Я никогда не доживалась, чтоб совсем без гроша. То есть, доживалась, но только так, надёжно заземлившись. То есть, если есть где жить и что жевать - гроши вторичны. До такого доживалась, да. Даже готовить научилась однажды.
Родители разъехались по командировкам, бабушки внезапно оказались где-то ещё, я разбила два яйца в сковородку, они присохли и сгорели - так я узнала великую масляную тайну. Дальше уже всё получалось само собой. А, да! - ещё соль: не стоит высыпать в стряпню всю солонку сразу.
Казалось бы, в поезде эти знания ничего не стоят, но нет, вполне себе пригодились. Я рассказывала о своём опыте Саяре, она загадочно хмыкала:
- Какая ты юная!
Она, конечно, выглядела на пару лет постарше, но при чём тут это.
Саяра села на небольшой станции, стоянка пять минут, райцентр. Она склонялась под тяжестью сумки, как плакучая ива. Поставила сумку рядом со мной (я сидела у окошка), всколыхнулась всем своим гибким телом, тонкие руки рванули сумку вверх, заколыхались, будто вот-вот переломятся. Не переломились. Сумка заняла своё место на третьей полке, руки опали вниз. Буря утихла. Саяра села в середину дивана напротив, ноги выпорхнули из босоножек на гигантских каблуках, взлетели и успокоились рядом со мной.
- Ноги устают от каблуков, - пояснила она, встретив мой взгляд. Голос был ленивый, тягучий, жаркий голос лета.
Саяра была воровкой.
У неё был билет в общий вагон, она пошепталась с проводниками и вернулась в нашу плацкарту уже законной жительницей.
- Нам девушкам лучше держаться вместе.
В ней было много житейской мудрости. И ещё эта восточная красота - она меня поразила.
Мы моментально подружились. Я болтала о том, о сём, она хмыкала, вставляла банальные замечания своим тягучим голосом - и банальности наполнялись первозданным смыслом.
Когда я болтаю, это случается просто от хорошего настроения - я ведь, вообще-то, болтаю не о себе. Я разглядываю всё вокруг, и пою о том, что вижу.
- Стоп-кран совсем ржавый.
- Наверное, кокаколой залили, от неё железо ржавеет.
Её наблюдательность привела меня в восторг.
- Парень на перроне смотрит прямо на нас.
- Размечтался. Он с женой едет.
К парню подбежала девушка и они запрыгнули в соседний вагон.
И так обо всех. Она читала людей, как книги.
Мы говорили до утра и не могли наговориться. Я не встречала подобных людей. Саяра пыталась противиться, отвечая односложно в своей тягучей манере, но под утро не выдержала и сдалась.
- Знаешь, а я ведь воровка, - сказала она с гордостью. - Но ты не бойся, я тебя не обижу.
А я, кстати, и не боялась. Мне было жутко интересно.
Отец проиграл Саяру и её маму в карты. Саяре было одиннадцать лет.
- Мама говорит, мой отец был очень красивый. Я не знаю. Я нашла его в прошлом году. Живёт в какой-то юрте. Куча сопливых ребятишек, и сам такой... пришибленный. "Дочь моя! Заходи, пожалуйста, как мы рады тебя видеть! Жена, неси чай, лепёшки, всё неси!" Чай с лепёшками у них - всё. И обнимать меня лезет. А зачем меня обнимать? У меня карманы пустые, я ж не дура. В общем, хотела его унизить, назвать нехорошими словами, но не стала. Он сам себя унизил. Дала детям денег и ушла.
Мне повезло, что я маленькая была. Я не забеременела. Мама забеременела, а я нет. Мы сбежали и уехали в Ташкент на третьей полке в общем вагоне. Нас все жалели. Помогали на полку залезать, кормили. Мама хотела сделать аборт, а я плакала и просила оставить. Она сказала: "Тебе надо - ты и возись". Я и возилась. Я его назвала "Ильхом", правда, красивое имя? Братик мой.
- Когда ты выйдешь замуж, он будет твоим детям как старший брат! - я решилась помечтать за неё.
Мягкое выражение слетело с лица Саяры:
- Я! Никогда! Не выйду! Замуж! И я не хочу никаких детей.
Саяра расспросила меня о моих планах на ближайшее будущее, похмыкала, потом завела в мой телефон несколько своих номеров, и заставила вызубрить адрес:
- Там одна бабушка живёт, если совсем некуда будет пойти, иди к ней. Не прогонит.
Конечно, я не сомневалась, что у меня всё будет окей, но Саяра меня завораживала своей необычностью. Мне было интересно всё, что она говорила и делала - как самая интересная в мире книга - и хотелось читать, не отрываясь.
Я позвонила ей через три месяца, в промозглом сентябре, когда баба Наташа орала за окном:
- Суки-проститутки драные, быстро жрите, давайте!
Она кормила окрестных котов.
Накануне она накормила меня, открыв дверь на стук, ни о чём не спрашивая, вдёрнула за мою заледеневшую руку в квартиру:
- Разувайся! Нечего мне тут грязь разводить!
И, пока я разувалась, уже из кухни:
- Или чай пить!
К чаю был сервирован серый хлеб тоненькими ломтиками, перловка с привкусом бульонного кубика, подсолнечное масло в чайной чашке и тоненько нарезанная луковица. И соль, конечно.
- Открывать? - баба Наташа держала банку кошачьего корма.
Я поняла, что это самая дорогая часть меню, и замотала головой:
- Спасибо, не надо!
Она постелила мне на огромном сундуке под вешалкой в прихожей, проверила замок, и прошлёпала к своему дивану. Комната была всего одна, и диван выполнял роль кровати. Она кряхтела и что-то бормотала себе под нос, устраиваясь на ночлег. Потом вдруг заорала:
- Тебя как звать?
- Изабелла.
- А я баба Наташа.
Так я познакомилась с Натальей Эрнестовной.
А назавтра я позвонила Саяре.