Яркая молния вспорола низкое и тёмное небо. Почти сразу же после этого над верхушками деревьев эхом пронёсся басовитый раскат грома. Дождь безжалостно колотил по листьям деревьев, по земле, по растрескавшемуся асфальту и по придорожным фонарям, словно бы склонившимся над дорогой под тяжестью обрушившегося с неба ливня. Не щадил он и человека, вынужденного в разгар бури пытаться скрыться от погони в лесу. Сквозь дождевую пелену перед взором беглеца плясали нескончаемые стволы деревьев, густо переплетённые ветви и узкие, едва заметные тропинки. Снова сверкнула молния, за ней ещё одна. В их яростном мерцании мир вокруг на мгновение замирал, рождая пугающие тени.
Двигаясь практически наугад и задыхаясь от усталости, беглец упорно продирался вперёд сквозь заросли и ливневую стену. Ветви царапали ему лицо и руки. Торчащие из земли коряги сбивали с ног. Но страх быть пойманным продолжал гнать человека вперёд.
– Ну давай же… давай, чёрт подери, – бормотал он, лихорадочно дёргая заклинивший затвор автомата.
Справившись с ним, человек пустил короткую неприцельную очередь себе за спину, но, споткнувшись об очередной корень, случайно выпустил единственное оружие из рук. Искать его не было времени. Мужчина поднялся с земли и бросился бежать дальше. Он чувствовал, что его догоняли.
Между деревьями мелькнули чёрные тени. Преследователей было четверо, и передвигались они намного смелее и проворнее своей жертвы. Особенно сейчас, когда той больше нечем было обороняться, а впереди раскинулось огромное поле без единого деревца. Как только лес остался позади, один из них резко вырвался вперёд. Яркие всполохи молнии озаряли чёрные фигуры людей, один из которых всё ещё не терял надежды уйти от погони. Своим напором дождь не давал выпрямиться, норовя прижать человека к земле. Бело-фиолетовые вспышки ослепляли его, а раскаты грома закладывали уши. Лёгкие уже горели, ноги подгибались. Ещё чуть-чуть — и мужчина готов был сдаться.
Тут его и настиг один из преследователей. Обогнав его и резко затормозив, он ловко, как сёрфер, поймавший волну, проскользил ещё несколько метров по сырой земле и одновременно с этим, подпустив свою жертву немного ближе и сгруппировавшись, подставил под удар своё плечо. Сильнейший толчок в грудь опрокинул беглеца на спину, вмиг выбив из лёгких весь воздух.
– Нет, не убивайте, – прохрипел он, глядя на размытые очертания человека, направившего в его сторону револьвер. – Не убивайте… прошу. Клянусь! Клянусь, я ничего не знал!
Мужчина выставил перед собой руку в последней надежде убедить нагнавшего его преследователя не стрелять, но тот уже незаметно для него взвёл курок. Капли дождя разбивались о жёсткую ткань шеврона на его рукаве с изображением волчьей морды, часть которой заменял фрагмент щита. Сегодня один из тех, кто вынужден был всю жизнь избегать встречи с этим символом, видел его в последний раз.
– Пожалуйста… не надо!
Раздался выстрел…
***
… Я открыл глаза.
Спустя, кажется, целую минуту понял, что проснулся. С трудом приподнялся на локтях и огляделся вокруг. Глаза постепенно привыкли к темноте, и мне удалось узнать место, а вместе с тем и вспомнить события, произошедшие до сна. Так, лес, задание, нам вроде бы… да, нам повезло взять цель живой, но… чёрт. Я лег на спину, закрыл лицо руками. Ну, хоть все целыми ушли…
Тяжелый вздох.
Теперь хотя бы можно было окончательно отделить сон от реальности. И, как ни крути, несмотря на довольно высокие шансы сегодня откинуться за ближайшей баррикадой, эта самая реальность всё же казалось куда радужнее очередного кошмара.
Страшнее всего пережитого могло быть лишь извращённое фантазией напоминание о нём. С недавних пор уснуть для меня означало обречь себя на повторение тех событий, которые и при всём своём огромном желании мне, к сожалению, было не изменить. Не исправить. И даже не оправдать. А с пробуждением ещё и не один час кряду меня гложило чувство вины, порой даже необъяснимого сожаления. Даже намеренно изматывая себя до полуобморочных состояний, чтобы наверняка забыться крепким сном, я каждый раз убеждался в бесполезной трате своих сил и времени. Сколько уже было таких неудачных попыток, и всё равно время от времени их количество тупо увеличивалось. Как долго ещё это будет мучить меня по ночам?..
Всё это: погрязшая во тьме комната на четвертом этаже, безликая улица за окном, где топчутся в метре друг от друга два странных существа, зеркало… зеркало? — стоп, всего лишь сон… Но, чёрт побери, каким правдоподобным он выглядел!
Я мучительно зажмурился, перевернулся набок и постарался поудобней устроиться в надежде снова уснуть.
На улице что-то шаркало, напоминая ленивые шаги. Иногда эти звуки затихали, иногда, казалось, раздавались ближе к окну…
Там, внизу, бродила женщина в длинном в клочья изорванном и грязном тряпье, когда-то бывшем платьем. Под мышкой она держала большое круглое зеркало, а всё её внимание занимали собственные волосы. Они висели спутанными патлами почти до самых колен, и женщина растерянно, но с видимым любопытством оттягивала свободной рукой пряди и внимательно рассматривала каждую из них. Однако от этой её неуверенной ломанной походки, от её стонов, порой звериных подрыкиваний и от одних даже мыслей, что я мог бы оказаться там, внизу, в «их владениях», — внутри всё замирало.
Тем временем женщина вдруг подняла обеими руками зеркало и посмотрела на него так, опять же будто бы не понимая, для чего нужна была эта вещь… Да чтоб тебя!
Я поднялся и подошёл к окну, тем не менее понимая, что начинаю себя накручивать обычным кошмаром и сопоставлять ему реальные звуки, всё ещё доносящиеся с улицы…
Вгляделся внимательнее. По земле стелилась голубоватая дымка, как часто бывало в предрассветные часы. Сквозь неё просвечивала сухая с редкой порослью и, кажется, даже покрытая инеем земля. Отовсюду веяло ощутимым холодом.
Я едва сдержал себя, чтобы невольно не поёжиться. Детальность атмосферы каждого вот такого кошмара пугала меня не меньше самих приснившихся событий.
Выглянув в окно, я тут же заметил знакомую фигуру, бесцельно бродившую перед подъездом…
Внутри всё похолодело, когда она совершенно внезапно подняла голову. Её взгляд был направлен точно в ту щелочку между оконной рамой и занавеской, в которую я всё это время наблюдал. И, несмотря на то, что её глаза были затянуты белесой пленкой, она видела! И смотрела точно на меня! Её взгляд был осознанным!
Вдруг на искаженном лице отразился жуткий оскал, который и приблизительно нельзя было назвать привычной человеческой ухмылкой. Не спуская с меня хищного взгляда, женщина развернула зеркало и начала медленно, постепенно скрывая за ним саму себя, смещать его в сторону, чтобы в определенный миг я смог увидеть своё отражение… или что-то другое?
– Рыжик! – раздался резкий возглас сверху, прогнавший от меня очередное наваждение и заставивший того, кому это было адресовано, задрать голову. – Закругляйся там. Уже совсем близко.
В этот момент сам Рыжик, будто бы пропуская предупреждение мимо ушей, весело махал мне рукой, причём, казалось, делал бы он это бесконечно долго, если бы я не сжалился над ним и не махнул бы вяло в ответ, лишь бы унять парня.
– Рыжк! – строго шикнул другой голос с крыши.
– Иду, иду, – проворчал тот, нехотя пошаркав к подъезду.
Я в последний раз оглядел улицу, посмотрел на быстро темнеющее пасмурное небо и вышел на лестничную площадку, но направился не вниз, а наверх — на крышу. На свежий воздух.
Прохладный ветер тут же ударил прямо в лицо, проник сквозь одежду, тронул обнажённую кожу, отыскал наконец свежую рану - выполнил свою задачу, нажал на больное. Рука сама невольно дёрнулась к прострелянному плечу, ладонью едва коснулась бинтов под водолазкой. Я, оказывается, успел позабыть о том, что из той передряги ушёл не совсем целым. А ветер всё шарил там, грубо прощупывал воспаление вокруг, безжалостно лез в едва затянувшееся пулевое отверстие, будто к самой душе пробирался, чтобы также нагло расковырять её, вывернуть наизнанку, напомнить мне, что она, как и это ранение, на самом-то деле есть, — есть, просто спрятана надёжнее, не под обыкновенными бинтами.
Над головой нехотя тащились мрачные тучи, где-то внутри себя заточив ночную грозу. Время от времени та давала о себе знать глухими и раскатистыми ударами о невидимые стены своей клетки, но в основном сидела тихо, разыгрывала полное смирение у всех на виду, копя тем временем силы. Это предгрозовое затишье вселяло определенную надежду на то, что непогода пройдёт мимо, но лично я готовился к буре ничуть не слабее той, что была этой ночью.
Я глянул вниз, с высоты пятого этажа. Ветер всё не унимался: усерднее гнул деревья, уже подталкивал в спину. Решил, что если не через пулевое ранение прикоснется к душе, то раскроенный об асфальт череп будет посговорчивее...
– Кода?
Я отпрянул от бортика.
Как сквозь толщу тщательно забитой в уши ваты, неожиданно прорвавшийся знакомый голос отвлёк меня.
Макс с осторожностью шагнул ко мне.
–Что там? – спросил я на опережение, чтобы наверняка уж исключить интерес к своему самочувствию.
– Да вон, – Макс указал в нужную сторону. – Их уже невооруженным глазом видно.
Я черканул траекторию его пальца. И действительно, один за другим из-за углов появлялись дикие псы. Двигались они хаотично, но тем не менее в общем направлении, постепенно приближаясь к нашему временному пристанищу.
Внутри росло напряжение. Казалось, вот-вот одна из них вскинет голову, чтобы взглянуть тебе прямо в глаза и дать понять, что всё до этого момента было игрой — блефом, чтобы ты поверил в свою безопасность, в свою незаметность и в надежность убежища... Чтоб тебя! Та умалишенная из сна всё никак не шла у меня из головы, буквально продолжала стоять перед глазами со своим этим зеркалом!
Я снова шагнул к краю и взглянул вниз: Рыжика уже нигде не было видно.
– Яшма, – командно окликнул я. – Как приблизятся — сними вожака.
А иначе мы имели все шансы зависнуть тут надолго, уже про себя подумал я. Здешние охотники отличались изрядной терпеливостью и избирательностью. Если уж выбрали кого в качестве своей жертвы, то готовы были часами выслеживать и днями сторожить в ожидании подходящего случая для решающего нападения. Оно мне было не с руки. Без вожака, да к тому же лишившись его столь неожиданно — в считанных метрах от заветной цели, — собаки должны переосмыслить свои жизненные ценности, исключив из них нас в качестве обеда уж точно.
Чаще всего стая просто в панике разбегалась, чего мне сейчас больше всего и хотелось бы. Угробить вконец и без того бездарно потраченные патроны в недавней стычке на вдруг сохранившееся упорство стаи было бы некстати.
Я ещё раз окинул открывающийся с крыши вид равнодушным взглядом и поплёлся обратно. Меня не оставляло смутное предчувствие того, что псы были не единственными, кто преследовал нас. Объявляя привал на окраине мёртвого посёлка, я надеялся на вроде бы стремительно собирающийся дождь, который смыл бы все наши следы, однако он до сих пор предательски медлил с этим. Нужно было убираться отсюда, как можно скорее.
На третьем этаже меня подловил Рыжик. Едва преодолевавший до этого каждую ступеньку он вдруг, заметив меня, в два прыжка перемахнул через оставшиеся шесть: «Эй, погоди-ка, погоди…», — наивно (как это обычно у него и происходило) думал задержать меня, просто-напросто преградив путь собой.
– Не сейчас, – взмолился я, закатывая глаза к потолку и протискиваясь между ним и перилами.
– И что на этот раз? – Рыжик не осмелился удерживать меня насильно, но тем не менее пристроился рядом. – Мне твоё настроение, что ли, выгадывать надо? Когда звёзды, блин, сойдутся! Всё откинуться скорее хочешь?
Уже переступив порог нужной мне квартиры, я остановился и мягко упёрся ладонью в грудь чуть было не влетевшего мне в спину Рыжика. Медленно обернулся к нему всем телом.
– Такими темпами, как сегодня, – сказал я, – можно в два счёта откинуться. Поэтому убраться отсюда прежде, чем лечение будет бесполезно, сейчас мне хочется больше.
Рыжик стойко выдержал мой взгляд, будучи всё ещё заметно уверенным в необходимости «заштопать» мою рану. Я нисколько не сомневался в том, что он прекрасно понимал ситуацию и хотел не меньше моего поскорее оказаться на базе, но его какой-то совершенно идиотский материнский инстинкт ко мне буквально изводил его отсутствием более весомых аргументов в пользу немедленного лечения перед всё ещё реальной угрозой — угрозой намного более серьёзной, чем пулевое ранение.
– Ты к ней, что ли? – сдался он и сменил тему.
В ответ я тяжело кивнул и направился в дальнюю комнату.
Честно говоря, с момента встречи с ней меня всё заботила мысль, как бы правдоподобно объяснить ребятам свой снисходительный поступок, когда я решил взять её с нами. Для них вполне очевидно было бы, если б я тогда, отобрав у неё всё оружие за исключением, возможно, лишь ножа, так бы и оставил её там, в лесу. Ведь только действуя так радикально и жестоко можно было надеяться прожить хотя бы на пару мгновений дольше в этом месте.
Но поступил я иначе, что не мог объяснить даже самому себе.
Я на ходу окинул взглядом своего четвертого члена команды, послушно сторожившего вход в комнату, — как всегда, невозмутим, даже головы не поднял, — и толкнул дверь.