Лауреаты Клуба Слава Фонда
АННА СТАДНИК - http://proza.ru/avtor/osanmu - ЧЕТВЁРТОЕ МЕСТО В 20-М НОМЕРНОМ КОНКУРСЕ КЛУБА СЛАВА ФОНДА
Утро Изабеллы Семеновны Штерн уже много лет начиналось одинаково, с чашечки кипяченой воды, в которую непременно добавлен яблочный уксус и ложка меда. И дело здесь вовсе не в той глупости про красоту, отнюдь. Всему виной низкая кислотность желудка. Как, скажите на милость, получать удовольствие от французского омлета в соусе, если ты не способен его нормально переварить?
Омлет на завтрак есть полезно, это она в журнале прочитала. В каком-то модном, с яркой обложкой и полуголой девицей на картинке. «O tempora! O mores!» (1) – хрипло восклицала Изабелла Семеновна всякий раз, когда видела непотребщину. Во времена ее девичества зазорно было даже щиколотку оголить.
Так вот, омлет. Ее правнучка Зоенька не отличалась завидными кулинарными способностями, но это блюдо ей удавалось готовить хорошо. Короткой фразой «Ба, завтрак готов, много кофе не пей», она и здоровалась и прощалась. Зоя рано уходила из дома.
Завтрак ждет Изабеллу на маленьком столике у балкона. Благо, сейчас тепло, и можно с удовольствием трапезничать, глядя со второго этажа на гротескный, темно-серый храм кераимов. Ей нравился мрачный стиль Городецкого, и его дерзкая задумка – вписать кенасу в мавританском стиле среди изящных доходных домов, представителей стиля арт-нуово. Жаль только, купол разобрали. Полосатого купола на крыше дому явно не хватало.
А вот ее дом сохранился преотлично. Естественно, она же почти полвека заботилась о нем. И дом, в знак благодарности стоял прочно, сохраняя величественную живописность со времен императорского правления. Сложнее всего ей было увлажнять цветочно-лиственную лепнину, сизые водяные лилии чахли без воды, даром, что они из гипса. Изабелла Семеновна приступала к поливке сразу же после утренней трапезы. Вооружившись тяжелым глиняным кувшином и пушистой кисточкой, она скрупулезно орошала каждый лепесток, завиток и побег.
Видели когда-нибудь как, грациозно танцуя, то на оконном карнизе, то на узеньком выступе дома, тощая старушка в бордовых кюлотах и зеленой рубахе размахивает малярной кистью? Да заправские эквилибристы нервно курят в сторонке!
Потом надо лепных львов за ушком почесать, всех шестерых. Они грозно щерят пасти на стенах эркеров и отпугивают пакостных и шкодливых разрушителей из царства темного Вайю. Львы капризные, если их не задобрить и не обласкать, нет-нет да обидятся, косматую бровь прищурят и бесчинщика пропустят. Хлопот не оберешься.
Однажды, госпожа Штерн безответственно проспала. Торопилась в галерею и забыла погладить одного льва. Не нарочно, ей-богу, не нарочно. Вечером возвращалась домой, а витраж в круглом окне под крышей разбит. Пришлось ей и Зоеньке осколки в цветную мозаику обратно складывать. Изабелла Семеновна только на рассвете витраж на место вернула.
Когда цветы политы и львы задобрены, она собирает инструменты в деревянный резной тубус, надевает шляпку из фиолетовой тафты, под которую прячет седые косы, рабочий фартук и направляется в галерею. Привычка убирать волосы у нее тоже уже много лет, только она не помнит почему. Каждый раз, тщательно заплетаясь у зеркала, госпожа Штерн пыталась достать из архива памяти тот день, когда у нее появился этот ритуал, но тщетно.
Галерея находится совсем рядом, надо только перебежать через узкую трассу и пройти несколько метров к началу улицы. Непримечательная вывеска скромно ютилась на первом этаже красного кирпичного замка с башенкой и шпилем. Сколько в нем этажей? Кто-то скажет три, кто-то четыре, пять, семь, девять – все будут правы. Комнаты и коридоры разной высоты дружно уживались вместе, создавая лабиринт внутри толстых стен. Ох и затейник был этот барон, или мастер винных дел, или, постойте, сигаретный магнат… Ах, неважно.
Изабелла Семеновна любит этот дом. Она часто сравнивала себя с замком: «Такая же эксцентричная, потрепанная рухлядь, как и я. Балконы щербатые, мансарда покосилась, крыша подтекает…» – слышали бы вы, сколько тепла в этой фразе она излучает.
Ей знаком каждый угол красного гибрида, везде она вхожа, даже в те комнатушечки, о которых все забыли. Все дело в потайных дверях, открыть которые для нее не помеха. Они прячутся в полукруглых арках, живут в замурованных стенах, между лестничными пролетами и этажами. Иной раз, работники арт студии не могут понять, как госпожа Штерн молниеносно оказывается в противоположных концах дома. А она лишь улыбается одними уголками рта и качает головой. Не выдаст секреты замка, не-ет, не выдаст. Он так редко рассказывает ей о своих тайнах, глупо было бы так безрассудно их распространять.
Зато горгульи с ней общаются охотно. Это только с виду они страшные, на самом деле, им просто скучно. Более ста лет им приходится держать на своих кожаных крыльях балкон над входной аркой и при этом не соскользнуть со стены на брусчатку. Так что, появление Изабеллы Семеновны они никогда не игнорируют.
– Здравствуйте, Фобос и Деймос, – она задрала голову и подмигнула монстрам.
Эти прозвища она сама им дала, когда всерьез увлеклась античной мифологией.
– И вам не хворать, – хрустя бетонной головой и рассеивая из пасти облако бетонной крошки, ответил Деймос.
– День сегодня солнечный, – жаловался Фобос, он любит, когда город накрыт одеялом из туч, таких же серых, как он сам.
– Я принесла мазь для суставов, надоело смотреть каждое утро, как вы морщитесь. И не спорьте, все равно колени вам натру.
Они знают, что с ней спорить бесполезно. Ворчат, шипят, пока госпожа Штерн щедро накладывает на их гладкие колени зеленый ароматный бальзам, а все равно с благодарностью в ее черные глаза смотрят. Дурной характер у горгулий, так что же, не помогать им теперь?
– Ну все, теперь впускайте меня, – она мягко приземлилась на землю, вытирая руки о фартук.
Надо пояснить: войти во двор можно через деревянные ворота за стрельчатыми, украшенными витой лепниной арками. Но вот какая штука – ручки снаружи нет, только вахтер изнутри отворить тяжелую створку может. Или горгульи, если захотят, конечно.
Деймос стукнул о стену лапой, и вход открылся. Изабелла Семеновна шустро проскочила во двор, не забыв затворить за собой засов, а то шастают тут всякие.
– С-с-сдрас-ствуй, ягодку будеш-шь? Он уже с-созрел, – длинный дракон, вы похожих видели на китайских гравюрах, ждал ее за воротами с виноградной гроздью.
Она отщипнула несколько прозрачных белых ягод и с удовольствием забросила их по одной в рот. Дракон молча уполз на самый верх перемычки ворот и занял свой угол. Маленькими лапками он придавил гроздь к потолку и, причудливо извернувшись, прилип к виноградной лозе, тянущейся по всему периметру потолка. Изабелла Семеновна сложила ладони и поклонилась.
Однако она итак задержалась.
Высокая входная дверь, вся в разнокалиберных хаотично расположенных деревянных квадратах и ромбах, скрежеща, сама распахнулась перед ней. Только не обманывайтесь, это не жест дружелюбия.
– Помню, помню, я обещала смазать петли, – виновато вскинула руки гостья. – Постоянно забываю поискать. Забываю, – на мгновение, старушка застыла, обвела невидящим взглядом кирпичную стену и отшатнулась.
Дверь нетерпеливо хлопнула, выдернув госпожу Штерн из оцепенения.
– Да-да, масло, – бормоча, она вошла вовнутрь.
Вы знали, что с домом нужно здороваться? Особенно, если на пороге написано «SALVE» (2). Приветствие Изабеллы Семеновны раздалось сразу:
– А вот и я, привет!
Ее голос поднялся лестничными пролетами по широким и ухватистым перилам, по затертым каменным ступеням, завертелся вокруг пузатых белых балясин, заставляя воздух едва уловимо вибрировать.
– Что сегодня надо сделать? – спросила она у дома.
– Ой, драсте, я вас сразу не услышал. Голубушка, разве я вам приказывать буду? – из подсобки вышел завхоз, неверно решивший, что вопрос был адресован ему.
– Да, действительно, – госпожа Штерн хихикнула и отправилась на второй этаж.
Там ее со вчерашнего дня дожидалась покрытая оливково-синими изразцами печь. Три плитки у верхнего края нуждались в обновлении покрытия. Заметив у стены ведерко с эмалью и табурет, она открыла тубус, выудила оттуда нужные стеки, распахнула окно и приступила к делу.
От работы ее отвлекал звук открывающейся входной двери, сотрудники арт студии и галереи приходили на работу. Скрежет назойливо напоминал ей о несдержанном обещании, побуждал ее все бросить и тут же заняться поисками масла. Масло, что б ему! Куда оно запропастилось!?
Мимо озадаченной старухи, комкано здороваясь, сновали коллеги. Только худрук Петр Валерьевич, которого она ласково называла Петруша, отметил ее несобранность и все настаивал на кофе-брейке. Слово-то какое, буржуйское. Отказывалась, отмахивалась. Прилипла с кисточкой к изразцу, эпоксидом надышалась, но пока не вернула плиткам былой блеск, не оторвалась.
– Петруша, тащи кофей!
Кофе он принес, и столик в мастерской сервировал, добавив к обжигающему, горько-пряному из-за кардамона и ванили напитку пирожков из булочной «Ярославна». А сам побежал занятие с подростками проводить. Набрал невесть где талантливых ребят и лепит из них гениев современного искусства.
Нет, Изабелла Семеновна не против его благородного дела, просто хотела в его обществе побыть. Петруша ей новости и сплетни рассказывает, а она ему быль со времен ее молодости. Такой незатейливый симбиоз развлекал двоих и позволял им поддерживать хорошие приятельские отношения.
Без Петруши госпожа Штерн месила все ту же докучливую мысль: где склянка с маслом? Как-то она уже бросалась на поиски мутно-зеленого фиала с бронзовыми ручками, в котором хранилась именно та смесь: жирное масло из какао, плотное масло какого-то ореха, не то бразильского, не то кешью, эфирная композиция из лимона, кедра и нероли.
Чья прихоть? Уж не ее точно. Не хочет дверь солидолом мазаться, хоть ты тресни. Завхозу невдомек, что методичным нанесением этой вонючей жидкости он проблему не решает, а лишь оттягивает неизбежное – выполнение Изабеллой Семеновной данного слова.
Господи, когда это было-то?
Она стояла на заметенном снегом пороге, ветер трепал подол ее драпового коричневого пальто, отороченного золотистой бахромой, рукой в черной бархатной перчатке она толкает дверь и та скрипит…
Воспоминание, как вихрь, закрутило старуху, подразнило и улетело обратно, в мир свершившихся событий.
– Все равно найду, – пригрозила она потолку сухоньким кулачком.
Убрав после себя посуду, госпожа Штерн решила проверить все ниши и шкафы, спрятанные за темными деревянными панелями широких арочных дверей. Ее субтильная фигура могла целиком поместиться на нижних полках, что очень практично, ведь в шахту между шкафами мог пролезть именной такой человек. Согласитесь, войти в одну нишу и обследовать все по очереди удобнее, нежели бегать по этажам и комнатам. Ни к чему лишнее внимание привлекать, опять же, в доме дети. А эти товарищи особенно отличаются любопытством.
Не было в задверьях зеленой склянки.
Изабелла Семеновна отправилась на чердак башни. Людям ходить туда нельзя, есть велика вероятность провалиться на этаж ниже (не сомневайтесь, госпоже Штерн дом разрешил там бывать). О-о-о, это одно из ее излюбленнейших мест в замке, и есть на то несколько причин. Это была самая высокая точка на несколько окрестных кварталов старой части Города, и поднявшись к самому шпилю можно любоваться пестрым пазлом разнообразных крыш и кормить птичек, в частности ворон и залетного дятла. Через разбитый угол окна на чердак пролазит жирная полосатая очень разговорчивая кошка. Старушка могла проболтать с ней добрый час, угощая хвостатую подругу печеньем. Еще она хранит там свои картины, книги, старый чайный сервиз на шесть персон, расписанный изысканной гжелью, с десяток позолоченных наручных часов и прочую всячину. Весь скарб помещался в двух сундуках и ветхом открытом шкафу. Почему там? А это вы у нее спросите.
По чердаку слоняться долго не пришлось, несмотря на приличный загашник, фиала там не было.
– Хм, вымыть тебя потом, что ли? – вертя в руках тонкое блюдце, она засмотрелась на сервиз.
Фарфором давно не пользовались, он недвижимо стоял на полке, прикрытый упаковочной бумагой. Только одно блюдце пустовало, с него что-то забрали. Занятно, ведь кроме нее больше не кому. Госпожа Штерн недовольно сморщила лоб и поджала уголки рта – еще один ребус был совсем некстати.
Она встала на цыпочки, чтобы дотянутся и вернуть тарелочку на место и…
Вверх тянулась рука в бархатной черной перчатке. Изабелла Семеновна отчетливо наблюдала, как давно, в тот день сама же трогала сервиз. Она опустила голову, чтобы слезть со старого ящика и ей на лоб упал завитый локон, закрывший ее правый глаз. Левый глаз видел хуже, в комнате, несмотря на утро, было темно из-за разыгравшейся снежной бури, еще и этот локон – все сложилось неудачно для старушки. Потеряв равновесие, она упала, успев подумать: «Что, коза старая, довыделывалась? Сложно было волосы собрать?».
Вопреки вполне логичному приземлению, Изабелла Семеновна очнулась в том же положении, стоя с поднятой рукой.
– Дела-а-а, – она поправила шляпку, потерла затылок, будто он был ушиблен, и присела на пол. – К херувиму сходить что ли?
Херувим, вальяжно развалившись и болтая ножкой, лежал на верху декоративного камина из светлого дерева и розового гранита, в холле между третьим и четвертым этажом. Каким-то чудным образом этаж получался пятым, если сосчитать окна снаружи на левой стене замка. А если пройтись по двору и свернуть направо, то окна этого холла были седьмые по счету от земли.
Зачем херувим понадобился старушке? Этот пухлощекий прохвост любил тащить в свою каминную нишу все, что плохо лежит. А наигравшись с приглянувшимся предметом, забрасывал его куда-нибудь и благополучно о нем забывал. Не со зла он это делал, не подумайте. Резвился, как мог.
Госпоже Штерн повезло застать его на месте.
– Чего киснешь, малявка? – она пощекотала его за пятку.
– Бусы Светланы Павловны взял посмотреть. А нитка возьми и лопни. Все собрал, только пять бусин в щель между половицами закатились. Как думаете, сильно мне влетит? – херувим перевернулся на живот и подпер ручкой щеку.
– Светлана Павловна может всыпать, ты же ее знаешь, – качала головой старушка, нарочно запугивая баловника. – Сейчас и от меня получишь.
– За что!? – негодование было искренним, госпожу Штерн он старался лишний раз не трогать.
– Признавайся, малявка, брал мой зеленый фиал? И глаза не пучь, лучше в закромах своих полазай, авось там пропажа и отыщется, говорила она спокойно, но ее черные глазищи грозно сверкали.
– А вот и нет! Запамятовали, что ли? Разбился он давно. Ну как разбился, треснуло горлышко, и от него откололся хороший кусок, – пояснил он удивленной Изабелле Семеновне. – Вы, когда это заметили, вылили содержимое фиала в большую кружку.
– Ты ничего не путаешь?
– Не-а, сам видел. Вы тогда, не раздеваясь, влетели на кухню с этой вашей склянкой и наспех ту жижу в кружку перелили. Умчались сразу. А я там ложку чайную искал. Вечно эти ложки растаскивают, а возвращают единицы.
– Кто бы говорил, – хмыкнула старушка. – Спасибо, что подсказал.
Она обошла камин, присела над прохудившимся паркетом и, запустив в щель указательный и средний палец, вытащила одну дощечку. Под ней, скатившись в ямку, поблескивали перламутровые бусины.
– О, благодарю. Надо же, как просто все было, – радовался херувим, пикируя на пол.
– Живи пока, – она развернулась и направилась к выходу.
Понемногу ситуация прояснялась, что не могло не радовать госпожу Штерн. В тот день она шла на работу и заметила, что дверь нуждается в смазке. Точнее, дверь ее об этом попросила. А она пообещала и сразу пошла за маслом. Из надколотого фиала сложно аккуратно петли поливать, понадобилась кружка, но и та оказалась не удобной. Боясь пролить лишнее, масла-то не абы какие, а с Латинской Америки заказанные, Изабелла Семеновна вернулась на кухню. Да-да, вспомнила старушка, как в тех же перчатках шкафчики открывала.
Открывала. А зачем?
– Вот вы где, – на нее с подносом налетела Дарина.
Девушка сегодня дежурила по кухне и разносила обеды художникам. – Идемте к нам, я уже и чай заварила.
Заварила…
– Девоньки, а где наш заварник? – копошась в кухонном шкафу, спросила госпожа Штерн у вошедших коллег.
Она успела порядочно взопреть, но распахнутое пальто не сняла
– Так он в студии. Люся чай на пробу принесла, вот я его и заварила…
Вот оно что! Старушка подпрыгнула, чмокнула перепуганную Дарину в лоб и, свернула к черной лестнице. Скорее, скорее в свой загашник. Она бежала вверх, не разбирая ступеней, едва касаясь поржавевших перил. Конечно, она перелила масло в свой заварник, из сервиза. Иного тогда просто не было.
Влетев, как фурия, на чердак, Изабелла Семеновна остановилась. Она осмотрелась вокруг, ища место, где могла затеряться посудина, и хрипло засмеялась, когда ее взгляд зацепил овальный, белый с синей георгиной бок чайничка, выглядывающий из-за керамической вазы. Негодник спокойно стоял на три полки ниже от сервиза. Госпожа Штерн сама же его туда поставила и заткнула носик платком. Рядом обнаружилась и кружка, вся в паутине и пыли. Сколько же времени прошло?
Крепко схватив костлявыми пальцами свою находку, Изабелла Семеновна, распаленная еще больше, понеслась к парадному выходу из замка. В ее висках гулко стучал пульс, задавая ей ритм движения, заглушая доносящиеся в след вопросы Дарины, Петруши и кого-то еще. Она перевела дыхание только внизу, у двери.
– Я нашла, слышишь? Нашла! – госпожа Штерн взболтнула заварник.
Руки старушки дрожали, но это не мешало ей вынуть платок-затычку, и аккуратно вылить из носика ароматную масляную смесь на петли, крепежи и замочную скважину. Когда она закончила, то с огромным удовольствием прокричала:
– Больше не должна!
Дверь распахнулась настежь, но не во двор, а во внутрь замка. Ромбы с квадратами, шурша и поскрипывая, сложились в фигуру: два лунных серпа, отвернутых друг от друга с поперечной волнистой линией по центру – знак конца, но конца хорошего.
Изабелла Семеновна сняла фартук, стащила с головы шляпку, обнажив смертельную вмятину на затылке, ступила на порог и обернулась.
– Valent (3), – сказала она замку, который держал ее в этом мире на полвека больше, чем ей было отмерено, шагнула на улицу и растаяла в легком дуновении ветра.
***
В этот вечер Зоенька, не дождалась Изабеллу Семеновну. Но это ничего, бабушка Белла предупреждала ее, что однажды так и будет. Сидя на подоконнике в ее комнате, Зоя завела будильник на полчаса раньше, чем вставала обычно. Ведь как иначе можно успеть полить все лилии, перегладить львов и доехать вовремя на работу?