Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык
/Пушкин А.С. «Евгений Онегин» /
СОДЕРЖАНИЕ
Введение
1. Не совсем неудачное сватовство
2. Приданное, которое - калым
3. Очень миленькая особа - холера
4. Высочайшее благосклонное соизволение
5. Блеск заложенных бриллиантов и бронзовая Бабушка на переплавку
6. О женитьбе Пушкина – он сам, его близкие и друзья
Приложение 1. Пушкин А. С. «О холере»
Приложение 2. Пушкин А. С. «Из дневника 1831 года»
Приложение 3. История статуи Екатерины II
Введение
Для нас «Поэт» – это Пушкин, но будет ли также верно: Пушкин – это Поэт?
Такую замену можно часто встретить в статьях о Пушкине. А ведь Пушкин – это основоположник нашей прозы, публицист, историк, исследователь и популяризатор «Слово о полку Игореве»...
Упомяну и эпистолярное наследие нашего Гения, в котором отражена переполненная событиями его жизнь - письма это не только исторические свидетельства, но и литературное наследие.
Именно в письмах Поэт начинает активно работать над языком, вводя в него: женка, брюхата... Даже в письмах по финансовым вопросам можно встретить простонародные юмор, каламбуры... И совсем уже «не салонное» сравнение своего положения во время холерного карантина: «...заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю, как выбраться? Точно еловая шишка в ----; вошла хорошо, а выйти так и шершаво...»
Наиболее активно это наблюдалось в переписке переломного периода личной жизни Пушкина – сватовство, закончившееся женитьбой (от конца 1828 г. по начало 1831 г.):
Декабрь 1828. Встречается на балу с Натальей Николаевной Гончаровой.
Конец апреля 1829. Сватается к Н. Н. Гончаровой (ответ неопределенен).
1 мая 1829. Отъезд в действующую армию на Кавказ.
6 апреля 1830. Вторичное предложение, Пушкин получает согласие на брак с Н. Н. Гончаровой.
6 мая 1830. Помолвка Пушкина с Н. Н. Гончаровой.
20 августа 1830. Умер Василий Львович Пушкин (дядя).
31 августа 1830. Отъезд в Болдино Нижегородской губернии для устройства имущественных дел, где из-за эпидемии холеры пробыл до конца ноября.
30 сентября 1830. Пушкин пытается выехать из Болдина (не пропущен через противохолерные кордоны).
7-9 ноября 1830. Вторая попытка выехать из Болдина (мешает холерная застава).
5 декабря 1830. Возвращение в Москву.
18 февраля 1831. Пушкин венчается с Н. Н. Гончаровой.
25 мая 1831. Переезд в Царское Село.
За это время Пушкин написал:
1829 - «На холмах Грузии...», «Кавказ», «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»...
1830 - «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы», «Повести Белкина», «История села Горюхина», «Домик в Коломне», восьмая и десятая главы «Евгения Онегина».
31 августа 1830 - 5 декабря 1830 («болдинской осени») - в основном заканчивает «Евгения Онегина», создает 4 «маленькие трагедии», «Домик в Коломне», «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», «Сказку о попе и работнике его Балде», много лирических стихов.
1831 - «Сказка о царе Салтане...», «Перед гробницею святой...», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина». Октябрь (после женитьбы) Пушкин создает крупнейшие прозаические произведения «Дубровский», «Капитанская дочка», «Пиковая дама», работает над историческим трудом «История Пугачева», пишет поэму «Медный всадник», сказки, переводит стихи Мицкевича.
При написании этой статьи были использованы:
1. Пушкин А.С. ПСС в 10-ти томах: т. 7 «...Воспоминания и дневники», т.10 «Письма».
2. Пушкин А.С. «Письма к жене» с комментариями Я. Л. Левкович.
3. Вацуро В. Э. «Пушкин в воспоминаниях современников» в 2-х томах.
4. Л.А. Черейский. «Современники Пушкина. Документальные очерки».
5. Материалы с сайта «ИРЛ (Пушкинский дом) РАН» (http://pushkinskijdom.ru/).
6. Материалы с сайта «Александр Сергеевич Пушкин» (http://pushkin-lit.ru/).
1. Не совсем неудачное сватовство
Пушкин встретил Наталью Гончарову в Москве в декабре 1828 г. на балу танцмейстера Йогеля.
Из воспоминаний Надежды Еропкиной (двоюродной сестры ближайшего друга Пушкина Павла Нащокина), знавшей Наталью Николаевну до замужества: «Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в общении, помимо её воли, покоряли всех. Не её вина, что всё в ней было так удивительно хорошо. Но для меня так и осталось загадкой, откуда обрела Наталья Николаевна такт и умение держать себя. Всё в ней самой и манера держать себя было проникнуто глубокой порядочностью. Всё было comme il faut - без всякой фальши. И это тем более удивительно, что того же нельзя было сказать о её родственниках. Сёстры были красивы, но изысканного изящества Наташи напрасно было бы искать в них. Отец слабохарактерный, а под конец и не в своём уме, никакого значения в семье не имел. Мать далеко не отличалась хорошим тоном и была частенько пренеприятна… Поэтому Наталья Николаевна явилась в этой семье удивительным самородком. Пушкина пленили её необычная красота, и не менее вероятно, и прелестная манера держать себя, которую он так ценил».
В апреле 1829 г. Пушкин через Фёдора Толстого-Американца просил её руки*. О характере их отношений можно судить по письму Толстого-Американца «группе товарищей» (Пушкину, П. А. Вяземскому, Д. Н. Бологовскому и С. Д. Киселеву) начало января 1829 г.: «О пресвятая и животворящая троица, явлюсь к вам, но уже в пол-упитой. Т. Не вином, а наливкой, кою приимите, яко предтечу Толстова».
* - граф Фёдор Иванович Толстой (1782-1846) - двоюродный дядя Льва Толстого. Отличался пристрастием к игре в карты (не всегда честной) и дуэлям (одиннадцать со смертельным исходом). Герой Отечественной войны 1812 г., участник кругосветной экспедиции Крузенштерна, которая была «прервана» (высажен в Петропавловске-Камчатском) после ярких «шалостей». Например, опоив корабельного батюшку «до положения риз», припечатал его бороду к палубе и поставил на сургуче государственную печать - ломать её строго воспрещалось, и «святому отцу» пришлось лишиться бороды. Из-за чего и удостоился прозвища Американец. Пушкин как-то уличил графа в нечестной игре, в отместку Толстой распустил слух, что Пушкина перед отправкой в ссылку высекли в охранном отделении. Дело шло к дуэли, но всё обошлось лишь взаимными эпиграммами. Фёдор Толстой выведен Пушкиным в «Евгении Онегине» (секундант Ленского Зарецкий), Грибоедовым в «Горе от ума» (монолог Репетилова «Ночной разбойник, дуэлист»), Львом Толстым в «Войне и мире» (Долохов) и в «Двух гусарах» (граф Турбин).
Ответ матери Гончаровой был неопределённым: она считала, что 16-летняя на тот момент дочь слишком молода для брака, но окончательного отказа не было.
Пушкин в письме Н. И. Гончаровой от 1 мая 1829 г.: «На коленях, проливая слезы благодарности, должен был бы я писать вам теперь, после того как граф Толстой передал мне ваш ответ: этот ответ - не отказ, вы позволяете мне надеяться. Не обвиняйте меня в неблагодарности, если я всё еще ропщу, если к чувству счастья примешиваются еще печаль и горечь; мне понятна осторожность и нежная заботливость матери! - Но извините нетерпение сердца больного, которому недоступно счастье. Я сейчас уезжаю и в глубине своей души увожу образ небесного существа, обязанного вам жизнью.- Если у вас есть для меня какие-либо приказания, благоволите обратиться к графу Толстому, он передаст их мне».
Пушкин уехал в действующую армию на Кавказ. По словам поэта, «непроизвольная тоска гнала» его из Москвы, его приводило в отчаяние, что репутация вольнодумца, закрепившаяся за ним и преувеличенная клеветой, повлияла на решение старшей Гончаровой.
Пушкин в письме Толстому-Американцу от 27 мая - 10 июня 1829 г. из Тифлиса в Москву: «Путешествие мое было довольно скучно. Начать, что, поехав на Орел, а не прямо на Воронеж, сделал я около 200 верст лишних, зато видел Ермолова. Хоть ты его не очень жалуешь, принужден я тебе сказать, что я нашел в нем разительное сходство с тобою не только в обороте мыслей и во мнениях, но даже и в чертах лица и в их выражении. Он был до крайности мил. Дорога через Кавказ скверная и опасная - днем я тянулся шагом с конвоем пехоты и каждую дневку ночевал - зато видел Казбек и Терек, которые стоят Ермолова. Теперь прею в Тифлисе, ожидая разрешения графа Паскевича».
Не обошлось без высочайшего окрика через начальника жандармерии (А. X. Бенкендорф* – Пушкину 14 октября 1829 г.): «Государь император, узнав по публичным известиям, что Вы, милостивый государь, странствовали за Кавказом и посещали Арзерум, высочайше повелеть мне изволил спросить Вас, по чьему позволению предприняли вы сие путешествие. Я же, с своей стороны, покорнейше прошу Вас уведомить меня, по каким причинам не изволили Вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие».
* - Бенкендорф Александр Христофорович, с 1832 г. граф (1783-1844) - генерал-адъютант Александра I.
С июля 1826 г. стал во главе вновь организованных корпуса жандармов и III отделения собств. е. и. в. канцелярии, в которых было сосредоточено высшее полицейское наблюдение в стране. К нему стекались все сведения о Пушкине, собранные тайными агентами и полученные на основании перлюстрированных писем. После вызова Пушкина из ссылки и свидания с Николаем I 8 сентября 1826 г. стал посредником между царём и поэтом. По словам М. А. Корфа, юриста, историка, политика, Бенкендорф «имел самое лишь поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно».
2. Приданное, которое - калым
После возвращения Пушкина в Москву и вторично сделанного предложения, 6 апреля 1830 года согласие на брак было получено.
Через много лет Наталья Николаевна рассказывала Павлу Анненкову*, что «свадьба их беспрестанно была на волоске от ссор жениха с тёщей». Ссоры происходили из-за приданого - Натальей Ивановной не хотела выдавать дочь без него, однако денег у разорённых Гончаровых не было.
* - Анненков Павел Васильевич (1813-1887) –литературный критик, мемуарист, литератор, подготовил первое научное издание Сочинений Пушкина.
Огромное состояние Гончаровых было почти разорено дедом А. Н. Гончаровым, который владел 3450 душами, но оставил после себя около 1,5 млн. долгу. Все имения и недвижимость, включая дом в Москве, были заложены. От залога уцелел только майорат – Полотняный завод, управление которым после смерти А. Н. Гончарова перешло к Д. Н. Гончарову. Сестрам выделялись ежегодные суммы из доходов, при этом на долю Н. Н. Пушкиной – наименьшая часть. Так за 1836 год она получила 1210 руб.
Для решения проблемы с приданным Пушкин за 38 тысяч заложил полученное от родителей имение Кистенёво, из которых 11 тысяч передал в долг Гончаровой-старшей на приданое («пищи пропало»).
Пушкин в письме родителям Н. О. и С. Л. Пушкиным 6 - 11 апреля 1830 г. из Москвы в Петербург: «Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год,- м-ль Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери. Прошу вашего благословения… Состояние г-жи Гончаровой сильно расстроено и находится отчасти в зависимости от состояния ее свекра. Это является единственным препятствием моему счастию. У меня нет сил даже и помыслить от него отказаться. Мне гораздо легче надеяться на то, что вы придете мне на помощь».
Из письма Пушкина Н. И. Гончаровой от 5 апреля 1830 г.: «…Перейдем к вопросу о денежных средствах; я придаю этому мало значения. До сих пор мне хватало моего состояния. Хватит ли его после моей женитьбы? Я не потерплю ни за что на свете, чтобы жена моя испытывала лишения, чтобы она не бывала там, где она призвана блистать, развлекаться… Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, всё, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование».
Пушкин в письме В. Ф. Вяземской* конец апреля 1830 г.: «… Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мой дает мне 200 душ крестьян, я закладываю их в ломбард,** а вас, божественная княгиня, прошу быть моей посаженой матерью».
* - Вяземская Вера Фёдоровна, княгиня, урожд. княжна Гагарина (1790-1866) - жена поэта П. А. Вяземского. Будучи одним из ближайших друзей Пушкин, была посвящена во все подробности его сватовства и брака с H. Н. Гончаровой, его преддуэльной истории.
** - Сергей Львович отдал сыну «в полное и безраздельное владение» 200 душ крестьян в селе Кистенёво, расположенном недалеко от Болдина. По «записи» (официальному акту) Пушкин был ограничен в праве владения: «Он, сын мой, до смерти моей волен с того имения получать доходы и употреблять их в свою пользу, так же и заложить его в казённое место или партикулярным лицам; продать же его или иным образом перевесть в постороннее владение, то сие при жизни моей ему запрещаю…» Имение нужно было Пушкину не для ежегодного дохода, а для получения сразу крупной суммы денег - 5 февраля 1831 г. он заложил эти 200 душ на 37 лет за 40 000 руб.
Из письма Пушкина невесте от 29 июля 1830 г.: «…Надо вам рассказать о моем визите к Наталье Кирилловне.* ...- Это вы женитесь на моей внучатной племяннице? - Да, сударыня.- Вот как. Меня это очень удивляет, меня не известили, Наташа ничего мне об этом не писала. (Она имела в виду не вас, а маменьку). На это я сказал ей, что брак наш решен был совсем недавно, что расстроенные дела Афанасия Николаевича и Натальи Ивановны и т. д. и т.д. Она не приняла моих доводов … Наташа напишет мне,- а теперь, когда мы породнились, надеюсь, сударь, что вы часто будете навещать меня… повторила мне комплименты государя на ваш счет - и мы расстались очень добрыми друзьями…»
* - Загряжская Наталья Кирилловна, урожд. графиня Разумовская (1747-1837) - тётка (по мужу) Н. И. Гончаровой (матери H. Н. Пушкиной). Имела большой вес в дворцовых и светских кругах, была свидетельницей шести царствований; острый, наблюдательный ум и отличная память делали её интересной собеседницей и рассказчицей. По словам П. А. Вяземского, Пушкин «заслушивался рассказов Натальи Кирилловны: он ловил при ней отголоски поколений и обществ, которые уже сошли с лица земли; он в беседе с нею находил необыкновенную прелесть историческую и поэтическую». Следует упомянуть Загряжскую Екатерину Ивановну (1779-1842) - тётку H. Н. Пушкиной, единокровную сестру её матери, влиятельную фрейлину при дворе. Нежно любила H. Н. Пушкину, которую, по словам имп. Александры Фёдоровны, считала «дочерью своего сердца». Она оплачивала туалеты H. Н. Пушкиной, была для неё «моральным авторитетом», «руководительницей и советчицей в свете и, наконец, материальной опорой». Относилась с симпатией к Пушкину.
Пушкин в письме В. Ф. Вяземской последние числа августа 1830 г.: «… Я уезжаю, рассорившись с г-жой Гончаровой. На следующий день после бала она устроила мне самую нелепую сцену, какую только можно себе представить. Она мне наговорила вещей, которых я по чести не мог стерпеть. Не знаю еще, расстроилась ли моя женитьба, но повод для этого налицо, и я оставил дверь открытой настежь…»
Пушкин в письме П. А. Плетневу* от 31 августа 1830 г. из Москвы в Петербург: «...расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска. Жизнь жениха тридцатилетнего хуже 30-ти лет жизни игрока**. Дела будущей тещи моей расстроены. Свадьба моя отлагается день от дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни. К тому же московские сплетни доходят до ушей невесты и ее матери - отселе размолвки, колкие обиняки, ненадежные примирения - словом, если я и не несчастлив, по крайней мере не счастлив... Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан. Должно было мне довольствоваться независимостию, которой обязан я был богу и тебе».
* - Плетнёв Пётр Александрович (1792-1865) - писатель, поэт и критик, профессор (потом ректор) Петербургского университета, один из ближайших друзей Пушкина, с середины 1820-х годов руководил изданиями произведений Пушкина.
** - «Тридцать лет, или Жизнь игрока» - популярная мелодрама В. Дюканжа.
Из письма Пушкина невесте последние числа августа 1830 г.: «… Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей,- я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать. Быть может, она права, а неправ был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь».
Пушкин в письме П. А. Плетнёву от 9 сентября 1830 г. из Болдино: «…Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хошь. А невеста пуще цензора Щеглова*, язык и руки связывает... Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого. Приданое не уйдет. Зовет меня в Москву - я приеду не прежде месяца, а оттоле к тебе, моя радость … Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов».
* - Щеглов Николай Прокофьевич (1794-1831) - цензор Санкт-Петербургского цензурного комитета.
В письме Е. Ф. Розена* Пушкину от 27 июня 1831 г. Петербург имеется упоминание о Щеглове, связанное с холерой: «...Не взирая на жестокую у нас смертность, надеюсь еще увидеть и обнять Вас дружески. Щеглов умер; ввечеру был еще здоров - а в ночь скончался. Много умерло людей, умрет еще более - смерть у каждого за спиною! Слава богу, что Вы в безопасном месте! Чернь наша сходит с ума - растерзала двух врачей и бушует на площадях - ее унять бы картечью! - Государь говорил с народом... Коленопреклоненная чернь слушала... тишина... один царский голос на площади раздавался... Величественное зрелище!...»
* Розен Егор Фёдорович (1800-1860) - русский драматург, писатель, поэт и критик. Наиболее известен как автор либретто оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя».
Пушкин в письме П. А. Плетневу от 29 сентября 1830 г. из Болдина в Петербург: «...теща моя отлагала свадьбу за приданым, а уж, конечно, не я. Я бесился. Теща начинала меня дурно принимать и заводить со мною глупые ссоры; и это бесило меня. Хандра схватила, и черные мысли мной овладели. Неужто я хотел иль думал отказаться? но я видел уж отказ и утешался чем ни попало. Всё, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, но посмотри, Алеко Плетнев, как: гуляет вольная луна. etc*. Баратынский** говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим. Доселе он я - а тут он будет мы. Шутка! Оттого-то я тещу и торопил; а она, как баба, у которой долог лишь волос, меня не понимала да хлопотала о приданом, чёрт его побери...»
* - «Гуляет вольная луна» - из слов старого цыгана («Цыганы»).
** - Баратынский Евгений Абрамович (1800-1844) - русский поэт, переводчик. Пушкин о Баратынском: «Он у нас оригинален - ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко».
Из письма Пушкина П. А. Плетневу от 16 февраля 1831 г.: «Через несколько дней я женюсь: и представляю тебе хозяйственный отчет: заложил я моих 200 душ, взял 38 000 - и вот им распределение: 11000 теще, которая непременно хотела, чтоб дочь ее была с приданым - пиши пропало. 10 000 Нащокину*, для выручки его из плохих обстоятельств: деньги верные. Остается 17 000 на обзаведение и житие годичное… Теперь понимаешь ли, что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния - я в состоянии, но входить в долги для ее тряпок - я не в состоянии. Но я упрям и должен был настоять по крайней мере на свадьбе. Делать нечего: придется печатать мои повести. Перешлю тебе на второй неделе, а к святой и тиснем».
* Нащокин Павел Воинович (1801-1854) - один из ближайших друзей Пушкина. Умный, многосторонне образованный, с живым художественным чутьем, он был в то же время страстным игроком и прожигателем жизни. Пушкина привлекали его оригинальный ум, доброе сердце и широкая натура.
Из письма Пушкина П. А. Плетневу от 26 марта 1831 г.: «… О своих меркантильных обстоятельствах скажу тебе, что благодаря отца моего, который дал мне способ получить 38000 р., я женился и обзавелся кой-как хозяйством, не входя в частные долги. На мою тещу и деда жены моей надеяться плохо, частию оттого, что их дела расстроены, частию и оттого, что на слова надеяться не должно. По крайней мере, с своей стороны, я поступил честно и более нежели бескорыстно. Не хвалюсь и не жалуюсь - ибо женка моя прелесть не по одной наружности, и не считаю пожертвованием того, что должен был я сделать».
Пушкин в письме Н. И. Гончаровой от 26 июня 1831 г.: «...меня расписывали моей жене как человека гнусного, алчного, как презренного ростовщика, ей говорили: ты глупа, позволяя мужу и т. д. Согласитесь, что это значило проповедовать развод. Жена не может, сохраняя приличие, позволить говорить себе, что муж ее бесчестный человек, а обязанность моей жены - подчиняться тому, что я себе позволю… Когда я уезжал из Москвы, вы не сочли нужным поговорить со мной о делах; вы предпочли пошутить по поводу возможности развода, или что-то в этом роде. Между тем мне необходимо окончательно выяснить ваше решение относительно меня… Я имею в виду 11 тысяч рублей, данные мною взаймы. Я не требую их возврата и никоим образом не тороплю вас. Я только хочу в точности знать, как вы намерены поступить, чтобы я мог сообразно этому действовать».
3. Очень миленькая особа - холера
Из письма Пушкина невесте от 9 сентября 1830 г. из Болдина: «… Мое пребывание здесь может затянуться вследствие одного совершенно непредвиденного обстоятельства. Я думал, что земля, которую отец дал мне, составляет отдельное имение, но, оказывается, это - часть деревни из 500 душ, и нужно будет произвести раздел. Я постараюсь это устроить возможно скорее. Еще более опасаюсь я карантинов, которые начинают здесь устанавливать. У нас в окрестностях - Cholera morbus* (очень миленькая особа). И она может задержать меня еще дней на двадцать!»
* - лат. - холера
Из письма Пушкина невесте от 30 сентября 1830 г. из Болдина: «Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов и в каждом из них мне придется провести две недели… Не смейтесь надо мной, я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами - не отвратительнейшая ли эта насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь - единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка… Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё мое счастье…»
Из письма Пушкина невесте от 26 ноября 1830 г. из Болдина: «… 1-го октября, возвратившись домой, получаю известие, что холера добралась до Москвы, что государь там, а все жители покинули ее… Вдруг я получаю от вас маленькую записку, в которой вы сообщаете, что и не думали об отъезде.- Беру почтовых лошадей; приезжаю в Лукоянов, где мне отказывают в выдаче свидетельства на проезд под предлогом, что меня выбрали для надзора за карантинами моего округа. Послав жалобу в Нижний, решаю продолжать путь. Переехав во Владимирскую губернию, узнаю, что проезд по большой дороге запрещен - и никто об этом не уведомлен, такой здесь во всем порядок. Я вернулся в Болдино, где останусь до получения паспорта и свидетельства, другими словами, до тех пор, пока будет угодно богу».
Из письма Пушкина П. А. Вяземскому* от 5 ноября 1830 г. из Болдина в Москву: «Отправляюсь, мой милый в зачумленную Москву - получив известие, что невеста ее не покидала... Она мне пишет очень милое, хотя бестемпераментное письмо... заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю, как выбраться? Точно еловая шишка в ----; вошла хорошо, а выйти так и шершаво... Каков государь? молодец! того и гляди, что наших каторжников** простит - дай бог ему здоровье...»
* - Вяземский Пётр Андреевич, князь (1792-1878) - поэт и критик, один из ближайших друзей Пушкина. Об их душевном «родстве» высказался Николай I (из письма Вяземского жене от 12 апреля 1830 г.): «Государь, встретясь однажды с Жуковским, кажется, у императрицы, сказал ему: Пушкин уехал в Москву. Зачем это?.. Жуковский ответил, что он не знает причины отъезда его. Государь: „Один сумасшедший уехал, другой сумасшедший приехал“». Под «другой сумасшедший» подразумевался сам Вяземский.
** - каторжников (декабристов) Николай I не простил.
В. В. Ульянин, Лукояновский предводитель дворянства, рассказывал впоследствии П. М. Языкову*: «Во время холеры <...> мне поручен был надзор за всеми заставами со стороны Пензенской и Симбирской губерний. А. С. Пушкин в это самое время, будучи женихом, находился в поместье отца своего, селе Болдине. Я отношусь к нему учтиво, предлагая принять самую лёгкую должность. Он отвечает мне, что не будучи помещиком здешней губернии, он не обязан принимать должность. Я опять пишу к нему и прилагаю министерское распоряжение, по коему никто не мог отказываться от выполнения должностей. И за тем он не согласился и просил меня выдать ему свидетельство на проезд в Москву. Я отвечал, что за невыполнением первых моих отношений свидетельства выдать не могу. Он отправился так, на удалую; но во Владимирской губернии был остановлен и возвратился в Болдино. Между тем в Лукоянов приехал министр и был чрезвычайно доволен всеми моими распоряжениями. „Нет ли у вас из дворян таких, кои уклонялись бы от исполнения должностей?“ - „Все действовали усердно за исключением нашего стихотворца А. С. Пушкина“. - „Как он смел это сделать? Покажите мне всю вашу переписку с ним“. Вследствие этого Пушкин получил строгое предписание министра и принял должность».
* Языков Пётр Михайлович (1798-1851) - русский геолог, старший брат поэта Н. М. Языкова. Им впервые в России были найдены близ Симбирска останки ихтиозавра плоскозубого. Известен также как собиратель древних рукописей, песен и сказок. Приведенный рассказ о Пушкине обычно рассматривается как анекдот.
Из письма Пушкина невесте от 2 декабря 1830 г. из Платавы: «… Если бы вы могли себе представить хотя бы четвертую часть беспорядков, которые произвели эти карантины, - вы не могли бы понять, как можно через них прорваться».
Д. Языков* - Пушкину 22 ноября 1830 г. Нижний-Новгород: «Спешу отослать вам свидетельство на выезд, которое я получил для вас. Я сочувствую вашему положению, так как сам имею родственников в Москве и мне понятно ваше желание туда вернуться. Очень рад, что мог быть вам полезен при этом обстоятельстве и, желая вам счастливого пути, остаюсь, милостивый государь, с совершенным уважением. Ваш нижайший слуга Дмитрий Языков».
* - Языков Дмитрий Семенович (1793-1856) – полковник, начальник нижегородской жандармерии. Дослужился до генерал-майора, тайного советника, начальника 4-го округа Отдельного корпуса жандармов и директора Департамента внешней торговли Министерства финансов.
Пушкин в письме П. А. Плетневу от 9 декабря 1830 г. из Москвы в Петербург: «... я в Москве с 5 декабря. Нашел тещу озлобленную на меня, и насилу с нею сладил, - но слава богу - сладил. Насилу прорвался я и сквозь карантины - два раза выезжал из Болдина и возвращался. Но слава богу, сладил и тут...»
4. Высочайшее благосклонное соизволение
Пушкин в письме Бенкендорфу от 16 апреля 1830 г.: «С крайним смущением обращаюсь я к власти по совершенно личному обстоятельству… Я женюсь на м-ль Гончаровой… Я получил ее согласие и согласие ее матери; два возражения были мне высказаны при этом: мое имущественное состояние и мое положение относительно правительства. Что касается состояния, то я мог ответить, что оно достаточно, благодаря его величеству, который дал мне возможность достойно жить своим трудом. Относительно же моего положения я не мог скрыть, что оно ложно и сомнительно. Я исключен из службы в 1824 году, и это клеймо на мне осталось… мне было бы тягостно вернуться на службу. Мне не может подойти подчиненная должность, какую только я могу занять по своему чину. Такая служба отвлекла бы меня от литературных занятий, которые дают мне средства к жизни, и доставила бы мне лишь бесцельные и бесполезные неприятности… Г-жа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у государя... Счастье мое зависит от одного благосклонного слова того, к кому я и так уже питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность».
Ответ Бенкендорфа от 28 апреля 1830 г.: «Я имел счастье представить государю письмо от 16-го сего месяца, которое Вам угодно было написать мне. Его императорское величество с благосклонным удовлетворением принял известие о предстоящей вашей женитьбе и при этом изволил выразить надежду, что вы хорошо испытали себя перед тем как предпринять этот шаг и в своем сердце и характере нашли качества, необходимые для того, чтобы составить счастье женщины, особенно женщины столь достойной и привлекательной, как м-ль Гончарова. Что же касается вашего личного положения… оно всецело соответствует вашим интересам; в нем не может быть ничего ложного и сомнительного, если только вы сами не сделаете его таким. Его императорское величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении, соизволил поручить мне … наблюдать за вами и наставлять Вас своими советами; никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал Вам, могли пойти Вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени Вы в этом будете всё более и более убеждаться».
П. А. Плетнев - Пушкину 25 июля 1831 г. Спасская Мыза: «…Поступок царя в отношении к тебе восхищает меня*: он тебя балует...»
* - 14 ноября 1831 года Николай I вернул Пушкина на службу и определил новопринятому коллежскому секретарю годовое жалованье в 5000 рублей, что в семь раз превышало ставки чиновников такого же ранга.
5. Блеск заложенных бриллиантов и бронзовая Бабушка на переплавку
Родительница (Н. И. Гончарова) в качестве подарка к свадьбе дала закладную на свои бриллианты, а дед невесты (А. Н. Гончаров) - медную статую Екатерины II (бронзовую Бабушку).
Чтобы не потерять бриллианты, Пушкину был вынужден часть их выкупить за 5 500 рублей, а потом, перезаложив, выкупить остальные.
Бронзовая Бабушка, кроме того, что пришлось заниматься получением высочайшего разрешения на её переплавку, Пушкину не принесла никакого дохода, но новоиспеченный зять был нагружен хлопотами по добыванию денег для дедушки: ссуды из казны и оформлением залога Полотняного завода.
Пушкин в письме Бенкендорфу от 29 мая 1830 г.: «… Прадед моей невесты некогда получил разрешение поставить в своем имении Полотняный завод памятник императрице Екатерине II. Колоссальная статуя, отлитая по его заказу из бронзы в Берлине, совершенно не удалась и так и не могла быть воздвигнута. Уже более 35 лет погребена она в подвалах усадьбы. Торговцы медью предлагали за нее 40 000 рублей, но нынешний ее владелец, г-н Гончаров, ни за что на это не соглашался. Несмотря на уродливость этой статуи, он ею дорожил, как памятью о благодеяниях великой государыни. Он боялся, уничтожив ее, лишиться также и права на сооружение памятника. Неожиданно решенный брак его внучки застал его врасплох без всяких средств, и, кроме государя, разве только его покойная августейшая бабка могла бы вывести нас из затруднения. Г-н Гончаров, хоть и неохотно, соглашается на продажу статуи, но опасается потерять право, которым дорожит. Поэтому я покорнейше прошу ваше превосходительство не отказать исходатайствовать для меня, во-первых, разрешение на переплавку названной статуи, а во-вторых - милостивое согласие на сохранение за г-ном Гончаровым права воздвигнуть,- когда он будет в состоянии это сделать,- памятник благодетельнице его семейства».
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 7 июня 1830 г. из Москвы в Полотняный завод: «…Что касается до памятника, то я тотчас по своем приезде в Москву писал о нем Бенкендорфу. Не знаю, уехал ли он с государем и где теперь он находится. Ответ его, вероятно, не замедлит».
А. X. Бенкендорф - Пушкину 26 июня 1830 г.: «Государь император, всемилостивейше снисходя на просьбу Вашу… высочайше изъявил соизволение свое, на расплавление имеющейся у г-на Гончарева колоссальной неудачно изваянной в Берлине бронзовой статуи блаженныя памяти императрицы Екатерины II, с предоставлением ему, г. Гончареву, права воздвигнуть, когда обстоятельства дозволят ему исполнить сие, другой приличный памятник сей августейшей благотворительнице его фамилии».
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 28 июня 1830 г. из Москвы в Полотняный завод: «… Осмеливаюсь повторить Вам …: главное дело не вооружить противу себя Канкрина*, а никак не вижу, каким образом Вам без него обойтиться. Государь, получив просьбу Вашу**, отдаст ее непременно на рассмотрение министра финансов, а министр, уже раз отказавши, захочет и теперь поставить на своем. Временное вспоможение (двумя или тремя стами тысяч) хотя вещь и затруднительная, но всё легче, ибо зависит единственно от произвола государева. На днях еду в Петербург, и если бумага Ваша не будет иметь желаемого успеха, то готов (если прикажете) хлопотать об этом вспоможении и у Бенкендорфа и у Канкрина. Что касается до заложения Заводов, то хотя я и уверен в согласии молодых Ваших родственников*** и в их повиновении Вашей воле, но в их отсутствие не осмелюсь действовать мимо их».
* Канкрин Егор Францевич, граф (1774-1845) - военный инженер, архитектор, писатель; в 1822-1844 гг. министр финансов и член Государственного совета.
** - просьба А. Н. Гончарова о денежной ссуде.
*** - братья Натальи Николаевны Гончаровой.
Из письма Пушкина невесте от 30 июля 1830 г.: «…Вот письмо от Афанасия Николаевича... Он получит разрешение, которого так добивается.* Но что касается Завода, то у меня нет ни влияния, которое он мне приписывает, ни желания действовать против воли Натальи Ивановны и без ведома вашего старшего брата… перечитывая письмо Афанасия Николаевича, вижу, что он не собирается больше закладывать свое Заводское имение, а хочет, по моему совету, просить о единовременном пособии. Это другое дело. В таком случае я сейчас же отправлюсь к своему кузену Канкрину ** просить у него приема».
* - по статуе Екатерины II.
** - супруга Канкрина Екатерина Захаровна урожд. Муравьева приходилась тетей Пушкину по матери.
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 14 августа 1830 г. из Москвы в Полотняный завод: «… По приказанию Вашему являлся я к графу Канкрину и говорил о Вашем деле, т. е. о вспоможении денежном; я нашел министра довольно неблагосклонным. Он говорил, что сие дело зависит единственно от государя; я просил от него по крайней меру обещания не прекословить государю, если его величеству угодно будет оказать Вам от себя оное вспоможение. Министр дал мне слово. Что касается до позволения перелить памятник, то Вы получите немедленно бумагу на имя Ваше от генерала Бенкендорфа».
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 24 августа 1830 г. Из Москвы в Полотняный завод: «… Сердечно жалею, что старания мои были тщетны и что имею так мало влияния на наших министров: я бы за счастие почел сделать что-нибудь Вам угодное. Смерть дяди моего, Василья Львовича Пушкина, и хлопоты по сему печальному случаю расстроили опять мои обстоятельства. Не успел я выйти из долга, как опять принужден был задолжать. На днях отправляюсь я в нижегородскую деревню, дабы вступить во владение оной».
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 9 сентября 1830 г. из Болдина в Полотняный завод: «… Из письма, которое удостоился я получить, с крайним сожалением заметил я, что Вы предполагаете во мне недостаток усердия. Примите, сделайте милость, мое оправдание. Не осмелился я взять на себя быть ходатаем по Вашему делу единственно потому, что опасался получить отказ, не в пору приступая с просьбою к государю или министрам. Сношения мои с правительством подобны вешней погоде: поминутно то дождь, то солнце. А теперь нашла тучка... Вам угодно было спросить у меня совета насчет пути, по которому препроводить Вам к государю просьбу о временном вспоможении: думаю, всего лучше и короче чрез А. X. Бенкендорфа. Он человек снисходительный, благонамеренный и чуть ли не единственный вельможа, чрез которого нам доходят частные благодеяния государя».
Из письма Пушкина невесте от 30 сентября 1830 г. из Болдина: «...Как идут дела и что говорит дедушка? Знаете ли, что он мне написал? За Бабушку, по его словам, дают лишь 7000 рублей, и ничего из-за этого тревожить ее уединение…»
Пушкин в письме А. Н. Гончарову от 24 февр. 1831 г.: «… Дмитрий Николаевич* сказывал мне, что Вы всё еще тревожитесь насчет приданого; моя усильная просьба состоит в том, чтоб Вы не расстроивали для нас уже расстроенного имения; мы же в состоянии ждать. Что касается до памятника, то, будучи в Москве, я никак не могу взяться за продажу оного и предоставляю всё это дело на Ваше благорасположение».
* - Гончаров Дмитрий Николаевич (1808-1859) - брат Натальи Николаевны. После смерти деда был назначен опекуном над своим душевнобольным отцом и вступил в управление гончаровским майоратом.
А. Н. Гончаров – Пушкину 9 апреля 1831 г. Полотняный завод: «...Сейчас получа письмо ваше, спешу вам на то моим ответом. Как я сказал, что нижегородское имение отдаю трем моим внукам, Катерине, Александре и Наталье, так и ныне подтверждаю тоже. Паче ваш поверенный может иметь способ совершить сию крепость - с большим моим удовольствием соглашаюсь на то, прося вас покорнейше дать случай мне (чем скорей, тем лучше) видеться с ним и устроить сие дело к окончанию...»
Продолжение после свадьбы.
Из письма Пушкина П. В. Нащокину от 22 октября 1831 г.: «Не приехать ли мне самому в Москву? … я бы сам кой-какие дела обработал, например бриллианты жены моей, которые стараюсь спасти от банкрутства тещи моей и от лап Семена Федоровича*. Дедушка свинья**; он выдает свою третью наложницу замуж с 10 000 приданого, а не может заплатить мне моих 12 000 - и ничего своей внучке не дает. Наталья Николаевна брюхата - в мае родит***. Всё это очень изменит мой образ жизни; и обо всем надобно подумать… Денег нет; нам не до праздников».
* - Душин Семен Федорович - управляющий имением Н. И. Гончаровой Ярополец.
** - А. Н. Гончаров.
*** - старшая дочь Пушкина Мария родилась 19 мая 1832 г.
Пушкин в письме П. В. Нащокину от 10 января 1832 г.: «Мой любезный Павел Воинович, дело мое может быть кончено на днях; коли бриллианты выкуплены, скажи мне адрес Рахманова*. Я перешлю ему покамест 5 500 рублей; на эти деньги пусть перешлет он мне бриллианты (заложенные в 5 500). Остальные выкуплю, перезаложив сии».
*- Рахманов Алексей Федорович (1799-1862) – штаб-ротмистр в отставке, двоюродный брат Дельвига, доверенное лицо Пушкина.
И. П. Мятлев - Пушкину первая половина марта 1832 г. Петербург: «Поздравляю милую и прелестную жену твою с подарком и тяжеловесным, сергами, иметь наушницею Екатерину великую шутка ли? Мысль о покупке статуи еще не совершенно во мне созрела, и я думаю и тебе не к спеху продавать ее, она корма не просит, а между тем мои дела поправятся, и я более буду в состоянии слушаться своих прихотей. Как помнится мне, в разговоре со мною о сей покупке ты ни о какой сумме не говорил, ты мне сказал - Я продам тебе по весу Екатерину, а я сказал, и по делом ей, она и завела-то при дворе без мены (baise-mains). Переливать же ее в колокола я намерения не имею - у меня и колокольни нет - и в деревни моей, сзывая православных к обедне, употребляют кол-о-кол. И они так же сходятся».
* - Мятлев Иван Петрович (1796-1844) - русский поэт, камергер. Отношения Пушкина и Мятлева были самые дружеские. Так, однажды у Пушкина не было повара, Мятлев уступил ему временно своего, а когда последний отошел в подчинение его сестры, то он у своей сестры добивался разрешения отпустить этого повара на службу к Пушкину.
Пушкин в письме Бенкендорфу от 8 июня 1832 г. Петербург: «Генерал, Два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II, и именно к вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идет просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чем другом и не просил. Но статуя оказалась прекрасным произведением искусства, и я посовестился и пожалел уничтожить ее ради нескольких тысяч рублей. Ваше превосходительство с обычной своей добротой подали мне надежду, что ее могло бы купить у меня правительство; поэтому я велел привезти ее сюда. Средства частных лиц не позволяют ни купить, ни хранить ее у себя, однако эта прекрасная статуя могла бы занять подобающее ей место либо в одном из учреждений, основанных императрицей, либо в Царском Селе, где ее статуи недостает среди памятников, воздвигнутых ею в честь великих людей, которые ей служили. Я хотел бы получить за нее 25 000 р., что составляет четвертую часть того, что она стоила (этот памятник был отлит в Пруссии берлинским скульптором). В настоящее время статуя находится у меня (Фурштатская улица, дом Алымова)».
История статуи Екатерины приведена в Приложении 3.
6. О женитьбе Пушкин – он сам, его близкие и друзья
Пушкин в письме Н. И. Кривцову от 10 февраля 1831 г.: «Посылаю тебе, милый друг, любимое мое сочинение*…бог ведает, когда и где судьба сведет нас опять. Мы не так-то легки на подъем. Ты без ноги **, а я женат. - Женат - или почти. Всё, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, всё уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Il n’est de bonheur que dans les voies communes***. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностию».
* - «Борис Годунов».
** - Николай Иванович Кривцов - известный англоман, тульский, воронежский и нижегородский губернатор. В походе за границу 1812-1813 гг. в сражении под Кульмом ему ядром оторвало ногу.
*** - фр. - Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах.
Из письма Пушкина П. А. Плетневу от 13 января 1831 г. из Москвы в Петербург: «… Душа моя, вот тебе план жизни моей: я женюсь в сем месяце, полгода проживу в Москве, летом приеду к вам. Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь - как тетки хотят. Теща моя та же тетка. То ли дело в Петербурге! заживу себе мещанином припеваючи, независимо и не думая о том, что скажет Марья Алексевна… Деньги, деньги: вот главное, пришли мне денег».
Из письма Пушкина П. А. Плетневу от 24 февраля 1831 г.: «… Я женат - и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».
В. К. Кюхельбекер - Пушкину 20 октября 1830 г. Динабург: «… Я слышал, друг, что ты женишься: правда ли? Если она стоит тебя, рад: но скажи ей, или попроси, чтоб добрые люди ей сказали, что ты быть молодым лордом Байроном не намерен, да сверьх того и слишком для таких похождений стар».
* - Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797-1846) - русский поэт и общественный деятель, друг Пушкина и Баратынского, однокурсник Пушкина по Царскосельскому лицею, коллежский асессор, декабрист.
Е. M. Хитрово - Пушкину середина мая 1830 г.: «Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака! Кроме того, я всегда считала, что гению придает силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, - что полное счастье, прочное, продолжительное и, в конце концов, немного однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта! И может быть именно это - после личной боли - поразило меня больше всего в первый момент... Я размышляла, боролась с собой, страдала, - и вот, я уже дошла до того, что желаю, чтобы вы скорее женились, - поселились со своей прекрасной и очаровательной женой в деревянном, очень чистеньком домике, по вечерам ходили бы к тетушкам играть с ними в карты, возвращались домой счастливым, спокойным и исполненным благодарности к провидению за дарованное вам сокровище, - чтобы вы забыли прошлое, а будущее ваше принадлежало всецело вашей жене и детям!»
* - Хитрово Елизавета Михайловна, урожд. Голенищева-Кутузова (1783-1839) – любимая дочь фельдмаршала М. И. Голенищева-Кутузова. Занимала видное место в высшем петербургском обществе. Питала к Пушкину глубокую привязанность, восторжен¬но преклонялась перед гением поэта.
У П.В. Нащокина сохранился билет с извещением о помолвке: «Николай Афанасьевич и Наталья Ивановна Гончаровы имеют честь объявить о помолвке дочери своей Натальи Николаевны с Александром Сергеевичем Пушкиным, сего мая 6 дня 1830 года».
2 марта 1831 г. состоялось венчание в московской церкви Большого Вознесения. Близкая подруга невесты княгиня Е. А. Долгорукова*, вспоминала: «Пушкин оставался женихом чуть ли не целый год до свадьбы. Когда он жил в деревне, Наталья Ивановна не позволяла дочери самой писать к нему письма, а приказывала ей писать всякую глупость… Наталья Николаевна плакала от этого. Пушкин настаивал, чтобы поскорее их обвенчали. Но Наталья Ивановна напрямик ему объявила, что у нее нет денег. Тогда Пушкин заложил именье, привез денег и просил шить приданое. Много денег пошло на разные пустяки и на собственные наряды Натальи Ивановны. В самый день свадьбы она послала сказать ему, что у нее нет денег на карету или на что-то другое. Пушкин опять послал денег... Во время венчания нечаянно упали с налоя крест и Евангелие, когда молодые шли кругом. Пушкин весь побледнел от этого. Потом у него потухла свечка. “Tous les mauvais augures”**, - сказал Пушкин».
* - Долгорукова (Долгорукая-Малиновская) Екатерина Алексеевна, княгиня, урожд. Малиновская (1811-1872) - подруга юности H. Н. Пушкиной. Д. благоговела перед Пушкиным.
** - фр. - Все плохие предзнаменования.
Приложение 1. Пушкин А. С. «О холере»
В конце 1826 года я часто видался с одним дерптским студентом (ныне он гусарский офицер и променял свои немецкие книги, свое пиво, свои молодые поединки на гнедую лошадь и на польские грязи). Он много знал, чему научаются в университетах, между тем как мы с вами выучились танцевать. Разговор его был прост и важен. Он имел обо всем затверженное понятие в ожидании собственной поверки. Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял. Однажды, играя со мною в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, он мне сказал при том: «Cholera-morbus подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас».
О холере имел я довольно темное понятие, хотя в 1822 году старая молдаванская княгиня, набеленная и нарумяненная, умерла при мне в этой болезни. Я стал его расспрашивать. Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей, но и животных, но и самые растения, что она желтой полосою стелется вверх по течению рек, что по мнению некоторых она зарождается от гнилых плодов и прочее - всё, чему после мы успели наслыхаться.
Таким образом, в дальном уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно одни во всей России, беседовали о бедствии, которое через пять лет сделалось мыслию всей Европы.
Спустя пять лет я был в Москве, и домашние обстоятельства требовали непременно моего присутствия в нижегородской деревне. Перед моим отъездом Вяземский показал мне письмо, только что им полученное: ему писали о холере, уже перелетевшей из Астраханской губернии в Саратовскую. По всему видно было, что она не минует и Нижегородской (о Москве мы еще не беспокоились). Я поехал с равнодушием, коим был обязан пребыванию моему между азиатцами. Они не боятся чумы, полагаясь на судьбу и на известные предосторожности, а в моем воображении холера относилась к чуме, как элегия к дифирамбу.
Приятели (у коих дела были в порядке или в привычном беспорядке, что совершенно одно), упрекали меня за то и важно говорили, что легкомысленное бесчувствие не есть еще истинное мужество.
На дороге встретил я Макарьевскую ярманку, прогнанную холерой. Бедная ярманка! она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!
Воротиться казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой.
Едва успел я приехать, как узнаю, что около меня оцепляют деревни, учреждаются карантины. Народ ропщет, не понимая строгой необходимости и предпочитая зло неизвестности и загадочное непривычному своему стеснению. Мятежи вспыхивают то здесь, то там.
Я занялся моими делами, перечитывая Кольриджа, сочиняя сказки и не ездя по соседям. Между тем начинаю думать о возвращении и беспокоиться о карантине. Вдруг 2 октября получаю известие, что холера в Москве. Страх меня пронял - в Москве... но об этом когда-нибудь после. Я тотчас собрался в дорогу и поскакал. Проехав 20 верст, ямщик мой останавливается: застава!
Несколько мужиков с дубинами охраняли переправу через какую-то речку. Я стал расспрашивать их. Ни они, ни я хорошенько не понимали, зачем они стояли тут с дубинами и с повелением никого не пускать. Я доказывал им, что, вероятно, где-нибудь да учрежден карантин, что я не сегодня, так завтра на него наеду, и в доказательство предложил им серебряный рубль. Мужики со мной согласились, перевезли меня и пожелали многие лета.
Приложение 2. Пушкин А. С. «Из дневника 1831 года»
26-го июля. Вчера государь император отправился в военные поселения (в Новгородской губернии) для усмирения возникших там беспокойств. Несколько офицеров и лекарей убито бунтовщиками. Их депутаты пришли в Ижору с повинной головою и с распискою одного из офицеров, которого пред смертию принудили бунтовщики письменно показать, будто бы он и лекаря отравливали людей. Государь говорил с депутатами мятежников, послал их назад, приказал во всем слушаться графа Орлова, посланного в поселения при первом известии о бунте, и обещал сам к ним приехать. «Тогда я вас прощу», - сказал он им. Кажется, все усмирено, а если нет еще, то все усмирится присутствием государя.
Однако же сие решительное средство, как последнее, не должно быть всуе употребляемо. Народ не должен привыкать к царскому лицу, как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади, - и царский голос не должен угрожать ни картечью, ни кнутом. Царю не должно сближаться лично с народом. Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться своими сношениями с государем. Скоро в своих мятежах она будет требовать появления его как необходимого обряда. Доныне государь, обладающий даром слова, говорил один; но может найтиться в толпе голос для возражения. Таковые разговоры неприличны, а прения площадные превращаются тотчас в рев и вой голодного зверя. Россия имеет 12000 верст в ширину; государь не может явиться везде, где может вспыхнуть мятеж.
Покамест полагали, что холера прилипчива, как чума, до тех пор карантины были зло необходимое. Но коль скоро начали замечать, что холера находится в воздухе, то карантины должны были тотчас быть уничтожены. 16 губерний вдруг не могут быть оцеплены, а карантины, не подкрепленные достаточно цепию, военною силою, - суть только средства к притеснению и причины к общему неудовольствию. Вспомним, что турки предпочитают чуму карантинам. В прошлом году карантины остановили всю промышленность, заградили путь обозам, привели в нищету подрядчиков и извозчиков, прекратили доходы крестьян и помещиков и чуть не взбунтовали 16 губерний. Злоупотребления неразлучны с карантинными постановлениями, которых не понимают ни употребляемые на то люди, ни народ. Уничтожьте карантины, народ не будет отрицать существования заразы, станет принимать предохранительные меры и прибегнет к лекарям и правительству; но покамест карантины тут, меньшее зло будет предпочтено большему и народ будет более беспокоиться о своем продовольствии, о угрожающей нищете и голоде, нежели о болезни неведомой и коей признаки так близки к отраве.
Приложение 3. История статуи Екатерины II
Историю этой статуи Н. О. Лернер излагает так: «В восьмидесятых годах XVIII века Потемкин заказал в Берлине скульптору Мейеру колоссальную бронзовую статую Екатерины II. В 1782 г. она была отлита, а в 1786 г. окончательно отделана, о чем свидетельствуют надписи: «Мейер слепил, Наукиш отлил, Мельцер отделал спустя шесть лет в 1786 году». Но Потемкин скончался, не успев расплатиться с немецкими художниками, и статуя осталась в Германии, а через несколько лет прадед жены Пушкина, Николай Афанасьевич Гончаров приобрел ее и хотел поставить ее в своем имении Полотняном Заводе, Медынского уезда Калужской губернии, в память посещения в декабре 1775 г. Екатериной II Гончаровских заводов и фабрик, которым императрица вообще покровительствовала. Но привезенная из Германии статуя не была воздвигнута в Полотняном Заводе, и впоследствии его сыну, деду жены Пушкина, Афанасию Николаевичу, при котором дела Гончаровых сильно пошатнулись, пришла в голову мысль попробовать, нельзя ли извлечь из лежавшей в подвале статуи погребенный в ней капитал. Едва состоялась помолвка его внучки с Пушкиным, дедушка, весьма преувеличивая значение придворных связей Пушкина, - взвалил на него хлопоты по ликвидации этого дела. Поэт должен был принять поручение и 29 мая 1830 г. написал А. Х. Бенкендорфу, что А. Н. Гончаров, нуждаясь в средствах, просит позволения обратить в металл и продать колоссальную статую Екатерины II, неудачной работы («difforme»), a впоследствии воздвигнуть благодетельнице семьи Гончаровых другой, лучший памятник. Статуя вовсе не была безобразна, но Гончаров боялся, что иначе ему не позволят уничтожить царский монумент. Просимое разрешение ему было, с высочайшего соизволения, дано, о чем ему сообщили и Пушкин, и Бенкендорф. Получив разрешение, Гончаров, который раньше говорил, что ему предлагают за металл 40.000 рублей, им не воспользовался, что и спасло статую от гибели».
В 1832 году Пушкин возобновил через того же Бенкендорфа (письмо от 8 июня 1832 г.), а в 1833 г. - через князя П. М. Волконского (Министра Двора) хлопоты о приобретении статуи в казну, но и на этот раз потерпел неудачу; статуя позже была продана (едва ли уже не после смерти Пушкина) известному заводчику, коммерции советнику Францу Берду, а тот в 1845 г. продал ее за 7000 р. сер. Екатеринославскому дворянству, которое и поставило памятник в Екатеринославе (ныне Днепропетровск), на Соборной площади (открытие последовало 26 октября 1846 г.).
В июне 1914 монумент был перемещен с Соборной площади на бульвар Екатерининского проспекта напротив главного корпуса горного института и установлен на гранитном пьедестале.
После Февральской революции 1917 года, когда уничтожали памятники самодержавным лицам, сбросили с пьедестала и Екатерину II. Чтобы спасти ее от уничтожения, Д.Яворницкий в 1920 году тайно, ночью, вместе со студентами института народного образования, перетянули статую к стенам музея и закопали.
В 1924 году статуя была откопана и, как музейный экспонат, установлена среди каменных баб с правой стороны от здания музея.
Во время немецко-фашистской оккупации города статуя бесследно исчезла. Считается, что она была вывезена в Германию на переплавку.