— 1 —
Когда наше общество находит решение проблемы — создаётся министерство. Министерство памяти решённой социальной проблемы. У вас не так? У нас так. Чтобы не наступать впредь на опознанные грабли.
Конечно, бывают проблемы неистребимые. Суть и причина которых — в самой человеческой природе. Но всем чертовски хочется найти отчаюгу-донкихота и наблюдать за его попытками справиться с неисправимым. Тогда у нас появляются министры гиблых дел.
Например, руководитель МДД — министерства по делам дураков (министерства дураков и дорог, как шутит он сам, человек ироничный и неустрашимый).
Но намедни завхоз министерство расформировал. 370 человек, кормившихся из казны, вернули в свободный бизнес. Пало министерство показухи. Гордость независимой Паллиатиды, символ победы нашего общества над самообманом!
По итогам последних лет показуха вновь стала нерентабельной. И завхозу выпала паскудная миссия стереть улыбку самодовольства с лица страны.
Чеслав Пшикраватны, тут же получивший от завхоза прозвище «мистер Твистер» и рекомендательные письма, пил с ним прощальный кофе, делясь планами.
— Жажда признания неистребима! Власть отказывается в ближайшие годы раздавать ордена и звания. Но желающие их получить есть всегда. Власть не будет проводить национальные конкурсы и чемпионаты — но соревноваться люди хотели и будут.
— Просто, ты уйдёшь в подполье, — с улыбкой закончил завхоз.
— В оппозицию! — отрезал Твистер-Пшикраватны. — Вериги государственности нам давно были тесны. Выбор — кого славить и чем восторгаться — делали Её Изящество с Его Скромнейшеством . А сейчас его сделают…
— Спонсоры.
— Да. ТНК. Наша Паллиатида живёт гостеприимством в отношении транснациональных корпораций. Десятилетия мы мирим конкурентов, решаем их взаимные проблемы на своей территории во славу нашего бюджета. Бюджет просел. Пришла пора им посоревноваться за право славить и даровать…
— Ты заберёшь всё министерство?
— Тебе кого-то подарить? — иронично перевопросил Твистер.
— «Группу скептиков».
— Хм. Скептицизм становится новой экономической политикой?
— Новой политикой остаётся старый добрый разум.
— 2 —
«Группа скептиков» возникла в незапамятные времена, чтобы охладить щедрость «показушников» в деле наград и чествований. Не имела она ни постоянного состава, ни официального начальника, а неофициальным лидером считался Миша Прополис. Паренёк лет 45 с ехидным лицом и грустно-васильковым взглядом.
В «показушник» он попал случайно, драпанув из риэлтерской конторы, где развлечения ради вскрыл пару тёмных схем и инкогнито подбросил шефу в почту.
Тяга к оборотным сторонам разных медалей и биографий была замечена. И в круг обязанностей министерского клерка включили поиск компромата на разнообразных кандидатов в лауреаты, выдвиженцев и тому подобных героев нашего времени, соискателей званий, орденов и постов.
Миша имел нюх на душевные червоточины и темные пятна лощёных карьер. И не раз спасал министерство показухи от конфуза.
Художник своего дела, отчёт о проверенном он подавал Пшикраватному в форме басни, где «герой» и обстоятельства описывались, но не назывались. Поначалу министр перепроверял. Потом бросил: Мишина щепетильность и бескорыстие стали легендарными.
Если проект или герой не удостаивались Мишиной басни — они удостаивались премии, награды и тому подобного. А его замысловатая подпись — готическая М внутри шестиугольника пчелиной соты — была едва ли не главной визой под любым представлением…
— Мне хочется знать Ваше мнение. На этот раз не басню, а речитатив — продолжительный и обстоятельный. — Завхоз смотрел в синеву Мишиных глаз так, словно в их глубинах, глубоко-глубоко, надеялся прочитать причину этой безмятежной синевы.
— А что Вам с того, кто есть кто в Вашем Кабинете? Министры решённых проблем... всё равно ни на что не влияют. Пусть все они поголовно будут дураки и воры — что убудет с этого стране?
— Она пьяна успехами, мне придётся поступиться популярностью и приводить её в чувство. Если завтра я выйду из моды — должен быть кто-то, способный меня сменить…
— Не я, — серьёзно отрезал Прополис.
— … Чужими глазами я хочу увидеть этого человека, — Завхоз поднял палец на уровень лба. — У Вас самый проницательный взгляд.
— И в качестве кого скептики появятся в Кабинете? — Миша потянул эластичный ворот футболки, и отпустил. Звук получился удовлетворительный.
— В качестве скептиков. В течение месяца Кабинет отчитывается о выполнении обязательств…
— В Кабинете тоже некому Вас заменить, — как бы между прочим отметил Миша. Они декоративные вожди. А завхоз должен быть настоящим.
— Есть. Один настоящий есть. — Завхоз по-прежнему смотрел Прополису в душу. — Если Вы его заметите, значит, я прав.
Миша не спросил про «если нет». Он слишком любил загадки.
— 3 —
А не так уж много граждане Паллиатиды успели решить проблем. Если судить по количеству министерств — их было 8. Не считая упомянутого "гиблого" МДД, остальные символизировали благоденствие.
Неразлучный тандем МДЛБ и МАРС (министерство по делам любви и Бога и министерство агрессии, религий и спорта) — яркий тому пример. Отсутствие в новейшей истории страны войн и межрелигиозных распрей породили эти чудеса административного творчества.
МОЗГ — министерство общественного здоровья и гигиены — высилось памятником на могиле отгремевших пандемий. Министра библиотек породила невиданная мода на публичное чтение и обсуждение прочтённого. А породившее саму Паллиатиду национально-экологическое движение увековечено в сложном механизме Министерства по отходам и доходам.
Ещё существовало министерство по делам давно минувших дней — профессиональное извлекновение уроков истории.
Победу над бытовым пьянством приписало себе министерство культуры, ставшее с тех славных пор министерством культуры пития. А министерства показухи, как мы помним, не стало.
Остальные сферы экономики и социальные институты свои проблемы отнюдь не решили. А посему в министерствах не нуждались.
Всем этим хозяйством заведовал завхоз. Его распоряжения имели силу закона, поэтому распоряжался он редко. Но мнение высказывал — и его непререкаемый авторитет основывался на том, что мнение почти не бывало ошибочным. Существовали у него ещё 2 помощника: арбитр изящества и арбитр совести. О них как-нибудь потом.
Бизнес Паллиатиды, встроенный в сети конкурирующих транснациональных корпораций, кормил работников и платил налоги, лечил, учил, охранял… И потому государство, эти налоги распределявшее, особо не перенапрягалось. Но жило как обычно — не обращая внимания на свою очевидную для многих обесполезность, любимое гражданами как символ и как красивая традиция.
Так стало, так было… Но, как опять же обычно случается — красивая традиция перестала себя окупать. И прагматичное «зачем?» всё отчётливее звенело в акустическом поле нашей странной страны.
Завхоз слышал это яснее других. Он знал «зачем», но ответ был непрост и не устроил бы соотечественников…
В качестве поминок по показушникам
Министерство культуры пития организовало представительный банкет. На который по спецприглашению попал и Миша Прополис.
Он явился туда в маскарадном костюме: смокинге и бабочке. Понимая свой статус шута при дворе. Не понимал он одно — зачем завхозу его, Мишино, мнение, если ему всегда хватало собственного?
Узкий круг приглашённых в «Дом фонтанов» насчитывал человек 60-70. Но устройство знаменитого храма Вакха позволяло рассредоточить эту толпу по интересам, и Михаилу Витольдовичу не пришлось впархивать в стаю аристократов белой неожиданной вороной.
Он зашёл с «Мостика поэтов» — самого демократичного входа в «Дом», пропустив в «Поэтической беседке» первую рюмку текилушки.
Будет повод (будет, будет) — я опишу «Дом фонтанов» детальнее, он стоит того. А пока лишь замечу, что был он лабиринтом неожиданных встреч, произведением искусства и действительно чудом гидростроения.
«Поэтическая беседка» служила преддверием нанотеатра — места любительских постановок, которые шли без перерыва для увлечённых. Проходя стеклянную галерею, ты видел происходящее на сцене и мог, если заинтересовался, спуститься в зал.
В галерее подавали аперитив и лёгкие закуски для тех, кто не заинтересовался. Миша увидел Павла Нитратова и решил, что театра сегодня не будет. Министр по делам дураков был Мишиным другом и, чего греха таить, собутыльником. Тут Миша заметил ещё одного члена Кабинета — и необходимая троица собралась.
— 4 —
Третьим стал Юрий Победоносцев. Скажи мне, кто твой друг… Другом Паши был Миша, кто был другом министра отходов и доходов Юрия Победоносцева, не знали даже посвящённые.
Мистер порядок и порядочность, мистер интеллект и интеллигентность — он сделал карьеру умом, а не связями, со всеми был ровно приветлив, но не более того.
Впрочем, связь у него была — Анна. Арбитр изящества. Правая, точёная и нежная, рука завхоза. Чистый пронизывающий голос искусства.
Но Анна стала Победоносцевой, когда Юрий уже давно и прочно сидел в министерском кресле. Это он вознёс скромную певицу над собой на небесную карьерную высоту. А сам остался загадочным и малоизученным персонажем Кабинета.
Аперитив — превосходная смазка для скрипучих бесед. Юрин тост: «За показуху!» — напомнил про повод торжественной пьянки.
— Что будет делать Пшик? — осведомился Нитратов.
— Что и всегда. Производить впечатления. Но уже не на деньги налогоплательщиков.
— А тебе теперь поручили басни о министрах?
— Ну, до этого пока не дошло,
— Миша улыбнулся глазами, —мне поручили оды.
— Эдак ты Аню подсидишь на ниве изящной словесности, — рассмеялся Победоносцев и отпил алиготе.
— А я бы мог, — серьёзно сказал Миша, и открыл свою голубую бездну навстречу зелёному взгляду Победоносцева.
— Мог. И всё-таки остался скептиком. — Юрий допил бокал.
— Я вниз, — отпросился Победоносцев, и направился в зрительный зал смотреть нечто современное, шедевральное и отнюдь не изящное.
А друзья подались в «Кофейню Бальзака». В паблик-зале был полумрак, холодные свечи и тихие звуки блюза. Почти в одиночестве там курила Полина Птица.
— О! Птенчик, — сказал Миша,
— я так и думал.
— Садитесь, ребята, — позволила Полина и вызвала себе ещё кофе. Ребята последовали её примеру.
— «А я одна, совсем одна…», — подколол Прополис свою закадычную подружку. — Я знаю, от чего ты умрёшь.
— От скромности, — серьёзно сказала Полина.
— От тоски, — вмешался Павел, — ожидая от Прополиса предложения руки.
— Поэт.
Паша смиренно склонил голову. И получил от Полины лёгкий, но молниеносный, шлепок по загривку.
— А хочешь настоящие стихи? — лукаво улыбнулся Миша
— Твои — не дай боже, ты не поэт, ты убийца! — убеждённо воскликнула Полина.
— Нет. Не мои, — и подал Поле карманный подарочный томик персонального издания — вошедший в моду у состоятельных людей сувенир. Где на обложке красуется имя автора — и читателя. А предисловие посвящено автором читателю лично. — Писателя Краеведова.
— Он пишет стихи? — искренне удивилась Полина.
— Как видишь.
Читать во мраке паблик-зала «Кофейни Бальзака» было неудобно. А уходить в творческий зал, где за кофе работали литераторы, из уюта не хотелось.
Через кофейню прошёл министр библиотек Сивач, бросив на ходу «моё почтение».
— Андрей, — окликнула его Полина, — ты знаешь писателя Краеведова?
— Безусловно.
— Он пишет стихи?
— Он пишет и стихи, — лаконично подытожил спешащий даже на рауте Сивач и растворился во тьме.
— А ты знаешь писателя Краеведова лично? — допрашивала Полина уже Прополиса.
— Лично — нет. Я подозреваю, кто кроется под этим псевдонимом. Но, ты же знаешь, что даже за алтарь, свечи и твоё «да» я не смогу открыть чужую тайну. Читай. И пытайся разгадать этот ребус сама.
— Миша ты, Миша.
И она сжала его ладонь своей.
Ладошка олимпийской чемпионки по пятиборью, мастера спорта по скалолазанию, министра по делам агрессии, религий и спорта Полины Птицы была нежна, как шёлк.
— 5 —
Уже втроём — два министра и скептик — подались в самый вместительный зал Дома фонтанов — Винотеку. Грандиозное собрание всемирного наследия спиртных и приравненных к ним напитков. Человек 20 челяди — со всей торжественностью занимались там дегустацией новинок. Центральной фигурой таинства был, разумеется, шеф минкультпита Александр Лигат. Ассистировал — и слегка оппонировал — ему завхоз.
В винах Миша был не силён, предпочитая любой хороший коньяк, а лучше — водку. Но слушал артистические пикировки дегустаторов с профессиональным интересом баснописца. Полина пригубила вино — питие она не любила; Миша присоединился, энергичным глотком выдав в себе не дегустатора, но алколюба. Уж не этот ли не ярко выраженный, но вполне осознанный Мишин порок мешал ей столько лет сделать выбор?
— Кстати, упразднив одно, я хочу ввести другое, — сказал в это время завхоз. — В Кабинете появится Группа скептиков. И её руководитель — Михаил Витольдович Прополис — получит ранг Министра без портфеля.
Назначение не обговаривалось. Миша не поперхнулся, конечно, молодым вином, но лёгкую озадаченность скрыть не смог.
С одной стороны, его зарплата вырастала раза в три.
С другой стороны, то, чем он дорожил больше жизни — свобода, оказалась под угрозой.
Секунд 10 он колебался. Затем поднял бокал, и негромко провозгласил: «За манипуляцию!»
Взгляд его при этом был устремлён мимо завхоза — в лукавое лицо минкультпита Лигата. Но завхоз понял упрёк, и допил вино с чуть меньшим удовольствием, чем полагается дегустатору.
— 6 —
У любого профессионала наступает тот градус, когда лучше бы уйти и вздремнуть. Миша понял, что он хорош, и ему пора поискать заблудшего куда-то Нитрата. Иначе негромкая миссия его утонет в активном интересе сборища к нему и его назначению.
Поэтому, отпросившись по сортирным делам, он двинулся наудачу колоннадами, анфиладами и переходами водно-алкогольного храма.
В гроте гротеска, где стояли скульптурные шаржи на живых и отживших знаменитостей Паллиатиды — в образах Вакха, Горгоны, Пана и прочей нечисти — Маша Медын наслаждалась обществом почитателей. Тут был и больше Мишиного захмелевший Нитратов. И невесть откуда взявшийся хозяин храма Лигат. И велеречивый Ефим Болин — который мог председательствовать в «союзе рыжих» — тот самый, редкий пламенный оттенок полыхал в его богатой шевелюре.
Он, конечно, тоже был министр: по делам любви и Бога. По службе и от чистого сердца Болин любил многое и многих, а обожествлял красоту. Мария Медын олицетворяла её в абсолюте.
Исходил ли завхоз, собирая Кабинет, из соображений эстетики, не знаю. Но все три женщины, вошедшие в него, имели исключительную внешность.
Полина — амазонка. Порыв, пламя и внутренняя жизнь озаряли её не слишком женственные черты непередаваемой грацией.
Арбитр изящества Анна Победоносцева и была само изящество. Безупречный вкус, артистизм и достоинство не изменяли ей ни на мгновение.
Ну, а Мария… Она просто была самой красивой женщиной. Всюду, везде и на фоне кого угодно.
Как завхозу работалось с таким секретарём Кабинета, неизвестно. Но и намёка на её амурные истории склонный к сплетням Кабинет не слыхал.
Воплощённая красота была не замужем, ибо присваивать красоту кощунственно. Жизнью её стала работа. Всецело. Так бывает? Не знаю. Но так было. Она держала Кабинет в руках.
Именем завхоза, но деятельностью Марии Медын, управлялось в Паллиатиде всё, что зависело от государства — она правила страной.
— … Тебя, Маша, тогда и быть не могло, — говорил Александр Лигат бронзовому лицу первого и последнего Президента Паллиатиды, увековеченного в образе Лернейской гидры с единственной недоотсекновенной головой. — А мы были молоды, жаждали славы. Экономия, экономика, экология, копейка к копейке, согласования, обоснования, контроль… Тьфу! Мы были рыцари, презиравшие весь этот кромешный склеп. И называли себя «Орден Эпикура», министерством показухи прозвали его злобствовавшие серые годлы. Но кличка прилипла!
— 20 лет назад мне было уже…
— Достаточно, чтобы помнить героев и подвиги, — дипломатично вставил Болин.
— Хотя и недостаточно, чтобы в них участвовать, — договорила Мария.
Миша оттянул бабочку и звонко чпокнул. Внимание гостей отвлеклось от истории и Марии.
Чтобы исправить неловкость, шут отвесил поклон, достал приглашение, и попросил у Лигата автограф.
— Старый эпикуреец крякнул, посмотрел в верхний угол ниспадающего водного потока и вывел: «Рыцарю правды от рыцаря счастья — на добрую службу!»
Прополис невозмутимо протянул бумажку Ефиму. Тот заёрзал, достал дорогущий болиграф и написал: «Прополис, только не басня!» И членораздельно подписался. Присутствовавшие заглядывали в бумажку и улыбались.
А Миша протянул листок Марии. Взяв болиграф у Ефима, Мария, ни секунду не думая, наложила резолюцию: «Михаил Витольдович, дай Вам боже любви». Главный по любви и Богу стрельнул глазами в лицо Прополиса, который задал вопрос: «Мария, что Вы знаете о любви?»
Бестактность разбитым бокалом прозвенела в атмосфере дружеской иронии.
Болин открыл рот для колкости, но его опередила Мария: «То, что по секрету поведал мне её верный министр». И посмотрела на Фиму так, что он забыл текст.
За спиной Прополиса стоял психиатр. Илларион Кварацхелия, министр общественного здоровья и гигиены по профессии был психиатром-наркологом. Национальная любовь к вину сочеталась в нём с профессиональным чувством меры. Он спокойно и задумчиво взял у Михаила приглашение, положил на столик и медленно записал: «С первым бокалом человек пьёт вино, со вторым — вино пьёт вино, а с третьим — вино пьёт человека. Так говорили вежливые японцы пылкому грузину».
Миша подошёл, прочёл и, подозрительно взглянув на Иллариона, понял, что он понял.
— 7 —
— Я понял, о ком Вы, — с порога начал Миша, войдя к завхозу в лабораторию.
Тот вышел из видеоконференции перед его приходом, но экраны гасить не стал. 20 голов беззвучно переговаривались в режиме «без главной головы».
— И Ваш вердикт…
— Я ей не верю.
Теперь завхоз смотрел сквозь Мишин взгляд куда-то, где жили молчаливые и проницательные тени умерших мудрецов.
— И Вы? — смело спросил Миша, но остался без ответа.
Наконец завхоз распечатал гнетущее молчание.
— Я её люблю. Во всех смыслах этого многозначного слова. И поэтому мне нужен был сторонний взгляд, заёмный скепсис. Трезвость суждения.
— Трезвость пьяного Мишутки, — сыронизировал Прополис.
— Если хочешь, да, — впервые на ты ответил ему завхоз.
— Что же тогда с вакансией завхоза?
— Чёрт его знает! — искренне возмутился завхоз. — Поверь, я знаю людей. Столько их за эти годы было рядом и поодаль в разных ситуациях. И ни разу я не сказал: «Ух ты, а вот и я».
— Мы пытались найти то, что было, вместо того, что будет.
— Что ж… Значит, пока будет то, что есть, — с улыбкой закончил завхоз.