- Я вовсе не так умен, как вы думаете,- ответил я, - к тому же, мне совершенно нечего скрывать. Этот альбом попал ко мне по случаю и хранит чужие секреты. Мне очень хочется узнать, что означают эти письмена, но я не знаю, как к ним подступиться.
- Есть много способов скрыть истинное значение написанного, - ответил Викентий Иванович. - Иногда это простая замена алфавита. В таком случае вы можете попытаться вычислить буквы по частоте их употребления. Если язык скрытого текста русский, наиболее употребляемой буквой будет «о», за ней последуют «е» и «а». Из согласных чаще всего будет встречаться «н». Таким образом, слово из двух букв скорее всего означает «но».
- Неужели все так просто? - спросил я. - Выходит, достаточно взять любой отрывок русского текста и просчитать частоту употребления каждой буквы?
Викентий Иванович улыбнулся.
- Не спешите радоваться, мой друг. Во-первых, вам доподлинно не известно, какой именно язык скрыт под греческим алфавитом. Во-вторых, простая замена не единственный способ тайнописи. Алфавит может быть циклически сдвинут на определенное число букв - именно так поступал Юлий Цезарь в своих посланиях к Цицерону, вы можете прочесть об этом в «Галльских войнах.» В-третьих, здесь могут быть использованы ключевые слова и фразы, известные только одному автору. В-четвертых, любой текст может быть зашифрован два или три раза к ряду…
После этих слов я почувствовал, что теряю всякую надежду на успех.
- Над такими загадками математики бьются годами, - продолжал Викентий Иванович, - но это не значит, что у вас ничего не получится. Дерзайте, дорогой Евгений Федорович. Нет ничего более притягательного и заманчивого, чем тайна.
Л.М. листала своего Дакена, то и дело поправляя сползающее пенсне. Мысли о ней занимали меня ничуть не меньше, чем греческая тайнопись... Вот сейчас эта барышня встанет и уйдет, и как мне прикажете поступать в этом случае? Не могу же я бросить все и ринуться по ее следу, как полицейская ищейка!
- Я вижу, что вы отнюдь не против продолжить знакомство с нашей визави, - заметил Викентий Иванович.
Я отвечал, что счел бы такой поворот событий за большую честь, но не знаю, как такое возможно.
- Я охотно помогу вам, - любезно отвечал Викентий Иванович.
- Каким же образом? - удивился я.
- Поверьте, это очень просто, - произнес он с легкой усмешкой. - Час назад я пригласил эту барышню на свою первую лекцию, которая состоится завтра вечером. И она придет, помяните мое слово.
В этот момент мне показалось, что Викентий Иванович слишком уверен в своей неотразимости, но я тотчас отогнал эту мысль, как совершенно неуместную.
В конце концов, его лекции могли заинтересовать Людмилу Леопольдовну с чисто научной точки зрения. Она интересуется психиатрией, а это отрасль медицины имеет много общего с психологией.
- А как называется ваша лекция? - спросил я.
- «Магнетизм и тайны неосознанного», - ответил Викентий Иванович.
Я ничего не знал о магнетизме, но неосознанное врывалось в мои сны и тревожило меня чрезвычайно. Встреча с Викентием Ивановичем несомненно была для меня большой удачей. Благодаря ему я узнал много нового и, самое главное, больше не боялся потерять из виду хорошенькую незнакомку.
Но Ильин не разделял моего радужного настроения.
- Отчего этот франт встречается тебе на каждом шагу? - недоверчиво спросил он, когда я поведал ему о дневных происшествиях. - Словно Мефистофель какой-то.
Это было крайне несправедливо. Разумеется, наша встреча с Викентием Ивановичем была чистой случайностью. Я и сам не знал поутру, что окажусь в публичной библиотеке.
- Слыхал ли ты что-нибудь о господине Менделееве? - спросил я, чтобы переменить тему разговора.
- А тебе-то он зачем? - удивился Ильин. - Это наш новый профессор. Автор учебника по органической химии. Сейчас пишет докторскую о соединении спирта с водой. Работа эта могла бы послужить на пользу промышленности, но вот увидишь, что ее единственным применением будет определение акциза на водку. Потому как водка в России продукт наипервейшей важности: народ пьет — казна наполняется. А Дмитрий Иванович напишет диссертацию и махнет в университет, на кафедру технической химии — только мы его и видели. Он уже подавал прошение в прошлом году. Отклонили самым безжалостным образом. Туда без доктората никак, будь ты хоть семи пядей во лбу.
Похоже, что у Ильина было плохое настроение по причине скудного обеда.
- А вот и твой магистр психологии, - мрачно произнес он, указывая в окно.
По противоположной стороне улицы бежал черный пудель.
- Ты определенно несправедлив к Викентию Ивановичу, - сказал я. - В нем нет ничего такого, что позволило бы посчитать его демонической натурой. Напротив, он очень дружелюбен и приветлив. К тому же, обладает обширными знаниями.
- В метафизике? - уточнил Ильин все с тем же недоверчивым выражением лица. - Знания должны приносить пользу. А от всех этих копаний в запредельном— только вред. Что это за наука — психология? Нет такой науки, Гаевский.
- Когда-то и химии не было, - ответил я.
- Химия была всегда, - возразил Ильин.- Ее можно обнаружить опытным путем, наблюдая за процессами, протекающими в природе. А что толку изучать капризы взбалмошных барынь и прихоти истериков, которым нечего делать? Название придумали! Психология! Это просто мошенничество какое-то, а не наука. Помяни мое слово — все это затеяно, чтобы продавать мыльные пузыри богатым бездельникам.
В этот момент я предложил ему пойти в трактир в Первой роте и поужинать со мною чем-нибудь более существенным, нежели кулебякинский суп из брюквы. Приглашение мое было принято с огромным воодушевлением и клятвенными заверениями, что как только Звягинцев заплатит за чертежи, мы обязательно отметим это походом в польскую кухмистерскую.
- Поляки умеют готовить и подают много. Ты даже представить себе не можешь, какие у них фляки! - сказал Ильин в завершение.- Это просто чудо какое-то, а не фляки! Так бы и ел их каждый день!
После двух тарелок селянки с расстегаями и бутылки черного пива он значительно подобрел и даже признал за Викентием Ивановичем некоторую сметливость ума.
- Вот только не нужно излишне все усложнять и запутывать, - сказал он.- Мы в Российской Империи находимся, исходный язык альбома, скорее всего, русский. Текст немалый, следовательно, способ тайнописи должен быть простой, иначе и дневники писать не захочется. Я с этой писаниной быстро разберусь, вот увидишь.
Я принял эти слова за обычное хвастовство.