В то время как нынешний глава правительства и будущий глава государства с ватагой своих приближённых отмечал "честную" победу на выборах, а подкупленные председатели УИКов и ТИКов пересчитывали свои гонорары за обеспечение "правильного" результата, в то время как рядовые путинисты во всю синячили горькую за здоровье "национального лидера", а патентованные путинские пропагандисты с выражением удовлетворённой чванливости воскуряли фимиам новоизбранному старому президенту, совсем другие дымы заволакивали предзакатную Исаакиевскую площадь.
Коктель Молотова со смачным всхлипом разбился о кузов автозака и передвижная тюрьма запылала: маленькая победа справедливости посреди вакханалии тотального угнетения. Но я этой победы уже не увидел: я ехал в полицейском автобусе вместе с другими задержанными в направлении 53-го отдела полиции, где нас хотели разместить. Въехав на территорию отделения, наш автобус простоял там минут 15-20. Из автобуса не выпускали. На просьбы выйти в туалет не реагировали. Из окон автобуса мы увидели, что к сотрудникам полиции подошёл человек в чёрной куртке с портфелем и, собрав их в кружёк, о чём-то несколько минут говорил с ними. От одного только взгляда на этого человека по коже у меня пробегала дрожь отвращения, как если бы я смотрел на какую-нибудь рептилию или насекомое. Его бледное бугристое лицо напоминало большой обмылок, а неподвижные водянистые глаза были настолько пусты, что казалось, принадлежат трупу. Выслушав инструкции этого кадра, полицейские разошлись, а один из них, довольно молодой, зашёл в автобус, через переднюю дверь, и грубо скомандовал всем проходить вглубь салона, хамски пригрозив ещё «вдарить с ноги» тем, кто мешкает.
Как выяснилось, мест для нас в этом отделении не нашлось, и нас повезли в 86-е, в Приморский район. Здесь очень кстати пришлась стопка нашей газеты "Социалист", которую я не успел распространить на площади. Улучив момент, когда полицейские ушли в головную часть салона, я обратился к товарищам по несчастью: "Ребята, тут менты для нас какие-то газеты оставили, наверное, это какое-нибудь душеполезное чтение, чтобы мы избавлялись от мятежных страстей и проникались духом покорности и начальстволюбия. Я предлагаю ознакомиться…" Газеты моментально разошлись по рукам.
Первым возле отделения из автобуса вывели раскрытого нами шпика – пожилого дядьку с сальным лицом и бегающими глазками. Вышло так, что с нами был задержан ветеран протестного движения Санкт-Петербурга, добрый либеральный дедушка Игорь Степанович: он тут же распознал штатного осведомителя, неоднократно уже подсаживаемого к активистам и предупредил о нём весь салон. Его присутствие в наших рядах утратило смысл, о чём шпик и рассказывал ментам во дворе, нервно покуривая и злобно косясь на Степаныча. Из "пассажиров" автобуса отцедили 14 человек, и повели в отделение.
Приём в отделении был весьма тёплым в переносном значении этого слова. Два здоровенных, раздражённых и уставших со смены мента общались с нами подчёркнуто грубо. На просьбу объяснить причину задержания, мне было сказано: "Вы что, особо грамотный? Тогда должны знать, что 3 часа отсчитываются от момента доставления в участок. А если не особо грамотный, так сидите и молчите". Когда мы попросили сотрудников полиции представится и предъявить удостоверения, они сказали, что обязательно предъявят, но потом, а пока: "…все у кого с собой документы – складывайте в стопочку вот сюда на стол мне". Когда мы попытались возмутиться и сказали, что документы у нас изымают в обход всех формальных процедур, один здоровенный матёрый мент сорвался как сторожевой пёс и начал орать на нас: "Что вы тут права качаете!!? Вышли на площадь, протестуны ****ые, и уже крутыми себя считаете, да? А мы тут таким бандитам, беспредельщикам рога обламываем, что вы бы все насрали в штаны, салаги! В армию бы пошли, чтобы мозги там прочистили вам!!!" – выдал тот, что требовал с нас паспорта. А стоявший возле окна дежурной части добавил, адресуясь одному из взывавших к праву парней: "Это ты скажи спасибо, что я сейчас при исполнении! Вот я сниму эту форму, встречусь с тобой в подъезде, так ты и осыплешься сразу!". Стало ясно, что нормального разговора с этими мордоворотами не получится. Я ещё раз попытался выяснить имена общавшихся с нами сотрудников, заверив их, что не буду писать никаких жалоб, на что первый мент, рассмеявшись, ответил, что на него написано уже миллион жалоб и со всеми жалобами он "вот так" делает: показал, как скомкивают бумагу и выкидывают. Нам ничего не оставалось, как выложить ему на стол свои документы. Тех, кто оказался без паспортов, сразу отделили от основной массы задержанных, проведя к дежурному, для установления личности. С ними мы встретились только под утро в коридоре обезьянника.
Наша судьба продолжала оставаться неопределённой. Кто-то говорил, что нас отпустят через часа 2-3. Игорь Степаныч, чей стаж задержаний уже шёл на сотни, развеял эти надежды, сказав, что относительно быстро могут отпустить только несовершеннолетних. Остальные отсидят не менее суток. Так оно в итоге и вышло. За несовершеннолетними один за другим стали приезжать родители, и к полуночи участок был уже освобождён от подростков. Мы же продолжали своё жалкое прозябание, подвешенное между свободой и неволей. Единственной доброй переменой стало, то что, уставшие злые полицейские закончили свою смену и ушли, а на их место явились отдохнувшие, спокойные и относительно доброжелательные. Информация о нашем задержании, тем временем, распространялась всё шире. Заработала сеть продуктовых передач. Первым с пакетами еды к нам приехал т. Попов из Федерации Социалистов. Чуть позже заглянули от "Солдатских матерей" уже не только с пищей, но и с очень удобными туристическими пенками, на которых мы смогли комфортно расположиться. Передачам, разговорам по телефону, общению с навещавшими полиция не препятствовала.
Сами собой начались политические разговоры. Как выяснилось, из левых я был один. Численно преобладали идейно не сформировавшиеся парни и девушки 18-30 лет, принимавшие участие в прошедших выборах в качестве наблюдателей. Столкнувшись с циничными фальсификациями и грубейшим нарушением закона, они независимо друг от друга приняли решение выйти на площадь. Помню, был парень лет 25 от "Правого дела", который говорил, что пытался предотвратить вброс бюллетениий, за что был удалён с участка. Другой, от "Справедливой России" был удалён за 5 минут до окончания голосования за то, что якобы вёл пропаганду, в то время как просто общался с сотрудником полиции. Подобные истории звучали одна за другой. Редко видишь плачущих парней, но во время этих рассказов у некоторых от возмущения и отчаяния из глаз реально проступали слёзы. Наивная вера в институты буржуазной демократии, усердно подкрепляемая официальной гуманитарной наукой и СМИ, здесь, в полицейском участке № 86 разрушалась значительно быстрее и необратимее, чем это могло бы произойти на занятиях самых продвинутых марксистских кружков. За иллюстрациями к тезисам о классовой борьбе и буржуазной диктатуре не стоило далеко бегать: следы этой борьбы побаливали на нашем теле синяками и ссадинами, полученными во время задержаний, а диктатура материализовалась в виде унылых казённых стен полицейского участка. Оставалось только указывать на эти факты, встраивая их в систему научного коммунизма, и марксистская пропаганда лилась как весенний ручей.
Присутствие либерального дедушки лишь добавляло нашему общению увлекательную напряжённость настоящей политической дискуссии. Отработав наблюдателями на предшествующих выборах, ребята страдали от жесточайшего недосыпа. Время от времени их начинало "рубить", но пощемив на пенке минут 10-15 они вновь включались в разговор. Несмотря на то, что наблюдатель от Прохорова назвал свои убеждения праволиберальными, а Игорь Степанович настойчиво цитировал таких "авторитетных мыслителей" как Латынина и Альбац, в целом, полицейский участок был охвачен стихийно-социалистическими настроениями, которым я, по мере сил пытался придать систематичную понятийную форму.
Протоколы об административных правонарушениях были составлены только утром. По одному, нас стали приглашать в помещёние дежурной части, давать на подпись копии протоколов, обыскивать, описывать временно изымаемое имущество и препровождать в камеры обезьянника. Любезнейший полицейский Рафаэль предложил мне начать опись с самых ценных вещей, содержащихся в моём рюкзаке. "В таком случае, – сказал я, – начать стоит вот с этого…", – и подал на опись 6-й том собрания сочинений В.И.Ленина. "Значит вы всё-таки ультра левый!" – компетентно заключил Рафаэль, хитро прищурившись и ожидая какой либо реакции с моей стороны, но я не счёл благоразумным как-либо характеризовать свою политическую принадлежность в общении с полицейским и продолжил методично раскладывать свои вещи в порядке их убывающей ценности.
Шнурки вынуты, вещи сданы. Вот мы и в обезьяннике. На часах 8.30 утра. Тесная камера 2 на 3 метра с двумя шконками справа и слева от входа. Нас шестеро в камере: четверо на шконках по двое, ещё двое на полу между. Спасибо солдатским матерям за пенки, а то бы не избежать проблем с почками после нескольких часов на ледяном бетонном полу. Сил уже нет даже на разговоры, все отрубаются, скрючившись и подложив под головы собственные куртки. Три часа забытья, а в 11.00 уже подъём. По очереди вызывают к столу дежурного и требуют подпись под заявлением об отказе от дактилоскопии. Игорь Степанович, как матёрый диссидент отказывается от подписи: "Это моё законное право: не давать отпечатков! Зачем я буду ещё какие-то заявления подписывать!? Право является непосредственно действующим и не требует никаких дополнительных бумаг, для того, чтобы вступать в силу! Ничего не буду подписывать!". Полицейским не остаётся ничего кроме как препроводить упрямого старика обратно в камеру.
Около полудня на участок влетел старший лейтенант и приказал всем собираться в суд. Однако автобус долго не подавали, и мы ещё часа два подпирали собой стены дежурной части. Со скуки вновь начали политологический семинар, отличавшийся от ночного тем, что участники были уже пободрее, и полицейские не брезговали вставить своё слово. Новый диспетчер дежурки – здоровенный и самоуверенный мужик средних лет – решительно заявил: "Я вот вижу, что среди вас много людей из области. Я так понимаю у вас там работы нет вот вы и прётесь сюда бунтовать. А здесь у людей есть работа. Нам эти ваши бунты ни к чему! Так, что вы бунтуйте там у себя, чтобы нам с вами гемора не было". Глубина и радикальность полицейской мысли повергли нас в растерянное онемение.
Но вот, наконец, нас ведут в автобус. В тесном Рафике уже сидят арестанты из других отделений. Мы горячо и радостно приветствует друг друга, узнаём знакомых, знакомимся. В автобусе коммунистический фланг оппозиции получает пополнение: в последнем ряду кресел сидит мой товарищ по Российскому социалистическому движению Артём Алексеенко. Часовая поездка по залитому яростным солнцем, весеннему Петербургу завершается у здания мирового суда на ул. Садовой. Сразу замечаем перед собой две полицейские машины, заполненные задержанными. Один из приставленных к нам полицейских поясняет: "Перед вами ещё около 200 человек. Возможно, что всех осудить за сегодня не успеют. Придётся везти вас обратно". За окнами – ликующе яркий город, улыбающиеся люди. Вот она – воля, рукой подать. А у нас – унылая перспектива просидеть допоздна в автобусе и разъехаться вновь по участкам до следующего дня. Тем временем, к суду подъезжают всё новые и новые автобусы с задержанными на вчерашнем митинге. Этим бедолагам придётся ждать ещё дольше нас. Созваниваюсь с товарищами, оказывается, многие из них сидят в соседних автобусах. Всего по данным полиции в ходе митинга на Исаакиевской площади было задержано около 380-ти человек. Оппозиция называет цифру 480. В любом случае много. Как выражаются активисты: "эпическое винтилово".
Но молодёжь не падает духом: время от времени вспыхивают политические споры, кто-то начинает читать стихи, идёт обмен координатами, налаживание активистских связей... Разворачивается невольно организованная властью конференция молодёжных сил оппозиции. На пару с Артёмом мы не упускаем случая подпустить классово верных идей и тем в стихийно плещущийся политический дискурс. Периодически нам звонят товарищи, сообщают телефоны правозащитников, дают юридические рекомендации, просто подбадривают.
Наконец, в нашей судьбе начинают брезжить позитивные перемены. Полиция приносит бумагу и предлагает всем иногородним, (к которым относится и автор этих строк), написать ходатайство о переносе суда по месту жительства. Какое удовольствие после шести с лишним часов почти полной неподвижности хотя бы немного пройтись, пусть это даже путь от полицейского автобуса до зала суда. Небольшая формальность с подтверждением моего ходатайства и я на свободе. Солнце уже зашло. Часть товарищей всё ещё в заточении. На душе – досада и горечь бессилия. Город завершает очередной цикл своего будничного брожения. Борьба продолжается.
Март 2012 г.