Послевоенное время, от конца 40-х до конца 60-х годов прошлого века, было очень странным в плане массовых настроений и их отражения в массовой культуре. В нем сочеталась огромная глубина понимания и переживания, нормальная для людей, прошедших Войну и выживших на ней, с невероятной путаницей главного и второстепенного, инфантильностью и лицедейством, выдаваемыми в мир людьми, войну не пережившими.
Песня "Я люблю тебя, жизнь", написанная в 1956 году на стихи поэта-фронтовика Константина Ваншенкина - шедевр, характеризующийся необыкновенной прочувствованностью и концентрацией смысла, где нет ни одного лишнего слова. Последующие поколения "ловили" это гораздо хуже. Возьмем Юрия Визбора, представителя, как он сам о себе говорил, "на войну опоздавшей юности". Одна из первых его песен, "Спокойно, товарищ, спокойно", упоминает "пули, что мимо тебя просвистят". Это серьезная, реальная опасность, формирующая ощущение жизни. Но потом поэт, как и многие его современники, увлекся альпинизмом.
Почему я хочу остановиться на альпинизме? Альпинизм - своего рода эталон бессмысленного риска. Я не могу себе представить не только бывшего фронтовика, но и простого шахтера, металлурга, строителя, занимающегося альпинизмом, сопряженным с риском для жизни. У этих людей каждый рабочий день связан с риском, являет собой маленькое сражение, и их не тянет рисковать там, где в этом нет никакой необходимости, просто ради острых ощущений. Более того, за рабочий год они так устают, что в отпуске им хочется отлежаться на даче или на морском курорте, восстановить силы, собраться с мыслями, чтобы продолжать жить дальше.
Однако в послевоенном СССР сформировалась категория людей, не сильно устающих на работе и поэтому нуждающихся в острых ощущениях. Про израильтян первых лет существования государства говорили, что это "резервисты, отдыхающие 11 месяцев в году". 11 месяцев они занимались кто чем, работали или жили на ренту, но один месяц в году должны были отдать Родине, и этот месяц резервистской службы считался у них самым важным. Для советского интеллигента самым важным был месяц, который он проводил в отпуске. Он был альпинистом, отдыхающим от этого на работе 11 месяцев в году.
Около зрелого Визбора уже не свистели пули, но он занимался альпинизмом, "влившись в струю":
Мы приняли это как вызов,
Решили, что всё - нам пора
Остаться под видом советских киргизов
И лазить всю жизнь по горам.
Советские киргизы вообще-то не лазили по горам, а выполняли ответственную и сложную работу - пасли скот, но столичный интеллигент вряд ли был способен это понять. Понятно, что Визбор велик, у него много замечательных вещей, но поветрие не миновало и его.
Молодой Высоцкий тоже занимался альпинизмом и написал цикл песен к фильму "Вертикаль". Оттуда пришло к нам крылатое выражение о том, что лучше гор могут быть только горы. Еще один популярный мем был о том, что если друг оказался вдруг, и не друг и не враг, а так, надо взять его в горы, и "там поймешь, кто такой". Шахтеру и металлургу не было необходимости таким образом испытывать потенциального друга - если всерьез работаешь с тем, кто "не друг и не враг, а так", достаточно двух дней, чтобы понять, кто он такой. К счастью, к концу жизни Владимир Высоцкий вырвался из интеллигентской тусовки и стал тем, кем он стал. В последнее десятилетие своей жизни он уже ничего не писал про альпинизм.
Походно-альпинистская субкультура порождала в описываемой среде массовое и публичное п@здострадание - надуманные и наигранные переживания на пустом и плоском месте, "истекание клюквенным соком":
А мне бы в Африку, а мне бы в тропики,
Где бродят дикие слоны и антилопы,
Там готентотики швыряют дротики -
Хотят они ведь мир, а не войну.
Ах, все к чертям,
Надоело нам болтаться по горам,
Эх, выпить бы с людоедочкой
Из племени Ням-ням.
А темы массового п@здострадания по городу Парижу я уже коснулся в другой своей публикации.
Описанные мной настроения, отразившиеся в культуре, сыграли свою важную роль в закате и последующей гибели советского проекта. Почему они возникли? Возможно, ответ содержится в популярной советской песне "Взрослые дочери":
Дочери, дочери,
Взрослые дочери,
Нежим мы вас, как детей, —
Только бы жили вы,
Взрослые дочери,
Лучше своих матерей.
"Только бы не были вы одинокими", типа. Занежили не только дочерей, но и сыновей, до такой степени, что те перестали отличать главное от второстепенного, начали воспринимать жизнь как непрекращающийся праздник и страдать оттого, что праздник иногда заканчивается. А одиночество - отнюдь не самое страшное дело в жизни, и самодостаточный человек вполне может быть счастлив, будучи одиноким по той или иной причине. Интересно, что в первоначальном тексте Николая Доризо, на который создана эта песня, не сказано, что взрослых дочерей "нежат". Это каким-то образом пришло позже.
Вскоре после войны появился гимн туристов "Глобус" с такими интересными словами:
И мелькают города и страны,
Параллели и меридианы,
Но нигде таких пунктиров нету,
По которым нам ходить по свету".
Любопытный вопрос. Как мы знаем, из Советского Союза никуда не выпускали, разве что в Болгарию. Откуда же тогда взялись люди, в жизни которых "мелькали города и страны"? Получается, что были и такие.
А теперь давайте сравним то, о чем тут написано, с мироощущением довоенного поколения.
Принято считать, что 30-е годы 20-го века в СССР - это ужас и жуть, голод и репрессии. Но вот Павел Коган в 1937 году (том самом) пишет текст песни "Бригантина". Никогда не поверю, что это мог написать несвободный человек, живущий под гнетом окружающего ужаса. Молодой Константин Симонов в годы репрессий пишет прекрасную лирику (Пять страниц). В 1937 году он пишет поэму "Ледовое побоище" со следующими строками в конце:
Когда-нибудь, сойдясь с друзьями,
Мы вспомним через много лет,
Что в землю врезан был краями
Жестокий гусеничный след,
Что мял хлеба сапог солдата,
Что нам навстречу шла война,
Что к Западу от нас когда-то
Была фашистская страна.
Настанет день, когда свободу
Завоевавшему в бою,
Фашизм стряхнувшему народу
Мы руку подадим свою.
В тот день под радостные клики
Мы будем славить всей страной
Освобожденный и великий
Народ Германии родной.
История внесла свои коррективы в то, что касается "родного народа Германии", но вот чего не было в мироощущении предвоенного поколения, это инфантилизма. Молодые люди понимали, что главное дело жизни у них впереди. А вот после войны многим казалось, что теперь ничего такого не будет, и впереди у них жизнь, наполненная кайфом и удовольствиями, которые надо получить и использовать по-максимуму.