На научный симпозиум по хронической гипоксии я прилетел заранее и с запасом. Знал, что попасть в Боливию второй раз, может быть, уже в жизни и не доведётся. Пару дней я провёл ещё в окрестностях Санта-Круса, заказав там индивидуальную экскурсию на себя одного. Но и в Ла-Пас прилетел за день до начала. Так что у меня был целый день побродить по совершенно незнакомому южноамериканскому городу.
Ла-Пас – город в некотором роде уникальный. Его центр расположен в кратере потухшего вулкана – на самом дне гигантской воронки. Чем дальше вы идёте от центра города – тем выше поднимаетесь по стенам кратера. Поэтому за исключением самого центра города и самых дальних окраин, которые выползают уже за пределы кратера на ровное андское плоскогорье, практически весь город расположен на крутых склонах, а большинство улиц представляют собой извилистый серпантин. Городской транспорт ездит по этим улицам так, что я потом долго воспринимал российскую культуру вождения, как вершину педантичности и законопослушности. Вот, к примеру, едет по боливийской улице вроде как городской автобус, водитель видит пешехода и сбавляет скорость так, чтобы ехать с ним параллельным курсом, не отставая и не обгоняя. Из открывшейся двери автобуса на ходу высовывается кондуктор (назовём его для удобства так) и начинает вас зазывать подъехать. Не уверен наверняка, но думаю, что, зная испанский, можно поторговаться с ним не только насчёт цены за проезд, но и насчёт маршрута. Или, к примеру, идёт по улице процессия – то ли праздничный фестиваль, то ли политическая демонстрация, то ли то и другое разом одновременно – и перекрывает улицу. Из водителей кто стоит и терпеливо ждёт, кто за ней в хвосте едет со скоростью пешехода, кто пытается через альтернативные серпантины её объехать. За один день, причём отнюдь не праздничный, я таких шествий – как гражданских, так и напоминающих военные или, как минимум, корпоративные парады – я встретил на улицах несколько.
Дело было в начале августа, то есть в самый разгар зимы, поэтому было не жарко, и я совершенно не оценил местное солнышко. Очень зря не оценил, потому что, сам того не заметив, сгорел в тот день до серьёзных ожогов. Но это я заметил уже потом, как потом мне аукнулась и «горняшка» – та самая гипоксия, на конференцию по которой я как раз и прилетел. А пока я шёл и шёл по серпантинам вверх, разглядывая и фотографируя всё интересное. Зашёл перекусить в попавшийся ресторанчик под открытым небом и, не зная как понять, что написано в меню, и как объясниться с хозяином, просто показал на уже обедавшего посетителя и попросил то же самое. Сработало. Перекусив, пошёл дальше вверх.
Надо сказать, что богатое, образованное и по преимуществу белое население живёт в Ла-Пасе в основном в центре, то есть в самом низу. Чем выше по склону кратера – тем беднее дома и тем меньше белых. С определённого уровня подъёма белые мне попадаться перестали вовсе, и я уже шёл по чисто индейским районам. И вот, в одном таком месте остановился передохнуть и пофотографировать открывшуюся панораму на лежащий уже по большей части внизу город.
Слышу как за моей спиной собралась группа местной молодёжи и переговариваются между собой то ли на испанском, то ли на смеси испанского с индейским. Испанского я не знаю, индейского – тем более, но чувствую, что речь обо мне. Особо не поворачиваюсь, но начинаю прислушиваться и в какой-то момент ухватываю в речи слово «гринго». Так в Латинской Америке называют янки – белых североамериканцев из США. Ну, понятно, белый иностранец с явно дорогой здоровенной зеркалкой, кому ещё быть, как не гринго.
США и их граждан в Боливии не любят. Их, по правде сказать, в мире вообще нигде не любят, но Боливия в этом плане выделяется особо. К примеру, есть страны, гражданам которых можно посещать Боливию вообще без визы. Есть страны (и в их числе Россия), жителям которых боливийская виза нужна, но открывают её легко, быстро и совсем недорого. А есть те, кому Боливия визы открывает крайне неохотно, проверяя потенциального гостя долго и пристрастно. И как бы даже специально давая понять, что ему совсем не рады. Вот как раз к числу таких неблагонадёжных с точки зрения Боливии стран и относятся США. У нас, кстати, на симпозиуме был один учёный из США, и его изрядно помурыжили, прежде чем выдать визу и впустить в страну. Или другой пример: своими собственными глазами на улице видел прохожего боливийца, у которого на майке была надпись на английском «Нью-Йорк – такой прекрасный город, что убирайся-ка ты к себе». Так что, когда тебя окружает компания местной молодёжи и говорит что-то про «гринго» – это не очень хороший знак.
Тогда я поворачиваюсь лицом к компании (да, действительно, похоже на то, что они начали уже меня обходить с обоих флангов), тыкаю себе в грудь и говорю: «Но! Но гринго!». Смотрю, выражение лиц немного изменилось. Враждебная сосредоточенность сменилась заинтересованностью. «Но гринго!», – говорю. – «Русо!».
«А! Русо», – молодые индейцы сразу заулыбались.
«Русо туристо», – говорю, сам показывая на себя пальцем.
Всё, вижу, что перестали брать меня в кольцо. Чего-то между собой говорят. Что – не понимаю, но тональность речи уже совершенно другая и обстановка явно разрядилась.
Снимаю с шеи свою зеркалку и одному из них знаками объясняю, мол, сфоткай меня здесь на фоне панорамы города. Берёт камеру, крутит в руках. Показываю ему, куда смотреть и на какую кнопку нажимать. Потихоньку разобрался. Фоткает меня, возвращает камеру. Все улыбаются. Прощаемся, помахав друг другу рукой.
А на следующий день в самом начале симпозиума нас строго предупредили, чтобы мы ни в коем случае не ходили по городу в одиночку и особенно не заходили в бедные индейские районы. Это очень, очень опасно для иностранцев. Вспоминаю, как вчера сам своими руками дал компании молодых индейцев свою зеркалку (по меркам их доходов практически бесценную), и как мне её вернули. Киваю и широко улыбаюсь. Ага, конечно, в индейские районы – ни ногой.