Я догадывался, что такой документ должен существовать!
Мой прадед Пётр Данилович Желтобров был персональным пенсионером Белгородской области. В разные годы занимал разные руководящие должности. Принимал активное участие в общественной жизни. Заседал на заседаниях, ездил на съезды, собирался на собрания, как и полагалось идейному и «партейному» человеку.
На его похоронах выступали какие-то начальники, и играл духовой оркестр. Это был знак особого уважения к покойному и редкое событие в селе Коновалово, где Пётр Данилович доживал свои последние годы после расселения родной Астаховки.
Умер прадед 28 марта 1981 года. Я был восьмилетним отроком и уже умел хорошо запоминать. Духовые оркестры с тех пор недолюбливаю.
Мои родители жили в Старом Осколе, куда по достижении школьного возраста перебрался и я из милой моему сердцу Коноваловки с её прудами, лесочками, оврагами и прочим привольем.
Город мне не нравился. Не конкретно Старый Оскол. А вообще – город. Городская жизнь с её незнакомым многолюдьем, разнородными и никогда не стихающими шумами, патологической устремлённостью всего окружающего куда-то (на работу, на дачу, в областной центр, в Москву, в будущее) быстро утомляла меня. Утешало лишь то, что в городе я ощущал себя временным жителем. Вот отучусь – и домой, в Коновалово к дедушке с бабушкой.
В селе все друг другу знакомы. Скудный ассортимент фамилий восполняется обилием уточняющих прозвищ. К примеру, меня, чтобы отличить от прочих «Вовок», прозывали «Митрошкиным». И сразу все понимали, что речь идёт о внуке Митрофана Харитоновича Посохова, передового тракториста колхоза «Красный путь», чьё фото и имя не раз попадали на страницы Волоконовской районной газеты «Красный Октябрь».
- Вовка, ну как там дед?
- Нормально, болеет.
Дедушка Митроша слёг, едва дотянув до пенсии. Ложе болезни оказалось смертным одром. Но в этом последнем марафоне тесть всё-таки обогнал зятя и финишировал на полтора месяца раньше.
Помню, как мы с отцом добирались из Старого Оскола в Коновалово на похороны прадеда. На рабочем поезде прибыли на станцию с неземным названием Рай.
Дальнейшая дорога, протяжённостью в полтора десятка километров, была, мягко говоря, не райской. Лишь малая часть этого пути (до села Погромец) имела твёрдое покрытие. Далее – жестокая грунтовка, раскисшая от растаявшего снега и исполосованная разнокалиберными тракторами, безуспешно пытавшимися накатать колею.
Папа тащил тяжеленные и неудобоносимые сумки. Соскальзывая в очередную лужу, он привычно клял дорогу к тёще и от души желал труднодоступной Коноваловке пожара, потопа и прочих стихийных бедствий. Впрочем, беззлобно.
Я тоже шёл не налегке - нёс сумки, и так же, как папа, соскальзывал в лужи. Но у меня не было обиды на родное село, в котором прошли все мои дошкольные годы. Не скажу, однако, что на душе царили тишь да благодать.
С одной стороны, мне было радостно, что наступили долгожданные весенние каникулы. С другой – весенняя распутица меня утомила. Я всё чаще оглядывался назад, надеясь увидеть на горизонте какой-нибудь попутный транспорт.
С одной стороны, я предвкушал встречу с любимыми дедушкой Митрошей, бабушкой Полей и бабушкой Улей. С другой – не до конца осознавал, что же произошло с прадедушкой Петей.
С одной стороны я страстно желал прикарманить прадедовы карманные часы «Молния» на привлекательной цепочке. Их прадед обещал отдать мне после своей смерти. С другой стороны – смерти прадеда я вовсе не желал и готов был ждать обещанного наследства долгие годы. Хотя понимание «долготы дней» у нас с ним были разные. Мне через несколько дней должно было исполниться восемь лет, прадеду шёл восемьдесят восьмой год.
Бабушка Поля и её старшая сестра Уля называли своего родителя уважительно-боязливо: «Папаня». Они помнили отца молодым и крепким и имели основания уважать его и побаиваться. А я запомнил прадедушку стареньким. Между нами разница в возрасте 80 лет. Удивительно, что мы вообще встретились. Петр Данилович мог не вернуться из немецкого плена в годы Первой Мировой войны. Мог погибнуть на фронтах Гражданской или Великой Отечественной войн. Но он вернулся и выжил.
О долгой жизни прадеда я имел самые общие сведения. Мальцом играл с его наградами: боевыми и юбилейными. Повзрослев, расспрашивал бабу Полю с бабой Улей о Петре Даниловиче, но связанного повествования не добился. Услышал лишь обрывки биографии, которые сшить оказалось очень трудно. Обнаруженные в семейном архиве среди фотоснимков документы не столько пополнили папку исследователя ответами, сколько добавили вопросов. Поэтому уже готовый очерк о прадеде я не считал удачным. В нём не хватало чего-то главного. Не было слышно голоса самого Петра Даниловича.
В семейном архиве не сохранилось ни писем, написанных его рукой, ни записок. Оставалась одна надежда на архивы государственные. По старой дружбе я обратился за помощью к начальнику архивной службы Белгородской области Павлу Юрьевичу Субботину. Нас свел общий интерес к церковной истории края и любовь к новомученикам Церкви Русской. С личной просьбой я обратился впервые, улучив момент на одной из конференций. И Пал Юрьевич меня окатил ледяной водой, сообщив, что личное дело моего партийного прадеда, скорее всего, уничтожено после известных событий 1991 года. Проверить роковую гипотезу своего опытного коллеги у меня не было никакой возможности. Сначала в архив не пускали приходские и семинарские заботы. Затем архив не пускал в свои недра исследователей, предотвращая распространение коронавирусной инфекции.
И в эту смутную пору Павел Юрьевич доказал, что он настоящий друг, самостоятельно и без всяких напоминаний отыскав документы, в которых фигурирует имя П.Д. Желтоброва. Выявленный комплекс представляет собой «Дело по приёму в КПСС». Вернее, такое название организации встречается лишь на послевоенной обложке. В 1938 году, когда прадед стал коммунистом, КПСС называлась иначе – ВКП(б), т.е. Всесоюзная коммунистическая партия большевиков.
Семь лет Петра Даниловича продержали в кандидатах. За это время он успел и под судом побывать. Этот факт мне никто из родственников не сообщал. Да и много другой неизвестной мне информации я почерпнул из тоненькой стопки документов, самым ценным из которых является автобиография прадеда, написанная 8 марта 1938 года. Главная ценность её в том, что прадед сам говорит о себе.
«Я, Желтобров Петр Данилович, родился в деревне Астахове Коноваловского с/совета. Отец и мать бедняцкого происхождения, имели хату, сарай. Скота, т.е. тягла не было. Имели две десятины надельной земли, 2-3 овцы…»
Приостановим чтение, чтобы сделать уточнение. В июне 1893 году, когда у Данилы и Акулины Желтобровых появился маленький Петя, никаких ещё сельсоветов не существовало. Сам факт рождения на свет нового человека после таинства крещения фиксировался в метрических книгах, которые хранились в храмах. Хутор Астахов относился к приходу Покровского храма села Казначеевка. Сохранились ли эти документы? На этот вопрос я пока не нашёл ответа. Фонды Госархива Воронежской области в годы войны существенно пострадали. Если казначеевские метрики за 1893 год уцелели, то есть надежда уточнить дату рождения прадеда и добыть дополнительные сведения о его родителях, а так же узнать имена крёстных. Пока же я, распутывая хитросплетения чужих родословий в Курском крае, не удосужусь выбраться в Воронеж и остаюсь сапожником без сапог.
Есть у меня большой интерес к метрическим записям казначеевской церкви и за 1909 год. Но там бы я в первую очередь проштудировал не часть с информацией о родившихся, а часть, в которой содержаться сведения об умерших. Поскольку именно в том году скончался мой прапрадед Данила. В метриках обычно указывалась и причина смерти.
Но не будем делить шкуру неубитого медведя и вернёмся к нашим баранам. Вернее, овцам.
Итак, в хозяйстве у Желтобровых было 2-3 овцы, как сообщил Петр Данилович. После трёх классов сельской школы прадед начинает трудовую биографию.
«Я с 12 лет пошёл в батраки и батрачил до 18-летнего возраста, потом купил лошадь, женился…»
А ещё бы найти информацию о венчании прадедушки Петра с прабабушкой Параскевой. Эта запись должна быть в метрике за 1912 год.
У молодых супругов родился первый мальчик. Назвали его, кажется, Ваней. А о том, что 22 июня 1915 года родилась дочь Ульяна прадед узнал лишь через четыре года.
В 1914 году Петра Даниловича мобилизовали на фронт, где он с февраля 1915 оказался в плену. Но дадим слово самому прадеду: «…меня забрали в старую армию, т.е. на войну. Я попал в плен в Германию, воротился из плена вначале 1919 года…»
Здесь бы поподробнее выспросить у прадеда, как его пленили, чем заставляли его заниматься в неволе. Но поезд уже давно ушёл. И эти сведения безвозвратно утрачены. В анкете указано, что держали его немцы в Реймской области.
Не знаю, был ли прадед атеистом в годы Первой Мировой войны или стал им в период коллективизации, но мама и супруга Петра Даниловича были верующими. Все годы его безвестного отсутствия женщины регулярно говели и вымаливали пропавшего воина Петра. Вымолили.
Вернулся прадед домой с одной войны, а тут другая идёт – Гражданская. В январе 1920 года его вновь мобилизовали. В этот раз большевики. Определили в 5-у роту 2-го батальона 2-ой трудовой армии. Служил Петр Желтобров рядовым, выполнял послушания по хозяйственной части, в боях не участвовал. Домой отпустили в мае 1921 года.
До октября 1930 года Петр Данилович занимался своим хозяйством, был единоличником. Баба Уля вспоминала, как они с отцом сторожили урожай и, по её словам, жили неплохо. Когда началась повальная коллективизация, прадед медлил вступать в колхоз. Но когда вступил, сразу стал заместителем председателя астаховского колхоза «Большевик», а с марта 1931 года и председателем. В том же году оказался и кандидатом в партию.
С декабря 1932 года по декабрь 1933 года П.Д. Желтобров заведовал в Астаховке отделением магазина Борисовского сельпо. Затем вновь вернулся на руководящую должность в колхоз. Но был судим за халатное отношение и приговорён к году принудительных работ. Наказание отбывал в хуторе Копанки Волоконовского района (километрах в десяти от родной Астаховки). Любопытно, что наказали халатного председателя… председательством в другом колхозе. Он назывался «Красный якорь». С февраля 1935 года Петр Данилович уже был в соседнем хуторе Дубки и работал в колхозе «Красный хлебороб». И снова председателем. В этом статусе его и принимали в партию весной 1938 года.
К делу подшиты шесть рекомендаций. Их дали инструктор РК ВКП (б) Филипп Петрович Непримеров, председатель Коноваловского с/с Евдоким Иванович Лотышев, друг детства и заведующий Райвнуторгом Иван Петрович Махортов, председатель колхоза «Семеновод» Семен Константинович Беликов, заготовитель РПС Михаил Кузьмич Богомаз и зав. уч. РК ВКП (б) Макар Данилович Яровой.
Товарищ Яровой подчёркивал, что знает товарища Желтоброва «как честного хорошего работника», который «активно участвует в партийной и общественной работе на селе, как кандидат партии повышает свой идейно-политический уровень и подготовлен для перевода из кандидатов в члены ВКП (б)».
…Президиум Коноваловского сельсовета. В 1937 году прадед прошёл курсы повышения квалификации колхозных кадров в Белгороде. А в 1938 году продолжал учёбу в кружке по истории ВКП (б). Это Петру Даниловичу тоже зачли.
Предложение о переводе кандидата Желтоброва в члены ВКП (б) было сначала принято Бюро Волоконовского РК ВКП (б) 6 апреля, затем 24 мая это решение одобрил Пленум РК ВКП (б). И наконец 14 октября на заседании Бюро Курского обкома ВКП (б) была поставлена последняя точка в вопросе – секретарю Волоконовского РК ВКП (б) товарищу Иванову решили выдать партбилет для вручения товарищу Желтоброву Петру Даниловичу.
На этом материалы дела по приёму прадеда в партию иссякают. Но жизнь Петра Даниловича продолжается. В годы Великой Отечественной войны он вновь надевает военную форму. Призван прадед на фронт Бутурлиновским райвоенкоматом 5 сентября 1942 года, когда в родных краях уже хозяйничали немцы, мадьяры и итальянцы. Войну П.Д. Желтобров закончил в звании старшины. По воспоминаниям старшей сестры моей мамы (тёти Любы), прадед Петька одно время на фронте руководил политической работой. То есть был политруком. Но удостоился он похвалы за образцовое содержание лошадей. Транспорт Петр Данилович содержал «в надлежащем состоянии», а «конский состав», за который отвечал прадед, был «вышесредней упитанности, что способствовало бесперебойному снабжению полка боеприпасами и продовольствием». Это цитата из наградного листа, хранящегося в архиве Министерства обороны и обнародованного на сайте «Подвиг народа». Заслуги прадеда в годы войны вознаграждаются медалями, а напоследок, 21 июня 1941 года, он награждается орденом Красной звезды.
Прадед закончил войну старшиной транспортной роты Белгородской Краснознаменной ордена Суворова дивизии Четвёртого Украинского фронта. В Астаховку вернулся с трофеями. Мне запомнились жёлтые немецкие кустарные ложки, из которых уцелела лишь одна. Были и вилки. Одну из ложек я утопил в пруду, когда переходил его вброд с ведром супа, сваренного на костре. Долго шарил по илистому дну руками, взбаламучивая воду. Безрезультатно. До сих пор жалею. Другие ложки-вилки исчезли при нашем спешном бегстве из Коноваловки после смерти бабушки Уляши.
В Коноваловку прадед переселился, будучи уже весьма преклонных лет. Однако обживался на новом месте основательно. С ноля построил маленький домик с одной комнатой, разделённой напополам занавеской, с просторным застекленным коридором и кладовкой с отдельным входом. Построил сарай с яслями для коровы и закутой для поросят, маленький курятник. Но корову уже не потянул, а вместо поросят в закуте поселились утки. Выкопал ямку для погреба и сверху соорудил соломенную погребицу. Двор обнёс невысоким забором. Но за ним возвёл «вторую линию обороны» - изгородь. Чтобы крупный рогатый скот не объедал сливы.
Скота (т.е. тягла) у прадеда в старости, как и в детстве, не было. А зачем? Зять – тракторист. Что надо, привезёт; когда надо, вспашет.
Помню кожаный кнут, которым прадед уже не пользовался, но продолжал следить за его состоянием, время от времени замачивая в ведре с водой.
Деревенская бережливость едва ли будет понятна современному городскому представителю общества потребления. «К чему собирать хлам?» - капризно вскрикнет современник, увидев вышедшую из строя сковороду, заполненную до краёв ржавыми и причудливо изогнутыми гвоздями, похожими на пригоршню дождевых червей. А прадед, когда требовалось прибить выпавшую из забора доску, рылся в этой сковороде, находил подходящего «червя», долго его выравнивал на дровосеке, вкопанном в углу двора, и искусно латал забор.
После смерти прадедушки я пытался повторить его операции по ремонту забора, но делал это неуклюже, хотя и получал одобрительные отзывы от бабушек.
Не всё прадедово хозяйство я растерял. Сберёг деревянную лопату с железными заплатками, которой прадед ворошил зерно в закроме. Настоящий музейный экспонат.
Но это я уже перескочил в последний период жизни Петра Даниловича. После войны он был ещё в силе и принимал активное участие в общественной жизни. Работал финиспектором. Избирался депутатом Коноваловского сельского совета и «делегатом первой партийной конференции Валуйского производственного колхозно-совхозного управления от первичной парторганизации колхоза «Красный путь» с правом решающего голоса». В 1966 году был признан персональным пенсионером областного значения. Получал солидную по тем временам пенсию – 35 рублей в месяц. Меж тем, как супруге его Прасковье Антоновне выплачивали всего 12 рублей.
Петр Данилович периодически ездил в Волоконовку на какие-то партийные тусовки, с которых возвращался с очередным памятным подарком (будильником, зеркалом и т.д.) и неизменно с портретом одного из вождей мирового пролетариата. У деда Пети имелась целая коллекция Марксов, Энгельсов и Лениных, которая потеснила на стенах хаты семейные портреты и полностью вытеснила из дома образы святых. Говорили, что Петр Данилович как-то вытряхнул из киота икону и вставил фотографию кого-то из идолов коммунизма, невзирая на причитания и увещания жены.
Он, вообще, мало прислушивался к мнению домашних. Многим казалось, что дед Петька никого не любил, кроме себя. Но я с этим не соглашусь. Меня он любил. Угощал «витаминками», которые берег для подкрепления собственного здоровья. Прогуливался со мной по лесу. Из своих поездок в райцентр никогда не забывал привести гостинчик персонально для меня. Однажды привез маленькую кастрюльку с крышкой, чтобы в ней специально для моей персоны варили кашки.
И когда я по наущению старших товарищей (братьев Латковых) совершил кражу бидона с медом из чулана, Петр Данилович был возмущен до крайности, но наказал не очень больно. Так только, чтоб запомнил. Я запомнил.
Прабабушку Пашу, супругу Петра Даниловича, я знаю лишь по рассказам и фотографиям. Улыбчивая, работящая, любящая чистоту. Каждое утро её начиналось с уборки. Вот и в последний день своей жизни 12 ноября 1973 года она успела истопить печь, помыть окна, перемыть все ухваты, рогачи и чапли. Да и отошла ко Господу. Меня она еще успела понянчить в подоле своего фартука. На снимках у прабабушки доброе и всегда улыбчивое лицо. Натруженные большие руки. Ради того, чтобы сохранить в памяти образы таких людей, следовало изобретать фотографию.
Насколько счастливой парой были прадедушка с прабабушкой – не мне судить. Восемь или даже девять деток они народили на свет. Правда, выходить сумели лишь троих. Моя бабушка Пелагея – самая младшая. Родилась в 1924 году.
Петр Данилович часто привечал дома важных гостей. Для них на стол выставлялось всё самое лучшее. Домашние кушали то, что осталось. Застолья эти проходили не без возлияний, но допьяна прадед никогда не напивался. Пройдя три войны, один плен и многочисленные искушения, сопутствующие начальствующим должностям, Петр Данилович так и не приобрёл вредной привычки к табаку.
Завещанные мне прадедом карманные часы я сломал чуть ли ни в первый день их унаследования. Починке они уже не подлежали. Можно сказать, не выдержали веяния нового времени.
На снимке: прадед третий слева.