С. БУХТИЯРОВ-ОРЛОВСКИЙ
РАЗДУМЬЯ О БЫЛОМ
ГЛАВА «О КРОВНОЙ СВЯЗИ ВОПИЯ». Часть I
Знать формулу своей сложнейшей крови, доказывать себя как теорему на основаньи линий родословья...
9 июня 1924 г.
Л. А. Лихачёв
Моя жизнь началась на 4 этаже дома №27 в Батайском проезде московского микрорайона Марьино, который сегодня часто именуют Старым Марьино. Собственно, там располагалось общежитие, куда меня привезли на такси из родильного дома Городской клинической больницы №15, что и поныне находится в Вешняках, неподалёку от бывшей загородной усадьбы графов Шереметевых, близ храма святого Алексия Мечёва, построенного уже в начале 2000-х годов. Своим появлением на свет я обязан в первую очередь Богу и, конечно, моим дорогим родителям, а также опытным служащим роддома — акушерке Якушевой и врачу Будниковой, которые оказали моей маменьке действенную помощь при родах. Свой первый глоток московского воздуха я сделал 23 апреля 1985 года ровно в 12 часов 20 минут по московскому времени. Отрадно сознавать, что дата 23 апреля — символическая для мировой литературы — позднее станет поводом для учреждения ЮНЕСКО Всемирного дня книг и авторского права. Повезло, не повезло? — кто знает! «Чёт иль нечет? — чёрт не разберёт», как я написал в одном из своих стихотворений. Однако родился я в интеллигентной семье и получил неплохое разностороннее домашнее воспитание, краеугольным камнем которого, его первоосновой, несмотря на безумное время, был ориентир на исконные ценности русского народа.
Помнить себя я начал очень рано, почти с пелёнок. Отчётливо помню, как в пятимесячном возрасте меня приучали к воде, как мама водила меня в бассейн, как поначалу я любил плавать, лёжа на спине, а затем пристрастился к нырянию. Быть может, именно это повлияло на то, что в будущем я стал увлекаться плаванием и в раннем подростковом возрасте с легкостью заслужил I-й юношеский спортивный разряд. Впрочем, и бегал я с детства на удивление неплохо. Поэтому первые и единственные в моей жизни соревнования по спринтерскому бегу на 800 метров сразу ознаменовались таким же ярким событием — получением самого высшего юношеского разряда. Некоторые же эпизоды из моей младенческой жизни в общежитии настолько сильно врезались в память, что забыть их никак невозможно, особенно следующий случай: однажды родители пригласили фотографа, который должен был меня запечатлеть на плёнку. Мне тогда было всего семь месяцев, но до сих пор я хорошо помню тот резкий алкогольный запах, исходивший от фотографа и негодование своих родителей по этому поводу. «Братец, да ты никак пьян! Нет, вы гляньте каков проказник! Ей-богу, не тверёз, а туда же!» — с видом заправского хозяина, помню, возмущался мой молодой отец.
Желторотым птенцом я прожил с родителями в Марьине первые 1,5 года своей жизни. А затем, когда выяснилось, что московский климат сказывается на моём здоровье не самым благотворным образом, родители решили отправить меня на некоторое время к родственникам в Волгоград, где в Казанском кафедральном соборе я принял Таинство Крещения. Там же, кстати, крестился в середине 90-х годов знаменитый российский генерал Лев Рохлин. Мой отец, тогда ещё 23-летний мужчина, молодой специалист в электроэнергетической отрасли, сумел увидеть единственный выход из переживаемого мною болезненного состояния в смене моего места жительства. Позже мне станет ясно, что в этой нехитрой затее родители, обременённые каждодневным трудом, видели не только возможность моего выздоровления, но и вероятность улучшения материального положения семьи за счёт уменьшения количества времени на излишнюю обо мне заботу. Отец мой, довольно рано упорхнувший из родного гнезда, не мог позволить себе распрощаться с мыслью о жизни в первопрестольной и, по сути, не скрывал своего умысла обзавестись когда-нибудь здесь жильём. Прежде не имевший решительно никакой собственности в Москве, он поставил своей целью крепко основаться, пустить в незнакомом доселе столичном мире прочные корни своего казацкого темперамента, расширив тем самым границы обитания рода.
А род наш, хотя и не известный, но довольно-таки старый и многочисленный, и как позже я выяснил, изучая свою родословную, на самом деле ещё до революции в 1917 году имевший представителей, относившихся к старомосковскому населению. Впервые о значении и происхождении своего фамильного прозвища я узнал с пришествием нового педагога по литературе на 9 курсе моей школьной учёбы. Помню, как однажды состоялся наш с ним разговор, который со временем перетёк в познавательное для меня общение:
— Молодой человек, как вас зовут?
— Семён Бухтияров.
— О, у вас дворянская фамилия! — широко улыбаясь, с каким-то явным воодушевлением воскликнул он.
— Дворянская? — удивился я, мысленно задаваясь вопросом, дескать, почему я прежде не интересовался своим происхождением по мужской, так называемой прямой линии.
— Да, причём весьма древняя, в переводе — «счастливый», — утвердительно закачал он головой и вновь расплылся в широкой добродушной улыбке. Высокообразованный педагог интеллигентного вида, лет 60-ти, с круглым типично русским лицом, спокойным и несколько простодушным взглядом, он, верно, даже не подозревал о том, какое важное влияние сумеет невольно оказать на 14-ти летнего школьника, охочего до знаний и преинтереснейших бесед с людьми интеллектуальными и поистине содержательными. Тем же летом, отправившись на каникулы в Волгоград к своему любимому деду, я узнал о своих предшественниках всё, что ему самому было известно от его отца. Благо, знания его простирались дальше революции, и потому закономерно явились исходной точкой в моём путешествии по местам жизни далёких пращуров во имя восстановления родовой памяти и разгадки своего собственного местоположения на родовом древе.
Много позже, в зрелом возрасте, я подробно, насколько мне позволило моё образование или, скорее, моя врождённая любознательность, разобрал этимологические корни родовой фамилии, что и отразил в статье «Счастливая фамилия»: http://proza.ru/2020/05/15/1445. А вот моё естественное стремление «продлить» историю своего рода вглубь веков привели меня к знанию о том, что уже в XVII—XVIII веках род Бухтияровых распался на несколько основных ветвей. Ветвь, к которой принадлежу я, относится к орловским служилым людям «по отечеству», а именно к испомещённым в Ливенском уезде детям боярским, которые, однако, уже при Петре I за бедностью и нежеланием нести обязательную военную службу выродились в мелких землевладельцев — однодворцев. Тем не менее они всегда считали себя выше крестьян, нередко именовались «дворянами» и «князьями», или «лапотными князьями» (от татарского чабаталы морзалар — буквально — «мурзы-лапотники»). И самое занятное — на протяжении всей своей истории имели серьёзные виды на наследное дворянство, которого, однако, так никогда и не были удостоены. Известно, что они пытались записаться в дворянскую родословную книгу, а именно в так называемую 6-ю часть (древние благородные роды). Но за недостаточностью документов, им было отказано.
«Презрительно называя крестьян «мужиками», однодворцы считали себя представителями другого, «высшего» сословия, мечтали о своём возвращении в ряды дворян».
М. Т. Белявский, «Однодворцы черноземья: по их наказам в Уложённую комиссию 1767—1768 гг.», 1984
Лишь в середине XIX века один из представителей моей фамилии за службу был утверждён в дворянском достоинстве, которое сообщил потомкам. Называть его своим предком я не стану, ибо происходит он из другой ветви, хотя и общего со мной рода. Однако должен заметить, что в различных документах середины XIX века мои прямые предки пишутся по-разному: то «однодворцы», то «дворяне-однодворцы», а то и просто «дворяне». В однодворческой среде эта на первый взгляд неоправданная гордость наблюдалась часто. Причиной тому была стойкая память служилых землевладельцев о своём происхождении, ведь ещё деды и прадеды их имели целый ряд привилегий по сравнению с представителями податных сословий. «Многие из них были дворяне и притом истинно родовитые», — утверждал в 1899 году Н. А. Благовещенский.
«Джильс Флетчер в английской книге «О Русской Державе» писал: «Русские воины носят имя «сынов боярских» или «сынов благородных». Это их звание по военным обязанностям. В России считается благородным каждый воин и таким образом сын джентльмена, который рождается воином, всегда сам джентльмен и солдат. Он не делает ничего иного, кроме дел военных».
Г. В. Губарев, А. И. Скрылов // Казачий словарь-справочник (Сан-Ансельмо, Калифорния, США), 1966—1970
Часть однодворцев в прошлом действительно служили в «дворянех» и «детех боярских». А некоторые из них даже происходили из древних княжеских родов, однако по самым разным причинам не вошли в состав так называемого нового дворянства, формировавшегося в годы правления Петра I. В связи с этим нельзя не согласиться с мнением А. И. Солженицына (потомка детей боярских), который довольно однозначно охарактеризовал царствование «гордого князя мира сего» как негативный период в русской истории, написав: на Россию «налетел буйный смерч Петра». С другой стороны, во многом причина кроется ещё и в том, что во времена Смуты множество документов в общей сумятице исчезло, а восстановить их позднее уже не представлялось возможным.
Так, например, существует мнение, что конкретно мой род изначально происходит от литовских татар, отправлявших в XIV—XV веках военную службу польским королям и великим князьям литовским. Впрочем, семейное предание также гласит, что родоначальником Бухтияровых был то ли некий казак, то ли служилый человек татарского происхождения, поступивший на службу к якобы спасённому им от смерти русскому князю. Как бы там ни было, предков орловских Бухтияровых, некоторых рязанских Бахтияровых, курских Бахтояровых и воронежских Бухтояровых, имеющих общее происхождение от служилых татар, находившихся на русской службе и принявших крещение, необходимо искать среди одноимённых коломенских детей боярских, но не следует путать с другими однофамильцами, проживавшими в этих краях. Например, с родом касимовских татар Бахтияровых, бывших «царевичей», которые после ликвидации ханства большей частью были приписаны к воронежским верфям и переселены в Воронежскую губернию, где дали многочисленное потомство. Общим предком вышеозначенных орловцев, рязанцев, курян и жителей воронежской земли, очевидно, является Бахтияр Сеитович (служилый татарин, князь и помещик в Великом княжестве Литовском (ВКЛ), происходивший из княжеского рода Сеитовичей, или Сейчев (польск. Siejciow)). По мнению историка С. Б. Дзядулевича, первоначально этот род возглавлял татар в Клецке, а позже был приписан к одному из существовавших в ВКЛ хорунжеству, а именно к Ялоирскому, название которого связано с одноимённым золотоордынским улусом Джалаир. Предок Бахтияра по имени Сеит впервые упоминается в архивных документах с 1480 года, когда он получил солидное имение Тупалы в Новогрудском повете (ныне Кореличский район Гродненской области Республики Беларусь), а его отец около 1470 года. В свою очередь, Бахтияр, упоминаемый вместе со своим родным братом Довлетияром (Довлихтияром) в шестой книге Литовской метрики в 1498—1499 годах, судя по всему, также является родоначальником угасшего рода литовских князей Бахтияровичей, принявших в своё время, по некоторым данным, турецкое подданство. Известно, что внуки Довлетияра владели имениями, за одним числился дворец в Бенице. Много позже часть его потомков подтвердили дворянство с гербом Радван в Виленском дворянском депутатском собрании. А вот один из сыновей Бахтияра Сеитовича, Арслан Бахтияров (Аслан Бахтеяр), в начале XVI века ездил гонцом в Польшу, был своего рода послом. К этому времени подавляющее большинство литовских татар из-за смешанных браков славянизировалось. Его сыновья известны уже по Коломенскому уезду, где они были размещены наряду с Сюстемиревыми, казанскими мурзами Еналеевыми, дворянами Шерефединовыми, из рода которых происходил известный русский государственный деятель второй половины XVI — начала XVII веков Андрей Шерефединов, и некоторыми другими родами татарского происхождения. Из потомков Арслана Бахтиярова, в свою очередь, науке известен коломенский землевладелец и губной староста (1577—1578) Безсон Борисович Бахтеяров, а также сын боярский, дворянин московского списка, письменный голова (управляющий воеводской канцелярией) Еналей Леонтьевич Бахтеяров (внук предыдущего), который более-менее известен русской истории, как ближайший помощник первого якутского воеводы Петра Головина и один из первых восточносибирских землепроходцев XVII века.
Так или иначе самые ранние достоверные сведения о представителях моего рода, не выдерживающие ни малейшей критики, содержатся в приправочной и переписных книгах Ливенского уезда XVII века, где предки мои упоминаются в числе первых помещиков уезда. По мнению известного орловского историка-краеведа XIX века Г. М. Пясецкого, мои предки были в числе тех детей боярских, которые поселились в Ливенском уезде в самом начале XVII столетия. Родоначальником моей ветви является Микитка (реже Митка) Семёнов сын Бахтеяров (иногда Бохтеяров). Именно Никита Семёнович считается одним из самых ранних представителей фамилии, кто наравне с другими «бесстрашными пионерами, колонизаторами и первыми пахарями уезда», положил свою жизнь на алтарь защиты южных рубежей отечества «от нахождения крымских татар». По данным «отца русской генеалогии» Л. М. Савёлова, жизнь Никиты Бахтеярова прослеживается до 1620 года. При этом известно, что, несмотря на набег крымских татар на Ливенский уезд в 1614 году, вследствие чего поселения уезда были обращены в пустоши, уже в 1615 году за Никитой Бахтеяровым «с товарыщи» в «Затруцком стану» (в Затрудском стане, то есть за рекой Труды) числилась деревня «верх Плосково колодезя под Середним лесом», к которой вскоре приросло наименование Бахтеярова. Современные комонимы Бухтиярово 1-е и Бухтиярово 2-е в Колпнянском районе Орловской области свидетельствуют о ранее существовавшем там поселении служилых людей и первом его владельце. Однако известно, что кроме земли Никита Семёнович владел крепостными, имел пять крестьянских душ мужского пола, что, откровенно говоря, для Ливенского уезда в те годы считалось большим количеством. Со временем, правда, все эти крепостные разбежались, и мои предки стали самостоятельно, либо руками так называемых задворных людей, а, возможно, и пленников, возделывать полученные ими за службу земли, которые, однако, по величине своей были довольно скудными — всего несколько десятков гектаров, в переводе на современную систему мер площади. Разумеется, система земледелия при этом была трёхпольной.
И всё же трудно сказать, в каком точно году и какое количество моих предков начали нелёгкую жизнь в Ливенском уезде. Однако известно, что в 1678 году часть из них проживала в деревне Красной, на реке Сосне (правый приток Дона). По этой реке до 1657 года ливенцы сплавляли хлеб и прочие запасы своим братьям по оружию — донским казакам, с которыми вели торговлю; ходили к донцам для совместных походов под Азов против турок с целью наживы; уходили от преследований Московского правительства; и, конечно, приходили в Ливны казаки, притесняемые своими собратьями на Дону. Впрочем, в 1678 году Бухтияровы жили и в других поселениях. Несколько человек обретались в селе Никольском. Другие, по-видимому, были в числе прихожан храма Покрова Пречистой Богородицы, так как относились к жителям села Покровского. Некоторые из них владели землёй в деревне Погожей Покровской волости. А один принадлежал к однодворческому населению деревни под названием Косожа, что находилась на реке Косоже (Косорже). А вот в числе десяти однодворцев деревни Мисайлова, относившейся к тому же церковному приходу, в одно и то же время жили Бахтеяров и Бухте(я)ров. Часть представителей рода при этом в конце XVII века упоминается по Судже (Курской области) — в «Крестоприводной книге Суджи государю Петру Алексеевичу», а также в «Годовой сметной книге городов, ведавшихся Белгородским столом». Несколько человек в конце XVII века состояли на службе солдатами, были копейщиками, служили «в рейтарех». Об этом свидетельствуют «Сказки о службе, семейном составе и имущественном положении, поданные в Ливнах на съезжем дворе стольнику Богдану Яковлевичу Савёлову детьми боярскими городовой службы, копейщиками, рейтарами и солдатами 1697 года». Вообще говоря, в исторических документах XVII—XVIII веков можно обнаружить имена многих моих родственников: Клим Гурев (1635); Абакум Игнатьев (1650) с сыновьями Матвеем (1677), Филимоном (1681, 1685, 1692), Яковом (1683), Никитой и Клементием (1687); Прокофей Дмитриев (1681, 1690) и его сыновья Потап и Марко (1690); Феоктист (1687) и Потап (1682) Ивановы дети; Федот и Иван Максимовы сыновья (1689); Иван Никифоров (1692); Филимон Иванов (1692); Григорий Филимонов (1692); Ларион и Василей Карповы сыновья (1695); Иван Дмитриев сын (1700) и Иван Павлов (1700) Бахтеяровы (Бохтеяровы / Бохтияровы). В 1692 году некоторые из этих служилых людей владели землёй в деревне Колпенской, «что была пустошь дикое поле на реке Сосне» (ныне пгт Колпна Колпнянского района Орловской области). Земельные наделы в Колпенской имели тогда 42 человека, в числе которых были Никифор и Филип Ивановы сыновья (1682, 1692, 1700), Ерофей Игнатьев (1692), а также Макар (1697, 1700), Ларион и Максим Савельевы дети (1700) Бахтеяровы. А вот в деревне Бахтеярова, состоявшей тогда в приходе храма села Богоявленского, в конце XVII — начале XVIII века было 18 помещиков, в числе которых значились указанные выше землевладельцы деревни Колпенской, а также Савостьян, Василей, Мартин и Яков Феоктистовы дети (1700) Бохтеяровы. Многие из них женились и обросли потомством. Так произошли курские Бахтояровы и воронежские Бухтояровы — от одного из младших сыновей моего далёкого пращура Никиты Семёновича Бахтеярова, Ивана Никитича, пожалованного поместьем в селе Хлевное Карачунского стана Воронежского уезда (ныне село Хлевное Хлевенского района Липецкой области). Среди родственников Бухтияровых — Бекетовы, Еналеевы, Токмаковы, Шеншины, Шеховцевы (Шехавцовы / Шеховцовы), Плещеевы, Апухтины, Воиновы, Егурновы (Ягурновы), Зибровы (Зиборовы), Клевцовы, Пикаловы, Ретинские и некоторые другие.
На протяжении двух последующих столетий представители моего рода продолжали жить своим трудом. В начале 30-х годов XVIII века некоторые из них пополнили ряды Ливенского конного ландмилицкого полка, формировавшегося в 1732 году в Ливнах из потомков «старых» служилых людей, и были отправлены на Украинскую пограничную оборонительную линию для защиты Российской империи от набегов войск Крымского ханства. Несколько Бухтияровых были посланы для строительства и обороны пятибастионной «Ливенской» крепости («Маячковской» / «Маяцкой» до 1738 года) и прилегающих к ней участков линии (сегодня это место — небольшая территория в селе Ливенское Новосанжарского района Полтавской области Украины). Некоторые, вероятно, охраняли участок границы в районе крепости «Васильевской», или «Святого Василия». Сейчас это место находится в селе Нехвороща Новосанжарского района Полтавской области. Кроме того, в ревизской сказке села Меловая (ныне село Меловая Балаклейского района Харьковской области) за 1748 год есть упоминание об однодворце Косме Бохтяерове, который был туда переселён для несения службы вместе со своей семьёй из села Сторжевое Сурженского (Судженского) уезда (ныне село Сторожевое Большесолдатского района Курской области). С 1763 года полки, в которых служили мои родственники, были расквартированы в городах. А после упадка значимости Украинской линии, в связи с присоединением к Российской империи Дикого поля в конце XVIII столетия, некоторые из них продолжили службу в казачьем состоянии на территории Слобожанщины. Поэтому неудивительно, что специалист по дворянской генеалогии Н. М. Чернов в своей статье «Однодворцы в московском пограничье» не преминул упомянуть среди прочих однодворческих фамилий, бытовавших во времена Екатерины II, родовое прозвание моих предков. Позднее некоторые из них «приписались» к терскому казачеству. А в 1836 году житель Воронежской губернии, мой тёзка Семён Бухтияров, поступил на службу в Кавказское линейное казачье войско и был переселён в станицу Разшеватскую (ныне станица Расшеватская Новоалександровского района Ставропольского края).
Таким образом, кто-то сумел выделиться и улучшить своё положение, иным не повезло — не смогли отличиться и со временем превратились в обыкновенных сельских жителей, землепашцев. Многие из них по-прежнему жили в Орловской губернии. Бухтияровы, владевшие ещё в 60-е годы XVIII века землёй в селе Луковец и деревне Нижний Кунач Покровской волости Малоархангельского уезда (ныне село Луковец Малоархангельского района Орловской области и целых три деревни, ранее бывших одной: Петровка, Хаустово, Ретинка), спустя 100 лет, по-прежнему имели там наделы, хотя б;льшая часть земли в середине XIX века была за дворянами Оловенниковыми. Из ревизских сказок однодворцев и однодворческих крестьян Малоархангельского уезда за 1782 год, известно, что землёй в деревней Нижний Кунач в 80-е годы XVIII века владели Анненковы, Строевы, Денисовы, Бобровские, Коптевы, Головины, Ретинские и Бухтияровы. Кстати, там же, неподалёку, вплоть до начала Второй мировой войны существовала ещё одна деревня под названием Бухтеярова, основанная служилыми людьми. Однако большинство моих прямых предков в то время жили близ села Колпенского. В XVIII веке в селе была кирпичная двухпрестольная церковь во имя Первоверховных апостолов Петра и Павла и Святых бессеребренников Косьмы и Дамиана, построенная в 1759—1761 годах, в том числе усилиями и моих предков. Согласно В. М. Неделину, спустя, примерно, сто лет, вместо неё была возведена новая церковь в популярном тогда «русском» стиле. Храму принадлежал ярморочный лабаз «из дубовых досок и столбов», так как в XIX веке в селе регулярно проводились базары и праздничные ярмарки, завсегдатаями которых были, разумеется, и мои редки, жившие в Колпенском и ближайших деревнях, в том числе в деревне Бахтеярова. По данным переписи, в 1816 году 12 семей Бухтияровых проживали в деревне Грекова, что была в то время государственной и находилась недалеко от деревни Бахтеярова. Примечательно, что в 50-е годы XIX века часть земли в деревне Бахтеярова (тогда чаще Бухтеярова и Бахтиярова) принадлежала однодворцам Турбинным, двум офицерам из рода Шушлябиных, их родственнице Елене Юрьевне Плещеевой, а часть — моим однодворческим родственникам.
С семьёй Шушлябиных у моих предков были довольно тёплые отношения, и, по рассказам, они нередко навещали друг друга, ездили друг к другу в гости. А Елену Юрьевну, с которой водила дружеское общение моя пра-прабабушка, в роду вообще до сих пор помнят исключительно добрым словом. По всей видимости, благодаря тому, что однажды она позволила моим родственникам на безвозмездной основе возделывать небольшой кусок её земли, чем помогла спасти незавидное на тот период времени положение семьи Бухтияровых. Говорят, дружба эта сложилась неслучайно, а вследствие страшного голода в Орловской губернии ещё в конце 80-х годов XVIII века. Кажется, мои предки помогли тогда одному из детей Шушлябиных не умереть с голоду. Подробности этой истории, увы, давно забыты. В любом случае, судя по всему, благодаря ответной помощи Елены Плещеевой мои предки сумели выжить, а позднее даже наладили сбыт зерна и иных сельхозпродуктов, товары из которых можно было встретить и в Колпне, и в Мценске, и в Ливнах, и в Малоархангельске, и в Орле. При этом зерно община в основном сбывала через торговую контору промышленника-миллионера М. Ф. Адамова, торговавшего с Европой; мясо и битую птицу — через заезжих торговцев по осени; что-то удавалось продавать в воскресные дни на колпенском базаре; свиней продавали в декабре, во время Никольской ярмарки в Ливнах, которые в дальнейшем поставлялись в замороженном виде московским купцам и рестораторам. А по рассказам родственников, при Екатерине II, до известного запрета на занятие частным винокурением, Бухтияровы производили вино (как тогда называли водку), в основном на продажу откупщикам, открывшим питейные заведения и ведёрные лавки. Однако самостоятельно встать за прилавок, обратиться в купцы, им, вероятно, не позволяла свойственная людям служилым естественная гордость.
«В отличие от соседних Калужской, Тульской, Смоленской губерний, бывших самыми крепостными в России, Орловцы практически не знали личного закабаления. Отсюда, естественно, и характер у них другой, и стать другая; и иная гордость, и иное достоинство».
В. С. Рогов // журнал «Москва» №3, 1991
И тем не менее как бы не назывались мои предки, какое бы положение не занимали на разных этапах жизни, каждый из тех, о ком я что-либо знаю, заслуживает подробного жизнеописания, ибо все они внесли немалый вклад в историю развития России. Поэтому я горжусь своим происхождением и, подобно герою рассказа И. С. Тургенева «Однодворец Овсянников», не без природной однодворческой ревности отношусь к тому историческому периоду, когда мои предки представляли собой древнее служилое сословие, имевшее ничуть не меньше достоинств, чем дворянство нового времени, в особенности европейского происхождения. Как говорил А. М. Пазухин устами одного из персонажей своей пьесы «Московская бывальщина», написанной им в 1885 году: «Я однодворец, на линии стало быть дворянина, и хоша (хоть. — прим. авт.) в грязи, а все же золото, а золото и в грязи видно». Это история моих предков, а следственно, и моя история. Я даже нарочно приучился подписывать свои произведения наподобие челобитных, используя старинную формулу русского делопроизводства: «С. Бухтияров-Орловский руку приложил», с той лишь целью, чтобы отдать скромную дань памяти предкам. Иначе говоря, было бы весьма странно, если бы мой род, которому на данный момент уже более 400-сот лет, удостоился бы пренебрежительного отношения со стороны его современного представителя, избравшего нелёгкую стезю бытописателя.
«Их (служилых людей. — прим. авт.) обязанность была служить государю. И хотя их было всего 2 %, их роль в создании российской культуры и истории колоссальна».
Т. В. Черникова, Лекция «Служилые люди Московского государства XVII века: взгляд из XХI столетия», 2018
Что же до моего происхождения по женской линии отца, то с этой стороны я принадлежу к донским казакам. Моя бабушка — представительница старинного казачьего рода Пастуховых, который известен в юрту Луковской станицы Хопёрского округа Войска донского как минимум с 1764 года и связан с такими донскими фамилиями, как Алпатовы, Апаршины, Сазоновы, Кузнецовы, Молитвины, Мотовилины. Надо сказать, что среди них было много настоящих героев Дона, верных своему отечеству и преисполненных истинного благоговения перед Христианской истиной и достоинством российских самодержцев. Например, один из моих предков, Павел Иванович Пастухов, служивший в легендарном Лейб-Гвардии Атаманского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полку, во время Великой войны (Первой мировой) был трижды награждён Георгиевским крестом, один из которых ему вручал лично Государь Император Николай II. Впрочем, казаки всегда отличались какой-то особенной природной храбростью в делах ратных. Недаром в песне М. Г. Ярона «Казак Крючков», получившей популярность в годы Великой войны, были такие слова: «И кто везде считается героем, тот на Дону казак простой». В моём роду были хуторские атаманы и атаманы станицы, зажиточные казаки и нищие сироты, простые станичники и донские дворяне, «белые» и «красные». Одному из моих дальних родственников, Тихону Молитвину (иногда Молитвинову), отдавшему предпочтение борьбе с многовековыми устоями русского Ancien Regime, выпало быть упомянутым в знаменитом литературном произведении М. А. Шолохова «Тихий Дон», хотя и в списке расстрелянных «белыми» казаками в апреле 1918 года. Был среди моих предков и тот, кому жизнь уготовила принять участие в траурной церемонии прощания с Л. Н. Толстым. Когда в ноябре 1910 года писатель скончался, моего пра-прадеда сотника Ивана Абрамовича Молитвина в составе нескольких казачьих эскадронов направили в Ясную Поляну для обеспечения порядка во время похорон. Подробно о своих казачьих предках я написал в статье под названием «Никто вас не любит...»: http://proza.ru/2014/06/30/49
О предках же моей матери мне, увы, известно немного меньше. Знаю, что по мужской линии я отношусь к потомкам крестьян Коротковых, которые находятся в родстве с потомками оренбургского казачьего рода Киселёвых, а также с потомками уральских казаков-старообрядцев Шерстобитовых, часть представителей коих в начале XIX века стала государственными крестьянами, а часть — мещанами. Также среди родственников Коротковых — Хлызовы — известный с XVII века разночинный род. В разное время его представители были и крестьянами, и мещанами, и довольно зажиточными купцами. А вот мой прямой пра-прадед Григорий (1881—1975), уроженец Златоуста, далёкий от жизни «барчуков», был простым мастеровым Казённого горного завода и в марте 1903 года участвовал в известной забастовке рабочих в Златоусте — события, в истории мирового рабочего движения известного как «златоустовская бойня», в ходе которой несколько десятков человек были убиты и ранены. В числе раненых оказался и мой предок, в левую ногу которого попала шальная пуля одного из солдат 214-го резервного Мокшанского батальона (будущего легендарного 214-го Мокшанского пехотного полка). С пулей в ноге он проходил всю свою жизнь. В свою очередь, мой прадед Александр (1910—1943), такой же заводской рабочий, был участником Советско-финской войны, в ходе которой стал кавалером ордена Красной Звезды. В боях с «белофиннами» он получил серьёзное ранение и, имея бронь от призыва в годы Второй мировой войны трудился на заводе. Однако уже в 1943 году его здоровье из-за полученных ранее боевых увечий резко ухудшилось, и он скончался. А вот сын этого несчастливца, отец моей матери, Александр Александрович Коротков (1931—1983), был неплохим рисовальщиком, обладал художническим даром: занимался резьбой по дереву, обработкой металла и другими видами традиционного декоративно-прикладного искусства. Среди выполненных им изделий из металла — чеканные портреты людей, изображения диких животных и птиц. При этом основное своё время он занимал резьбой по дереву. Помимо традиционных для русского народного промысла изображения растительно-орнаментальных мотивов в своих резных картинах он отдавал предпочтение пейзажу. Однако, будучи человеком рукастым, он получил рабочую профессию и с начала 50-х годов работал в отделе главного механика Златоустовского монтажного управления треста «Южуралэлектромонтаж». Имел 6-й разряд, чем по простодушию своему страшно гордился, ибо представлял собой тип эдакого правильного работяги, жившего, как тогда говорили, от получки до получки. Как известно, бытие советского человека во многом определяло его сознание. Но, увы, главным бичом того времени и преградой на пути к счастливой жизни многих первоклассных мастеров, трудяг, среди которых было немало людей поистине даровитых, явилось пагубное пристрастие к вину. По словам моей маменьки, опасная любовь к алкоголю и отсутствие высокой цели в жизни во многом сгубили её отца: не дали получить художественное образование, поднатореть в домашних увлечениях и довести свой пытливый талант рисовальщика до профессионального уровня. Подобная участь, собственно, не позволила разъять оковы бытовой неразберихи и его не менее талантливым сыновьям.
В свою очередь, моя бабушка по линии матери имела разночинное происхождение и вела свою генеалогию от мещан Пахтусовых, которые упоминаются как купцы с начала XIX века и до отмены в 1863 году III-й (низшей) купеческой гильдии, к которой они принадлежали. Своё же начало этот род ведёт от посадских людей Сольвычегодского уезда Архангелогородской губернии XVII века. Известным представителем рода был русский мореплаватель первой половины XIX века Пётр Кузьмич (Козмич) Пахтусов (1800—1835), вписавший своё имя в скрижаль истории отечества и прославивший северорусскую фамилию как исследователь русского побережья Северного Ледовитого океана и первооткрыватель Новой Земли.
«На следующий (1817 г.) год он уже плавал на корабле «Трёх иерархов» к берегам Франции, а на другой год — к берегам Испании. Возвращаясь из Кадикса, Пахтусов, вследствие крушения у мыса Скагена, попал, в числе прочих спасшихся лиц экипажа, в Копенгаген, провёл здесь зиму и только в 1819 году возвратился в училище».
А. А. Половцов // Русский биографический словарь. Том XIII, 1902
Уже за первую свою экспедицию к Новой Земле Пахтусов был удостоен ордена Святой Анны III степени и вместе с этим получил права потомственного дворянства. Множество восторженных упоминаний о нём сохранилось не только в специальной, но и в художественной литературе, например — в романе Н. А. Некрасова «Три страны света», который был написан классиком в 1848 году, спустя 13 лет после смерти отчаянного русского морехода. Интересно, что некоторые современники сравнивали Пахтусова со знаменитым английским капитаном Джеймсом Куком. Недаром, спустя даже пол века со дня смерти прославленного исследователя перед фасадом здания кронштадтского штурманского училища в 1886 году ему был воздвигнут памятник, созданный на средства, собранные достойными продолжателями дела всей его короткой, но яркой жизни.
«По преданности делу, по уму, мужеству и настойчивости Пахтусов занимает одно из выдающихся месть среди полярных мореплавателей всех наций».
М. А. Лялина, «Двукратное путешествие Пахтусова к Новой Земле», 1898
Безусловно, заслуги Петра Пахтусова перед отечеством переоценить невозможно. Однако если бы его отец не являлся сольвычегодским уроженцем и в конце XVIII века его бы не назначили служить шкипером в Кронштадт, возможно история никогда бы не узнала славного имени поистине выдающегося, а ныне, к сожалению, многими забытого полярного исследователя. Тем более известно, что часть Пахтусовых ещё в конце XVII — начале XVIII века «съехала в Сибирские городы» и не вернулась, а часть сделалась купцами, а в середине позапрошлого столетия, как я упоминал выше, была причислена к низшему разряду городских обывателей — мещанам, в том числе города Златоуста, среди которых как раз оказался и мой прямой предок по материнской линии.
Как бы то ни было, часть моих предков в середине XIX века стали простыми рабочими и служащими Златоустовского завода и продолжали эту традицию на протяжении нескольких поколений. В начале XX века некоторые представители рода Пахтусовых приняли участие в Великой войне, а конкретно один из моих родственников участвовал в известном Брусиловском прорыве в составе 23-го Сибирского стрелкового полка и был легко ранен в руку в июле 1916 года под Бродами (ныне Львовская область Украины), после чего некоторое время находился на излечении в житомирском лазарете комитета скорой помощи (Российского общества Красного Креста). Другой представитель этой фамилии пропал без вести ещё в 1914 году.
К сожалению, моя мать рано покинула родительский дом и потому была довольно плохо осведомлена о своих корнях. Поэтому всё, что мне стало известно о её происхождении, я узнал уже в зрелом возрасте. Однако именно мама, до мозга костей городская жительница, взяла на себя миссию привить мне любовь к тому, что обыкновенно принято называть цивилизацией. Благодаря ей моё детство было насыщено походами в театры, музеи, художественные галереи и различные исторические места Москвы. И хотя полюбить большой город также сильно, как его любила моя родительница, у меня не получилось, для меня, ребёнка, она положительно была ангелом-хранителем, вопреки её достаточно жёсткому нраву, не лишённому, однако, добрых сторон человеческой природы. Несмотря на то, что я типичный сын своего отца, во многом благодаря которому я усвоил уважительное отношение к истории семьи, если бы не деятельное участие матери в моём воспитании, неизвестно чем бы я был. Кроме того, моё врождённое упрямство и довольно сложный характер не знали разумного предела, отчего всегда страдали не только окружающие, но иногда и я сам. К счастью, шероховатости моего темперамента немного сгладились благодаря моим волгоградским родственникам. (Продолжение: О кровной связи вопия. Часть II: http://proza.ru/2020/07/05/1783)
С. Бухтияров-Орловский
руку приложил