Чухлома, оказывается, страдает «иронической экзотикой финно-угорского названия», поскольку, согласно последнему исследованию(Кошелев В.А. Чухлома – знак и символ русской провинции // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. Серия «Гуманитарные науки»: Энтелехия.- Кострома, 2010.- Т. 16.- № 21.- С. 142-146), «находится в самом центре русских земель» и является старше Москвы, как выяснил исследователь в неких «записках» ростовского Богоявленского монастыря («Ученых записках Богоявленского монастыря имени Авраамия Ростовского», наверное). Москвичам, соответственно, Чухлома «предстает… в облике «неведомого града Китежа», зато «реальную» Чухлому видел… Ю.Н. Бартенев из «подгородной» усадьбы Золотово (Галичского, уточним, уезда).
Что еще можно добавить к этому? Только то, что, перечисляя омофоны Чухломы, исследователь по какой-то неназванной причине опустил слово «чушь», которое подразумевается в такой, например, инвективе: «Очень нужно им тратить время на всякую чухлому!.. Неинтересно им проводить время с недалекими людьми, с чухломой этой, вызывающей и у меня неприязнь»(Друц Израиль Возвращение Тани // Звезда.- М., 1960.- № 2.- С. 97-101).
Как говорится, недаром слово молвится, да и не молвится тоже недаром.
Ср. у Якова Стефановича Крживоблоцкого: «В конце прошлого столетия и в начале текущего (XIX века) торговая деятельность Чухломы была довольно значительна: два купеческие дома, Симановские и Юдины вели обширную торговлю через Архангельск с Амстердамом, отправляя корабли, нагруженные салом, пенькою, льняным семенем и кожами, и получая иностранныя вина и французския водки, которыя они отправляли в Кострому и другия соседния губернския города»(Крживоблоцкий Я.С. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Костромская губерния.- СПб., 1861.- С. 605). И то же у Михаила Егоровича Терехова: «В городе Чухломе славились богатые купцы: Симановские и Юдины, которые вели обширную заграничную торговлю с Амстердамом, через архангельский порт, полотнами, кожами, льняным семенем и получали оттуда вина»((Терехов М.Е. «Заметки о Костромской губернии (Из записок проезжего)» // Вестник промышленности.- М., 1860.- № 2.- Отд. III.- С. 83). Которые, выходит, сами же и употребляли.
О чухломских дворянах читаем у Мельникова-Печерского «В лесах»: «Юдифа привезла дворянского рода старца Иосифа и его крепостного игумна Галактиона. Иосифу ради такого случая нову камилавку с кафтырем справили, новую рясу пошили. Чухломской дворянин тем очень доволен остался»(Мельников П.И. (Андрей Печерский) Собрание сочинений в 8 т.- М., 1976.- Т. 4.- С. 191).
Сходный эффект достигается также подменой ключевых слов. Ср.: «Город… лежит на берегу довольно большого озера, в пять верст ширины и семь длины. Озеро это славилось карасями, чрезвычайно крупными, так что удостоилось чести попасть в одну географию того времени, в которой говорилось так: «Чухлома при Чухломском озере, славится карасями»(Макаров Н.П. Мои семидесятилетния воспоминания и с тем вместе моя полная предсмертная исповедь.- СПб., 1881.- Ч. I.- С. 3) и такое:
«Яйцами крутыми,
Темными до синевы,
Щуками чухломскими
И колбасой из Москвы
За столом угощали…»
(Шестинский О.Н. Полемика: Стихи и поэмы.- М., 1983.- С. 27)
Заочные исследования, наконец, производят такие неквалифицированные обобщения, как то: «Англичанину или французу может показаться самым красивым из наших имен мест какое-нибудь Пошехонье или Чухлома, а ведь мы к ним так ни с какой стороны не относимся…»(Успенский Л.В. Слово о словах. Имя дома твоего.- Л., 1974.- С. 676)
Или маркированные: «О, какие уездные чухломские чумички они, эти наши социал-демократы, все эти знаменитые Марксисты, все эти «Письма Бакунина» и вечно топырящийся ГЕРЦЕН. Чухлома, Ветлуга, пошлая попадья – и не более, не далее. Никому они не нужны. Просто, они – ничего»(Розанов В.В. О себе и жизни своей.- М., 1990.- С. 173).
Последнее принадлежало ветлужскому уроженцу, но политкорректностью в прошлом не отличались и ближайшие соседи, называвшие друг друга «чухломскими рукосуями» и «парфентьевскими кошкодавами», а вот что сочиняли «кошкодавы» о «рукосуях»: «Городок Чухлома, как и большая часть ему подобных, был первоначально не что иное, как куча беспорядочно сгруппированных лачужек, в общем имевших название села, деревни. При учреждении штатов Екатериною II этой груде домишек дали название уездного города, приходскую церковь назвали собором… И новопожалованный городок оставался бы в том же плачевном виде, такой же серенький и гниленький, каким был и до штатов, если бы тотчас не посещали его беды непрошенные, всегда от бабьей глупости или ребячьих шалостей. Сайки пекут да не к месту сгребут уголья, овин топят да не погасят, с лучиной пойдут на подклеть да забудут лучину под соломой, баловливых ребятишек оставят дома да не отберут у них огнива и трута; смотришь – и зарделся городок заревом на дальнюю и ближнюю окольность; и вспыхнет, как порох, вся эта гниль деревянная в смеси с соломой и смолой, а тут как на зло и ветер-то понесет на строения. В эти три часа городка как не бывало, только печи одни да кое-где черемуха, обгоревшая по вершине, остаются свидетелями недавнего пожарища. Весь же обгоревший люд, перепачканный сажей, в лохмотьях, небольшими кучками-семьями бродит из одной соседней деревни в другую, прося у доброхотных дателей на погорелое место… Такова участь всех тех городков уездных, которые заброшены далеко от больших судоходных рек и торговых трактов, как бы, например, и костромская Чухлома. Судьба указала ей место подле озера, сравнительно, пожалуй, и большого, но не обильного рыбой настолько, чтобы дать ему известность хоть даже и такую, какую дали ерши озеру Галицкому»(Максимов С.В. Избранное.- М., 1981.- С. 490-491).
Примечательно, что и сами «рукосуи» о родине отзывались если не так же, то не многим лучше. Алексей Феофилактович Писемский: «Чухломской уезд резко отличается, например, от Нерехтского, Кинешемского, Юрьевецкого и других, - это вы заметите, въехавши в первую его деревню. Положительно можно сказать, что в каждой из них вам кинется в глаза большой дом, изукрашенный разными разностями: узорными размалеванными подоконниками, какими-то маленькими балкончиками, бог весть для чего устроенными, потому что на них ниоткуда нет выхода»(Писемский А.Ф. Собрание сочинений: В 9 т.- М., 1959.- Т. 2.- С. 213). Столетие спустя Александр Александрович Зиновьев: «Наша Костромская область считалась самой глухой в России. Наш Чухломской район считался самым глухим в области. А наша деревушка Пахтино считалась самой глухой в районе»(Зиновьев А.А. В медвежьем углу // Вестник Российского Философского общества.- М., 2006.- № 2.- С. 250-251).
Но и это подмена, потому что глухомань – это Тьмутаракань, а Чухлома – это захолустье. Ср. у Гончарова во «Фрегате «Палладе»: «Он третирует купца en canaille [как мошенника], как какого-нибудь продавца баранок в Чухломе»(Гончаров И.А. Собрание сочинений: В 8 т.- М., 1952.- Т. 2.- С. 64-65). И у Шаховского в «Своей семье, или Замужней невесте»:
«И если б турки мне не прострелили ногу,
Не в Чухломе б теперь я с вами был»
(Шаховской А.А. Комедии. Стихотворения.- М., 1961.- С. 270).
Обратите внимание на побратимов Чухломы у Тургенева: «Он кончит тем, что умрет где-нибудь в Царевококшайске или в Чухломе»(Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: В 28 т.- Сочинения.- М.; Л., 1963.- Т. 6.- С. 346). Максима Горького: «О Швейцарии он говорил так же плоско, поверхностно и то же самое, что издавна привыкли говорить об этой стране свободолюбивые люди из Чухломы, Конотопа и Тетюш»(Горький М. Литературные портреты.- М., 1959.- С. 196). И Чехова: «N. казался мне необыкновенно уютным, теплым и красивым, хотя столичному человеку живется в нем так же скучно и неуютно, как в любой Чухломе или Кашире»(Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т.- М., 1985.- Т. 7.- С. 111).
Столичное происхождение чухломского текста очевидно. Так же, впрочем, как и «чухломское» происхождение столичного (см. «Петербург и петербургский текст русской литературы» и «Петербургские тексты и Петербургские мифы» В.Н. Топорова(Топоров В.Н. Петербург и петербургский текст русской литературы // Метафизика Петербурга (Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры).- СПб, 1993.- Вып. 1.- С. 205-235; Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического.- М., 1995.- С. 368-399). Но столица столице, как известно, рознь.
Актуальный антимосковский пафос последнего исследования чухломского дискурса полностью вытекает из «Бешеных денег» Островского:
«Телятев (Василькову): Савва Геннадьич!
Лидия: Какое имя!.. Он иностранец?
Телятев: Из Чухломы.
Лидия: Какая это земля? Я не знаю. Ее нет в географии.
Телятев: Недавно открыли»
(Островский А.Н. Полное собрание сочинений: В 12 т.- М., 1974.- Т. 3.- С. 175).
Однако Москва Островского – это всего лишь столица провинции и недавний губернский город по отношению к уездной Чухломе, сравнение которых для Москвы считалось унизительным, хотя не таким уж неуместным.
Так, Дорошевич в публикации под названием «Чухлома в Москве» призывал:
«Этой Думе надо сказать:
- Господа! Оправьтесь! Вспомните: вы все-таки не Чухлома, вы – Москва!»(Дорошевич В.М. Чухлома в Москве // Костромская жизнь.- Кострома, 1913.- № 61)
О том же москвичам напоминал Чехов в ностальгических «Осколках московской жизни»: «Глядишь на французскую оперетку, а видишь нижегородские безобразия… Декорации, во-первых, самые что ни на есть чухломские: море похоже на развешенное одеяло, а рыцарский замок – на питейный дом»(Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т.- М., 1987.- Т. 16.- С. 128).
И наоборот, Санкт-Петербург, московскими комплексами не обремененный, позиционировал Чухлому своим антиподом. Ср. у Георгия Иванова:
«Ветер с Невы. Леденеющий март.
Площадь. Дворец. Часовые. Штандарт.
… Как я завидовал вам, обыватели,
Обыкновенные люди простые:
Богоискатели, бомбометатели,
В этом дворце, в Чухломе ль, в каземате ли,
Снились вам, в сущности, сны золотые…»
(Иванов Г.В. Стихотворения. Третий Рим. Петербургские зимы. Китайские тени.- М., 1989.- С. 130)
И Щербины:
«Российской пустоте, фразерству Петрограда
Все города, смеясь, дают свой контингент:
На что уж Чухлома – и та куда как рада,
Послав Геннадия в наш питерский конвент!»
(Щербина Н.Ф. Избранные произведения.- Л., 1970.- С. 319)
При Советах полюса поменялись местами. Ср. у Маяковского в «Радио-агитаторе»:
«А, может быть,
и такое
мы
услышим по воздуху
скоро:
рабочий
Америки и Чухломы
споются
одним хором»(Маяковский В.В. Полное собрание сочинений: В 13 т.- М., 1961.- Т. 13.- С. 263).
И Ахматовой в «Поэме без героя»:
«Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы,
Загремим мы безмолвным хором
(Мы, увенчанные позором):
«По ту сторону ада мы»…(Ахматова А.А. Поэма без героя: В 5 кн.- М., 1989.- Кн. 1.- С. 64)
Некоторые подавно впали в геоидиотизм: «Установилось мнение, что бомба в пятьдесят кило – это не для Мадрида. Такие арбузы пусть сбрасывают где-нибудь на Каламочу или на Махадаонду – испанскую Чухлому»(Кольцов М.Е. Испания в огне: В 2 т.- М., 1987.- Т. 1.- С. 72).
Для их вразумления потребовалось даже срочное партийно-литературное вмешательство, а именно: «Чухлома это вовсе не провинциализм, не захолустье, не косность, не убожество, это хороший советский город, населенный хорошими советскими людьми»(Овалов Л.С. Чухлома // Москва.- М., 1960.- № 6.- С. 159) и: «Хоть и мала Чухлома, но это город, город самобытный, древний, где и торговая площадь, и ярко выраженный центр, и планировка улиц – неповторимы и несравненны»(Грибов Ю.Т. Чухлома // Советская Россия.- 1972.- 15 сентября), после чего захолустье стало называться Урюпинском, а по мере подмены реальности виртуальностью – Кислодрищенском и Мухосранском.
Чухлома, таким образом, полтора столетия открывала список уездных городов, олицетворяла одно из основных отечественных понятий и оставалась мерилом времени и пространства, прогресса и культуры, вкуса и ума.
«Какова Чухлома – такова и острота ума»(Эйхенбаум Б.М. Маршрут в бессмертие: Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова.- М., 1933.- С. 26), - гласила псевдонародная пословица, но развернулась в басню, осталось сказать в заключение, она лишь однажды – в «Помпадурах и помпадуршах»: «Чухломцы все сделают! – говорилось в петербургских гостиных, - они и земледелие возродят, и торговлю разовьют, и новые породы скота разведут, и общественное спокойствие спасут!» Но Сережа, этот прототип чухломца-организатора, все еще упорно сидел в Чухломе и нимало даже не завидовал более прытким чухломцам, которые спешили ковать железо, пока оно горячо… Как истинный чухломец, он был не только скромен, но даже немножко дик… Развитие творческих сил народа с целью столь беспрепятственного взыскания податей и сборов, которое исключало бы самое понятие о «недоимке»; изыскание новых источников производительности, в видах воспособления государственному казначейству, и, наконец, упразднение военных экзекуций, как средства не всегда достигающего цели и притом сопряженного с издержками для казны, - вот вся сущность чухломской конституции»(Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т.- М., 1969.- Т. 8.- С. 202-203).