Нет, я решительно не согласен. Не может же Россия (Россия!) существовать как какая-нибудь, прости Господи, Швеция, - горячился Ижболдин. - Наша судьба - объединять обширные евразийские пространства.
- Почему не может, - возразил ему Макагонов. Очень даже может. Маленькая, респектабельная республика Русь, от Западной Двины до Уральских гор. 90% населения - великороссы. А всех прочих пассажиров, коих ты так любишь, отправим домой, на историческую Родину.
- Даааа, а ресурсы откуда ты возьмёшь? Все наши богатства как раз за Уралом - нефть, газ, золото, алмазы. Рожью да квасом торговать будешь?, - с издёвкой спросил Ижболдин.
- Тут да, правда твоя, - призадумался Макагонов. Вот Тюменскую область, да, надо оставить. Вообще, хорошее было бы государство - Москва плюс Югра. Были бы Северные Эмираты своего рода. Газ качаем, нефтедоллары получаем. Туризм - бальнеологические курорты, сафари с оленеводами. Водка, баня, веники берёзовые. Ремёсла традиционные, исконные. Эх жаль, общей границы у данных субъектов нет.
- Да уж, - начал было Ижболдин, но тут его прервал Стельмашонок, все это время нервно потиравший потные ладошки. - Товарищи... Господа! Ей-Богу, эти ваши дискуссии плохо кончатся. Вы раскачиваете лодку. Сейчас самое важное - сохранить стабильность. Оберегать ту государственность, которую , несмотря на колоссальное давление, сохранил Владимир Владимирович. Или вы что, хотите, как в 90-е?
И он умолк, уставившись на них и смешно полуоткрыв рот.
Макагонов посмотрел на него , а потом повернулся к Голованчикову, который всё это время тихо сидел в углу и казалось, был занят только своей гитарой.
- Вась, а ты что думаешь?
- Я? Вася хитро прищурился и неспеша завёл свою новую песню.
- Прости меня , прости, за передозировку.
Нельзя меня спасти. Спасибо за сноровку.
Спасибо навсегда за трудности впустую,
А я иду Туда. Иду, и в х-уй не дую...
И поплыл, звучный, тягучий припев:
- Туда где яблоооки, котыы... Дереееевьяяя...
Все умолкли и, казалось были заворожены происходящим. По ходу пьесы камера начала подниматься над сидящими. Комната стала скукоживаться и округляться, пока не растворилась на темном, почти черном фоне. Условная камера всё отъезжала, и стало понятно что это зрачок. Зрачок птицы Гамаюн. Но вот она взмахнула крыльями и улетела. Осталось только небо и странные, лубочного вида горы вдали. То были Рифейские горы. Наконец, всё застыло и поверх пейзажа черными рублеными буквами выявилось слово:
К О Н Е Ц.