- Гады! Индюки! Дайте... только... выйти!..
Лохматый громила от души пнул дверь камеры. Дверь содрогнулась, но не поддалась. В зарешеченном оконце появилось бравое, хоть и немного бледное лицо охранника:
- Тихо сиди, - сказал он и поспешил убраться в сторонку.
Громила плюнул ему вслед:
- Индюк!
И зашагал по камере, размахивая руками и рыча. В конце концов, он подошел к стене и принялся награждать ее ударами и пинками.
- Ну, пробьешь ты стену, - сказал тихий голос. - Думаешь, в соседней камере лучше?
Громила опешил. Он повернулся на голос и увидел совершенно лысого старичка в монашеской мантии. Тот сидел на полу, скрестив ноги. Глаза его были закрыты.
- Ты кто такой? - спросил громила.
- О, я лишь лист, несомый ветром, в огромном мире под Луной, - отозвался старик нараспев.
- Чего?!
Старик открыл глаза.
- Так говорил Лю Фу, великий поэт. А, тебя интересовало мое имя? Я - Кунг Фунг, странствующий монах из монастыря Лао. А ты, позволь спросить, кто?
- Гаррет я.
- Воитель?
- Типа того, ага.
- Чудно, - старик снова закрыл глаза.
Гаррет немного попялился на него, убедился, что тот больше ничего не скажет, и снова повернулся к стене. Но теперь, почему-то, дубасить ее больше не хотелось. Да и дверь в качестве противника уже не привлекала. Пока он решал, что же делать дальше, старик снова заговорил:
- Будь добр, шибани по тому куску штукатурки, слева от тебя.
Гаррет уставился на стену.
- Да-да, правильно смотришь. Вот по нему.
- Зачем еще?
Старик вздохнул.
- Видишь ли, я собираюсь написать там картину. Морозное утро на горном склоне во время цветения сакуры. Но тот кусок... он все испортит. А от твоего удара стена выровняется.
Гаррет посмотрел на старика. Потом до него дошло, и он захохотал. Старик чуть улыбнулся за компанию.
- Во чудак, а? Шутишь! Чем же ты будешь рисовать?
- О, уверяю тебя, если ты пошумишь так же еще минут двадцать, я смогу достать немного чернил и подходящую кисть. И, возможно, ужин. Двое дюжих молодцев, которые тащили меня сюда, изъявляли желание посетить неких дам в неком заведении, тебя принесли городские стражники, так что из охраны здесь только тот молодой человек, и утихомиривать тебя некому. Прошу, не сдерживай себя.
Примерно через пятнадцать минут ора и битья об дверь Кунг Фунг деликатно кашлянул. Каким-то образом этот кашель был слышен даже сквозь "индюков" и "гадов". Гаррет затих. Монах подошел к двери и тихонько постучал.
- Юноша!
В окошечке появился нос.
- Кажется, я нашел способ успокоить нашего большого друга. Видишь ли, он проявил завидный интерес к искусству письма. И если ты раздобудешь мне чернил из той чудесной лавки на углу соседней улицы и найдешь там же тонкую кисть, я обещаю тебе и твоим товарищам тишину и покой на достаточное время. Это время будет дольше, если ты найдешь что-нибудь поесть. Даже каллиграфия бессильна, когда желудок пуст.
Окошечко захлопнулось. Какое-то время ничего не происходило. Кунг Фунг кивнул Гаррету:
- Продолжай.
Десять минут спустя Кунг Фунг размечал на стене будущие горные вершины. В другой его руке была краюха хлеба, которую он деликатно жевал. Гаррет сидел рядом и пялился на грязную серую штукатурку, которая, повинуясь кисти, постепенно превращалась в ноздреватый весенний снег.
- Видишь ли, друг мой, весь вопрос в том, как ты поступаешь с фактами. Наш главный факт в том, что мы оказались заперты друг с другом минимум на пятнадцать суток, а максимум - как взбредет в голову нашим тюремщикам. Мы можем провести это время, барабаня по двери и крича, что приведет разве что к тому, что мы потеряем голос и заработаем синяки и, возможно, переломы, когда нас все-таки побьют, а можем попробовать извлечь из него пользу, кроме, разумеется, общественных работ, на которые мы обречены. Вот ты, например... кстати, за что тебя?..
- За котенка, - буркнул Гаррет.
- За... котенка?..
- Ну, я увидел на дереве котейку, застрял он там. Туды залез, а обратно - ни в какой. Я за ним. А там баба была в окне, без платья, она как заорет... А эти как налетят... И котенка забрала, индюшка.
Старик прокашлялся:
- Да, сочувствую. Так вот ты, например. Что ты умеешь делать действительно хорошо?
- Дык это... Драться. Кия!
- Ах, ну да, верно. Кия. А я, как ты мог заметить, весьма сведущ в искусстве и...
Он написал на стене замысловатый иероглиф.
- ... письме. Это твое имя.
Гаррет посмотрел на иероглиф. Гаррет улыбнулся. В улыбке не хватало зубов, но она была искренней.
- Красиво... Я б такую татушку сделал.
- Нравится? Тогда давай сам... Воот, чуть плавнее...
Месяц спустя двое стояли на распутье. Позади них высилась городская тюрьма.
- Хочу сказать, я от всей души благодарен судьбе за эти дни, - произнес Гаррет.
- О, мне тоже есть за что ее благодарить, - отозвался Кунг Фунг. - Как, значит, называется эта борьба?
- Никак. Назови ее сам.
Монах задумчиво кивнул. Они повернулись друг к другу.
- Ну что ж... Я ведь так и не спросил, за что тебя посадили, - сказал Гаррет.
- За мелкое воровство и бродяжничество, - безмятежно ответил монах. - Видишь ли, мне очень хотелось есть, а персики так аппетитно свесились за забор...
Гаррет закашлялся. Двое молча поклонились друг другу и разошлись. Когда мурлыкающий баллады Гаррет оказался достаточно далеко, Кунг Фунг подпрыгнул и выбросил вперед ногу:
- Кия!