжимая сцепленных ветвей.
Горячая, нагретая солнцем шершавая кора соединилась с моей кожей, и я, вдыхая запах живого существа, обнимавшего и ласкавшего меня, утонула в страсти, перестав существовать в этой действительности, в этом мире, на этой планете.
Выплывать обратно оказалось сложно, мучительно и стыдно. Ветер стих также внезапно, как и начался, и дуб, отпустив меня, застыл с поникшими ветвями.
Первое, что я увидела, были широко распахнутые, остекленевшие от ужаса глаза Златы. Не проронив ни слова, подруга развернулась и побежала прочь.
Я уезжала домой в этот же день вечером, без проблем поменяв билет. Разговора со Златой не получилось, она категорически от него отказалась.
Стояла у окна и молчала, повернувшись ко мне спиной, пока я собирала вещи.
Перед вокзалом я попросила таксиста завезти меня в парк и подождать.
- Женя, я вернусь, вернусь! - твердила я, целуя древесную кожу: - Мы теперь часто будем видеться! Мы нашли друг друга.
И снова поднялся ветер, и ожившие ветви стали блуждать по моей спине.