Исповедь комиссара на смертном одре

Исповедь комиссара на смертном одре…
      
Эти воспоминания, как рассказал мне историк Сергиенко Анатолий Михайлович, вручая стопку отпечатанных зеленоватых листов, он получил от комиссара, когда тот находился на больничной койке. Комиссар уже знал, что дни его сочтены. Торопился успеть рассказать долгожданному гостю о былом. Раздобыли пишущую машинку. Жена больного выполняла работу машинистки.  Комиссар успел, а через несколько дней приказал всем долго жить.
      
У Сергиенко есть привычка сопровождать документы короткими записями от руки. Листок, прикрепленный «советской» скрепкой к стопке листов, гласил:
      
« Шофер:  Вернулся с войны с плащом на руке. Чемодан с бельем уехал на машине – забыл. Принципиально честный…». Что сказать? Весьма емкая характеристика на этого человека…
    
 Я же привожу выдержки из этих воспоминаний. Но прежде чем начать, хотел бы высказаться по поводу личного восприятия и осмысления тех документов, которые привожу в своих постах. Видать настало время.

1/ Любой подобный документ для меня только набор фактов, связанных между собой.
2/ Избегаю каких-либо оценок при этом, предоставляя это делать самим читающим.
3/ Каждому времени своя мораль и факты, приводимые мной, в разрезе сопутствующей марали, принимаю, как историческую данность.   
4/ Поэтому, что бы там не случилось в прошлом, это уже состоялось, и изменить физически былое никому невозможно. Изводить же душу в ненависти в неприятии его, значит отторгать свое же прошлое.
5/ Я не сторонник крайних оценок. Правда у каждого своя и это только часть истины.
*****      

Первые дни война.
---------------------------------------    

В конце мая 1941 года все управление дивизии, оставив постоянное место базирования, перешло на один из дальних аэродромов для тренировки в руководстве частями в полевых условиях. Здесь и застало нас начало Великой Отечественной войны. 22 июня 1941 года в личном дневнике я записал: «По приказанию командира Авиакорпуса части нашей дивизии приведены в боевую готовность №2, в 5:30. Самолеты заправлены горючим на полный радиус полета. Подвешены боевые бомбы. Летный состав собран у помещений штабов полков. После выступления по радио В.М. Молотова проведены митинги, личный состав частей гневно осудил вероломство главарей фашистской Германии и поклялся защищать социалистическую Родину, не жалея ни сил, ни собственной жизни. Поступают рапорты с просьбой направить в действующую армию. После короткого совещания работники Отдела политической пропаганды направлены в части для оказания помощи в организации партполитработы в новых условиях, накапливать опыт. К сожалению, в Отделе нет ни одного человека с опытом работы в боевой обстановке».
      
Вечером того же 22 июня наша дивизия получила задание бомбардировать вражеские войска, расположенные в г. Люблин /Польша/, Управление дивизии возвратилось на постоянное место базирования.

23 июня в 2.30 состоялся первый боевой полет небольшой группы самолетов нашей дивизии в район г. Люблин. Экипажи и самолёты были выделены 51-м авиаполком /командир полка полковник Д.П. Юханов, заместитель командира по политической части батальонный комиссар И. Жданов/. В составе группы были опытные летчики –политработники эскадрилий старшие политруки Бодунов и Канунников.
      
Весь день прошел в ожидании возвращения группы. В столовой были развешаны плакаты, приветствующие боевые экипажи с успешным выполнением задания. На столах стояли вазы с цветами, принесенными женами начальствующего состава. Работники столовой, вкладывая всю душу в свое мастерство, готовились вкусно и сытно накормить возвратившихся с поля боя. Но в этот день ни один экипаж не возвратился. Лишь поздно ночью стали поступать телеграммы командиров экипажей: «Сел вынужденно, экипаж невредим».    Ожидавшие у штаба инженеры, техники, мотористы и семьи улетевших, узнав о телеграммах, вздохнули с облегчением: живи!

На следующий день все самолеты возвратились. Командиры экипажей доложили о выполнении задания. Виденные ими взрывы и пожары свидетельствовали о попадании бомб в центральную часть города и район ж.-д. станций, где стояли эшелоны войск с артиллерией и танками. По их мнению, налет оказался неожиданным: вражеские самолеты-истребители не появлялись, зенитная артиллерия почти бездействовала.
      
Анализ причин вынужденных посадок показал, что не все экипажи были хорошо подготовлены в штурманским отношении: некоторые, возвращаясь от цели, потеряли ориентировку. Отдельные летчики допустили перерасход горючего из-за нарушения режима полета. Им пришлось садиться на чужих аэродромах: не хватало бензина.

Командир дивизии сделал вывод о необходимости более тщательной подготовки экипажей к каждому боевому полету. Силами штаба и Отдела политической пропаганды были ознакомлены с итогами боевого полета и остальные полки дивизии. В многотиражной газете были опубликованы статьи, в которых, не раскрывая цели и характера полета, указывалось на отдельные ошибки летчиков и штурманов, давались подробные советы как их избежать.

В тот же день 24 июня приказом по Авиакорпусу 51-й и 325-й авиаполки были выведены из состава нашей дивизии. Дивизия осталась с двумя молодыми полками: 220-й /командир полка майор Базиленко, заместитель командира по политической части старший батальонный комиссар Сергей Федоров/ и 221-й / командир полка майор Твердохлебов, заместитель командира по политической части батальонный комиссар Яков Самохин/.
      
Теперь вся боевая работа дивизии ложилась на эти полки. Было необходимо срочно помочь командирам и политработникам этих полков в ее организации. Для этой цели по решению командира дивизии были созданы группы из работников штаба и Отдела политпропаганды. Одну из них было поручено возглавить мне, другую - начальнику штаба. Группы работали по единому плану. Наряду с другими специальными вопросами планом предусматривалась проверка состояния революционной бдительности /скрытое управление подразделениями, пользование кодом при телефонных разговорах и телеграфной переписке, охрана самолетов, складов, штаба, борьба с провокационными слухами и т.д./. В план также входило ознакомление личного состава с положением на фронтах, оказание помощи политработникам, секретарям партийных и комсомольских организаций в расстановке партийно-комсомольских сил. Этот последний пункт нашего плана приобретал особое значение.
      
Война предъявила высокие требования каждому советскому человеку. А воинам частей авиации тем более.  Здесь нет мелочей. Любая оплошность в подготовке материальной части к полету может привести к срыву выполнения боевого задания, гибели самолета и экипажа. Малейшая небрежность в выполнении функциональных обязанностей в полете, допущенная любым членом экипажа, может привести к тем же результатам. Именно поэтому была необходимость так расставить коммунистов и комсомольцев в части, чтобы все без исключения участки были обеспечены постоянным партийным влиянием.

Проверкой были вскрыты существенные недостатки в состоянии бдительности. Выводы групп и практические предложения были оформлены приказом по дивизии.
      
Работа в частях помогла увидеть, что и в самом управлении дивизии не все обстоит благополучно. Вот что тогда мной было записано в дневнике: «Штаб нашей дивизии тоже нуждается в улучшении работы: скрытое управление частями в штабе не отработано, запросы о секретных данных и передача приказаний часто ведутся по телефону открыто, без применения установленного кода. Все это служит плохим примером для штабов частей и ведет к разглашению военной тайны». По нашему предложению командир дивизии провел совещание работников управления и строго предупредил об ответственности тех, кто допускает беспечность и нарушает требования секретности.
      
На 26 июня дивизии была поставлена задача бомбардировать скопление вражеских войск в районе городов Хрубешув, Замосць и Томашув-Любельоки /Польша/. Оба наши полка выделили для этой цели 33 экипажа, большинство которых состояло из молодых лётчиков и штурманов, только что введенных в строй. Контроль за их подготовкой к предстоящему полету проводили командир дивизии полковник Буянский и его заместитель по летной части подполковник Абрамычев. Последний полетел на боевое задание сам, возглавив первую группу самолетов. Им же в тот день была привезена первая пробоина в самолете, сделанная осколком вражеского снаряда.

На свои аэродромы, выполнив задание, возвратились только семь экипажей. От тринадцати экипажей в тот же день были получены телеграммы: «Задание выполнено. Сел вынужденно. Экипаж цел». Как потом оказалось основной причиной вынужденных посадок явилась неисправность материальной части /самолет, мотор/ из-за повреждений огнем зенитной артиллерии противника, от остальных тринадцати экипажей в этот день никаких сообщений не поступало. Лишь в последующие двое суток возвратились все, кроме одного, экипажа капитана Назарова, самолет которого был сбит. Экипаж Назарова покинул горящий самолет на парашютах и с большими трудностями в течении 4-х дней добирался до расположения своего полка.
      
26 июня в дневнике мной записано: «Встреча прилетевших с задания превратилась в яркую демонстрацию советского патриотизма. Все, кто был на аэродроме, бежали к самолету, пожимали руки прилетевшим с поля боя, обнимали, засыпали вопросами, лазали под самолеты, старательно подсчитывая пробоины. Все это создает атмосферу благоприятную для дальнейшей боевой работы. Но это может привести и к неприятностям. Бесконтрольной пребывание посторонних людей у самолетов не безопасно.  Высказывание живых впечатлений от виденного с воздуха на нашей территории не всегда может быть продуманным.  И невольно может стать источником кривотолков.  По моему предложению командир дивизии издал приказ:
   
1/ к самолету, возвратившемуся с боевого задания, подходит только технический состав этого самолета;
   
2/ толпами на аэродроме не собираться, т.к. это демаскирует аэродром и опасно в случае налета вражеской авиации;
3/ возвратившиеся с задания докладывают об обстановке на фронте только командованию полка или дивизии;
4/ всем экипажам, летающим на боевые задания, категорически запрещается в личных беседах рассказывать о расположении и передвижении наших войск, о всем том, что может вызвать различные кривотолки».
      
На следующий день 27 июня летало 6 самолетов 221-го полка бомбардировать танковую колонну в районе Вильно-Ошмяны. Вражеские истребители стаей налетели на наши бомбардировщики, ведомые заместителем командира полка по летной части майоров Рожанец. Однако задание было выполнено. При этом, стрелок-радист флагманского корабля сержант Саврухин сбил первый самолет Ме-109. Майор Рожанец, раненный в правую ногу, на изрешеченном самолете, с кровоточащей раной, в течении более одного часа вел машину, не получив первой помощи. Только после прекращения атак истребителей штурман капитан Дегтяренко перевязал ему ногу. Долетев до своего аэродрома, майор Рожанец благополучно посадил самолет, у которого оказалось прострелена покрышка, и выключив моторы, потерял сознание. Его на руках вынесли из кабины самолета. В ноге майора застрял осколок снаряда пушки истребителей. После оказания первой медицинской помощи раненые майор Рожанец и сержант Саврухин были направлены в госпиталь. Оба героя были представлены к правительственным наградам.
      
Разбор этого полета командиром полка майоров Твердохлебовым привел к трем весьма важным выводам.

Первый вывод об опасности стрельбы из пулемета в воздухе длинными очередями. Стрелок-радист сержант Ерофеев после одной такой стрельбы оказался безоружным: пулемет отказал, и это едва не привело к роковым последствиям.

Вывод второй говорил о значении сохранения боевого порядка группой бомбардировщиков, повергшихся нападению истребителей. Наша шестерка, сумев сохранить боевой порядок на всем протяжении полета, своим мощным огнем отразила все атаки истребителей, выполнила задачу и, почти невредимой, возвратилась на свой аэродром.

Третий вывод касался конструктивного недостатка самолета ИЛ-4, которыми была вооружена наша дивизия. У этого самолета оказалась совершенно беззащитной от вражеских истребителей нижняя часть хвостового оперения. По мнению летчиков, была необходима еще одна огневая точка для защиты задней полусферы бомбардировщика снизу.
      
Все эти выводы легли в основу приказа по дивизии, подводившего итоги боевой работы за день, и стали предметом обсуждения всех экипажей в нашем соединении. Инженерно-технический состав дивизии и полков немедленно откликнулся на предложение летчиков. Своими силами, работая почти без отдыха; техники, мотористы и мастера по вооружению под руководством инженеров, за короткий срок установили требуемую огневую точку на всех самолетах. В хвостовой части фюзеляжа было сделано место для размещения воздушного стрелка с пулеметом. Эта огневая точка значительно усилила обороноспособность экипажа. В штатных расписаниях наших полков должности «воздушный стрелок» еще не имелось, но в добровольцах на полеты в этой роли недостатка не было. Летали в качестве «воздушных стрелков» не только красноармейцы и сержанты службы вооружения, но и начсостав разных специальностей, умевший отлично стрелять из пулемета. По нашим докладам по команде и в высшие военные инстанции вскоре были внесены необходимые дополнения в штатные расписания дальнебомбардировочных авиационных полков, а опыт 221-го авиаполка стал достоянием всех частей Авиакорпуса.
      
Дивизионная газета посвятила целую полосу полету боевой шестерки, описала стойкость и мужество ее экипажей и особенно славных сынов Родины коммуниста майора Роженец и комсомольца сержанта Саврухина при выполнении ими воинского долга. Командиры и политработники широко использовали эти материалы в идейно-воспитательной работе.

Отсутствие навыков в работе в условиях войны во многом давало себя знать. Вынужденное вождение автомашин без освещения ночью с первых же дней резко снизило темп перевозок грузов и значительно повысило аварийность автотранспорта. Переключение служб, обеспечивающих боевые полеты, на круглосуточную работу без увеличения штата работников, сильно утомляло личный состав и отрицательно сказывалось на качестве работы.
      
Руководящий состав дивизии и частей не мог продолжительное время войти в разумный режим труда, нередко сутками работал без отдыха и сна, что выматывало силы и снижало его работоспособность. Все это не проходило без последствий. За первую неделю войны по причине снижения организованности и качества работы нами было потеряно три бомбардировщика на своих аэродромах: сгорели при отказе моторов на взлете. Об одном таком чрезвычайном происшествии я в своем дневнике писал:
    
«29 июня. Трагически погибли три человека во главе с командиром экипажа Зелаевым, сгорела два самолета. Причина: остановка левого мотора на взлете. Самолет повело влево, врезался в другой самолет, стоявший на стоянке. Зулаев мог бы спастись, если бы не задержался у горящего самолета, чтобы помочь вылезти воздушному стрелку. Зулаев, которому только 23 июня был вручен мной партийный билет, как принятому в члены ВКП(б), рвался в боевой полет. Он буквально со слезами просил 27 июня разрешить ему, молодому коммунисту-летчику слетать в составе шестерки. Но так, как исправных самолетов едва хватало для летчиков-«стариков», ему было отказано. Сегодня он погиб на боевом посту. Движимый благородным чувством товарищества, он не захотел спасать только свою жизнь. Он пытался вытащить из горящего самолета воздушного стрелка, но взрыв бомб оборвал жизнь молодого патриота нашей Родины».

30 июня группа самолетов 220-го авиационного полка бомбила скопление танков в районе Ошмяны. Отражая атаки истребителей, ею сбито 3 самолета типа Ме-109. Сама группа возвратилась на свой аэродром без потерь, но самолеты имели десятки пулевых пробоин.    Особенно пострадал самолет старшего лейтенанта Шевцова. Приборная доска была разбита, покрышка правого колеса измочалена. У самого летчика Шевцова лицо, исцарапанное осколками разбитого стекла, кровоточило. Только величайшая выдержка и железная воля этого мужественного человека позволили ему при посадке сохранить самолет и всех членов экипажа невредимыми.
      
С первых же дней войны в семьях летчиков и штурманов нарастала тревога за жизнь своих мужей и братьев. В день, когда из 33-х экипажей возвратились на свои аэродромы только 7, жены и матери, не возвратившихся осаждали штабы полков вопросами о судьбе их родных, целую ночь находились на аэродромах. В 221-м авиационном полку жены и дети приходили на аэродром, с рыданиями провожали в боевой полет своих мужей и отцов, создавая гнетущую атмосферу. Во всем этом мы увидели всю глубину ошибок в нашей довоенной работе с семьями: мы их не готовили к жертвам. Теперь пожинали плоды своего упущения.
      
Посоветовавшись с политработниками и командирами дивизии, я поехал к первому секретарю Обкома партии П.И. Доронину, рассказал ему о всех наших делах и попросил его помочь нам в эвакуации семей.
      
Он тут же по телефону связался с железнодорожными начальниками, и мы были обеспечены двумя эшелонами. В течение двух дней нам удалось собрать и вывезти все семьи из района аэродромов. Для сопровождения эшелона нами были выделены несколько человек, в обязанность которых вменили помочь семьям: едущим восточнее Волги, в посадке на поезда. Основная масса семей ехала к родным в район Сталинграда, Энгельса и Красного Куга. Личный состав эвакуацию семей встретил одобрением.

3 июля 1941 года И.В. Сталин выступил по радио с известной речью, в которой, наряду с другими задачами, указал на необходимость добиться того, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникерам и дезорганизаторам. Кое-кому из моих сослуживцев показалось, что спешная эвакуация семей и есть проявление паникерства с моей стороны, о чем было написано в Военный Совет Орловского военного округа. 6 июля я был вызван в г. Орел на заседание Военного совета. Односторонняя информация сделали свое дело. Моя судьба почти была предрешена. И лишь после того, как мною были доложены все обстоятельства, толкнувшие на эвакуацию, главное обвинение - паникерство - отпало, осталось лишь обвинение в самоуправстве: не спросил разрешения у Военного совета округа. Разбирательство закончилось мирно. Я получил указание впредь не допускать подобной «самостийности».

16 июля 1941 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР были реорганизованы Управления и отделы политической пропаганды в политические управления и политические отделы РККА, а также был введен институт Военных комиссаров. Эти мероприятия преследовали цель: усилить партийно-политическую работу, укрепить влияние партии в Вооруженных Силах, повысить ответственность политработников за состояние части, соединения.  В Положении о военных комиссарах, утвержденном Президиумом Верховного Совета СССР, говорилось: «Военный комиссар является представителем партии и правительства в Красной Армии и наряду с командиром несет полную ответственность за выполнение войсковой частью боевой задачи, за ее стойкость в бою и непоколебимую готовность драться до последней капли крови с врагом нашей Родины и с честью отстаивать каждую пядь советской земли».
      
Этот Указ был воспринят личным составом и командирами всех степеней нашей дивизии, как проявление партией и правительством заботы о повышении боеспособности Вооруженных Сил.

Война усложнила работу командиров. Они нуждались в помощи со стороны политработников не только в области политической работы, но и в области военной. Возложение на военных комиссаров равной с командиром ответственности за выполнение частью боевой задачи, за ее стойкость и бою, обеспечивало эту помощь.
      
Вскоре все политработники нашей дивизии, в том числе и я, занимающие должности заместителей командиров по политической части, получили приказ о назначении на соответственные должности военных комиссаров. Следует ли говорить о том, ни каким могучим моральным стимулом в дальнейшей работе каждого из нас явилось оказанное нам доверие этим назначение.

Имея количественное превосходство в самолетах, фашистские командование значительно усилило прикрытие своих войск с воздуха. Нашим бомбардировщикам становилось все труднее выполнять задачи. Стали расти боевые потери, особенно самолетов.
      
Большинству экипажей удавалось спастись на парашютах и возвратиться в свои части, преодолевая, в пути невероятные трудности. Им нередко приходилось пробираться через территории, оккупированные врагом. Они своими глазами видели результаты фашистских зверств, что еще более укрепляло в них ненависть к врагу. Но прибыв в свою часть за неимением самолетов, они оказывались, как тогда говорили «безлошадными». Уже к началу августа 1941 года в нашей дивизии более двух третей летчиков и штурманов составляли «безлошадные». 15 августа 48-я дальнебомбардировочная авиационная дивизия перестала существовать. Она была расформирована. Ее летный и руководящий состав, кроме командира дивизии и меня, был направлен в резерв, где ему был предоставлен кратковременный отдых, а затем направлен на новые формирования. К сожалению, мне так ни с кем не удалось встретиться ни во время войны, ни после. Вскоре командир дивизии отбыл к новому месту службы, я остался в ожидании указаний.
*****
      
Читаю эти воспоминания, и думаю, а была ли у тех людей какая-то отдушина от повседневных служебных тягот? Командиры, а в большей степени фрицы, по максимуму выжимали из них физические и душевные соки при выполнении боевых заданий, комиссары по-хозяйски распоряжались их свободным временем, целенаправленно и постоянно загружая сознание этих людей на готовность победить или умереть за «дело наше правое».   И невольно всплыла ассоциация с тем, что сам пережил в недалеком прошлом, и благо, что случилось это в мирное время…
    
Отступление от темы, но по поводу…
---------------------------------------------------

В начале 80-х прошлого века, по окончанию института, я работал в отделе капстроительства Краснооктябрьского бокситового рудоуправления. Директором предприятия был волевой человек, казах, но с некоторым уклоном на самодурство. По субботам и после работы он систематически гонял инженерно-технический состав управления на строительство неплановых объектов: подъездных путей, свинарника и тому подобного… Куда только прокуратура советская смотрела? А тогда это меня сильно напрягало, мне попросту не хватало времени на личную жизнь. Благодаря этому руководителю, я патологически невзлюбил коммунистические субботники. Но это было как бы в «мирное» время.
      
Но вот при Андропове какая-то африканская страна резко сократила Союзу поставки бокситовой руды или самого алюминия, уже и не помню. А рудоуправление сильно завязло с вводом в эксплуатацию базы Белинского бокситового рудника. Боксит то добывали, но вот вспомогательные службу, что удобнее иметь под рукой, находились за 40 км от рудника. И что должно быть построено за пять лет тогдашней пятилетки на этом руднике в реальности составляло процентов 50 от плана, по которому ввод объектов базы и намечался к концу года, и к использованию никак не годилось.
      
Уже лето шло концу, а тут этот апломб с африканскими поставками.
      
Что тут началось! Оперативки в 7 часов утра и в 8 часов вечера. Проводил их замминистра по строительству Казахстана в присутствии высоких партийных боссов. Тот еще матершинник, но дело свое знал! По струнке всех построил. Нагружал всех по полной, и каждого заставил отвечать за свои слова, по глупости оброненных при докладах.  Когда говорил, а это зло всегда делал, почему-то всегда в окно глядел, а не на стоящего перед ним по струнке вытянувшегося.  Да и парттоварищи (скажешь сейчас партайгеноссе, точно уже не отмажусь никогда) вставляли весомое мнение от руководящей партии по каждому поводу и без повода.
      
Со всей области и с соседних округов согнали людей и технику. Ни суббот тебе, ни воскресений. Работяги и их «пастухи» - мастера, прорабы и начальники участков - капиталовложения осваивали круглосуточно в 3 смены. Строительный материал и техника поставлялась не прерывно и по первому требованию. Гегемон тогда неплохо при этом заработал.
      
Но для итээровцев все это как-то было в принудительно добровольном ключе. Добровольно потому, что запросто можешь соскочить, но тогда попадешь в разряд «дезертиров» и на этом тебе все пути к дальнейшему профросту автоматически закрывались практически везде в нашем небольшом городишке. А коли остаешься в «системе», ты себе уже не хозяин до окончания бокситовой эпопеи. Но никто не знал ее окончания, но все по-настоящему к этому стремились. Будь добр, тени добросовестно лямку, ту, которую на себя накинул когда-то добровольно, согласно штатному расписанию, но теперь на самую реальную пользу общему делу. Но я почему-то соскочил.
      
Должность моя одиозная тогда была – замначальника строительной лаборатории по качеству строительства - по моему гражданскому убеждению в тот момент в увековечивании базы Белинского рудника в разрез шла с целенаправленной линией партии. Что тут поделать? Поскольку, если заказывали бетон марки 250, он и шел под этой маркой.  Лаборатория каждый раз подобный факт подтверждала.  Требования партии - закон!  А выслушивать публичные претензии от куратора заказчика, что плитка под унитазом в бытовом помещении на два-три миллиметра уложена не по стандарту при общем скопище озабоченных людей не уложенной сотней кубом бетона где-то и т.п. просто было не выносимо. Видать меня поняли и препятствий в дальнейшем не чинили, хотя большей части премиальных лишили. И я их тогда понял.
      
Работяги возводили, итээровцы их труд обеспечивали материально и технически. Расслаблялись только тогда, когда возвращались в автобусе всем итээровским скопом домой.   Был один снабженец, мастер травить анекдоты, он и забавлял нас. Ржали все 45 минут, пока ехали ближе к ночи с планерок… Придя домой, валились с ног, а трудовое утро начиналось с очередной «взбучки». К новому году, то бишь к концу пятилетки, базу Белинского рудника, хоть и с оговорками, но сдали. Это уже было как на «войне», правда трудовой и мирной…
      
От того, что база Белинского бокситового рудника к концу пятилетки была аврально построена, вряд ли как-то повлияло на общесоюзную добычу боксита. Но то, что в течение всей пятилетки на стройплощадках рудника и конь не валялся, а в течение каких-то последующих пяти месяцев база была введена в строй, говорит о многом. Партия коммунистов способна была в то время в экстренных случаях ставить на ключевые места тех людей, которые с потрясающим умением переорганизовывали имеющийся людской и материально-технический ресурс для успешного решения конкретных и трудных задач. Трудными они оказались потому, что ситуация оказалась в цейтноте. Но, как ни странно, подавляющее большинство местных специалистов, которые сначала завалили начатое дело, оказались вполне способными при правильной организации решить свойственные им задачи даже при жесткой нехватке времени. На ключевые посты всегда ставились люди от партии, или пропущенные через партийный фильтр соответствия, и всегда над ними довлел ее контроль… Днем и ночью… 
      
Этот весьма типичный эпизод на региональном уровне периода «развитого» социализма по сути своей есть чуть ли ни на сто процентное отражение в методе ведения дел и в военное время. Ничто не ново под луной, что в начале войны 41-го, что в те же месяцы первой половины 80-х.
      
Это была мощная и действенная система, основанная на власти одной правящей партии… Что бы сейчас не говорили, это имело место в истории страны. Что в войну, что в мирное время… И комиссар - это человек этой системы, ее кнут и пряник в стаде человеческих душ… И это было… Но пора и вернуться к воспоминаниям нашего комиссара.
*****

В новой дивизии
---------------------------------      

На Курском аэродромном узле формировалась новая, 52-я дальнебомбардировочная авиационная дивизия. Ее управление, еще не вступившее в исполнение обязанностей, прибыло из Кировограда /УССР/, где оно около месяца находилось в резерве, после потери самолетов в бою и на аэродромах от налетов вражеской авиации.
      
Незанятость личного состава боевой и политической подготовкой и слабая требовательность начальников, отрицательно сказались на состоянии воинской дисциплины в управлении. Отдельные его работники стали появляться в общежитии в нетрезвом состоянии. В те дни, даже редкие подобные факты, сурово осуждались советскими людьми. В них видели оскорбление светлой памяти погибшим на фронтах. Так высоки были требования к моральному облику советских воинов.
      
Ко мне, как старшему по воинскому званию политработнику /я был в звании бригадный комиссар/, стали поступать требования прекратить эти явления в гарнизоне. И, хотя в эти дни я не занимал никакой официальной должности, пришлось, используя свое старшинство, вызвать командира и комиссара Кировоградской группы и потребовать навести порядок среди их личного состава, что возымело свое действие.
      
21 августа я получил назначение на должность военного комиссара этой дивизии. Воспользовавшись прибытием представителей управления Военно-Воздушных Сил РККА для проверки хода формирования, я настоял в целях полного оздоровления обстановки в штабе, на замене наиболее скомпрометировавших себя работников, и добился назначения на должность военного комиссара штаба дивизии нового, более требовательного политработника. Затем было проведено собрание партийной организации управления с моим докладом «О задачах коммунистов на ближайшее время». Требование командования дивизии: направить усилия партийной организации на укрепление воинской дисциплины и повышение организованности в работе управления, получило единодушное одобрение. Все эти и другие меры благотворно подействовали и управление дивизии приступило к работе вполне оздоровленным.
      
Командиром дивизии был полковник А.М. Дубошин, начальником штаба - полковник Кучеренко. Политический отдел дивизии возглавлялся старшим батальонным комиссаров Г. Этенко, слабовольным и безынициативным политработником. Он был хорошим пропагандистов, но как организатор - слабый. Вскоре пришлось с ним расстаться. На его место прибыл энергичный, хорошо подготовленный старший батальонный комиссар тов. Ревизор. Вся организаторская деятельность политического отдела при Этенко лежала на его заместителе, батальонном комиссаре Кировском. Тов. Юровский по-своему возрасту был старше всех политработников в дивизии. Своим умением выслушать собеседника, вникнуть в суть дела, своей партийной принципиальностью и исключительной скромностью в быту, он приобрел всеобщее уважение. Его роль в деле оздоровления обстановки в управлении дивизии была значительна /До 1957 г. т. Юровский жил в Саранске. Там ли он сейчас мне не известно/.
      
В дивизию вошли три авиационных полка: 51-й, 98-й, летающие на самолетах Ил-4 и 326-й полк, летающий на самолетах ТБ-3. Первый и третий названные здесь полки в довоенный период входили в 48-ю дальнебомбардировочную авиационную дивизию. Они были выведены из ее состава на третий день после начала войны.
      
51-м авиационным полком продолжал командовать полковник Д.П. Юханов, военным комиссаров был батальонный комиссар И. Жданов.

Командиром 325-го полка был майор Г.С. Счетчиков, военным комиссаром - батальонный комиссар Яков Самохин.
      
Основной костяк этих полков был старый. Но ряд экипажей состоял из молодых летчиков и штурманов, нуждавшихся в тренировке.
      
98-м авиационным полком командовал майор И.К. Бровко, депутат Верховного Совета РСФСР, военным комиссаром был батальонный комиссар Тарасенко,
      
Все три полка имели на своем счету каждый не одну сотню боевых полетов. Поэтому, как только формирование дивизии закончилось она стала получать боевые задания. Дальнебомбардировочная авиация ни в один из фронтов не входила. К этому времени перестали существовать и авиационные корпуса. Наша дивизия была подчинена непосредственно командованию ВВС Красной Армии,
      
Август и сентябрь были месяцами ожесточенных боев на всех фронтах. Фашистские армии, входившие в группу "Центр" и действовавшие против Западного, а затем Брянского фронтов, пытались сходу захватить столицу нашей Родины - Москву. Но воины Красной Армии сорвали эти планы. Наша дивизия участвовала в этих боях. Она навесила бомбовые удары и днем и в ночное время. Наш 326-й. авиационный полк по причине тихоходности его самолетов, мог успешно выполнять боевые задания, летая только ночью. В это время суток была наименьшая вероятность встречи с фашистскими истребителями. По грузоподъемности самолет ТБ-3 значительно превышал самолет Ил-4, его бомбовые удары были весьма мощными. К тому же ночные бомбардировки, сильно действуя на психику немецких солдат, изматывали войска противникам
      
Полки 51-й и 98-й летали на бомбардировку целей днем. Им часто приходилось отбивать атаки вражеских истребителей. Участились потери в людях и самолетах. Изучение причин боевых потерь, проведенное работниками штаба и политического отдела, показало, что стрелки-радисты и воздушные стрелки слабо используют пулеметы, что они часто запаздывают из-за неумения быстро устранить возникшую задержку /неисправность/ в пулемете. Тогда же было установлено, что молодые летчики слабо умеют пользоваться маневром при отходе от цели и при преследовании их истребителями. По нашему предложению в этих полках были организованы регулярные занятия со стрелками-радистами и воздушными стрелками по устранению задержек в пулемете, ввели тренировки их в стрельбе по воздушным целям. Кроме тщательного разбора итогов каждого боевого полета стали ежемесячно проводить полковые конференции летного состава, на которых старые летчики и штурманы делились своим боевым опытом. Наша дивизионная газета /редактор старший политрук Девяткин/ широко использовала эти конференции, как источник материалов для отдела: «Обмениваемся боевым опытом».
      
Политработники, партийные и комсомольские организации стали глубже изучать боевую деятельность экипажей, выявлять недостатки и ошибки отдельных их членов в полете и оказывать помощь в устранении всего того, что снижало качество выполнения задания. Они заботливо собирали предложения летно-технического состава, направленные на повышение боеспособности части. Так, по предложению партийных и комсомольских организаций в дивизии был создан Дом отдыха для летно-технического состава, в котором одновременно отдыхали 50 человек. Срок пребывания был установлен - 10 дней. Как показала практика, это мероприятие было необходимым. Усталость, особенно старых кадров, заметно снижала их дееспособность. Но в силу тяжести обстановки никто не считал возможным ставить вопрос об отдыхе официально. Инициатива партийных и комсомольских организаций оказалась более чем своевременной.
      
По их же инициативе в частях были созданы кружки художественной самодеятельности: хоровой, танцевальный, драматический, силами которых проводились концерты, спектакли. Следует отметить, что в первые месяцы войны эта форма культурного обслуживания воинов незаслуженно была нами забыта, что не могло не влиять отрицательно на политико-моральное состояние личного состава. Как бы тяжела ни была боевая обстановка, в часы досуга воины, оторванные от семей, нуждаются в культурных развлечениях, чтобы отвлечься от тягостных дум и получить зарядку бодростью. Там, где позволяют условия, а в авиационных частях условия позволяют, развивать красноармейскую художественную самодеятельность и во время войны необходимо.
      
Особое внимание политработники, партийные и комсомольские организации уделяли делу популяризации лучших воинов части. «Боевые листки», выходившие в полку после каждого летного дня или ночи, публиковали оценку командира полка итогов выполнения боевого задания, его оценку отдельных экипажей, включая и тех, кто готовит материальную часть к полету. Фотографии лучших людей полка помещали на фотовитринах. Их фамилии нередко назывались политработниками на проводимых политических информациях.
      
Политические информации проводились ежедневно. Они занимали не более 30-35 минут. Их содержанием были последние известия о ходе Великой Отечественной войны, передовые статьи в газетах «Правда» и «Красная Звезда», материалы о трудовых подвигах нашего народа, в глубоком тылу ковавшего победу над врагом.
      
В виду ограниченного количества поступавших центральных газет в подразделениях проводились коллективные читки специально выделенными от партийных и комсомольских организаций чтецами-агитаторами. Особой любовью пользовались публикации А.Е. Корнейчука, К.М. Симонова, Алексея Толстого, М.А. Шолохова, И.Г. Эренбурга.
      
Один раз в месяц проводились партийные и комсомольские собрания части. Они посвящались вопросам дальнейшего повышения авангардной роли коммунистов /комсомольцев/ в боевой работе. На них заслушивались и обсуждались доклады командиров, комиссаров о задачах партийной /комсомольской/ организации по обеспечению боевой деятельности части, по укреплению воинской дисциплины и политико-морального состояния личного состава.  Один раз в три месяца проводились собрания партийного /комсомольского/ актива полка с моим докладом о революционной бдительности по материалам Особого отдела дивизии и местных органов НКВД.
      
Во главе Особого отдела стоял верный сын белорусского народа, твердый коммунист, старший политрук Степан Пуранов, много сделавший по предупреждению враждебных актов фашистской агентуры.

Район нашего базирования не был в этом отношении благополучным. Были случаи, когда подозрительные личности оказывались у стоянок самолетов, вблизи складов горючего и боеприпасов. Благодаря бдительности личного состава их удавалось задержать и передавать местным органам НКВД. Нашим Особым отделом задерживались дезертиры, бежавшие из фронтовых частей, всяческие проходимцы, распространявшие фашистские листовки и провокационные слухи. Удавалось ему излавливать и других предателей, в том числе и тех, кто ракетными сигналами ночью нацеливал вражескую авиацию на казармы и общежития наших частей.
*****
      
Недосказанная правда, или правда с «одной стороны», уже не правда. Да и правда, лишь интерпретация факта. А оценка факта и есть его интерпретация. Вот и получается замкнутый круг.

Андрей Смирнов в «Соколах, умытых кровью» частенько апеллирует к Вальтеру Швабедиссену, исследования которого основаны на воспоминаниях участников войны «с той стороны».  Да и я порой грешу тем, что публикую то, что трудно вытравить из памяти очевидцев - случаи экстремального порядка, типа как подбили и как пришло спасение уже, казалось бы, от неминуемого. Тем самым лью воду на «чужую мельницу», подтверждая, якобы, неумение одних и превосходство над ними других.
      
Нет, друзья, это лишь та частица общей статистики из разряда неудач, что составляло один такой случай на 97 удачно завершившихся, начиная с 5 марта 1942 года! А до этого - это трагедия. Для меня, омытая славой, для некоторых эта трагедия соотносится с позором…

Но пришло время передать слова нашему комиссару. А он «на моей стороне!»
------------------------------------------
      
«Партийные организации вели настойчивую работу по вовлечению в ряды партии лучших воинов. Этому способствовало постановление ЦК ВКП(б) от 19 августа 1941 года, изменившее условия приема в партию военнослужащих действующей армии. Если до этого вступающий в партию красноармеец или командир был обязан представить рекомендации трех коммунистов с трехлетним партийным стажем, знающих его по совместной работе не менее года, теперь воинам, отличившимся в боях, разреша­лось при вступлении их в ВКП(б) представлять рекомендации трех ком­мунистов, имеющих годичный стаж и знающих рекомендуемого по совмест­ной работе и менее года.
      
Вручение партийных документов принятым в партию производилось в частях, куда поочередно выезжали для этой цели я и начальник политотдела.
      
11 сентября 64 человека нашей дивизии были награждены орденами и медалями, в том числе летчики Власов, Быков, Крючков, Бодунов /51 полк/, Ященко, Тихий, Кичин, Петелин и Подлозный /98-й/, имевшие на своем счету от 30 до 50 боевых полетов каждый. Это награждение было первым. Оно совпало с короткой передышкой отведенной нашей дивизии для приведения ее частей в боевой порядок. Предстояли новые бои за Москву, в которых наша дивизия принимала активное участие. Бои за Москву имели историческое значение.
      
Ей и ее жителям угрожала смертельная опасность. Как впоследствии стало известно из захваченных документов еще осенью 1941 года на совещании в штабе группы армий «Центр» Гитлер потребовал окружить город так, чтобы «ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог бы его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой», /цитирую по книге "Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг." Краткая история. М., 1965, стр.113/. По гитлеровским планам намечалось затопить Москву и ее окрестности и под водой навсегда скрыть нашу столицу от цивилизованного мира.
      
Эти зловещие планы были окончательно сорваны в великих битвах под Москвой в октябре, ноябре и декабре 1941 года, в успех которых известный вклад внесла и наша дивизия. Уже в первые дни октября наш 325-й авиационный полк всеми исправными самолетами принимал участие в переброске войск, оружия и боеприпасов в район Мценска, где спешно формировался 1-й гвардейский стрелковый корпус генерала Д.Д. Лелеюшенко, имевший задачу задержать движение гитлеровских механизированных соединения, захвативших Орел 3 октября и продолжавших наступление.
      
Вскоре нашей дивизии пришлось оставить курский аэродромный узел и перебазироваться на узел: Грязи-Кирсанов-Липецк. Отсюда наши полки наносили бомбовые удары по фашистским войскам, рвавшимся к Москве. За время боев под Москвой наши летчики совершили более шестисот боевых вылетов, каждый раз имея бомбовую нагрузку не менее двух тонн на самолет. Нередко наши экипажи, сбросив на цель бомбы, снижались до 200-300 метров и подвергали пулеметному обстрелу живую силу врага. Редко удавалось возвращаться из таких полетов целыми и невредимыми. Особенно страдали при этом самолеты. Так к декабрю 1941 г. в 51-м авиационном полку число исправных самолетов упало с 17 до 3. Срочно потребовалось пополнение. В середине декабря нами были получены 19 новых самолетов, и мы воочию убедились, что советский тыл стал заметно крепнуть.
      
В январе 1942 года нам было предложено занять один из аэродромных узлов, недавно освобожденных Красной Армией. Мы с радостью готовились к движению на запад.
      
18 января я и командир 98-го полка майор И.К. Бровко вылетели на разведку этого узла. Мы впервые за время войны оказались на территории, ранее оккупированной фашистами. Осмотрев аэродромы и прилегающие к ним помещения, нам удалось встретиться и пого­ворить с руководителями местных партийных и советских органов, с участниками антифашистского подполья и партизанами. Их расска­зы нас обоих потрясли. Вот что мной записано в дневнике: «18-20 января 1942 г. из бесед мы с тов. Бровко узнали, что в двух небольших городах при захвате их фашистами, оказалось много предателей. Гитлеровцам удалось легко подобрать старост и полицейских, из врагов советского народа, умело скрывавших свое подлинное лицо в довоенное время. С помощью доносчиков гестаповцы арестовали несколько сотен советских активистов и активисток. Из документов фашисткой комендатуры, попавших в руки советских органов, стали известны многие лица, содействовавшие немецко-фашистским извергам в расправе над советскими людьми». И здесь же я писал о первых шагах при восстановлении Советской власти. Они характерны: организация детского дома, выявление безнадзорных детей и устройство их, восстановление школ и помощь возвратившимся из эвакуации. «Суть Советской власти - писал я - видна как на ладони: дети, школы и отеческая забота о тружениках».
      
По возвращении из командировки, мы с тов. Бровко широко использовали полученные сведения в воспитательной работе.
      
В первых числах февраля 1942 года по данным советской разведки в районе Варшавы в салон вагоне намечалось совещание с участием Гитлера. Командование ВВС РККА приказало нам подготовить три экипажа на самолетах с дополнительными бензобаками для бомбардировки железнодорожного узла Варшавы. Выполнение этого задания было возложено на 98-й авиаполк. День полета был назначен 6 февраля. В этот день была сильная пурга, видимость не превышала 50 метров. Но летать было необходимо. Посоветовавшись с летчиками, командир полка разрешил вылет. Проводить экипажи выехал на аэродром и я. Последние указания давались майором Бровко в моей служебной автомашине ЗИС-101, в которую вместились все летчики и штурманы. До сих пор я не могу забыть тех немногих минут. Иван Карпович Бровко, прекрасный летчик, сам к тому времени имел свыше 50 боевых полетов на самые сложные цели, отчетливо представлял всю сложность и опасность полета: девять десятых маршрута проходили над территорией, занятой врагом, подходы к цели и сама цель плотно прикрыты зенитной артиллерией и истребителями. Он задушевным голосом, как родной отец, давал практические советы летчикам и штурманам на случай тех или иных затруднений в столь сложном и ответственном полете. В моем дневнике короткая запись: «7.2.1942 г.  Вчерашнее ответственное задание летчики выполнили. Экипаж Гросула возвратился на свой аэродром благополучно. Жуган сел вынужденно у Мосальска, экипаж цел. Самолет Слюнкина разбит, командир экипажа в госпитале в Вяземке. Об остальных членах экипажа сведений нет».
      
Через несколько дней в полк возвратились все летавшие на Варшаву. К сожалению, эффективность бомбардировки так и осталось для нас неизвестной. Не было известно и о том, состоялось ли это совещание здесь или было перенесено в другое место.
      
Вскоре я получил новое назначение. Опять пришлось расставаться с боевыми друзьями, с которыми сблизила совместная борьба за Родину.
      
Продолжительное время я наблюдал за боевой деятельностью этой дивизии. Ее славные полки участвовали в битве за Сталинград, в летних боях на Курской дуге и других операциях Красной Армии. Лучшими летчиками и штурманами было присвоено звание Героя Советс­кого Союза. Вот их имена: А. Алгазин, Г. Безобразов, Л. Глущенко, И. Гросул, И. Даценко, Ф. Кошель, Ф. Паращенко, В. Сенатор и П. Юрченко.»
*****
       
И эта часть воспоминаний комиссара, вызывает невольные ассоциации, возвращая меня в студенческую молодость, что совпала с брежневским «застоем». О времена, о нравы!
       
Кто получал высшее образование в те годы, наверное, помнит, что на протяжении пяти лет вузовской учебы такие предметы, как история КПСС, марксистко-ленинская философия, политэкономия, научный коммунизм, стояли на особом месте в предметной иерархии обычного студента технического вуза. Попробуй, прогуляй без уважительной причины хотя бы пару раз на этих занятиях, и ты оказывался в «черном» списке.
       
На лекциях по истории КПСС я читал Робинзона Крузо. Запоем. Видать в детстве не довелось. Меня поразил «монолог» на всю книгу, без частей и глав.  На лекциях по марксистко-ленинской философии запал на «А зори здесь тихие». Не смотря на весь трагизм в этой книжке, какая-то «уютной» она оказалась.

Помню, как-то на семинар по политэкономии еле-еле успел после студенческого загула. Спать легли в пятом часу утра. На будильник среагировал, но затем куда-то провалился.  Но… все же успел. Ввалился в аудиторию вместе с преподавателем. Плюхнулся на свое место.  Здороваюсь с другом соседом. Он аж мордой перекосился, отвернувшись, и тихо прорычал:
       
-Ты только ни на кого не дыши.
       
Я понял, что лучше было в черный список попасть, чем вот так вылететь из института по пьяни. Что-что, а это в нашем заведении весьма строго преследовалось. Пара эта была на нервах, и только закончилась, я тут же дал деру…
       
А вот научный коммунизм мне запомнился особым лекционным стилем. Читал нам его мужик в годах, степенный, в роговых очках.  Он был матерый в делах, как теперь выясняется, науки лишь на исторический период. Он свою первую кандидатскую что-то там про Сталина возвышенное приготовил. Но тут ХХ съезд приключился, и защита его «накрылась медным тазом». Но он затем все же защитился, начав, правда, все с нуля.  И теперь читал нам курс, уже, будучи «одной нагой» в творческом отпуске по поводу завершения докторской диссертации. Но это не главное, а главное то, как он читал! В предложении три – шесть слов, не более. И очень простых. Записывать за ним одно удовольствие. Мысли его и «дураку» самые ни на что ясные. К тому же ввели новшество, стали проверять выборочно конспекты, сразу же после лекции.
       
Что больше всего раздражало за эти пять лет, так это конспектирование первоисточников. Столько бумаги извели и времени личного на зацепку умных мыслей от классиков коммунизма! И, чёрт побери, ни одной в голове не сохранилось, даже в ассоциативной форме, дабы сейчас блеснуть и перед вами выпендриться. Только одно банально - распространенное вертится, что Каменев и Зиновьев политические проститутки. Но я им не судья.
       
В школе я в комсомол не вступал из принципа. Классные комсомольские собрания у меня ассоциировались с детской игрой во взрослую жизнь из черно-белого ящика, что в пацанские годы один на весь барак был. В техникуме меня не тревожили по этому поводу.  А в институте на втором курсе подошли ко мне двое молодых, хорошо одетых парней. Студентов в них трудно признать. Они в галстуках были. Отозвали в сторонку и просто сказали - было бы правильно и необходимо, если ты вступишь в ряды ВЛКСМ. Повернулись и ушли. Я их больше не видел. Пошел, подал заявление и вступил.
      
Когда начал работать, то меня без меня женили - за месяца три продвинули аж до кандидата городского… уж и не помню, толи бюро, толи комитета комсомола. Я даже на областную конференцию ВЛКСМ был делегирован от города, и все заседания «Блокаду» из роман-газеты читал. А потом это молодежное сборище всеобщей попойкой закончилось в ресторане гостиницы, где нас и разместили. А когда я перешел работать в Краснооктябрьское бокситовое рудоуправление, обо мне напрочь забыли и этим я был рад.       
      
Все это я рассказываю терпеливому читающему только с одной мыслью. Кто жил в то время, возможно, вздохнет в ностальгическом раздумье о былой молодости и вернется в себя, в настоящее.  А кто начал свой жизненный путь позже, возможно вразумит - это была система, больше чем государственная, она бала над государством. И обладала громадной силой до поры до времени. И звалась она КПСС. Но в далекие предвоенные годы, в годы военного лихолетья, и сразу после войны, над ВКП(б), предшественницы КПСС, была еще одна система в моем понимании. В лице одного человека. И это был Иосиф Виссарионович Сталин.

Государственный строй, основанный на власти одной политической силы, внедрив в массы новый менталитет, обязан поддерживать в народе соответствующую этому менталитету мораль, и требовать от масс ее нравственного воплощения.  Где силой, что воплощали карательные органы, типа НКВД, где нужными словами, для чего и был создан институт комиссаров, под разными вывесками по ходу времени.   Комиссары умели говорить с народом нужными словами, они умели настроить народ и на трудовой подвиг, и на ратный. Даже на смерть. За это фашисты расстреливали их в первую очередь. Многие из них были людьми с несгибаемой волей, честными перед идеалами, которые проповедовали, скромнейшими в быту. Это делало их властителями людских душ, и они искренне верили, что ведут людское стадо к обильным полям через голые острые камни и мертвые пустыни. Таков был и наш комиссар.
      
Но вот в середине 80-х, меня, как молодого, отправили на двухмесячное повышение квалификации в Алма-Ату. Моя молодая жена была на сносях. И то, что меня в такой момент отрывали из семьи благодаря горлопанистому начальнику отдела кадров, не внявшему моим доводам, меня никак не радовало. Из многих дисциплин технического и экономического характера, была и политическая. Уже и не помню, по какому поводу возникла дискуссия с седовласым, но еще молодым преподавателем, красавцем азиатской внешности, но запомнились его слова. На мое недоумение, почему действительность не соответствует научному коммунизму, он же научный! Ответ был весьма простой.  Поймите, говорил он, политику на местах проводят обычные люди, им свойственно держаться за свои портфели и свое благополучие… 
      
Вот только теперь, читая эти предсмертные воспоминания комиссара Приезжева, до меня дошло -  дело Ленина, дело Сталина… дело комиссара Приежева стало катиться под откос с момента, когда на место Приеживых вступили «обычные люди, которым стало свойственно держаться за свои портфели и свое благополучие…». Но вернемся к нашему комиссару. Ему слово.
*****

В Москве
-----------------------      

6 марта 1942 г. я был назначен на должность начальника Политического отдела авиации Дальнего действия при Ставке Верховного Главнокомандования.
      
Авиация дальнего действия /АДД/ представляла собой вновь создаваемую организацию, в которую входили более десятка дальнебомбардировочных авиационных дивизий, дивизии военно-транспортных самолетов и несколько военно-учебных заведений, готовивших летчиков, штурманов и других специалистов для частей АДД.
      
Командующим АДД был генерал-майор авиации А.Е. Голованов, членом Военного совета - бригадный комиссар Г.Г. Гурьянов, начальником штаба полковник М.И. Шевелев.
      
Управление АДД находилось в Москве. Руководство боевой работой АДД осуществлялось Ставкой и лично Верховным Главнокомандующим И.В. Сталиным.
      
Политический отдел АДД был непосредственно подчинен Главному Политическому Управлению РККА. При политическом отделе имелась редакция газеты со своим штатом корреспондентом, что открывало широкие возможности для обобщения и распространения боевого опыта, для популяризации лучших людей частей АДД. Газета называлась «Красный Сокол», выходила три раза в неделю, на четырех полосах. Ее формат был несколько меньше формата газеты "Красная звезда", но значительно превышал формат дивизионных газет.
      
Создание АДД способствовало усилению мощи бомбовых ударов за счет применения крупных авиационных сил. В целях сведения боевых потерь от истребителей до минимума все части АДД перешли на ночные полеты. Летчики и штурманы, не летавшие ночью, получили возможность пройти специальную подготовку.
      
Наряду с бомбардировкой вражеских коммуникаций АДД вскоре стала наносить удары по военно-промышленным объектам, расположенным в таких городах, как Берлин, Данциг, Инстербург, Кенигсберг, Тильзит, Будапешт, Бухарест, Плоешти и др.  По инициативе политического отдела полеты над вражеской территорией широко использовались для разбрасывания листовок, правдиво освещающих положение на фронтах, разоблачающих антинародную политику фашистских правительств.  Листовки изготовлялись Главным Политическим управлением РККА. Наш политотдел распределял их по авиационным соединениям, в соответствии с планом предстоящих полетов. Мы же вели учет районов выброски листовок, в чем и отчитывались перед Главным Политическим управлением.
      
В связи с листовками мне часто приходилось встречаться с Д.З. Мануильским, который в Главном Политическом управлении был фактически руководителем работы среди войск противника. Я был знаком с Дмитрием Захаровичем еще в начале 30-х годов, работая некоторое время в ЦК Монгольской Народно-революционной партии, а затем и в    Дальневосточном секретариате исполкома Коминтерна. К тому же его сын учился в Военно-воздушной академии им. Жуковского в те годы, когда я работал в ней и в связи с этим наше знакомство возобновилось. Все это теперь способствовало моим контактам.
      
К нему я всякий раз заходил перед моими выездами на периферию. Я нуждался в беседах с ним по вопросам международной обстановки и о положении на фронтах для своих выступлений перед личным составом.  Как собеседник Дмитрий Захарович был непревзойденным. Со мной он никогда не разговаривал тоном учителя, наставника. Рассказав о тех или иных фактах международной жизни, он не спешил к обобщениям и выводам, выжидая, что я скажу. И, если мне удавалось сделать правильные выводы, Дмитрий Захарович одобрял их и переходил к другим разделам беседы. Когда же мои выводы оказывались поверхностными, а это бывало не редко, он тактично поправлял меня, наполнял их глубоким содержанием, и я получал ясное представление и о значении фактов, событий и о тенденции дальнейшего их развития. От него я всегда уходил с богатейшим фактическим материалом и заряженный бодростью и энтузиазмом.
      
Бывали случаи, когда я заставал его за работой над листовками. И всегда я поражался его неутомимостью, хотя в то время ему шел шестидесятый год. Писал он быстро. Листовку, размером в одну страницу ученической тетради, он писал не более 7-8 минут и писал так, что в поправках она не нуждалась. Им написанные листовки были остры, всегда дышали революционным пафосом. Писались они короткими фразами, как бы стреляя по врагу.
      
По инициативе Д.З. Мануильского были собраны многие десятки тысяч писем военнопленных солдат и офицеров, находившихся в лагерях, адресованные родным. Эти письма были сброшены с наших самолетов над Германией, Венгрией и Румынией, что явилось сокрушительным ударом по грязной клевете Геббельса о том, что будто Красная Армия расстреливает военнопленных.
      
Одна из встреч с Д.З.Мануильским состоялась в день опубликования постановления Президиума ИККИ о самороспуске Коминтерна. Я не понял смысла этого шага и немедленно попросил разрешения приехать к нему. Я застал его разговаривающим по телефону. Он пригласил меня сесть. И когда я поделился с ним моими сомнениями, он улыбнулся и сказал:
      
- Не вы первый и не вы последний. Меня все утро по телефону спрашивают: поздравлять ли или выразить мне соболезнование?
      
И он, обстоятельно рассказал о причинах, вызвавших такое решение, о той трудоемкой и напряженной работе по его согласованию с основными коммунистическими партиями мира, и о той атмосфере, в которой состоялось подписание этого исторического документа. Я и в этом случае, как всегда, уходил от Дмитрия Захаровича с величайшей благодарностью за его помощь в уяснении происшедшего.
      
Работая в Политотделе АДД, мне приходилось быть на выступлениях М.И. Калинина, О.В. Кууминена, А.С. Щербакова и др. видных деятелей нашей партии по вопросам военного и политического положения страны. Это были настоящие университеты для каждого из нас.

6 ноября 1942 г. я присутствовал на торжественном заседании Моссовета, посвященном 25-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Заседание проходило в Андреевском зале Кремля. Мы, военные, на этот раз проходили в Кремль не как обычно по индивидуальным пропускам, а по списку, причем мы должны были предъявить партийный билет и удостоверение личности, а также назвать номер, под которым стоит фамилия в списке. Номера нам были сообщены за час до открытия. На заседании с докладом выступал И.В. Сталин.
      
Я видел Сталина не в первый раз. Но таким я его увидел впервые: немножко сгорблен, сильно похудевший, лицо усталое. Одет он был в простой китель военного покроя. Ни пагонов, ни орденов. Получив слово, он подошел к трибуне медленно, держа в руках текст доклада, свернутый в трубочку и перевязанный голубой ленточкой. Доклад он читал с небольшим грузинским акцентом, спокойно, не спеша, с интонациями, но без размашистых жестикуляций.
      
Трудно забыть атмосферу, царившую в этот момент в зале. Необыкновенная, действительно мертвая тишина во время доклада. Тысячи людей, напряженно слушая, казалось, затаили дыхание. Многие, в том числе и я, вели запись основных положений. Записывать речи Сталина легко. Они всегда четки, выводы повторяются, хотя и разными словами.

Гром рукоплесканий раздался в зале, когда докладчик формулировал наши задачи: уничтожать гитлеровское государства и его вдохновителей; уничтожить гитлеровскую армию и ее руководителей; разрушить ненавистный «новый порядок в Европе» и покарать его строителей. Эти исторические задачи ставились тогда, когда немецко-фашистские полчища рвались к Сталинграду, Грозному, Закавказью, когда Ленинград продолжал оставаться в блокаде, а фашистское командование готовило новый удар по Москве с востока.

Только ленинская партия, неразрывно связанная с советским народом, верящая в его силу и готовность любой ценой отстоять свободу и независимость социалистической Родины, могла в такой момент ставить такие задачи. И она оказалась права. Поставленные задачи были с честью выполнены. Доклад продолжался 47 минут, и мне казалось, что эти минуты пролетели с небывалой скоростью. Следует ли говорить о том исключительном подъеме духа, какой был вызван содержанием доклада.
      
Возвратившись с заседания, я немедленно ознакомил работников Политотдела с докладом и направил их в ближайшие части АДД для выступлений перед летно-техническим составом.   Сам я выехал в одну из дивизий для такой же цели.
      
Нахождение Политического отдела АДД в Москве расширяло его возможности. Наш лекторский состав перед выездом в части пользовался квалифицированной консультацией Дома партийного просвещения МК ВКП(б). Там имелись стенограммы докладов, читанных лучшими пропагандистами МК и ЦК партии. В наших частях выступали с докладами и лекциями академик Митин, Ем. Ярославский, работник ТАСС Монин и др. Нам удавалось использовать в порядке шефства концертные силы Москвы. Художники и скульпторы оказывали большую помощь в популяризации лучших людей АДД. Они рисовали портреты, лепили бюсты Героев Советского Союза летчиков и штурманов авиации дальнего действия. Их произведения с кратким описанием подвигов были выставлены для всеобщего обозрения в специально отведенном зале Государственной Третьяковской галерее.
      
Славные летчики и штурманы авиации дальнего действия наряду с бомбардировкой военно-промышленных объектов в глубоком тылу врага, выполняли и другие задачи. Они поддерживали связь с партизанскими отрядами, доставляли им газеты и почту, оружие и боеприпасы, вывозили от них больных и раненых. Летчики: Э.К. Пусеп и Обух, штурманы: А.П. Штепенко и С.М. Романов в мае и начале июня 1942 г. на самолете ТВ-7 совершили полет в Лондон и Вашингтон, имея пассажиром тогдашнего Народного комиссара по иностранным делам СССР В.М. Молотова.
      
Боевая и другая деятельность Авиации дальнего действия еще не получила должного освещения. Она ждет своих историков. Но мне хочется отметить следующее.

По непрерывному росту ее самолетного парка, по обеспеченности горючим и боеприпасами, мы непосредственно ощущали трудовой подвиг советского народа, работавшего под девизом Коммунистической партии: «Все для фронта! Все для победы!». АДД ни в чем не испытывала недостатка для боевой работы. В этом, конечно, сказалось и то обстоятельство, что вся ее деятельность находилась под непосредственным руководством Ставки и лично Верховного Главнокомандующего.
      
Многие авторы военных мемуаров (Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, С.М Штеменко и др.) в своих воспоминаниях уже разоблачили безответственные утверждения о военной некомпетентности И.В. Сталина, о руководстве им войной «по глобусу» и другие вымыслы, подхваченные и распространяемые буржуазными фальсификаторами истории. Мне хочется показать несостоятельность этих безответственных утверждений на примере руководства Авиацией дальнего действия.
      
План полетов на бомбардировки целей разрабатывался нашим штабом по указаниям Ставки и утверждался И.В. Сталиным. Еженедельно, а в напряженные дни боев и чаще, Голованов вызывался к Сталину для доклада о ходе боевой работы и дачи указаний на ближайшее время. В часы боевых полетов наших частей я нередко бывал в кабинете командующего АДД и много раз был свидетелем, когда по кремлевскому телефону И.В. Сталин спрашивал Голованова о ходе выполнения плана бомбардировок конкретных целей. Вспоминается случай, когда большая группа самолетов уже взлетела и направилась в район цели, позвонивший тов. Поскребышев попросил Голованова немедленно связаться по «кремлевке» с И.В. Сталиным. Сталин спросил Голованова:
    
 - ...можно ли группу, направленную на цель близ города В. повернуть на другую, запасную цель, т.к. к этому городу подходят наши войска и могут оказаться «жертвой» наших бомбардировок».
      
Голованов ответил:
      
- Постараюсь, товарищ Сталин.

- Постарайтесь, и доложите потом - сказал Сталин.
      
В течение следующего часа Сталин звонил Голованову дважды, выясняя, удалось ли все до единого самолета повернуть от отмененной цели. К счастью, удалось. А рано утром мы узнали, что город В. был занят нашими войсками на рассвете. Похоже ли это на руководство «по глобусу»?

/Более подробный анализ отношений Голованова со Сталиным можно прочитать из книги Сергиенко А.М. «Эхо Победы в наших сердцах-2». Авт.-сост./
*****

Снова с боевыми частями
------------------------------------
      
Число дивизий АДД росло. Управлять ими из одного центра становилось труднее и труднее. Значительно выросли в дивизиях и руководящие кадры. По решению ГКО весной 1943 г. в АДД начали формироваться авиационные корпуса, в состав которых включались от двух до четырех дальнебомбардировочных дивизии. В июле я получил назначение на должность Военного комиссара восьмого авиационного корпуса АДД, объединившего три авиационных дивизии. (9 октября 1943 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР институт военных комиссаров был отменен, вновь были введены должности заместителей командиров по политической части).
      
Командиром 8-го корпуса был генерал-майор авиации Н.Н. Буянский, бывший командир 48-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии, вместе с которым я работал первые два месяца войны. Начальником штаба был полковник Турчин. С ними работать было легко.

Создание корпусов приближало руководство к боевым частям. Открывалась возможность более конкретного влияния на жизнь подчиненных частей. В целях повышения качества бомбардировок стало больше уделяться внимания изучению их итогов, анализу боевых документов (фотоснимки, донесения экипажей и др.) и использование всего этого при подготовке к очередным боевым полетам.
      
В ряде корпусов, в том числе и в нашем, вскоре вошли в практику полеты руководящего состава корпуса в качестве контроллеров. Это не было выражением недоверия экипажам. Сомнений в их честности и добросовестности ни у кого не возникало. Но была необходимость более тщательного изучения эффективности наносимых бомбовых ударов. Контролеры находились в районе цели до полного окончания бомбардировки группой корпуса, вели наблюдение за ходом бомбардировки, оценивая ее результаты.
      
Мы с Н.Н. Буянским летали в роли контролеров поочередно, как правило, эти полеты нами совершались на новые цели, чтобы вскрыть особенности местной системы противовоздушной обороны и наметить меры ее подавления при последующих налетах на эту цель. С августа 1943 г. и до конца войны мной совершенно таких полетов 14, в том числе: на норвежский аэродром Луастари, финский порт Оулу, немецко-фашистский гарнизон Бреслау, скопление фашистских танковых дивизий у озера Балатон (Венгрия) и др.
      
В августе-сентябре 1943 г. авиационные дивизии нашего корпуса вели боевую работу в интересах Ленинградского, а затем Западного фронтов. Они наносили бомбовые удары по артиллерийской группировке, обстреливавшей город Ленина, по коммуникациям немецко-фашистских войск. Они своими бомбардировками содействовали нашим войскам освобождению Духовщины и Смоленска. Воодушевленные наступательным порывом советских войск, отдельные экипажи в эти дни совершали по два вылета в ночь.
      
В октябре 1943 г. две большие группы дальних бомбардировщиков нашего корпуса были направлены в Заполярье для подавления немецкой авиации, действовавшей с аэродромов Финляндии и Норвегии. Эта авиация совершала налеты на Мурманск и другие экономические центры района, пыталась мешать прохождению наших и английских судов и караванов по Баренцеву морю. Одну нашу группу, размещенную на аэродроме близ Мурманска, возглавлял генерал-майор авиации Дрянин, другую, действовавшую с аэродрома близ Кандалакши, Герой Советского Союза полковник В.И. Щелкунов. Представительство командования корпуса было возложено на меня.
      
Условия боевой работы в Заполярье тяжелые. Полярная ночь непрерывно длится почти полгода. Зима часто сопровождается сильными морозами и буранами. Техническому составу приходилось готовить самолеты к полету в условиях темноты, при сильных снегопадах, что требовало особой тщательности и сноровки. Метеорологические условия неустойчивы. Летчики нередко попадали в такие снегопады /метеорологи называют их снежными зарядами/, что видимость исчезала полностью и только величайшая выдержка, и отличная техника пилотирования помогали избегать рокового исхода.
      
Однажды и мне удалось испытать неприятности, связанные с этой особенностью Заполярья. Мы возвращались на свой аэродром после бомбардировки военно-промышленного объекта, на территории Финляндии. Спустя час полета от цели, мы попали в заряд. Самолет вел майор М.И. Азгур, родной брат известного скульптора, заслуженного деятеля искусств З.И. Азгура. С ним я летел впервые. Заряд продолжался около 20 минут, а мне он показался бесконечным. Думалось: справится ли? В такой обстановке летчику важно сохранить самообладание. В случае растерянности - неизбежна потеря пространственной ориентировки и самолет врезался бы в землю. Но тов. Азгур справился, и мы благополучно сели на свои аэродром. К чести наших летчиков и штурманов следует сказать, что по причине попадания в снежные заряды обе наши группы летных происшествий не имели. /Замкомполка 109-го ап Д.Д. Азгур все-таки один раз сел на брюхо на севере, не справившись с погодой. Расскажу по случаю. Авт.сост./
      
За пять месяцев боевой работы в Заполярье наши группы совершили свыше 400 боевых вылетов  /Из наградного листа на Приезжева – 701 б/в. Авт. сост.). Они наносили удары по аэродромам и базам немецко-фашистских подводных лодок, бомбардировали фиорды Норвегии, где, по сведениям военно-морской разведки скрывался поврежденный немецкий линкор «Тирпиц», известный своей разбойничьей деятельностью в водах Баренцева моря. В результате значительно снизилась активность немецко-фашистской авиации над морем, сократились потери наших и английских транспортных кораблей от подводных лодок в этом районе.
Подтверждением успешных действий наших летчиков и штурманов в Заполярье являлись и сведения агентурной разведки. Так в одной разведсводке сообщалось: «По данным закордонной агентуры установлено, что в один из крупных налетов русских самолетов на Лаксельвен на аэродроме было уничтожено 60 самолетов, убито большое количество немецких солдат и офицеров, причинены большие разрушения постройкам на аэродроме».
      
В боевой работе в Заполярье особенно отличились летчики: Бирюков, Калинин, Платонов, штурманы: Владимиров, Каплюк, Селиванов и др. С наступлением полярного дня наши группы возвращались на место постоянного базирования и приняли участие в освобождении Белоруссии.
      
Работая в 8-м корпусе, мне однажды пришлось прибегнуть к необычной форме политработы. В один из полков корпуса (108-ой ап ДД. Авт. сост.) возвратился летчик Г., сбитый около трех месяцев назад над территорией, оккупированной фашистами. Покидая самолет последним, он оторвался от остальных членов экипажа и ему пришлось пробираться к своим в одиночку. Возвратился в полк с пистолетом. Партбилет и два ордена "Красного знамени" зарыл в землю. Место у деревни приметное, он запомнил. В полку с ним беседовали начальники всех степеней до корпусного командования включительно. Сомнений не возникало. Летчик Г. был одним из лучших летчиков, полк в нем нуждался. Командир корпуса разрешил включить его в боевую работу.
      
По каким-то причинам, больше технического, чем политического характера, с включением летчика Г. в боевые полеты произошла задержка дней на 10-15. У него возникло подозрение, что ему не доверяют. До нас дошли слухи, что в полку на этой почве среди летного состава пошли разговоры: «летать летаешь, постоянно рискуя жизнью, а собьют, вернешься с оккупированной территории, сразу тебе и недоверие. Что же, неужели за три месяца скитаний советский человек может переродиться?»
      
Приближалась моя очередь лететь от корпуса в качестве контролера. Договорившись с командиром, я выехал в полк. Из беседы с командиром полка, подполковником С.К. Бирюковым и его заместителем по политической части майором Вдовиным, я пришел к заключению, что нужен какой-то особый шаг в отношении к летчику Г., чтобы он и весь полк убедились, что недоверия к летчику Г. не было, и нет.
      
Я попросил командира полка включить меня пятым членом экипажа летчика Г., как представителя корпуса. По возвращении с боевого задания летчик Г. по старой привычке обратился ко мне:
      
- Товарищ комиссар, спасибо вам за доверие. Этот полет я никогда не забуду.
      
Нервы у него не выдержали, он разрыдался. Чтобы несколько разрядить атмосферу, я ему сказал:
      
- Вам, товарищ Г. спасибо. Ведь контролировать значительно легче, чем вести самолет в такой обстановке, когда зенитки, кажется, только нас и держали на своем прицеле.
      
Летчик Г. заявил, что он имеет в виду другое. И так как вокруг нас собралась значительная группа летчиков я ему сказал:
    
 - А вы вот о чем! А здесь яснее ясного: советский летчик за три месяца не может переродиться в несоветского.
   
Этот полет сыграл положительную роль. Нездоровые настроения в полку были ликвидированы. Когда наши войска освободили территорию, где летчиком Г. были зарыты документы и ордена, он был отпущен на поиски. В спутники, по его просьбе, был дан летавший в тот день с ним стрелок-радист. Через неделю оба вернулись, все зарытое было в целости и сохранности.

/Кто же ты, товарищ Г?  Дочь штурмана Алексея Прокудина при личной беседе со мной рассказала, что по воспоминаниям отца, вернувшегося из короткого плена командира 108-го ап ДД Родионова И.В. досконально проверяли в течение более месяца. Из слов самого Родионова, немцы при допросе выложили на стол приличную папку-досье на его, и показали еще несколько на других летчиков и штурманов полка. Мол, не вздумай отпираться, мы все про тебя знаем. Родионову после проверки тогда запретили вообще летать. Видать на всех кадровых летунов до начала войны немцы собирали досье. Но! Горбунов Илларион Иванович, скорей всего это был он, человек, прошедший многое, что может случиться в подобных обстоятельствах и остаться при своем – быть советским. Это к слову. Авт.сост./
      
В декабре 1944 года я был назначен на должность заместителя по политической части командира 4-го гвардейского авиационного корпуса АДД. А наш 8-й корпус был направлен на Дальний Восток.  /Не корпус был отправлен, а только большая часть штаба корпуса для формирования 19-го авиакорпуса. Шла подготовка к войне с Японией. Авт. сост./ Опять пришлось расставаться с одними и встречаться с другими боевыми друзьями.
      
4-м гвардейским авиационным корпусом АДД командовал генерал-лейтенант авиации Г.С. Счетчиков, бывший командир 325-го авиационного полка, входившего в 52-ю авиадивизию, где я был военным комиссаром. Начальником штаба корпуса был полковник С.П. Ковалев, с которым я был знаком по Военно-воздушной академии. И здесь мне работать было не трудно.
      
В корпус входили четыре авиационные дивизии и один отдельный авиационный полк.
      
На завершающем этапе Великой Отечественном войны в целях приближения к объектам бомбардировок, наши дивизии были размещены в Польше, Венгрии, Румынии и Югославии. Таким образом, нашему корпусу приходилось действовать на широком фронте. Личный состав 4-го гвардейского авиационного корпуса внес значительный вклад в дело освобождения Красной Армией народов Европы от фашистских извергов.
      
В этот период поднялась еще выше политическая работа в частях. Возникали новые и оживлялись старые ее формы. Боевые вылеты проводились при развернутом Гвардейском Знамени. Короткие перед этим митинги принимали характер клятвы Родине в верном и доблестном ей служении. В полках и эскадрильях вошло в практику отмечать своеобразные юбилеи летного и технического состава. В общежитиях и столовых вывешивались плакаты с именами экипажей, совершивших в этот день 50-й, 100-й, 150-й и т.д. боевые полеты, с именами техников, мотористов и др. специалистов, обеспечивших подготовку материальной части к этим полетам. Товарищеские ужины, посвященные подобным юбилеям, превращались в школу мужества и честного служения долгу. На них не только подводились итоги, но и делились боевым и техническим опытом.
   
В дни боев за Берлин в ряде полков появились книги, названные «Слово гвардейцев». В них записывались мысли, волновавшие перед боевым вылетом. Так командир 27 гвардейского авиационного полка гвардии подполковник Дедов записал в полковую книгу: «Берлин должен пасть перед советскими героями, и он падет на колени. А мы, гвардейцы, «подарок» москвичей, уральцев, сибиряков, украинцев, белорусов, всего советского народа, пошлем в ту цель, куда приказано. За слезы жен, матерей, детей, за погибших друзей в бою положим свои бомбы в сердце врага».
      
Гвардии капитан Вербицкий написал: «За, товарищей, погибших в боях за независимость нашей Родины, вперед - на Берлин! С честью выполним боевое задание, не жалея сил, а если условия боя потребует, то и жизнь отдадим за нашу победу, за водружение знамени победы над Берлином».
      
В записи гвардии лейтенанта Макагона читаем: «Настал час, когда выпала возможность отомстить врагу в его собственной берлоге. За страдания моей матери во время оккупации нашей земли, за страдания сестры, которую угнали душегубы к себе на каторгу, за погибших друзей я сегодня в полете на Берлин буду яростно мстить врагу». Записи в книгах имели большое воспитательное значение. Они читались на митингах, на политинформациях.
    
Родина высоко оценила ратный подвиг воинов нашего корпуса. 14-я гвардейская авиационная дивизия получила наименование - Берлинская. Около девяти тысяч орденов и медалей было вручено личному составу корпуса, 35 человек были удостоены звания Герой Советского Союза.
    
За участие в освобождении Югославского народа от немецко-фашистского гнета, постановлением антифашистского Вече Народного освобождения Югославии награждены орденом Народного Героя пять человек, орденами партизанской Звезды I, II и III степеней - 51 человек.
      
Многим сержантам и офицерам нашего корпуса были вручены медали «За взятие Берлина», «За взятие Будапешта» - эти символы немеркнущей боевой славы советского народа.
      
Почти четверть века отделяет нас от событий, бегло описанных в этих строках. За эти годы не одно поколение выросло и возмужало, зная о них лишь из рассказов отцов и дедов, и из книг. Это очень хорошо, что им не пришлось испытать всех тех бедствий, какие несет с собой война… Но… помни, молодой читатель, победы в войне куются в довоенное время… и делай все, чтобы враг не смог нас застигнуть врасплох.

Гвардии полковник в отставке Серафим Иванович Приезжев.  «24» июня 1969 г. Москва, Первый Хорошевский проезд…
*****

Кто и осилил «Исповедь комиссара на смертном одре…», честь и хвала им за терпение. Я же «проглотил» ее, будучи под впечатлением «Соколов, умытых кровью» Андрея Смирнова, да и ассоциации с личным прошлым дали возможность разобраться с внутренним состоянием.  События в жизни произошли, но так бы и остались сами по себе не возник бы повод увязать их с прошлым и настоящим. И вот выводы, постараюсь без оценок с колокольни настоящего дня, факты и только факты, что было… то было…
      
Что бы там не говорилось об ущербности нашей техники по сравнению с немецкой, но на ней воевали и воевали успешно, и ее умудрялись содержать в должном порядке, и это делали советские люди.  И чтобы нейтрализовать немецкое техническое превосходство, нашелся особый резерв – дух этих людей. Где не хватало технического потенциала, выручала смекалка, стойкость, озлобленность, наконец. Даже готовность к самопожертвованию…  А кто этому резерву не давал иссякнуть и направлял в нужное русло? Комиссары! Надо иметь в виду, что советская система предвоенных лет и в войну без этого составляющего просто быть не могла. И комиссары выполнили свою задачу.
      
И так некоторые выводы по поводу… В начале войны:
      
1/ Учебно-боевая подготовка личного состава в дальнебомбардировочной авиации шла своим чередом по плану до самого начала войны;
      
2/ В первый день войны дальнебомбардировочная авиация по так называемой боевой готовности №2 имела четкий план действий, цели для нанесения бомбового удара были заранее определены и, как правило, в радиусе полного действия;

3/ Первые боевые вылеты выявили недостатки в подготовке экипажей, приведших к вынужденным посадкам и неоправданным потерям. Причины следующие:

3.1/ Цели находили, бомбили, но при возвращении штурманы теряли ориентировку;

3.2/ Летчики на полный радиус действия не смогли дотянуть до своих аэродромов, так как допускали перерасход топлива из-за несоблюдения режимов полета;

3.3/Стрелки-радисты, оказывается, не справлялись с пулеметами;

3.4/Выявлен недостаток в 4-ом члене экипажа в качестве стрелка для защиты задней нижней сферы самолета. Хотя это уже было известно со времен зимней кампании. Чуть ли не за один день техсостав этот изъян ликвидировал.

3.5/Режим работы вспомогательных служб и их малая численность не соответствовали круглосуточному обеспечению боевых вылетов.

4/ Нахождение семей военнослужащих рядом с местом службы, что в мирное время считалось нормальным, негативно сказывалось на психологическом состоянии летного состава. Семьи были эвакуированы по предложению политотдела.

5/ Командирами полков по возвращению экипажей на базу делались разборы по каждому боевому вылету. Это было всегда. Опыт, получаемый в боевых условиях, каким бы он не был – положительным или отрицательным – оценивался должным образом. Выводы и рекомендации по устранению ошибок, допущенных при выполнении боевых заданий, удачные тактические и стратегические находки, штабные и политработники так же оперативно доводили до сведения всего летного состава своих частей всеми им доступными способами, в т.ч. используя дивизионные многотиражные газеты. Организовывались конференции по передаче опыта. Обучение летного состава шло тем самым непрерывно.

6/ Политработники напрямую участвовали в расстановке кадрового состава с целью эффективного его использования.  Политотделами велась непрерывная работа по укреплению воинской дисциплины.

7/ Политотделы были на страже хранения военных тайн, и всячески способствовали в разработке мероприятий и их практическому осуществлению в этом направлении. Так же вели решительно борьбу со всяким проявлением паникерства и разгильдяйства в своих частях и среди населения.

8/ Свободное время личного состава становилось подконтрольным политотделам через организацию отдыха и досуга.
*****

История может быть скучной… и для профессионального историка (слава богу – я лишь любитель), если он вынужден капаться в прошлой обыденности на протяжении длительного времени. Но у него есть цель – он по кирпичику выкладывает строение былой действительности… в нюансах, чтоб разобраться и сделать очень короткий, но емкий вывод, который для «благодарных» потомков превратится в обычную банальную историческую истину типа: в войну имели место быть комиссары, которые ставились правящей ВКП(б) для достижения боевых задач войсками в помощь командирам. Командиры и комиссары в большинстве своем со своими задачами справились, так как враг был разбит…
      
А для «неблагодарных»?
      
И тут вступают, как правило, две силы в борьбе за их души – это интерпретаторы противоположного толка, интерпретирующие не только сам вывод историка, но и факты, на которых этот вывод был сделан. И главное с колоколен конъектурной морали, тасуя и передергивая факты, порой замалчивая одни в угоду другим, и провозглашая именно свою интерпретацию уже истиной.
      
Это было, есть и будет всегда, пока живут люди и у них есть история… и лишить людей их истории, значит подчинить их волю другой, но уже чужой воле. И это не надо забывать.
       
И, слава богу, что и историки, и их интерпретаторы, вряд ли переведутся, ибо как всякий из нас есть хотят, и если кто из них скажет «А», то непременно мы услышим и «Б» и «В» и т.д. И за нами выбор. Но… хочешь быть обманутым, прими точку зрения другого, хочешь впасть в заблуждение, верь только себе. Но впасть в заблуждение без другого, наверное, нельзя, в голове должен вселиться мэм, а он всегда из вне и от чужого. От мэма к правде, от правды к факту, от факта к заблуждению или к обману. И опят замкнутый круг…
      
Но пора приступать к фактам:
--------------------------------

9/ 5 марта 1942 г с созданием АДД  в целях сведения боевых потерь от истребителей до минимума все части ее перешли на ночные полеты. Летчики и штурманы, не летавшие ночью, получили возможность пройти специальную подготовку.
      
10/ Руководство боевой работой АДД осуществлялось Ставкой и лично Верховным Главнокомандующим.
      
11/ Политический отдел АДД был непосредственно подчинен Главному Политическому Управлению РККА.
      
12/ В Главном Политическом управлении велась работа среди войск противника. Ее негласно возглавлял Дмитрий Захарович Мануильский.
      
13/ По инициативе политического отдела АДД полеты над вражеской территорией широко использовались для разбрасывания листовок.
      
14/ Листовки изготовлялись Главным Политическим управлением РККА. Политотдел распределял их по авиационным соединениям, в соответствии с планом предстоящих полетов, вел учет районов выброски листовок и в этом отчитывался перед Главным Политическим управлением.
      
15/ По инициативе Д.З. Мануильского были собраны многие десятки тысяч писем военнопленных солдат и офицеров, находившихся в лагерях, адресованные родным. Эти письма были сброшены над Германией, Венгрией и Румынией с целью опровержения клеветы Геббельса о массовых расстрелах военнопленных.
      
16/ 6 ноября 1942 г. в Андреевском зале Кремля на торжественном заседании Моссовета, посвященном 25-летию Октябрьской революции, выступил Сталин… «немножко сгорблен, сильно похудевший, лицо усталое. Одет он был в простой китель военного покроя. Ни пагонов, ни орденов… Доклад он читал с небольшим грузинским акцентом, спокойно, не спеша, с интонациями, но без размашистых жестикуляций… Необыкновенная, действительно мертвая тишина вовремя доклада… Записывать речи Сталина легко. Они всегда четки, выводы повторяются, хотя и разными словами… Доклад продолжался 47 минут».
    
17/ На заседании 6 ноября 1942 г Сталин сформулировал задачи: уничтожать гитлеровское государства и его вдохновителей; уничтожить гитлеровскую армию и ее руководителей; разрушить ненавистный «новый порядок в Европе» и покарать его строителей.
      
18/ Эти задачи ставились, когда немцы рвались к Сталинграду, Грозному, Закавказью. Ленинград был в блокаде.
      
19/ Лекторский состав Политотдела АДД перед выездом в части пользовался квалифицированной консультацией Дома партийного просвещения МК ВКП(б).
      
20/ Политотдел АДД привлек в порядке шефства концертные силы Москвы. Художники и скульпторы рисовали портреты и лепили бюсты Героев Советского Союза летчиков и штурманов АДД. Эти творения с кратким описанием подвигов были выставлены в специально отведенном зале Третьяковской галерее.
      
21/ О полете Наркома иностранных дел СССР Молотова в мае и начале июня 1942 г. на самолете ТВ-7 в Лондон и Вашингтон подробно описано в книге «Эхо Победы в наших сердцах-2» историка Сергиенко, которую можно найти в Сети.
      
22/ «АДД ни в чем не испытывала недостатка для боевой работы. В этом, конечно, сказалось и то обстоятельство, что вся ее деятельность находилась под непосредственным руководством Ставки и лично Верховного Главнокомандующего».
      
23/ Г.К.Жуков, К.К.Рокоссовский, С.М Штеменко, А.Е. Голованов в своих воспоминаниях  разоблачили безответственные утверждения о военной некомпетентности И.В. Сталина, о руководстве им войной «по глобусу» и другие вымыслы. Это подтверждает и комиссар Приезжев, будучи свидетелем телефонных разговоров Голованова со Сталиным.
      
24/ 30 апреля 1943 г. ГКО принял решение о введении в АДД корпусной системы, что должно было намного улучшить управление ее частями и повысить эффективность ее использования в стратегических целях.
      
25/ 27 августа 1943 г.  8-ой авиакорпус ДД, в составе 36-ой и 48-ой авиадивизий ДД, приступил к боевой работе. Комиссар Приезжев упоминает о третьей дивизии, но в составе 8-го корпуса, таковой не было.
      
26/ 9 октября 1943 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР институт военных комиссаров был отменен, вновь были введены должности заместителей командиров по политической части.
      
27/ Командиром корпуса был назначен генерал-лейтенант авиации Буянский Н. Н. Начальником политического отдела - полковник Приезжев С. И.  Начальником штаба - полковник Еремеев А.Н. Главным инженером - полковник Андриевский Б.И. Главным штурманом -подполковник Липовка Л.Ф. Начальником тыла - полковник Дубжевич П.К. Начальником оперативного отдела - полковник Базанов А. В.. Начальником отдела связи - инженер-полковник Коробков К. А. Начальником отдела кадров - майор Карягин Л.С.
   
28/ В целях повышения качества бомбардировок стало больше уделяться внимания изучению их итогов, анализу боевых документов (фотоснимки, донесения экипажей и др.) и использование всего этого при подготовке к очередным боевым полетам.
      
29/ Для более тщательного изучения эффективности наносимых бомбовых ударов вошли в практику полеты руководящего состава корпуса в качестве контроллеров. В 8-ом авиакорпусе ДД в качестве контролеров по очереди летали и Буянский и Приезжев, у которого таких вылетов было 14.
      
30/ В октябре 1943 г. (уже в тритий раз за войну) две группы Ил-4 8-го ак ДД были направлены в Заполярье для подавления немецкой авиации, действовавшей с аэродромов Финляндии и Норвегии, чтобы обеспечить прохождение морских караванов союзников по Баренцеву и Белому морям к портам Мурманска и Архангельска.  Одна групп, дислоцировалась на аэродроме Ваенга-1 под Мурманском. Ее возглавлял генерал-майор авиации Дрянин, командир 36-ой ад ДД.  Другая действовала с аэродрома в районе г. Кемь, командовал этой группой заместитель 48-ой ад ДД ГСС В.И. Щелкунов. Представительство командования корпуса было возложено на Приезжева.
      
31/ За пять месяцев боевой работы в Заполярье оперативные группы 8-го ак ДД совершили 701 боевых вылетов. В результате значительно снизилась активность немецко-фашистской авиации над морем, сократились потери наших и английских транспортных кораблей от подводных лодок в этом районе.
      
32/ Возвращение сбитых летунов в свои части и как их там встречали, описываются часто, как в письмах очевидцев, так и в мемуарах (у Голованова, Решетникова, Крылова, Купцова и т.д.) У Василия Решетникова описывается случай, с которого и было принято Сталиным решение с подачи Голованова о беспрепятственном возвращении летунов АДД в свои части. Надо все же разделять случаи, когда возвращенцы попадали к немцам в плен, и когда этого избегали. В первом случае и это понятно, проверка их была «жесткой», например, Родионову Ивану Васильевичу после такого случая даже запретили летать и «трясли» его больше месяца.
      
33/ Постановлением ГКО от 6 декабря 1944 года АДД была переформирована в 18 Воздушную армию ВВС Красной Армии в составе четырех бомбардировочных авиационных корпусов, действующих на Западном фронте и одного вновь формировавшегося 19 бомбардировочного авиакорпуса  на Дальнем Востоке. Базой формирования новых объединений в 18 ВА стали гвардейские корпуса АДД—1, 2, 3 и 4. Дивизии остальных корпусов — 5. 6, 7 и 8 — вошли в гвардейские.
      
34/ В феврале 1945 года под командованием полковника Турчина И.П. личный состав управления бывшего 8-го авиакорпуса ДД и 18-й  отдельный батальон связи прибыл в город Комсомольск-на-Амуре для формирования 19-го БАК.  Командиром 19 БАК был назначен генерал-лейтенант авиации Волков Н.А...       

35/ Заместителем командира по политчасти 4-го ГБАК был назначен Приезжев.
      
36/ Боевые вылеты проводились при развернутом Гвардейском Знамени и им предшествовали короткие патриотические митинги.
      
37/ В частях отмечались 50-й, 100-й, 150-й и т.д. боевые вылеты летного и причастного этому технического состава. В общежитиях и столовых вывешивались плакаты по этому поводу.
      
38/ На завершающем этапе войны в целях приближения к объектам бомбардировок, дивизии 4-го ГБАК были размещены в Польше, Венгрии, Румынии и Югославии.
      
39/ В дни боев за Берлин в ряде полков появились книги, названные «Слово гвардейцев», в которых записывались патриотические высказывания перед боевым вылетом.
      
Вот Человек и отчитался за проделанное. Задачи земные выполнив и жизнь прожив в почитании эпохой созданных кумиров. И настал его момент истины…  С назиданьем живущим ушел он в былое. Печаль, заронив друзьям напоследок, и уже безразличный к земному, покой приобретши.… 
   
Случилось это летом 1969 года, полвека назад. И только сейчас видать пришло его время напомнить о себе, почему-то… через меня. В праве ли я был промолчать, держа в руках эту небольшую стопку наскоро отпечатанных листов? Да запросто, казалось бы. Но это стучится в душу и требует выхода… Ни для славы мимолетной, а чтобы просто об этом знали…