Он просто очень сильно переживал за церковь. Проповедник, священник, теолог. Талантливый автор общинных гимнов. Неустанная ревность за храм Божий снедала его, изнутри постепенно сьедала. Он не умел и не хотел спокойно созерцать агонию Христовой церкви. С самого детства, неодолимая печаль пожирала его сердце, когда он видел, как оскверняют и бесчестят святой храм. И тогда он искренне решил реформировать умирающую на его глазах церковь. Он очень страстно захотел вернуть христианство к его истокам, к учению Иисуса. Забытого церковью Иисуса. И он твердо поверил, что пробуждение наступит. Что ренессанс и рассвет его церкви, “не за горами”.
Он просто очень сильно переживал за церковь. Но он оказался один, он давно стал ничьим человеком. А потому, как глас вопиющего в пустыне, звучали его пламенные призывы, обращенные к “элите” церкви: “Христос и апостолы золота и серебра не имели, не владели землями, поэтому священники и папа должны жить скромно! Нельзя слепо подчиняться церкви! Преступно стяжать и продавать церковные должности! Если слепой поведёт слепого, оба упадут в яму! Только Писание может быть мерилом истины! Если Христос не отлучил на небесах - отлучение папы значения не имеет! Каждый христианин должен искать правду, даже рискуя благополучием, спокойствием и жизнью! Если истинa вызовет возмущение - лучше пусть будет возмущение нежели отказ от истины...”.
Он просто очень сильно переживал за церковь. Независимо мыслящий пастырь/ученый. Один, против всего влиятельного духовенства. Один, против всей порочной системы/симфонии власти и церкви. В самый разгар/наступление ереси. Всесторонне образован, харизматичен. Но затравили его мастера “черного пиара”. Обьявили неблагонадежным, скандалистом, нарушающим покой церкви. Возложили на него интердикт с приказанием покинуть их столичный город. И отправили бунтаря прочь, обрекли на скитания. А ведь он очень искренне надеялся, что церковь поддержит его евангельские идеи. Он глубоко верил в Бога и с самого детства мечтал стать священником. Но традиционные авторитеты его отвергли. Они предали его, схватили, арестовали. Сам архиепископ церковный... посадил его на хлеб и воду. А он ведь просто очень сильно переживал за церковь. Он хотел ее возродить, преобразить, спасти. Он не умел и не хотел спокойно созерцать агонию Христовой церкви.
Он просто очень сильно переживал за церковь. И он искренне хотел быть ее частью. Но не ценой лицемерного отречения от совести и примирения с умирающей религиозной системой. Священник, ученый, теолог. Беспокойный проповедник, харизматичный, скитаюшийся теолог. Неугомонный пастырь, отлученный по подозрению в ереси. Богослов/ректор, позволивший себе мыслить не в духе времени. Зараженный склонностью читать и распространять подозрительные для церкви учения и книги. Он ориентировался не на помазанную главу, смотрел не на отмеченное чело, а на качества сердца, на силу духа. Он мечтал о нравственном обновлении церкви. Он не был ангелом, и иногда выражался предельно резко. Ни тюрьма, ни смерть его не пугала. И тогда ему пригрозили огнем. Страшным костром, мучением. “Отцы теологи” и “святой престол”. Но он уже давно не боялся смерти. Он давно ее пережил. Страх смерти был ему чужд. Наступили муки допросов и унижений в “святом судилище”. Но “ересиарх” отказался отречься от своих убеждений. И тогда... его сожгли. Но зачем, но зачем же сжигать живьем своего брата?
Он просто очень сильно переживал за церковь. Неустанно ревностно и предельно искренне. Он любил свою церковь до смерти. Но они этого не поняли. По жестокому приговору вселенского собора церкви, они сожгли его на костре, а прах развеяли, дабы навеки изгладить из истории память о реформаторе-мученике. Он умер удивительно достойно, с молитвой на горящих устах. Это было 6 июля, 1415 года. “Если истина стоит тебе гонений - прими их. Если стоит мучений - терпи их. Если ради истины тебе придется пожертвовать собой и своей жизнью - будь тверд в самопожертвовании. Смерть - это не конец, а начало» (Ян Гус). Вечная память Яну Гусу и всем “гуситам”, зажигающим огонь реформации в современной церкви.
Иван Лещук, из цикла “Записки на полях души”