27.04.07 На "Автограф" Лена Клименко привела своих питомцев-студийцев из педвуза: пять девушек и два юноши. Две пишут, в основном, прозу, остальные говорили стихами. Попытки совмещать в одном и то, и другое. Попытки неуверенные.
Все, конечно, не бесталанны, у всех свои ударения, свои взгляды. Общее для всех (исключая девушку – очень трогательную, симпатичную, но скрывающую свою симпатичность за очками, кажется, Рубан Ирина) в темах – меланхолия, одиночество, влюбленность, и т.п. Главное, грусть, печаль… Это у них-то! От 17 и до, хорошо, если 25. Никаких физических болей, никаких забот, праздная ненадоедливая материальность, все близкие живы и ещё здоровы – а душа «плачет»: нет любви, нет внимания, никто не восхищается, кругом много «соперников», их почему-то любят, а меня – нет…
Ох! Молодость! Наступала бы ты после старости, тебя бы ценили больше. Каждый бы день, прошедший без осложнений, провожался бы счастливым вздохом и спокойным сном. А сколько бы уверенности в себе было. А то – веснушки на носу – проблема, очки – ещё одна, завтра зачет – третья… Как говорится, мне бы эти заботы!..
Серьезно можно говорить об одном – Алексее, остальные – так. У одной (глазастенькой) была миниатюра про человека, просыпающегося по утрам раньше всех и будящего близких возгласом о хорошей погоде. А потом человек стал спать очень долго… (Я вспомнила Папу. Всё познается со временем).
Понравилась Рубан своей открытостью жизни, лиричностью, светом. Роман с «кудрями до плеч», всё про паруса и полет, но тоже – оторваться бы от земли. И ещё одна (Марина?) прочла длинные стихи про сердечную боль.
Лена за них волновалась, была необычно хлопотлива. Мне, в основном, понравилось за ними наблюдать и "слышать" характеры. Все разные. И потом – молодость всегда привлекательна, не то, что наши, порой, тортиллы с отвисшими попами и содержимым лифчиков (сама такая же, конечно). Элементарно было приятно на всех смотреть.
Очень опять хорошо говорила Галина Ивановна (хороший язык, разные темы; попеняла, что у Алексея слишком серьезный и мрачный взгляд на жизнь. А правда – просто лермонтовская мизантропия). Посоветовала ему не игнорировать смех в решении трудных вопросов бытия.
Ольга тоже, разбирая стихи Марины, аргументировано сказала об их физиологичности. Татьяна Николаевна и Занин... Эти люди - я их с удовольствием слушаю. А вот Наташа В. раздражает дидактическими нотками и легковесностью суждений, высказанных весомым тоном: «Я позволю себе два слова» - и на пятнадцать минут речь. И какая-то ничем не оправданная жеманность – просто графиня в старости.
28.05.07 Состоялось открытие Дома искусств («Дом творческих союзов») в бывшем доме писателя Шишкова. Поехали на своей, по дороге подхватили Галину Ивановну. Начало в 12. «Торжественную часть» сделали на дворе. Было дождливо и холодно. Мы с Г.И. оккупировали скамеечку по центру (мокро, и на неё никто не претендовал, а мы постелили пакеты).
Были речи, песни и пляски. Был там и Вайнштейн, ко всем лез с вопросом: «У вас есть моя книжка?», потом лихо отплясывал на авансцене. Г.И. – мне: «Это он перед вами выступает». Очень было всё это неприятно - видеть его. И неприязнь от его выходки, и неприязнь к его поведению – «старческий задор». Он всё время вырывался на первый план. Конечно, рост диктует, иначе ему ничего видно не будет. Но и огромное тщеславие – всё время быть на виду.
Купила две книжки третьего выпуска «Каменного моста», где помещены Женины стихи.
В конце был фуршет. Но мы ушли, потому что Г.И. захотелось домой: «Я тут самая старая». Она же про присутствующую там Нину Фёдоровну удрученно сказала: «Ей сын Нины Анатольевны Стусь передал весь архив своей матери, и она его разбирает».
И поджала недовольно губы, мол, «она разберет!».
Конечно, Стусь с Галиной Ивановной были приятельницами, и кому, не ей разбирать стихи подруги и коллеги
Старый рюкзак.
Я спущусь по пологому берегу к самой реке.
Будет день не совсем, чтобы жаркий, но теплый и светлый.
Наверху я оставлю рюкзак и спущусь налегке,
И смешаюсь с людьми у воды, никому не приметный.
Я пройду через них, извиняясь, до самой воды
И у кромки, где запах и свежесть, и жар отступает,
Оглянусь на людей, посмотрю на песок, на следы
И увижу, как стоп моих линии в них исчезают.
Наклонюсь, зачерпну полной горстью и лоб намочу,
(Он от солнца, от пыли совсем почернел, будто высох),
И на вздохе дыханье сдержу и нырну, как взлечу,
И проткну глубину, находя в ней единственный выход.
И останется берег - не будет дороги назад -
И следы исчезающей нитью- не жалко их даже!..
И на гребне над речкою старый, дырявый рюкзак
С никому не пригодною ветхой, никчемной поклажей.
2015 г.