Мощным взрывом фугаса первый в колонне БТР с жёлто-голубым флагом и бойцами ВСУ на броне приподняло над землёй и перевернуло, сбросив с дороги. Солдаты посыпались с него в разные стороны, словно комья грязи из-под колёс. С КамАЗов, ощетинивших борта автоматами, стеной огня смахнуло остальных воинов батальона А… нацгвардии Украины. Следующий за КамАЗами уазик "буханка" был изрешечен пулями и, покатившись без управления, свалился в кювет и задымил. Танк, следующий в хвосте колонны, подожгли гранатомётами. Грохот и стрекотание смерти разом охватили всё вокруг, заглушая утренние звуки жизни на земле Донбасса.
Угрюмый лежал на холме в ста пятидесяти метрах от места засады и чувствовал себя шахматистом, взору которого полностью открыты все фигуры на игровой доске. Он не любил участвовать в засадах, где внезапно навязанный, скоротечный ближний бой становился при хорошей подготовке нападающих простым расстрелом. Из правильной засады практически нет выхода. Обороняющиеся обречены. Угрюмый был сторонником хорошо подготовленного, единственного, хирургически точного выстрела на пределах дальности снайперского оружия. Он неуютно чувствовал себя в несвойственной ему работе стрелка-скорострельщика, тем более с винтовкой-болтовиком. Для решения подобных задач, считал снайпер, больше подходит СВД. Однако Угрюмый, умелый и опытный солдат, выполнял любую боевую работу хорошо.
Из-за колеса КамАЗа показалась голова отдающего распоряжения офицера. Угрюмый коротко прицелился, выжал спуск, вернул после выстрела точку прицеливания, зафиксировал попадание, перевёл прицел на следующую цель – пулемётчика, повторил цикл. Потом ещё раз, ещё. Сканируя через прицел обстановку, Угрюмый увидел молодого солдатика, который, полулёжа в яме за кустами, тщетно пытался стрелять из автомата с пустым магазином. Наверное, в горячке внезапного боестолкновения, мальчишка в первые же секунды выпустил в никуда одну длинную очередь, полностью истратив патроны. Теперь же не мог понять, что происходит с оружием.
Угрюмый видел судорожные, панические движения, перекошенное лицо, широко раскрытый в истерическом крике рот, наполненные ужасом безумные глаза. Мальчишка был совсем близко, что позволяло стрелять на выбор в любую часть тела. Угрюмый навёл перекрестье прицела на голову. Начал выжимать спуск. Внезапно снайпер по артикуляции губ, дыханию, слезам, обильно текущим по бледным щекам горе-солдата, понял, услышал сердцем, как мальчишка кричит в смертельном отчаянии: «Мама! Мамочка! Спаси меня!». Угрюмый помедлил и выстрелил в край ягодицы ВСУшника. «Это вместо отцовского ремня», – внутренне улыбнулся снайпер. Мальчишка уронил автомат и свалился в кусты. Угрюмый продолжил работу. Через несколько минут всё было кончено. Группа захвата вышла на досмотр.
Получив сигнал, Угрюмый снялся со своей позиции и кружным путём самостоятельно возвратился в расположение отряда ополчения. Там среди пленных он увидел и раненного им мальчишку. Кроме страха и слёз на его лице читался стыд от полученного «тяжёлого» ранения. Доктор отряда, посмеиваясь, обрабатывал рану. Угрюмый подошёл:
– Как звать?
На вопрос снайпера мальчишка поднял заплаканное лицо:
– Олег.
– Откуда ты, малой?
– Из Макеевки. У меня здесь мама и маленькая сестра, – жалобно отвечал пленный.
Подошёл Кузнец из группы разведчиков, пристально вгляделся в лицо мальчишки и неожиданно рванул из кобуры пистолет:
– Ах ты гнида! Несчастным прикинулся! Вспомнил я тебя, гад. Два месяца назад мы с Хмурым тебя в плен взяли после налёта на блокпост. Ты тогда тоже рыдал, умолял пощадить, обещал больше не воевать. А сам снова здесь!
Кузнец дёрнул затворную раму. Пленный вскрикнул. Угрюмый быстрым движением выхватил пистолет у Кузнеца.
– Остынь, брат, – сказал снайпер, – пусть объяснится.
Он повернулся к сжавшемуся мальчишке. Тот, с надеждой глядя в лицо Угрюмого, запричитал:
– Дяденька, пощадите! Когда меня обменяли, то сразу забрали в СБУ. Там били и пытали. Заставляли записаться добровольцем. Сказали, что убьют всю семью. Я испугался и согласился. Решил дезертировать домой, в Макеевку. Я вообще воевать не могу. Я больной. У меня неврастения. К маме хочу! – он разрыдался.
Столько искренней наивности было в его словах, столько униженности и покорности в его просительной позе, столько надежды в умоляющем взгляде на Угрюмого, что Кузнец выругался и махнул рукой:
– Тьфу! Слизняк! Даже раздавить тошно.
Он забрал протянутый снайпером пистолет, снял с боевого взвода, убрал в кобуру и, пожав плечами, вышел.
– Что будем с ним делать? – спросил командира Угрюмый.
– Помазать ему задницу, переодеть и доставить под конвоем к матери. Пусть сама с ним занимается. Подлечится, потом контрразведчики с ним поговорят.
Командир ушёл в штаб. Угрюмый смотрел на пленного. Что-то жалкое, болезненное было в нём, как в полуживом, едва вылупившемся птенце.
– Спасибо вам, дяденька! – прошептал мальчишка.
Угрюмый промолчал. Было жаль этого слезливого паренька. Он никак не мог понять, что делают такие женоподобные мальчики на войне. Снайпер спросил:
– Отец есть?
– Был. Погиб несколько лет назад. В шахте. Мама одна осталась.
Мальчишка успокоился и говорил ровным звонким голосом. Угрюмый погладил пленного по голове, подумал: «Пусть живёт. На радость маме!» – и отошёл.
Прошло несколько месяцев. Война шла своим чередом. Однажды Угрюмого вызвали в штаб. Там он встретил своего товарища из боевого подразделения контрразведчиков, Эрика. Командир после взаимных приветствий сказал Угрюмому:
– Надо помочь контрразведчикам. В Донецке работает группа украинских диверсантов. Они стреляют из восьмидесятого миномёта в самом городе. Много пострадавших среди гражданского населения. Несколько дней назад, ты об этом знаешь, попали в очередь за гуманитарной помощью. Среди погибших – старики, дети. Есть версия, что мины прилетают из частного сектора в районе Бакинки. Там целый коттеджный посёлок пустой. Люди разъехались. Эрик со своими бойцами несколько раз получал сигнал от жителей, оцеплял район, прочёсывал, но диверсанты быстро скрывались, как будто их предупреждали заранее. Либо работал наблюдатель. Задача следующая. Нужно скрытно пробраться в один из домов на Бакинке, занять позицию. Наблюдать. В случае обнаружения диверсантов сообщить их местоположение. При попытке уйти или оказать сопротивление – уничтожить. Но хотя бы одного взять живым для допроса. Работаешь под прямым руководством Эрика.
Угрюмый принял задачу и сразу же выехал на рекогносцировку. Побродил по району, изучил обстановку, измерил дальности, нашёл двухэтажный дом с чердаком, обеспечивающим обзор на все стороны. Понаблюдал ветер. Вернулся в расположение, подготовил оружие и экипировку и вечером того же дня занял позицию на северной стороне чердака.
Четверо суток Угрюмый не покидал позицию. На пятый день вечером к одному из домов, с закрытым высоким забором двором и железными воротами, подъехала «газель» скорая помощь. Ворота открылись, и навстречу машине вышел ополченец в «горке» и с автоматом. Машина въехала внутрь двора. Минут через десять из ворот вышли трое в гражданской одежде, простились друг с другом и разошлись в разные стороны. Всю ночь на территории двора было тихо, и свет в доме не горел.
С рассветом трое гражданских вернулись. Открывал им тот же ополченец с автоматом, в маске-балаклаве, закрывающей лицо. Часов в десять утра в посёлок въехал «фольксваген-транспортёр», который остановился возле ворот соседнего с Угрюмым дома. Из минивэна вышел Эрик и несколько его бойцов. Они пошли вдоль забора, стучась в двери домов и заглядывая во дворы через заборы. Когда Эрик постучался в ворота двора с «газелью», ему открыли. Он зашёл во двор и через минуту вышел. Его провожал все тот же ополченец, который запускал «газель» во двор. Они простились рукопожатием, Эрик с бойцами сели в «фольксваген» и уехали. «Ещё один наблюдательный пост. Или засада», – подумал Угрюмый, разминая затёкшие конечности.
Прошло полчаса. Снайпер начал подумывать о смене сектора наблюдения. Вдруг он услышал знакомый звук: «тон!». Угрюмый замер. Секунд через тридцать из центра Донецка донёсся звук взрыва. Снайпер внимательно стал осматривать соседние дома. Через окно второго этажа дома напротив Угрюмый разглядел в глубине комнаты одного из давешней троицы с телефоном возле уха. Человек подошёл к окну и махнул рукой кому-то, находящемуся во дворе с «газелью». И снова Угрюмый услышал звук выстрела восьмидесятидвухмиллиметрового миномёта – «тон!». Снайпер прицелился в правое плечо диверсанта. Сухо, словно тихий щелчок хлыста, прозвучал выстрел дозвуковым патроном через глушитель. Корректировщик упал. Снайпер набрал номер телефона Эрика. Коротко доложил. Взял винтовку и быстро переместился на крышу, откуда хорошо просматривался двор с «газелью».
Угрюмый занял позицию и приник к прицелу. Он чётко увидел «газель». В её крыше была аккуратно прорезана квадратная дыра, замаскированная под люк. Через это отверстие взору Угрюмого открылось тёмное очертание миномёта, стоящего внутри машины, и две человеческие фигуры возле орудия. У ворот для визуальной связи с корректировщиком стоял ещё один диверсант в маске-балаклаве. Он был одет в ополченскую «горку», за спиной висел автомат.
Снайпер прицелился в фигуру у миномёта. Тихий выстрел. Отдача. Из «газели» через задние двери вывалилось тело. Диверсант у ворот оглянулся, увидел убитого и закричал: «Засада!» Потом бросился к забору в сторону Угрюмого. Снайпер спокойно выцеливал другого диверсанта из «газели». Тот выпрыгнул из машины и упал сражённый в голову. Под ним сразу же образовалась лужа крови. Угрюмый замер, наблюдая. Диверсант в «горке» перелез через забор и спрыгнул во двор дома, на крыше которого лежал снайпер. Снова выстрел. Диверсант схватился за ногу и упал в кусты рядом с забором.
Забрав винтовку, Угрюмый сбежал вниз и тихо приблизился к лежащему в кустах диверсанту. Тот лежал ничком и еле слышно стонал, часто дыша и дрожа всем телом. Оружия при нём не было видно. Угрюмый подошёл вплотную, вложил винтовку в плечо, тихо скомандовал:
– Лечь на живот! Ноги врозь! Руки на затылок! Не дёргаться!
Диверсант вздрогнул и послушно выполнил команды. Снайпер упёрся ему коленом между лопаток и сорвал с него маску. Сделал шаг назад. Навёл оружие. Резко сказал:
– Переворачивайся на спину, гад! Руки держи на затылке! Диверсант перевернулся. Угрюмый взглянул в его лицо.
– Дяденька?! – вскрикнул диверсант.
– Ну, ты и сволочь, Олежек! – жёстко сказал Угрюмый. – Сколько вас ещё здесь?
Олежек, всхлипывая, простонал:
– Нас четверо было. Теперь ты всех убил! – И тут свалился в истерику: – Не убивай, дяденька! Я всё расскажу! Только не убивай!
Угрюмый пнул диверсанта по раненной ноге:
– Эрика откуда знаешь? Он тоже на СБУ работает?
– Нет, – Олежек скривился от боли. – Эрик дядя мой! Двоюродный брат моего отца. Он не знает ничего! Когда с другими, бывшими в вашем плену, я попал в СБУ, меня там сильно били. Угрожали. Заставили на них работать – рассказывать про других военнослужащих. Потом отправили в зону АТО, где я и попал к вам. И вот… когда я… когда вы меня отпустили домой, они нашли меня и сказали, чтобы записался в ополчение, для информационной работы. Иначе, сказали, убьют и маму, и сестру. Я встретился с дядей Эриком, сказал, что хочу искупить свою вину и попросился в ополчение. Он поверил мне и пристроил к себе в поисковую группу. Я только передавал информацию о действиях контрразведки. А позавчера они схватили меня и посадили в эту «газель». Заставили ящики с минами таскать. И вот я оказался здесь. Я первый раз с ними поехал. Просто очень боялся за маму и сестру! Очень боялся! Дяденька, я больше не буду! Простите меня! Пожалейте! Проявите милосердие! – он затрясся в рыданиях, всхлипывая, брызгая слюной. – Дяденька! Обещаю! Клянусь! Это в последний раз. Я всё равно пешка! Я – негодяй и предатель! Дяденька, только не убивайте! Смилуйтесь, ради Бога! – он достал нательный крест. – Мы же православные! – мальчишка зашёлся в истерике.
Угрюмый снова пнул его ногой и сказал ровным голосом:
– Заткнись. Война не компьютерная игра! Здесь умирают по-настоящему. И только один раз. Через твоё предательство погибли многие люди! Это не детская шалость, за которую могут лишить сладкого или выпороть ремнём. Война – это всегда выбор, который тебе даёт Бог: либо ты готов умереть за других, либо другие умрут за тебя! Убиваешь врага, чтобы жили твои близкие, жила твоя Родина, память твоих предков. А ты, гнида, хочешь выжить сам, а у тебя на Родине через твоё предательство гибнут старики, женщины и дети! Значит ты – враг своей Родине!
Угрюмый достал пистолет. Мальчишка вскинулся, хотел что-то сказать, но не успел – снайпер дважды выстрелил предателю в грудь. Тот упал на спину, раскинув руки. В этот момент во двор вбежал Эрик с двумя бойцами.
– Стой! Не стрелять! – закричал контрразведчик.
Угрюмый, будто не слыша, спокойно прицелился и выстрелил в голову лежащего Олежки. Затем убрал пистолет и повернулся к ошарашенным бойцам и их командиру.
– Зачем мальчишку-то? – спросил Эрик – Ты и так всех их убил. Даже допросить некого. А это был племяш мой, – горестно продолжил контрразведчик, – я его с рождения знаю. Может его заставили! Он всегда трусоватым был. Его, скорее всего, сильно запугали. Зря ты! Ну, наказали бы мы его – посадили бы в подвал! Убивать-то зачем?
Эрик был сильно расстроен.
Угрюмый перехватил винтовку:
– Прости, брат, ошибся я! Война есть война! С кем не бывает? А убил я не всех. Там, – он показал рукой, – на втором этаже лежит раненый диверсант. Вот его и допроси!
Снайпер повернулся и пошёл на выход.
– Зверюга ты, Угрюмый! Душегуб безжалостный! Даже не раскаиваешься! – в сердцах сказал Эрик, и суровые бойцы его одобрительно закивали, соглашаясь.
– Так и есть! – бросил через плечо Угрюмый и вышел в калитку, а на сухом, твёрдом, ровно бьющемся снайперском сердце запечатлелась ещё одна незаживающая рана, нанесённая войной.
Николай Брест